Гамильтон Лорел. Поцелуй теней

   Я повернулась к нему своими пылающими глазами, ожидая увидеть страх, но увидела лишь приятное удивление.
   – Он говорил, что ты придешь, если мы будем верны, если будем истинно верить, и вот она – ты!
   – Кто сказал, что я приду?
   – Принцесса сидхе для пира наслаждений!
   В его голосе было благоговение, но руки уже залезли мне под платье, пальцы просунулись под резинку трусиков. Я схватила его за руку и другой дала ему пощечину. Да такую, что пятерня осталась у него на лице. Все необходимые доказательства мы уже получили, чтобы засадить его за решетку. Больше играть мне не надо было. Энергию Слез Бранвэйн можно перенаправить с секса на насилие – так по крайней мере говорят при Неблагом Дворе. И я постараюсь. Очень постараюсь.
   Если бы он дал мне сдачи, это могло бы помочь, но он этого не сделал. Он рухнул на меня, придавив мое тело к кровати. Лежал он так низко, что лицо его пришлось вровень с моим. На миг я заглянула в его глаза и там прочла то же мучительное, желание, которое ощущала в своих. Слезы Бранвэйн – штука обоюдоострая. Нельзя применять их для соблазна и не соблазниться самому.
   Он тихо пискнул горлом и поцеловал меня. Я впилась в его рот, одной рукой схватившись за резинку собранных в хвост волос, и сдернула ее прочь, рассыпав эти волосы вокруг себя шелковой вуалью. Я погрузила в его волосы руки, захватила две горсти волос и держала крепко, исследуя его рот.
   Его свободная рука полезла к моей груди через вырез платья, но рука не пролезала, и тогда он рванул ткань, и я дернулась от силы, с которой разорвалось платье, и его рука оказалась у меня в лифчике.
   От этого прикосновения у меня судорожно дернулась голова, рот освободился от его губ. Вдруг передо мной оказалось одно из зеркал на дальней стене. Только через несколько секунд я сообразила, что что-то тут не так. Отчасти это было отвлечение – Алистер целовал меня в шею, опускаясь ниже. А отчасти это была чья-то чужая магия. Кто-то сильный не хотел, чтобы я знала, что за мной наблюдают: зеркала были пусты, как бельма слепого. Я посмотрела вверх, на зеркало в потолке, – и там было пусто, будто ни меня, ни Алистера здесь не было.
   И тут я ощутила чары – как большую сосущую рану, вызывающую мою силу на поверхность, пока она не стала сочиться из пор моей кожи, вверх, вверх, к зеркальной поверхности. Что бы это ни было, оно питалось моей силой, как парапсихическая пиявка. Сосало силу медленно, будто через соломинку. И я сделала единственное, что мне пришло в голову: я ударила силой в горло этих чар, пропихнула, как при насильственном кормлении. Этого там не ждали, и магия содрогнулась. В зеркале появился силуэт, но это не был ни Алистер, ни я. Силуэт был высок, худ, одет в серый плащ с капюшоном, полностью скрывающий тело. Но плащ был иллюзией, за которой прятался колдун на той стороне заклинания. А каждую иллюзию можно сорвать.
   Губы Алистера нежно сомкнулись на моей груди, и концентрация моя разлетелась. Я смотрела, как он всасывает ртом мой сосок. Будто этот рот прочертил горячую линию точно от соска к паху. У меня из горла вырвался стон, я стала извиваться под его прикосновением. Еще какому-то кусочку сознания отвратительно было, что этот человек может вызвать такую реакцию моего тела, но все мое остальное существо превратилось в нервные окончания и жаждущую плоть. Я погружалась в Слезы Бранвэйн, тонула в них. Скоро не останется мыслей, одни только ощущения. Я не могла думать, чтобы зачерпнуть силы. Могла только обонять, ощущать вкус корицы, ванили и секса. Этот секс, это мучительное желание я обернула разумом и толкнула навстречу заклинанию. Плащ взметнулся, и на миг я почти увидела, кто за ним, но Алистер встал на колени и закрыл мне вид.
