встретились взглядом. Его глаза из красного хрусталя, и за ними я увидела
свет. Его кожа заблестела, на глазах становясь серебряной. На этот раз он
справился сам. - Ты тоже не без слабостей. - Он указал пальцем на мою
руку, в которой я держала чашку.
Рука почернела, покрылась трупными пятнами. Запах разложения ударил
мне в ноздри. Мясо отслаивалось, обнажая белую кость. Смерть неотвратимо
ползла вверх по моей руке. Наверное, я должна была испытать ужас. Но
почувствовала только отвращение.
- Нет, - сказала я. Рука снова стала целой и здоровой. - Нет, -
повторила я, и теперь уже сама превратилась в металл, ярко-серебристый и
неумирающий. Глаза мои стали опалами, платиновые волосы переплелись со
стеклянными цветами. Я увидела свое отражение в полированном гагате его
груди. Я была прекрасна. Может быть, и он увидел свое отражение в моем
хроме, потому что отвернулся.
Он казался таким сильным, но на Кроандхенни, в моем обсидиановом
замке, в этом доме боли и нового рождения, где проходит состязание, все
слишком иллюзорно.
- Киборг, - сказала я ему, - ты проиграл.
- Другие игроки... - начал он.
- Нет. - Я указала на призрака. - Он встанет между тобой и жертвой,
которую ты выберешь. Твой призрак. Твоя вина. Он не позволит тебе. Ты не
позволишь себе.
Киборг избегал моего взгляда.
- Да, - согласился он, и голос его задребезжал металлическими нотами
отчаяния.
- Ты будешь жить вечно.
- Нет. Я буду существовать вечно, а это совсем другое, Мудрая. Я могу
назвать точную температуру любой среды, но я не чувствую тепла или холода.
Я вижу в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазонах, могу заставить свои
датчики пересчитать все поры на твоей коже, но я слеп, потому что не вижу
твоей красоты. Я хочу жизни, настоящей жизни, с неумолимо растущим в ней
семенем смерти, которое только и дарит ей смысл.
- Хорошо, - сказала я, удовлетворенная.
Он опять посмотрел на меня. В металлической сверкающей тюрьме жили
поблекшие, усталые человеческие глаза.
- Хорошо?
- Я сама определяю смысл своей жизни, киборг, и жизнь - это враг
смерти, а не ее источник. Поздравляю. Ты выиграл. И я тоже.
Я встала, протянула руку и, утопив ее в холодной черной груди,
вырвала его кристаллическое сердце. Я подняла сердце над головой, и оно
засияло - все ярче и ярче, и алые лучи ярко высветили холодные мрачные
выси моего разума.
Я открыла глаза.
Нет, не так. Я переключила сенсоры, и зал перемен предстал передо
мной четко и ясно, как никогда. Моя обсидиановая мозаика, черная по
черному, переливалась сотнями оттенков, ни разу не повторяя тонкий
искусный узор. Я сидела в нише на краю чаши. В центральном блюдце
женщина-девочка зашевелилась и распахнула огромные фиолетовые глаза.
Открылась дверь, и они подошли к ней - внимательный Раннар, равнодушный,
пытавшийся скрыть любопытство Хар Дориан и Брейдже, с хихиканием вводившая
игрокам стимуляторы.
- Нет, - сказала я им. Мой голос прозвучал слишком низко, слишком
по-мужски. - Нет, я здесь, - повторила я, изменив тембр.
Их взгляды обжигали, словно удары кнута.
В состязании разумов всегда бывают выигравшие и проигравшие.
Возможно, вмешательство киборга как-то повлияло на расклад, а может
быть, и нет. Может, Игра все равно окончилась бы именно так. Креймур Делун
мертв - вчера вечером его тело отдали трясине. Но толстая юная
потребительница экстазила теперь смотрит осмысленно. Она села на диету и
занялась физическими упражнениями, и когда Хар Дориан отправится в рейд,
он отвезет ее в поместье Делуна на Гулливере.
Ризен Джей жалуется, что ее обманули. Мне кажется, она останется
здесь, у стен замка, в городе проклятых. Несомненно, это излечит ее от
скуки. Гверн пытается заговорить и разрисовывает свои крылья сложными
узорами. Татуированный парнишка бросился со стены замка через несколько
часов после возвращения и разбился об острые обсидиановые шипы далеко
внизу. Падая, он до последней секунды взмахивал руками. Крылья и яростный
взгляд - отнюдь не признак силы.
Новоиспеченная властительница разума начала свое правление. Она
повелела приступить к строительству нового замка - здания из живого дерева
с фундаментом, глубоко утопленным в болото и стенами, увитыми лианами,
цветами и другими живыми растениями.
