Страница:
Я покачала головой:
– Сейчас я пойду приветствовать Огюстина и его спутников. Разрешу ли я еще кому-нибудь из твоих детей прикоснуться ко мне – это будет предметом весьма серьезной дискуссии. – Я обернулась к Теа: – Я не люблю быть объектом принуждения или игры, Теа. Если ты действительно хочешь, чтобы твои сыновья получили шанс на мою постель, мое тело или мою силу, тебе следует это запомнить.
– Я заглянула в твой разум, когда обнимала тебя, – ответила она. – Видела, что ты думаешь о моих сыновьях. Ты против них настроена. Если тебя не переубеждать магией, у них вряд ли есть шанс на твою постель, твое тело или твою силу.
У меня внезапно пульс забился в горле. Я старалась сохранить непроницаемое лицо, но не знаю, получилось ли. Что она прочла там, у меня в голове? Узнала про страх беременности?
Теа смотрела на меня, прищурившись. Страх она видела, но откуда он – не знала. То есть либо она прочла у меня в голове только о своих сыновьях, либо не поняла, почему меня пугает беременность. Если первое – хорошо; если второе – слишком она мне чужда, чтобы с ней говорить.
Я повернулась к Огги и его разгневанной подружке – единственной женщине на той стороне комнаты. На каблуках она была выше шести футов. Но, в отличие от Клодии, мускулистой и зловещей, эта женщина была худой. Не играли у нее мышцы на руках и ногах. Она гневно размахивала большими ладонями, ногтями с темным лаком, на правой руке сверкал бриллиант. Красное платье с серебряными блестками облегало ее как сверкающая кожа. И было такое короткое, что когда она обходила диван излишне широким шагом, я заметила, что ничего под ним нет. Да-а…
Огги подвел ее ко мне. Лицо у нее было красиво как у модели – со впалыми щеками, почти изможденное, но косметики на нем было достаточно, чтобы это слово не приходило в голову. Волосы длинные, начесанные слишком высоко, будто она так и осталась в восьмидесятых, но темные. Может быть, это даже был ее натуральный цвет. Тоненькие бретельки платья и его легкая ткань не были предназначены для поддержки груди. Такого размера грудь не торчит вперед без помощи более серьезной, чем от такого платья. Она выступала из-под него так, как настоящая грудь просто не может.
Женщина дернулась ко мне, держа Огги за руку. Хорошая походка, пружинная, но грудь даже не колыхнулась. Большие груди, хорошей формы, но держались под платьем так, будто были тверже, чем грудям полагается.
Только когда Мика дернул меня за руку, я поняла, что пропустила что-то, пялясь на ее грудь. Встряхнув головой, я глянула в глаза Огги:
– Прости, я не расслышала?
– Это Банни, моя метресса.
Банни[1]. Интересно, это настоящее имя? Наверное. Кто захотел бы носить имя Банни?
Я кивнула:
– Здравствуй, Банни.
Огги чуть дернул ее за руку, кивнул ей.
Она обернулась ко мне мрачным лицом:
– Я хотя бы у одного мужика шлюха, а не у дюжины.
Мика в буквальном смысле меня от нее оттащил. Я не сопротивлялась – настолько оторопела от ее грубости, что лишилась речи. Даже не разозлилась пока – слишком это было неожиданно. И слишком грубо.
Огги велел ей встать на колени, а когда она замешкалась, поставил силой.
– Извинись немедленно!
Сила его заполнила комнату, как холодная вода, пустила у меня по коже мурашки.
– А почему это я шлюха, если та проституирует собственных сыновей, а эта трахается со всем, что убежать не может?
– Бенни! – произнес он ровным голосом.
Я знала эту интонацию – взвешенную, тщательно контролируемую, когда сама боишься того, что можешь сделать, если заорешь.
Единственный вампир, которого он с собой привез, вышел из-за дивана и подошел к нему.
– Да, босс?
– Уведи ее отсюда, посади в самолет, отвези в Чикаго. Помоги ей собрать вещи. Проверь, чтобы взяла с собой только свое.
Банни вытаращила глаза:
– Огги, нет! Я не хотела! Я больше не буду!
Он отодвинулся, чтобы она его не тронула. Она пыталась ползти за ним, но Бенни перехватил ее за плечо.
– Пошли, Банни. Надо успеть на самолет.
Она была человеком, и на пятидюймовых каблуках, но стала отбиваться. Бенни нелегко было довести ее до двери без травм. И она всей комнате показала, что да, под платьицем ничего нет.
– Клодия! – позвала я.
Она подошла, серьезная, телохранитель из телохранителей.
– Пошли кого-нибудь одного – нет, лучше двоих, – помочь Бенни увезти ее отсюда.
Клодия кивнула – почти поклонилась, и сказала:
– Фредо, Клей, помогите проводить нашу гостью.
Фредо отодвинулся от стены ленивым бескостным движением, как увешанный оружием кот. Клей просто взял Банни за другую руку и помог Бенни нести ее к двери. Она умело пустила в ход пятидюймовые шпильки, явно пробив Клею ногу через штанину до крови. Он даже с шага не сбился, как и Бенни, хотя у него на лице краснели глубокие борозды от ногтей. Фредо подхватил ее за ноги, и ее вынесли.
Огги поклонился мне очень низко:
– Анита, я не знаю, что сказать. Очень сожалею, что я ее с собой привез. Я знал, что она ревнива, но не знал, что ревнива до безумия.
– Ревнива? – спросила я.
– Она, как жена Сэмюэла Теа, видит в каждой женщине соперницу, которую надо поставить на место.
Я нахмурилась:
– Так что, они старались друг друга перестервить?
Он взглянул на меня удивленно:
– Ты действительно не понимаешь, почему она тебя невзлюбила, как только ты вошла?
Мика притянул меня к себе, обнял одной рукой. Я поглядела на одного, на другого:
– Чего?
– Нет, – ответил Мика. – Она не понимает.
– Чего я не понимаю?
– У тебя красота от природы, – сказал Огги. – Банни лицо и фигуру получила от искусства людей; почти все ее лучшие черты возникли под ножом хирурга. Ты идешь, вся естественная, и в одежде, и все равно сильнее привлекаешь внимание всех мужчин. Когда ты стояла с Теа и Томасом, все мужские глаза были прикованы к тебе. Мы тебя хотели, хотели коснуться тебя, так, как это редко бывает.
Я почувствовала, что краснею, попыталась это прекратить – как всегда, не вышло.
– Ты несешь чушь, Огги, – сказала я.
– Мы смотрели на тебя и на сирену – на двух, если считать мальчика. Видели двух существ, созданных из желания, и не на бледную красоту смотрели все глаза, Анита. На темную.
Я нахмурилась:
– Огги, мне не надо так умасливать самолюбие, говори, что хочешь сказать. Если хочешь что-то сказать.
