— Ну, что ж, — согласился я, — тогда каким образом, по вашему мнению, я догадался обо всех этих вещах, с помощью телепатии?
— Тем, как вы.., как вы сумели прочитать мои мысли.
— Я не читал ваши мысли, — возразил я. — Я изучал ваш характер. Есть одна особенность образа жизни, которую вы ведете. Вы довольно одиноки. Вы просиживаете здесь все вечера и иногда читаете, но в основном вы смотрите телевизор. Вы следите за всеми программами и среди них у вас есть свои самые любимые. Вам нравятся фильмы и передачи о полицейских и грабителях, вам нравятся частные детективы. Могу поклясться, что вы не пропускаете ни одной из передач, посвященных им.
— Так оно и есть, — призналась она — Хорошо, — продолжал я. — Это все в общих чертах. Вы — девушка, которая не часто выходит из дома, но вы умны и вас интересуют люди. Вы любите смотреть телевизор, а тут как раз произошло убийство в отеле, где работает Бернис. Поджидая Бернис дома, вы буквально не могли от нетерпения сидеть на месте, чтобы поскорее разузнать, что ей стало известно обо всем этом.
Неожиданно девушка откинула назад голову и расхохоталась.
— Ладно, Дональд, — сдалась она, — вы победили. Я в самом деле выжала Бернис до самого конца, как лимон.
— И что же вы узнали? — спросил я.
— Не уверена, правильно ли будет, если я расскажу все вам. Кое-что из этого не подлежит огласке. О некоторых вещах ей не положено было рассказывать.
— Я это знаю, — подтвердил я, — это те вещи, о которых она подслушала по телефону.
— Дональд, вы ставите меня в затруднительное положение.
— Что бы вы предпочли, — предложил я, — составить со мной одну команду, работать вместе над расследованием дела и обмениваться информацией или утаивать ее от меня и заставить меня делать то же самое в отношении вас?
— Я.., о, Дональд, неужели вы разрешите мне работать с вами над расследованием дела?
— Да, в том случае, если вам стала известна стоящая информация, — предупредил я ее. — Как долго продолжалось все между Эвелин Эллис и Стэндли Даунером?
— Никто не знает, — ответила она, — но началось это явно задолго до того, как она приехала в отель. Она снимала в Лос-Анджелесе квартиру под именем Эвелин Эллис. Примерно недель шесть тому назад она появилась здесь и зарегистрировалась в отеле уже как Беверли Кеттл. Она держала за собой номер в отеле, оплачивая его помесячно, но часто вылетала в Лос-Анджелес и затем прилетала обратно.
Как я сказала, в Лос-Анджелесе она держала квартиру на имя Эвелин Эллис. Она жила, используя два имени, так что, когда исчезала Эвелин Эллис, то здесь появлялась Беверли Кеттл.
— Кто знал об этом? — спросил я.
— Очевидно, только Стэндли Даунер. Обычно он, когда она приезжала в Сан-Франциско, звонил ей по междугородному телефону пять или шесть раз в день.
Но каким-то образом об этом разузнала подружка Стэндли Даунера, некая девица по имени Хейзл. Она приезжала сюда, и, как я догадываюсь, между ними произошла ужасная сцена. Один из соседей Эвелин Эллис жаловался дежурному портье. Во время ссоры они обзывали друг друга самыми мерзкими словами.
— Какими именно словами?
— Мерзкими: потаскуха, сука и.., о, Дональд, вы же знаете, каковы женщины, когда они сцепятся друг с другом. Они не стесняются в выражениях.
— Хорошо, — примирительно заметил я, — оставим пока в покое лексикон ругающихся женщин. Как насчет самого убийства?
— Знаете ли, я думаю, что, когда Стэндли Даунер приехал в отель, он первым долгом позвонил ей и она, должно быть, поднялась к нему наверх и затем.., я думаю, что именно тогда они обнаружили, что что-то неладное произошло с сундуком или с чем-то еще.
— Когда они начали звонить из отеля? — спросил я.
— Никто из них и не пытался сделать это. И в номере-люкс и в ее комнате царила полнейшая тишина.
— Но он же позвонил ей, когда появился в отеле?
— После того, как поднялся в свой номер-люкс. Он сразу же позвонил ей.
— И вы считаете, что она поднялась к нему?
— Я знаю, что она поднялась к нему, поскольку кто-то позвонил в номер-люкс из города и на этот звонок ответил голос Эвелин.
— Вы знаете, кто звонил из города?
— Нет, на линии слышался мужской голос. Как только он сказал, что хочет говорить со Стэндли, Эвелин тут же передала ему трубку.
— И о чем был разговор? Она покачала головой.
— У Берни не было времени слушать их. В этот час в отель поступало много звонков, и ей пришлось работать не покладая рук.
— Так что никак нельзя было выяснить, кто же это звонил из города?
— Никак.
— Полиция беседовала с Берни?
— Пока нет.
Я вынул из кармана бумажник и вытащил из него купюру в двадцать долларов.
— Эрнестин, — обратился я к ней, — в этом деле вам предстоит понести некоторые расходы. Мне бы хотелось получить список телефонных номеров, по которым в последние несколько дней звонила Эвелин Эллис. Мне особенно интересно было бы знать, обращалась ли она по каким-либо делам в фотокомпанию “Хэппи Деиз”, а также, в какой степени она помешана на фотографировании.
— Это имеет какое-нибудь значение? Я имею в виду для расследования дела об убийстве?
— Возможно, это будет иметь немаловажное значение. Как вы считаете, вы можете выяснить все это для меня?
— Не исключено, — заверила она меня, — но, Дональд, каким образом вы узнали все эти вещи обо мне, о моем характере? Неужели я такая простушка?
— Вы не простушка, — возразил я, — как раз наоборот, присущая вам скрытность подсказала мне, что у вас глубокая натура, что вы по природе правдивый и лояльный человек и довольно одинокий.
— Дональд, вы стремитесь щадить мое самолюбие.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я не пользуюсь успехом у мужчин, — пояснила она. — Я знаю это, и вы достаточно умны, чтобы понять это. Вы также достаточно умны для того, чтобы характеризовать такую девушку, как я, таким образом, что она начинает выглядеть привлекательной. Я толком не знаю, почему в качестве соседок по общей квартире я выбираю красивых женщин, но именно так я всегда и поступаю. Думаю, что это потому, что мне свойственен комплекс неполноценности или что-то в этом роде.
Возьмите для примера Берни. Она уходит на свидания почти каждый вечер. У нее нет постоянного дружка. Она непостоянна в любви и водит мужчин за нос. Они просто без ума от нее.