- Разведутся насекомые, - предостерегла я, - паразиты, жалящие мухи и
древоточцы. А в фундаменте грибки и гниль в стенах. Тебе придется спать
под москитной сеткой. И постоянно убивать, день и ночь. Твой деревянный
дворец будет плавать в испражнениях и останках миллионов крошечных тварей.
Ты станешь причиной миллионов смертей, и через несколько лет призраки
миллионов насекомых будут по ночам заполнять твои залы.
- Тем не менее, - возразила она, - я построю живой и теплый дом, а
твой был холодным и мертвым.
Наверное, каждому свои символы.
И свои страхи.
- Сотри его, - посоветовала она. - Очисти кристаллы, иначе со
временем он поглотит тебя и ты станешь еще одним призраком - узником
машины.
- Стереть? - Я рассмеялась бы, если бы голосовые связки были
рассчитаны на смех. Я вижу ее насквозь. Ее душа вся отражается на этом
нежном личике. Я могу пересчитать все поры ее кожи и зафиксировать любую
вспышку неуверенности в этих фиолетовых глазах. - Ты хочешь сказать:
"Сотри себя!" Кристалл - дом для нас обоих, дитя. Кроме того, я его не
боюсь. Ты не поняла главного. Клерономас был кристаллическим, призрак -
органикой, так что исход был предрешен. У меня все иначе. Я - такой же
кристалл, как и он, и так же вечна.
- Мудрая... - начинает она.
- Неверно, - поправляю ее я. - Ну тогда Сириан, если тебе так
хочется.
- Снова неверно. Зови меня Клерономасом. Кем только не побывала я за
свою долгую жизнь, но вот легендой быть еще не доводилось. В этом что-то
есть. Маленькая девочка смотрит на меня.
- Клерономас - это я, - говорит она высоким удивленным голоском.
- Да, - соглашаюсь я. - И нет. Сегодня мы обе - Клерономас. Мы
прожили одну и ту же жизнь, сохранили те же воспоминания. Но с этого дня
наши пути расходятся. Я - сталь и кристалл, ты - детская плоть. Ты
говорила, что хочешь жизни. Бери ее, она твоя - и все, что с ней связано.
Твое тело молодо и здорово, оно только начинает расцветать, перед тобой
долгие, богатые событиями годы. Сегодня ты еще считаешь себя Клерономасом.
А завтра?
Завтра ты снова научишься страсти и раздвинешь свои ножки Хару
Дориану, и будешь вскрикивать и содрогаться, когда он доведет тебя до
оргазма. Завтра ты родишь детей в крови и боли и будешь смотреть, как они
растут и стареют, как рожают собственных детей и умирают. Завтра ты
проедешь через топи, и обездоленные будут бросать тебе дары, проклинать
тебя и превозносить, они будут на тебя молиться. Завтра прибудут новые
игроки, умоляя о теле, о новом рождении, о единственном шансе, корабли
Хара Дориана приземлятся с новыми призами, и все твои принципы будут снова
и снова перепроверяться и формироваться заново. Завтра Хар, или Джонас,
или Себастьян Кейл решат, что ждали достаточно, ты вкусишь медовое
предательство их поцелуя и, возможно, победишь, а возможно, нет. Никакой
уверенности. Но вот что я обещаю тебе наверняка. В один прекрасный день
после долгих лет жизни (правда, когда они пройдут, то уже не покажутся
долгими) в тебе начнет расти смерть. Семя уже посеяно. Возможно, в этих
маленьких сладостных грудках, которые Раннару так хочется поцеловать,
поселится болезнь; возможно, во сне твое горло перережет тонкая проволока,
или внезапная солнечная вспышка выжжет всю эту планету. Но смерть придет,
и раньше, чем ты думаешь.
- Я знаю. Пусть будет так, - сказала она и улыбнулась. Кажется, она
не кривит душой. - Жизнь и смерть. Я долго существовала без них, М...
Клерономас.
- Ты уже начинаешь забывать, - заметила я. - Каждый день ты будешь
утрачивать все больше воспоминаний. Сегодня помним мы обе. Мы помним
хрустальные пещеры Эриса и первый корабль, на котором служили, помним
морщинки на лице отца. Мы помним, что сказал Томас Чанг, когда команда
решила не возвращаться на Авалон, и слова, которые он произнес, умирая. Мы
помним последнюю женщину, с которой занимались любовью, ее тело и запах,
вкус ее грудей и как она стонала от наших ласк. Она умерла восемьсот лет
назад, но она живет в нашей памяти. И умирает в твоей, ведь правда?
