Страница:
В шатре султан взял ребенка на руки и начал разглядывать его с заметным удовольствием. Мальчик засмеялся и схватил его за бороду. Падишах с улыбкой поцеловал малыша.
Вельможи вздохнули с облегчением. Да неужто это и есть кровавый Сулейман? Ведь это добродушный отец семейства! Взгляд его чист, улыбка дружелюбна. Вот ребенок потянулся за алмазной звездой, сверкавшей на тюрбане. Султан отдал ему звезду.
— На, поиграй ею! Сразу видно, что ты королем родился.
Балинт и Гергей поняли, что он говорит.
Султан обернулся к своим сыновьям.
— Поцелуйте маленького венгерского короля!
Сыновья султана, улыбаясь, поцеловали малыша, тот весело засмеялся.
— Примете вы его своим братом? — спросил султан.
— Конечно, — ответил Селим. — Ведь этот ребенок так мил, будто в Стамбуле родился.
Гергей оглядел шатер. Что за роскошные синие шелка! А на полу плотные узорчатые синие ковры. В стене шатра круглые окна без стекол. В одно из них султану виден остров Маргит. Внизу, возле стенки шатра, разложены большие подушки для сидения.
В шатре не было никого, кроме трех венгерских вельмож: монаха Дердя, Вербеци и Балинта Терека, да еще няни и Гергея, которого по роскошному наряду придверник мог принять за пажа самого короля. Тут же стояли и сыновья султана, двое пашей и толмач.
Султан вернул младенца-короля няне, но, продолжая им любоваться, похлопывал его по щечкам, гладил головку.
— Какой красивый, здоровенький! — приговаривал он.
А толмач так разъяснял его слова по-латыни:
— Милостивый султан соизволил сказать, что ребенок очарователен, как ангелочек, и цветет, как распустившаяся на заре восточная роза.
— Я рад, что повидал его, — заговорил снова султан. — Везите малыша обратно к королеве. Передайте, что я заменю ему отца и сабля моя будет охранять маленького короля и его страну во веки веков.
— Его величество так рад, — объяснял толмач, — словно видит собственного своего ребенка. Он усыновляет его и простирает над ним могучие крылья своей власти, господствующей над всем миром. Передайте это ее величеству королеве, а также передайте ей самый благосклонный привет падишаха.
Султан вытащил из кармана кошелек вишневого шелка и милостиво сунул его в карман няньки. Потом он снова поцеловал ребенка и ласково помахал ему рукой.
Это был знак того, что султан считает свое желание выполненным и гости могут удалиться.
Все с облегчением вздохнули. Нянька чуть не бегом унесла ребенка.
Вельможи вышли из шатра. Паши любезно взяли их под руки.
— Нынешний вечер вы гости его величества султана: поужинайте вместе с нами. Пусть вернется и та часть свиты, которая повезет короля обратно. Стол уже накрыт.
— Вас ждут кипрские вина, — любезно произнес молодой чернобородый паша.
— Нынче и нам дозволено чокнуться, — весело прибавил другой молодой паша, рыжий и с таким веснушчатым лицом, будто его засидели все лагерные мухи. Даже выделанная в форме морской раковины прекрасная пряжка и страусовое перо на тюрбане и те не красили его.
— Проводи короля домой, — сказал Балинт Терек, обернувшись к Гергею, и исчез в шатре под руку с одним из пашей.
Солнце уже село за будайские горы, и в небе багряным огнем горели облака.
Маленького короля снова водворили в экипаж. Правой ручкой он помахал пашам, венгерским вельможам, и позолоченный экипаж покатил меж двух рядов бурно приветствовавших его солдат в Будайскую крепость.
Вельможи вздохнули с облегчением. Да неужто это и есть кровавый Сулейман? Ведь это добродушный отец семейства! Взгляд его чист, улыбка дружелюбна. Вот ребенок потянулся за алмазной звездой, сверкавшей на тюрбане. Султан отдал ему звезду.
— На, поиграй ею! Сразу видно, что ты королем родился.
Балинт и Гергей поняли, что он говорит.
Султан обернулся к своим сыновьям.
— Поцелуйте маленького венгерского короля!
Сыновья султана, улыбаясь, поцеловали малыша, тот весело засмеялся.
— Примете вы его своим братом? — спросил султан.
— Конечно, — ответил Селим. — Ведь этот ребенок так мил, будто в Стамбуле родился.
Гергей оглядел шатер. Что за роскошные синие шелка! А на полу плотные узорчатые синие ковры. В стене шатра круглые окна без стекол. В одно из них султану виден остров Маргит. Внизу, возле стенки шатра, разложены большие подушки для сидения.
В шатре не было никого, кроме трех венгерских вельмож: монаха Дердя, Вербеци и Балинта Терека, да еще няни и Гергея, которого по роскошному наряду придверник мог принять за пажа самого короля. Тут же стояли и сыновья султана, двое пашей и толмач.
Султан вернул младенца-короля няне, но, продолжая им любоваться, похлопывал его по щечкам, гладил головку.
— Какой красивый, здоровенький! — приговаривал он.
А толмач так разъяснял его слова по-латыни:
— Милостивый султан соизволил сказать, что ребенок очарователен, как ангелочек, и цветет, как распустившаяся на заре восточная роза.
— Я рад, что повидал его, — заговорил снова султан. — Везите малыша обратно к королеве. Передайте, что я заменю ему отца и сабля моя будет охранять маленького короля и его страну во веки веков.
— Его величество так рад, — объяснял толмач, — словно видит собственного своего ребенка. Он усыновляет его и простирает над ним могучие крылья своей власти, господствующей над всем миром. Передайте это ее величеству королеве, а также передайте ей самый благосклонный привет падишаха.
Султан вытащил из кармана кошелек вишневого шелка и милостиво сунул его в карман няньки. Потом он снова поцеловал ребенка и ласково помахал ему рукой.
Это был знак того, что султан считает свое желание выполненным и гости могут удалиться.
Все с облегчением вздохнули. Нянька чуть не бегом унесла ребенка.
Вельможи вышли из шатра. Паши любезно взяли их под руки.
— Нынешний вечер вы гости его величества султана: поужинайте вместе с нами. Пусть вернется и та часть свиты, которая повезет короля обратно. Стол уже накрыт.
— Вас ждут кипрские вина, — любезно произнес молодой чернобородый паша.
— Нынче и нам дозволено чокнуться, — весело прибавил другой молодой паша, рыжий и с таким веснушчатым лицом, будто его засидели все лагерные мухи. Даже выделанная в форме морской раковины прекрасная пряжка и страусовое перо на тюрбане и те не красили его.
— Проводи короля домой, — сказал Балинт Терек, обернувшись к Гергею, и исчез в шатре под руку с одним из пашей.