   Он стянул с себя трусы, у меня перехватило дыхание – не потому, что так это было красиво, а просто от чистого желания. Будто мое тело увидело средство от всех бед. Не знаю, было тут дело в том, что я увидела его голым, или в силе, которую я бросила навстречу заклинанию, но я почувствовала, что я – это снова я. Трепещущая от нимфомании я, но так все же лучше.
   Я села. Платье спереди было разорвано, лифчик стянут вниз, груди обнажились.
   – Нет, Алистер, нет. Этого мы делать не будем.
   Пузырьки энергии пролились над кроватью, покрыв мое тело гусиной кожей. Алистер глянул вверх, будто увидел что-то, чего не видела я, и сказал:
   – Но ты говорил: использовать только немножко. Избыток сведет ее с ума.
   Он внимательно прислушался. Я ничего не услышала.
   То, что было в зеркале, пряталось только от меня, не от Алистера.
   Он открыл флакон. Я успела только сказать "Нет!" и поднять руку, будто закрываясь от удара. Он плеснул на меня маслом. Как будто огромная жидкая рука меня коснулась. Я не могла шевельнуться, ничего не могла, только кричать. Он полил маслом мое тело спереди, сверху вниз. Оно пропитало платье, намочило кожу. Алистер поднял мне юбку, и я не могла его остановить – я застыла, ошеломленная. Он полил маслом атлас моих трусиков, и я свалилась назад, выгибая спину, впиваясь руками в простыни. Кожа будто распухала, растягиваясь изнутри желанием, которое сузило мир, и в нем осталось только желание, чтобы меня трогали, держали, имели. И не важно кто. Заклинанию было все равно, и мне тоже. Я раскрыла объятия склонившемуся надо мной голому мужчине. Он свалился на меня; я чувствовала, как напряженная тяжесть уперлась в атлас трусиков. И этот кусок материи был совершенно лишним. Я хотела, чтобы он вошел в меня, хотела так, как никогда ничего не хотела.
   Но тут что-то выплыло из зеркала. Черная точка, но она привлекла мое внимание, сосредоточила на себе. Она спустилась ниже, и стало видно, что это паучок на шелковой нити. На моих глазах он медленно спустился к плечу Алистера. Он был маленький, черный и сиял, как лакированная кожа. Тело чуть остыло, голова прояснилась. Джереми сумел что-то мне передать. Я уже знала, что маг на том конце заклинания закрыл дом от моих друзей.
   – Алистер, перестань!
   Я завозилась, стараясь вылезти из-под него, но он был слишком велик, слишком тяжел. Я попалась. Он стал проталкиваться в меня. Тогда я просунула руку между его пахом и собой. Он схватил мою руку, стараясь ее убрать, чтобы закончить свое дело.
   – Джереми! – завопила я.
   Мы с Алистером боролись там, где были мои руки, и я краем глаза увидела зеркало. Оно наполнилось серым клубящимся туманом, дрожало, рябило, как вода, выгибалось пузырем. Только теперь я поняла, что этот маг – сидхе. Он или она скрывается от меня, но зеркала – это сидхейская магия.
   Алистер явно выигрывал битву. Я вскрикнула – наполовину протест, наполовину наслаждение. Ум мой этого не хотел, но тело все еще было под властью масла.
   – Нет! – кричала я, но бедра извивались под ним, пытаясь помочь ему войти. Я хотела, яростно хотела, чтобы он был внутри, рвалась ощутить его нагое тело в себе. И все же кричала "Нет!".