– Давай я переведу, – предложил Натэниел.
– Что значит – переведу? – обернулась я к нему.
Он взял меня за руку и покачал головой. На его лице было выражение – что-то вроде «я тебя люблю, но до чего же ты забавная».
– Ты перевампирила сирен, Анита.
– Как это?
– Я думаю, – сказал Огги, – потому что твоя власть – над мертвыми и над нежитью. Мне говорили, что твой подвластный зверь – только леопард.
Я кивнула:
– Да, но метками Жан-Клода ко мне привязаны еще и волки.
– Мои люди – ни то, ни другое. Они – львы, и все же ответили на твой зов.
У него за спиной стояли двое – привезенные им самим как телохранители и пища, и мне еще сказали, что как кандидаты в pomme de sang, хотя Огги, как и Сэмюэл, этой истории с яблоками дал новый поворот. Огги надеялся уговорить кого-нибудь из наших новых лондонских вампирш уехать с ним и устроить домашний очаг. Хотел заполучить себе в постель кого-нибудь из линии Белль. Может быть, это и предрасположило Банни к приступам гнева – в конце концов, он приехал сюда выбрать ей замену.
Огги предлагал обменять одного из своих львов-оборотней на любовницу из линии Белль. Интересно, как себя чувствовали эти мужчины: хотели они остаться в Сент-Луисе? Уехать из Чикаго? И вообще, их кто-нибудь спросил? Вряд ли.
Оба они были высокие и мускулистые, только мигающей надписи «телохранитель» над головой не хватало. Оба в сшитых на заказ костюмах, скрывающих пистолеты, которые наверняка на этих ребятах где-то есть. Один темный, другой светлый, но в остальном – как будто лишенный воображения пекарь испек их в одной и той же форме, только глазурь сверху разную сделал. У светлого волосы торчали коротким ежиком, покрашенные в синий цвет, и покрашенные классно, так что были они не однотонные, а светло-синие, темно-синие, и все оттенки между ними, как редко бывает на окрашенных волосах. Только ни у кого не бывает такого естественного цвета – между синей шерстью Куки-Монстра и весенним небом. Светло-голубые глаза из-за этих волос казались более темного, более богатого оттенка. Да, и в плечах он был чуть-чуть поуже и, быть может, на дюйм повыше второго телохранителя.
У этого волосы были такие, что могли бы курчавиться, но он их так коротко постриг, что не дал им этой возможности. Плечи у него очень знакомо выпирали из пиджака – плечи спортсмена, который занимается поднятием тяжестей не от случая к случаю. Не бодибилдер, но с уклоном в эту сторону. И росту у него хватало под такие плечи.
У Куки-Монстра играла на лице едва заметная улыбка. Она доходила и до глаз, будто мы его до чертиков забавляли. Брюнет смотрел на меня так, будто я сейчас сделаю что-то плохое, но он к этому готов. Улыбка Куки меня не обманула: оба они были профессионалами. Опасны, и совершенно неприемлемы как кандидаты в pomme de sang. Слишком доминантные, слишком непреклонные. Да, суждение поспешное, но я готова была ручаться, что права.
Я перевела взгляд на того, кто остался стоять за диваном. Я бы сказала – на того человека, но сила, таившаяся под этой темной изящной оболочкой, навела меня на мысль, что это может быть не так. Я знала, что это Октавий, слуга-человек Огги. Я бы предпочла приветствовать телохранителей и узнать по их силе, что они слишком доминантны для наших целей, но формально, так как ни один из них не был зверем зова Огги, Октавий превосходил их по рангу.
Будто прочитав мысли по моему лицу, Октавий сказал:
– Приветствуйте сперва их, миз Блейк, и посмотрим, что вы думаете об этом выборе. Я тоже думаю, что мы зря тратим время.
В голосе было то же темное изящество, что и в облике.
– Спасибо, – кивнула я, хотя мне не понравилось, что Октавий так легко читает мои мысли.
Я обошла диван в сопровождении Мики и Натэниела, а по обеим сторонам от нас шли Грэхем и Клодия. Вряд ли кому-либо из наших охранников львы-оборотни понравились больше, чем мне.
– У вас имена есть, ребята?
Куки-Монстр мне улыбнулся, сверкнув глазами. И почему мне вдруг подумалось, что именно так он улыбается, выпуская кому-нибудь кишки?
– Хэвен меня зовут. Хэвен.
Я вежливо кивнула и повернулась к брюнету:
– А тебя зовут?…
– Пирс.
– У вас только по одному имени, мальчики? Как у Мадонны?
Пирс нахмурился, а Хэвен рассмеялся – вполне нормальный смех: закинул голову назад, и засмеялся от души. Если бы у меня еще при этом по шее мурашки не ползли, я бы улыбнулась.
Огги подошел скользящей походкой, положил руку на каждого из телохранителей. У них лица напряглись – не дернулись, но это было заметно. Что же он сделал, когда так легко-легко коснулся каждого из них?
А он улыбнулся такой довольной-довольной улыбкой, от которой глаза наполнились светом.
– Мои львы, Анита, как вампиры: они имеют право, если захотят, иметь среди нас только имя. У Пирса и Хэвена фамилии есть, но я думаю, они не хотели бы их открывать, пока не будут знать, останутся ли здесь.
– Что? Ты думаешь, я не могу их прогнать через компьютер и проверить, не зная настоящих имен?
– Если тебя волнует их криминальное прошлое, позволь мне унять твои страхи. Оно у них есть, у обоих.
Все это заехало куда-то не туда. Здесь были наши друзья, а у меня уже такое было чувство, будто меня сбросили в глубокий конец бассейна. Жан-Клод, где ты? – подумала я.
И передо мной мелькнула сцена драки. Ашер и Жан-Клод пытались удержать Менг Дье – тут же вспомнилось, как только что выносили Банни. Если ты не хочешь травмировать противника, а противник тебя очень даже не против, то у тебя просто руки связаны.
Дело происходило в здании, где содержались ярмарочные уродцы, хотя большинство этих «уродцев» были существами сверхъестественными и редкими. Я видела, как люди смотрят на них снаружи – зрителей хватало.
Я подумала:
Попроси помочь, позови туда охранников, и пусть ее уберут с глаз долой.
Скорее я ощутила, чем услышала его мысль: звать на помощь в борьбе с другими вампирами – это может создать впечатление, что он слаб. И мысленно ответила:
Использование трудовых ресурсов – не слабость, а хорошая практика менеджмента.
Тогда я почувствовала, как он потянулся к волкам наверху. Скоро мужчин наберется столько, что отбиваться она уже не сможет. А вот что они с ней сделают, когда успокоят – это другой вопрос.
Тут мне в голову стукнула очень неприятная мысль. Я повернулась к Клодии:
– С крысолюдами наверху можешь связаться ментально?
Она вытащила из кармана сотовый телефон:
– По мобильнику – подойдет?
