– И они благодарят за это своего короля, – задумчиво отозвался Альфред. – Они становятся "твоими людьми, а не людьми лендлордов. И это, как и деньги за аренду машин, делает тебя сильнее.
Годива вмешалась:
– Вот для этого он и старается. Он без причины ничего не делает. Я это поняла уже очень давно.
Шеф примолк, уставившись на свои грязные ладони.
Через минуту Альфред нарушил молчание:
– А эти нововведения, которые мы едем смотреть... Расскажи нам о них.
Шеф отвечал ровным безжизненным тоном:
– Ладно. Земля здесь, как вы знаете, быстро заболачивается. А кое-где и всегда были болота. Само собой, их стараются осушить. Но когда роешь канаву в этих местах, не всегда можно угадать, куда потечет вода, пойдет ли она вообще в твою канаву. Но мы знаем вот какую штуку. – Постепенно вдохновение возвращалось к Шефу. – Любой, кто пил пиво из бочек, знает, что есть два способа розлива: либо просверлить бочку внизу, тогда ее надо затыкать хорошей пробкой, либо сверху подсосать через трубочку и опустить ее конец.
Дальше пиво само потечет в твой кувшин или в ведро.
– Никогда о таком не слышал. А почему так? Шеф пожал плечами.
– Никто не знает. Пока. Но нам достаточно того, что мы знаем и что можем изготовить. Большие трубы, которые не влезут человеку в рот, и устройство, что будет отсасывать воду. Словно кузнечные мехи, только наоборот. Тогда-то мы и заставим воду течь из болот в канавы, даже в те канавы, которые расположены на большом расстоянии.
Повозка и свита наконец подъехали к ветряному колесу, и Шеф выпрыгнул, опять оставив дверцу открытой. Вокруг ветряка простиралась паутина грязных канав, тут и там парусиновые трубы зачем-то соединяли их между собой.
– Вы снова видите новую землю, – Шеф понизил голос, так что его могли слышать только гости, но не свита. – Я даже не знаю, сколько ее. Иногда мне кажется, что ждущей осушения земли хватило бы на полудюжину графств. И эту землю я никому не отдам. Я делаю ветряные колеса, я плачу рабочим.
Осушенные поля остаются королевской землей, деньги за их аренду пополнят королевский бюджет.
– И опять все только для твоей выгоды, – резко, как хлыстом стеганув, сказала Годива. Альфред заметил, что его уязвленный соправитель еще раз вздрогнул. – А скажи-ка мне, что ты сделал для женщин?
Шеф помялся, заговорил было, потом оборвал себя. Он не знал, с чего начать.
Напомнить о ветряных мельницах, освободивших от нескончаемой рутины десятки тысяч рабынь, толокших зерно в ступках? Рассказать об опытах, которые проводились в Доме Мудрости, чтобы найти лучший способ сучить пряжу, чем с помощью прялок, с которыми не расстаются почти все женщины Англии, неустанно на них работая? Нет, решил Шеф, самое главное для женщин – построенная им мыловарня, на которой из золы и жира делают твердое скрипучее мыло – это вещь сама по себе не новая, но такая, что, по уверениям Ханда, спасет добрую половину женщин, умирающих от родильной горячки, ведь король приказал, чтобы все повитухи носили с собой мыло и тщательно мыли руки.
Он слишком долго раздумывал.
– Так я и знала, – сказала Годива и отвернулась, уводя за собой детей. – Все только для мужчин. Все ради денег.
Она и не подумала понизить голос. Пока она шла к экипажу, оба короля, Квикка, Озмод, мельник и его жена, обе королевских свиты – все смотрели на нее. Потом все посмотрели на Шефа. Он опустил взгляд.
– Это не так, – пробормотал он, чувствуя, что в нем поднимается та же ярость, как и тогда, когда человек-птица упал, а они просили его все равно заплатить неудачнику. – Всех дел не переделаешь. Сначала делаешь то, что умеешь делать, а потом смотришь, что можно сделать еще. Все, что мы делаем, приносит пользу женщинам. Стало больше земли, больше еды, больше шерсти.
– Так и есть, – согласился Квикка. – Раньше каждую зиму то тут, то там можно было видеть маленьких детей в лохмотьях и босиком, плачущих от холода и голода. Теперь у них, по крайней мере, есть одежда и горячая еда.