   Алистер внезапно вздрогнул и отодвинулся, теряя выигранную дистанцию, поднялся на колени, хватаясь за спину. И в руке у него оказался паучок. Алистер его раздавил. Еще один полз у него по руке – Алистер смахнул его. Еще два поползли по плечам. Алистер попытался схватиться за спину между лопаток, завертелся, как собака, ловящая свой хвост, и я увидела его со спины. Кожа лопнула, и оттуда хлынула волна черных паучков. Они залили его, как черная вода, как шевелящаяся, кусачая вторая кожа. Он завопил, царапая себе спину, некоторых раздавил, но их все прибывало – черной шевелящейся массы. Он завизжал, и они хлынули в открытый рот, он захлебнулся, но все же вопил.
   Все зеркала пульсировали, дышали, стекло выпячивалось и опадало как живое, как упругое. У меня в голове рявкнул мужской голос: "Под кровать, быстро!" Я не стала спорить – скатилась с кровати и заползла под нее. Красные простыни, свисающие до пола, оставили только полосочку света.
   Раздался звук разбитого стекла, будто лопнула сразу тысяча окон. Крики Алистера заглушил звон падающих осколков. Стекло ударило по ковру острым градом – звенящий резкий звук.
   И постепенно комнату охватила тишина – осколки перестали прыгать и звенеть. Тогда раздался треск дерева – я не видела, но решила, что это дверь.
   – Мерри, Мерри!
   Голос Джереми.
   – Боже мой, Мерри!
   Это вопил Роан.
   Я подползла к краю кровати и приподняла простыню. Пол сверкал битым стеклом.
   – Я здесь, здесь! – крикнула я. И, высунув руку, помахала ею, но дальше двинуться не могла из-за острых осколков.
   Чья-то рука ухватила мою руку, кто-то бросил на стекло пиджак, и Роан вытащил меня из-под кровати. Только когда он схватил меня на руки, до меня дошло, что я все еще покрыта Слезами Бранвэйн и какие это может иметь последствия. Но тут я увидела, что лежит на кровати, и у меня слова застряли в глотке. Наверное, я на пару секунд даже перестала дышать.
   Роан понес меня к двери. А я через его плечо смотрела на то, что было на простынях. Я знала, что это был мужчина. Даже знала, что это был Алистер Нортон, но если бы не знала, на что смотрю, вряд ли бы поняла, что это был человек. Оно было алым, как простыни под ним. Стекло превратило тело просто в сырое мясо. Под всей этой кровью пауков не было видно. Знала я сейчас только две вещи, ну, три. Во-первых, маг на том конце заклинания был сидхе. Во-вторых, он или она пытались меня убить. В-третьих, если бы Джереми не сумел протолкнуть свое заклинание через защиту, я бы сейчас лежала чуть меньшим красным куском на пропитанной кровью кровати. Я у Джереми в большом долгу.

Глава 6

   Полицейские не разрешили мне принять душ, даже руки помыть не позволили. Прошло четыре часа, как Роан вынес меня из той спальни, а я все еще пыталась объяснить полиции, что именно произошло с Алистером Нортоном. И без особого успеха. Моей версии событий никто не верил. Все они видели видеозапись и все равно не верили. Единственной, я думаю, причиной, по которой мне не предъявили обвинение в убийстве Алистера, была та, что рухнуло инкогнито принцессы Мередит Ник-Эссус. Они знали, и я знала, что мне достаточно только заявить о своем дипломатическом иммунитете, и я могу спокойно выйти. Так что с обвинениями они не спешили.
   Чего они не знали – так это того, что мне здесь дипломаты нужны еще меньше, чем им. Как только я потребую иммунитета, они тут же свяжутся с Бюро по делам людей и фейри. Те тут же обратятся к послу сидхейских Дворов. Посол свяжется с Королевой Воздуха и Тьмы. Он ей сообщит, где именно я сейчас. Зная тетушку, можно не сомневаться, что она распорядится "обеспечить мою безопасность", пока не явится ее стража, чтобы доставить меня домой. Я буду сидеть, как кролик в силке, пока не придет кто-то сломать мне шею и отнести домой как трофей.
