выражению, было отказано от дома доктора, она уже не встречалась с
мистером Таунзендом, но в конце концов написала, что жаждет свидания.
Такое свидание могло состояться лишь на нейтральной территории, и она
долго размышляла, выбирая подходящее место. Миссис Пенимен склонялась к
Гринвудскому кладбищу, но отказалась от него: слишком далеко; долгое
отсутствие вызвало бы, как она выразилась, неизбежные подозрения. Затем
она подумала о парке Бэтери, но там всегда холодно и ветрено, и к тому же
на берегу залива не убережешься от встреч с оголодавшими ирландскими
переселенцами, которые именно в этом месте высаживаются на землю Нового
Света. Наконец она остановилась на устричной, открытой каким-то негром на
Седьмой авеню; миссис Пенимен ничего не знала об этом заведении, но не раз
проходила мимо. Там она и назначила свидание Морису Таунзенду и
отправилась к месту встречи уже в сумерках, закутанная в непроницаемую
вуаль. Морис Таунзенд опоздал почти на полчаса (ему пришлось идти почти
через весь город), но миссис Пенимен ждала с удовольствием - ожидание
придавало событию остроту. Она заказала чашку чаю, и так как чай оказался
очень скверным, миссис Пенимен почувствовала, что страдает во имя любви.
Когда Морис наконец пришел, они минут тридцать просидели в задней комнате
закусочной, в самом темном углу, и не будет преувеличением сказать, что
для миссис Пенимен то были счастливейшие минуты за многие годы жизни.
События и впрямь происходили волнующие, и даже когда молодой человек велел
принести себе тарелку тушеных устриц и без малейшего смущения ее
опустошил, миссис Пенимен это ничуть не покоробило. Удовлетворение, какое
могут доставить тушеные устрицы, было Морису отнюдь не лишне в тот момент,
ибо он, надо признаться, считал миссис Пенимен чем-то вроде пятой спицы в
его колеснице. Он испытывал раздражение, естественное в джентльмене,
который снизошел к молодой особе весьма заурядных данных и неожиданно
получил по носу, и назойливое сочувствие этой ходячей мумии неспособно
было его утешить. Морис считал ее авантюристкой, а авантюристок он видел
насквозь. Прежде он слушал ее и с ней любезничал лишь для того, чтобы
проникнуть в дом на Вашингтонской площади; теперь же ему пришлось призвать
все свое самообладание, чтобы сохранить вежливый тон. Он с удовольствием
объявил бы миссис Пенимен, что она выжила из ума и что больше всего ему
хочется посадить ее на омнибус и отправить домой. Однако, как нам
известно, в числе достоинств Мориса Таунзенда было умение владеть собой,
а, кроме того, у него уже вошло в привычку старание казаться любезным; и
вот - хотя ужимки миссис Пенимен терзали его и без того расстроенные нервы
- он слушал ее с сумрачной почтительностью, которая приводила пожилую даму
в восторг.
Они, конечно, сразу заговорили о Кэтрин.
- Она мне что-нибудь передала... прислала? - спросил Морис. Он как
будто ожидал какой-нибудь безделушки или локона.
Миссис Пенимен немного смутилась - она не предупредила племянницу о
своей затее.
- Нет, пожалуй, ничего, - сказала она. - Я и не предлагала Кэтрин
что-либо передавать - я боялась, как бы она не разволновалась.
- Ей, по-моему, не очень свойственно волноваться, - заметил Морис с
усмешкой, в которой чувствовалось разочарование.
- У нее есть другие свойства, лучшие! Стойкость и верность!
- Так вы думаете, она не сдастся?
- Она скорее умрет!
- О, до этого, я надеюсь, не дойдет, - сказал Морис.
- Надо готовиться к самому худшему; вот о чем я и хотела говорить с
вами.
- К самому худшему? Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду непреклонность, рассудочность моего брата, - сказала
миссис Пенимен.
- О господи!
- Он глух к мольбам, - продолжала объяснять миссис Пенимен.
- Вы хотите сказать - он не передумает?
- Словами его не возьмешь. Я его хорошо изучила. Его можно взять только
свершившимся фактом.
- Свершившимся фактом?
- Он передумает... потом, - многозначительно сказала миссис Пенимен. -
Его интересуют только факты. Его надо поставить перед фактом!
- Я и поставил его перед фактом, - заметил Морис. - Это же факт, что я
хочу жениться на его дочери. Но "взять" его мне не удалось.
Миссис Пенимен помолчала, улыбаясь и нежнее прежнего глядя на Мориса
из-под своей огромной шляпы, с которой черная вуаль свисала наподобие
занавеса.
- Женитесь на Кэтрин и поставьте его перед свершившимся фактом! -
воскликнула она наконец.
- Вы советуете мне жениться без его согласия? - нахмурился молодой
человек.
Миссис Пенимен было страшновато, но она храбро продолжала:
- По-моему, лучший выход - тайный брак. Тайный брак, - повторила она;
ей нравилось, как это звучит.
- Так что же мне - увезти Кэтрин из дому? Что называется... похитить
ее?
- Это не преступление, ведь вас же вынуждают! - сказала миссис Пенимен.
- Мой муж, как я вам уже говорила, был очень почтенным священнослужителем
и одним из самых выдающихся ораторов своего времени. Однажды он обвенчал
молодую пару, сбежавшую от отца невесты. Мистера Пенимена тронула их
судьба, и он ни минуты не колебался; а потом все прекрасно устроилось.
Отец помирился с ними и полюбил своего зятя. Венчание состоялось вечером,
часов в семь. В церкви было темным-темно, ничего не было видно. Мистер
Пенимен чрезвычайно волновался - он так сочувствовал молодой чете! Второй
раз он бы на это не пошел.
- К сожалению, у нас с Кэтрин нет мистера Пенимена, который бы нас
обвенчал, - сказал Морис.
- Зато у вас есть я! - с жаром откликнулась миссис Пенимен. - Я не могу
вас обвенчать, но я могу помочь вам. Я буду стоять на страже.
"Ну что за дура", - подумал Морис; однако он не мог сказать этого
вслух. Впрочем, и то, что он сказал, было не очень учтиво:
- Так вы просили меня прийти сюда для того, чтобы предложить свои
услуги?
Миссис Пенимен и сама ощущала некоторую неопределенность своей миссии;
она чувствовала, что ей, в сущности, нечем вознаградить молодого человека
за долгое путешествие на Седьмую авеню.
- Я думала, вам будет приятно повидаться с кем-нибудь, кто близок к
Кэтрин, - сказала она с достоинством. - А также, - добавила она, - что вы
воспользуетесь драгоценной возможностью передать ей что-нибудь.
С грустной улыбкой Морис показал ей пустые ладони.
- Весьма обязан, но мне нечего ей передать.
- Передать можно и на словах, - заметила его собеседница, снова
многозначительно улыбнувшись.
Морис опять нахмурился.
- Передайте, чтобы она не сдавалась, - сказал он с некоторой резкостью.