– Подвластный зверь у Менг Дье – волк. Я бы хотела, чтобы на представлении уродов оказалось несколько крысолюдов.
Клодия не стала задавать вопросов, просто позвонила. Приятно.
– А что случилось, что Жан-Клоду нужна такая помощь? – спросил Огги.
– Она – вампир из линии Белль. Хочешь ее?
Он рассмеялся:
– Такую дикую – нет, спасибо.
– Огги не нужна была бы помощь, чтобы укротить кого-нибудь из своих вампиров, – сказал Пирс.
– Жан-Клод мог бы ее укротить, но она выбрала место, где полно зрителей. Совершать убийство на глазах у гражданских – это ни-ни!
– А когда они окажутся за сценой, он ее убьет? – спросил Хэвен.
Я вздохнула:
– Наверное, нет.
– Слабость, – заключил Пирс.
Огги снова потрепал их обоих по спине, и снова у них глаза стали напряженными.
– Ну-ну, мальчики. Некоторые мастера убили бы Банни за проявленное неуважение. Каждый управляет своей территорией чуть по-своему.
Он был приветлив, обаятелен, но ощущался некоторый намек на твердость.
– А что думаешь ты, Огги? – спросила я, ответа, в общем, не ожидая, но все же он был дан:
– Что Жан-Клод иногда слишком сентиментален себе же во вред.
Я улыбнулась, но сама знала, что глаза у меня остались холодными.
– Ты знаешь, «сентиментален» – таким словом я бы не стала его характеризовать.
– Значит, он переменился.
– Все меняемся, – сказала я.
Огги кивнул, и его улыбка чуть увяла.
– Испытай их, Анита. Попробуй свои новые игрушки.
Я покачала головой:
– Ты не мог бы не касаться их, когда я это буду делать? Мне бы очень не хотелось твою связь с ними принять за их силу.
Он слегка поклонился и шагнул назад. Даже отошел и сел на диван – Октавий рядом с ним. Я отошла от своих людей, подавляя сильное желание оглянуться на одного нашего охранника. Нашими местными львами управлял Джозеф, и сейчас он стоял в углу, одетый телохранителем. Он был готов прийти на помощь, но мы оба знали, что главная его задача – проверить этих новых львов-оборотней. Я готова была ручаться, что ему они нравятся еще меньше, чем мне.
Я обратилась к этим самым львам:
– А вы как – хотите этого обмена?
Это удивило обоих, хотя Хэвен быстрее справился с удивлением. Улыбнулся:
– Меня устраивает, если получится.
Но лицо его было чуть холоднее, чем надо, будто улыбка стекала по нему вниз. Если я найду правильный вопрос, я, наверное, смогу увидеть за улыбкой, за модной внешностью настоящего Хэвена.
Пирс оглянулся на Огги, и я сказала то же, что говорила близнецам:
– Не на мастера смотри, смотри на меня и отвечай честно. Ты хочешь переехать в Сент-Луис?
Он снова стал оборачиваться к дивану, я коснулась его плеча. По руке пробежал удар силы, отбросил мои пальцы. Он остановился, не закончив поворот, снова обернулся ко мне – у него на шее колотился пульс.
– Что это было?
Я подавила желание обтереть руку об юбку.
– Не знаю точно. Сила – какой-то вид силы.
– Ты не знаешь?
Голос у него был подозрительный, вид – тоже.
– Я честно не знаю, откуда взялся скачок силы, когда мы соприкоснулись. Мне это тоже не понравилось.
– Я хочу домой, – сказал он. – Мне не нравится мысль, что меня выменяют, и не нравится, что меня предлагают для секса, как шлюху какую-нибудь.
Он не сдержал злости, она выразилась в голосе, и от нее сила пахнула на меня как жаром.
– Осторожней, кот! – предостерег Октавий.
– Нет, – сказала я. – Мне нужна честность. Я видала, что бывает, когда кого-нибудь насильно включают в группу, в которой он быть не хочет. У местного прайда львов все в порядке, и портить им жизнь я не хочу.
– Значит, ты не будешь испытывать Пирса? – спросил Огги с дивана.
Я покачала головой:
– Отправь его домой, Огги. Я удивлена, что ты привез его сюда против его желания.
– Банни говорила, что такого любовника она в жизни не видела. Я думал, тебе это понравится.
Я не сумела достаточно быстро справиться с выражением лица.
– Я что-то не то сказал? – спросил Огги.
– Просто подумалось, насчет Банни… – я махнула рукой, будто отгоняя видение. – Так, представилось.
– Она бывает грубой, но свою работу отлично делает.
Я посмотрела на Огги:
– И эта работа?…
– Секс.
– Она твоя метресса, а не шлюха. Это значит не только секс.
– А вот это слова Жан-Клода.
– Может быть, но все равно они справедливы.
Он пожал массивными плечами:
– Ты ее видела, Анита. Ты можешь себе представить, как мы с Банни сидим и ведем остроумную беседу?
Я не смогла сдержать смех.
– Нет, наверное… – Тут мне в голову пришла еще одна мысль. – Но зачем встречаться с девушкой, с которой невозможно разговаривать?
Он просто уставился на меня с выражением, которого я не поняла.
– А ведь ты говоришь всерьез. – Он улыбнулся почти печально, покачал головой и отвел глаза. – Ох, Анита, ты меня заставляешь чувствовать себя старым-старым циником.
– Мне извиниться?
Он поднял глаза, все еще улыбаясь.
– Нет, но этот всерьез заданный вопрос заставляет меня задуматься над моим выбором pomme de sang для тебя. Я искал хороших партнеров в сексе, доминантных, потому что пара лишних солдат никому не помешает. Я не искал умения вести беседу или кого-то с теми же интересами, что у тебя. Не искал кавалера – искал пищу и потрахаться.
– Тебе нужна женщина в организации, Огги. Одни мужики… это несколько тебя ограничивает.
– Хочешь сказать, мне не хватает женского подхода?
– Да, и здесь нет ни одной женщины из линии Белль, что согласилась бы поехать просто в качестве твоей шлюхи. Мы им пообещали, что у них у всех будет выбор.
– Это что, я должен буду за ними ухаживать?
– Именно так, – кивнула я.
– И Жан-Клод на это согласился? – спросил Октавий.
Я кивнула:
– Он дал слово, что никто не будет принужден к сексу против воли.
– Ох, – сказал Огги – и рассмеялся. – Ухаживать… я же уже сотню лет этого не делал. Интересно, помню ли еще.
– Мастер города, – произнес Октавий, – не обязан ухаживать. Он отдает приказы.
– Для такого подхода ты выбрал не тот город, – сказала я.
– Ты в этом так уверена?
– Абсолютно.
– Попробуй Хэвена, – сказал Огги. – Если он тебе не понравится, мне придется посылать домой за менее доминантной заменой.