Потому что они под защитой короля.
– Это точно, – сказал Шеф, глядя с внезапным ожесточением. – Потому что все это, – он обвел рукой окрестности, показывая на мельницу, поля, дренажные канавы и на ждущий их экипаж, – все это держится на одном. На силе. Еще несколько лет назад если бы какой-то король, будь то добрый король Эдмунд или король Элла, сделал что-нибудь хорошее, на что ему хватило бы серебра, на него тут же напали бы викинги, все отобрали и снова ввергли бы страну в нищету. Чтобы сохранить то, что у нас есть, мы должны топить корабли и уничтожать армии!
По обеим королевским свитам прокатился одобрительный гул, эти люди оружием прокладывали себе путь в жизни.
– Да, – продолжал Шеф, – все это неплохо. И я только рад, когда это приносит пользу женщинам и детям. Но что мне нужно больше всего, за что я буду платить золотом, а не серебром, это не новый способ запрягать лошадей и не осушение болот, а новый способ драться с Императором. С Бруно Германским. Потому что мы с нашими болотами можем и забыть про него, но он про нас не забудет. Риг, отец мой! – Голос Шефа поднялся до крика, он вытащил из-за пазухи свой амулет, серебряную лесенку. – Ниспошли мне новое оружие для битв! Новый меч, новый щит! Новые катапульты и арбалеты.
Это самое главное, что нам нужно. И если приближается Рагнарок, сразимся и победим!
Бранд, гигант-норвежец, с сомнением покосился на Фармана, но остальных он, по крайней мере, знал достаточно давно, чтобы говорить без обиняков.
– Мы должны смотреть правде в глаза, – начал Бранд. – Если Шеф погибнет, то погибнет все. Есть много людей вроде Гудмунда, которые всем обязаны Единому Королю и на которых можно положиться как на каменную стену. Но согласится ли Гудмунд сотрудничать с Олафом, или с Гамли, или с Арноддом, или с любым другим королем Дании и Норвегии? Нет. Если он и захочет, ему не позволят его собственные ярлы. А что касается подчинения англичанину... Нет, все держится на одном-единственном человеке. Беда в том, что человек этот безумен.
– Ты уже как-то говорил это, – укоризненно напомнил лекарь Ханд, – и оказался не прав.
– Ладно, ладно, – уступил Бранд. – Может быть, он не сошел с ума, просто со странностями, которые у него всегда были. Но вы же понимаете, что я хочу сказать. Он выиграл много сражений и выжил во многих невероятных переделках. Однако каждый раз словно что-то уходит из него. И это что-то не возвращается.
Задумались все трое слушателей: лекарь Ханд, жрец Идунн, англичанин; кузнец Торвин, жрец Тора, датчанин; провидец Фарман, человек, чьей национальности не помнил никто.
– Он утратил кое-что, когда убил Сигурда, – подхватил Ханд. – Он лишился копья. Никто из нас в точности не знает, как оно ему досталось, но он почему-то очень его ценил. Говорят, что с этим копьем теперь не расстается император Бруно, а Хагбарт рассказывал, что он видел, как эти двое сражались и Бруно ушел с копьем. Может быть, это счастливый талисман, и Шеф его упустил.
Бранд решительно замотал головой.
– Нет. У нас здесь есть знатоки, разбирающиеся в чужой удаче, и они говорят, что Шеф не утратил своей. Он также удачлив, как и раньше. Нет, это что-то другое. Что-то, связанное с тем, как он сам к себе относится.
– В тот день в Бретраборге он потерял друзей, – снова вступил Ханд. – Того парня из Дитмарша и ратоборца Кутреда. Не может ли он чувствовать... скажем, вину, что он жив, а они мертвы?
Бранду, опытному воину, это объяснение не слишком понравилось.
– Да, такое бывает, – в конце концов признал он. – Но не думаю, что дело в этом. По правде говоря, – он обвел взглядом присутствующих и продолжал: – я думаю, что все дело в этой проклятой женщине.
– Ты про Годиву, жену Альфреда? – спросил пораженный Ханд. Он знал обоих с детства.
