За постом видишь ряд приземистых типично казенных строений, не оставляющих сомнений в их предназначении. Ничего другого там нет. Точнее, это все, что мне известно. Если хотите узнать еще что-то и поподробнее, спросите у любой официантки в Альбукерке – они владеют секретной информацией куда в большей степени, чем я. Мне же, чтобы узнать обо всем, пришлось бы воспользоваться специальными каналами.
Совещание заняло два часа и было малопродуктивно, как все совещания, собранные по тревоге и в спешке дежурным офицером. Информации явно не хватало, чтобы предпринять какие-либо действия. Мы пришли к заключению, что надо подождать, пока не прибудет Джек Бейтс, который летал в Неваду на армейский полигон и должен привезти самые точные сведения.
Я поехал домой, поставил “понтиак” у входа и вошел. Свет горел в гостиной, там в кресле полулежала с книгой Натали в немыслимой пижамке, состоявшей из коротенькой рубашки и маленьких панталон, отчего и выглядела десятилетней.
– Ну и ну! Ничего себе костюмчик для замужней дамы, – заметил я.
Она испуганно выпрямилась – зачитавшись, не заметила, как я вошел.
– Что ты читаешь?
Натали взглянула на обложку и пожала плечами:
– О том, как спасти мир. Оказывается, для этого немного надо – всего лишь слегка изменить человеческую натуру.
Она сняла очки, отложила их в сторону и потянулась за коротким махровым белым халатиком, который сбросила, когда читала.
– Я не заметила, как стало холодно. Как прошло собрание? Я пожал плечами:
– Как всегда, мы ничего не решили.
– Неприятности, дорогой?
– Угу.
– Кто там был, или мне не надо спрашивать?
– Там был Директор, и это все, что могу тебе сказать. Он пребывал в приподнятом настроении, почти счастлив, потому что любит неприятности, когда они случаются не с ним.
– С тобой?
– О нет – такое бы ему не понравилось. Ведь это отразилось бы и на нем. Нет, я тут ни при чем. По правде говоря, наоборот, я, кажется, оказался умнее всех. – Я немного поколебался, но бывают минуты, когда необходимо поговорить с кем-нибудь. – Видишь ли, принцесса, некоторым людям в Вашингтоне не понравились те рекомендации и выводы, которые я представил им в последнем отчете. Это и являлось причиной приостановки работ в последние шесть месяцев. Но, когда в Вашингтоне слышат то, что не хотят услышать, они идут по проторенной дорожке. Сначала приходят к мысли, что нежелательный для них вывод сделал чуть ли не государственный изменник. Во всяком случае, этот человек не должен был говорить им такие неприятные вещи. И они ищут другого человека, способного сделать противоположный вывод, который их устроит. Такого всегда легко найти, есть много желающих сказать сенатору все, что тот хочет услышать. Только на этот раз я оказался прав в конце концов.
Она вздохнула с облегчением:
– Тогда у тебя есть повод для радости, дорогой. Я кивнул:
– А как же. По этой причине я великолепно себя чувствую. Только мне не нравится, что в доказательство моей правоты погибли шестьдесят три человека, принцесса. Они умерли, чтобы доказать, что я был прав. Спокойной ночи, принцесса.
– Грег!
Я обернулся.
– Они провели испытания, принцесса, – тихо сказал я, – я им говорил, что проблема недостаточно изучена, но они сделали это. С лица земли стерт и Нортроп и вся его команда. Это очень секретная информация, так что никому не рассказывай. Но как, скажи, скрыть правду от шестидесяти трех семей, как сказать детям, что они больше не увидят своего отца... – Я глубоко вздохнул. – Спокойной ночи, принцесса. А я пошел на встречу с кошмарами.
Я прошел по коридору к своей комнате. Давно, сразу после брака, мы решили, что, будучи оба людьми темпераментными, к тому же ценившими уединение, станем спать в разных комнатах, разумеется, за исключением особых случаев. Натали заняла огромную хозяйскую спальню с примыкающей ванной комнатой, а я меньшую – из двух комнат, напротив через холл. В маленькой комнате я спал, а комната побольше, служившая одновременно кабинетом, музеем оружия и охотничьих трофеев, имела огромный диван, где могли иногда переночевать гости. В моей спальне обстановка была спартанской, я отвоевал это у Натали, не желая стать во время сна частью дизайна, разработанного чужими людьми. Отстоял право просто спать, как и где мне нравится. Я переоделся в пижаму, прошел в ванную и принял полторы таблетки нембутала. Вся эта пропаганда против седативных лекарств – ерунда. Чем еще можно воспользоваться? Разве существует другое средство против бессонницы, когда вам необходимо заснуть? Я лег, и где-то через час подействовало снотворное.
...Передо мной лихорадочно мигал на приборной панели красный огонь, каждая вспышка сопровождалась хриплым пронзительным сигналом тревоги. Люди бежали прочь из здания, а я не мог двинуть ни одним мускулом... Проснувшись в поту, увидел склонившуюся надо мной Натали.
– Снова звонит Ларри.
– Если линия оборвется, он просто умрет от огорчения. Что ему теперь надо? И, кстати, который час?
– Половина первого. Он хочет, чтобы ты приехал.
– Приехал куда?
– К нему домой. Там Джек. Ларри говорит, что Джек в ужасном состоянии. Пьян или того хуже. Ларри хочет, чтобы ты с ним поговорил.
– Ты не подвезешь меня? Я полон нембутала.
– Разумеется, о чем речь. Одевайся, я буду готова.
Глава 7
Глава 8
Совещание заняло два часа и было малопродуктивно, как все совещания, собранные по тревоге и в спешке дежурным офицером. Информации явно не хватало, чтобы предпринять какие-либо действия. Мы пришли к заключению, что надо подождать, пока не прибудет Джек Бейтс, который летал в Неваду на армейский полигон и должен привезти самые точные сведения.
Я поехал домой, поставил “понтиак” у входа и вошел. Свет горел в гостиной, там в кресле полулежала с книгой Натали в немыслимой пижамке, состоявшей из коротенькой рубашки и маленьких панталон, отчего и выглядела десятилетней.
– Ну и ну! Ничего себе костюмчик для замужней дамы, – заметил я.