Сегодня ты Клерономас. Но я - тоже он, и я Сириан с Эша, и маленькая
частица меня - это все еще наш призрак, бедняга. Но когда наступит завтра,
я сохраню себя такой, какая есть, а ты... ты будешь властелином разума, а
может, сексорабыней в каком-нибудь благовонном борделе на Симеранге или
ученым на Авалоне, но в любом случае не тем, что ты сейчас.
Она поняла. Она приняла это.
- Значит, ты будешь вечно играть в Игру ума, - сказала она, - и я
никогда не умру.
- Ты умрешь, обязательно умрешь. Бессмертен Клерономас.
- И Сириан с Эша.
- Да.
- И чем ты собираешься заняться? - спросила она.
Я подошла к окну. Здесь на подоконнике стоит стеклянный цветок в
простой деревянной вазе. Его лепестки преломляют свет. Я посмотрела на
ослепительное солнце Кроандхенни, горящее в ясном полуденном небе. Теперь
я могла смотреть прямо на него, могла задержать взгляд на солнечных пятнах
и пылающих языках протуберанцев. Я слегка перенастроила кристаллические
линзы моих глаз, и пустое небо расцвело звездами. Такого обилия звезд я до
сих пор не видела, не представляла себе.
- Чем собираюсь заняться? - переспросила я, глядя на таинственные
звездные россыпи, видимые мне одной. Они напоминали мою обсидиановую
мозаику. - Там миры, которых я еще не видела, - сказала я своей
сестре-близняшке, отцу, дочери, врагу, зеркальному отражению... кем бы она
ни была. - Есть вещи, которых я пока не знаю, и звезды, которых я даже
сейчас не вижу. Чем буду заниматься... Всем. Для начала всем.
Пока я говорила, в открытое окно влетело толстое полосатое насекомое.
Шесть прозрачных крылышек разбивали воздух так быстро, что человеческому
глазу уследить за ними было просто невозможно, а я могла бы сосчитать все
их взмахи. Насекомое на секунду опустилось на стеклянный цветок и, не
найдя ни нектара, ни пыльцы, улетело восвояси. Я проводила его взглядом;
удаляясь, маленькое смертное существо все уменьшалось и уменьшалось, а
когда я наконец напрягла свое зрение до предела, затерялось среди болот и
звезд.
свет. Его кожа заблестела, на глазах становясь серебряной. На этот раз он
справился сам. - Ты тоже не без слабостей. - Он указал пальцем на мою
руку, в которой я держала чашку.
Рука почернела, покрылась трупными пятнами. Запах разложения ударил
мне в ноздри. Мясо отслаивалось, обнажая белую кость. Смерть неотвратимо
ползла вверх по моей руке. Наверное, я должна была испытать ужас. Но
почувствовала только отвращение.
- Нет, - сказала я. Рука снова стала целой и здоровой. - Нет, -
повторила я, и теперь уже сама превратилась в металл, ярко-серебристый и
неумирающий. Глаза мои стали опалами, платиновые волосы переплелись со
стеклянными цветами. Я увидела свое отражение в полированном гагате его
груди. Я была прекрасна. Может быть, и он увидел свое отражение в моем
хроме, потому что отвернулся.
Он казался таким сильным, но на Кроандхенни, в моем обсидиановом
замке, в этом доме боли и нового рождения, где проходит состязание, все
слишком иллюзорно.
- Киборг, - сказала я ему, - ты проиграл.
- Другие игроки... - начал он.
- Нет. - Я указала на призрака. - Он встанет между тобой и жертвой,
которую ты выберешь. Твой призрак. Твоя вина. Он не позволит тебе. Ты не
позволишь себе.
Киборг избегал моего взгляда.
- Да, - согласился он, и голос его задребезжал металлическими нотами
отчаяния.
- Ты будешь жить вечно.
- Нет. Я буду существовать вечно, а это совсем другое, Мудрая. Я могу
назвать точную температуру любой среды, но я не чувствую тепла или холода.
Я вижу в инфракрасном и ультрафиолетовом диапазонах, могу заставить свои
датчики пересчитать все поры на твоей коже, но я слеп, потому что не вижу
твоей красоты. Я хочу жизни, настоящей жизни, с неумолимо растущим в ней
семенем смерти, которое только и дарит ей смысл.
- Хорошо, - сказала я, удовлетворенная.
Он опять посмотрел на меня. В металлической сверкающей тюрьме жили
поблекшие, усталые человеческие глаза.
- Хорошо?
- Я сама определяю смысл своей жизни, киборг, и жизнь - это враг
смерти, а не ее источник. Поздравляю. Ты выиграл. И я тоже.