Я посмотрела на стоящего передо мной высокого мужчину. Он смотрел на меня со спокойной улыбкой, а я ему не верила. Эта физиономия была его версией коповской маски. Способ спрятать что угодно.
Хэвен грациозно опустился на колени и оказался ненамного ниже меня. Я мысленно добавила к его росту по крайней мере дюйм. Он засмеялся – веселым смехом, с виду таким искренним.
– Видела бы ты свое лицо – сколько подозрительности! Я всего лишь подумал, что так ты сможешь выбрать – запястье или шея. Если бы я стоял, тебе бы до шеи не дотянуться.
Вполне разумно, так почему же мне оно так не понравилось? Не было другого ответа, кроме того, который возник у меня, как только я его увидела. В такой близости от него включалась та примитивная часть мозга, которая сохраняет тебе жизнь, если с ней не спорить. Коснуться его – это чем-то опасно, но чем? С этой примитивной частью мозга трудность в том, что она не уговаривает, не объясняет – она просто чует. Можно ведь просто прикоснуться к нему, потом отказаться. Он себе уедет в Чикаго, все довольны.
Я потянулась к его руке, он ее мне дал. Я подумала, будет ли такой же удар энергии, как с Пирсом, но это оказалась всего лишь теплая рука. Очень пассивно лежащая в моей, но, когда я отодвинула рукав пиджака, под ним оказался рукав рубашки с настоящими запонками.
– Черт!
– Тебе не нравятся запонки?
Я посмотрела на него недовольно:
– Это такая возня – их расстегивать…
Он снова улыбнулся мне, но на этот раз глаза не были так же нейтрально-приветливы. В них сверкнул холод – и почему-то мне от этого стало проще. Люблю правду… почти всегда.
– А отчего ты улыбнулась? – спросил он с едва заметной неуверенностью. Уже приятно.
– Так просто.
Я провела рукой по его щеке, повернула ему голову, выставляя линию шеи над воротником рубашки, наклонилась к нему, опираясь одной рукой на плечо для равновесия, другой прикасаясь к щеке. Шея – это куда интимнее запястья.
Я хотела всего лишь приложиться губами к шее, но, когда вдохнула запах его кожи, все мои добрые намерения разлетелись. Так тепло от него пахло, так неимоверно тепло…
Я прильнула лицом к этой теплой, гладкой линии так близко, что дуновение мысли могло бы вызвать контакт моих губ с его кожей, но я не коснулась его, только вдохнула его запах. Теплый, с едва заметным оттенком какого-то одеколона, мыла, и под всем этим – запах его тела. Человеческий запах, а еще глубже, где мое дыхание горячей струей отражалось от него, мускусная струйка кошачьего запаха. Чище, не такого острого, как запах леопарда. Но именно что кошачьего. Не волк, не собака. Я вдыхала аромат льва, поднимающийся от шкуры, будто его вызывало мое дыхание.
Руки скользнули вниз к его спине, по плечам, я обернулась вокруг него. До сих пор он вел себя прилично, держа руки по швам, но сейчас потянулся ко мне, обнял меня силой этих рук, пальцев, вминая их в меня через ткань одежды.
– О Господи! – услышала я его шепот.
Нежнейшим поцелуем – легким, как перышко, – я приложилась к этой горячей, гладкой коже, но этого было мало. То, чего я хотела, я ощущала как запах под этой поверхностью. Запах крови, сладкий, металлический, и я лизнула эту шею, лизнула теплый, прыгающий, живой пульс. Хэвен вздрогнул в кольце моих рук.
Чей-то голос донесся до меня:
– Анита, Анита, не надо!
Я не знала, чей это голос и не понимала, о чем это он. Мне нужно было ощутить вкус этого пульса, его биение у меня между зубами, чтобы он вырвался, обжег мне рот.
Перед глазами у меня возникло запястье, пахнущее леопардом. Мика звал меня обратно с той зыбкой грани, где я качалась.
– Анита, Анита, что ты делаешь?
Я не отплелась от тела Хэвена, только подняла лицо к Мике.
– Пробую его.
Голос был хриплый, чужой.
– Отпусти его, Анита.
Я покачала головой, ощутила твердые уверенные пальцы Хэвена, будто когти входили в меня, и мне хотелось этого.
Подошел Грэхем, просунул руку между мной и трепещущим леденцом пульса, запястьем ко мне. Но мускусный запах волка – не то, чего мне хотелось.
Следующим был Натэниел, тоже вложивший руку между мной и шеей Хэвена. От него пахло ванилью, но мне сегодня хотелось другого аромата. Я мотнула головой:
– Нет.
– Что-то здесь не так, Анита. Ты должна остановиться.
Я снова мотнула головой, волосы мои заметались вокруг лица стоявшего на коленях Хэвена, и от этого ощущения он застонал низко и глухо. Услышав этот звук, я оттолкнула Натэниела и приложилась губами к дрожи львиного пульса, нет, не в поцелуе – слишком широко раскрыв рот. Челюсть напряглась, готовясь впиться, и тут одновременно случилось два события: кто-то ухватил меня за волосы, и чья-то незнакомая рука вдруг возникла у меня перед лицом.
Голос, уже переходящий в рычание, сказал надо мной:
– Если ты хочешь льва, то вот я.
Я почувствовала, как мне задирают голову, проследила этот запах, уходящий вверх. Надо мной стоял Джозеф, с гривой золотых волос, и глаза его уже горели чистейшим львиным янтарем.
Мужчина у моих ног крепче обхватил меня, уже не разминая меня пальцами, а просто хватаясь.
– Нет! – сказал Хэвен. – Нет, она моя, моя!
– Не твоя, – прорычал Джозеф.
Он поднимал руку вверх, и мое тело шло за линией его руки. Не Хэвена я хотела, а льва. Любого? Быть может. Не кого-то конкретного я искала, я искала аромат.
Хэвен неуловимо быстрым движением поднялся с пола. Только что Джозеф был здесь, и в следующий миг они оказались в другом конце зала, сквозь шторы влетев в каменную стену.
Шторы посыпались каскадом, и половина «стены» гостиной оказалась сорвана. За ней открылся голый камень и освещенный факелами коридор.
Вбежали охранники, пытаясь их разнять. Я осталась стоять и таращиться, не очень понимая, что произошло или почему. Джозеф меня спас от чего-то, чего-то такого…
Резкий, громкий звук рвущейся ткани. Из сорванных штор вылетел Хэвен, прокатился по полу до штор другой стены. Они повалились на него сверху, но встать он не пытался – так и остался лежать, выступая выпуклостью под рухнувшей каскадом тканью.
Из кучи белой с золотом материи поднялся Джозеф в полуразорванной рубашке. Руки его были уже наполовину с когтями, а лицо стало терять человеческую форму, будто мягкая глина. Волосы удлинились, образовав золотое гало гривы.