Она испуганно выпрямилась – зачитавшись, не заметила, как я вошел.
– Что ты читаешь?
Натали взглянула на обложку и пожала плечами:
– О том, как спасти мир. Оказывается, для этого немного надо – всего лишь слегка изменить человеческую натуру.
Она сняла очки, отложила их в сторону и потянулась за коротким махровым белым халатиком, который сбросила, когда читала.
– Я не заметила, как стало холодно. Как прошло собрание? Я пожал плечами:
– Как всегда, мы ничего не решили.
– Неприятности, дорогой?
– Угу.
– Кто там был, или мне не надо спрашивать?
– Там был Директор, и это все, что могу тебе сказать. Он пребывал в приподнятом настроении, почти счастлив, потому что любит неприятности, когда они случаются не с ним.
– С тобой?
– О нет – такое бы ему не понравилось. Ведь это отразилось бы и на нем. Нет, я тут ни при чем. По правде говоря, наоборот, я, кажется, оказался умнее всех. – Я немного поколебался, но бывают минуты, когда необходимо поговорить с кем-нибудь. – Видишь ли, принцесса, некоторым людям в Вашингтоне не понравились те рекомендации и выводы, которые я представил им в последнем отчете. Это и являлось причиной приостановки работ в последние шесть месяцев. Но, когда в Вашингтоне слышат то, что не хотят услышать, они идут по проторенной дорожке. Сначала приходят к мысли, что нежелательный для них вывод сделал чуть ли не государственный изменник. Во всяком случае, этот человек не должен был говорить им такие неприятные вещи. И они ищут другого человека, способного сделать противоположный вывод, который их устроит. Такого всегда легко найти, есть много желающих сказать сенатору все, что тот хочет услышать. Только на этот раз я оказался прав в конце концов.
Она вздохнула с облегчением:
– Тогда у тебя есть повод для радости, дорогой. Я кивнул:
– А как же. По этой причине я великолепно себя чувствую. Только мне не нравится, что в доказательство моей правоты погибли шестьдесят три человека, принцесса. Они умерли, чтобы доказать, что я был прав. Спокойной ночи, принцесса.
– Грег!
Я обернулся.
– Они провели испытания, принцесса, – тихо сказал я, – я им говорил, что проблема недостаточно изучена, но они сделали это. С лица земли стерт и Нортроп и вся его команда. Это очень секретная информация, так что никому не рассказывай. Но как, скажи, скрыть правду от шестидесяти трех семей, как сказать детям, что они больше не увидят своего отца... – Я глубоко вздохнул. – Спокойной ночи, принцесса. А я пошел на встречу с кошмарами.
Я прошел по коридору к своей комнате. Давно, сразу после брака, мы решили, что, будучи оба людьми темпераментными, к тому же ценившими уединение, станем спать в разных комнатах, разумеется, за исключением особых случаев. Натали заняла огромную хозяйскую спальню с примыкающей ванной комнатой, а я меньшую – из двух комнат, напротив через холл. В маленькой комнате я спал, а комната побольше, служившая одновременно кабинетом, музеем оружия и охотничьих трофеев, имела огромный диван, где могли иногда переночевать гости. В моей спальне обстановка была спартанской, я отвоевал это у Натали, не желая стать во время сна частью дизайна, разработанного чужими людьми. Отстоял право просто спать, как и где мне нравится. Я переоделся в пижаму, прошел в ванную и принял полторы таблетки нембутала. Вся эта пропаганда против седативных лекарств – ерунда. Чем еще можно воспользоваться? Разве существует другое средство против бессонницы, когда вам необходимо заснуть? Я лег, и где-то через час подействовало снотворное.
...Передо мной лихорадочно мигал на приборной панели красный огонь, каждая вспышка сопровождалась хриплым пронзительным сигналом тревоги. Люди бежали прочь из здания, а я не мог двинуть ни одним мускулом... Проснувшись в поту, увидел склонившуюся надо мной Натали.
– Снова звонит Ларри.
– Если линия оборвется, он просто умрет от огорчения. Что ему теперь надо? И, кстати, который час?
– Половина первого. Он хочет, чтобы ты приехал.
– Приехал куда?
– К нему домой. Там Джек. Ларри говорит, что Джек в ужасном состоянии. Пьян или того хуже. Ларри хочет, чтобы ты с ним поговорил.
– Ты не подвезешь меня? Я полон нембутала.
– Разумеется, о чем речь. Одевайся, я буду готова.
Глава 7
Это была одна из тех кристально прозрачных ночей, которые иногда случаются здесь, особенно зимой. Люди, проживающие в восточной части Штатов, никогда не увидят такого количества звезд над головой, даже мечтать о подобном не могут. Было очень холодно. Хорошо, что Натали вместо более приличной одежды дала мне куртку с меховым воротником и теплой подстежкой, которую я обычно надеваю на охоту. Сама закуталась, как всегда, в свою норку. Обогрев в “понтиаке” даже не успел заработать на полную мощь, как мы уже приехали к месту назначения.
– Мне подождать тебя здесь? – спросила Натали. Я посмотрел на яркий свет во всех окнах:
– Мне кажется, в доме сейчас никто не спит. Ты можешь войти и пока поболтать с Рут. Она сделала гримаску:
– Это будет незабываемо! – С этим восклицанием Натали вышла из машины. Когда мы двинулись к дому, она взяла меня под руку. – Прости, дорогой. Я постараюсь вести себя хорошо. У меня ведь уже получается, правда?
– А, так вот что это было! То-то я смотрю – отчего твое поведение столь неестественно?
Засмеявшись, она сжала мою руку:
– Дорогой, как я люблю тебя за это! Только ты всегда найдешь способ вознаградить по заслугам!
Дом был похож на наш, только другого цвета, персикового, и немного поменьше. Из него доносилась органная музыка, что казалось странно и несовместимо с обстоятельствами. Но Ларри – фанат стереоаппаратуры и включал систему, когда ему нравилось, не особенно считаясь с присутствующими. Я увидел у входа громоздкий силуэт джипа-универсала Джека Бейтса, это был красный “виллис”. В последнее время Джек увлекался старательством и приглашал меня в один из выходных сделать состояние, но мне и на работе хватало урана и его производных, чтобы я тратил на копание руды свое свободное время.