   Я сидела за столиком, на котором стоял стакан с водой. Одеяло – его дали мне санитары, – висело на спинке стула. Одеяло мне дали, чтобы согреться и чтобы прикрыть разорванный перед платья. Иногда мне бывало холодно, и одеяло было очень кстати, но остальное время кровь будто закипала. Меня то кидало в дрожь озноба, то в жар и в пот – сочетание шока и Слез Бранвэйн. От этих крайностей голова разболелась до изумления. Но никто мне ничего от головы не дал, потому что меня скоро повезут в больницу. Скоро, скоро, только не сейчас пока еще.
   Когда приехала полиция, я все еще тихо светилась. Гламор я наводить не смогу до тех пор, пока масло окончательно не выветрится, и потому мне было не скрыться. Первые же прибывшие меня узнали, один из них сказал: "Вы принцесса Мередит!" Ласковая ночь Калифорнии дышала вокруг, и я знала, что до Королевы Воздуха и Тьмы дойдет этот шепот, вопрос только во времени. И к этому времени мне надо уже замести следы. У меня оставалась одна ночь в запасе, максимум – две, а потом прибудет тетушкина стража. Время сидеть и отвечать на вопросы у меня пока есть. Но мне уже стало надоедать отвечать на одни и те же вопросы.
   Так почему же я все еще сидела на стуле с твердой спинкой напротив детектива, которого никогда раньше не видала? Во-первых: если бы я отсюда вышла без обвинений или сославшись на дипломатический иммунитет, они бы обратились к политикам – задницу-то прикрыть надо. Во-вторых: я хотела, чтобы детектив Алвера поверил мне насчет Слез Бранвэйн и проникся, насколько серьезен вопрос о том, не осталось ли там еще такого масла. Наверное, это был дар от того сидхе, который поставил заклинание-пиявку. Может быть, один флакон – это и все, что может быть у того, кто не принадлежит к Дворам. Наилучший сценарий. Но если есть хоть малейший шанс, что люди, с помощью сидхе или без нее, сообразили, как изготовить Слезы Бранвэйн, и выбросили их на рынок, то этому надо положить конец.
   Разумеется, была и иная возможность. Тот сидхе, который устроил Нортону этот фокус с изнасилованием магией, вполне мог раздать Слезы Бранвэйн и куче другого народу. Это был наиболее вероятный из двух наихудших сценариев, но я не могла сказать полиции, что какой-то сидхе был в сговоре с Алистером Нортоном. О сидхейских делах в полицию людей не заявляют – если хотят сохранить на месте все части тела.
   Копы отлично чуют ложь, или, быть может, они для экономии времени полагают, что врут все. Какова бы ни была причина, детективу Алвере мой рассказ не нравился. Он сидел напротив – высокий, темноволосый, худой, – руки у него казались слишком большими для таких узких плеч. Глаза темно-карие с бахромой темных ресниц, такие, что сразу обращаешь внимание, – а может, только для меня сегодня они такие. Джереми поставил надо мной охранное заклинание, чтобы помочь мне взять Слезы под контроль. Пальцем и силой он начертил у меня на лбу руны. Ничего такого, что полиция могла бы заметить, но если сосредоточиться, они ощущались как холодный огонь. Кабы не эти чары, Богиня только знает, что бы я сегодня могла учудить. Что-нибудь весьма неприличное. Даже под рунами я ощущала присутствие в комнате каждого мужчины.
   Алвера смотрел на меня красивыми недоверчивыми глазами. Я видела, как его губы формируют слова – такие щедрые, зовущие к поцелуям губы.
   – Вы слышали, что я сейчас сказал, мисс Ник-Эссус?
   Я моргнула и поняла, что не слышала.
   – Простите, детектив. Не могли бы вы повторить?
   – Я думаю, допрос окончен, детектив Алвера, – сказала моя адвокатесса. – Очевидно, что моя клиентка устала и находится в состоянии шока.
   Она – партнер фирмы Джеймс, Браунинг и Галан. Она и есть Галан. Обычно дела детективного агентства Грея ведет Браунинг. Наверное, Эйлин Галан оказалась сегодня здесь, поскольку Джереми сообщил насчет изнасилования. Женщина более подвержена сочувствию в таких случаях – по крайней мере так считается.