Солнце уже село за будайские горы, и в небе багряным огнем горели облака.
Маленького короля снова водворили в экипаж. Правой ручкой он помахал пашам, венгерским вельможам, и позолоченный экипаж покатил меж двух рядов бурно приветствовавших его солдат в Будайскую крепость.
20
Гергей поскакал вслед за экипажем.
Цецеи вместе со стариками ехал впереди, молодежь — сзади.
— А турки-то, оказывается, не такие уж дикари, — весело болтали они меж собой. — Они и вправду уважают венгров. Немцы куда подлее!
Гергей скакал позади Золтаи и Мекчеи, рядом с рыжеватым толстым юношей, которому он представился еще в начале поездки.
— Дружище Фюрьеш, — сказал Гергей своему рыжему соседу, почтительно глядя на него, — я только сегодня попал в Буду и ни с кем еще не знаком.
— А что тебе, братец? С удовольствием дам, сколько смогу.
Он решил, что Гергею нужны деньги.
— В полночь у меня должна состояться одна встреча. На площади Сент-Дердь…
Фюрьеш спросил, улыбаясь:
— Какая встреча?
Он решил, что у Гергея на площади Сент-Дердь назначено любовное свидание.
Встряхнув рыжеватыми волосами, Фюрьеш весело взглянул на Гергея и воскликнул:
— Ах, вон оно что!..
— Встреча-то как раз не из веселых, — мотнул головой Гергей, — но и не очень серьезная.
— Одним словом, тут замешано сердце?
— Нет, сабля.
Фюрьеш вытаращил глаза.
— Уж не драться ли ты вздумал?
— Драться.
— С кем же?
Гергей указал на Мекчеи, который скакал впереди них в зеленой атласной одежде.
Фюрьеш опять посмотрел на Гергея и уже серьезно спросил:
— С Мекчеи?
— Да.
— Имей в виду, что он сорвиголова.
— Да ведь и я тоже не ягненок.
— Он уже и немцев рубал.
— А я его самого зарублю!
— Ты хорошо владеешь саблей?
— Семи лет начал.
— Ну, это кое-что обещает.
Фюрьеш пощупал мышцы на руке Гергея, покачал головой.
— Лучше всего тебе попросить у него прощенья.
— Мне?..
Фюрьеш тревожно покачал головой.
— Он одолеет тебя.
— Меня?.. — И, выпятив грудь, Гергей взглянул на скакавшего впереди Мекчеи. Потом снова обернулся к Фюрьешу: — Ты будешь моим секундантом, дружище?
Пожав плечами, Фюрьеш сказал:
— Если только секундантом, то с удовольствием. Но ежели какая беда случится…
— А что может случиться? В худшем случае он кольнет меня. Но ведь и я в долгу не останусь.
— Как бы там ни было, но вместо тебя я драться не стану.
Вдруг в передних рядах поднялись шум и суета. Потом раздались дикие крики, заметались кони. У всех точно шею свело: люди уставились на крепость.
Посмотрел на крепость и Гергей.
На воротах Буды развевались три огромных флага с конскими хвостами. Бунчуки были водружены и на церквах и на башнях. А в воротах крепости вместо венгров стояли турки с алебардами.
— Пропала Буда! — крикнул кто-то замогильным голосом.
И как ветер сотрясает деревья, так потряс этот вопль венгров.
Это закричал Цецеи.
Все побледнели, но никто не отозвался. И молчание стало гробовым, когда на колокольне храма Богородицы муэдзин[29] завел пронзительным голосом:
Аллаху акбар… Ашшарду анна ле иллахи иллаллах
[30].
Гергей и часть отряда галопом поскакали обратно, в турецкий стан.
— Где вельможи? Вельможи! Венгерские вельможи! Произошло вопиющее злодеяние!
Но неподалеку от султанского шатра им преградили путь бостанджи в красных шапках.
— Назад! Сюда нельзя!
— Мы должны войти! — заорал Мекчеи, задыхаясь от гнева. — Или вызовите наших господ.
Вместо ответа бостанджи приставили им к груди пики.
Турецкий лагерь весело гомонил. Отовсюду слышались звуки рожков и чинчей.
Гергей крикнул по-турецки:
— Вызовите на одно словечко господина Балинта Терека!
— Нельзя! — рассмеялись в ответ бостанджи.
Венгры стояли в нерешительности.
— Вельможи! — крикнул один коренастый венгр. — Выходите! Беда!
Никакого ответа.
Гергей поехал в обход. Взобравшись на холм, где стояли сипахи, он надеялся оттуда проникнуть к загостившимся венгерским вельможам.
Возле одного из шатров его окликнул кто-то по-венгерски:
— Это ты, Гергей?
Гергей узнал Мартонфалваи.
Тот сидел перед шатром сипахи и вместе с двумя турками уплетал дыню.
— Тебе чего здесь надо? — спросил Мартонфалваи.
— Я хочу попасть к нашему господину.
— К нему сейчас не попадешь. Иди сюда, угощайся вместе с нами.
Мартонфалваи отрезал кусок дыни и протянул его Гергею. Гергей замотал головой.
— Да иди же! — подбодрял его Мартонфалваи. — Эти турки — добрые мои друзья. Потом, когда зажгут факелы, мы тоже спустимся в лощинку и найдем господина.
— Ходи сюда, брат маджар! — весело пригласил его один из сипахи — дородный и плечистый смуглый турок.
— Не могу, — ответил юноша угрюмо и поехал дальше.
Он спустился между рядами шатров туда, где стояли пушкари, охотники, янычары, и опять очутился возле шатра султана.
Но и с этой стороны шатер окружали бостанджи. Отсюда ему тоже не попасть к Балинту Тереку!
А венгерские юноши все еще стояли на том же месте и звали своих господ. Из большого шатра доносилась турецкая музыка: бренчали стальные струны цитр, рокотали кобзы и визжали дудки.
— Негодяи! — крикнул Мекчеи, заскрежетав зубами.
Фюрьеш чуть не заплакал от злости.
— Останься мой господин в крепости, никогда бы этого не произошло!
Он был пажом монаха Дердя и считал его всемогущим.
Как только музыка замолкла, все снова закричали в один голос:
— Эй, господа! Выходите! Турки взяли Буду!
Но никто не вышел. Небо заволоклось тучами. Полил дождь — и лил с полчаса. Черные тучи мчались к востоку, точно бегущее войско.
Наконец в полночь показались господа. Веселые, заломив на затылок шапки, теснились они у выхода из шатра. Извиваясь двойной огненной змеей, до самых ворот Буды им освещал дорогу длинный строй факельщиков. Воздух, посвежевший после дождя, наполнился дымом и чадом смоляных факелов.
