Гарднер Джеймс Алан. Час Предназначения

   – Я послужу проводником для женщины по имени Каппи. Прошу подойти ко мне.
   Я подтолкнул Рашида, и мы помогли Каппи сделать несколько шагов. Когда мы приблизились к птице-кардиналу, она сказала:
   – Только Каппи, пожалуйста.
   – Она не может идти сама, – ответил я.
   – Только Каппи, пожалуйста, – повторила она.
   – Не слишком замысловатая программа, – пробормотал Лорд-Мудрец.
   – Я могу идти, – тихо произнесла Каппи. – Я могу, Фуллин. Пожалуйста.
   Рашид отпустил ее. Помедлив, я тоже отошел в сторону. Каппи глубоко вздохнула и с трудом сделала два последних шага к птице-слуге. На какое-то мгновение мне показалось, что сейчас она упадет птице на грудь, но та протянула руку и поддержала ее за плечи.
   – Привет, Каппи, – сказала птица.
   Девушка ничего не ответила, лишь кивнула. Вперед вышла третья птица, белая с серыми пятнами, словно снежная сова.
   – Я послужу проводником для мужчины по имени Фуллин. Прошу подойти ко мне.
   Глубоко вздохнув, я взял свою скрипку и Куриную шкатулку.
   – Я Фуллин, – сообщил я, сглатывая подступивший к горлу комок, и шагнул навстречу птице-слуге.
   – Привет, Фуллин. – И она положила мне руки на плечи.
   – Сейчас вы заснете, – хором произнесли птицы. Рашид резко повернулся к Стек, все еще стоявшей в дальнем конце помещения.
   – Ты говорила, что никакого усыпляющего газа не было?
   – Извини.
   Она вставила в рот мундштук своего акваланга и, все так же держа под мышкой шлем Рашида, прыгнула в воду под крылом Госпожи Чайки. Мгновение спустя голова Стек скрылась под поверхностью.
   Лучезарный бросился было к воде, но тут же остановился и повернулся ко мне. Лицо его было мертвенно-бледным.
   – Газ. Она знала, что мое силовое поле не защищает от газа.
   Он медленно осел на каменные плиты. На меня вдруг навалилась страшная сонливость. Рука птицы-слуги сжалась на моем плече, не давая мне упасть.
 
   Я очнулся на твердом каменном полу. Щека была слегка оцарапана, но в остальном я был цел и невредим – чего нельзя было сказать о моей птице-слуге.
   Тело моего проводника лежало на полу справа от меня, а слева лежала его голова. Из перерезанного горла тянулись оборванные провода, но разрез выглядел ровным и чистым. Наверняка это работа пистолета Рашида, стрелявшего невидимыми лучами.
   Зачем кому-то нужно было уничтожать мою птицу-слугу? Но убийцей, естественно, был не просто «кто-то», а наверняка Стек.
   Все еще чувствуя головокружение, я с трудом поднялся на ноги и огляделся по сторонам. Как долго я был без сознания? Во рту у меня пересохло, похоже, я провалялся часа четыре-пять, может быть, и дольше – точно определить невозможно.
   Каппи и ее птицы-слуги поблизости не оказалось. Почти у самой воды лежал лорд, на нем больше не было доспехов – только легкая нижняя рубашка, доходившая до колен. Я не знал, то ли он и в самом деле носил ее под доспехами, то ли ее надела на него Стек, после того как сняла броню. Никто больше не посмел бы похитить доспехи Лучезарного – рассказывали, будто они сами могут себя защищать, но Стек, вероятно, знала, как обойти защиту и как затем присвоить доспехи себе.
   – Рашид! – позвал я.
   Видя, что он не шевелится, я присел рядом с ним и потряс его за плечо. Никакой реакции. Но, по крайней мере, он дышал. Я встряхнул его еще несколько раз – безуспешно. Похоже, Лучезарный пребывал в глубоком обмороке. Возможно, Стек что-то с ним сделала – какой-нибудь укол вроде того, каким доктор Горалин усыпляла детей, прежде чем взять у них Дар крови и кости. Так или иначе, ничто не говорило о том, что Рашид скоро придет в себя.
   У Стек теперь были его доспехи. И его силовое поле. И стреляющий лучами пистолет, с помощью которого она расправилась с моей птицей-слугой. Вероятно, она пряталась в воде, пока боги усыпляли нас, затем всплыла и…
   Зачем? Что моя мать намеревалась сделать с Гнездовьем?
   Я содрогнулся. В любом случае ее намерения вряд ли относились к разряду добрых.
   Я вернулся к обезглавленной птице-слуге. Моя Куриная шкатулка лежала рядом на полу, но скрипка исчезла. Ее украла Стек.
   Зачем? Зачем ей нужна моя скрипка? Но, с другой стороны, ведь это ее инструмент! Моя скрипка, мои нотные листы, учебники, по которым я учился играть, – все это принадлежало Стек. Да и музыкальный дар я получил от матери.
   Я поклялся, что, как только вернусь в поселок, куплю себе другую скрипку. Я больше не смог бы дотронуться до смычка, который когда-то принадлежал Стек.
   – А ведь ты взяла совсем не то, мама, – вслух сказал я. – Тебе надо было взять шкатулку.
   Я открыл ее. Вот и «беретта» – на прежнем месте. Я тут же проверил оружие и убедился, что с зарядом все в порядке.
   – Мама, – прошептал я, – берегись.
   А затем я пошел ее искать.