– Сейчас я пойду приветствовать Огюстина и его спутников. Разрешу ли я еще кому-нибудь из твоих детей прикоснуться ко мне – это будет предметом весьма серьезной дискуссии. – Я обернулась к Теа: – Я не люблю быть объектом принуждения или игры, Теа. Если ты действительно хочешь, чтобы твои сыновья получили шанс на мою постель, мое тело или мою силу, тебе следует это запомнить.
– Я заглянула в твой разум, когда обнимала тебя, – ответила она. – Видела, что ты думаешь о моих сыновьях. Ты против них настроена. Если тебя не переубеждать магией, у них вряд ли есть шанс на твою постель, твое тело или твою силу.
У меня внезапно пульс забился в горле. Я старалась сохранить непроницаемое лицо, но не знаю, получилось ли. Что она прочла там, у меня в голове? Узнала про страх беременности?
Теа смотрела на меня, прищурившись. Страх она видела, но откуда он – не знала. То есть либо она прочла у меня в голове только о своих сыновьях, либо не поняла, почему меня пугает беременность. Если первое – хорошо; если второе – слишком она мне чужда, чтобы с ней говорить.
Я повернулась к Огги и его разгневанной подружке – единственной женщине на той стороне комнаты. На каблуках она была выше шести футов. Но, в отличие от Клодии, мускулистой и зловещей, эта женщина была худой. Не играли у нее мышцы на руках и ногах. Она гневно размахивала большими ладонями, ногтями с темным лаком, на правой руке сверкал бриллиант. Красное платье с серебряными блестками облегало ее как сверкающая кожа. И было такое короткое, что когда она обходила диван излишне широким шагом, я заметила, что ничего под ним нет. Да-а…
Огги подвел ее ко мне. Лицо у нее было красиво как у модели – со впалыми щеками, почти изможденное, но косметики на нем было достаточно, чтобы это слово не приходило в голову. Волосы длинные, начесанные слишком высоко, будто она так и осталась в восьмидесятых, но темные. Может быть, это даже был ее натуральный цвет. Тоненькие бретельки платья и его легкая ткань не были предназначены для поддержки груди. Такого размера грудь не торчит вперед без помощи более серьезной, чем от такого платья. Она выступала из-под него так, как настоящая грудь просто не может.
Женщина дернулась ко мне, держа Огги за руку. Хорошая походка, пружинная, но грудь даже не колыхнулась. Большие груди, хорошей формы, но держались под платьем так, будто были тверже, чем грудям полагается.
Только когда Мика дернул меня за руку, я поняла, что пропустила что-то, пялясь на ее грудь. Встряхнув головой, я глянула в глаза Огги:
– Прости, я не расслышала?
– Это Банни, моя метресса.
Банни[1]. Интересно, это настоящее имя? Наверное. Кто захотел бы носить имя Банни?
Я кивнула:
– Здравствуй, Банни.
Огги чуть дернул ее за руку, кивнул ей.
Она обернулась ко мне мрачным лицом:
– Я хотя бы у одного мужика шлюха, а не у дюжины.
Мика в буквальном смысле меня от нее оттащил. Я не сопротивлялась – настолько оторопела от ее грубости, что лишилась речи. Даже не разозлилась пока – слишком это было неожиданно. И слишком грубо.
Огги велел ей встать на колени, а когда она замешкалась, поставил силой.
– Извинись немедленно!
Сила его заполнила комнату, как холодная вода, пустила у меня по коже мурашки.
– А почему это я шлюха, если та проституирует собственных сыновей, а эта трахается со всем, что убежать не может?
– Бенни! – произнес он ровным голосом.
Я знала эту интонацию – взвешенную, тщательно контролируемую, когда сама боишься того, что можешь сделать, если заорешь.
Единственный вампир, которого он с собой привез, вышел из-за дивана и подошел к нему.
– Да, босс?
– Уведи ее отсюда, посади в самолет, отвези в Чикаго. Помоги ей собрать вещи. Проверь, чтобы взяла с собой только свое.
Банни вытаращила глаза:
– Огги, нет! Я не хотела! Я больше не буду!
Он отодвинулся, чтобы она его не тронула. Она пыталась ползти за ним, но Бенни перехватил ее за плечо.
– Пошли, Банни. Надо успеть на самолет.
Она была человеком, и на пятидюймовых каблуках, но стала отбиваться. Бенни нелегко было довести ее до двери без травм. И она всей комнате показала, что да, под платьицем ничего нет.
– Клодия! – позвала я.
Она подошла, серьезная, телохранитель из телохранителей.
– Пошли кого-нибудь одного – нет, лучше двоих, – помочь Бенни увезти ее отсюда.
Клодия кивнула – почти поклонилась, и сказала:
– Фредо, Клей, помогите проводить нашу гостью.
Фредо отодвинулся от стены ленивым бескостным движением, как увешанный оружием кот. Клей просто взял Банни за другую руку и помог Бенни нести ее к двери. Она умело пустила в ход пятидюймовые шпильки, явно пробив Клею ногу через штанину до крови. Он даже с шага не сбился, как и Бенни, хотя у него на лице краснели глубокие борозды от ногтей. Фредо подхватил ее за ноги, и ее вынесли.
Огги поклонился мне очень низко:
– Анита, я не знаю, что сказать. Очень сожалею, что я ее с собой привез. Я знал, что она ревнива, но не знал, что ревнива до безумия.
– Ревнива? – спросила я.
– Она, как жена Сэмюэла Теа, видит в каждой женщине соперницу, которую надо поставить на место.
Я нахмурилась:
– Так что, они старались друг друга перестервить?
Он взглянул на меня удивленно:
– Ты действительно не понимаешь, почему она тебя невзлюбила, как только ты вошла?
Мика притянул меня к себе, обнял одной рукой. Я поглядела на одного, на другого:
– Чего?
– Нет, – ответил Мика. – Она не понимает.
– Чего я не понимаю?
– У тебя красота от природы, – сказал Огги. – Банни лицо и фигуру получила от искусства людей; почти все ее лучшие черты возникли под ножом хирурга. Ты идешь, вся естественная, и в одежде, и все равно сильнее привлекаешь внимание всех мужчин. Когда ты стояла с Теа и Томасом, все мужские глаза были прикованы к тебе. Мы тебя хотели, хотели коснуться тебя, так, как это редко бывает.
Я почувствовала, что краснею, попыталась это прекратить – как всегда, не вышло.
– Ты несешь чушь, Огги, – сказала я.
– Мы смотрели на тебя и на сирену – на двух, если считать мальчика. Видели двух существ, созданных из желания, и не на бледную красоту смотрели все глаза, Анита. На темную.
Я нахмурилась:
– Огги, мне не надо так умасливать самолюбие, говори, что хочешь сказать. Если хочешь что-то сказать.
– Давай я переведу, – предложил Натэниел.