Я встала, протянула руку и, утопив ее в холодной черной груди,
вырвала его кристаллическое сердце. Я подняла сердце над головой, и оно
засияло - все ярче и ярче, и алые лучи ярко высветили холодные мрачные
выси моего разума.
Я открыла глаза.
Нет, не так. Я переключила сенсоры, и зал перемен предстал передо
мной четко и ясно, как никогда. Моя обсидиановая мозаика, черная по
черному, переливалась сотнями оттенков, ни разу не повторяя тонкий
искусный узор. Я сидела в нише на краю чаши. В центральном блюдце
женщина-девочка зашевелилась и распахнула огромные фиолетовые глаза.
Открылась дверь, и они подошли к ней - внимательный Раннар, равнодушный,
пытавшийся скрыть любопытство Хар Дориан и Брейдже, с хихиканием вводившая
игрокам стимуляторы.
- Нет, - сказала я им. Мой голос прозвучал слишком низко, слишком
по-мужски. - Нет, я здесь, - повторила я, изменив тембр.
Их взгляды обжигали, словно удары кнута.
В состязании разумов всегда бывают выигравшие и проигравшие.
Возможно, вмешательство киборга как-то повлияло на расклад, а может
быть, и нет. Может, Игра все равно окончилась бы именно так. Креймур Делун
мертв - вчера вечером его тело отдали трясине. Но толстая юная
потребительница экстазила теперь смотрит осмысленно. Она села на диету и
занялась физическими упражнениями, и когда Хар Дориан отправится в рейд,
он отвезет ее в поместье Делуна на Гулливере.
Ризен Джей жалуется, что ее обманули. Мне кажется, она останется
здесь, у стен замка, в городе проклятых. Несомненно, это излечит ее от
скуки. Гверн пытается заговорить и разрисовывает свои крылья сложными
узорами. Татуированный парнишка бросился со стены замка через несколько
часов после возвращения и разбился об острые обсидиановые шипы далеко
внизу. Падая, он до последней секунды взмахивал руками. Крылья и яростный
взгляд - отнюдь не признак силы.
Новоиспеченная властительница разума начала свое правление. Она
повелела приступить к строительству нового замка - здания из живого дерева
с фундаментом, глубоко утопленным в болото и стенами, увитыми лианами,
цветами и другими живыми растениями.
- Разведутся насекомые, - предостерегла я, - паразиты, жалящие мухи и
древоточцы. А в фундаменте грибки и гниль в стенах. Тебе придется спать
под москитной сеткой. И постоянно убивать, день и ночь. Твой деревянный
дворец будет плавать в испражнениях и останках миллионов крошечных тварей.
Ты станешь причиной миллионов смертей, и через несколько лет призраки
миллионов насекомых будут по ночам заполнять твои залы.
- Тем не менее, - возразила она, - я построю живой и теплый дом, а
твой был холодным и мертвым.
Наверное, каждому свои символы.
И свои страхи.
- Сотри его, - посоветовала она. - Очисти кристаллы, иначе со
временем он поглотит тебя и ты станешь еще одним призраком - узником
машины.
- Стереть? - Я рассмеялась бы, если бы голосовые связки были
рассчитаны на смех. Я вижу ее насквозь. Ее душа вся отражается на этом
нежном личике. Я могу пересчитать все поры ее кожи и зафиксировать любую
вспышку неуверенности в этих фиолетовых глазах. - Ты хочешь сказать:
"Сотри себя!" Кристалл - дом для нас обоих, дитя. Кроме того, я его не
боюсь. Ты не поняла главного. Клерономас был кристаллическим, призрак -
органикой, так что исход был предрешен. У меня все иначе. Я - такой же
кристалл, как и он, и так же вечна.
- Мудрая... - начинает она.
- Неверно, - поправляю ее я. - Ну тогда Сириан, если тебе так
хочется.
- Снова неверно. Зови меня Клерономасом. Кем только не побывала я за
свою долгую жизнь, но вот легендой быть еще не доводилось. В этом что-то
есть. Маленькая девочка смотрит на меня.
- Клерономас - это я, - говорит она высоким удивленным голоском.
- Да, - соглашаюсь я. - И нет. Сегодня мы обе - Клерономас. Мы
прожили одну и ту же жизнь, сохранили те же воспоминания. Но с этого дня
наши пути расходятся. Я - сталь и кристалл, ты - детская плоть. Ты
говорила, что хочешь жизни. Бери ее, она твоя - и все, что с ней связано.