– Да. Она разговаривает с ним как с собакой, а он вздрагивает, словно пес, которого все время бьют. Но дело не только в ней. Была еще одна, Рагнхильда, королева Восточного Фолда. Из-за нее Шеф чего-то лишился. Ее убил не он, но он стал причиной ее смерти и смерти ее сына. Если он чувствует вину, то не изза мужчин, а из-за женщин. Поэтому он и не женится.
Наступила тишина. На этот раз объяснение не нравилось Ханду.
– Разговаривает с ним как с собакой, – наконец начал он. – Как вам известно, мое имя и значит «собака». Мой хозяин, отчим Шефа, считал, что я всегда останусь псом. Но и Шефу он из ненависти дал собачью кличку.
Услышав «король Шеф», многие улыбаются, как если бы услышали «король Барбос» или «король Клык». Северяне даже не могут выговорить его имя. Вы знаете, что Альфред несколько раз просил его взять другое имя, которое понравится и англичанам, и норманнам: Оффа или Атли, имя одного из героев прошлого. Но, Торвин, ты говорил, что Шеф – тоже имя героя. Может быть, пора нам услышать эту историю? Мне кажется, что в это дело замешаны не только мы, но и боги. Расскажи нам все. И объясни, почему Путь в конце концов признал его Тем, Кто Должен Прийти. Мы ведь знаем о Шефе больше, чем кто бы то ни был. А Фарман – посредник между нами и богами. Может быть, вчетвером мы сможем понять, в чем тут дело.
Торвин кивнул, но заговорил не сразу, собираясь с мыслями.
– Дело вот в чем, – наконец произнес он. – Эту очень старую историю рассказывают датчане. Ее никогда не перекладывали на стихи, она не записана в наших священных книгах, ее не все считают правдивой. И я тоже не слишкомто ей доверял. Но чем больше я размышлял, тем больше убеждался, что ее окружает какой-то ореол, дух древности. Думаю, что она правдива и имеет такое же значение, как сказание о Велунде или о смерти Бальдра.
Обычно ее рассказывают так. Много лет назад – примерно тогда же, когда родился Спаситель христиан, – датчане остались без короля. Последнего представителя королевской династии, Хермота, который сейчас считается любимым воином Одина в Вальгалле, они изгнали за жестокость. Но без короля жестокостей стало еще больше. Это был век, когда брат шел на брата и в безопасности был только тот, кто держал в руках оружие.
И однажды на берег моря приплыл щит, а в нем лежал маленький мальчик.
Голова его покоилась на ячменном снопе, и больше при младенце ничего не было. Датчане подобрали его, вырастили, и со временем он сделался самым могущественным из норманнских королей. Он был такой воинственный, что усмирил весь Север. Говорят, в его время девушка могла разгуливать по всей Скандинавии в одиночестве, с золотыми кольцами на каждом пальце и мешком золота на поясе, и никто бы на нее не напал и даже не посмел сказать ни одного грубого слова. Некоторые датские короли до сих пор объявляют себя Сквольдунгами, потомками этого короля, потому что его прозвали Сквольд, Щит, ведь он приплыл на щите.
Так рассказывают эту историю, – продолжал Торвин, – и вы видите, что в ней есть свой смысл. От щита пошло имя Сквольдунгов. А поскольку неизвестно, откуда взялся мальчик, стали говорить, что его послали боги, которые увидели несчастья датчан и пожалели их.
Но с другой стороны, смысла в этой истории ни на грош, и поэтому я и считаю ее достоверной. Да, Бранд, я вижу, что ты поднимаешь бровь, но я же тебе говорю: то, что имеет смысл для богов, не всегда имеет смысл для людей. Сам посуди: чтобы боги сжалились над несчастьями датчан? Когда это наши боги хоть кого-то пожалели? Мы бы им тогда не поклонялись так рьяно. И потом, как насчет снопа? Про него всегда упоминают, но никто не знает, при чем тут сноп.
Думаю, что именно в нем ключ к разъяснению всей этой истории.
Я думаю, что эту историю за долгие годы стали рассказывать неправильно. Я думаю, что раньше имя короля звучало как Сквольд Скьефинг, а по-английски – Шильд Шифинг. Кто-то из сказителей однажды взял и придумал объяснение для этого имени. Он стал рассказывать, что короля звали Щит, потому что... ну, скажем, он приплыл на щите. А Сноп его звали, потому что... потому что там лежал еще и сноп. Имена происходят от предметов. Даже эпизод с найденным на берегу младенцем появился потому, что выпуклый щит может плавать. В общем, я думаю, что в этой истории нет ни слова правды.