Рут встретила нас на пороге. На ней была старая рубашка, кажется принадлежавшая Ларри, и пара выцветших джинсов – западная замена брючек, шорт, халатов и всего, что носят женщины дома. Даже брюк для верховой езды и всего остального. Они бы использовали джинсы вместо купального костюма, если бы нашли здесь воду в достаточном для купания количестве. Джинсы на Рут были закатаны до колен и заляпаны краской, так же как и рубашка.
– Простите меня за такой вид. Но сегодня беспокойная ночь, и я не могла спать. Пошла в студию и работала, как ненормальная.
Пока мы снимали верхнюю одежду, я спросил:
– Где они?
Она показала в том направлении, откуда неслась музыка.
– Они ждут тебя в гостиной, Грег. Я отведу Натали в свое святилище, если она не боится ужасного беспорядка. Я никогда, наверно, не смогу правильно организовать домашнюю работу... О, дорогая, не надо бросать свое великолепное пальто, позволь я повешу его на плечики.
Я оставил женщин, мило воркующих друг с другом. Открыв дверь в гостиную, я чуть не рухнул под шквалом органных аккордов. Под ногами заметно вибрировал пол.
Комната Деври имела вид необычный. Никакая обстановка не могла прикрыть основного, доминирующего над всем источника звука – так и притягивал внимание угол, где разместилась чудовищная установка с динамиками. Напротив этого громкоголосого монстра, в другом углу, молча сидели Ларри и Джек, рядышком, на низкой софе из клена. Перед ними на таком же кленовом столике стояли пустые стаканы, аккуратно расположенные на бумажных подставках – костерах. В своей жизни я встречал два вида гостеприимства – некоторые хозяева предоставляют вам полную свободу и выбор ставить свои стаканы куда угодно, другие же бегают за вами с костерами. Странно, но раньше, в Чикаго, я не думал об этом, а теперь аккуратность Деври подействовала на нервы, как и многое другое, связанное с ним, в последнее время.
У меня неожиданно возникла иллюзия, что Ларри и Джек съежились до размеров гномов под давлением чудовищной силы звука, извергавшегося на них из другого угла комнаты. Но воспроизведение действительно было идеальным, и, если закрыть глаза, можно вообразить источник громовой музыки у себя на коленях. Интуиция подсказала Ларри, что дверь открылась, он поднял голову, увидел меня, вскочил и поспешил навстречу.
– Грег! – громко произнес он, с жаром потрясая мою руку, как будто мы не виделись несколько месяцев. – Как я рад, что ты пришел! Пойдем, поговори с этим парнем, может быть, тебе удастся привести его в чувство.
Вероятно, он сказал именно такие слова, в чем я не был уверен из-за немыслимого шума. Я слабым жестом указал на орущие динамики. Ларри подбежал к своему чудищу и выключил его. Тишина наступила просто пугающая.
– Демонстрировал Джеку возможности нового устройства, – объяснил Ларри. – Присаживайся, Грег. Я принесу тебе пива.
– Нет, только не пиво. Кофе подойдет. Если не трудно. Он кивнул и вышел. Я пересек комнату, ступая по ковру в неземной блаженной тишине, и присел на стул поближе к Джеку, который в это время закуривал сигарету. Я подождал, разглядывая пока комнату. На стенах висели картины, написанные Рут. Когда-то на востоке она писала неплохие ландшафты, но здесь у нее сместилось понятие соразмерности мест. Ее дюны напоминали детские песочницы. С красками обстояло не лучше. На одной картине изображен желтый кактус, но цветы были почему-то красного цвета, хотя эта разновидность кактуса имела желтые цветы, он даже назывался “желтым”. Про себя я отметил, что надо не забыть потом сказать комплимент Рут – из дипломатических соображений.
– Я ухожу, Грег, – вдруг сказал Джек.
Я посмотрел на него внимательно. Еще в рождественский вечер он выглядел очень задумчивым и расстроенным. Теперь вид у него и того хуже. Джек был в сапогах, джинсах, красной шерстяной рубашке – испытания проводились в местности с суровым климатом. Делать вид, что удивлен, и громко возражать казалось мне бесполезным, поэтому я произнес:
– Мы еще поговорим, ночь длинная.
– Я написал рапорт еще в самолете, когда возвращался сюда. Заехал на работу, там был Ван Хорн, и я отдал ему рапорт. Прочтешь утром. Все кончено, Грег.
– О’кей, – сказал я, – прощай, мой мальчик.
– Я не шучу, я окончательно решил.
– Я и не спорю с тобой.
– Ты ничего не испытываешь?
– Разве мои чувства могут сыграть какую-то роль в твоем решении?
– Пожалуй. Немного. Ты пригласил меня сюда. И я ценю это. Работа открывала мне большие возможности, и я старался, как мог... К тому же ты... Черт меня побери! Ты – прекрасный парень, и мы вместе превосходно проводили время. Мне ненавистна мысль, что я сбегаю, бросая тебя именно в гот момент, когда все требуют результатов. Но я просто обязан так поступить, Грег. – Джек встал, подошел к окну, отодвинул штору и бесцельно посмотрел в темноту. – Я только что оттуда, – произнес он спокойно. – Ты не знаешь, на что это похоже... Это.... это сотня квадратных миль... из ничего... Ничего, кроме стекла.
– Стекла?
– Вулканическое стекло. Похоже на обсидиан. Получается, если расплавленный камень слишком быстро остывает, не успев кристаллизоваться. – Джек читал много трудов по геологии, пока его не захватила урановая лихорадка.
– Сотня миль стекла, – повторил я.
– Вот именно.
– Какой толщины?
– По крайней мере несколько футов.
– Но не более?
Он посмотрел на меня:
– Нет, как и было по твоим расчетам.
– Горячее?
– Ты имеешь в виду температуру или радиоактивность?
– И то и другое.
– Мы не смогли сделать замеры. Все еще дымилось. Послали вертолет посмотреть, как и что, и поискать следы Нортропа и его команды. Не нашли ничего. Ни барака, ни наблюдательного пункта, ничего. Одно стекло. – Он тяжело вздохнул. – Похоже, что ты был прав в своих расчетах. Оружие будет сверхмощным, но надо сначала научиться им управлять.