Уже и Мартонфалваи подошел к шатру. Бостанджи позволили венграм, стоявшим снаружи, сойтись с теми, кто был в шатре.
Мартонфалваи вызывал конюхов по именам. Вельможи по очереди садились на коней.
При свете факелов было видно, как мрачнели и бледнели раскрасневшиеся лица.
Монах Дердь в белом своем одеянии походил на призрак.
— Не плачь! — накинулся он на скакавшего рядом Фюрьеша. — Не хватало еще, чтобы они видели, как мы плачем!
Поодиночке, по двое, по трое мчались вельможи к Буде по дороге, освещенной факелами.
Гергей все еще не видел Балинта Терека.
Мартонфалваи стоял рядом с ним и тоже тревожно смотрел на дверь шатра, откуда тянулась полоса красноватого света.
Последним из вельмож вышел, вернее — вывалился, шатаясь, Подманицки. Его поддерживали два турецких офицера и даже подсадили на коня.
Потом показались несколько пестро разряженных слуг — сарацинов. И больше никого.
Полог палатки опустился, закрыл собой красноватый свет.
— А вы чего здесь ждете? — любезно спросил их пузатый турок со страусовым пером на тюрбане.
— Ждем нашего господина Балинта Терека.
— А разве он еще не уехал?
— Нет.
— Стало быть, наш милостивый падишах беседует с ним.
— Мы подождем его, — сказал Мартонфалваи.
Турок пожал плечами и ушел.
— Я больше не могу ждать, — забеспокоился Гергей. — В полночь я должен быть в Буде.
— Так что ж, братишка, — дружелюбно сказал Мартонфалваи, — поезжай и, если найдешь в моей постели турка, вышвырни его вон.
Он сказал это в шутку, но Гергею было не до смеха. Он попрощался с Мартонфалваи и поскакал в гору.
Луна выплыла из-за туч и осветила будайскую дорогу.
Турки, стоявшие с пиками у ворот, даже не взглянули на Гергея. Поодиночке люди могли еще свободно входить и выходить из крепости. Кто знает, что будет завтра! Не выгонят ли вовсе венгров из Буды?
Внутри крепости конь перешел с рыси на галоп. Гергей увидел, что возле домов тоже стоят янычары с пиками — перед каждым домом по янычару. На всех башнях болтались бунчуки, увенчанные полумесяцем, только на храме Богородицы еще уцелел позолоченный крест.
Гергей доехал до площади Сент-Дердь и, к великому своему удивлению, никого там не увидел.
Он объехал кругом и бассейн и пушки — никого, кроме турка с пикой, как видно, караулившего орудия.
Гергей сошел с коня и привязал его к колесу пушки.
— Ты чего здесь делаешь? — заорал на него турок.
— Жду, — ответил Гергей по-турецки. — Уж не боишься ли ты, что я твою пушку суну себе в карман?
— Ну, ну… — благодушно сказал топчу. — Ты, стало быть, турок?
— Не удостоился еще такого счастья.
— Тогда ступай домой.
— Но сегодня у меня решается здесь вопрос чести. Потерпи немного, прошу тебя.
Турок наставил на него пику.
— Прочь отсюда!
Гергей отвязал коня и вскочил в седло.
Кто-то бежал со стороны Фейерварских ворот. Гергей узнал Фюрьеша. Его рыжеватые волосы почти светились в темноте.
Гергей подъехал к нему.
— Мекчеи ждет тебя в доме Балинта Терека, — проговорил Фюрьеш, запыхавшись. — Пойдем, а то янычары не разрешают разговаривать на улице.
Гергей сошел с коня.
— Как же произошла эта подлость? — спросил он.
Фюрьеш пожал плечами.
— Они все проделали хитро, коварно, по-басурмански. Пока мы с малюткой-королем были в лагере, янычары пробрались поодиночке в крепость и прикинулись, будто интересуются нашими постройками. Ходили, глазели. И набиралось их все больше и больше. Когда же они заполнили все улицы, затрубила труба — янычары выхватили оружие и всех загнали в дома.
— Сущие дьяволы!
— Этак-то просто крепости занимать.
— Мой господин заранее говорил…
Окна дворца были открыты, в покоях горел свет. Из окна на втором этаже высунулись две головы.
Как раз в это время у ворот сменялась стража, и огромного роста янычар загородил вход.
— Вам что? — небрежно спросил он по-венгерски.
— Мы здешние, — ответил резко Гергей.
— Только что пришел приказ, — сказал турок, — кого угодно выпускать и никого не впускать.
— Я здешний, живу в этом доме. Я из домочадцев Балинта Терека.
— Тогда, сынок, езжай домой, в Сигетвар, — насмешливо посоветовал турок.
Глаза Гергея округлились.
— Впусти! — крикнул он и хлопнул по рукояти сабли.
Турок выхватил саблю из ножен.
— Ах ты, песий сын! А ну, убирайся отсюда!
Гергей отпустил повод коня и тоже выхватил саблю, надеясь, очевидно, на то, что он не один.
Сабля турка сверкнула над головой Гергея.
Но Гергей отбил удар, сабля его высекла искру в темноте, и, тут же подавшись вперед, он вонзил клинок в янычара.
— Аллах! — взревел великан.
И слова его потонули в хрипе. Он откачнулся к стене. За спиной его, треща, посыпалась штукатурка.
С верхнего этажа дворца раздался крик:
— Всади в него еще раз!
Гергей по самую рукоятку всадил саблю в грудь янычара.
Он с изумлением вытаращил глаза, увидев, что великан мешком упал у стены и выронил из рук саблю.
Гергей оглянулся, ища Фюрьеша. Но тот бежал, бежал без оглядки к королевскому дворцу.
Вместо Фюрьеша с противоположной стороны улицы неслись на помощь товарищу три янычара в высоких колпаках.
— Вай башина ибн элкелб![31]
Юноша увидел, что времени терять нельзя. Он подскочил к воротам, открыл их и мигом задвинул изнутри засов.
Взволнованный стычкой, он сделал дрожащими ногами еще несколько шагов, потом, услышав, что кто-то, громыхая, спускается по деревянной лестнице, сел на скамью под воротами.
Это шел Золтаи с саблей в руке, а вслед за ним Мекчеи, тоже с обнаженной саблей. Они увидели Гергея. Горевший под воротами фонарь осветил их изумленные лица.
— Так ты уже здесь? — спросил Золтаи, широко раскрыв глаза. — Не ранен?
Гергей покачал головой: не ранен.
— Ты заколол турка?
Гергей кивнул головой.
— Дай я прижму тебя к груди, ты ведь маленький герой! — воскликнул Золтаи с воодушевлением. — Ты превосходно отразил его удар! — И он обнял Гергея.