– Что значит – переведу? – обернулась я к нему.
Он взял меня за руку и покачал головой. На его лице было выражение – что-то вроде «я тебя люблю, но до чего же ты забавная».
– Ты перевампирила сирен, Анита.
– Как это?
– Я думаю, – сказал Огги, – потому что твоя власть – над мертвыми и над нежитью. Мне говорили, что твой подвластный зверь – только леопард.
Я кивнула:
– Да, но метками Жан-Клода ко мне привязаны еще и волки.
– Мои люди – ни то, ни другое. Они – львы, и все же ответили на твой зов.
У него за спиной стояли двое – привезенные им самим как телохранители и пища, и мне еще сказали, что как кандидаты в pomme de sang, хотя Огги, как и Сэмюэл, этой истории с яблоками дал новый поворот. Огги надеялся уговорить кого-нибудь из наших новых лондонских вампирш уехать с ним и устроить домашний очаг. Хотел заполучить себе в постель кого-нибудь из линии Белль. Может быть, это и предрасположило Банни к приступам гнева – в конце концов, он приехал сюда выбрать ей замену.
Огги предлагал обменять одного из своих львов-оборотней на любовницу из линии Белль. Интересно, как себя чувствовали эти мужчины: хотели они остаться в Сент-Луисе? Уехать из Чикаго? И вообще, их кто-нибудь спросил? Вряд ли.
Оба они были высокие и мускулистые, только мигающей надписи «телохранитель» над головой не хватало. Оба в сшитых на заказ костюмах, скрывающих пистолеты, которые наверняка на этих ребятах где-то есть. Один темный, другой светлый, но в остальном – как будто лишенный воображения пекарь испек их в одной и той же форме, только глазурь сверху разную сделал. У светлого волосы торчали коротким ежиком, покрашенные в синий цвет, и покрашенные классно, так что были они не однотонные, а светло-синие, темно-синие, и все оттенки между ними, как редко бывает на окрашенных волосах. Только ни у кого не бывает такого естественного цвета – между синей шерстью Куки-Монстра и весенним небом. Светло-голубые глаза из-за этих волос казались более темного, более богатого оттенка. Да, и в плечах он был чуть-чуть поуже и, быть может, на дюйм повыше второго телохранителя.
У этого волосы были такие, что могли бы курчавиться, но он их так коротко постриг, что не дал им этой возможности. Плечи у него очень знакомо выпирали из пиджака – плечи спортсмена, который занимается поднятием тяжестей не от случая к случаю. Не бодибилдер, но с уклоном в эту сторону. И росту у него хватало под такие плечи.
У Куки-Монстра играла на лице едва заметная улыбка. Она доходила и до глаз, будто мы его до чертиков забавляли. Брюнет смотрел на меня так, будто я сейчас сделаю что-то плохое, но он к этому готов. Улыбка Куки меня не обманула: оба они были профессионалами. Опасны, и совершенно неприемлемы как кандидаты в pomme de sang. Слишком доминантные, слишком непреклонные. Да, суждение поспешное, но я готова была ручаться, что права.
Я перевела взгляд на того, кто остался стоять за диваном. Я бы сказала – на того человека, но сила, таившаяся под этой темной изящной оболочкой, навела меня на мысль, что это может быть не так. Я знала, что это Октавий, слуга-человек Огги. Я бы предпочла приветствовать телохранителей и узнать по их силе, что они слишком доминантны для наших целей, но формально, так как ни один из них не был зверем зова Огги, Октавий превосходил их по рангу.
Будто прочитав мысли по моему лицу, Октавий сказал:
– Приветствуйте сперва их, миз Блейк, и посмотрим, что вы думаете об этом выборе. Я тоже думаю, что мы зря тратим время.
В голосе было то же темное изящество, что и в облике.
– Спасибо, – кивнула я, хотя мне не понравилось, что Октавий так легко читает мои мысли.
Я обошла диван в сопровождении Мики и Натэниела, а по обеим сторонам от нас шли Грэхем и Клодия. Вряд ли кому-либо из наших охранников львы-оборотни понравились больше, чем мне.
– У вас имена есть, ребята?
Куки-Монстр мне улыбнулся, сверкнув глазами. И почему мне вдруг подумалось, что именно так он улыбается, выпуская кому-нибудь кишки?
– Хэвен меня зовут. Хэвен.
Я вежливо кивнула и повернулась к брюнету:
– А тебя зовут?…
– Пирс.
– У вас только по одному имени, мальчики? Как у Мадонны?
Пирс нахмурился, а Хэвен рассмеялся – вполне нормальный смех: закинул голову назад, и засмеялся от души. Если бы у меня еще при этом по шее мурашки не ползли, я бы улыбнулась.
Огги подошел скользящей походкой, положил руку на каждого из телохранителей. У них лица напряглись – не дернулись, но это было заметно. Что же он сделал, когда так легко-легко коснулся каждого из них?
А он улыбнулся такой довольной-довольной улыбкой, от которой глаза наполнились светом.
– Мои львы, Анита, как вампиры: они имеют право, если захотят, иметь среди нас только имя. У Пирса и Хэвена фамилии есть, но я думаю, они не хотели бы их открывать, пока не будут знать, останутся ли здесь.
– Что? Ты думаешь, я не могу их прогнать через компьютер и проверить, не зная настоящих имен?
– Если тебя волнует их криминальное прошлое, позволь мне унять твои страхи. Оно у них есть, у обоих.
Все это заехало куда-то не туда. Здесь были наши друзья, а у меня уже такое было чувство, будто меня сбросили в глубокий конец бассейна. Жан-Клод, где ты? – подумала я.
И передо мной мелькнула сцена драки. Ашер и Жан-Клод пытались удержать Менг Дье – тут же вспомнилось, как только что выносили Банни. Если ты не хочешь травмировать противника, а противник тебя очень даже не против, то у тебя просто руки связаны.
Дело происходило в здании, где содержались ярмарочные уродцы, хотя большинство этих «уродцев» были существами сверхъестественными и редкими. Я видела, как люди смотрят на них снаружи – зрителей хватало.
Я подумала:
Попроси помочь, позови туда охранников, и пусть ее уберут с глаз долой.
Скорее я ощутила, чем услышала его мысль: звать на помощь в борьбе с другими вампирами – это может создать впечатление, что он слаб. И мысленно ответила:
Использование трудовых ресурсов – не слабость, а хорошая практика менеджмента.
Тогда я почувствовала, как он потянулся к волкам наверху. Скоро мужчин наберется столько, что отбиваться она уже не сможет. А вот что они с ней сделают, когда успокоят – это другой вопрос.
Тут мне в голову стукнула очень неприятная мысль. Я повернулась к Клодии:
– С крысолюдами наверху можешь связаться ментально?
Она вытащила из кармана сотовый телефон:
– По мобильнику – подойдет?