Ее вполне устраивает то, что с ней в одной квартире живу я, поскольку она ходит на свидания, а все основные заботы по ведению хозяйства в доме лежат на моих плечах. Но мне тоже нравится жить вместе с ней, так как в начале вечера, когда она переодевается для своих свиданий, мне удается выпытать у нее всю подноготную. Я заставляю ее рассказывать мне со всеми подробностями о том, где она была прошлой ночью, чем она занималась, о чем разговаривала, о том, как к ней пристают парни, словом — обо всем.
Я выкачиваю из нее все, что касается ее работы, того, чем она занималась в течение дня. Она делится со мной всеми слухами, которыми полон отель и.., другая, менее терпеливая девушка выгнала бы меня в три шеи. Однако Берни — замечательная компаньонка. Она — очень понимающий человек и, честно говоря, Дональд, я думаю, что она понимает мою натуру и знает, что я страдаю от какого-то глубокого чувства безысходности. Я не могу жить так, как мне хотелось бы, и поэтому я живу какой-то чужой жизнью.
— Эрнестин, какая у вас работа, чем вы занимаетесь? — спросил я.
— Я — бухгалтер, — пояснила она, — мне пришлось обучаться бухгалтерии! Конечно, я обучалась также и работе секретарши, но мне нравятся цифры, и я нравлюсь цифрам. У меня хороший почерк, я не ошибаюсь при расчете. Когда я считаю на арифмометре, он так и поет в моих руках. Я работаю на нем вслепую и никогда не делаю ошибок.
Есть еще одна вещь, касающаяся меня. Другие девушки, работающие секретаршами, наряжаются в красивые одежды, и их боссы замечают это, когда диктуют им. Они не возражают против этого, но обязательно замечают, когда на девушке нарядная, красивая одежда. А бухгалтер обычно сидит в самом углу, и никто не замечает, что именно она надела на себя.
В этом вся я. В этом весь мой удел жизни.
— Знаете что? — сказал я ей.
— Что?
— Из вас получилась бы первоклассная женщина-детектив.
— Получилась бы?
Я кивнул.
— Почему?
— Видите ли, во-первых, вы особенно не выделяетесь среди других женщин. Те ваши качества, которые заставляют вас забиваться в самый угол офиса, являются идеальными для работы детектива. Вы могли бы действовать где угодно, но вас при этом никто бы не замечал. Вашему мышлению свойственна дедукция, и у вас замечательный дар наблюдательности. У вас прекрасная память на цифры, и вы умеете точно судить о характере человека, включая ваш собственный характер.
Когда я вернусь в Лос-Анджелес, то постараюсь присмотреть для вас что-нибудь. В следующий раз, когда при расследовании какого-нибудь дела потребуется помощь со стороны женщины, оперативного сотрудника, я посмотрю, не захотите ли вы покончить с вашим уделом бухгалтера и окунуться в волны настоящей жизни.
— Значит ли это, что я буду должна расстаться с моей работой здесь в Сан-Франциско? — спросила она. Я кивнул.
— Тем самым вы многим пожертвуете в своей жизни? — спросил я.
— Не очень многим.
— Вы сможете найти себе другую работу, если наша затея не выгорит?
— Я могу найти работу где угодно и когда угодно. Как вас зовут на самом деле? Я дал ей свою визитную карточку, она бережно взяла ее, словно буквы на ней были отпечатаны платиной.
— Как долго вы работали на вашей нынешней работе? — спросил я.
— Семь лет.
— Все понятно, — заявил я, — вы из той категории людей, которые работают без лишнего шума, но зато весьма эффективно. Именно по этой причине Бернис не хочет расставаться с вами, как с соседкой по совместной квартире. Это вы содержите квартиру чистой и опрятной. Могу побиться об заклад, что Бернис половину своего времени дома занимается тем, что разбрасывает повсюду свои вещи и одежду и, когда возвращается домой после свиданий, видит, что ее постель убрана, ее вещи, одежда собраны и аккуратно положены на свои места. Мне представляется, что вы делаете нечто подобное и в своем офисе. Думаю, что вы там наводите порядок после разгрома, учиненного другими девушками, сотрудницами офиса. Думаю, что вы прикрываете их огрехи. Полагаю, что вы делаете там все без излишнего шума и так аккуратно, что никто даже и не замечает, что вы как следует поработали. Единственно, что они знают, так это то, что, когда бы им не понадобилась нужная информация, они тут же находят ее на своих столах, аккуратно отпечатанную.
Мне представляется, что, если вы уйдете с той работы и» они попытаются найти кого-то на ваше место, то вся та контора будет в полнейшем хаосе. Сотрудники будут беспомощно бегать и рвать на себе волосы, а ваш нынешний босс будет восклицать:
«Что эта за чертовщина приключилась с Эрнестин? Верните ее обратно. Не важно, сколько мы будем теперь ей платить, но верните ее обратно”.
Эрнестин смотрела на меня, и в ее глазах все сильнее и сильнее разгорался огонек энтузиазма.
— Дональд, — призналась она, — я сама часто задумывалась над этим, но отгоняла подобные мысли прочь, поскольку считала, что я слишком тщеславна.
— Тщеславна? Да ничего похожего! — возразил я. — Почему бы вам не пойти на эксперимент?
— Дональд, я готова пойти на него. У меня есть некоторые денежные сбережения. Я могу некоторое время прожить и без постоянной работы… Завтра же я подам заявление об уходе.
— Одну минуточку, сестренка. Не спешите, — попытался я посоветовать ей. — Не надо прыгать в пучину только потому, что палубу корабля накрыла первая волна и…
— Нет, Дональд, я полна решимости сделать это. Мысль об этом все время где-то теплилась в моем подсознании. Я даже не представляла себе, насколько сильна была мечта у меня об этом, пока.., о, Дональд!
Она обвила руками мою шею и с силой прижалась ко мне всем телом.
— Дональд! — страстно прошептала она, — мой милый, мой дорогой! Я готова доказать тебе, на что я способна, уже сегодня вечером! Когда Бернис вернется домой, я вытяну из нее всю информацию до последней мелочи об этом убийстве и о всех слухах, обсуждавшихся в отеле. Я выдою ее до последней капли!
Я крепко обнял ее и слегка похлопал по бедрам.
— Славная девчушка! — пробормотал я.
Она глубоко вздохнула, продолжая буквально лежать в моих объятиях. Закрыв глаза, она замерла, и лишь на ее устах блуждала сладострастная улыбка. Я встретился на ее пути в самый ответственный момент ее жизни. В ее душе уже месяцами нарастал психологический кризис и сейчас она, наконец, сделала свой выбор. Она была на седьмом небе от счастья.