Я считаю, что когда-то и в самом деле был король, которого звали Щит. Ведь у многих из нас такие имена. Твое имя, Бранд, означает «меч». Я знавал людей, которых звали Гейрр, Копье, или франки, Боевой Топор. И был король по имени Сквольд, Щит. А Шифингом его звали не потому, что он лежал головой на снопе, а потому, что он был сыном Шифа. Или Шефа.
Казалось, Торвин закончил свое разъяснение, и Ханд попросил его продолжить:
– Но что эта история, первоначальная история, означает?
Торвин коснулся своего нагрудного молота.
– На мой взгляд – а многие жрецы Святилища со мной не согласились бы, даже могли бы счесть меня еретиком, это вам и Фарман подтвердит, – на мой взгляд, эта история означает три вещи. Во-первых, этих королей запомнили или выдумали по определенной причине. Причина, по-моему, в том, что они изменили мир, повернули его историю на другой путь. Думаю, что воинственный король, Сквольд, объединил людей в один народ и дал им законы, благодаря которым прекратилось братоубийство. А миролюбивый король Скьефинг дал нам ячмень и хлеб, научил земледелию наших предков, которые раньше жили, как финны, охотой. Или как твои, Бранд, родичи, huldu-folk, народ кочевников-мясоедов.
Во-вторых, я думаю, что эти короли избрали правильный путь, и люди об этом не забыли. Но с тех пор мы снова сбились на неправильную стезю: на стезю Хермота, любимца Одина. Стезю войны и грабежей. Мы придумываем для них красивые названия, drengskapr, hermanna vegr, мужество, путь воина. Ты так зовешь это, Бранд, я знаю. Но в результате всегда сильный грабит слабого.
Годива вмешалась:
– Вот для этого он и старается. Он без причины ничего не делает. Я это поняла уже очень давно.
Шеф примолк, уставившись на свои грязные ладони.
Через минуту Альфред нарушил молчание:
– А эти нововведения, которые мы едем смотреть... Расскажи нам о них.
Шеф отвечал ровным безжизненным тоном:
– Ладно. Земля здесь, как вы знаете, быстро заболачивается. А кое-где и всегда были болота. Само собой, их стараются осушить. Но когда роешь канаву в этих местах, не всегда можно угадать, куда потечет вода, пойдет ли она вообще в твою канаву. Но мы знаем вот какую штуку. – Постепенно вдохновение возвращалось к Шефу. – Любой, кто пил пиво из бочек, знает, что есть два способа розлива: либо просверлить бочку внизу, тогда ее надо затыкать хорошей пробкой, либо сверху подсосать через трубочку и опустить ее конец.
Дальше пиво само потечет в твой кувшин или в ведро.
– Никогда о таком не слышал. А почему так? Шеф пожал плечами.
– Никто не знает. Пока. Но нам достаточно того, что мы знаем и что можем изготовить. Большие трубы, которые не влезут человеку в рот, и устройство, что будет отсасывать воду. Словно кузнечные мехи, только наоборот. Тогда-то мы и заставим воду течь из болот в канавы, даже в те канавы, которые расположены на большом расстоянии.
Повозка и свита наконец подъехали к ветряному колесу, и Шеф выпрыгнул, опять оставив дверцу открытой. Вокруг ветряка простиралась паутина грязных канав, тут и там парусиновые трубы зачем-то соединяли их между собой.
– Вы снова видите новую землю, – Шеф понизил голос, так что его могли слышать только гости, но не свита. – Я даже не знаю, сколько ее. Иногда мне кажется, что ждущей осушения земли хватило бы на полудюжину графств. И эту землю я никому не отдам. Я делаю ветряные колеса, я плачу рабочим.
Осушенные поля остаются королевской землей, деньги за их аренду пополнят королевский бюджет.
– И опять все только для твоей выгоды, – резко, как хлыстом стеганув, сказала Годива. Альфред заметил, что его уязвленный соправитель еще раз вздрогнул. – А скажи-ка мне, что ты сделал для женщин?
Шеф помялся, заговорил было, потом оборвал себя. Он не знал, с чего начать.