   Она сидела возле меня в темном юбочном костюме, такая аккуратная и отглаженная, будто ее только что вынули из упаковки. Седеющие светлые волосы идеально уложены, косметика безупречна. И даже начищенные туфли сияют. Было два часа ночи, а у Эйлин такой вид, будто она только что позавтракала и с энтузиазмом приветствует рабочий день.
   Алвера оглядел меня – от поддерживающего лифчика, выставлявшего мои груди на всеобщее обозрение, до глаз.
   – Мне не кажется, что она в шоке, советник.
   – Моя клиентка подверглась грубому изнасилованию, детектив Алвера. И при этом ее не доставили в больницу, ее не осмотрел врач. Единственная причина, по которой я этого не потребовала, – решимость моей клиентки ответить на ваши вопросы и помочь расследованию. Откровенно говоря, я склоняюсь к мысли, что моя клиентка не в состоянии сегодня защитить свои интересы. Я видела видеозапись того, чему она подверглась. И должна вступиться за права Мередит, даже если она этого не хочет.
   Мы с Алверой переглянулись над столом. Следующие слова он произнес, не отрывая от меня пристального взгляда.
   – Я тоже видел эту запись, советник. Создается впечатление, что вашей клиентке это весьма и весьма понравилось. Она говорила "нет", но тело ее постоянно требовало "да".
   Если Алвера думал, что я взорвусь под давлением его стального взгляда и оскорблений, он просто меня не знал. Даже в нормальном состоянии это бы на меня не подействовало, а сегодня я слишком отупела, чтобы клюнуть на такую хилую наживку.
   – Это оскорбление не только моей клиентки, но и женщин вообще, детектив Алвера. Допрос окончен. Я ожидаю полицейского сопровождения в госпиталь для моей клиентки.
   Он только глянул на нее прекрасными устало-пресыщенными глазами.
   – Женщина может твердить "нет, прекрати", но если она при этом играет с членом мужчины, его трудно обвинить в том, что он неправильно ее понял.
   Я улыбнулась, качая головой.
   – Вам это кажется забавным, мисс Ник-Эссус? Пусть на ленте есть материал для обвинения в изнасиловании, но там также видно, как вы превратили Алистера Нортона в кусок мяса.
   – Еще раз говорю: я не убивала Алистера Нортона. Что касается изнасилования, то вы либо нарочно пытаетесь оскорблениями вывести меня из себя, чтобы я что-нибудь сказала опрометчивое, либо вы – мужская шовинистическая свинья. В первом случае вы зря тратите свое время. Во втором случае – мое.
   – Прошу прощения, если отвечать на вопросы о человеке, которого вы оставили истекать кровью на его собственной кровати в его собственном доме, – значит тратить ваше время.
   – Что это за человек, у которого есть дом, и жена об этом не знает? – спросила я.
   – Он обманывал жену, а потому заслужил смерти – вы это хотите сказать? Я знаю, что у вас, фейри, пунктик насчет брака и моногамии, но казнь выглядит несколько излишне суровой.
   – Моя клиентка неоднократно уже заявляла, что это не она создала заклинание, вызвавшее взрыв зеркал.
   – Но она жива, советник. Если не она создала заклинание, откуда она знала, что надо спрятаться в укрытие?
   – Я уже сказала, что распознала это заклинание, детектив Алвера.
   – Почему же его не распознал Нортон? У него репутация сильного мага. Он тоже должен был учуять, что происходит.
   – Я вам сказала, что Слезы Бранвэйн на людей действуют сильнее, чем на сидхе. Он не так хорошо осознавал окружающую обстановку, как я.
   – Откуда появились пауки?
   – Этого я не знаю.
   Я не стала говорить, что пауков наслал Джереми, потому что они бы тут же обвинили его во взрыве зеркал или нас обоих в сговоре.