- Прекрасно сказано! Благородные слова. Они осчастливят ее. Она такая
трогательная, такая храбрая, - говорила миссис Пенимен, оправляя пелерину
и готовясь выйти на улицу. И тут ее осенило. Она вдруг нашла фразу,
которую можно было смело предложить в оправдание затеянного. - Если вы не
побоитесь жениться на Кэтрин, - сказала она, - вы тем самым докажете моему
брату, что вы не такой, каким он вас якобы считает.
- Не такой, каким он меня якобы считает? - повторил Морис.
- Будто вы не знаете, какого он о вас мнения, - почти игриво
проговорила миссис Пенимен.
- Меня не интересует его мнение, - надменно сказал Морис.
- Конечно, оно вызывает у вас гнев.
- Оно вызывает у меня презрение, - заявил Морис.
- А, так вы знаете, о чем я говорю, - сказала миссис Пенимен, грозя ему
пальцем. - Он считает, что вы любите... что вы любите деньги.
Морис помолчал, как бы обдумывая ответ, и наконец серьезно сказал:
- Я действительно люблю деньги.
- Да, но не в том смысле. Ведь Кэтрин вы любите больше?
Молодой человек поставил локти на стол и спрятал лицо в ладони.
- Как вы меня мучаете! - простонал он. Назойливое внимание этой особы к
его делам и вправду было ему мучительно.
Она, однако, не унималась.
- Если вы женитесь вопреки его воле, он поймет, что вы на него не
рассчитываете и готовы обойтись без его помощи. Тогда он увидит, что вы
женились бескорыстно.
Морис выслушал это соображение и поднял голову.
- И какая мне будет от этого польза?
- Он поймет, что ошибался и что вам нет никакого дела до его денег!
- А поняв, что мне нет дела до его денег, откажет их какой-нибудь
больнице. Это вы имеете в виду?
- Вовсе нет, - сказала миссис Пенимен, тут же добавив: - Хотя это было
бы великолепно! Я имела в виду, что, осознав свою ошибку, он будет считать
своим долгом вознаградить вас за несправедливую обиду.
Нельзя не признать, что идея эта заинтересовала Мориса. Однако он с
сомнением покачал головой и сказал:
- Вы думаете, он настолько сентиментален?
- Он не сентиментален, - ответила миссис Пенимен, - но нельзя не
признать, что при всей своей ограниченности он не лишен известного чувства
долга.
Морис Таунзенд пытался прикинуть возможные последствия того
маловероятного факта, что доктор Слоупер когда-нибудь осознает свой долг
перед ним, но зашел в тупик - настолько нелепым показалось ему это
предложение.
- Ваш брат мне ничем не обязан, - сказал Морис, - как и я ему.
- Да, но у него есть обязанности по отношению к дочери.
- Допустим; но в этом смысле и у Кэтрин есть обязанности по отношению к
отцу.
Миссис Пенимен огорченно вздохнула и встала, словно показывая, что
прозаизм молодого человека ее удручает.
- Кэтрин всегда исправно исполняла свои дочерние обязанности. А перед
_вами_ у нее, что же, вовсе нет обязанностей?
Миссис Пенимен всегда, даже в обычном разговоре, подчеркивала личные
местоимения.
- Было бы жестоко напоминать об этом Кэтрин! - воскликнул Морис и
прибавил: - Я так ей благодарен за ее любовь.
- Я передам Кэтрин ваши слова. И помните, если я вам понадоблюсь, вы
знаете, где меня найти, - и миссис Пенимен, не найдя, что еще сказать,
неопределенно кивнула в направлении Вашингтонской площади.
Морис молча глядел на присыпанный песком пол; ему как будто не хотелось
уходить. Наконец он с некоторой резкостью взглянул на миссис Пенимен и
спросил:
- Так вы считаете, что если Кэтрин выйдет за меня, он ничего ей не
оставит?
Миссис Пенимен поглядела на него с изумлением и улыбнулась.
- Да я же вам все объяснила - я уверена, что в конечном счете это будет
самое лучшее.
- То есть в конце концов она так или иначе получит его деньги?
- Это зависит не от нее, а от вас. Докажите на деле свое бескорыстие! -
воскликнула изобретательная миссис Пенимен.
Морис снова уставился в пол, обдумывая ее совет, а миссис Пенимен
продолжала:
- У нас с мистером Пенименом не было ни гроша, и все же мы были
счастливы. А Кэтрин ведь имеет капитал, который ей оставила мать; когда
моя невестка выходила замуж, он считался весьма порядочным.
- Да полно вам! - воскликнул Морис. Напоминать ему об этих деньгах
действительно было излишне, ибо он вовсе не упустил их из виду.
- Остин взял невесту с капиталом; отчего ж вам нельзя?
- Но ваш брат тогда уже был врачом, - возразил Морис.
- Не всем же быть врачами!
- На мой взгляд, это отвратительная профессия, - заметил Морис с видом
интеллектуального превосходства. И безо всякого перехода спросил: - Вы
думаете, он уже составил завещание в пользу Кэтрин?
- Думаю, составил; врачи ведь тоже не бессмертны. Наверное, и я там
упомянута, - откровенно сказала миссис Пенимен.
- И вы уверены, что он изменит завещание? В отношении Кэтрин?
- Да. Но потом опять его изменит - в ее пользу.
- На это нельзя полагаться! - сказал Морис.
- А разве _нужно_ вам на это полагаться?
Морис смутился.
- Конечно, я боюсь причинить Кэтрин ущерб!
- Вы не должны этого бояться. Ничего не бойтесь, и все будет прекрасно!
Затем миссис Пенимен уплатила за свой чай, а Морис уплатил за свои
устрицы, и они вместе вышли на пустынную, плохо освещенную Седьмую авеню.
Тьма сгустилась, а фонари стояли далеко один от другого; мостовая между
ними изобиловала ямами и рытвинами. Спотыкаясь о вывороченные булыжники,
проехал ярко разрисованный омнибус.
- Как вы доберетесь до дому? - спросил Морис, провожая эту повозку
внимательным взглядом: Миссис Пенимен держала его под руку.
После минутного колебания она ответила:
- Вот так - это будет очень славно.
И дала ему почувствовать, сколь ценна для нее его поддержка.
Что ж, он повел ее запутанными улицами западной части города, потом
сквозь шумную вечернюю толпу в более населенных кварталах; наконец они
добрались до тихой Вашингтонской площади; перед ними поднималось крыльцо
доктора Слоупера - мраморные ступени и белоснежная дверь, украшенная
сверкающей серебряной дощечкой и олицетворяющая для Мориса затворенные
врата рая. Спутник миссис Пенимен остановил печальный взор на освещенном
окне в одном из верхних этажей.
- Это моя, моя милая, милая комнатка! - сказала миссис Пенимен.
Морис вздрогнул.
- На нее я мог бы поглядеть и не подходя к самому дому, - пробормотал
он.
- Это как вам угодно. А вот комната Кэтрин выходит на другую сторону.
Два великолепных окна на втором этаже. Можно выйти на соседнюю улицу, и вы
их увидите.
- Нет, мне не хочется их видеть! - И Морис повернулся к дому спиной.
- Я все равно скажу ей, что вы здесь стояли, - сказала миссис Пенимен,
указывая себе под ноги. - И передам ей ваши слова - чтобы она не
сдавалась.