Глава 21
ГРОБ ДЛЯ ФУЛЛИНА

   За открытой дверью тянулся коридор, шедший слегка под уклон. Единственным источником света в нем был ярко освещенный ангар позади меня – в самом коридоре никаких ламп не оказалось. Немного подумав, я сунул пистолет за пояс и пошел вперед, касаясь одной рукой холодной и влажной каменной стены.
   Мои мокасины издавали едва слышный шорох – хотя я и не умел двигаться столь бесшумно, как Дорр, но, даже отражаясь от каменных стен, звук вряд ли распространялся слишком далеко. Если бы мне удалось застать Стек врасплох, пока она будет чем-нибудь занята…
   Но чем она может быть занята? Что она вообще собиралась сделать? Судя по всему, моя мать шла к своей цели все двадцать лет. Сумев каким-то образом познакомиться с Лучезарным, она убедила его явиться в поселок именно в это время, а затем солгала ему насчет «усыпляющего газа», чтобы он не смог ей помешать…
   Помешать что?.. Даже в доспехах Рашида, что она могла сделать против богов?
   Но боги использовали в качестве своих орудий машины – вроде птицы-слуги, из перерезанной шеи которой сейчас торчали оборванные провода. И с этой машиной ей достаточно легко удалось расправиться.
 
   По мере того как угасал свет, шедший из ангара позади, я начал различать яркое сияние далеко впереди. Что ж, неплохо – я опасался, что богам и их слугам не нужен свет, поскольку они могут видеть в темноте.
   Коридор закончился большим залом, залитым мрачным серо-голубым светом электрических ламп-трубок. Затаив дыхание, я прижался к стене, стараясь остаться незамеченным, но глаза не наблюдали никакого движения, звуки также не доносились. Постояв с минуту, я осторожно двинулся вперед.
   По размерам помещение оказалось не меньше центральной площади Тобер-Коува… и все оно было заполнено стеклянными гробами.
   Разбитыми гробами с мертвыми телами.
   Я подошел к ближайшему. На моих глазах выступили слезы – Урго, несчастный Урго! Похоже, он мирно спал внутри гроба, пока кто-то не разбил стекло. Прежде чем мальчик успел проснуться, убийца перерезал ему горло одним из осколков стекла – вверх, поперек и вниз. Вся внутренность гроба была залита кровью.
   Это сделала Стек. Моя мать. А затем она направилась дальше, к следующему гробу.
   Торн, один из наших шумных соседей, живших в хижине рядом с нашей. В последний год она была женщиной, но передо мной лежало ее мужское тело – убитое, так же как и Урго, залитое кровью, собравшейся в лужу на дне гроба.
   Дальше – Чум, любовник Торн. Мужское тело. Мертвое.
   А в следующем гробу… В следующем…
   – О, Каппи… – прошептал я.
   Каппи, мужчина-Каппи, в луже собственной крови.
   «Она должна была выбрать мужское Предназначение, – подумал я. – У нее были обожжены руки, и ей ничего не оставалось, кроме как стать мужчиной». Но эта ее половинка была мертва.
   Я потянулся через разбитое стекло и дотронулся до его щеки. Мне вдруг пришло в голову, что я никогда не прикасался к ней таким образом – я-мужчина и она-мужчина.
   – Каппи…
   Тело уже начинало остывать.
 