– Подвластный зверь у Менг Дье – волк. Я бы хотела, чтобы на представлении уродов оказалось несколько крысолюдов.
Клодия не стала задавать вопросов, просто позвонила. Приятно.
– А что случилось, что Жан-Клоду нужна такая помощь? – спросил Огги.
– Она – вампир из линии Белль. Хочешь ее?
Он рассмеялся:
– Такую дикую – нет, спасибо.
– Огги не нужна была бы помощь, чтобы укротить кого-нибудь из своих вампиров, – сказал Пирс.
– Жан-Клод мог бы ее укротить, но она выбрала место, где полно зрителей. Совершать убийство на глазах у гражданских – это ни-ни!
– А когда они окажутся за сценой, он ее убьет? – спросил Хэвен.
Я вздохнула:
– Наверное, нет.
– Слабость, – заключил Пирс.
Огги снова потрепал их обоих по спине, и снова у них глаза стали напряженными.
– Ну-ну, мальчики. Некоторые мастера убили бы Банни за проявленное неуважение. Каждый управляет своей территорией чуть по-своему.
Он был приветлив, обаятелен, но ощущался некоторый намек на твердость.
– А что думаешь ты, Огги? – спросила я, ответа, в общем, не ожидая, но все же он был дан:
– Что Жан-Клод иногда слишком сентиментален себе же во вред.
Я улыбнулась, но сама знала, что глаза у меня остались холодными.
– Ты знаешь, «сентиментален» – таким словом я бы не стала его характеризовать.
– Значит, он переменился.
– Все меняемся, – сказала я.
Огги кивнул, и его улыбка чуть увяла.
– Испытай их, Анита. Попробуй свои новые игрушки.
Я покачала головой:
– Ты не мог бы не касаться их, когда я это буду делать? Мне бы очень не хотелось твою связь с ними принять за их силу.
Он слегка поклонился и шагнул назад. Даже отошел и сел на диван – Октавий рядом с ним. Я отошла от своих людей, подавляя сильное желание оглянуться на одного нашего охранника. Нашими местными львами управлял Джозеф, и сейчас он стоял в углу, одетый телохранителем. Он был готов прийти на помощь, но мы оба знали, что главная его задача – проверить этих новых львов-оборотней. Я готова была ручаться, что ему они нравятся еще меньше, чем мне.
Я обратилась к этим самым львам:
– А вы как – хотите этого обмена?
Это удивило обоих, хотя Хэвен быстрее справился с удивлением. Улыбнулся:
– Меня устраивает, если получится.
Но лицо его было чуть холоднее, чем надо, будто улыбка стекала по нему вниз. Если я найду правильный вопрос, я, наверное, смогу увидеть за улыбкой, за модной внешностью настоящего Хэвена.
Пирс оглянулся на Огги, и я сказала то же, что говорила близнецам:
– Не на мастера смотри, смотри на меня и отвечай честно. Ты хочешь переехать в Сент-Луис?
Он снова стал оборачиваться к дивану, я коснулась его плеча. По руке пробежал удар силы, отбросил мои пальцы. Он остановился, не закончив поворот, снова обернулся ко мне – у него на шее колотился пульс.
– Что это было?
Я подавила желание обтереть руку об юбку.
– Не знаю точно. Сила – какой-то вид силы.
– Ты не знаешь?
Голос у него был подозрительный, вид – тоже.
– Я честно не знаю, откуда взялся скачок силы, когда мы соприкоснулись. Мне это тоже не понравилось.
– Я хочу домой, – сказал он. – Мне не нравится мысль, что меня выменяют, и не нравится, что меня предлагают для секса, как шлюху какую-нибудь.
Он не сдержал злости, она выразилась в голосе, и от нее сила пахнула на меня как жаром.
– Осторожней, кот! – предостерег Октавий.
– Нет, – сказала я. – Мне нужна честность. Я видала, что бывает, когда кого-нибудь насильно включают в группу, в которой он быть не хочет. У местного прайда львов все в порядке, и портить им жизнь я не хочу.
– Значит, ты не будешь испытывать Пирса? – спросил Огги с дивана.
Я покачала головой:
– Отправь его домой, Огги. Я удивлена, что ты привез его сюда против его желания.
– Банни говорила, что такого любовника она в жизни не видела. Я думал, тебе это понравится.
Я не сумела достаточно быстро справиться с выражением лица.
– Я что-то не то сказал? – спросил Огги.
– Просто подумалось, насчет Банни… – я махнула рукой, будто отгоняя видение. – Так, представилось.
– Она бывает грубой, но свою работу отлично делает.
Я посмотрела на Огги:
– И эта работа?…
– Секс.
– Она твоя метресса, а не шлюха. Это значит не только секс.
– А вот это слова Жан-Клода.
– Может быть, но все равно они справедливы.
Он пожал массивными плечами:
– Ты ее видела, Анита. Ты можешь себе представить, как мы с Банни сидим и ведем остроумную беседу?
Я не смогла сдержать смех.
– Нет, наверное… – Тут мне в голову пришла еще одна мысль. – Но зачем встречаться с девушкой, с которой невозможно разговаривать?
Он просто уставился на меня с выражением, которого я не поняла.
– А ведь ты говоришь всерьез. – Он улыбнулся почти печально, покачал головой и отвел глаза. – Ох, Анита, ты меня заставляешь чувствовать себя старым-старым циником.
– Мне извиниться?
Он поднял глаза, все еще улыбаясь.
– Нет, но этот всерьез заданный вопрос заставляет меня задуматься над моим выбором pomme de sang для тебя. Я искал хороших партнеров в сексе, доминантных, потому что пара лишних солдат никому не помешает. Я не искал умения вести беседу или кого-то с теми же интересами, что у тебя. Не искал кавалера – искал пищу и потрахаться.
– Тебе нужна женщина в организации, Огги. Одни мужики… это несколько тебя ограничивает.
– Хочешь сказать, мне не хватает женского подхода?
– Да, и здесь нет ни одной женщины из линии Белль, что согласилась бы поехать просто в качестве твоей шлюхи. Мы им пообещали, что у них у всех будет выбор.
– Это что, я должен буду за ними ухаживать?
– Именно так, – кивнула я.
– И Жан-Клод на это согласился? – спросил Октавий.
Я кивнула:
– Он дал слово, что никто не будет принужден к сексу против воли.
– Ох, – сказал Огги – и рассмеялся. – Ухаживать… я же уже сотню лет этого не делал. Интересно, помню ли еще.
– Мастер города, – произнес Октавий, – не обязан ухаживать. Он отдает приказы.
– Для такого подхода ты выбрал не тот город, – сказала я.
– Ты в этом так уверена?
– Абсолютно.
– Попробуй Хэвена, – сказал Огги. – Если он тебе не понравится, мне придется посылать домой за менее доминантной заменой.