   Он покачал головой.
   – Да скажите вы просто, что вы это сделали. Это же самозащита.
   – Единственная причина, по которой я еще здесь, вот какая: я хочу, чтобы вы, сотрудники полиции, осознали, какую опасность может представлять заговоренное масло. Если где-то еще есть Слезы Бранвэйн, вы должны найти их и уничтожить.
   – Заклинаний похоти не бывает, мисс Ник-Эссус. Афродизиаков не бывает. Магические зелья, заставляющие женщину снять трусы перед мужчиной, которого она не хочет, – чушь. Такого не бывает.
   – Вы будете мечтать, чтобы ваши слова стали правдой, если это средство выйдет на поверхность. Может быть, у Нортона был единственный флакон, но на всякий случай, если где-то есть еще, поищите его друзей.
   Он пролистал блокнот, который до того даже не трогал.
   – Ага. Лиам, Дональд и Брендан, фамилий нет. У двоих фейрийские уши, у всех длинные волосы. Мы их без проблем найдем. Правда, их могут не очень тщательно искать, поскольку их не обвиняют в убийстве.
   Эйлин снова встала.
   – Пойдем, Мередит. Допрос окончен. Я говорю всерьез.
   Она посмотрела на нас как учительница на расшалившихся первоклассников, самим взглядом пресекая возможность не послушаться. Я уже устала, а они все никак не хотят мне поверить насчет Слез Бранвэйн. Я встала.
   Алвера тоже встал:
   – Сядьте, Мередит!
   – Мы перешли на имена, Алвера? Я вашего не знаю.
   – Раймундо. Сядьте, пожалуйста.
   – Если, – сказала я, – я сейчас заявлю о дипломатическом иммунитете, то выйду прямо из этой двери, и не важно будет, кто прав, кто виноват.
   Я посмотрела на него – спасибо рунам Джереми, я могла просто смотреть ему в глаза. Если сосредоточиться, то можно почти не замечать контур верхней губы.
   Он долго смотрел на меня, потом сказал:
   – И что же вам мешает потребовать дипломатического иммунитета и выйти из дверей, принцесса?
   – Вы мне не верите насчет этого зелья похоти, Раймундо.
   – Еще как верю, – осклабился он.
   Я покачала головой:
   – Не надо веселиться, детектив. Ложь меня в этой комнате не удержит.
   Я блефовала – отчасти. И надеялась, что он не станет проверять.
   – А что удержит?
   У меня возникла мысль. Мне надо показать полиции, насколько серьезную проблему могут представлять Слезы Бранвэйн. Воспоминания о сексе с сидхе будут преследовать человека вечно, но если дать только попробовать вкус этого, последствия не причинят пожизненного вреда. Сны, мечты, избыточный энтузиазм в спальне на какое-то время, но ничего серьезного. Чтобы перейти порог безопасности, нужно единение плоти и магии самым интимным образом. А если мы только совместно попробуем это на вкус, все переживут.
   – Что, если я смогу вам показать, как действует масло похоти?
   Он скрестил руки на груди и принял еще более циничный вид, что мне казалось невозможным.
   – Слушаю.
   – Вы верите, что ни одно заклинание не заставит вас тут же вожделеть к какой-нибудь незнакомке?
   – Именно так, – кивнул он.
   – Вы дадите мне разрешение дотронуться до вас, детектив?
   Он улыбнулся; глаза его бродили по разорванному лифу моего платья. Хотелось думать, что это было намеренное оскорбление – иначе он не слишком умен, а мне нужно, чтобы он разбирался в своем деле. Поскольку дело имело политическое значение, то Алвера либо лучший, кто у них есть, либо худший. То ли полиция надеется, что супердетектив во всем разберется, либо подставили его как будущего козла отпущения к моменту, когда поднимется хай. Я надеялась, что он супердетектив, но склонялась к тому, что он – козел отпущения. Конечно, раз я кое о чем соврала, то, быть может, не хотела, чтобы он знал свое дело. Но я врала не о том, о чем он думал. Честно.