Она пообещала, что пожалуется на головную боль и завтра не выйдет на работу; таким образом у нее будут развязаны руки, чтобы помочь мне.
От возбуждения, охватившего ее, она никак не могла унять нервную дрожь.
Было одиннадцать часов вечера, когда я зарегистрировался в одном из номеров турецкой бани, чтобы провести в нем ночь. Я понимал, что полиция могла прочесывать отели, разыскивая меня, но я счел, что они не станут искать меня в турецкой бане.
При регистрации я скрыл свое настоящее имя и адрес.
Глава 7
Глава 8
— Тем, как вы.., как вы сумели прочитать мои мысли.
— Я не читал ваши мысли, — возразил я. — Я изучал ваш характер. Есть одна особенность образа жизни, которую вы ведете. Вы довольно одиноки. Вы просиживаете здесь все вечера и иногда читаете, но в основном вы смотрите телевизор. Вы следите за всеми программами и среди них у вас есть свои самые любимые. Вам нравятся фильмы и передачи о полицейских и грабителях, вам нравятся частные детективы. Могу поклясться, что вы не пропускаете ни одной из передач, посвященных им.
— Так оно и есть, — призналась она — Хорошо, — продолжал я. — Это все в общих чертах. Вы — девушка, которая не часто выходит из дома, но вы умны и вас интересуют люди. Вы любите смотреть телевизор, а тут как раз произошло убийство в отеле, где работает Бернис. Поджидая Бернис дома, вы буквально не могли от нетерпения сидеть на месте, чтобы поскорее разузнать, что ей стало известно обо всем этом.
Неожиданно девушка откинула назад голову и расхохоталась.
— Ладно, Дональд, — сдалась она, — вы победили. Я в самом деле выжала Бернис до самого конца, как лимон.
— И что же вы узнали? — спросил я.
— Не уверена, правильно ли будет, если я расскажу все вам. Кое-что из этого не подлежит огласке. О некоторых вещах ей не положено было рассказывать.
— Я это знаю, — подтвердил я, — это те вещи, о которых она подслушала по телефону.
— Дональд, вы ставите меня в затруднительное положение.
— Что бы вы предпочли, — предложил я, — составить со мной одну команду, работать вместе над расследованием дела и обмениваться информацией или утаивать ее от меня и заставить меня делать то же самое в отношении вас?
— Я.., о, Дональд, неужели вы разрешите мне работать с вами над расследованием дела?
— Да, в том случае, если вам стала известна стоящая информация, — предупредил я ее. — Как долго продолжалось все между Эвелин Эллис и Стэндли Даунером?
— Никто не знает, — ответила она, — но началось это явно задолго до того, как она приехала в отель. Она снимала в Лос-Анджелесе квартиру под именем Эвелин Эллис. Примерно недель шесть тому назад она появилась здесь и зарегистрировалась в отеле уже как Беверли Кеттл. Она держала за собой номер в отеле, оплачивая его помесячно, но часто вылетала в Лос-Анджелес и затем прилетала обратно.
Как я сказала, в Лос-Анджелесе она держала квартиру на имя Эвелин Эллис. Она жила, используя два имени, так что, когда исчезала Эвелин Эллис, то здесь появлялась Беверли Кеттл.
— Кто знал об этом? — спросил я.
— Очевидно, только Стэндли Даунер. Обычно он, когда она приезжала в Сан-Франциско, звонил ей по междугородному телефону пять или шесть раз в день.
Но каким-то образом об этом разузнала подружка Стэндли Даунера, некая девица по имени Хейзл. Она приезжала сюда, и, как я догадываюсь, между ними произошла ужасная сцена. Один из соседей Эвелин Эллис жаловался дежурному портье. Во время ссоры они обзывали друг друга самыми мерзкими словами.
— Какими именно словами?
— Мерзкими: потаскуха, сука и.., о, Дональд, вы же знаете, каковы женщины, когда они сцепятся друг с другом. Они не стесняются в выражениях.
— Хорошо, — примирительно заметил я, — оставим пока в покое лексикон ругающихся женщин. Как насчет самого убийства?
— Знаете ли, я думаю, что, когда Стэндли Даунер приехал в отель, он первым долгом позвонил ей и она, должно быть, поднялась к нему наверх и затем.., я думаю, что именно тогда они обнаружили, что что-то неладное произошло с сундуком или с чем-то еще.
— Когда они начали звонить из отеля? — спросил я.
— Никто из них и не пытался сделать это. И в номере-люкс и в ее комнате царила полнейшая тишина.
— Но он же позвонил ей, когда появился в отеле?
— После того, как поднялся в свой номер-люкс. Он сразу же позвонил ей.
— И вы считаете, что она поднялась к нему?
— Я знаю, что она поднялась к нему, поскольку кто-то позвонил в номер-люкс из города и на этот звонок ответил голос Эвелин.
— Вы знаете, кто звонил из города?
— Нет, на линии слышался мужской голос. Как только он сказал, что хочет говорить со Стэндли, Эвелин тут же передала ему трубку.
— И о чем был разговор? Она покачала головой.
— У Берни не было времени слушать их. В этот час в отель поступало много звонков, и ей пришлось работать не покладая рук.
— Так что никак нельзя было выяснить, кто же это звонил из города?
— Никак.
— Полиция беседовала с Берни?
— Пока нет.
Я вынул из кармана бумажник и вытащил из него купюру в двадцать долларов.
— Эрнестин, — обратился я к ней, — в этом деле вам предстоит понести некоторые расходы. Мне бы хотелось получить список телефонных номеров, по которым в последние несколько дней звонила Эвелин Эллис. Мне особенно интересно было бы знать, обращалась ли она по каким-либо делам в фотокомпанию “Хэппи Деиз”, а также, в какой степени она помешана на фотографировании.
— Это имеет какое-нибудь значение? Я имею в виду для расследования дела об убийстве?
— Возможно, это будет иметь немаловажное значение. Как вы считаете, вы можете выяснить все это для меня?
— Не исключено, — заверила она меня, — но, Дональд, каким образом вы узнали все эти вещи обо мне, о моем характере? Неужели я такая простушка?
— Вы не простушка, — возразил я, — как раз наоборот, присущая вам скрытность подсказала мне, что у вас глубокая натура, что вы по природе правдивый и лояльный человек и довольно одинокий.
— Дональд, вы стремитесь щадить мое самолюбие.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я не пользуюсь успехом у мужчин, — пояснила она. — Я знаю это, и вы достаточно умны, чтобы понять это. Вы также достаточно умны для того, чтобы характеризовать такую девушку, как я, таким образом, что она начинает выглядеть привлекательной. Я толком не знаю, почему в качестве соседок по общей квартире я выбираю красивых женщин, но именно так я всегда и поступаю. Думаю, что это потому, что мне свойственен комплекс неполноценности или что-то в этом роде.