Я посмотрела на стоящего передо мной высокого мужчину. Он смотрел на меня со спокойной улыбкой, а я ему не верила. Эта физиономия была его версией коповской маски. Способ спрятать что угодно.
Хэвен грациозно опустился на колени и оказался ненамного ниже меня. Я мысленно добавила к его росту по крайней мере дюйм. Он засмеялся – веселым смехом, с виду таким искренним.
– Видела бы ты свое лицо – сколько подозрительности! Я всего лишь подумал, что так ты сможешь выбрать – запястье или шея. Если бы я стоял, тебе бы до шеи не дотянуться.
Вполне разумно, так почему же мне оно так не понравилось? Не было другого ответа, кроме того, который возник у меня, как только я его увидела. В такой близости от него включалась та примитивная часть мозга, которая сохраняет тебе жизнь, если с ней не спорить. Коснуться его – это чем-то опасно, но чем? С этой примитивной частью мозга трудность в том, что она не уговаривает, не объясняет – она просто чует. Можно ведь просто прикоснуться к нему, потом отказаться. Он себе уедет в Чикаго, все довольны.
Я потянулась к его руке, он ее мне дал. Я подумала, будет ли такой же удар энергии, как с Пирсом, но это оказалась всего лишь теплая рука. Очень пассивно лежащая в моей, но, когда я отодвинула рукав пиджака, под ним оказался рукав рубашки с настоящими запонками.
– Черт!
– Тебе не нравятся запонки?
Я посмотрела на него недовольно:
– Это такая возня – их расстегивать…
Он снова улыбнулся мне, но на этот раз глаза не были так же нейтрально-приветливы. В них сверкнул холод – и почему-то мне от этого стало проще. Люблю правду… почти всегда.
– А отчего ты улыбнулась? – спросил он с едва заметной неуверенностью. Уже приятно.
– Так просто.
Я провела рукой по его щеке, повернула ему голову, выставляя линию шеи над воротником рубашки, наклонилась к нему, опираясь одной рукой на плечо для равновесия, другой прикасаясь к щеке. Шея – это куда интимнее запястья.
Я хотела всего лишь приложиться губами к шее, но, когда вдохнула запах его кожи, все мои добрые намерения разлетелись. Так тепло от него пахло, так неимоверно тепло…
Я прильнула лицом к этой теплой, гладкой линии так близко, что дуновение мысли могло бы вызвать контакт моих губ с его кожей, но я не коснулась его, только вдохнула его запах. Теплый, с едва заметным оттенком какого-то одеколона, мыла, и под всем этим – запах его тела. Человеческий запах, а еще глубже, где мое дыхание горячей струей отражалось от него, мускусная струйка кошачьего запаха. Чище, не такого острого, как запах леопарда. Но именно что кошачьего. Не волк, не собака. Я вдыхала аромат льва, поднимающийся от шкуры, будто его вызывало мое дыхание.
Руки скользнули вниз к его спине, по плечам, я обернулась вокруг него. До сих пор он вел себя прилично, держа руки по швам, но сейчас потянулся ко мне, обнял меня силой этих рук, пальцев, вминая их в меня через ткань одежды.
– О Господи! – услышала я его шепот.
Нежнейшим поцелуем – легким, как перышко, – я приложилась к этой горячей, гладкой коже, но этого было мало. То, чего я хотела, я ощущала как запах под этой поверхностью. Запах крови, сладкий, металлический, и я лизнула эту шею, лизнула теплый, прыгающий, живой пульс. Хэвен вздрогнул в кольце моих рук.
Чей-то голос донесся до меня:
– Анита, Анита, не надо!
Я не знала, чей это голос и не понимала, о чем это он. Мне нужно было ощутить вкус этого пульса, его биение у меня между зубами, чтобы он вырвался, обжег мне рот.
Перед глазами у меня возникло запястье, пахнущее леопардом. Мика звал меня обратно с той зыбкой грани, где я качалась.
– Анита, Анита, что ты делаешь?
Я не отплелась от тела Хэвена, только подняла лицо к Мике.
– Пробую его.
Голос был хриплый, чужой.
– Отпусти его, Анита.
Я покачала головой, ощутила твердые уверенные пальцы Хэвена, будто когти входили в меня, и мне хотелось этого.
Подошел Грэхем, просунул руку между мной и трепещущим леденцом пульса, запястьем ко мне. Но мускусный запах волка – не то, чего мне хотелось.
Следующим был Натэниел, тоже вложивший руку между мной и шеей Хэвена. От него пахло ванилью, но мне сегодня хотелось другого аромата. Я мотнула головой:
– Нет.
– Что-то здесь не так, Анита. Ты должна остановиться.
Я снова мотнула головой, волосы мои заметались вокруг лица стоявшего на коленях Хэвена, и от этого ощущения он застонал низко и глухо. Услышав этот звук, я оттолкнула Натэниела и приложилась губами к дрожи львиного пульса, нет, не в поцелуе – слишком широко раскрыв рот. Челюсть напряглась, готовясь впиться, и тут одновременно случилось два события: кто-то ухватил меня за волосы, и чья-то незнакомая рука вдруг возникла у меня перед лицом.
Голос, уже переходящий в рычание, сказал надо мной:
– Если ты хочешь льва, то вот я.
Я почувствовала, как мне задирают голову, проследила этот запах, уходящий вверх. Надо мной стоял Джозеф, с гривой золотых волос, и глаза его уже горели чистейшим львиным янтарем.
Мужчина у моих ног крепче обхватил меня, уже не разминая меня пальцами, а просто хватаясь.
– Нет! – сказал Хэвен. – Нет, она моя, моя!
– Не твоя, – прорычал Джозеф.
Он поднимал руку вверх, и мое тело шло за линией его руки. Не Хэвена я хотела, а льва. Любого? Быть может. Не кого-то конкретного я искала, я искала аромат.
Хэвен неуловимо быстрым движением поднялся с пола. Только что Джозеф был здесь, и в следующий миг они оказались в другом конце зала, сквозь шторы влетев в каменную стену.
Шторы посыпались каскадом, и половина «стены» гостиной оказалась сорвана. За ней открылся голый камень и освещенный факелами коридор.
Вбежали охранники, пытаясь их разнять. Я осталась стоять и таращиться, не очень понимая, что произошло или почему. Джозеф меня спас от чего-то, чего-то такого…
Резкий, громкий звук рвущейся ткани. Из сорванных штор вылетел Хэвен, прокатился по полу до штор другой стены. Они повалились на него сверху, но встать он не пытался – так и остался лежать, выступая выпуклостью под рухнувшей каскадом тканью.
Из кучи белой с золотом материи поднялся Джозеф в полуразорванной рубашке. Руки его были уже наполовину с когтями, а лицо стало терять человеческую форму, будто мягкая глина. Волосы удлинились, образовав золотое гало гривы.