- О да, конечно! Впрочем, я пишу ей об этом.
- Живое слово значит больше, чем письмо. И помните: если я вам
понадоблюсь, вы знаете, где меня найти, - миссис Пенимен посмотрела на
окна третьего этажа.
На этом они расстались, и Морис с минуту постоял в одиночестве, глядя
на дом; затем он повернулся и, перейдя к скверу, зашагал угрюмо кругом
площади, вдоль деревянной ограды. Завершив круг, он снова ненадолго
остановился перед жилищем доктора Слоупера. Взгляд его блуждал по фасаду
дома и наконец остановился на красноватых окнах миссис Пенимен. "Чертовски
уютный особняк", - подумал Морис Таунзенд.
Вечером миссис Пенимен сообщила Кэтрин (они сидели в малой гостиной) о
своей беседе с Морисом Таунзендом; услышав эту новость, девушка
вздрогнула, как от боли. Она даже рассердилась, - чуть ли не впервые в
жизни. Кэтрин казалось, что тетка принимает непомерное участие в ее делах,
и она с тревогой чувствовала, что от этого непременно произойдет
какой-нибудь вред.
- Не понимаю, зачем вам понадобилось встречаться с ним, - сказала она.
- По-моему, так нельзя.
- Мне стало жаль его; я подумала, кто-нибудь должен к нему пойти.
- Не кто-нибудь, а только я, - заявила Кэтрин, понимая, что никогда
прежде не проявляла такого высокомерия, и в то же время чувствуя свое
право на это.
- Но ты бы не пошла, милочка, - возразила тетушка, - и с ним могло бог
знает что случиться.
- Я не встречаюсь с ним, потому что отец мне запретил, - простодушно
ответила Кэтрин.
Такое простодушие раздосадовало миссис Пенимен.
- Если бы отец запретил тебе спать, ты бы, наверное, никогда не уснула,
- заметила она.
- Я вас не понимаю, тетя, - сказала Кэтрин, поглядев на нее. - Вы
какая-то странная.
- Ничего, дорогая, когда-нибудь ты меня поймешь!
И миссис Пенимен вернулась к вечерней газете, - она ежедневно
прочитывала номер от первой строки до последней. Читала она молча и словно
отгородившись от племянницы: она твердо решила дождаться, пока Кэтрин сама
попросит ее рассказать о встрече с Морисом. Но Кэтрин молчала так долго,
что терпение тетки истощилось: она уже открыла было рот, намереваясь
обвинить племянницу в бессердечии, когда та наконец заговорила:
- Что он сказал?
- Что готов жениться хоть сейчас, несмотря ни на что.
Кэтрин никак не отозвалась на это, и миссис Пенимен снова начала терять
терпение; а потеряв его, сообщила, что Морис был очень красив, но выглядел
изможденным.
- И грустным? - спросила племянница.
- У него были круги под глазами, - сказала миссис Пенимен. - Когда я с
ним познакомилась, он выглядел совсем иначе. Но, пожалуй, если бы я тогда
увидела его таким, как сейчас, он поразил бы меня еще сильнее. В самой
удрученности его есть что-то чарующее.
Это описание показалось Кэтрин необычайно ярким, и при всем своем
недовольстве теткой Кэтрин почувствовала, что оно ее завораживает.
- Где вы с ним встретились? - спросила она наконец.
- Мы встретились... мы встретились на Бауэри, в кондитерской, - сказала
миссис Пенимен, полагавшая, что в таких вещах нужна некоторая конспирация.
- А где эта кондитерская? - поинтересовалась Кэтрин, немного помолчав.
- Ты хочешь пойти туда, милочка? - спросила тетя.
- Да нет же! - и Кэтрин поднялась, подошла к камину и стала глядеть на
тлеющие угли.
- До чего ж ты холодна, Кэтрин! - нарушила молчание миссис Пенимен.
- Я? Холодна?
- Холодна... и суха.
Девушка быстро обернулась.
- Это он так сказал?
Миссис Пенимен выдержала паузу.
- Я передам тебе, что он сказал. Его страшит, сказал он, лишь одно -
что ты побоишься.
- Побоюсь? Чего?
- Отца.
Кэтрин снова обернулась к камину и через некоторое время сказала:
- Я и вправду боюсь отца.
Миссис Пенимен тотчас встала и подошла к племяннице.
- И что же - ты готова отвергнуть Мориса?
Кэтрин надолго застыла, глядя на угли; наконец она подняла глаза и
посмотрела на тетку.
- Зачем вы меня все время торопите? - спросила она.
- Все время тороплю? Да я прежде и не говорила с тобой об этом!
- А по-моему, говорили, и не раз.
- Так ведь это необходимо, Кэтрин, - сказала миссис Пенимен с
необычайной торжественностью. - Боюсь, что ты сама не понимаешь, как
важно... - Она сделала паузу; Кэтрин не сводила с нее глаз. - ...как важно
уберечь от разочарования эту прекрасную юную душу.
И миссис Пенимен вернулась в свое кресло у лампы и несколько резким
жестом снова взяла в руки газету.
Кэтрин осталась стоять у камина, заложив руки за спину и глядя на
тетку, которая подумала, что никогда прежде не видела племянницу такой
угрюмой и сосредоточенной.
- Мне кажется, вы не понимаете... вы меня вовсе не знаете, - сказала
девушка.
- И неудивительно - ты же мне совсем не доверяешь.
Кэтрин не стала защищаться от этого обвинения, и на какое-то время в
комнате воцарилось молчание. Но воображение миссис Пенимен требовало пищи,
и на сей раз вечерняя газета не могла его насытить.
- Если ты подчинишься отцу, побоявшись его гнева, - сказала она, - я
просто не представляю, что с нами станет.
- Неужели он велел вам передать мне все это?
- Он просил меня употребить мое влияние.
- Не может быть, - сказала Кэтрин. - Я знаю, что он верит в меня.
- Как бы ему не пришлось в этом раскаяться! - миссис Пенимен
прихлопнула ладонью свою газету. Она не понимала, что вдруг нашло на ее
племянницу - та никогда не была такой строптивой и самоуверенной.
Между тем эти новые черты проявлялись в Кэтрин все яснее.
- Не надо вам больше встречаться с мистером Таунзендом, - сказала она.
- По-моему, так нельзя.
Со всей величавостью, на какую она была способна, миссис Пенимен
поднялась с места.
- Уж не ревнуешь ли ты ко мне, дитя мое? - спросила она.
- Ах, тетушка! - прошептала Кэтрин, краснея.
- Ну так не тебе учить меня, что можно и что нельзя.
Однако на сей раз Кэтрин проявила твердость.
- Обманывать нельзя, - заявила она.
- Кого-кого, а уж _тебя_ я не обманула!
- Но я дала слово отцу...
- Ну разумеется, ты дала слово отцу. А вот я ему никаких обещаний не
давала.
На это Кэтрин нечего было возразить, и она промолчала.
- Я думаю, мистеру Таунзенду это тоже не нравится, - сказала она
наконец.
- Не нравится встречаться со мной?