   Я с трудом заставил себя отойти от гроба. Больше я ничего не мог сделать – лишь запомнить как следует, за что должна умереть Стек.
   Каппи спал, точно так же, как спали все наши души в Гнездовье, когда в них не было необходимости. Тело его было обнажено, и, приглядевшись внимательнее, я увидел тоненькие трубочки и провода, тянувшиеся снизу гроба и опутывавшие все тело Каппи, с головы до пят. «Питание», – подумал я. Птица приносит пищу своим птенцам; и здесь, в Гнездовье, боги тоже снабжали тоберов пищей, пока те спали. Пищей, водой, всем, в чем могло нуждаться тело…
   Но гробы были слишком хрупки, чтобы противостоять убийце. Я представил себе, как Стек, одетая в доспехи Рашида, колотит бронированным кулаком по стеклу, а затем перерезает осколком горло – горло Каппи.
   Я перешел к другому гробу. В помещении их были десятки, расположенных рядами: в первом ряду самые старшие из нашего поколения, Каппи и девятнадцатилетние; во втором – восемнадцатилетние, сплошь мужские тела; следующий ряд – семнадцатилетние…
   О боги…
   Я бросился бежать – мимо подростков, мимо детей, к гробам в дальнем конце зала. К самым младшим.
   Ваггерт. Он в первый раз побывал в Гнездовье.
   И в последний.
   Стек убила его так же, как и остальных, – своего собственного внука. Она пробилась к его беззащитному маленькому тельцу и зарезала его, разбрызгав вокруг кровь.
   Схватив «беретту», я начал колотить рукояткой по гробу, пока не проделал достаточно большую дыру для того, чтобы вытащить тело сына. Я поднял его, и младенец безжизненно обмяк у меня на руках.
   В последний раз, когда я видел его живым, он радостно блеял: «Бе-е-е!»
   Я прижался лицом к его голенькому животику и заплакал.
 
   Потом я снова положил Ваггерта в гроб – лучшего места все равно бы не нашлось.
   Я потратил время на то, чтобы проверить все остальные гробы в зале. Возможно, Стек кого-то пропустила; возможно, какой-то удар оказался не смертельным и кто-то из детей был еще жив.
   Но все они были мертвы – мужские сущности всех детей Тобер-Коува. Олимбарг. Другие братья Каппи. Даже у мужской половинки Ивис было перерезано горло, точно так же как Дорр перерезала горло ее отцу.
   Все были мертвы.
   Я судорожно вздохнул. Я был единственным мужчиной, кого Стек оставила в живых. Она так любила своего мальчика… но любовь ее не распространялась на Ваггерта.
   Будь ты проклята! О боги, накажите ее!
   Ничего не произошло. Здесь, в обители богов, они позволили случиться подобному – и ничего не сделали, чтобы этому помешать.
 