– Но ты не хочешь помочь нам в работе над этим? Он потряс головой:
– С меня хватит, Грег. Буду с тобой откровенным – я испугался до чертиков.
Я перевел взгляд с его лица на кактус Рут. Мало того что перепутаны цвета, она и красный цвет не могла передать – в красном должны быть проблески пурпура.
– Джек, кто остановил это? Он снова покачал головой:
– Я не знаю. Наверно, сам Господь. Кто может остановить начавшуюся цепную реакцию в неограниченном количестве материала?
– Это не ответ. Мы не можем привлечь Его. Да и Вашингтон, вероятно, не поддержит эту теорию из соображений безопасности. Разве Он не состоит в родстве со своим радикальным Сыном?
– Я вижу, тебе все это безразлично, Грег. Сотня квадратных миль земной поверхности испарилась, превратилась в ничто. А если бы это не остановилось, Грег? Ты думал о таком варианте?
– Он приходил мне в голову.
– Один из воздушных наблюдателей рассказал, что видел. Знаешь, на что это было похоже? Как будто уронили горящий уголь на кусок оберточной бумаги. Бумага сначала тлеет, обугливается, в центре образуется дыра, она растет и растет, и вдруг подует ветер, появится огонь и...
– Джек, послушай, не надо игры слов. Ты сравниваешь простую реакцию горения, где взаимодействуют только кислород и целлюлоза, со сложнейшей реакцией, включающей...
– Саму Землю... – Он повернулся, глядя мне в лицо. – Ты ведь не знаешь, что остановило реакцию на этот раз? И не знаешь, что произойдет в следующий раз?
– Я знаю одно – нам надо узнать побольше о процессе.
– А я знаю, что мы узнали слишком много. И поэтому я ухожу. Миссис Бейтс не для того родила сына на свет божий, чтобы он устроил вселенский пожар. Грег, лети туда. Посмотри сам. Там сплошная твердая блестящая масса, за исключением мест, вздувшихся пузырями, как мексиканское стекло.
Ничего вокруг – ни дерева, ни травы, ни даже камня. Только гладкая блестящая дымящаяся поверхность, она простирается до горизонта. А ты стоишь и думаешь, что могло бы произойти, если бы реакция не прекратилась. Светящийся стеклянный шарик несется сквозь космос, как рождественский елочный шар.
– Джек, обо всем, что касается жизни на Земле, человечество узнает рано или поздно, хочет кто-то этого или нет.
– Я слышал такой аргумент. И другой – мол, что нельзя, чтобы обо всем первыми узнали русские. Я хочу, чтобы об этом никто не узнал вообще. Один человек на свете точно знает, что не хочет продолжения опыта. И этот человек – я. Я не могу остановить тебя, или остановить русских, или кого-то другого, из тех, кто любит подобные рискованные развлечения. Но не хочу быть одним из них. Не хочу иметь это на моей совести.
– Что ж, прощай, мой мальчик, желаю тебе и твоей совести всяческих благ.
Я встал и вышел из комнаты в холл, не оглядываясь назад. Я забрал свою куртку, свою жену и ушел оттуда. На улице меня так и пронзило ночным холодом. Я остановился поднять “молнию” на куртке и с завистью посмотрел на припаркованный у дверей огромный джип. Вот что, по моему мнению, является настоящей машиной, а не сверкающее хромированное чудо на колесах. Даже на переднем бампере прикреплена лебедка – если Джек застрянет, то вытащит себя сам, привязав джип к дереву. Проблема была только в том, что редко отыщешь дерево в тех местах, где водится урановая руда.
– Ты можешь сказать, в чем дело? – спросила Натали.
– Джек уходит.
– Почему?
– То ли испугался, то ли у него приступ совести, как у старины Фишера. Он хочет, чтобы мы прекратили опыты, завязали с этой проблемой. Хочет оставить ее решение Богу.
Она помолчала, потом спросила:
– Дорогой, а не окажется, что он прав? Я ухмыльнулся и взял ее за руку:
– Ты меня не очень-то утешаешь. Но захочет ли Господь беспокоиться об этом? Во Вселенной много других планет, и наша – далеко не самая для Него важная.
– Мне подождать тебя здесь? – спросила Натали. Я посмотрел на яркий свет во всех окнах:
– Мне кажется, в доме сейчас никто не спит. Ты можешь войти и пока поболтать с Рут. Она сделала гримаску:
– Это будет незабываемо! – С этим восклицанием Натали вышла из машины. Когда мы двинулись к дому, она взяла меня под руку. – Прости, дорогой. Я постараюсь вести себя хорошо. У меня ведь уже получается, правда?
– А, так вот что это было! То-то я смотрю – отчего твое поведение столь неестественно?
Засмеявшись, она сжала мою руку:
– Дорогой, как я люблю тебя за это! Только ты всегда найдешь способ вознаградить по заслугам!
Дом был похож на наш, только другого цвета, персикового, и немного поменьше. Из него доносилась органная музыка, что казалось странно и несовместимо с обстоятельствами. Но Ларри – фанат стереоаппаратуры и включал систему, когда ему нравилось, не особенно считаясь с присутствующими. Я увидел у входа громоздкий силуэт джипа-универсала Джека Бейтса, это был красный “виллис”. В последнее время Джек увлекался старательством и приглашал меня в один из выходных сделать состояние, но мне и на работе хватало урана и его производных, чтобы я тратил на копание руды свое свободное время.
Рут встретила нас на пороге. На ней была старая рубашка, кажется принадлежавшая Ларри, и пара выцветших джинсов – западная замена брючек, шорт, халатов и всего, что носят женщины дома. Даже брюк для верховой езды и всего остального. Они бы использовали джинсы вместо купального костюма, если бы нашли здесь воду в достаточном для купания количестве. Джинсы на Рут были закатаны до колен и заляпаны краской, так же как и рубашка.
– Простите меня за такой вид. Но сегодня беспокойная ночь, и я не могла спать. Пошла в студию и работала, как ненормальная.
Пока мы снимали верхнюю одежду, я спросил:
– Где они?
Она показала в том направлении, откуда неслась музыка.