Возьмите для примера Берни. Она уходит на свидания почти каждый вечер. У нее нет постоянного дружка. Она непостоянна в любви и водит мужчин за нос. Они просто без ума от нее.
Ее вполне устраивает то, что с ней в одной квартире живу я, поскольку она ходит на свидания, а все основные заботы по ведению хозяйства в доме лежат на моих плечах. Но мне тоже нравится жить вместе с ней, так как в начале вечера, когда она переодевается для своих свиданий, мне удается выпытать у нее всю подноготную. Я заставляю ее рассказывать мне со всеми подробностями о том, где она была прошлой ночью, чем она занималась, о чем разговаривала, о том, как к ней пристают парни, словом — обо всем.
Я выкачиваю из нее все, что касается ее работы, того, чем она занималась в течение дня. Она делится со мной всеми слухами, которыми полон отель и.., другая, менее терпеливая девушка выгнала бы меня в три шеи. Однако Берни — замечательная компаньонка. Она — очень понимающий человек и, честно говоря, Дональд, я думаю, что она понимает мою натуру и знает, что я страдаю от какого-то глубокого чувства безысходности. Я не могу жить так, как мне хотелось бы, и поэтому я живу какой-то чужой жизнью.
— Эрнестин, какая у вас работа, чем вы занимаетесь? — спросил я.
— Я — бухгалтер, — пояснила она, — мне пришлось обучаться бухгалтерии! Конечно, я обучалась также и работе секретарши, но мне нравятся цифры, и я нравлюсь цифрам. У меня хороший почерк, я не ошибаюсь при расчете. Когда я считаю на арифмометре, он так и поет в моих руках. Я работаю на нем вслепую и никогда не делаю ошибок.
Есть еще одна вещь, касающаяся меня. Другие девушки, работающие секретаршами, наряжаются в красивые одежды, и их боссы замечают это, когда диктуют им. Они не возражают против этого, но обязательно замечают, когда на девушке нарядная, красивая одежда. А бухгалтер обычно сидит в самом углу, и никто не замечает, что именно она надела на себя.
В этом вся я. В этом весь мой удел жизни.
— Знаете что? — сказал я ей.
— Что?
— Из вас получилась бы первоклассная женщина-детектив.
— Получилась бы?
Я кивнул.
— Почему?
— Видите ли, во-первых, вы особенно не выделяетесь среди других женщин. Те ваши качества, которые заставляют вас забиваться в самый угол офиса, являются идеальными для работы детектива. Вы могли бы действовать где угодно, но вас при этом никто бы не замечал. Вашему мышлению свойственна дедукция, и у вас замечательный дар наблюдательности. У вас прекрасная память на цифры, и вы умеете точно судить о характере человека, включая ваш собственный характер.
Когда я вернусь в Лос-Анджелес, то постараюсь присмотреть для вас что-нибудь. В следующий раз, когда при расследовании какого-нибудь дела потребуется помощь со стороны женщины, оперативного сотрудника, я посмотрю, не захотите ли вы покончить с вашим уделом бухгалтера и окунуться в волны настоящей жизни.
— Значит ли это, что я буду должна расстаться с моей работой здесь в Сан-Франциско? — спросила она. Я кивнул.
— Тем самым вы многим пожертвуете в своей жизни? — спросил я.
— Не очень многим.
— Вы сможете найти себе другую работу, если наша затея не выгорит?
— Я могу найти работу где угодно и когда угодно. Как вас зовут на самом деле? Я дал ей свою визитную карточку, она бережно взяла ее, словно буквы на ней были отпечатаны платиной.
— Как долго вы работали на вашей нынешней работе? — спросил я.
— Семь лет.
— Все понятно, — заявил я, — вы из той категории людей, которые работают без лишнего шума, но зато весьма эффективно. Именно по этой причине Бернис не хочет расставаться с вами, как с соседкой по совместной квартире. Это вы содержите квартиру чистой и опрятной. Могу побиться об заклад, что Бернис половину своего времени дома занимается тем, что разбрасывает повсюду свои вещи и одежду и, когда возвращается домой после свиданий, видит, что ее постель убрана, ее вещи, одежда собраны и аккуратно положены на свои места. Мне представляется, что вы делаете нечто подобное и в своем офисе. Думаю, что вы там наводите порядок после разгрома, учиненного другими девушками, сотрудницами офиса. Думаю, что вы прикрываете их огрехи. Полагаю, что вы делаете там все без излишнего шума и так аккуратно, что никто даже и не замечает, что вы как следует поработали. Единственно, что они знают, так это то, что, когда бы им не понадобилась нужная информация, они тут же находят ее на своих столах, аккуратно отпечатанную.
Мне представляется, что, если вы уйдете с той работы и» они попытаются найти кого-то на ваше место, то вся та контора будет в полнейшем хаосе. Сотрудники будут беспомощно бегать и рвать на себе волосы, а ваш нынешний босс будет восклицать:
«Что эта за чертовщина приключилась с Эрнестин? Верните ее обратно. Не важно, сколько мы будем теперь ей платить, но верните ее обратно”.
Эрнестин смотрела на меня, и в ее глазах все сильнее и сильнее разгорался огонек энтузиазма.
— Дональд, — призналась она, — я сама часто задумывалась над этим, но отгоняла подобные мысли прочь, поскольку считала, что я слишком тщеславна.
— Тщеславна? Да ничего похожего! — возразил я. — Почему бы вам не пойти на эксперимент?
— Дональд, я готова пойти на него. У меня есть некоторые денежные сбережения. Я могу некоторое время прожить и без постоянной работы… Завтра же я подам заявление об уходе.
— Одну минуточку, сестренка. Не спешите, — попытался я посоветовать ей. — Не надо прыгать в пучину только потому, что палубу корабля накрыла первая волна и…
— Нет, Дональд, я полна решимости сделать это. Мысль об этом все время где-то теплилась в моем подсознании. Я даже не представляла себе, насколько сильна была мечта у меня об этом, пока.., о, Дональд!
Она обвила руками мою шею и с силой прижалась ко мне всем телом.
— Дональд! — страстно прошептала она, — мой милый, мой дорогой! Я готова доказать тебе, на что я способна, уже сегодня вечером! Когда Бернис вернется домой, я вытяну из нее всю информацию до последней мелочи об этом убийстве и о всех слухах, обсуждавшихся в отеле. Я выдою ее до последней капли!
Я крепко обнял ее и слегка похлопал по бедрам.
— Славная девчушка! — пробормотал я.