   Напротив двери, через которую я вошел, была другая, вернее, проход в другой неосвещенный коридор. Я не сразу решился туда пойти, так как уже подозревал, что именно там найду. Но единственной альтернативой было оставаться здесь, в безмолвном кровавом зале, в одном конце которого лежал Каппи, а в другом – Ваггерт.
   Нет. Вперед.
   Второй коридор оказался не столь длинным, как первый. Едва войдя в него, я увидел, что он тоже ведет в следующий зал, так же как и первый, заполненный стеклянными гробами. Я с трудом передвигал ноги, готовясь к страшному зрелищу.
   Наши мертвые женские половинки.
   И снова ближе всех ко входу оказалась Урго – ладно сложенная, с веснушками на кремового цвета коже… Только веснушки теперь перемешались с пятнами крови, выплеснувшейся из ее горла.
   Одна из рук Урго лежала на ее обнаженном животе – животе, в котором только что начала зарождаться жизнь ребенка Господина Ворона. Ребенка, который теперь никогда не родится. Урго зря потерял время, «слегка практикуясь», когда решил позаботиться о Ваггерте.
   Бедный Урго. Бедный Ваггерт.
   На этот раз я направился прямо в дальний конец зала, к гробу, стоявшему на том же месте, что и тот, где лежал мой сын. В нем оказалась маленькая девочка – прекрасная малышка с нежной кожей и мягкими темными кудряшками, которые теперь никто уже никогда не подстрижет. Я протянул руку через разбитое стекло, собираясь откинуть волосы с ее лба.
   Лишь одно прикосновение. Мне очень этого хотелось. Но я не стал ее трогать.
   Я методично обследовал помещение в поисках хоть каких-то признаков жизни. Годовалые, двухлетние – все мертвы. Совсем недавно я видел их на пристани в Тобер-Коуве. Ивис, Олимбарг, все остальные…
   Каппи…
   И Каппи тоже. Ее хорошо знакомое тело… тело, с которым я столь часто занимался любовью… весной, когда мне было пятнадцать, она лишила меня девственности, а следующим летом я лишил девственности ее…
   Но руки ее были обуглены… и я столько раз ее предавал. Не знаю, почему мне показалось, будто это как-то связано – обожженные руки и предательство.
   Я хотел наклониться и поцеловать ее, но для этого нужно было разбить стекло дальше. К тому же я не был уверен, имею ли я право поцеловать ее еще хотя бы раз.
 
   Рядом с гробом Каппи стоял еще один гроб, на месте которого в другом зале ничего не было. Крышка гроба была цела. Внутри я увидел себя. Я все еще дышала.
   Моя женская половинка была жива. Стек не хватило мужества убить меня.
   Снова подняв пистолет, я начал стучать рукояткой по стеклу – очень осторожно, чтобы не поранить ее. Сначала появилось отверстие чуть выше ног, от которого во все стороны пошли трещины. Я продолжал постукивать по стеклу, стараясь его не разбить и пытаясь приподнять крышку снизу рукой. Я с трудом заставлял себя не спешить, но в конце концов мне удалось полностью освободить крышку и снять ее.
   – Проснись. – Я осторожно дотронулся до щеки девушки.
   Кожа была теплой и мягкой – я помнил, как часто меня возбуждало и опьяняло прикосновение к собственной коже. Несколько мгновений я смотрел, не в силах отвести взгляда – мое собственное обнаженное тело, мои собственные груди, бедра, ноги…
   – Кошмар, – пробормотал я и положил руки ей на плечи – теплые, обнаженные плечи, – затем слегка встряхнул. – Просыпайся. Давай же просыпайся.
   Веки ее дрогнули, затем поднялись. Она слабо улыбнулась, затем протянула руку и коснулась моих губ.
   – Каппи права. По твоему лицу все сразу видно.
 