– Они ждут тебя в гостиной, Грег. Я отведу Натали в свое святилище, если она не боится ужасного беспорядка. Я никогда, наверно, не смогу правильно организовать домашнюю работу... О, дорогая, не надо бросать свое великолепное пальто, позволь я повешу его на плечики.
Я оставил женщин, мило воркующих друг с другом. Открыв дверь в гостиную, я чуть не рухнул под шквалом органных аккордов. Под ногами заметно вибрировал пол.
Комната Деври имела вид необычный. Никакая обстановка не могла прикрыть основного, доминирующего над всем источника звука – так и притягивал внимание угол, где разместилась чудовищная установка с динамиками. Напротив этого громкоголосого монстра, в другом углу, молча сидели Ларри и Джек, рядышком, на низкой софе из клена. Перед ними на таком же кленовом столике стояли пустые стаканы, аккуратно расположенные на бумажных подставках – костерах. В своей жизни я встречал два вида гостеприимства – некоторые хозяева предоставляют вам полную свободу и выбор ставить свои стаканы куда угодно, другие же бегают за вами с костерами. Странно, но раньше, в Чикаго, я не думал об этом, а теперь аккуратность Деври подействовала на нервы, как и многое другое, связанное с ним, в последнее время.
У меня неожиданно возникла иллюзия, что Ларри и Джек съежились до размеров гномов под давлением чудовищной силы звука, извергавшегося на них из другого угла комнаты. Но воспроизведение действительно было идеальным, и, если закрыть глаза, можно вообразить источник громовой музыки у себя на коленях. Интуиция подсказала Ларри, что дверь открылась, он поднял голову, увидел меня, вскочил и поспешил навстречу.
– Грег! – громко произнес он, с жаром потрясая мою руку, как будто мы не виделись несколько месяцев. – Как я рад, что ты пришел! Пойдем, поговори с этим парнем, может быть, тебе удастся привести его в чувство.
Вероятно, он сказал именно такие слова, в чем я не был уверен из-за немыслимого шума. Я слабым жестом указал на орущие динамики. Ларри подбежал к своему чудищу и выключил его. Тишина наступила просто пугающая.
– Демонстрировал Джеку возможности нового устройства, – объяснил Ларри. – Присаживайся, Грег. Я принесу тебе пива.
– Нет, только не пиво. Кофе подойдет. Если не трудно. Он кивнул и вышел. Я пересек комнату, ступая по ковру в неземной блаженной тишине, и присел на стул поближе к Джеку, который в это время закуривал сигарету. Я подождал, разглядывая пока комнату. На стенах висели картины, написанные Рут. Когда-то на востоке она писала неплохие ландшафты, но здесь у нее сместилось понятие соразмерности мест. Ее дюны напоминали детские песочницы. С красками обстояло не лучше. На одной картине изображен желтый кактус, но цветы были почему-то красного цвета, хотя эта разновидность кактуса имела желтые цветы, он даже назывался “желтым”. Про себя я отметил, что надо не забыть потом сказать комплимент Рут – из дипломатических соображений.
– Я ухожу, Грег, – вдруг сказал Джек.
Я посмотрел на него внимательно. Еще в рождественский вечер он выглядел очень задумчивым и расстроенным. Теперь вид у него и того хуже. Джек был в сапогах, джинсах, красной шерстяной рубашке – испытания проводились в местности с суровым климатом. Делать вид, что удивлен, и громко возражать казалось мне бесполезным, поэтому я произнес:
– Мы еще поговорим, ночь длинная.
– Я написал рапорт еще в самолете, когда возвращался сюда. Заехал на работу, там был Ван Хорн, и я отдал ему рапорт. Прочтешь утром. Все кончено, Грег.
– О’кей, – сказал я, – прощай, мой мальчик.
– Я не шучу, я окончательно решил.
– Я и не спорю с тобой.
– Ты ничего не испытываешь?
– Разве мои чувства могут сыграть какую-то роль в твоем решении?
– Пожалуй. Немного. Ты пригласил меня сюда. И я ценю это. Работа открывала мне большие возможности, и я старался, как мог... К тому же ты... Черт меня побери! Ты – прекрасный парень, и мы вместе превосходно проводили время. Мне ненавистна мысль, что я сбегаю, бросая тебя именно в гот момент, когда все требуют результатов. Но я просто обязан так поступить, Грег. – Джек встал, подошел к окну, отодвинул штору и бесцельно посмотрел в темноту. – Я только что оттуда, – произнес он спокойно. – Ты не знаешь, на что это похоже... Это.... это сотня квадратных миль... из ничего... Ничего, кроме стекла.
– Стекла?
– Вулканическое стекло. Похоже на обсидиан. Получается, если расплавленный камень слишком быстро остывает, не успев кристаллизоваться. – Джек читал много трудов по геологии, пока его не захватила урановая лихорадка.
– Сотня миль стекла, – повторил я.
– Вот именно.
– Какой толщины?
– По крайней мере несколько футов.
– Но не более?
Он посмотрел на меня:
– Нет, как и было по твоим расчетам.
– Горячее?
– Ты имеешь в виду температуру или радиоактивность?
– И то и другое.
– Мы не смогли сделать замеры. Все еще дымилось. Послали вертолет посмотреть, как и что, и поискать следы Нортропа и его команды. Не нашли ничего. Ни барака, ни наблюдательного пункта, ничего. Одно стекло. – Он тяжело вздохнул. – Похоже, что ты был прав в своих расчетах. Оружие будет сверхмощным, но надо сначала научиться им управлять.
– Но ты не хочешь помочь нам в работе над этим? Он потряс головой:
– С меня хватит, Грег. Буду с тобой откровенным – я испугался до чертиков.
Я перевел взгляд с его лица на кактус Рут. Мало того что перепутаны цвета, она и красный цвет не могла передать – в красном должны быть проблески пурпура.
– Джек, кто остановил это? Он снова покачал головой:
– Я не знаю. Наверно, сам Господь. Кто может остановить начавшуюся цепную реакцию в неограниченном количестве материала?
– Это не ответ. Мы не можем привлечь Его. Да и Вашингтон, вероятно, не поддержит эту теорию из соображений безопасности. Разве Он не состоит в родстве со своим радикальным Сыном?