Она глубоко вздохнула, продолжая буквально лежать в моих объятиях. Закрыв глаза, она замерла, и лишь на ее устах блуждала сладострастная улыбка. Я встретился на ее пути в самый ответственный момент ее жизни. В ее душе уже месяцами нарастал психологический кризис и сейчас она, наконец, сделала свой выбор. Она была на седьмом небе от счастья.
Она пообещала, что пожалуется на головную боль и завтра не выйдет на работу; таким образом у нее будут развязаны руки, чтобы помочь мне.
От возбуждения, охватившего ее, она никак не могла унять нервную дрожь.
Было одиннадцать часов вечера, когда я зарегистрировался в одном из номеров турецкой бани, чтобы провести в нем ночь. Я понимал, что полиция могла прочесывать отели, разыскивая меня, но я счел, что они не станут искать меня в турецкой бане.
При регистрации я скрыл свое настоящее имя и адрес.
Глава 7
Я не спеша позавтракал, заказав фруктовый сок, яичницу с ветчиной, кофе и пирожки. Мне хотелось плотно поесть, поскольку я не знал, когда мне придется есть в следующий раз.
Магазин по продаже фотоматериалов “Хэппи Дейз” открылся в девять часов. Я вошел в него в девять часов одну минуту.
Японец, продавший мне фотоаппарат, встретил меня блеском громадных очков в роговой оправе, ослепительной улыбкой и приторной вежливостью.
— Я очень извиняюсь, — с поклоном заявил он, — я — Такахаши Кизаразу. Столько беспокойства. Кто-то выбросил фотобумагу на пол. Должно быть, из пакета, который вы купили. Простите меня, пожалуйста. Очень извиняюсь.
Он кланялся и улыбался, улыбался и кланялся.
— Мы незамедлительно переговорим об этом, — пообещал я, — где ваш партнер?
Такахаши Кизаразу кивнул в сторону японца с ничего не выражавшим лицом, который раскладывал фотоаппараты на витрине.
— Позовите его сюда, — потребовал я. Кизаразу затрещал отрывистыми односложными словами, и к нам подошел другой японец.
Я раскрыл бумажник и показал две небольшие фотографии Эвелин Эллис.
— Вы знаете эту девушку? — спросил я. Японец принялся внимательно рассматривать фотографии, пожалуй, слишком внимательно. Я быстро взглянул на Кизаразу.
— Эти снимки делал я.
— Конечно, это вы делали эти снимки, — подтвердил я, — на обороте фотографий стоит ваше имя и печать вашей фотокомпании. Вы знаете эту девушку?
— Да, конечно, — согласился он, — рекламные снимки. В подсобке магазина у меня есть фотостудия для фотопортретов. Хотите взглянуть?
— Вы знаете эту девушку, — повторил я.
— Да, конечно, — подтвердил Кизаразу, — я знаю ее.
— Вы знаете, где она живет?
— У меня есть ее адрес в моих справочных книжках. А почему вы спрашиваете об этом снимке, пожалуйста?
Я повернулся к его партнеру.
— Когда я покупал в этом магазине фотоаппарат, то у входа стояла молодая женщина. Это она изображена на снимке? — спросил я.
Секунду голова японца оставалась неподвижной. Затем его взгляд скользнул в сторону Такахаши Кизаразу, после чего он отрицательно покачал головой.
— Нет, — заявил он, — на снимке изображена другая девушка.
— Вы знаете ту девушку? Вы встречали ее раньше?
— Очень извиняюсь. Я не знаю. Она рассматривала фотоаппараты, задала вопросы, но ничего не купила.
— Как долго она оставалась здесь после того, как я ушел?
— Вы вышли, и она вышла.
— Сразу же?
— Почти одновременно с вами. Я повернулся к Кизаразу.
— Послушайте, — заявил я, — я пока не знаю всех последствий всего дела, но я намерен их выяснить, чего бы мне это ни стоило. Если вы пытаетесь…
Я увидел, как его взгляд скользнул поверх моего плеча, и его дежурная улыбка, не сходившая с лица, неожиданно превратилась в застывшую ухмылку.
— О'кей, Коротышка, — раздался голос Сержанта Селлерса, — на этом можешь закончить. Я повернулся, чтобы взглянуть на него. Радом с ним стоял еще один мужчина в гражданской одежде. Я понял, что это был сотрудник управления полиции Сан-Франциско.
— О'кей, — продолжал Селлерс, — теперь мы, Дональд, беремся за дело. Ты пойдешь вместе с нами. Тебя хотят видеть в управлении полиции.
— В связи с каким обвинением? — спросил я. — Поначалу это будет обвинение в совершении кражи, — пояснил он, — а закончится обвинением в совершении убийства.
Селлерс повернулся в сторону Кизаразу.
— Что пытался выяснить этот парень? — спросил он.
Кизаразу неопределенно покачал головой. Мужчина, сопровождающий Селлерса, отогнул лацкан своего плаща и показал полицейский значок.
— Давай выкладывай, — приказал он.
— Пытался разузнать о фотографиях модели, — объяснил Кизаразу. Селлерс нахмурился.
— Не пытался ли он заткнуть тебе глотку, чтобы ты не проговорился о том, что произошло, когда он покупал фотоаппарат?
— Что это такое — “заткнуть глотку”?
— Чтобы ты промолчал о том, как он манипулировал с фотобумагой.
— О, фотобумага! — радостно воскликнул Кизаразу, улыбнувшись во весь рот. — Очень интересно!
Его улыбка переросла в хихикание.
— Кто-то под прилавком открыл пакет с фотобумагой, — сообщил он. — Очень интересно! Когда мистер Лэм ушел из магазина, мы нашли на полу фотобумагу — семнадцать листов, глянцевой. Точно такую же бумагу покупал мистер Лэм, когда стоял у прилавка, а я вышел в подсобную комнату за фотоаппаратом.
Кизаразу не переставал кланяться, из-за чего его голова напоминала пробку, подпрыгивавшую на поверхности воды.
— Будь я проклят! — выругался Селлерс. Кизаразу неутомимо кланялся и улыбался. Неожиданно, судя по выражению лица Селлерса, он принял решение.
— О'кей, Бил, — обратился он к своему спутнику, — забирай этого парня в управление и держи его там. А я попытаюсь перетрясти это заведение. Здесь что-то должно быть… ох, уж этот маленький, хитроумный шельмец.
Мужчина, которого Селлерс назвал Билом, со злостью сжал пальцами мои бицепсы.
— О'кей, Лэм, — заявил он, — пошли, — и повел меня к выходу из магазина.
Я вынужден был подчиниться грубой силе, поскольку ничего другого мне не оставалось делать.