Напомнить о ветряных мельницах, освободивших от нескончаемой рутины десятки тысяч рабынь, толокших зерно в ступках? Рассказать об опытах, которые проводились в Доме Мудрости, чтобы найти лучший способ сучить пряжу, чем с помощью прялок, с которыми не расстаются почти все женщины Англии, неустанно на них работая? Нет, решил Шеф, самое главное для женщин – построенная им мыловарня, на которой из золы и жира делают твердое скрипучее мыло – это вещь сама по себе не новая, но такая, что, по уверениям Ханда, спасет добрую половину женщин, умирающих от родильной горячки, ведь король приказал, чтобы все повитухи носили с собой мыло и тщательно мыли руки.
Он слишком долго раздумывал.
– Так я и знала, – сказала Годива и отвернулась, уводя за собой детей. – Все только для мужчин. Все ради денег.
Она и не подумала понизить голос. Пока она шла к экипажу, оба короля, Квикка, Озмод, мельник и его жена, обе королевских свиты – все смотрели на нее. Потом все посмотрели на Шефа. Он опустил взгляд.
– Это не так, – пробормотал он, чувствуя, что в нем поднимается та же ярость, как и тогда, когда человек-птица упал, а они просили его все равно заплатить неудачнику. – Всех дел не переделаешь. Сначала делаешь то, что умеешь делать, а потом смотришь, что можно сделать еще. Все, что мы делаем, приносит пользу женщинам. Стало больше земли, больше еды, больше шерсти.
– Так и есть, – согласился Квикка. – Раньше каждую зиму то тут, то там можно было видеть маленьких детей в лохмотьях и босиком, плачущих от холода и голода. Теперь у них, по крайней мере, есть одежда и горячая еда.
Потому что они под защитой короля.
– Это точно, – сказал Шеф, глядя с внезапным ожесточением. – Потому что все это, – он обвел рукой окрестности, показывая на мельницу, поля, дренажные канавы и на ждущий их экипаж, – все это держится на одном. На силе. Еще несколько лет назад если бы какой-то король, будь то добрый король Эдмунд или король Элла, сделал что-нибудь хорошее, на что ему хватило бы серебра, на него тут же напали бы викинги, все отобрали и снова ввергли бы страну в нищету. Чтобы сохранить то, что у нас есть, мы должны топить корабли и уничтожать армии!
По обеим королевским свитам прокатился одобрительный гул, эти люди оружием прокладывали себе путь в жизни.
– Да, – продолжал Шеф, – все это неплохо. И я только рад, когда это приносит пользу женщинам и детям. Но что мне нужно больше всего, за что я буду платить золотом, а не серебром, это не новый способ запрягать лошадей и не осушение болот, а новый способ драться с Императором. С Бруно Германским. Потому что мы с нашими болотами можем и забыть про него, но он про нас не забудет. Риг, отец мой! – Голос Шефа поднялся до крика, он вытащил из-за пазухи свой амулет, серебряную лесенку. – Ниспошли мне новое оружие для битв! Новый меч, новый щит! Новые катапульты и арбалеты.
Это самое главное, что нам нужно. И если приближается Рагнарок, сразимся и победим!
* * *
Улучив удобный момент, когда король уехал на всю первую половину дня, его ближайшие советники и друзья решили обсудить его дела. Все трое, Бранд, Торвин и Ханд, сидели на верхнем этаже большой каменной башни Дома Мудрости, в личной комнате Торвина, глядя на ухоженные плодородные земли, на зеленые поля, пересеченные длинной белой полоской Великой Северной дороги, по которой непрестанно двигались всадники и повозки. По настоянию Торвина присутствовал и четвертый человек – Фарман, жрец Фрейра, один из двух величайших провидцев Пути. Человек малоприметный, он не был участником рискованных приключений трех друзей, зато, по словам Торвина, был посвящен во многие тайны богов.Бранд, гигант-норвежец, с сомнением покосился на Фармана, но остальных он, по крайней мере, знал достаточно давно, чтобы говорить без обиняков.