– Я вижу, тебе все это безразлично, Грег. Сотня квадратных миль земной поверхности испарилась, превратилась в ничто. А если бы это не остановилось, Грег? Ты думал о таком варианте?
– Он приходил мне в голову.
– Один из воздушных наблюдателей рассказал, что видел. Знаешь, на что это было похоже? Как будто уронили горящий уголь на кусок оберточной бумаги. Бумага сначала тлеет, обугливается, в центре образуется дыра, она растет и растет, и вдруг подует ветер, появится огонь и...
– Джек, послушай, не надо игры слов. Ты сравниваешь простую реакцию горения, где взаимодействуют только кислород и целлюлоза, со сложнейшей реакцией, включающей...
– Саму Землю... – Он повернулся, глядя мне в лицо. – Ты ведь не знаешь, что остановило реакцию на этот раз? И не знаешь, что произойдет в следующий раз?
– Я знаю одно – нам надо узнать побольше о процессе.
– А я знаю, что мы узнали слишком много. И поэтому я ухожу. Миссис Бейтс не для того родила сына на свет божий, чтобы он устроил вселенский пожар. Грег, лети туда. Посмотри сам. Там сплошная твердая блестящая масса, за исключением мест, вздувшихся пузырями, как мексиканское стекло.
Ничего вокруг – ни дерева, ни травы, ни даже камня. Только гладкая блестящая дымящаяся поверхность, она простирается до горизонта. А ты стоишь и думаешь, что могло бы произойти, если бы реакция не прекратилась. Светящийся стеклянный шарик несется сквозь космос, как рождественский елочный шар.
– Джек, обо всем, что касается жизни на Земле, человечество узнает рано или поздно, хочет кто-то этого или нет.
– Я слышал такой аргумент. И другой – мол, что нельзя, чтобы обо всем первыми узнали русские. Я хочу, чтобы об этом никто не узнал вообще. Один человек на свете точно знает, что не хочет продолжения опыта. И этот человек – я. Я не могу остановить тебя, или остановить русских, или кого-то другого, из тех, кто любит подобные рискованные развлечения. Но не хочу быть одним из них. Не хочу иметь это на моей совести.
– Что ж, прощай, мой мальчик, желаю тебе и твоей совести всяческих благ.
Я встал и вышел из комнаты в холл, не оглядываясь назад. Я забрал свою куртку, свою жену и ушел оттуда. На улице меня так и пронзило ночным холодом. Я остановился поднять “молнию” на куртке и с завистью посмотрел на припаркованный у дверей огромный джип. Вот что, по моему мнению, является настоящей машиной, а не сверкающее хромированное чудо на колесах. Даже на переднем бампере прикреплена лебедка – если Джек застрянет, то вытащит себя сам, привязав джип к дереву. Проблема была только в том, что редко отыщешь дерево в тех местах, где водится урановая руда.
– Ты можешь сказать, в чем дело? – спросила Натали.
– Джек уходит.
– Почему?
– То ли испугался, то ли у него приступ совести, как у старины Фишера. Он хочет, чтобы мы прекратили опыты, завязали с этой проблемой. Хочет оставить ее решение Богу.
Она помолчала, потом спросила:
– Дорогой, а не окажется, что он прав? Я ухмыльнулся и взял ее за руку:
– Ты меня не очень-то утешаешь. Но захочет ли Господь беспокоиться об этом? Во Вселенной много других планет, и наша – далеко не самая для Него важная.
Глава 8
Я проснулся с легкой головной болью и поначалу не мог понять, где нахожусь – потолок над головой был белый с лепниной, вместо голубого, к которому я привык по утрам. Не сказать, что я большой любитель лепных украшений на потолках и стенах, но, поскольку они все равно уже имеются здесь, какой смысл раздумывать, нравится мне это или нет. Пока я ориентировался в пространстве, вспоминая события прошедшей ночи, вошла Натали с подносом.
– Ты проснулся, дорогой?
– Угу. – Я сел на огромной квадратной двуспальной кровати, которая не имела изголовья. – Который час?
– Почти одиннадцать. Сегодня четверг.
Она поставила поднос на туалетный столик и подошла ко мне. Уже полностью одетая в свой любимый костюм для прогулки около дома, состоявший из бермудов, шерстяных носков до колен и отлично вычищенных туфель-мокасин. Спрашивается, где логика – сначала оголить ноги, надевая шорты, и тут же прикрывать их снова гольфами? Это всегда для меня оставалось загадкой. Темные волосы, гладкие и блестящие, обрамляли сияющее свежестью и улыбкой лицо. Если бы я и сомневался в подлинности своих воспоминаний о событиях прошедшей ночи, после того как мы вернулись домой, то сейчас мои сомнения сразу исчезли при взгляде на Натали – секс всегда шел ей на пользу.
Она наклонилась, слегка меня поцеловала и усмехнулась:
– Ну, этой ночью нам пришлось постараться на совесть, чтобы уложить тебя спать, зато сегодня ты выспался как следует. Как ты себя чувствуешь?
– Кто потрудился и над чем?
Она выглядела очень хорошенькой, но все же слишком уж нарядной и далекой. Я протянул руку, схватил ее за шорты, подтянул к себе так, что она, потеряв равновесие, упала ко мне на кровать. Я схватил ее в объятия и поцеловал с такой силой, что испортил аккуратно наложенный свежий слой губной помады.
– Я великолепно себя чувствую.
– Хватит, бесстыдник. – Она попыталась оттолкнуть меня. – Твой завтрак остынет. – Но голос звучал несколько странно, а ее старания освободиться были неубедительны. Она еще посопротивлялась, потом я поцеловал ее снова, и после мы перешли к другим занятиям для взрослых.
– Надо было подумать раньше, прежде чем выходить за гения, – наконец выдохнула Натали. – Шесть месяцев в году он не замечает моего существования, а в остальное время к нему просто опасно приближаться. – Она потерла щеку. – Дорогой, если позволишь, одно замечание: в следующий раз сначала побрейся, прежде чем страсть захватит тебя.