Вслед за мной раздался голос Кизаразу, на прощание сказавшего мне:
— Очень сожалею, мистер Лэм, очень сожалею.
Магазин по продаже фотоматериалов “Хэппи Дейз” открылся в девять часов. Я вошел в него в девять часов одну минуту.
Японец, продавший мне фотоаппарат, встретил меня блеском громадных очков в роговой оправе, ослепительной улыбкой и приторной вежливостью.
— Я очень извиняюсь, — с поклоном заявил он, — я — Такахаши Кизаразу. Столько беспокойства. Кто-то выбросил фотобумагу на пол. Должно быть, из пакета, который вы купили. Простите меня, пожалуйста. Очень извиняюсь.
Он кланялся и улыбался, улыбался и кланялся.
— Мы незамедлительно переговорим об этом, — пообещал я, — где ваш партнер?
Такахаши Кизаразу кивнул в сторону японца с ничего не выражавшим лицом, который раскладывал фотоаппараты на витрине.
— Позовите его сюда, — потребовал я. Кизаразу затрещал отрывистыми односложными словами, и к нам подошел другой японец.
Я раскрыл бумажник и показал две небольшие фотографии Эвелин Эллис.
— Вы знаете эту девушку? — спросил я. Японец принялся внимательно рассматривать фотографии, пожалуй, слишком внимательно. Я быстро взглянул на Кизаразу.
— Эти снимки делал я.
— Конечно, это вы делали эти снимки, — подтвердил я, — на обороте фотографий стоит ваше имя и печать вашей фотокомпании. Вы знаете эту девушку?
— Да, конечно, — согласился он, — рекламные снимки. В подсобке магазина у меня есть фотостудия для фотопортретов. Хотите взглянуть?
— Вы знаете эту девушку, — повторил я.
— Да, конечно, — подтвердил Кизаразу, — я знаю ее.
— Вы знаете, где она живет?
— У меня есть ее адрес в моих справочных книжках. А почему вы спрашиваете об этом снимке, пожалуйста?
Я повернулся к его партнеру.
— Когда я покупал в этом магазине фотоаппарат, то у входа стояла молодая женщина. Это она изображена на снимке? — спросил я.
Секунду голова японца оставалась неподвижной. Затем его взгляд скользнул в сторону Такахаши Кизаразу, после чего он отрицательно покачал головой.
— Нет, — заявил он, — на снимке изображена другая девушка.
— Вы знаете ту девушку? Вы встречали ее раньше?
— Очень извиняюсь. Я не знаю. Она рассматривала фотоаппараты, задала вопросы, но ничего не купила.
— Как долго она оставалась здесь после того, как я ушел?
— Вы вышли, и она вышла.
— Сразу же?
— Почти одновременно с вами. Я повернулся к Кизаразу.
— Послушайте, — заявил я, — я пока не знаю всех последствий всего дела, но я намерен их выяснить, чего бы мне это ни стоило. Если вы пытаетесь…
Я увидел, как его взгляд скользнул поверх моего плеча, и его дежурная улыбка, не сходившая с лица, неожиданно превратилась в застывшую ухмылку.
— О'кей, Коротышка, — раздался голос Сержанта Селлерса, — на этом можешь закончить. Я повернулся, чтобы взглянуть на него. Радом с ним стоял еще один мужчина в гражданской одежде. Я понял, что это был сотрудник управления полиции Сан-Франциско.
— О'кей, — продолжал Селлерс, — теперь мы, Дональд, беремся за дело. Ты пойдешь вместе с нами. Тебя хотят видеть в управлении полиции.
— В связи с каким обвинением? — спросил я. — Поначалу это будет обвинение в совершении кражи, — пояснил он, — а закончится обвинением в совершении убийства.
Селлерс повернулся в сторону Кизаразу.
— Что пытался выяснить этот парень? — спросил он.
Кизаразу неопределенно покачал головой. Мужчина, сопровождающий Селлерса, отогнул лацкан своего плаща и показал полицейский значок.
— Давай выкладывай, — приказал он.
— Пытался разузнать о фотографиях модели, — объяснил Кизаразу. Селлерс нахмурился.
— Не пытался ли он заткнуть тебе глотку, чтобы ты не проговорился о том, что произошло, когда он покупал фотоаппарат?
— Что это такое — “заткнуть глотку”?
— Чтобы ты промолчал о том, как он манипулировал с фотобумагой.
— О, фотобумага! — радостно воскликнул Кизаразу, улыбнувшись во весь рот. — Очень интересно!
Его улыбка переросла в хихикание.
— Кто-то под прилавком открыл пакет с фотобумагой, — сообщил он. — Очень интересно! Когда мистер Лэм ушел из магазина, мы нашли на полу фотобумагу — семнадцать листов, глянцевой. Точно такую же бумагу покупал мистер Лэм, когда стоял у прилавка, а я вышел в подсобную комнату за фотоаппаратом.
Кизаразу не переставал кланяться, из-за чего его голова напоминала пробку, подпрыгивавшую на поверхности воды.
— Будь я проклят! — выругался Селлерс. Кизаразу неутомимо кланялся и улыбался. Неожиданно, судя по выражению лица Селлерса, он принял решение.
— О'кей, Бил, — обратился он к своему спутнику, — забирай этого парня в управление и держи его там. А я попытаюсь перетрясти это заведение. Здесь что-то должно быть… ох, уж этот маленький, хитроумный шельмец.
Мужчина, которого Селлерс назвал Билом, со злостью сжал пальцами мои бицепсы.
— О'кей, Лэм, — заявил он, — пошли, — и повел меня к выходу из магазина.
Я вынужден был подчиниться грубой силе, поскольку ничего другого мне не оставалось делать.
Вслед за мной раздался голос Кизаразу, на прощание сказавшего мне:
— Очень сожалею, мистер Лэм, очень сожалею.
Глава 8
В управлении полиции мне пришлось прождать более сорока пяти минут. Наконец, появился Фрэнк Селлерс. После этого меня препроводили в одну из тех унылых комнат, которые так характерны для полицейских заведений.
Старый дубовый стол, пара медных плевательниц, несколько дешевых стульев, да еще плакат с календарем на стене — вот и вся обстановка комнаты. Линолеум на полу выглядел так, словно он кишел гусеницами. На самом деле это были ожоги от брошенных мимо плевательницы окурков.
Мужчина, которого Фрэнк Селлерс называл Биллом, оказался инспектором полиции Гэдсеном Хобартом. Ему не нравилось имя, которым его нарекли при рождении. Все знали об этом и поэтому вежливо называли его Биллом.
Селлерс ногой отшвырнул от стола один из стульев и жестом указал мне на него. Я сел.