- Во всяком случае, тайно.
- Мы встретились не тайно - там полно людей.
- Но ведь место-то было тайное, где-то на Бауэри.
Миссис Пенимен скривилась.
- Мужчины это любят, - заметила она, помолчав. - Уж я-то знаю, что
нравится мужчинам.
- Если бы отец узнал, ему бы это не понравилось.
- Ты, что же, собираешься рассказать ему? - поинтересовалась миссис
Пенимен.
- Нет, тетушка, не собираюсь. Но прошу вас больше этого не делать.
- Другими словами, если я снова встречусь с ним, ты расскажешь отцу -
так прикажешь тебя понимать? Я не разделяю твоего страха перед моим
братом. Я всегда умела за себя постоять. Но больше я, конечно, ничего для
тебя делать не стану. Какая неблагодарность! Я знала, что тебе не
свойственны душевные порывы, но считала тебя решительной натурой и
объявила твоему отцу, что он в этом еще убедится. Я в тебе разочаровалась
- но отец, конечно, останется доволен!
Сказав так, миссис Пенимен сдержанно кивнула племяннице и удалилась к
себе.
Кэтрин сидела одна у камина в гостиной - видела уже больше часа,
глубоко задумавшись. Поведение тети Лавинии представлялось ей неразумным и
вызывающим, и, ясно понимая это, вынося миссис Пенимен этот суровый
приговор, Кэтрин чувствовала себя взрослой и мудрой. Обвинение в
нерешительности не обидело Кэтрин; оно ее даже не задело: девушка не знала
за собой нерешительности и не расстроилась оттого, что тетя в ней
разочаровалась. Отца она боготворила, и огорчить его - значило бы
совершить преступление, почти как богохульствовать в храме. Однако
намерения Кэтрин окрепли, и она верила, что своими молитвами очистила их
от зла. Стемнело, лампа едва мерцала, но Кэтрин не замечала этого:
внимание ее сосредоточилось на ее мучительном замысле. Она знала, что отец
занимается в кабинете. Он провел там весь вечер, и время от времени Кэтрин
прислушивалась - не выходит ли он. Она надеялась, что отец, по
обыкновению, заглянет в гостиную. Наконец пробило одиннадцать, и дом
погрузился в тишину. Слуги легли спать. Кэтрин встала, медленно подошла к
дверям кабинета и замерла, выжидая. Затем постучала и снова замерла. Отец
отозвался, но у нее не хватало мужества отворить дверь. Кэтрин сказала
правду - она действительно боялась отца. А что она не знала за собой
нерешительности - так это значило лишь, что себя самое она не боится. Она
услышала, как отец поднялся; и вот он подошел и отворил дверь.
- Что такое? - спросил доктор. - Отчего ты стоишь тут, будто
привидение?
Кэтрин ступила в комнату, но высказать то, из-за чего она пришла, ей
удалось очень нескоро. Весь вечер доктор - в халате и шлепанцах - работал
за своим письменным столом, и теперь он некоторое время выжидательно
глядел на нее, а потом вернулся к столу и снова склонился над бумагами.
Она видела лишь его спину и слышала скрип пера. Стоя у двери, она
чувствовала, как колотится у нее сердце, и была даже рада, что отец не
смотрит на нее, - она чувствовала, что ей будет легче заговорить, глядя
ему в спину. Наконец, не сводя глаз с отцовской спины, она приступила:
- Ты мне сказал, что если я захочу опять поговорить с тобой о мистере
Таунзенде, ты меня с удовольствием выслушаешь.
- Ну разумеется, дорогая, - ответил доктор, не оборачиваясь, но
перестав писать.
Кэтрин предпочла бы, чтобы перо его не останавливалось; однако она
продолжала:
- Я пришла тебе сказать, что я его не видела с тех пор, но теперь
хотела бы с ним встретиться.
- Чтобы попрощаться? - спросил доктор.
- Он никуда не уезжает, - сказала девушка, немного помолчав.
Доктор неторопливо обернулся, укоризненной улыбкой отвечая на ее шутку.
Часто мы острим, когда нам вовсе не до смеха; вот и Кэтрин совсем не
намеревалась шутить.
- Стало быть, для чего-то другого? - спросил доктор.
- Да, отец, для другого, - ответила девушка и повторила: - Я его не
видала с тех пор, но теперь хотела бы с ним встретиться.
Доктор медленно почесал подбородок кончиком гусиного пера.
- Ты ему писала?
- Да, четыре раза.
- Значит, ты ему не отказала. На это хватило бы и одного письма.
- Нет, - сказала Кэтрин, - я просила... я просила его подождать.
Отец продолжал смотреть на нее, и она испугалась, что он сейчас
разгневается, - глаза его горели холодным огнем.
- Ты прекрасная, верная дочь, - сказал он наконец. - Подойди ко мне, -
и он встал и протянул к ней руки.
Слова его были неожиданны, и Кэтрин почувствовала себя на верху
блаженства. Она подошла к отцу, и он нежно обнял дочь, утешая ее, а потом
поцеловал. И сказал:
- Ты бы хотела сделать меня счастливым?
- Конечно, очень, - ответила Кэтрин, - но я, наверное, не сумею.
- Сумеешь, если захочешь. Нужно только желание.
- То есть нужно отказать мистеру Таунзенду? - спросила Кэтрин.
- Да, нужно отказать мистеру Таунзенду.
Он с прежней нежностью обнимал дочь, глядя ей прямо в лицо, пытаясь
заглянуть ей в глаза; но она отвела взор.
Они долго молчали. Это объятие начало тяготить Кэтрин.
- Ты счастливее меня, отец, - сказала она наконец.
- Я знаю, что ты сейчас очень страдаешь. Но лучше потерпеть три месяца,
чем страдать много лет, всю жизнь.
- Конечно; но я бы не страдала с ним.
- Ты ошибаешься. Я в этом уверен.
Кэтрин не ответила, и доктор продолжал:
- Неужели ты сомневаешься в моем знании жизни, в моей любви к тебе, в
моей заботе о твоем будущем?
- Ах, отец! - прошептала девушка.
- Пойми: я знаю людей, знаю их пороки, их безрассудство, их лживость.
Она высвободилась из объятий отца и запальчиво воскликнула:
- У него нет пороков, и он не лживый!
Отец не сводил с нее своих ясных, пронзительных глаз.
- Так ты сомневаешься в моей правоте?
- Я не верю, что он такой!
- Об этом я и не прошу тебя; поверь лишь, что я не ошибаюсь.
Кэтрин, конечно, не подумала, что это лишь ловкий ораторский прием; и
все же призыв отца она восприняла враждебно:
- Да что ж он сделал? Что ты о нем знаешь?
- То-то и оно, что он за всю свою жизнь ничего не сделал - он
бездельник и эгоист.
- Ах, отец, прошу тебя, не надо его ругать, - взмолилась Кэтрин.
- Я и не намерен его ругать. Это было бы ошибкой с моей стороны, -
сказал доктор и, отвернувшись, добавил: - Ты можешь поступать, как тебе
заблагорассудится.
- Значит, мне можно увидеться с ним?