Я ухмыльнулся. Она села на кровати, подтянула гольфы, опять надела мокасины, встала и начала исправлять ущерб, нанесенный ее туалету. Достала из шкафа свежую рубашку вместо прежней, изрядно помятой, и исчезла в ванной. Я принес поднос со столика на кровать и начал завтракать. Вскоре она вернулась и снова выглядела свежо и соблазнительно. Натали налила себе кофе и, присев на кровать, стала пить, оглядывая свою спальню.
– Кажется, я переделаю эту комнату.
Я тоже оглядел критическим взором большую спальню. В бело-черных тонах, очень современную и холодную. У меня раньше было другое представление о дамских будуарах. Но какое это имеет значение? Когда я нахожусь здесь, меня меньше всего интересует интерьер, а в остальное время я сплю в своей комнате.
– Продолжай, – разрешил я.
– Я считаю... Дорогой, как твой живот?
– Прекрасно. Почему ты спросила?
– Не надо было разрешать тебе вчера ночью пить. Ты уверен, что у тебя ничего не болит?
– Я в полном порядке, принцесса. Ты меня не перестаешь спрашивать о том, как я себя чувствую, все последние пять месяцев.
– Я знаю. Мне вдруг стало за тебя страшно, Грег.
– Да?
– Прошу тебя, будь осторожен.
– Куда ты клонишь?
– Я люблю тебя и не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, – вот куда я клоню.
Мы не привыкли бросаться словом “люблю”, наверно потому, что окружающие нас люди слишком злоупотребляли им.
Я прочистил горло:
– Я здоров, как бык, Натали. Перестань волноваться. Я выздоровел окончательно. Она покачала головой:
– Я не это имела в виду.
И тут ее прервал звонок в дверь. У нас был современный звонок, с музыкой, играл четыре мелодии, но, к сожалению, он не мог сказать звонившему, что мы никого не хотим видеть. Натали допила кофе и поставила чашку на поднос.
– Я посмотрю, кто там. Ты заканчивай завтрак. Звонок снова мелодично отыграл, я слышал, как Натали прошла через гостиную, открыла дверь и с кем-то разговаривает.
Потом кого-то впустила в гостиную и сказала:
– Садитесь здесь. Я скажу ему. – Она вошла в спальню со словами: – Это Ван Хорн, дорогой. Хочет тебя видеть.
– Зачем?
– Он не сказал. Лучше тебе умыться. Ты все еще в помаде. Она бросила мне халат и нашла шлепанцы. Когда я вошел в гостиную, Ван Хорн сидел на одном из наших самых неудобных кресел и был немного похож на продавца пылесосов, явившегося с целью уговорить хозяйку купить новую модель. На его коленях лежал продолговатый большой сверток.
– Привет, Ван. Чем обязан? Что у вас там? Он ответил с напряжением в голосе:
– Я хочу, чтобы вы опознали эту вещь для меня, если возможно.
– Конечно.
Я снял пару пепельниц и вазу с цветами со столика для коктейлей.
– Можете проводить вашу демонстрацию здесь, профессор.
– Это очень важное и серьезное дело, доктор Грегори. – Тон его выражал неодобрение. За все время нашего знакомства он ни разу не назвал меня или моих коллег по имени, хотя мы всегда называли его Ван. Наверно, так легче быть копом, если не завязываешь слишком близких отношений с подозреваемыми. И я не шучу, потому что для агента национальной службы безопасности каждый является подозреваемым всегда и всюду.
– Это вы напускаете таинственность, а не я. Хотите кофе?
– Нет, спасибо. – Он положил сверток на длинный узкий столик, достал маленький перочинный ножик и разрезал веревочку. – Я хочу, чтобы вы внимательно посмотрели и как следует подумали, прежде чем ответить на мой вопрос.
Я кивнул. Натали, стоявшая рядом, положила руку мне на плечо. Она выглядела слегка испуганной. Я и сам испугался, по правде говоря. Ван Хорн развернул бумагу. Там оказался двенадцатизарядный “ремингтон”, автоматическое ружье с компенсатором на дуле. Короткая трубка распределителя была на месте. Я – не большой поклонник автоматических ружей и спокойно проживу без компенсаторов, чокборов, насадок и прочего, но некоторые обожают прибамбасы и все отдадут за эти излишества. Но не ружье заставило Натали охнуть, а то, что было на ружье. Ну, я-то видел кровь и раньше, даже кровь, смешанную с грязью и прилипшими сосновыми иглами.
– Переверните.
Ван Хорн положил палец под предохранитель и повернул ружье обратной стороной.
– Это ружье Джека Бейтса, – сказал я. – Мои слова можно проверить, все его ружья застрахованы в полисе, и в компании записан серийный номер, поэтому я не выдаю ничьих секретов.
– Вполне достаточно. А есть еще что-то, о чем вы хотите мне рассказать?
Я наклонился и принюхался к прорези компенсатора, где обычно скапливаются всевозможные загрязнения. Судя по резкому запаху жженого пороха, из ружья стреляли совсем недавно. Я покачал головой:
– Нет, исходя из незнания ситуации. За исключением...
– За исключением, доктор Грегори? Я подошел к телефону, стоявшему на столике в холле, нашел в ящике моток скотча, вернулся и бросил ему.
– Ты проснулся, дорогой?
– Угу. – Я сел на огромной квадратной двуспальной кровати, которая не имела изголовья. – Который час?
– Почти одиннадцать. Сегодня четверг.
Она поставила поднос на туалетный столик и подошла ко мне. Уже полностью одетая в свой любимый костюм для прогулки около дома, состоявший из бермудов, шерстяных носков до колен и отлично вычищенных туфель-мокасин. Спрашивается, где логика – сначала оголить ноги, надевая шорты, и тут же прикрывать их снова гольфами? Это всегда для меня оставалось загадкой. Темные волосы, гладкие и блестящие, обрамляли сияющее свежестью и улыбкой лицо. Если бы я и сомневался в подлинности своих воспоминаний о событиях прошедшей ночи, после того как мы вернулись домой, то сейчас мои сомнения сразу исчезли при взгляде на Натали – секс всегда шел ей на пользу.
Она наклонилась, слегка меня поцеловала и усмехнулась:
– Ну, этой ночью нам пришлось постараться на совесть, чтобы уложить тебя спать, зато сегодня ты выспался как следует. Как ты себя чувствуешь?
– Кто потрудился и над чем?