Инспектор Хобарт тоже сел.
Фрэнк Селлерс продолжал стоять прямо передо мной. Он смотрел на меня сверху вниз, слегка покачивая при этом головой, словно хотел сказать: “Я всегда знал, что ты, в конце концов, окажешься проходимцем и, бог ты мой, я нисколько этим не разочарован.»
— Ладно, Коротышка, — обратился ко мне Селлерс, — что ты можешь сказать в свое оправдание?
— Ничего.
— Ну что ж, тебе, черт возьми, следует, не теряя времени, что-нибудь придумать, поскольку у нас готово обвинение против тебя, в связи с совершением убийства. Оно настолько обосновано, что даже тебе не удастся отвертеться от него.
Я промолчал.
— Мы не знаем, как ты сделал это, — заявил Селлерс, — но мы знаем, что ты сделал. Ты поменял свой сундук на сундук Стэндли Даунера. Захватив его сундук, ты нашел в нем потайное место и вытащил из него пятьдесят тысяч, может быть, и больше, но пятьдесят тысяч уж точно.
Я не хочу обманывать тебя, сказав, что я точно знаю, что произошло потом. Все, что я знаю, это то, что те пятьдесят тысяч жгли твои руки, как раскаленная плита. Тебе нужно было найти местечко, куда запрятать те деньги. Ты опасался, что кто-нибудь отберет у тебя все эти пятьдесят тысяч до того, как ты покинешь Сан-Франциско. Поэтому ты пошел в магазин по продаже фотоматериалов. Ты купил фотоаппарат, и это стало предлогом для того, чтобы купить и фотобумагу. Ты раскрыл коробку с пакетом фотобумаги и несколько ее листов бросил на пол. Затем вместо тех листов ты вложил в пакет пятьдесят тысяч и попросил Кизаразу отправить твою покупку в твой офис в Лос-Анджелесе. Ты посчитал, что никто не додумается открыть твою коробку с фотобумагой.
Но потом кто-то перехитрил тебя. Это и было слабым местом во всей твоей затее. У тебя не было достаточно времени, чтобы замести свои следы. Поэтому кто-то напал на твой след и уже не отступал от тебя.
Очевидно, тот человек направил за тобой некую даму, которая зашла вслед за тобой в магазин фотоматериалов. Этой парочке удалось потом вскрыть пакет и вытащить деньги, но, возможно, они сделали это еще тогда, когда твой пакет был в магазине, и я не оставлю того япошку вне подозрений, пока не оставлю.
— Насколько я понимаю, — заметил я, — именно из-за всего этого меня и обвиняют в совершении убийства.
— Все это способствует обвинению.
— Вчера, — напомнил я, — вы решили, что с моей стороны это было типичное надувательство и что вся эта сценка в магазине фотоматериалов была сплошным обманом. Что заставило вас изменить свое решение?
— Я скажу, что заставило меня изменить свое решение, — пообещал Селлерс, — мы перекрыли все почтовые отделения здесь, включая экспресс-почту, чтобы выяснить, направлялись ли еще какие-нибудь пакеты в твой адресуй как ты думаешь, что мы выяснили?
— Что же?
— Мы выяснили многое, — заявил Селлерс, — мы выяснили, что ты послал по почте самому себе пакет с книгами и карточками. И знаешь, что мы решили? Мы решили, что эти книги и карточки ты взял из сундука Даунера.
— У вас есть какие-либо доказательства этому? — спросил я.
— Мы подходим к этому, — ответил Селлерс, — не торопи меня. Дай немного времени. Есть еще нечто такое, что мы выяснили, чего ты не знаешь. Мы разыскали столяра-краснодеревщика, которого нанял Даунер, чтобы тот сделал тайник в его сундуке. Эта небольшая информация потрясла тебя, не так ли, Коротышка?
Парень не станет оборудовать тайник в сундуке, если не намерен что-то спрятать в нем. Поэтому мы твердо уверены, что что-то было спрятано в сундуке Даунера. И зная о том, что мы ищем, мы знаем, что было в сундуке — пятьдесят тысяч наличными. Поскольку нам известно, что Даунер заполучил твой сундук, то мы твердо уверены в том, что у тебя оказался сундук Даунера. Те карточки исписаны, вероятно, рукой Даунера. Над этим сейчас работает самый лучший в Калифорнии эксперт по почеркам. Если окажется, что карточки действительно исписаны Даунером, то это напрямую свяжет тебя с Даунером и с исчезнувшим сундуком, это также установит прямую связь между тобой и исчезнувшими пятьюдесятью тысячами долларов и, наконец, между тобой и совершенным убийством.
Я не думаю, что ты намеревался отправиться в Лос-Анджелес с пятьюдесятью тысячами баксов в кармане. Полагаю, что ты планировал заключить сделку со страховой компанией, чтобы получить вознаграждение. Я же говорил тебе, чтобы ты не касался этого дела. Я же предупреждал тебя, что собираюсь сам заняться им, но ты же меня не послушал. Ты решил делать все по-своему. А теперь ты по уши погряз в деле об убийстве Даунера.
Лично я не думаю, что Даунера убил ты. Не думаю, что на это у тебя хватит мужества.
Я собираюсь представить тебе одну возможность — дать тебе еще один шанс. Начинай говорить, выложи все начистоту, расскажи все, как было, и если я посчитаю, что ты рассказал правду, то мы еще подумаем, стоит ли официально предъявлять тебе обвинение в совершении убийства. Я пока считаю, что убийство совершил кто-то другой, но я могу поставить десять против одного, что ты прикарманил пятьдесят тысяч баксов.
Инспектор Хобарт не произносил ни слова. Он сидел, не спуская с меня глаз, следя за каждым моим движением.
— Что если вы на время перестанете считать меня козлом отпущения, — предложил я, — чтобы начать деловой разговор.
— Никто не считает тебя козлом отпущения, — возразил Селлерс, но после многозначительной паузы добавил, — пока.
Полностью проигнорировав его слова, я сказал:
— Вы раскрыли то дело с кражей ста тысяч баксов из бронированного пикапа. Но почему-то у вас на руках оказались только пятьдесят тысяч. Сам грабитель говорит, что вы взяли все сто тысяч. Это ставит вас в опасное положение. Теперь вы стараетесь доказать, что тот парень — лжец, а также то, что вы взяли только пятьдесят тысяч.
Старый дубовый стол, пара медных плевательниц, несколько дешевых стульев, да еще плакат с календарем на стене — вот и вся обстановка комнаты. Линолеум на полу выглядел так, словно он кишел гусеницами. На самом деле это были ожоги от брошенных мимо плевательницы окурков.