- Как тебе заблагорассудится.
мистером Таунзендом, но в конце концов написала, что жаждет свидания.
Такое свидание могло состояться лишь на нейтральной территории, и она
долго размышляла, выбирая подходящее место. Миссис Пенимен склонялась к
Гринвудскому кладбищу, но отказалась от него: слишком далеко; долгое
отсутствие вызвало бы, как она выразилась, неизбежные подозрения. Затем
она подумала о парке Бэтери, но там всегда холодно и ветрено, и к тому же
на берегу залива не убережешься от встреч с оголодавшими ирландскими
переселенцами, которые именно в этом месте высаживаются на землю Нового
Света. Наконец она остановилась на устричной, открытой каким-то негром на
Седьмой авеню; миссис Пенимен ничего не знала об этом заведении, но не раз
проходила мимо. Там она и назначила свидание Морису Таунзенду и
отправилась к месту встречи уже в сумерках, закутанная в непроницаемую
вуаль. Морис Таунзенд опоздал почти на полчаса (ему пришлось идти почти
через весь город), но миссис Пенимен ждала с удовольствием - ожидание
придавало событию остроту. Она заказала чашку чаю, и так как чай оказался
очень скверным, миссис Пенимен почувствовала, что страдает во имя любви.
Когда Морис наконец пришел, они минут тридцать просидели в задней комнате
закусочной, в самом темном углу, и не будет преувеличением сказать, что
для миссис Пенимен то были счастливейшие минуты за многие годы жизни.
События и впрямь происходили волнующие, и даже когда молодой человек велел
принести себе тарелку тушеных устриц и без малейшего смущения ее
опустошил, миссис Пенимен это ничуть не покоробило. Удовлетворение, какое
могут доставить тушеные устрицы, было Морису отнюдь не лишне в тот момент,
ибо он, надо признаться, считал миссис Пенимен чем-то вроде пятой спицы в
его колеснице. Он испытывал раздражение, естественное в джентльмене,
который снизошел к молодой особе весьма заурядных данных и неожиданно
получил по носу, и назойливое сочувствие этой ходячей мумии неспособно
было его утешить. Морис считал ее авантюристкой, а авантюристок он видел
насквозь. Прежде он слушал ее и с ней любезничал лишь для того, чтобы
проникнуть в дом на Вашингтонской площади; теперь же ему пришлось призвать
все свое самообладание, чтобы сохранить вежливый тон. Он с удовольствием
объявил бы миссис Пенимен, что она выжила из ума и что больше всего ему
хочется посадить ее на омнибус и отправить домой. Однако, как нам
известно, в числе достоинств Мориса Таунзенда было умение владеть собой,
а, кроме того, у него уже вошло в привычку старание казаться любезным; и
вот - хотя ужимки миссис Пенимен терзали его и без того расстроенные нервы
- он слушал ее с сумрачной почтительностью, которая приводила пожилую даму
в восторг.
Они, конечно, сразу заговорили о Кэтрин.
- Она мне что-нибудь передала... прислала? - спросил Морис. Он как
будто ожидал какой-нибудь безделушки или локона.
Миссис Пенимен немного смутилась - она не предупредила племянницу о
своей затее.
- Нет, пожалуй, ничего, - сказала она. - Я и не предлагала Кэтрин
что-либо передавать - я боялась, как бы она не разволновалась.
- Ей, по-моему, не очень свойственно волноваться, - заметил Морис с
усмешкой, в которой чувствовалось разочарование.
- У нее есть другие свойства, лучшие! Стойкость и верность!
- Так вы думаете, она не сдастся?
- Она скорее умрет!
- О, до этого, я надеюсь, не дойдет, - сказал Морис.
- Надо готовиться к самому худшему; вот о чем я и хотела говорить с
вами.
- К самому худшему? Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду непреклонность, рассудочность моего брата, - сказала
миссис Пенимен.
- О господи!
- Он глух к мольбам, - продолжала объяснять миссис Пенимен.
- Вы хотите сказать - он не передумает?
- Словами его не возьмешь. Я его хорошо изучила. Его можно взять только
свершившимся фактом.
- Свершившимся фактом?
- Он передумает... потом, - многозначительно сказала миссис Пенимен. -
Его интересуют только факты. Его надо поставить перед фактом!
- Я и поставил его перед фактом, - заметил Морис. - Это же факт, что я
хочу жениться на его дочери. Но "взять" его мне не удалось.
Миссис Пенимен помолчала, улыбаясь и нежнее прежнего глядя на Мориса
из-под своей огромной шляпы, с которой черная вуаль свисала наподобие
занавеса.
- Женитесь на Кэтрин и поставьте его перед свершившимся фактом! -
воскликнула она наконец.
- Вы советуете мне жениться без его согласия? - нахмурился молодой
человек.
Миссис Пенимен было страшновато, но она храбро продолжала:
- По-моему, лучший выход - тайный брак. Тайный брак, - повторила она;
ей нравилось, как это звучит.
- Так что же мне - увезти Кэтрин из дому? Что называется... похитить
ее?
- Это не преступление, ведь вас же вынуждают! - сказала миссис Пенимен.
- Мой муж, как я вам уже говорила, был очень почтенным священнослужителем
и одним из самых выдающихся ораторов своего времени. Однажды он обвенчал
молодую пару, сбежавшую от отца невесты. Мистера Пенимена тронула их
судьба, и он ни минуты не колебался; а потом все прекрасно устроилось.
Отец помирился с ними и полюбил своего зятя. Венчание состоялось вечером,
часов в семь. В церкви было темным-темно, ничего не было видно. Мистер
Пенимен чрезвычайно волновался - он так сочувствовал молодой чете! Второй
раз он бы на это не пошел.
- К сожалению, у нас с Кэтрин нет мистера Пенимена, который бы нас
обвенчал, - сказал Морис.
- Зато у вас есть я! - с жаром откликнулась миссис Пенимен. - Я не могу
вас обвенчать, но я могу помочь вам. Я буду стоять на страже.
"Ну что за дура", - подумал Морис; однако он не мог сказать этого
вслух. Впрочем, и то, что он сказал, было не очень учтиво:
- Так вы просили меня прийти сюда для того, чтобы предложить свои
услуги?
Миссис Пенимен и сама ощущала некоторую неопределенность своей миссии;
она чувствовала, что ей, в сущности, нечем вознаградить молодого человека
за долгое путешествие на Седьмую авеню.
- Я думала, вам будет приятно повидаться с кем-нибудь, кто близок к
Кэтрин, - сказала она с достоинством. - А также, - добавила она, - что вы
воспользуетесь драгоценной возможностью передать ей что-нибудь.
С грустной улыбкой Морис показал ей пустые ладони.
- Весьма обязан, но мне нечего ей передать.
- Передать можно и на словах, - заметила его собеседница, снова
многозначительно улыбнувшись.
Морис опять нахмурился.
- Передайте, чтобы она не сдавалась, - сказал он с некоторой резкостью.