   Провода и трубки отпали от ее тела, как только она села в гробу, не оставив никаких следов.
   – Хорошо, – сказала она.
   Я не понял.
   – Что хорошо?
   – Хорошо, что они не оставляют следов. Я слышу, о чем ты думаешь.
   – Я тебя не слышу.
   – Еще одна загадка. – Она пожала плечами. – Может быть, Рашид сумеет объяснить, в чем дело.
   – Рашид без сознания.
   – Я знаю. Я знаю обо всем, что произошло. – Она мрачно посмотрела на тело Каппи. – Видимо, так происходит всегда – пока я сплю в Гнездовье, боги посылают мне твои мысли. Как будто я вижу их во сне.
   – Но ведь сейчас ты не спишь.
   – Нет, но я все еще… воспринимаю. Странно – как будто я смотрю своими собственными глазами, но до сих пор вижу призраки того, что видишь ты. И чувствую призраки того, что ты чувствуешь. – Она перекинула ногу через край гроба и выбралась наружу. – Дай мне твою рубашку.
   – Зачем?
   – Потому что вид моего тела тебя отвлекает, и это отвлекает меня. Мне трудно сосредоточиться.
   Я хотел было возразить, но, прежде чем успел сказать хоть слово, она посмотрела на меня так, что я понял, что зря теряю время. Говорят, невозможно солгать самому себе. Покорно вздохнув, я стащил рубашку через голову и бросил ей. Она скользнула в нее, затем разгладила складки. Рубашка доходила ей до бедер, закрывая наиболее «отвлекающие» части.
   Она поймала мой взгляд и подмигнула.
   – Лучше я буду осторожнее – я знаю, как тебе нравятся женщины в мужской одежде.
   – Это нечестно, – возразил я. – Если ты будешь все время поддразнивать меня, зная, о чем я думаю… Мы с тобой ведь по одну сторону, верно?
   – Да, – ответила она. – По крайней мере, по отношению ко многим. Например, к Стек.
   – Верно. – Мысль об этом меня отрезвила. – Стек.
   – Думаю, вряд ли ты позволишь мне взять в руки пистолет?
   Я покачал головой.
   – Ты ведь знаешь, – сказала она, – пули не могут пробить силовое поле.
   – Знаю. Но все же хочу попытаться.
   Она кивнула и показала на дверь в дальнем конце зала.
   – Пойдем.
 
   Следующий коридор вел дальше в глубь Гнездовья. Мы шли вместе, моя женская половинка-сестра и я, и где-то на полпути она вложила свою ладонь в мою. Я даже не знаю, ждал ли этого я сам – простого человеческого прикосновения перед лицом такого количества смертей… но она, видимо, знала.
   Возможно, она просто нуждалась в том же самом. Ведь мы были одной и той же личностью, разве не так?
   Впереди простирался очередной зал, с такими же стеклянными гробами. Как и прежде, мы остановились, прислушиваясь, прежде чем войти, – но в этом помещении царила такая же тишина, как и в двух предыдущих. Где бы ни была сейчас Стек, она наверняка забралась дальше в каменные пределы Гнездовья.
   Мы с сестрой переглянулись, а затем шагнули к первому гробу.
   Снова Урго – на этот раз нейт. Безволосое лицо и женоподобная грудь, пенис, а чуть выше мошонки – половые губы.
   Стекло гроба было целым и невредимым. Урго-нейт была жива.
   – Я посмотрю, что с Ваггертом! – крикнула моя женская половинка и побежала вперед, а я следом за ней.
   Мы пересекли зал и затормозили перед гробом, в котором лежала маленькая нейт. Она несколько отличалась внешне от Ваггерта, как мальчика, так и девочки, но была похожа на них, как брат или сестра.
   Грудь ребенка поднималась и опускалась – так дышит здоровый малыш.
   Я отвернулся – мне не хотелось, чтобы Фуллин-женщина видела мои слезы. Но она не обращала на меня никакого внимания, положив обе руки на крышку гроба, словно пытаясь дотянуться до нашего малыша сквозь стекло, и беззвучно плакала.
 
   Мы оба решили оставить Ваггерта здесь. Насколько можно было понять, внутри гроба ему ничто не угрожало, так что пусть он подождет, пока мы не сведем счеты со Стек.
   Прежде чем двинуться дальше, мы обошли зал, проверяя остальные гробы.
   Во всех лежали нейты, и все они были живы.
   Как ни странно, меня в облике нейт мы не нашли – гроба на соответствующем месте не было. Но рядом лежала Каппи, мирно дышавшая во сне. Тело нейт было стройным, как у Каппи-женщины, но выше ростом и с более мускулистыми плечами. Лицо выглядело не слишком мужеподобным, но…
   – И для мужчины сойдет, – заметила моя женская половинка, хотя я ничего не говорил вслух. – Как бы нам из-за нее не подраться.
   Мы оба улыбнулись.
   – Он тоже заслуживает того, чтобы выстрелить в Стек, – сказала я-женщина. – Стек убила его мужское тело.
   – Они все этого заслуживают, – ответил я. – Урго, Чум, Торн – они все могли бы нам помочь.
   – Каким образом? Броситься с голыми руками на силовое поле? – Она покачала головой. – В любом случае, они ничего не знают о том, что происходит. Каппи – знает.
   Я кивнул. Конечно, Каппи могла помочь нам против силового поля не в большей степени, чем кто-либо другой. Но я хотел, чтобы она была здесь, со мной, убедиться, что с ней все в порядке, чувствовать ее поддержку…
   – Хочешь показать ей, какой ты мужественный, убив Стек? – уточнила я-женщина.
   – Может, хватит?
   Она показала на гроб Каппи.
   – Просто разбей стекло.
 