Твое тело молодо и здорово, оно только начинает расцветать, перед тобой
долгие, богатые событиями годы. Сегодня ты еще считаешь себя Клерономасом.
А завтра?
Завтра ты снова научишься страсти и раздвинешь свои ножки Хару
Дориану, и будешь вскрикивать и содрогаться, когда он доведет тебя до
оргазма. Завтра ты родишь детей в крови и боли и будешь смотреть, как они
растут и стареют, как рожают собственных детей и умирают. Завтра ты
проедешь через топи, и обездоленные будут бросать тебе дары, проклинать
тебя и превозносить, они будут на тебя молиться. Завтра прибудут новые
игроки, умоляя о теле, о новом рождении, о единственном шансе, корабли
Хара Дориана приземлятся с новыми призами, и все твои принципы будут снова
и снова перепроверяться и формироваться заново. Завтра Хар, или Джонас,
или Себастьян Кейл решат, что ждали достаточно, ты вкусишь медовое
предательство их поцелуя и, возможно, победишь, а возможно, нет. Никакой
уверенности. Но вот что я обещаю тебе наверняка. В один прекрасный день
после долгих лет жизни (правда, когда они пройдут, то уже не покажутся
долгими) в тебе начнет расти смерть. Семя уже посеяно. Возможно, в этих
маленьких сладостных грудках, которые Раннару так хочется поцеловать,
поселится болезнь; возможно, во сне твое горло перережет тонкая проволока,
или внезапная солнечная вспышка выжжет всю эту планету. Но смерть придет,
и раньше, чем ты думаешь.
- Я знаю. Пусть будет так, - сказала она и улыбнулась. Кажется, она
не кривит душой. - Жизнь и смерть. Я долго существовала без них, М...
Клерономас.
- Ты уже начинаешь забывать, - заметила я. - Каждый день ты будешь
утрачивать все больше воспоминаний. Сегодня помним мы обе. Мы помним
хрустальные пещеры Эриса и первый корабль, на котором служили, помним
морщинки на лице отца. Мы помним, что сказал Томас Чанг, когда команда
решила не возвращаться на Авалон, и слова, которые он произнес, умирая. Мы
помним последнюю женщину, с которой занимались любовью, ее тело и запах,
вкус ее грудей и как она стонала от наших ласк. Она умерла восемьсот лет
назад, но она живет в нашей памяти. И умирает в твоей, ведь правда?
Сегодня ты Клерономас. Но я - тоже он, и я Сириан с Эша, и маленькая
частица меня - это все еще наш призрак, бедняга. Но когда наступит завтра,
я сохраню себя такой, какая есть, а ты... ты будешь властелином разума, а
может, сексорабыней в каком-нибудь благовонном борделе на Симеранге или
ученым на Авалоне, но в любом случае не тем, что ты сейчас.
Она поняла. Она приняла это.
- Значит, ты будешь вечно играть в Игру ума, - сказала она, - и я
никогда не умру.
- Ты умрешь, обязательно умрешь. Бессмертен Клерономас.
- И Сириан с Эша.
- Да.
- И чем ты собираешься заняться? - спросила она.
Я подошла к окну. Здесь на подоконнике стоит стеклянный цветок в
простой деревянной вазе. Его лепестки преломляют свет. Я посмотрела на
ослепительное солнце Кроандхенни, горящее в ясном полуденном небе. Теперь
я могла смотреть прямо на него, могла задержать взгляд на солнечных пятнах
и пылающих языках протуберанцев. Я слегка перенастроила кристаллические
линзы моих глаз, и пустое небо расцвело звездами. Такого обилия звезд я до
сих пор не видела, не представляла себе.
- Чем собираюсь заняться? - переспросила я, глядя на таинственные
звездные россыпи, видимые мне одной. Они напоминали мою обсидиановую
мозаику. - Там миры, которых я еще не видела, - сказала я своей
сестре-близняшке, отцу, дочери, врагу, зеркальному отражению... кем бы она
ни была. - Есть вещи, которых я пока не знаю, и звезды, которых я даже
сейчас не вижу. Чем буду заниматься... Всем. Для начала всем.
Пока я говорила, в открытое окно влетело толстое полосатое насекомое.
Шесть прозрачных крылышек разбивали воздух так быстро, что человеческому
глазу уследить за ними было просто невозможно, а я могла бы сосчитать все
их взмахи. Насекомое на секунду опустилось на стеклянный цветок и, не
найдя ни нектара, ни пыльцы, улетело восвояси. Я проводила его взглядом;
удаляясь, маленькое смертное существо все уменьшалось и уменьшалось, а
когда я наконец напрягла свое зрение до предела, затерялось среди болот и
звезд.