Снаружи забарабанили в ворота.
— Откройте, собаки, не то мы спалим вас дотла!
— Надо бежать, — сказал Мекчеи. — Собрались янычары! Но прежде, дружище, дай мне руку. И не сердись, что я тебя обидел.
Гергей протянул руку. Он был ошеломлен, не знал даже, что с ним творится. Молча позволил он протащить себя по двору, потом вверх по лестнице, в какую-то темную комнату. И очнулся только тогда, когда юноши сплели из ремней и простынь веревку. Мекчеи предложил ему спуститься первому.
Там, внизу, в залитой лунным светом глубине, он увидел королевский огород.
Цецеи вместе со стариками ехал впереди, молодежь — сзади.
— А турки-то, оказывается, не такие уж дикари, — весело болтали они меж собой. — Они и вправду уважают венгров. Немцы куда подлее!
Гергей скакал позади Золтаи и Мекчеи, рядом с рыжеватым толстым юношей, которому он представился еще в начале поездки.
— Дружище Фюрьеш, — сказал Гергей своему рыжему соседу, почтительно глядя на него, — я только сегодня попал в Буду и ни с кем еще не знаком.
— А что тебе, братец? С удовольствием дам, сколько смогу.
Он решил, что Гергею нужны деньги.
— В полночь у меня должна состояться одна встреча. На площади Сент-Дердь…
Фюрьеш спросил, улыбаясь:
— Какая встреча?
Он решил, что у Гергея на площади Сент-Дердь назначено любовное свидание.
Встряхнув рыжеватыми волосами, Фюрьеш весело взглянул на Гергея и воскликнул:
— Ах, вон оно что!..
— Встреча-то как раз не из веселых, — мотнул головой Гергей, — но и не очень серьезная.
— Одним словом, тут замешано сердце?
— Нет, сабля.
Фюрьеш вытаращил глаза.
— Уж не драться ли ты вздумал?
— Драться.
— С кем же?
Гергей указал на Мекчеи, который скакал впереди них в зеленой атласной одежде.
Фюрьеш опять посмотрел на Гергея и уже серьезно спросил:
— С Мекчеи?
— Да.
— Имей в виду, что он сорвиголова.
— Да ведь и я тоже не ягненок.
— Он уже и немцев рубал.
— А я его самого зарублю!
— Ты хорошо владеешь саблей?
— Семи лет начал.
— Ну, это кое-что обещает.
Фюрьеш пощупал мышцы на руке Гергея, покачал головой.
— Лучше всего тебе попросить у него прощенья.
— Мне?..
Фюрьеш тревожно покачал головой.
— Он одолеет тебя.
— Меня?.. — И, выпятив грудь, Гергей взглянул на скакавшего впереди Мекчеи. Потом снова обернулся к Фюрьешу: — Ты будешь моим секундантом, дружище?
Пожав плечами, Фюрьеш сказал:
— Если только секундантом, то с удовольствием. Но ежели какая беда случится…
— А что может случиться? В худшем случае он кольнет меня. Но ведь и я в долгу не останусь.
— Как бы там ни было, но вместо тебя я драться не стану.
Вдруг в передних рядах поднялись шум и суета. Потом раздались дикие крики, заметались кони. У всех точно шею свело: люди уставились на крепость.
Посмотрел на крепость и Гергей.
На воротах Буды развевались три огромных флага с конскими хвостами. Бунчуки были водружены и на церквах и на башнях. А в воротах крепости вместо венгров стояли турки с алебардами.
— Пропала Буда! — крикнул кто-то замогильным голосом.
И как ветер сотрясает деревья, так потряс этот вопль венгров.
Это закричал Цецеи.
Все побледнели, но никто не отозвался. И молчание стало гробовым, когда на колокольне храма Богородицы муэдзин[29] завел пронзительным голосом:
Аллаху акбар… Ашшарду анна ле иллахи иллаллах
[30].
Гергей и часть отряда галопом поскакали обратно, в турецкий стан.
— Где вельможи? Вельможи! Венгерские вельможи! Произошло вопиющее злодеяние!
Но неподалеку от султанского шатра им преградили путь бостанджи в красных шапках.
— Назад! Сюда нельзя!
— Мы должны войти! — заорал Мекчеи, задыхаясь от гнева. — Или вызовите наших господ.
Вместо ответа бостанджи приставили им к груди пики.
Турецкий лагерь весело гомонил. Отовсюду слышались звуки рожков и чинчей.
Гергей крикнул по-турецки:
— Вызовите на одно словечко господина Балинта Терека!
— Нельзя! — рассмеялись в ответ бостанджи.
Венгры стояли в нерешительности.
— Вельможи! — крикнул один коренастый венгр. — Выходите! Беда!
Никакого ответа.
Гергей поехал в обход. Взобравшись на холм, где стояли сипахи, он надеялся оттуда проникнуть к загостившимся венгерским вельможам.
Возле одного из шатров его окликнул кто-то по-венгерски:
— Это ты, Гергей?
Гергей узнал Мартонфалваи.
Тот сидел перед шатром сипахи и вместе с двумя турками уплетал дыню.
— Тебе чего здесь надо? — спросил Мартонфалваи.
— Я хочу попасть к нашему господину.
— К нему сейчас не попадешь. Иди сюда, угощайся вместе с нами.
Мартонфалваи отрезал кусок дыни и протянул его Гергею. Гергей замотал головой.
— Да иди же! — подбодрял его Мартонфалваи. — Эти турки — добрые мои друзья. Потом, когда зажгут факелы, мы тоже спустимся в лощинку и найдем господина.
— Ходи сюда, брат маджар! — весело пригласил его один из сипахи — дородный и плечистый смуглый турок.
— Не могу, — ответил юноша угрюмо и поехал дальше.
Он спустился между рядами шатров туда, где стояли пушкари, охотники, янычары, и опять очутился возле шатра султана.
Но и с этой стороны шатер окружали бостанджи. Отсюда ему тоже не попасть к Балинту Тереку!
А венгерские юноши все еще стояли на том же месте и звали своих господ. Из большого шатра доносилась турецкая музыка: бренчали стальные струны цитр, рокотали кобзы и визжали дудки.
— Негодяи! — крикнул Мекчеи, заскрежетав зубами.
Фюрьеш чуть не заплакал от злости.
— Останься мой господин в крепости, никогда бы этого не произошло!
Он был пажом монаха Дердя и считал его всемогущим.
Как только музыка замолкла, все снова закричали в один голос:
— Эй, господа! Выходите! Турки взяли Буду!
Но никто не вышел. Небо заволоклось тучами. Полил дождь — и лил с полчаса. Черные тучи мчались к востоку, точно бегущее войско.