Мужчина, которого Фрэнк Селлерс называл Биллом, оказался инспектором полиции Гэдсеном Хобартом. Ему не нравилось имя, которым его нарекли при рождении. Все знали об этом и поэтому вежливо называли его Биллом.
Селлерс ногой отшвырнул от стола один из стульев и жестом указал мне на него. Я сел.
Инспектор Хобарт тоже сел.
Фрэнк Селлерс продолжал стоять прямо передо мной. Он смотрел на меня сверху вниз, слегка покачивая при этом головой, словно хотел сказать: “Я всегда знал, что ты, в конце концов, окажешься проходимцем и, бог ты мой, я нисколько этим не разочарован.»
— Ладно, Коротышка, — обратился ко мне Селлерс, — что ты можешь сказать в свое оправдание?
— Ничего.
— Ну что ж, тебе, черт возьми, следует, не теряя времени, что-нибудь придумать, поскольку у нас готово обвинение против тебя, в связи с совершением убийства. Оно настолько обосновано, что даже тебе не удастся отвертеться от него.
Я промолчал.
— Мы не знаем, как ты сделал это, — заявил Селлерс, — но мы знаем, что ты сделал. Ты поменял свой сундук на сундук Стэндли Даунера. Захватив его сундук, ты нашел в нем потайное место и вытащил из него пятьдесят тысяч, может быть, и больше, но пятьдесят тысяч уж точно.
Я не хочу обманывать тебя, сказав, что я точно знаю, что произошло потом. Все, что я знаю, это то, что те пятьдесят тысяч жгли твои руки, как раскаленная плита. Тебе нужно было найти местечко, куда запрятать те деньги. Ты опасался, что кто-нибудь отберет у тебя все эти пятьдесят тысяч до того, как ты покинешь Сан-Франциско. Поэтому ты пошел в магазин по продаже фотоматериалов. Ты купил фотоаппарат, и это стало предлогом для того, чтобы купить и фотобумагу. Ты раскрыл коробку с пакетом фотобумаги и несколько ее листов бросил на пол. Затем вместо тех листов ты вложил в пакет пятьдесят тысяч и попросил Кизаразу отправить твою покупку в твой офис в Лос-Анджелесе. Ты посчитал, что никто не додумается открыть твою коробку с фотобумагой.
Но потом кто-то перехитрил тебя. Это и было слабым местом во всей твоей затее. У тебя не было достаточно времени, чтобы замести свои следы. Поэтому кто-то напал на твой след и уже не отступал от тебя.
Очевидно, тот человек направил за тобой некую даму, которая зашла вслед за тобой в магазин фотоматериалов. Этой парочке удалось потом вскрыть пакет и вытащить деньги, но, возможно, они сделали это еще тогда, когда твой пакет был в магазине, и я не оставлю того япошку вне подозрений, пока не оставлю.
— Насколько я понимаю, — заметил я, — именно из-за всего этого меня и обвиняют в совершении убийства.
— Все это способствует обвинению.
— Вчера, — напомнил я, — вы решили, что с моей стороны это было типичное надувательство и что вся эта сценка в магазине фотоматериалов была сплошным обманом. Что заставило вас изменить свое решение?
— Я скажу, что заставило меня изменить свое решение, — пообещал Селлерс, — мы перекрыли все почтовые отделения здесь, включая экспресс-почту, чтобы выяснить, направлялись ли еще какие-нибудь пакеты в твой адресуй как ты думаешь, что мы выяснили?
— Что же?
— Мы выяснили многое, — заявил Селлерс, — мы выяснили, что ты послал по почте самому себе пакет с книгами и карточками. И знаешь, что мы решили? Мы решили, что эти книги и карточки ты взял из сундука Даунера.
— У вас есть какие-либо доказательства этому? — спросил я.
— Мы подходим к этому, — ответил Селлерс, — не торопи меня. Дай немного времени. Есть еще нечто такое, что мы выяснили, чего ты не знаешь. Мы разыскали столяра-краснодеревщика, которого нанял Даунер, чтобы тот сделал тайник в его сундуке. Эта небольшая информация потрясла тебя, не так ли, Коротышка?
Парень не станет оборудовать тайник в сундуке, если не намерен что-то спрятать в нем. Поэтому мы твердо уверены, что что-то было спрятано в сундуке Даунера. И зная о том, что мы ищем, мы знаем, что было в сундуке — пятьдесят тысяч наличными. Поскольку нам известно, что Даунер заполучил твой сундук, то мы твердо уверены в том, что у тебя оказался сундук Даунера. Те карточки исписаны, вероятно, рукой Даунера. Над этим сейчас работает самый лучший в Калифорнии эксперт по почеркам. Если окажется, что карточки действительно исписаны Даунером, то это напрямую свяжет тебя с Даунером и с исчезнувшим сундуком, это также установит прямую связь между тобой и исчезнувшими пятьюдесятью тысячами долларов и, наконец, между тобой и совершенным убийством.
Я не думаю, что ты намеревался отправиться в Лос-Анджелес с пятьюдесятью тысячами баксов в кармане. Полагаю, что ты планировал заключить сделку со страховой компанией, чтобы получить вознаграждение. Я же говорил тебе, чтобы ты не касался этого дела. Я же предупреждал тебя, что собираюсь сам заняться им, но ты же меня не послушал. Ты решил делать все по-своему. А теперь ты по уши погряз в деле об убийстве Даунера.
Лично я не думаю, что Даунера убил ты. Не думаю, что на это у тебя хватит мужества.
Я собираюсь представить тебе одну возможность — дать тебе еще один шанс. Начинай говорить, выложи все начистоту, расскажи все, как было, и если я посчитаю, что ты рассказал правду, то мы еще подумаем, стоит ли официально предъявлять тебе обвинение в совершении убийства. Я пока считаю, что убийство совершил кто-то другой, но я могу поставить десять против одного, что ты прикарманил пятьдесят тысяч баксов.
Инспектор Хобарт не произносил ни слова. Он сидел, не спуская с меня глаз, следя за каждым моим движением.
— Что если вы на время перестанете считать меня козлом отпущения, — предложил я, — чтобы начать деловой разговор.
— Никто не считает тебя козлом отпущения, — возразил Селлерс, но после многозначительной паузы добавил, — пока.
Полностью проигнорировав его слова, я сказал:
— Вы раскрыли то дело с кражей ста тысяч баксов из бронированного пикапа. Но почему-то у вас на руках оказались только пятьдесят тысяч. Сам грабитель говорит, что вы взяли все сто тысяч. Это ставит вас в опасное положение. Теперь вы стараетесь доказать, что тот парень — лжец, а также то, что вы взяли только пятьдесят тысяч.