- Прекрасно сказано! Благородные слова. Они осчастливят ее. Она такая
трогательная, такая храбрая, - говорила миссис Пенимен, оправляя пелерину
и готовясь выйти на улицу. И тут ее осенило. Она вдруг нашла фразу,
которую можно было смело предложить в оправдание затеянного. - Если вы не
побоитесь жениться на Кэтрин, - сказала она, - вы тем самым докажете моему
брату, что вы не такой, каким он вас якобы считает.
- Не такой, каким он меня якобы считает? - повторил Морис.
- Будто вы не знаете, какого он о вас мнения, - почти игриво
проговорила миссис Пенимен.
- Меня не интересует его мнение, - надменно сказал Морис.
- Конечно, оно вызывает у вас гнев.
- Оно вызывает у меня презрение, - заявил Морис.
- А, так вы знаете, о чем я говорю, - сказала миссис Пенимен, грозя ему
пальцем. - Он считает, что вы любите... что вы любите деньги.
Морис помолчал, как бы обдумывая ответ, и наконец серьезно сказал:
- Я действительно люблю деньги.
- Да, но не в том смысле. Ведь Кэтрин вы любите больше?
Молодой человек поставил локти на стол и спрятал лицо в ладони.
- Как вы меня мучаете! - простонал он. Назойливое внимание этой особы к
его делам и вправду было ему мучительно.
Она, однако, не унималась.
- Если вы женитесь вопреки его воле, он поймет, что вы на него не
рассчитываете и готовы обойтись без его помощи. Тогда он увидит, что вы
женились бескорыстно.
Морис выслушал это соображение и поднял голову.
- И какая мне будет от этого польза?
- Он поймет, что ошибался и что вам нет никакого дела до его денег!
- А поняв, что мне нет дела до его денег, откажет их какой-нибудь
больнице. Это вы имеете в виду?
- Вовсе нет, - сказала миссис Пенимен, тут же добавив: - Хотя это было
бы великолепно! Я имела в виду, что, осознав свою ошибку, он будет считать
своим долгом вознаградить вас за несправедливую обиду.
Нельзя не признать, что идея эта заинтересовала Мориса. Однако он с
сомнением покачал головой и сказал:
- Вы думаете, он настолько сентиментален?
- Он не сентиментален, - ответила миссис Пенимен, - но нельзя не
признать, что при всей своей ограниченности он не лишен известного чувства
долга.
Морис Таунзенд пытался прикинуть возможные последствия того
маловероятного факта, что доктор Слоупер когда-нибудь осознает свой долг
перед ним, но зашел в тупик - настолько нелепым показалось ему это
предложение.
- Ваш брат мне ничем не обязан, - сказал Морис, - как и я ему.
- Да, но у него есть обязанности по отношению к дочери.
- Допустим; но в этом смысле и у Кэтрин есть обязанности по отношению к
отцу.
Миссис Пенимен огорченно вздохнула и встала, словно показывая, что
прозаизм молодого человека ее удручает.
- Кэтрин всегда исправно исполняла свои дочерние обязанности. А перед
_вами_ у нее, что же, вовсе нет обязанностей?
Миссис Пенимен всегда, даже в обычном разговоре, подчеркивала личные
местоимения.
- Было бы жестоко напоминать об этом Кэтрин! - воскликнул Морис и
прибавил: - Я так ей благодарен за ее любовь.
- Я передам Кэтрин ваши слова. И помните, если я вам понадоблюсь, вы
знаете, где меня найти, - и миссис Пенимен, не найдя, что еще сказать,
неопределенно кивнула в направлении Вашингтонской площади.
Морис молча глядел на присыпанный песком пол; ему как будто не хотелось
уходить. Наконец он с некоторой резкостью взглянул на миссис Пенимен и
спросил:
- Так вы считаете, что если Кэтрин выйдет за меня, он ничего ей не
оставит?
Миссис Пенимен поглядела на него с изумлением и улыбнулась.
- Да я же вам все объяснила - я уверена, что в конечном счете это будет
самое лучшее.
- То есть в конце концов она так или иначе получит его деньги?
- Это зависит не от нее, а от вас. Докажите на деле свое бескорыстие! -
воскликнула изобретательная миссис Пенимен.
Морис снова уставился в пол, обдумывая ее совет, а миссис Пенимен
продолжала:
- У нас с мистером Пенименом не было ни гроша, и все же мы были
счастливы. А Кэтрин ведь имеет капитал, который ей оставила мать; когда
моя невестка выходила замуж, он считался весьма порядочным.
- Да полно вам! - воскликнул Морис. Напоминать ему об этих деньгах
действительно было излишне, ибо он вовсе не упустил их из виду.
- Остин взял невесту с капиталом; отчего ж вам нельзя?
- Но ваш брат тогда уже был врачом, - возразил Морис.
- Не всем же быть врачами!
- На мой взгляд, это отвратительная профессия, - заметил Морис с видом
интеллектуального превосходства. И безо всякого перехода спросил: - Вы
думаете, он уже составил завещание в пользу Кэтрин?
- Думаю, составил; врачи ведь тоже не бессмертны. Наверное, и я там
упомянута, - откровенно сказала миссис Пенимен.
- И вы уверены, что он изменит завещание? В отношении Кэтрин?
- Да. Но потом опять его изменит - в ее пользу.
- На это нельзя полагаться! - сказал Морис.
- А разве _нужно_ вам на это полагаться?
Морис смутился.
- Конечно, я боюсь причинить Кэтрин ущерб!
- Вы не должны этого бояться. Ничего не бойтесь, и все будет прекрасно!
Затем миссис Пенимен уплатила за свой чай, а Морис уплатил за свои
устрицы, и они вместе вышли на пустынную, плохо освещенную Седьмую авеню.
Тьма сгустилась, а фонари стояли далеко один от другого; мостовая между
ними изобиловала ямами и рытвинами. Спотыкаясь о вывороченные булыжники,
проехал ярко разрисованный омнибус.
- Как вы доберетесь до дому? - спросил Морис, провожая эту повозку
внимательным взглядом: Миссис Пенимен держала его под руку.
После минутного колебания она ответила:
- Вот так - это будет очень славно.
И дала ему почувствовать, сколь ценна для нее его поддержка.
Что ж, он повел ее запутанными улицами западной части города, потом
сквозь шумную вечернюю толпу в более населенных кварталах; наконец они
добрались до тихой Вашингтонской площади; перед ними поднималось крыльцо
доктора Слоупера - мраморные ступени и белоснежная дверь, украшенная
сверкающей серебряной дощечкой и олицетворяющая для Мориса затворенные
врата рая. Спутник миссис Пенимен остановил печальный взор на освещенном
окне в одном из верхних этажей.
- Это моя, моя милая, милая комнатка! - сказала миссис Пенимен.
Морис вздрогнул.
- На нее я мог бы поглядеть и не подходя к самому дому, - пробормотал
он.
- Это как вам угодно. А вот комната Кэтрин выходит на другую сторону.
Два великолепных окна на втором этаже. Можно выйти на соседнюю улицу, и вы
их увидите.
- Нет, мне не хочется их видеть! - И Морис повернулся к дому спиной.
- Я все равно скажу ей, что вы здесь стояли, - сказала миссис Пенимен,
указывая себе под ноги. - И передам ей ваши слова - чтобы она не
сдавалась.