Наконец в полночь показались господа. Веселые, заломив на затылок шапки, теснились они у выхода из шатра. Извиваясь двойной огненной змеей, до самых ворот Буды им освещал дорогу длинный строй факельщиков. Воздух, посвежевший после дождя, наполнился дымом и чадом смоляных факелов.
Уже и Мартонфалваи подошел к шатру. Бостанджи позволили венграм, стоявшим снаружи, сойтись с теми, кто был в шатре.
Мартонфалваи вызывал конюхов по именам. Вельможи по очереди садились на коней.
При свете факелов было видно, как мрачнели и бледнели раскрасневшиеся лица.
Монах Дердь в белом своем одеянии походил на призрак.
— Не плачь! — накинулся он на скакавшего рядом Фюрьеша. — Не хватало еще, чтобы они видели, как мы плачем!
Поодиночке, по двое, по трое мчались вельможи к Буде по дороге, освещенной факелами.
Гергей все еще не видел Балинта Терека.
Мартонфалваи стоял рядом с ним и тоже тревожно смотрел на дверь шатра, откуда тянулась полоса красноватого света.
Последним из вельмож вышел, вернее — вывалился, шатаясь, Подманицки. Его поддерживали два турецких офицера и даже подсадили на коня.
Потом показались несколько пестро разряженных слуг — сарацинов. И больше никого.
Полог палатки опустился, закрыл собой красноватый свет.
— А вы чего здесь ждете? — любезно спросил их пузатый турок со страусовым пером на тюрбане.
— Ждем нашего господина Балинта Терека.
— А разве он еще не уехал?
— Нет.
— Стало быть, наш милостивый падишах беседует с ним.
— Мы подождем его, — сказал Мартонфалваи.
Турок пожал плечами и ушел.
— Я больше не могу ждать, — забеспокоился Гергей. — В полночь я должен быть в Буде.
— Так что ж, братишка, — дружелюбно сказал Мартонфалваи, — поезжай и, если найдешь в моей постели турка, вышвырни его вон.
Он сказал это в шутку, но Гергею было не до смеха. Он попрощался с Мартонфалваи и поскакал в гору.
Луна выплыла из-за туч и осветила будайскую дорогу.
Турки, стоявшие с пиками у ворот, даже не взглянули на Гергея. Поодиночке люди могли еще свободно входить и выходить из крепости. Кто знает, что будет завтра! Не выгонят ли вовсе венгров из Буды?
Внутри крепости конь перешел с рыси на галоп. Гергей увидел, что возле домов тоже стоят янычары с пиками — перед каждым домом по янычару. На всех башнях болтались бунчуки, увенчанные полумесяцем, только на храме Богородицы еще уцелел позолоченный крест.
Гергей доехал до площади Сент-Дердь и, к великому своему удивлению, никого там не увидел.
Он объехал кругом и бассейн и пушки — никого, кроме турка с пикой, как видно, караулившего орудия.
Гергей сошел с коня и привязал его к колесу пушки.
— Ты чего здесь делаешь? — заорал на него турок.
— Жду, — ответил Гергей по-турецки. — Уж не боишься ли ты, что я твою пушку суну себе в карман?
— Ну, ну… — благодушно сказал топчу. — Ты, стало быть, турок?
— Не удостоился еще такого счастья.
— Тогда ступай домой.
— Но сегодня у меня решается здесь вопрос чести. Потерпи немного, прошу тебя.
Турок наставил на него пику.
— Прочь отсюда!
Гергей отвязал коня и вскочил в седло.
Кто-то бежал со стороны Фейерварских ворот. Гергей узнал Фюрьеша. Его рыжеватые волосы почти светились в темноте.
Гергей подъехал к нему.
— Мекчеи ждет тебя в доме Балинта Терека, — проговорил Фюрьеш, запыхавшись. — Пойдем, а то янычары не разрешают разговаривать на улице.
Гергей сошел с коня.
— Как же произошла эта подлость? — спросил он.
Фюрьеш пожал плечами.
— Они все проделали хитро, коварно, по-басурмански. Пока мы с малюткой-королем были в лагере, янычары пробрались поодиночке в крепость и прикинулись, будто интересуются нашими постройками. Ходили, глазели. И набиралось их все больше и больше. Когда же они заполнили все улицы, затрубила труба — янычары выхватили оружие и всех загнали в дома.
— Сущие дьяволы!
— Этак-то просто крепости занимать.
— Мой господин заранее говорил…
Окна дворца были открыты, в покоях горел свет. Из окна на втором этаже высунулись две головы.
Как раз в это время у ворот сменялась стража, и огромного роста янычар загородил вход.
— Вам что? — небрежно спросил он по-венгерски.
— Мы здешние, — ответил резко Гергей.
— Только что пришел приказ, — сказал турок, — кого угодно выпускать и никого не впускать.
— Я здешний, живу в этом доме. Я из домочадцев Балинта Терека.
— Тогда, сынок, езжай домой, в Сигетвар, — насмешливо посоветовал турок.
Глаза Гергея округлились.
— Впусти! — крикнул он и хлопнул по рукояти сабли.
Турок выхватил саблю из ножен.
— Ах ты, песий сын! А ну, убирайся отсюда!
Гергей отпустил повод коня и тоже выхватил саблю, надеясь, очевидно, на то, что он не один.
Сабля турка сверкнула над головой Гергея.
Но Гергей отбил удар, сабля его высекла искру в темноте, и, тут же подавшись вперед, он вонзил клинок в янычара.
— Аллах! — взревел великан.
И слова его потонули в хрипе. Он откачнулся к стене. За спиной его, треща, посыпалась штукатурка.
С верхнего этажа дворца раздался крик:
— Всади в него еще раз!
Гергей по самую рукоятку всадил саблю в грудь янычара.
Он с изумлением вытаращил глаза, увидев, что великан мешком упал у стены и выронил из рук саблю.
Гергей оглянулся, ища Фюрьеша. Но тот бежал, бежал без оглядки к королевскому дворцу.
Вместо Фюрьеша с противоположной стороны улицы неслись на помощь товарищу три янычара в высоких колпаках.
— Вай башина ибн элкелб![31]
Юноша увидел, что времени терять нельзя. Он подскочил к воротам, открыл их и мигом задвинул изнутри засов.
Взволнованный стычкой, он сделал дрожащими ногами еще несколько шагов, потом, услышав, что кто-то, громыхая, спускается по деревянной лестнице, сел на скамью под воротами.
Это шел Золтаи с саблей в руке, а вслед за ним Мекчеи, тоже с обнаженной саблей. Они увидели Гергея. Горевший под воротами фонарь осветил их изумленные лица.
— Так ты уже здесь? — спросил Золтаи, широко раскрыв глаза. — Не ранен?