   Каппи очнулась и, увидев, кем она стала, дико закричала. Мы схватили ее за руки. Вскоре крик сменился всхлипываниями.
   – Фуллин, – выдохнула она, – я этого не выбирала! – По ее липу текли слезы. – Я вообще ничего не выбирала! Вообще!
   – Я знаю, – хором ответили мы с сестрой.
   – Мне говорили, что я услышу голос: «Мужчина, женщина или и то и другое?» Но мне даже не дали сделать выбор!
   – Успокойся. – Мы стояли по обе стороны ее гроба и одновременно протянули руки, чтобы погладить Каппи по щеке.
   – Почему вас двое? – Каппи переводила взгляд с меня на мою сестру и обратно. – Как вы оба можете быть здесь, сразу?
   – Это трудно объяснить… – начал я, но тут же замолчал и поднял голову, прислушиваясь.
   Из коридора перед нами доносилась музыка – тихая скрипичная музыка, мелодия «Не заставляй меня выбирать», та самая песня, которую Стек играла в Кипарисовой топи.
 
   Она невозмутимо появилась из неосвещенного коридора – в доспехах Рашида, но без шлема, так что ничто не мешало ей прижимать скрипку к подбородку. Увидев нас, она остановилась и опустила смычок.
   – Ну что ж, – сказала она, – наконец-то пришел Час Предназначения. И я вижу все три варианта – мужчину, женщину, а также и то и другое. Два Фуллина и Каппи?
   Если бы в руке у меня была «беретта», я, не колеблясь, выстрелил бы в нее, но сейчас я держал за руку Каппи, и пистолет торчал за поясом – сзади. Пальцы Каппи невольно сжались, когда она услышала музыку, и вместо того, чтобы освободить руку, я решил – пусть она лучше держится за меня и набирается столь необходимых ей сил.
   В любом случае сейчас было не самое подходящее время для стрельбы. Мне никогда прежде не приходилось стрелять из пистолета. В книгах говорилось, что прицелиться не так-то просто, если только не стреляешь в упор – а между мной и Стек находились десятки детей в стеклянных гробах.
   К тому же Стек не знала, что у меня с собой «беретта». Если бы я сейчас выстрелил и промахнулся, то потерял бы преимущество. Лучше было подождать, пока моя цель подойдет ближе.
   Я-женщина молча кивнула, соглашаясь со мной-мужчиной, и повернулась к Стек.
   – Раз ты играешь на скрипке – значит, у тебя даже не дрожат руки после того, как ты хладнокровно убила сотню детей?
   – Я не сделала ничего такого, – ответила Стек. – В трех залах – мужском, женском и нейтов – варианты всех детей Тобер-Коува. Подумайте, что происходит при выборе Предназначения. Вот ты, Фуллин, – она ткнула в мою сторону смычком, – предположим, выбрал Предназначение мужчины. Что станет с твоей женской половинкой? – Стек повернулась к моей сестре. – Что станет с тобой, милая моя девочка?
   Она ждала, когда кто-либо из нас ответит – я-мужчина, я-женщина или Каппи. Наконец заговорила моя сестра:
   – Если он бы он решил стать мужчиной, думаю, я никогда бы больше не покинула свой гроб.
   – Верно, – кивнула Стек. – Выбор в качестве Предназначения одного из вариантов означает смерть для двух других. Да-да, именно смерть. Рядом в лаборатории стоят машины, которые готовы переработать отвергнутые тела в питательную смесь – чтобы кормить ею остальных. И если бы я не вмешалась, один из вас двоих, Фуллин, сейчас был бы уже мертв. Вы оба здоровы, вы оба можете прожить долгую жизнь, но машины бесстрастно остановили бы одно из ваших сердец. В этом заключается грязная тайна Гнездовья. И теперь вы понимаете, насколько боги Тобер-Коува действительно вас любят.
 