Она выглядела очень хорошенькой, но все же слишком уж нарядной и далекой. Я протянул руку, схватил ее за шорты, подтянул к себе так, что она, потеряв равновесие, упала ко мне на кровать. Я схватил ее в объятия и поцеловал с такой силой, что испортил аккуратно наложенный свежий слой губной помады.
– Я великолепно себя чувствую.
– Хватит, бесстыдник. – Она попыталась оттолкнуть меня. – Твой завтрак остынет. – Но голос звучал несколько странно, а ее старания освободиться были неубедительны. Она еще посопротивлялась, потом я поцеловал ее снова, и после мы перешли к другим занятиям для взрослых.
– Надо было подумать раньше, прежде чем выходить за гения, – наконец выдохнула Натали. – Шесть месяцев в году он не замечает моего существования, а в остальное время к нему просто опасно приближаться. – Она потерла щеку. – Дорогой, если позволишь, одно замечание: в следующий раз сначала побрейся, прежде чем страсть захватит тебя.
Я ухмыльнулся. Она села на кровати, подтянула гольфы, опять надела мокасины, встала и начала исправлять ущерб, нанесенный ее туалету. Достала из шкафа свежую рубашку вместо прежней, изрядно помятой, и исчезла в ванной. Я принес поднос со столика на кровать и начал завтракать. Вскоре она вернулась и снова выглядела свежо и соблазнительно. Натали налила себе кофе и, присев на кровать, стала пить, оглядывая свою спальню.
– Кажется, я переделаю эту комнату.
Я тоже оглядел критическим взором большую спальню. В бело-черных тонах, очень современную и холодную. У меня раньше было другое представление о дамских будуарах. Но какое это имеет значение? Когда я нахожусь здесь, меня меньше всего интересует интерьер, а в остальное время я сплю в своей комнате.
– Продолжай, – разрешил я.
– Я считаю... Дорогой, как твой живот?
– Прекрасно. Почему ты спросила?
– Не надо было разрешать тебе вчера ночью пить. Ты уверен, что у тебя ничего не болит?
– Я в полном порядке, принцесса. Ты меня не перестаешь спрашивать о том, как я себя чувствую, все последние пять месяцев.
– Я знаю. Мне вдруг стало за тебя страшно, Грег.
– Да?
– Прошу тебя, будь осторожен.
– Куда ты клонишь?
– Я люблю тебя и не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, – вот куда я клоню.
Мы не привыкли бросаться словом “люблю”, наверно потому, что окружающие нас люди слишком злоупотребляли им.
Я прочистил горло:
– Я здоров, как бык, Натали. Перестань волноваться. Я выздоровел окончательно. Она покачала головой:
– Я не это имела в виду.
И тут ее прервал звонок в дверь. У нас был современный звонок, с музыкой, играл четыре мелодии, но, к сожалению, он не мог сказать звонившему, что мы никого не хотим видеть. Натали допила кофе и поставила чашку на поднос.
– Я посмотрю, кто там. Ты заканчивай завтрак. Звонок снова мелодично отыграл, я слышал, как Натали прошла через гостиную, открыла дверь и с кем-то разговаривает.
Потом кого-то впустила в гостиную и сказала:
– Садитесь здесь. Я скажу ему. – Она вошла в спальню со словами: – Это Ван Хорн, дорогой. Хочет тебя видеть.
– Зачем?
– Он не сказал. Лучше тебе умыться. Ты все еще в помаде. Она бросила мне халат и нашла шлепанцы. Когда я вошел в гостиную, Ван Хорн сидел на одном из наших самых неудобных кресел и был немного похож на продавца пылесосов, явившегося с целью уговорить хозяйку купить новую модель. На его коленях лежал продолговатый большой сверток.
– Привет, Ван. Чем обязан? Что у вас там? Он ответил с напряжением в голосе:
– Я хочу, чтобы вы опознали эту вещь для меня, если возможно.
– Конечно.
Я снял пару пепельниц и вазу с цветами со столика для коктейлей.
– Можете проводить вашу демонстрацию здесь, профессор.
– Это очень важное и серьезное дело, доктор Грегори. – Тон его выражал неодобрение. За все время нашего знакомства он ни разу не назвал меня или моих коллег по имени, хотя мы всегда называли его Ван. Наверно, так легче быть копом, если не завязываешь слишком близких отношений с подозреваемыми. И я не шучу, потому что для агента национальной службы безопасности каждый является подозреваемым всегда и всюду.
– Это вы напускаете таинственность, а не я. Хотите кофе?
– Нет, спасибо. – Он положил сверток на длинный узкий столик, достал маленький перочинный ножик и разрезал веревочку. – Я хочу, чтобы вы внимательно посмотрели и как следует подумали, прежде чем ответить на мой вопрос.
Я кивнул. Натали, стоявшая рядом, положила руку мне на плечо. Она выглядела слегка испуганной. Я и сам испугался, по правде говоря. Ван Хорн развернул бумагу. Там оказался двенадцатизарядный “ремингтон”, автоматическое ружье с компенсатором на дуле. Короткая трубка распределителя была на месте. Я – не большой поклонник автоматических ружей и спокойно проживу без компенсаторов, чокборов, насадок и прочего, но некоторые обожают прибамбасы и все отдадут за эти излишества. Но не ружье заставило Натали охнуть, а то, что было на ружье. Ну, я-то видел кровь и раньше, даже кровь, смешанную с грязью и прилипшими сосновыми иглами.
– Переверните.
Ван Хорн положил палец под предохранитель и повернул ружье обратной стороной.
– Это ружье Джека Бейтса, – сказал я. – Мои слова можно проверить, все его ружья застрахованы в полисе, и в компании записан серийный номер, поэтому я не выдаю ничьих секретов.
– Вполне достаточно. А есть еще что-то, о чем вы хотите мне рассказать?
Я наклонился и принюхался к прорези компенсатора, где обычно скапливаются всевозможные загрязнения. Судя по резкому запаху жженого пороха, из ружья стреляли совсем недавно. Я покачал головой:
– Нет, исходя из незнания ситуации. За исключением...
– За исключением, доктор Грегори? Я подошел к телефону, стоявшему на столике в холле, нашел в ящике моток скотча, вернулся и бросил ему.