– Мы должны смотреть правде в глаза, – начал Бранд. – Если Шеф погибнет, то погибнет все. Есть много людей вроде Гудмунда, которые всем обязаны Единому Королю и на которых можно положиться как на каменную стену. Но согласится ли Гудмунд сотрудничать с Олафом, или с Гамли, или с Арноддом, или с любым другим королем Дании и Норвегии? Нет. Если он и захочет, ему не позволят его собственные ярлы. А что касается подчинения англичанину... Нет, все держится на одном-единственном человеке. Беда в том, что человек этот безумен.
– Ты уже как-то говорил это, – укоризненно напомнил лекарь Ханд, – и оказался не прав.
– Ладно, ладно, – уступил Бранд. – Может быть, он не сошел с ума, просто со странностями, которые у него всегда были. Но вы же понимаете, что я хочу сказать. Он выиграл много сражений и выжил во многих невероятных переделках. Однако каждый раз словно что-то уходит из него. И это что-то не возвращается.
Задумались все трое слушателей: лекарь Ханд, жрец Идунн, англичанин; кузнец Торвин, жрец Тора, датчанин; провидец Фарман, человек, чьей национальности не помнил никто.
– Он утратил кое-что, когда убил Сигурда, – подхватил Ханд. – Он лишился копья. Никто из нас в точности не знает, как оно ему досталось, но он почему-то очень его ценил. Говорят, что с этим копьем теперь не расстается император Бруно, а Хагбарт рассказывал, что он видел, как эти двое сражались и Бруно ушел с копьем. Может быть, это счастливый талисман, и Шеф его упустил.
Бранд решительно замотал головой.
– Нет. У нас здесь есть знатоки, разбирающиеся в чужой удаче, и они говорят, что Шеф не утратил своей. Он также удачлив, как и раньше. Нет, это что-то другое. Что-то, связанное с тем, как он сам к себе относится.
– В тот день в Бретраборге он потерял друзей, – снова вступил Ханд. – Того парня из Дитмарша и ратоборца Кутреда. Не может ли он чувствовать... скажем, вину, что он жив, а они мертвы?
Бранду, опытному воину, это объяснение не слишком понравилось.
– Да, такое бывает, – в конце концов признал он. – Но не думаю, что дело в этом. По правде говоря, – он обвел взглядом присутствующих и продолжал: – я думаю, что все дело в этой проклятой женщине.
– Ты про Годиву, жену Альфреда? – спросил пораженный Ханд. Он знал обоих с детства.
– Да. Она разговаривает с ним как с собакой, а он вздрагивает, словно пес, которого все время бьют. Но дело не только в ней. Была еще одна, Рагнхильда, королева Восточного Фолда. Из-за нее Шеф чего-то лишился. Ее убил не он, но он стал причиной ее смерти и смерти ее сына. Если он чувствует вину, то не изза мужчин, а из-за женщин. Поэтому он и не женится.
Наступила тишина. На этот раз объяснение не нравилось Ханду.
– Разговаривает с ним как с собакой, – наконец начал он. – Как вам известно, мое имя и значит «собака». Мой хозяин, отчим Шефа, считал, что я всегда останусь псом. Но и Шефу он из ненависти дал собачью кличку.
Услышав «король Шеф», многие улыбаются, как если бы услышали «король Барбос» или «король Клык». Северяне даже не могут выговорить его имя. Вы знаете, что Альфред несколько раз просил его взять другое имя, которое понравится и англичанам, и норманнам: Оффа или Атли, имя одного из героев прошлого. Но, Торвин, ты говорил, что Шеф – тоже имя героя. Может быть, пора нам услышать эту историю? Мне кажется, что в это дело замешаны не только мы, но и боги. Расскажи нам все. И объясни, почему Путь в конце концов признал его Тем, Кто Должен Прийти. Мы ведь знаем о Шефе больше, чем кто бы то ни был. А Фарман – посредник между нами и богами. Может быть, вчетвером мы сможем понять, в чем тут дело.
Торвин кивнул, но заговорил не сразу, собираясь с мыслями.
– Дело вот в чем, – наконец произнес он. – Эту очень старую историю рассказывают датчане. Ее никогда не перекладывали на стихи, она не записана в наших священных книгах, ее не все считают правдивой. И я тоже не слишкомто ей доверял. Но чем больше я размышлял, тем больше убеждался, что ее окружает какой-то ореол, дух древности. Думаю, что она правдива и имеет такое же значение, как сказание о Велунде или о смерти Бальдра.