Гергей покачал головой: не ранен.
— Ты заколол турка?
Гергей кивнул головой.
— Дай я прижму тебя к груди, ты ведь маленький герой! — воскликнул Золтаи с воодушевлением. — Ты превосходно отразил его удар! — И он обнял Гергея.
Снаружи забарабанили в ворота.
— Откройте, собаки, не то мы спалим вас дотла!
— Надо бежать, — сказал Мекчеи. — Собрались янычары! Но прежде, дружище, дай мне руку. И не сердись, что я тебя обидел.
Гергей протянул руку. Он был ошеломлен, не знал даже, что с ним творится. Молча позволил он протащить себя по двору, потом вверх по лестнице, в какую-то темную комнату. И очнулся только тогда, когда юноши сплели из ремней и простынь веревку. Мекчеи предложил ему спуститься первому.
Там, внизу, в залитой лунным светом глубине, он увидел королевский огород.
21
На другой день утром Али-ага снова явился к королеве и сказал:
— Милостивый падишах счел за благо взять Будайскую крепость под защиту турецких войск, пока не подрастет твой сын. Ведь ребенок не в силах защитить Буду от немцев. А милостивый падишах не может каждый раз являться сюда и два-три месяца проводить в пути. А ты, всемилостивейшая госпожа, удались пока в Эрдей. Доходы с серебряных, золотых рудников и соляных копей Эрдея по-прежнему будут принадлежать тебе.
Королева уже приготовилась ко всему дурному.
С надменным спокойствием выслушала она посла.
Али-ага продолжал:
— Итак, милостивый падишах берет под свое покровительство Будайскую крепость и Венгрию. Через несколько дней он в письменном виде даст обещание защищать и тебя, и твоего сына от всех недругов. Когда же ребенок достигнет совершеннолетия, милостивый падишах вернет ему и Буду, и всю страну.
При этом присутствовали все вельможи, недоставало только Балинта Терека и Подманицки. Монах был бледнее обычного. Лицо его почти сливалось с белым капюшоном сутаны.
Посол продолжал:
— Буда вместе с придунайским и притисенским краями встанет под защиту милостивого падишаха, а ты, государыня, переедешь в Липпу и будешь оттуда управлять Эрдеем и затисенскими краями. Управление Будой возьмут на себя турецкий и венгерский правители. На почетную должность венгерского правителя его величество султан назначил его милость господина Иштвана Вербеци. Он будет судьей и правителем венгерского населения.
Вельможи печально поникли головой, точно стояли они не у королевского трона, а у гроба.
Когда посол ушел, в зале воцарилась скорбная тишина.
Королева подняла голову и взглянула на вельмож.
Вербеци расплакался.
По лицу королевы тоже скатилась слезинка, но она вытерла ее.
— Где Подманицки? — спросила королева устало.
— Ушел, — ответил Петрович будто во сне.
— Не попрощавшись?
— Он бежал, ваше величество. Переоделся крестьянином и ушел на рассвете.
— А Балинт Терек все еще не вернулся домой?
— Нет.
На другой день турки выкинули колокола из храма Богородицы, сорвали образа, свалили статую короля Иштвана Святого. Позолоченные алтари с резьбой и образами выбросили на церковную площадь, туда же вышвырнули деревянные и мраморные статуи ангелов и церковные книги. Разбили и орган; оловянные его трубы отвезли на двух телегах к литейщикам пуль. Серебряные трубы, золотые и серебряные подсвечники тончайшей ручной работы, алтарные коврики, напрестольную пелену и церковные облачения погрузили на три другие повозки и увезли султанскому казначею. Чудесную стенную роспись храма закрасили белилами. Крест с колокольни сшибли и вместо него водрузили большой позолоченный медный полумесяц.
Второго сентября в сопровождении пашей султан верхом въехал в Буду. При нем были его сыновья.
У Сомбатских ворот его поджидали аги в парадной одежде и под звуки труб проводили в церковь.
Султан пал ниц посреди храма.
— Слава тебе, аллах, что ты простер свою могучую длань над страною неверных!
— Милостивый падишах счел за благо взять Будайскую крепость под защиту турецких войск, пока не подрастет твой сын. Ведь ребенок не в силах защитить Буду от немцев. А милостивый падишах не может каждый раз являться сюда и два-три месяца проводить в пути. А ты, всемилостивейшая госпожа, удались пока в Эрдей. Доходы с серебряных, золотых рудников и соляных копей Эрдея по-прежнему будут принадлежать тебе.
Королева уже приготовилась ко всему дурному.
С надменным спокойствием выслушала она посла.
Али-ага продолжал:
— Итак, милостивый падишах берет под свое покровительство Будайскую крепость и Венгрию. Через несколько дней он в письменном виде даст обещание защищать и тебя, и твоего сына от всех недругов. Когда же ребенок достигнет совершеннолетия, милостивый падишах вернет ему и Буду, и всю страну.
При этом присутствовали все вельможи, недоставало только Балинта Терека и Подманицки. Монах был бледнее обычного. Лицо его почти сливалось с белым капюшоном сутаны.
Посол продолжал:
— Буда вместе с придунайским и притисенским краями встанет под защиту милостивого падишаха, а ты, государыня, переедешь в Липпу и будешь оттуда управлять Эрдеем и затисенскими краями. Управление Будой возьмут на себя турецкий и венгерский правители. На почетную должность венгерского правителя его величество султан назначил его милость господина Иштвана Вербеци. Он будет судьей и правителем венгерского населения.
Вельможи печально поникли головой, точно стояли они не у королевского трона, а у гроба.
Когда посол ушел, в зале воцарилась скорбная тишина.
Королева подняла голову и взглянула на вельмож.
Вербеци расплакался.
По лицу королевы тоже скатилась слезинка, но она вытерла ее.
— Где Подманицки? — спросила королева устало.
— Ушел, — ответил Петрович будто во сне.
— Не попрощавшись?
— Он бежал, ваше величество. Переоделся крестьянином и ушел на рассвете.
— А Балинт Терек все еще не вернулся домой?
— Нет.
На другой день турки выкинули колокола из храма Богородицы, сорвали образа, свалили статую короля Иштвана Святого. Позолоченные алтари с резьбой и образами выбросили на церковную площадь, туда же вышвырнули деревянные и мраморные статуи ангелов и церковные книги. Разбили и орган; оловянные его трубы отвезли на двух телегах к литейщикам пуль. Серебряные трубы, золотые и серебряные подсвечники тончайшей ручной работы, алтарные коврики, напрестольную пелену и церковные облачения погрузили на три другие повозки и увезли султанскому казначею. Чудесную стенную роспись храма закрасили белилами. Крест с колокольни сшибли и вместо него водрузили большой позолоченный медный полумесяц.