   – Минуту назад я был Раймундо. Теперь вы просите разрешения до меня дотронуться, и я снова детектив.
   – Называется "техника дистанцирования", детектив Алвера, – пояснила я.
   – А я думал, что вы хотите некоторого сближения и приязни, а не дистанции.
   Эйлин Галан набрала воздуха, собираясь высказаться, и я остановила ее, подняв руку.
   – Все в порядке, Эйлин. Если бы он был так глуп, то не стал бы детективом, значит, он меня провоцирует. Не знаю, что он хочет от этого получить.
   Веселье исчезло из его глаз, холодных и темных, каменно-непроницаемых.
   – Хорошо бы правду.
   – Вы вели себя сдержанно несколько часов подряд. Потом вдруг за последние тридцать минут вы несколько раз меня оскорбили и таращились на мои груди. Откуда такая перемена?
   Холодные глаза остановились на мне на пару секунд.
   – Деловое и профессиональное поведение ни хрена мне не дали.
   – В исходном рапорте я фигурирую как жертва изнасилования, верите вы тому или нет. Ваше поведение в последние полчаса может обеспечить вам роль ответчика в иске за сексуальные домогательства.
   Он посмотрел на мою молчаливую адвокатессу, потом на меня.
   Мне случалось видеть жертв изнасилования, принцесса. Я их возил в больницу, держал их за руку, когда они кричали.
   Была среди них девочка двенадцати лет. Ее так отделали, что она даже говорить не могла. Девять дней работы с психотерапевтом понадобилось, чтобы она назвала насильников. Вы ведете себя не так, как жертвы изнасилования.
   Я покачала головой:
   – Ах ты, наглый... мужчина! – Последнее слово прозвучало у меня как страшное оскорбление. – Тебя когда-нибудь насиловали, Раймундо?
   Он моргнул, но сохранил безразличный взгляд.
   – Нет.
   – Так не смей мне толковать, как я должна себя вести, что чувствовать и вообще. Да, сегодня меня не сломали. Отчасти дело в том проклятом заклинании, но отчасти, детектив, в том, что из всех изнасилований это не самое худшее. Эйлин сказала, что меня грубо изнасиловали. Ну, она юрист. Я могу простить ей выбор слов, но она не может знать, что они значат. Она не видела, что может сделать мужчина с женщиной, когда действительно хочет сделать ей больно. Я видела грубые изнасилования, детектив, и то, что было сегодня ночью, грубым не было. Но если я не истекаю кровью и лицо мое не стало неузнаваемым под слоем синяков, это еще не значит, что изнасилования не было.
   Что-то мелькнуло у него в глазах – я не смогла понять что, – и туг же они стали опять ничего не выражающими.
   – Это было с вами не в первый раз? – тихо и сочувственно спросил он.
   Я смотрела в пол, боясь встретиться взглядом с Алверой.
   – Не со мной, детектив, – ответила я.
   – С подругой, – сказал он все так же тихо и понимающе.
   Я подняла глаза, и вдруг это сочувствие в глазах почти заставило меня ему поверить. Почти. Я вспомнила кровавую маску, в которую превратилось лицо Кеелин, глаз, повисший на щеке. Если бы у нее был нос, он был бы сломан, но мать ее была брауни, а у них человеческих носов нет. Три из ее четырех рук торчали под неестественным углом, как сломанные ножки паука. Ни один целитель-сидхе не решился бы возложить на нее руки, потому что она была на пороге смерти, а сидхе не стану рисковать жизнью ради брауни-гоблинской полукровки. Мой отец отвез ее в человеческую больницу и сообщил властям о нападении. Мой отец был Принцем Пламени и Плоти, и даже его сестра-королева его побаивалась, поэтому его не наказали за привлечение людей к делам фейри. Это было зарегистрировано и я могла об этом говорить, не страшась наказания. Как приятно было в эту ночь наконец-то сказать полную правду.