- О да, конечно! Впрочем, я пишу ей об этом.
- Живое слово значит больше, чем письмо. И помните: если я вам
понадоблюсь, вы знаете, где меня найти, - миссис Пенимен посмотрела на
окна третьего этажа.
На этом они расстались, и Морис с минуту постоял в одиночестве, глядя
на дом; затем он повернулся и, перейдя к скверу, зашагал угрюмо кругом
площади, вдоль деревянной ограды. Завершив круг, он снова ненадолго
остановился перед жилищем доктора Слоупера. Взгляд его блуждал по фасаду
дома и наконец остановился на красноватых окнах миссис Пенимен. "Чертовски
уютный особняк", - подумал Морис Таунзенд.
Вечером миссис Пенимен сообщила Кэтрин (они сидели в малой гостиной) о
своей беседе с Морисом Таунзендом; услышав эту новость, девушка
вздрогнула, как от боли. Она даже рассердилась, - чуть ли не впервые в
жизни. Кэтрин казалось, что тетка принимает непомерное участие в ее делах,
и она с тревогой чувствовала, что от этого непременно произойдет
какой-нибудь вред.
- Не понимаю, зачем вам понадобилось встречаться с ним, - сказала она.
- По-моему, так нельзя.
- Мне стало жаль его; я подумала, кто-нибудь должен к нему пойти.
- Не кто-нибудь, а только я, - заявила Кэтрин, понимая, что никогда
прежде не проявляла такого высокомерия, и в то же время чувствуя свое
право на это.
- Но ты бы не пошла, милочка, - возразила тетушка, - и с ним могло бог
знает что случиться.
- Я не встречаюсь с ним, потому что отец мне запретил, - простодушно
ответила Кэтрин.
Такое простодушие раздосадовало миссис Пенимен.
- Если бы отец запретил тебе спать, ты бы, наверное, никогда не уснула,
- заметила она.
- Я вас не понимаю, тетя, - сказала Кэтрин, поглядев на нее. - Вы
какая-то странная.
- Ничего, дорогая, когда-нибудь ты меня поймешь!
И миссис Пенимен вернулась к вечерней газете, - она ежедневно
прочитывала номер от первой строки до последней. Читала она молча и словно
отгородившись от племянницы: она твердо решила дождаться, пока Кэтрин сама
попросит ее рассказать о встрече с Морисом. Но Кэтрин молчала так долго,
что терпение тетки истощилось: она уже открыла было рот, намереваясь
обвинить племянницу в бессердечии, когда та наконец заговорила:
- Что он сказал?
- Что готов жениться хоть сейчас, несмотря ни на что.
Кэтрин никак не отозвалась на это, и миссис Пенимен снова начала терять
терпение; а потеряв его, сообщила, что Морис был очень красив, но выглядел
изможденным.
- И грустным? - спросила племянница.
- У него были круги под глазами, - сказала миссис Пенимен. - Когда я с
ним познакомилась, он выглядел совсем иначе. Но, пожалуй, если бы я тогда
увидела его таким, как сейчас, он поразил бы меня еще сильнее. В самой
удрученности его есть что-то чарующее.
Это описание показалось Кэтрин необычайно ярким, и при всем своем
недовольстве теткой Кэтрин почувствовала, что оно ее завораживает.
- Где вы с ним встретились? - спросила она наконец.
- Мы встретились... мы встретились на Бауэри, в кондитерской, - сказала
миссис Пенимен, полагавшая, что в таких вещах нужна некоторая конспирация.
- А где эта кондитерская? - поинтересовалась Кэтрин, немного помолчав.
- Ты хочешь пойти туда, милочка? - спросила тетя.
- Да нет же! - и Кэтрин поднялась, подошла к камину и стала глядеть на
тлеющие угли.
- До чего ж ты холодна, Кэтрин! - нарушила молчание миссис Пенимен.
- Я? Холодна?
- Холодна... и суха.
Девушка быстро обернулась.
- Это он так сказал?
Миссис Пенимен выдержала паузу.
- Я передам тебе, что он сказал. Его страшит, сказал он, лишь одно -
что ты побоишься.
- Побоюсь? Чего?
- Отца.
Кэтрин снова обернулась к камину и через некоторое время сказала:
- Я и вправду боюсь отца.
Миссис Пенимен тотчас встала и подошла к племяннице.
- И что же - ты готова отвергнуть Мориса?
Кэтрин надолго застыла, глядя на угли; наконец она подняла глаза и
посмотрела на тетку.
- Зачем вы меня все время торопите? - спросила она.
- Все время тороплю? Да я прежде и не говорила с тобой об этом!
- А по-моему, говорили, и не раз.
- Так ведь это необходимо, Кэтрин, - сказала миссис Пенимен с
необычайной торжественностью. - Боюсь, что ты сама не понимаешь, как
важно... - Она сделала паузу; Кэтрин не сводила с нее глаз. - ...как важно
уберечь от разочарования эту прекрасную юную душу.
И миссис Пенимен вернулась в свое кресло у лампы и несколько резким
жестом снова взяла в руки газету.
Кэтрин осталась стоять у камина, заложив руки за спину и глядя на
тетку, которая подумала, что никогда прежде не видела племянницу такой
угрюмой и сосредоточенной.
- Мне кажется, вы не понимаете... вы меня вовсе не знаете, - сказала
девушка.
- И неудивительно - ты же мне совсем не доверяешь.
Кэтрин не стала защищаться от этого обвинения, и на какое-то время в
комнате воцарилось молчание. Но воображение миссис Пенимен требовало пищи,
и на сей раз вечерняя газета не могла его насытить.
- Если ты подчинишься отцу, побоявшись его гнева, - сказала она, - я
просто не представляю, что с нами станет.
- Неужели он велел вам передать мне все это?
- Он просил меня употребить мое влияние.
- Не может быть, - сказала Кэтрин. - Я знаю, что он верит в меня.
- Как бы ему не пришлось в этом раскаяться! - миссис Пенимен
прихлопнула ладонью свою газету. Она не понимала, что вдруг нашло на ее
племянницу - та никогда не была такой строптивой и самоуверенной.
Между тем эти новые черты проявлялись в Кэтрин все яснее.
- Не надо вам больше встречаться с мистером Таунзендом, - сказала она.
- По-моему, так нельзя.
Со всей величавостью, на какую она была способна, миссис Пенимен
поднялась с места.
- Уж не ревнуешь ли ты ко мне, дитя мое? - спросила она.
- Ах, тетушка! - прошептала Кэтрин, краснея.
- Ну так не тебе учить меня, что можно и что нельзя.
Однако на сей раз Кэтрин проявила твердость.
- Обманывать нельзя, - заявила она.
- Кого-кого, а уж _тебя_ я не обманула!
- Но я дала слово отцу...
- Ну разумеется, ты дала слово отцу. А вот я ему никаких обещаний не
давала.
На это Кэтрин нечего было возразить, и она промолчала.
- Я думаю, мистеру Таунзенду это тоже не нравится, - сказала она
наконец.
- Не нравится встречаться со мной?
- Во всяком случае, тайно.