Второго сентября в сопровождении пашей султан верхом въехал в Буду. При нем были его сыновья.
У Сомбатских ворот его поджидали аги в парадной одежде и под звуки труб проводили в церковь.
Султан пал ниц посреди храма.
— Слава тебе, аллах, что ты простер свою могучую длань над страною неверных!
22
Четвертого сентября обоз в сорок телег, запряженных волами, выехал из королевского замка и свернул на дунайский судовый мост.
Это перебиралась в Липпу королева.
Во дворе замка стояли наготове экипажи, а вокруг них толпились вельможи. Они тоже собрались в путь. В Буде оставался только Вербеци и с ним его любимый офицер Мекчеи.
Гергей заметил за спиной вельмож Фюрьеша.
— Гергей, — снисходительно улыбаясь, спросил Фюрьеш, — ты что же, не поедешь с нами?
Гергей окинул его презрительным взглядом с ног до головы:
— Никаких «ты»! Заяц-трусишка — нам не братишка.
Белобрысый парень готов был вспыхнуть, но, встретившись с колючим взглядом Мекчеи, только пожал плечами.
Позади вельмож, съежившись, сидел на коне старик Цецеи.
Гергей, положив руку на луку его седла, обратился к нему:
— Батюшка…
— Добрый день, сын мой.
— Твоя милость тоже едет?
— Только до Хатвана.
— А как же Эва?
— Королева берет ее с собой. Ступай сегодня в обед к жене, утешь ее.
— Зачем вы отпускаете Эву?
— Вербеци уговорил отпустить. На будущий год нас вернется не одна тысяча.
Разговор прекратился. Появление телохранителей означало, что сейчас выйдет королева.
Она вышла в траурном одеянии. В числе придворных дам была и Эва.
Плечи ее окутывал легкий дорожный плащ с шелковым капюшоном орехового цвета. Но капюшон не был поднят. Она оглядывалась, точно искала кого-то.
Гергей протиснулся между вельможами и очутился рядом с нею.
— Эва!
— Ты не поедешь с нами?
— Поехал бы, да мой господин еще не вернулся.
— А потом вы поедете вслед за нами?
— Не знаю.
— А если не поедете, когда же я увижу тебя?
Глаза юноши наполнились слезами.
Королева села в просторную карету с кожаным верхом и с окошечками.
Ребенок и няня уже сидели в карете. Ждали только, пока служанка засунет под сиденье маленькую четырехугольную корзинку.
Вица протянула Гергею руку.
— Ты не забудешь меня, правда?
Гергей хотел сказать: «Нет, Вица, нет, даже на том свете не забуду!» — но он не в силах был вымолвить ни слова и только покачал головой.
Это перебиралась в Липпу королева.
Во дворе замка стояли наготове экипажи, а вокруг них толпились вельможи. Они тоже собрались в путь. В Буде оставался только Вербеци и с ним его любимый офицер Мекчеи.
Гергей заметил за спиной вельмож Фюрьеша.
— Гергей, — снисходительно улыбаясь, спросил Фюрьеш, — ты что же, не поедешь с нами?
Гергей окинул его презрительным взглядом с ног до головы:
— Никаких «ты»! Заяц-трусишка — нам не братишка.
Белобрысый парень готов был вспыхнуть, но, встретившись с колючим взглядом Мекчеи, только пожал плечами.
Позади вельмож, съежившись, сидел на коне старик Цецеи.
Гергей, положив руку на луку его седла, обратился к нему:
— Батюшка…
— Добрый день, сын мой.
— Твоя милость тоже едет?
— Только до Хатвана.
— А как же Эва?
— Королева берет ее с собой. Ступай сегодня в обед к жене, утешь ее.
— Зачем вы отпускаете Эву?
— Вербеци уговорил отпустить. На будущий год нас вернется не одна тысяча.
Разговор прекратился. Появление телохранителей означало, что сейчас выйдет королева.
Она вышла в траурном одеянии. В числе придворных дам была и Эва.
Плечи ее окутывал легкий дорожный плащ с шелковым капюшоном орехового цвета. Но капюшон не был поднят. Она оглядывалась, точно искала кого-то.
Гергей протиснулся между вельможами и очутился рядом с нею.
— Эва!
— Ты не поедешь с нами?
— Поехал бы, да мой господин еще не вернулся.
— А потом вы поедете вслед за нами?
— Не знаю.
— А если не поедете, когда же я увижу тебя?
Глаза юноши наполнились слезами.
Королева села в просторную карету с кожаным верхом и с окошечками.
Ребенок и няня уже сидели в карете. Ждали только, пока служанка засунет под сиденье маленькую четырехугольную корзинку.
Вица протянула Гергею руку.
— Ты не забудешь меня, правда?
Гергей хотел сказать: «Нет, Вица, нет, даже на том свете не забуду!» — но он не в силах был вымолвить ни слова и только покачал головой.
23
Десять дней спустя пустился в путь и султан. Балинта Терека он увел с собой в оковах раба.
Часть третья
«Лев-узник»
1
На заболоченном лугу у речки Беретьо стоял конный ратник в синем плаще и красной шапке. Это был солдат королевских войск. Он помахал шапкой и, крикнув через кусты вербы: «Ого-го-го! Вода!» — съехал по нагретому солнцем топкому берегу к воде, заросшей пышно желтеющей калужницей.
Конь зашел по колено в траву, под которой воды было почти не видно, и вытянул шею, чтобы напиться.
Но пить не стал.
Поднял морду, и вода полилась обратно через рот и через ноздри. Конь фыркнул и замотал головой.
— Да что с тобой? — проворчал солдат. — Ты что, чертушка, не пьешь?
Конь снова опустил морду. И опять выпустил воду ртом и носом.
Через луг рысью подъехали еще восемнадцать всадников в венгерской одежде различного покроя. Среди них был худощавый высокий человек с орлиным пером на шапке. На плечах у него вместо плаща накинут был суконный ментик вишневого цвета.
— Господин лейтенант, — обернулся к нему солдат, заехавший в речку на коне, — верно, вода грязная, конь не хочет пить.
Всадник с орлиным пером на шапке погнал коня в реку и посмотрел на воду.
— В воде кровь! — сказал он с удивлением.
Берег зарос ивняком, желтевшим барашками. Земля голубела от фиалок. Над весенними цветами жужжали пчелы.
Лейтенант хлестнул коня и проехал несколько шагов вверх по течению. Среди кустов вербы он увидел молодого человека в одной рубахе, который стоял по колено в воде и мыл окровавленную голову. Голова у него была большая, бугристая, точно у быка. Глаза черные, взгляд решительный, усики торчали, как колючки. Возле него на траве валялись желтые сапоги, доломан, вишневого цвета бархатная шапка и сабля в черных кожаных ножнах.
Так вот отчего в реке кровь!
— Кто ты такой, братец? — спросил изумленный лейтенант.
Юноша ответил небрежно:
— Иштван Мекчеи.
— А я Иштван Добо. Что с тобой?
— Турок меня поранил, черт бы его побрал! — И Мекчеи прижал руку к голове.
Добо оглянулся. В поле он увидел только вербы, осины и какие-то кусты.
— Турок? Ах, басурманская душа!.. Да ведь он не мог еще далеко отъехать. Сколько их?.. Эй, ребята!
И Добо выехал на берег.
— Не трудитесь понапрасну, — сказал Мекчеи, мотнув головой, — я уже уложил его. Вот он валяется позади.
— Где?
— Да где-то здесь неподалеку.
Добо приказал своему слуге спешиться.
— Давай сюда корпию, полотно.
— И там, повыше, тоже есть, — молвил Мекчеи, снова прижав ладонь к голове.
— Турки?
— Нет! Старик-дворянин с женой.
У раненого с макушки головы сочилась кровь и алой струйкой стекала по лбу к носу. Он снова склонился к воде.
— Там, в ивняке, — доложил один солдат.
Добо поскакал на своем жеребце вверх по течению и вскоре увидел старика и женщину. Старик сидел в одной рубахе у самой воды, наклонив голову, а женщина — дородная старушка — смывала с нее что-то красное.
— Ой, горе! Пришлось тебе на старости лет попасть в такую беду. Да еще такому калеке! — причитала она.
— Не вой! — рявкнул старик.
— Бог в помощь! — крикнул Добо. — Рана-то велика?
Вскинув голову, старик отмахнулся.
— Турецкий удар…
Только тогда заметил Добо, что старик однорукий.
— Что-то знаком больно, — пробормотал он, слезая с коня, и, соскочив, представился: — Иштван Добо!
Старик взглянул на него.
— Добо? Ба! Да это ты, братец Пишта? Как же тебе не знать меня? Ведь ты бывал у меня, заезжал к старику Цецеи.
— Цецеи?..
— Ну да, да, Цецеи! Не помнишь разве? Когда ты за Морэ гнался!
— Теперь припоминаю. Так что же здесь, отец, случилось? Как вы попали сюда из Мечекской долины?
— Да все эти собаки басурмане… — И старик подставил голову жене, снова принявшейся смывать кровь. — Эти псы басурмане напали на нас в дороге. Счастье наше, что как раз в это время нас нагнал тот юноша. Ох и парень! Крошил их, словно тыкву. Но и я не давал спуску, бил по ним прямо из повозки. Возница тоже показал себя молодцом…
Конь зашел по колено в траву, под которой воды было почти не видно, и вытянул шею, чтобы напиться.
Но пить не стал.
Поднял морду, и вода полилась обратно через рот и через ноздри. Конь фыркнул и замотал головой.
— Да что с тобой? — проворчал солдат. — Ты что, чертушка, не пьешь?
Конь снова опустил морду. И опять выпустил воду ртом и носом.
Через луг рысью подъехали еще восемнадцать всадников в венгерской одежде различного покроя. Среди них был худощавый высокий человек с орлиным пером на шапке. На плечах у него вместо плаща накинут был суконный ментик вишневого цвета.
— Господин лейтенант, — обернулся к нему солдат, заехавший в речку на коне, — верно, вода грязная, конь не хочет пить.
Всадник с орлиным пером на шапке погнал коня в реку и посмотрел на воду.
— В воде кровь! — сказал он с удивлением.
Берег зарос ивняком, желтевшим барашками. Земля голубела от фиалок. Над весенними цветами жужжали пчелы.
Лейтенант хлестнул коня и проехал несколько шагов вверх по течению. Среди кустов вербы он увидел молодого человека в одной рубахе, который стоял по колено в воде и мыл окровавленную голову. Голова у него была большая, бугристая, точно у быка. Глаза черные, взгляд решительный, усики торчали, как колючки. Возле него на траве валялись желтые сапоги, доломан, вишневого цвета бархатная шапка и сабля в черных кожаных ножнах.
Так вот отчего в реке кровь!
— Кто ты такой, братец? — спросил изумленный лейтенант.
Юноша ответил небрежно:
— Иштван Мекчеи.
— А я Иштван Добо. Что с тобой?
— Турок меня поранил, черт бы его побрал! — И Мекчеи прижал руку к голове.
Добо оглянулся. В поле он увидел только вербы, осины и какие-то кусты.
— Турок? Ах, басурманская душа!.. Да ведь он не мог еще далеко отъехать. Сколько их?.. Эй, ребята!
И Добо выехал на берег.
— Не трудитесь понапрасну, — сказал Мекчеи, мотнув головой, — я уже уложил его. Вот он валяется позади.
— Где?
— Да где-то здесь неподалеку.
Добо приказал своему слуге спешиться.
— Давай сюда корпию, полотно.
— И там, повыше, тоже есть, — молвил Мекчеи, снова прижав ладонь к голове.
— Турки?
— Нет! Старик-дворянин с женой.
У раненого с макушки головы сочилась кровь и алой струйкой стекала по лбу к носу. Он снова склонился к воде.
— Там, в ивняке, — доложил один солдат.
Добо поскакал на своем жеребце вверх по течению и вскоре увидел старика и женщину. Старик сидел в одной рубахе у самой воды, наклонив голову, а женщина — дородная старушка — смывала с нее что-то красное.
— Ой, горе! Пришлось тебе на старости лет попасть в такую беду. Да еще такому калеке! — причитала она.
— Не вой! — рявкнул старик.
— Бог в помощь! — крикнул Добо. — Рана-то велика?
Вскинув голову, старик отмахнулся.
— Турецкий удар…
Только тогда заметил Добо, что старик однорукий.
— Что-то знаком больно, — пробормотал он, слезая с коня, и, соскочив, представился: — Иштван Добо!
Старик взглянул на него.
— Добо? Ба! Да это ты, братец Пишта? Как же тебе не знать меня? Ведь ты бывал у меня, заезжал к старику Цецеи.
— Цецеи?..
— Ну да, да, Цецеи! Не помнишь разве? Когда ты за Морэ гнался!
— Теперь припоминаю. Так что же здесь, отец, случилось? Как вы попали сюда из Мечекской долины?
— Да все эти собаки басурмане… — И старик подставил голову жене, снова принявшейся смывать кровь. — Эти псы басурмане напали на нас в дороге. Счастье наше, что как раз в это время нас нагнал тот юноша. Ох и парень! Крошил их, словно тыкву. Но и я не давал спуску, бил по ним прямо из повозки. Возница тоже показал себя молодцом…