   Каппи отпустила мою руку и, неторопливо выбравшись из гроба, подняла с пола длинный осколок стекла, держа его словно нож.
   – Я скорее поверю богам, чем тебе.
   – Поосторожнее с этим. – Стек показала на осколок. – Не стоит нападать на меня, пока я в этой броне, иначе ты снова обожжешь руки. Однако нового тела на замену уже не найдется.
   – У меня никогда не было тел на замену. – Каппи упрямо тряхнула головой. – Я всегда была одной и той же личностью.
   – Как Фуллин? – спросила Стек, показывая на меня смычком. – Или другая Фуллин? Каппи, когда-то я думала так же, как и ты. Я думала, что боги могут творить чудеса. И каждое лето в день солнцеворота Господин Ворон взмахом крыла с помощью магии меняет мое тело: мальчик превращается в девочку, девочка – в мальчика. Но затем меня изгнали. Я ушла на Юг, где таких уродов, как я, бьют, насилуют или морят голодом. Мне просто повезло, что я встретила группу ученых, которые готовы были кормить меня и делиться своими знаниями в обмен на изучение моей анатомии. В конце концов слух обо мне дошел до Мудреца-Лучезарного, и какое-то время спустя Рашид явился сам, чтобы познакомиться с удивительным гермафродитом. Я достаточно много узнала для того, чтобы больше не верить в магию. Или в богов.
   – И что в этом хорошего?
   – Ничего, – согласилась Стек. – Кому бы не хотелось верить в великодушные божества, которые заинтересовались нашим миром? Но единственными, кто не покладая рук трудился в Гнездовье, были люди со звезд, относившиеся к людям из Тобер-Коува как к подопытным крысам. Сейчас там даже людей нет – все делают машины. Но мы, подопытные крысы, все так же бегаем по лабиринту.
   – Откуда ты знаешь? – не выдержал я. – Ты разговаривала с богами? Ты была раньше в Гнездовье?
   Честно говоря, меня мало интересовал ее ответ. Но мне хотелось, чтобы она продолжала оправдываться, объясняться – и не следила бы за моими движениями.
   – Нет, я не разговаривала с богами, – призналась Стек. – И я не была в Гнездовье после моего собственного Часа Предназначения. Но я думала об этом, Фуллин, – каждый день последние двадцать лет. Мне потребовалось многому научиться, чтобы понять суть происходящего, и тогда все стало ясно еще до того, как я оказалась здесь. И я увидела достаточно, чтобы мои предположения подтвердились.
   Моя рука коснулась рукоятки пистолета.
   – Хочешь знать, что происходит на самом деле? – продолжала Стек. – Все начинается с Дара крови и кости, который берут у каждого младенца. Когда эти образцы ткани попадают в Гнездовье, некие умные машины извлекают из них ДНК – семя, которое затем постепенно вырастает в человеческое существо. Машины слегка изменяют это семя – заменяют Х-хромосому на Y, превращая семя девочки в семя мальчика, или наоборот. А поскольку хромосому для замены они берут от кого-то другого, а не производят из твоих собственных хромосом… впрочем, неважно. Я потратила двадцать лет на то, чтобы понять, что происходит в Тобер-Коуве, и вы единственные, кому я могу об этом рассказать, так что не буду отвлекаться. Машины сделали семя для мальчика Фуллина, взяв семя девочки Фуллин и добавив маленький кусочек от другого мальчика. Вот почему твоя мужская сущность не совсем похожа на женскую.