- Мы встретились не тайно - там полно людей.
- Но ведь место-то было тайное, где-то на Бауэри.
Миссис Пенимен скривилась.
- Мужчины это любят, - заметила она, помолчав. - Уж я-то знаю, что
нравится мужчинам.
- Если бы отец узнал, ему бы это не понравилось.
- Ты, что же, собираешься рассказать ему? - поинтересовалась миссис
Пенимен.
- Нет, тетушка, не собираюсь. Но прошу вас больше этого не делать.
- Другими словами, если я снова встречусь с ним, ты расскажешь отцу -
так прикажешь тебя понимать? Я не разделяю твоего страха перед моим
братом. Я всегда умела за себя постоять. Но больше я, конечно, ничего для
тебя делать не стану. Какая неблагодарность! Я знала, что тебе не
свойственны душевные порывы, но считала тебя решительной натурой и
объявила твоему отцу, что он в этом еще убедится. Я в тебе разочаровалась
- но отец, конечно, останется доволен!
Сказав так, миссис Пенимен сдержанно кивнула племяннице и удалилась к
себе.
Кэтрин сидела одна у камина в гостиной - видела уже больше часа,
глубоко задумавшись. Поведение тети Лавинии представлялось ей неразумным и
вызывающим, и, ясно понимая это, вынося миссис Пенимен этот суровый
приговор, Кэтрин чувствовала себя взрослой и мудрой. Обвинение в
нерешительности не обидело Кэтрин; оно ее даже не задело: девушка не знала
за собой нерешительности и не расстроилась оттого, что тетя в ней
разочаровалась. Отца она боготворила, и огорчить его - значило бы
совершить преступление, почти как богохульствовать в храме. Однако
намерения Кэтрин окрепли, и она верила, что своими молитвами очистила их
от зла. Стемнело, лампа едва мерцала, но Кэтрин не замечала этого:
внимание ее сосредоточилось на ее мучительном замысле. Она знала, что отец
занимается в кабинете. Он провел там весь вечер, и время от времени Кэтрин
прислушивалась - не выходит ли он. Она надеялась, что отец, по
обыкновению, заглянет в гостиную. Наконец пробило одиннадцать, и дом
погрузился в тишину. Слуги легли спать. Кэтрин встала, медленно подошла к
дверям кабинета и замерла, выжидая. Затем постучала и снова замерла. Отец
отозвался, но у нее не хватало мужества отворить дверь. Кэтрин сказала
правду - она действительно боялась отца. А что она не знала за собой
нерешительности - так это значило лишь, что себя самое она не боится. Она
услышала, как отец поднялся; и вот он подошел и отворил дверь.
- Что такое? - спросил доктор. - Отчего ты стоишь тут, будто
привидение?
Кэтрин ступила в комнату, но высказать то, из-за чего она пришла, ей
удалось очень нескоро. Весь вечер доктор - в халате и шлепанцах - работал
за своим письменным столом, и теперь он некоторое время выжидательно
глядел на нее, а потом вернулся к столу и снова склонился над бумагами.
Она видела лишь его спину и слышала скрип пера. Стоя у двери, она
чувствовала, как колотится у нее сердце, и была даже рада, что отец не
смотрит на нее, - она чувствовала, что ей будет легче заговорить, глядя
ему в спину. Наконец, не сводя глаз с отцовской спины, она приступила:
- Ты мне сказал, что если я захочу опять поговорить с тобой о мистере
Таунзенде, ты меня с удовольствием выслушаешь.
- Ну разумеется, дорогая, - ответил доктор, не оборачиваясь, но
перестав писать.
Кэтрин предпочла бы, чтобы перо его не останавливалось; однако она
продолжала:
- Я пришла тебе сказать, что я его не видела с тех пор, но теперь
хотела бы с ним встретиться.
- Чтобы попрощаться? - спросил доктор.
- Он никуда не уезжает, - сказала девушка, немного помолчав.
Доктор неторопливо обернулся, укоризненной улыбкой отвечая на ее шутку.
Часто мы острим, когда нам вовсе не до смеха; вот и Кэтрин совсем не
намеревалась шутить.
- Стало быть, для чего-то другого? - спросил доктор.
- Да, отец, для другого, - ответила девушка и повторила: - Я его не
видала с тех пор, но теперь хотела бы с ним встретиться.
Доктор медленно почесал подбородок кончиком гусиного пера.
- Ты ему писала?
- Да, четыре раза.
- Значит, ты ему не отказала. На это хватило бы и одного письма.
- Нет, - сказала Кэтрин, - я просила... я просила его подождать.
Отец продолжал смотреть на нее, и она испугалась, что он сейчас
разгневается, - глаза его горели холодным огнем.
- Ты прекрасная, верная дочь, - сказал он наконец. - Подойди ко мне, -
и он встал и протянул к ней руки.
Слова его были неожиданны, и Кэтрин почувствовала себя на верху
блаженства. Она подошла к отцу, и он нежно обнял дочь, утешая ее, а потом
поцеловал. И сказал:
- Ты бы хотела сделать меня счастливым?
- Конечно, очень, - ответила Кэтрин, - но я, наверное, не сумею.
- Сумеешь, если захочешь. Нужно только желание.
- То есть нужно отказать мистеру Таунзенду? - спросила Кэтрин.
- Да, нужно отказать мистеру Таунзенду.
Он с прежней нежностью обнимал дочь, глядя ей прямо в лицо, пытаясь
заглянуть ей в глаза; но она отвела взор.
Они долго молчали. Это объятие начало тяготить Кэтрин.
- Ты счастливее меня, отец, - сказала она наконец.
- Я знаю, что ты сейчас очень страдаешь. Но лучше потерпеть три месяца,
чем страдать много лет, всю жизнь.
- Конечно; но я бы не страдала с ним.
- Ты ошибаешься. Я в этом уверен.
Кэтрин не ответила, и доктор продолжал:
- Неужели ты сомневаешься в моем знании жизни, в моей любви к тебе, в
моей заботе о твоем будущем?
- Ах, отец! - прошептала девушка.
- Пойми: я знаю людей, знаю их пороки, их безрассудство, их лживость.
Она высвободилась из объятий отца и запальчиво воскликнула:
- У него нет пороков, и он не лживый!
Отец не сводил с нее своих ясных, пронзительных глаз.
- Так ты сомневаешься в моей правоте?
- Я не верю, что он такой!
- Об этом я и не прошу тебя; поверь лишь, что я не ошибаюсь.
Кэтрин, конечно, не подумала, что это лишь ловкий ораторский прием; и
все же призыв отца она восприняла враждебно:
- Да что ж он сделал? Что ты о нем знаешь?
- То-то и оно, что он за всю свою жизнь ничего не сделал - он
бездельник и эгоист.
- Ах, отец, прошу тебя, не надо его ругать, - взмолилась Кэтрин.
- Я и не намерен его ругать. Это было бы ошибкой с моей стороны, -
сказал доктор и, отвернувшись, добавил: - Ты можешь поступать, как тебе
заблагорассудится.
- Значит, мне можно увидеться с ним?
- Как тебе заблагорассудится.