Обычно ее рассказывают так. Много лет назад – примерно тогда же, когда родился Спаситель христиан, – датчане остались без короля. Последнего представителя королевской династии, Хермота, который сейчас считается любимым воином Одина в Вальгалле, они изгнали за жестокость. Но без короля жестокостей стало еще больше. Это был век, когда брат шел на брата и в безопасности был только тот, кто держал в руках оружие.
И однажды на берег моря приплыл щит, а в нем лежал маленький мальчик.
Голова его покоилась на ячменном снопе, и больше при младенце ничего не было. Датчане подобрали его, вырастили, и со временем он сделался самым могущественным из норманнских королей. Он был такой воинственный, что усмирил весь Север. Говорят, в его время девушка могла разгуливать по всей Скандинавии в одиночестве, с золотыми кольцами на каждом пальце и мешком золота на поясе, и никто бы на нее не напал и даже не посмел сказать ни одного грубого слова. Некоторые датские короли до сих пор объявляют себя Сквольдунгами, потомками этого короля, потому что его прозвали Сквольд, Щит, ведь он приплыл на щите.
Так рассказывают эту историю, – продолжал Торвин, – и вы видите, что в ней есть свой смысл. От щита пошло имя Сквольдунгов. А поскольку неизвестно, откуда взялся мальчик, стали говорить, что его послали боги, которые увидели несчастья датчан и пожалели их.
Но с другой стороны, смысла в этой истории ни на грош, и поэтому я и считаю ее достоверной. Да, Бранд, я вижу, что ты поднимаешь бровь, но я же тебе говорю: то, что имеет смысл для богов, не всегда имеет смысл для людей. Сам посуди: чтобы боги сжалились над несчастьями датчан? Когда это наши боги хоть кого-то пожалели? Мы бы им тогда не поклонялись так рьяно. И потом, как насчет снопа? Про него всегда упоминают, но никто не знает, при чем тут сноп.
Думаю, что именно в нем ключ к разъяснению всей этой истории.
Я думаю, что эту историю за долгие годы стали рассказывать неправильно. Я думаю, что раньше имя короля звучало как Сквольд Скьефинг, а по-английски – Шильд Шифинг. Кто-то из сказителей однажды взял и придумал объяснение для этого имени. Он стал рассказывать, что короля звали Щит, потому что... ну, скажем, он приплыл на щите. А Сноп его звали, потому что... потому что там лежал еще и сноп. Имена происходят от предметов. Даже эпизод с найденным на берегу младенцем появился потому, что выпуклый щит может плавать. В общем, я думаю, что в этой истории нет ни слова правды.
Я считаю, что когда-то и в самом деле был король, которого звали Щит. Ведь у многих из нас такие имена. Твое имя, Бранд, означает «меч». Я знавал людей, которых звали Гейрр, Копье, или франки, Боевой Топор. И был король по имени Сквольд, Щит. А Шифингом его звали не потому, что он лежал головой на снопе, а потому, что он был сыном Шифа. Или Шефа.
Казалось, Торвин закончил свое разъяснение, и Ханд попросил его продолжить:
– Но что эта история, первоначальная история, означает?
Торвин коснулся своего нагрудного молота.
– На мой взгляд – а многие жрецы Святилища со мной не согласились бы, даже могли бы счесть меня еретиком, это вам и Фарман подтвердит, – на мой взгляд, эта история означает три вещи. Во-первых, этих королей запомнили или выдумали по определенной причине. Причина, по-моему, в том, что они изменили мир, повернули его историю на другой путь. Думаю, что воинственный король, Сквольд, объединил людей в один народ и дал им законы, благодаря которым прекратилось братоубийство. А миролюбивый король Скьефинг дал нам ячмень и хлеб, научил земледелию наших предков, которые раньше жили, как финны, охотой. Или как твои, Бранд, родичи, huldu-folk, народ кочевников-мясоедов.
Во-вторых, я думаю, что эти короли избрали правильный путь, и люди об этом не забыли. Но с тех пор мы снова сбились на неправильную стезю: на стезю Хермота, любимца Одина. Стезю войны и грабежей. Мы придумываем для них красивые названия, drengskapr, hermanna vegr, мужество, путь воина. Ты так зовешь это, Бранд, я знаю. Но в результате всегда сильный грабит слабого.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента