Страница:
Оруженосец Дункана был предоставлен в распоряжение Мадлен. Юношу звали Ансель, и, судя по его хмурому виду, он был далеко не в восторге от приказания своего господина.
Чем дальше они подвигались на север, тем ближе были к тайной цели Мадлен, и это служило ей некоторым утешением. Дело в том, что уже давно девушка твердо решила бежать — она собиралась добраться до Шотландии, где жила ее двоюродная сестра Эдвита. Мадлен понимала, что ее желание практически почти невыполнимо. Пешком ей далеко не уйти; можно было, конечно, взять старую клячу из стада Луддона, которая не сумела бы скинуть Мадлен с седла, да только эта кляча едва смогла бы выдержать долгое путешествие. Так что без выносливой лошади и подходящей одежды побег был равносилен самоубийству. К тому же маршрут, нарисованный старым Саймоном по памяти, вряд ли помог бы девушке.
Но несмотря на то что Мадлен осознавала всю нелепость своего плана, она решила не отступать от него. Похоже, от обиталища Дункана до шотландской границы рукой подать. Вот только где находится дом ее кузины? Может, она даже пешком до него сможет дойти?
Что и говорить, препятствий на ее пути будет немало. Поначалу следует хорошенько обдумать, где достать все необходимое для путешествия. Во-первых, ей понадобится хорошая лошадь, во-вторых, еда, а в-третьих, Божье благословение. Размышляя о том, не попросить ли прежде всего Господнее благословение, девушка вдруг увидела Дункана, направлявшегося к центру лагеря. Господи, вот оно, самое большое препятствие! Да-а… Этого недочеловека нелегко будет провести!
С тех пор как они покинули замок Луддона, Векстон не обронил ни слова. Мадлен не понимала, что он имел в виду, говоря, что она теперь полностью принадлежит только ему. Ах, как ей хотелось набраться храбрости и потребовать объяснений, но барон был так холоден и неприступен, что Мадлен боялась даже приблизиться к нему.
Боже, как она устала! Не стоит сейчас думать о Дункане. Главное — отдохнуть, а уж потом она решит, как ей выбраться из плена. Ведь побег — это козырная карта пленника, не так ли?
Однако Мадлен была совершенно неопытна в подобных делах. Что толку в том, что она умела читать и писать, тогда как большинство знатных господ не умели даже написать свое имя и прибегали к помощи священника.
Впрочем, Мадлен не обижалась на своего дядю за то, что, кроме грамоты, он немногому сумел ее научить. Зато дядюшка с восторгом рассказывал ей всякие истории из далекой древности. Его любимой был миф об Одиссее. Легендарный воин стал настоящим другом Мадлен с раннего детства, когда она еще всего боялась. Она часто воображала, что Одиссей сидит рядом с ней, помогая скоротать долгие, темные ночи, когда Мадлен особенно боялась того, что приедет Луддон и заберет ее с собой.
Луддон! При одном воспоминании о нем Мадлен начинало подташнивать. Это из-за него она ничего толком не умела делать! Даже верхом ездить! Когда Мадлен было шесть лет, брат несколько раз сажал ее на коня, и каждый из этих «уроков» она помнила так ясно, словно они состоялись только вчера Луддон беспрерывно орал, что она дуреха, неумеха и держится в седле, как мешок с сеном.
А что началось, когда брат понял, как она боится!.. Луддон привязывал сестру к седлу и пускал лошадь галопом. Ее ужас доставлял Луддону удовольствие. Этот кошмар продолжался до тех пор, пока девочка не научилась скрывать свои чувства, — лишь тогда брат прекратил свои садистские развлечения.
Мадлен помнила, что отец и брат никогда не любили ее, а она изо всех сил старалась хоть чем-нибудь завоевать их расположение. Когда девочке исполнилось восемь лет, ее ненадолго отправили к отцу Бертону, но короткая поездка неожиданно обернулась долгими спокойными годами в обществе младшего брата ее матери. Священник делал все возможное, чтобы лучше воспитать ее, и постоянно твердил племяннице, что в дурном отношении к ней брата и отца никакой ее вины не было.
Да, дядя Бертон был добрым и хорошим человеком. Он многому научил ее и любил как родной отец. Бертон объяснял Мадлен, что Луддон презирает всех женщин, но сердцем она ему не верила. Ведь брат заботился о своих старших сестрах. И Сара, и Кларисса получили хорошее образование, обеим было дано богатое приданое, хотя вышла замуж только Кларисса.
Отец Бертон объяснил племяннице, что родной отец не любил Мадлен потому, что она была очень похожа на свою мать. Женившись на ней и обменявшись с нею священными брачными клятвами, отец фактически почти сразу бросил ее, хотя Бертон и не понимал, чем это было вызвано. Девушка почти не помнила свои ранние годы, но душа ее наполнялась теплом, когда она думала о маме; материнская любовь надежно защищала ее тогда от издевательств брата.
Только Луддон знал ответы на недоуменные вопросы Мадлен. Может, в один прекрасный день он объяснит ей все и тогда она поймет? А вместе с пониманием придет и душевное исцеление…
«Господи, надо отбросить все эти мрачные воспоминания», — решила Мадлен. Спрыгнув с валуна на землю, она побрела вдоль лагеря, сторонясь мужчин.
Зайдя подальше в глухой лес и убедившись в том, что никто ее не преследует, девушка смогла наконец немного заняться собой. По пути к лагерю Мадлен заметила маленький ручеек. Его поверхность подернулась льдом, но она палкой разбила его и, опустившись на колени, умыла лицо и руки. Затем она вдосталь напилась ледяной, но великолепной на вкус воды.
Вдруг Мадлен почувствовала на себе чей-то взгляд. Резко обернувшись и едва не потеряв при этом равновесия, Мадлен увидела Дункана.
— Пойдем, Мадлен, — позвал он. — Пора отдохнуть.
Не дав ей опомниться, барон взял пленницу за руки. В его огромной руке умещались обе ее ладони. Векстон держал ее крепко, но нежно и не отпускал до тех пор, пока они не подошли к его палатке — необычному сооружению из накинутых на согнутые ветки звериных шкур. Шкуры отлично защищали от ветра, который все усиливался. Еще одна толстая шкура покрывала земляной пол. Отблеск ближайшего костра отбрасывал на шкуры причудливые тени, придавая временному жилищу своеобразный уют.
Дункан знаком предложил Мадлен войти в палатку. Она повиновалась, но лечь или сесть там не смогла — толстая шкура, лежавшая на земле, промерзла насквозь, и Мадлен показалось, словно она опустилась на льдину.
Сложив руки на груди, барон молча наблюдал за ее попытками устроиться на ночлег. Мадлен молчала, решив, что скорее умрет, чем проронит хоть слово.
Внезапно Дункан поднял ее на ноги, едва не опрокинув палатку, снял с пленницы плащ и, встав на одно колено, положил его поверх шкуры.
Мадлен думала, что эта палатка предназначена лишь ей, но Векстон растянулся во всю длину палатки. Девушка разозлилась, решив, что барон забрал ее плащ для собственного удобства. Почему бы не оставить ее в крепости Луддона, если он собирался заморозить ее в лесу? К чему тащить ее за собой на край земли?!
Но не успела она произнести и слова, как Дункан схватил ее и рывком бросил на себя, не обращая внимания на ее протестующие возгласы. Затем он повернулся на бок, увлекая Мадлен за собой, и закутал их обоих в свой плащ. Макушка Мадлен оказалась под его подбородком, лицо уткнулось барону в шею.
В страхе Мадлен попыталась вырваться, но Дункан крепко держал ее.
— Мне неудобно так… — пробормотала она. — Мне нечем дышать.
— Не выдумывай, — возразил барон.
Мадлен показалось, что Векстон просто насмехается над нею, и в сердцах она даже забыла о своем страхе. Вспомнив, что руки ее свободны, она что было сил вцепилась в плечи барона. Дункан снял кольчугу и остался лишь в тонкой рубашке, облегавшей широкие мускулистые плечи. Мадлен чувствовала, какая могучая сила исходит от его тела. Но Господи, она даже не могла впиться ногтями в его плоть — кожа Векстона была так же неподатлива, как и его упрямый характер.
Впрочем, грудь его под ее щекой была теплой, почти горячей, и, к своему смущению, девушка почувствовала, что ей приятно прижиматься к ней. От него исходил запах кожи и еще одурманивающий мужской запах. Его дыхание приятно согревало ей шею. Смутившись еще больше, Мадлен вновь попыталась вырваться, стараясь стряхнуть с себя сонное оцепенение, овладевшее всем ее существом.
Наконец это надоело Дункану. Глубоко вздохнув, он схватил обе ее руки и засунул себе под рубашку, прижав ладони девушки к своей груди. Пальцы Мадлен задрожали, коснувшись покрывавшей ее поросли курчавых волос.
Но почему же ей так тепло и уютно сейчас здесь, когда снаружи такой холод? Близость Дункана будила в девушке инстинкты, о которых Мадлен прежде и не подозревала. Она ощущала, как его жаркая плоть все сильнее прижималась к ней, прожигая тонкую ткань платья.
И вдруг в голову Мадлен закралась ужаснувшая ее мысль. Не так ли мужчина овладевает женщиной? Однако она слышала, что при этом женщина должна лежать на спине, и решила, что пока ей ничего не угрожает. Мадлен помнила разговоры Марты с другими служанками. Та всегда начинала все свои истории с того, что она лежала перед кем-то на спине. Теперь Мадлен пожалела, что ни разу не дослушала ни одной истории Марты до конца — этим она могла бы восполнить недостаток своего образования в некоторых вещах. Впрочем, порядочная женщина и настоящая леди вообще не должна думать о всяких глупостях.
Конечно, во всем был виноват Дункан. Может, он прижал ее так близко к себе, чтобы потом посмеяться над ней? Будь у него что плохое на уме, он вполне мог бы сделать с нею все, что угодно. Поежившись от этой мысли, Мадлен тут же прекратила сопротивляться. Не стоит раздражать этого варвара. Слава Богу, он хоть не дотрагивался до ее груди. Впрочем, радость была недолгой: барон чуть передвинулся, и груди Мадлен тут же вжались в его тело. К великому стыду Мадлен, соски ее немедленно напряглись.
Векстон снова зашевелился.
— Что за черт… — прорычал он ей прямо в ухо.
Девушка не знала, чем было вызвано это злобное восклицание, зато была почти уверена, что навсегда оглохла.
Когда Дункан вскочил, бормоча какие-то непонятные Мадлен проклятия, она поспешно отодвинулась в сторону, наблюдая за ним краем глаза. Ее похититель начал ощупывать их ложе.
Едва Мадлен вспомнила, что спрятала под подкладку своего плаща кинжал оруженосца барона, как тот выудил оружие и поднял его над головой.
Не сдержавшись, Мадлен нахмурилась.
Дункан ухмыльнулся.
Девушка была так поражена его неожиданной улыбкой, что невольно улыбнулась ему в ответ. И тут же заметила, что глаза Векстона оставались серьезными. Наверное, и ей не стоило улыбаться.
— Для такого робкого существа, Мадлен, каким ты стараешься казаться, ты весьма запаслива, — проговорил он тихо и спокойно. Интересно, хвалил ее барон или насмехался?
— Но вы же силой взяли меня в плен, — напомнила Мадлен. — Если я и запаслива, то лишь потому, что честь велит мне бежать из неволи.
Векстон нахмурился.
— Моя откровенность не нравится вам, милорд? — поинтересовалась девушка. — Пожалуй, мне не следовало говорить с вами. Я хотела бы уснуть, — добавила она. — Постараюсь даже забыть о том, что вы рядом.
В доказательство своих слов Мадлен закрыла глаза.
— Подвинься поближе, Мадлен.
От этого тихого приказания холодок прополз по спине девушки, в горле застрял комок. Ей казалось, что страха в ее душе уже не осталось, но когда, открыв глаза, она увидела, что кончик кинжала нацелен прямо на нее, поняла, что час, когда она сможет ничего не бояться, еще далек.
«Что я за трусиха», — подумала Мадлен, медленно придвигаясь к барону. Когда до него оставалось несколько дюймом, девушка замерла, лежа на боку.
— Ну вот, теперь вы довольны? — пробормотала она.
И тут же поняла, что барон совсем недоволен, потому что она оказалась на спине, прижатая к земле всем весом Векстона. Господи, он был так близко, что Мадлен видела даже блеск его серых глаз.
Мадлен не раз слышала, что глаза — зеркало души человека и по ним можно прочесть его мысли. Но глаза Дункана были непроницаемы.
Барон наблюдал за своей пленницей. Ее смущение и раздражало, и веселило его. Положим, он знал, что Мадлен его боится. Но она не плакала и не умоляла отпустить ее. И потом… Господи, до чего же она прекрасна! Ее нос был усыпан очаровательными веснушками, и это нравилось барону. Как нравился и ее рот. «Интересно, каковы на вкус ее губы?» — подумал Дункан и тут же почувствовал, как возбуждается его плоть.
— Вы собираетесь смотреть на меня всю ночь? — спросила Мадлен.
— Возможно, — медленно проговорил тот с усмешкой.
— Тогда и мне придется глядеть на вас ночь напролет, — заявила Мадлен.
— Но почему же, Мадлен? — тихим, хрипловатым голосом спросил Векстон.
— Если вы полагаете, что сумеете воспользоваться тем, что я заснула, вы ошибаетесь, барон.
У нее был такой негодующий вид!
— Но как же я сумею воспользоваться этим, Мадлен? — Барон широко улыбнулся, и на этот раз улыбкой светились и его глаза.
— Я предпочитаю не говорить о подобных вещах, — промолвила она. — И вообще, забудьте обо всем, что я вам наболтала.
— И не подумаю, — заметил Дункан. — Стало быть, ты считаешь, что я хочу удовлетворить свою похоть и овладеть тобою во сне?
Векстон так низко наклонился к Мадлен, что почти касался ее губ своим ртом. Ему все больше нравилось ее смущение.
— Вы не посмеете дотронуться до меня, — неожиданно вырвалось у нее. — К тому же вы слишком… устали… и наш лагерь на открытом месте… Нет, — добавила она решительно, — вы не тронете меня.
— Возможно.
Глаза барона горели насмешливым блеском. Неужели ему доставляло удовольствие дразнить ее?
Мадлен решила не сдаваться без боя. Она ударила Дункана, целясь кулаком в его правый глаз. Цель она поразила верно, вот только этот удар, похоже, был больше неудачен для нее, чем для Векстона; во всяком случае, девушка вскрикнула от боли, а барон даже не поморщился. Господи, она едва не сломала себе руку, а ему все нипочем!
— Вы точно из камня сделаны, — простонала Мадлен.
— Зачем тебе это было нужно? — с любопытством спросил Векстон.
— Для того чтобы вы знали, что я буду биться до последней капли крови, если вы позволите себе лишнее, — запинаясь, пробормотала девушка. Ей казалось, что она проявила небывалую храбрость, но дрожь в голосе выдавала ее смятение.
— Так, значит, до последней капли? — улыбнулся Дункан. — Ты слишком решительна в своих заключениях и действиях, — заметил он. — И в этом твоя ошибка.
— Вы угрожали мне, — возразила девушка, — а это непозволительно.
— Не-ет… — протянул барон. — Я ничего такого не говорил, ты сама это придумала.
— Я ведь сестра вашего врага, — напомнила ему Мадлен. — Этого вы не будете отрицать.
«Надо было напомнить Векстону об этом раньше», — подумала она.
— Да, но с закрытыми глазами мне не определить, чья ты сестра, — проговорил Дункан. — Кстати, я слышал, что ты жила со священником, которого лишили сана. Стало быть, была его девкой. Впрочем, мне все равно… В темноте все женщины одинаковы.
Ах, с каким удовольствием Мадлен ударила бы его снова! Она так разволновалась, услышав эту гнусную сплетню, что глаза ее наполнились слезами и она чуть не разрыдалась. Ей хотелось сказать барону, что отец Бертон был замечательным священником и никто не лишал его сана, к тому же он был ее дядей. Кроме него, никто никогда не заботился о Мадлен, никто не любил ее! И как смеет Векстон повторять перед ней грязные слухи!
— Кто же рассказал вам об этом? — хриплым шепотом спросила Мадлен.
Дункан видел, как сильно ранили пленницу его слова. Он, собственно, и сам предполагал, что все эти россказни были выдумкой. К тому же барон был почти уверен в невинности девушки.
— Неужели вы думаете, что я стану оправдываться? — насмешливо спросила девушка. — Если вы считаете меня шлюхой — что ж, значит, я шлюха.
С тех пор как они покинули замок Луддона, Мадлен впервые дала волю своему гневу. Барон был очарован ее неправдоподобно яркими голубыми глазами, сверкавшими от злости и негодования. «Можно не сомневаться, — заключил он про себя. — Она и впрямь невинна».
Дункан решил прекратить разговор, чтобы больше не огорчать очаровательную пленницу:
— Ладно, давай спать!
— Я не смогу спать, опасаясь, что вы воспользуетесь этим для удовлетворения своих низких желаний.
— Ты и впрямь считаешь, что сможешь ничего не заметить? — спросил барон, дивясь наивности девушки. — Если я захочу взять тебя, как ты полагаешь, то прежде всего разбужу тебя. Обещаю. Так что закрой глазки и спи.
Обхватив Мадлен, он уложил ее на себя и натянул сверху на обоих свой плащ, твердо решив не думать больше о девушке в эту ночь.
Однако это оказалось не так-то легко. От нее по-прежнему исходил слабый аромат роз, ее тело было мягким и податливым. Ее близость одурманивала Дункана. Он был уверен, что Мадлен уснет еще не скоро.
— И как же вы это назовете? — донесся до него сдавленный голос Мадлен. Дункану пришлось припомнить весь их разговор, прежде чем он понял, что она имеет в виду.
— Ты о том, что я «воспользуюсь» тобой? — уточнил барон. — Изнасилованием, — пробормотал он ей в макушку.
Девушка подскочила, ударившись головой о его подбородок. Терпение барона иссякло. Он решил, что вообще зря вступал с ней в пререкания.
— Я еще ни одну женщину не брал силой, Мадлен. Так что твоя добродетель в безопасности. А теперь давай наконец спать.
— Никогда? — прошептала пленница.
— Никогда! — рявкнул Векстон.:
Мадлен поверила ему. Странно, но все ее сомнения внезапно исчезли, и она была убеждена, что во сне Векстон не прикоснется к ней. Удивительно, но ей стала нравиться его близость.
Пригревшись, девушка задремала. Перед тем как окончательно заснуть, она захотела устроиться поудобнее, но барон сердито заворчал и, схватив ее за бедра, удержал на месте. Мадлен решила, что он сердится за то, что она разбудила его своими неловкими движениями.
Теплое дыхание Векстона согревало ее шею. Вздохнув, Мадлен закрыла глаза. Она была далека от того, чтобы поддаться соблазну, но тепло так сладко убаюкивало и пробуждало ненужные мысли. Мадлен вспомнила рассказы об Одиссее, о том, как его соблазняли сирены. Ну конечно, дыхание Дункана действовало на нее точно так, как пение сирен на воинов Одиссея. Античному герою пришлось залепить себе уши воском, чтобы спастись от наваждения.
Мадлен пожалела, что у нее нет подобных средств защиты.
…В лесу сердито завывал ветер, но Мадлен находилась в тепле и безопасности в надежных объятиях своего похитителя. Она была вынуждена признаться себе, что песня сирен заворожила ее.
Ночью девушка проснулась лишь один раз. Спине ее было тепло, а вот грудь и руки мерзли. Очень медленно, чтобы не потревожить Дункана, она повернулась на живот. Положив щеку ему на плечо, руки она засунула под его рубашку.
Мадлен еще спала, когда Векстон потерся подбородком о ее макушку. Девушка довольно заурчала и теснее прижалась к барону. Его бакенбарды защекотали ей нос, и пленница невольно открыла глаза.
Дункан наблюдал за ней. Его лицо было безмятежным, глаза — теплыми и нежными. Впрочем, губы Векстона были твердо сжаты, и неожиданно для себя Девушка подумала о том, что почувствовала бы она, вздумай барон поцеловать ее.
Она не произнесла ни слова, но слегка потянулась к нему. Дункана не надо было уговаривать…
Он так и знал, что поцелуй окажется божественным. У Мадлен были такие мягкие, нежные губы. Она еще не совсем проснулась, поэтому не думала сопротивляться, но рот все же не открывала. Не долго думая, барон большим пальцем опустил вниз ее подбородок и проник языком в теплую сладость ее рта так быстро, что Мадлен и не поняла толком, что происходит.
Когда Мадлен робко попыталась вытолкнуть своим язычком его язык, барон перевернул ее на спину и устроился между ее ног. Его ладони нежно сжимали ее щеки.
Руки Мадлен так и оставались под его рубашкой, и она принялась неумело ласкать его грудь, отчего Векстона пробрала дрожь. Барону безумно захотелось взять ее, насладиться ее божественным, податливым телом, но он помнил свое обещание.
Еще никогда в жизни поцелуй не дарил ему такого удовольствия. Векстон не смог бы остановиться, если бы девушку не пробрала вдруг сильная дрожь.
Поцелуй поразил и Мадлен. Она пребывала в сладком оцепенении и совсем не заметила, что барон резко отстранился от нее и упал рядом на спину, закрыв глаза. Лишь прерывистое дыхание напоминало о случившемся.
Мадлен не знала, что делать. Господи, ей было так стыдно! Что это с ней сталось? Она вела себя так развязно… так безнравственно… И, судя по хмурому лицу Дункана, ее поцелуй не доставил ему удовольствия.
Мадлен едва не плакала.
— Дункан! — позвала она.
Ответа не последовало, но по тяжелому вздоху Мадлен поняла, что он ее слышал.
— Прости, пожалуйста, — прошептала девушка. Барон был так удивлен ее извинением, что широко раскрыл глаза. Все его тело ныло от неудовлетворенного желания.
— За что это ты просишь прощения? — раздраженно спросил он.
Впрочем, он тут же пожалел о резкости своего тона. Похоже, Мадлен опять испугалась его, потому что повернулась к нему спиной. Она сильно дрожала. Векстон уже хотел снова прижать ее к себе, как девушка прошептала:
— За то, что я воспользовалась тобой, твоей заботой… причинила тебе хлопоты…
Дункан не верил своим ушам. Это было самое нелепое извинение из всех, что ему доводилось когда-либо слышать.
Медленная улыбка расползлась по лицу барона. Господи, он едва сдерживался от смеха, но Мадлен… Мадлен была так серьезна. И внезапно он понял, что ему совсем не безразличны ее чувства. Из его груди вырвался короткий стон.
Девушка услышала его, тут же вообразив, что стон объясняется отвращением к ней.
— Обещаю тебе, Дункан, такого больше не повторится, — прошептала она.
Крепко обняв свою пленницу, барон привлек ее к себе.
— А я обещаю, Мадлен, что обязательно повторится.
Эти слова прозвучали как клятва.
Глава 4
Барон Луддон был всего в полудне езды от того места, где Дункан и его воины разбили лагерь. Удача сопутствовала Луддону — светила полная, яркая луна, и он мог не делать привала на ночь. У него было столько же воинов, сколько и у Векстона, и ни один из них не пожаловался на неожиданную перемену в планах своего господина.
Сообщение о содеянном Дунканом принес полусумасшедший слуга. Вернувшись к себе, Луддон и его люди увидели, что за «подарок» приготовил им барон Векстон. Луддон и его воины лицезрели изуродованные трупы воинов, оставленных охранять владения их господина. Ярость и жажда мщения объединили всех, и каждый из них поклялся сделать все, чтобы убить Дункана.
Эти люди забыли о своем вероломстве по отношению к барону Векстону и теперь думали только об отмщении.
Луддон решил преследовать Дункана немедля. У него были на это веские причины. Во-первых, существовала опасность, что раскроется его план погубить Дункана не в открытом бою, а нечестным путем, и тогда он рискует стать посмешищем всего двора, его назовут трусом. Дункан, несомненно, сообщит обо всем Вильгельму II, и король, несмотря на расположение к Луддону, позволит противникам биться насмерть, чтобы положить конец тому, что он сам считает обычным расхождением во мнениях. Король, прозванный Руфусом — что на латинском означает «красный» — за слишком яркий цвет лица и несдержанный нрав, будет раздражен нелепой ссорой обоих аристократов.
Кроме того, Луддон знал, что проиграет Дункану, окажись они один на один на поле битвы. Барон Векстон был непревзойденным воином и много раз демонстрировал свой талант. Можно не сомневаться, что Дункан убьет Луддона, лишь только представится такой шанс.
Сам Луддон тоже обладал некоторыми способностями, но совсем иными, нежели Векстон. Луддон был влиятельным человеком; с его мнением считались при дворе. Он был своего рода личным секретарем монарха, хотя не умел ни читать, ни писать, оставляя это занятие двум придворным священникам. Когда королю предстояло принимать своих подданных, явившихся на аудиенцию, Луддон должен был определять важность дела и соответственно необходимость встречи с королем. В этом качестве Луддон был незаменим и всемогущ и, надо признать, прекрасно справлялся со своим делом, умело манипулируя людьми. Он внушал почтительный страх менее знатным господам, чем он сам, которые охотно платили за возможность встретиться с королем. Луддон помогал им, а его кошелек наполнялся золотом.
Но если теперь станет известно, что Луддон пытался убить Дункана, он может потерять все.
Брат Мадлен считался красивым мужчиной. У него были роскошные светлые волосы в легких завитках, глаза цвета ореха отливали золотом, губы казались изваянными резцом скульптора. Он был высок и строен, хоть и несколько сухощав. Когда Луддон улыбался, придворные дамы чуть не падали от восторга в обморок. У сестер Луддона — Клариссы и Сары — были такие же прекрасные волосы и точно такие же глаза. Сестры были не менее привлекательны, чем их брат, и многие кавалеры старались добиться их расположения.
Чем дальше они подвигались на север, тем ближе были к тайной цели Мадлен, и это служило ей некоторым утешением. Дело в том, что уже давно девушка твердо решила бежать — она собиралась добраться до Шотландии, где жила ее двоюродная сестра Эдвита. Мадлен понимала, что ее желание практически почти невыполнимо. Пешком ей далеко не уйти; можно было, конечно, взять старую клячу из стада Луддона, которая не сумела бы скинуть Мадлен с седла, да только эта кляча едва смогла бы выдержать долгое путешествие. Так что без выносливой лошади и подходящей одежды побег был равносилен самоубийству. К тому же маршрут, нарисованный старым Саймоном по памяти, вряд ли помог бы девушке.
Но несмотря на то что Мадлен осознавала всю нелепость своего плана, она решила не отступать от него. Похоже, от обиталища Дункана до шотландской границы рукой подать. Вот только где находится дом ее кузины? Может, она даже пешком до него сможет дойти?
Что и говорить, препятствий на ее пути будет немало. Поначалу следует хорошенько обдумать, где достать все необходимое для путешествия. Во-первых, ей понадобится хорошая лошадь, во-вторых, еда, а в-третьих, Божье благословение. Размышляя о том, не попросить ли прежде всего Господнее благословение, девушка вдруг увидела Дункана, направлявшегося к центру лагеря. Господи, вот оно, самое большое препятствие! Да-а… Этого недочеловека нелегко будет провести!
С тех пор как они покинули замок Луддона, Векстон не обронил ни слова. Мадлен не понимала, что он имел в виду, говоря, что она теперь полностью принадлежит только ему. Ах, как ей хотелось набраться храбрости и потребовать объяснений, но барон был так холоден и неприступен, что Мадлен боялась даже приблизиться к нему.
Боже, как она устала! Не стоит сейчас думать о Дункане. Главное — отдохнуть, а уж потом она решит, как ей выбраться из плена. Ведь побег — это козырная карта пленника, не так ли?
Однако Мадлен была совершенно неопытна в подобных делах. Что толку в том, что она умела читать и писать, тогда как большинство знатных господ не умели даже написать свое имя и прибегали к помощи священника.
Впрочем, Мадлен не обижалась на своего дядю за то, что, кроме грамоты, он немногому сумел ее научить. Зато дядюшка с восторгом рассказывал ей всякие истории из далекой древности. Его любимой был миф об Одиссее. Легендарный воин стал настоящим другом Мадлен с раннего детства, когда она еще всего боялась. Она часто воображала, что Одиссей сидит рядом с ней, помогая скоротать долгие, темные ночи, когда Мадлен особенно боялась того, что приедет Луддон и заберет ее с собой.
Луддон! При одном воспоминании о нем Мадлен начинало подташнивать. Это из-за него она ничего толком не умела делать! Даже верхом ездить! Когда Мадлен было шесть лет, брат несколько раз сажал ее на коня, и каждый из этих «уроков» она помнила так ясно, словно они состоялись только вчера Луддон беспрерывно орал, что она дуреха, неумеха и держится в седле, как мешок с сеном.
А что началось, когда брат понял, как она боится!.. Луддон привязывал сестру к седлу и пускал лошадь галопом. Ее ужас доставлял Луддону удовольствие. Этот кошмар продолжался до тех пор, пока девочка не научилась скрывать свои чувства, — лишь тогда брат прекратил свои садистские развлечения.
Мадлен помнила, что отец и брат никогда не любили ее, а она изо всех сил старалась хоть чем-нибудь завоевать их расположение. Когда девочке исполнилось восемь лет, ее ненадолго отправили к отцу Бертону, но короткая поездка неожиданно обернулась долгими спокойными годами в обществе младшего брата ее матери. Священник делал все возможное, чтобы лучше воспитать ее, и постоянно твердил племяннице, что в дурном отношении к ней брата и отца никакой ее вины не было.
Да, дядя Бертон был добрым и хорошим человеком. Он многому научил ее и любил как родной отец. Бертон объяснял Мадлен, что Луддон презирает всех женщин, но сердцем она ему не верила. Ведь брат заботился о своих старших сестрах. И Сара, и Кларисса получили хорошее образование, обеим было дано богатое приданое, хотя вышла замуж только Кларисса.
Отец Бертон объяснил племяннице, что родной отец не любил Мадлен потому, что она была очень похожа на свою мать. Женившись на ней и обменявшись с нею священными брачными клятвами, отец фактически почти сразу бросил ее, хотя Бертон и не понимал, чем это было вызвано. Девушка почти не помнила свои ранние годы, но душа ее наполнялась теплом, когда она думала о маме; материнская любовь надежно защищала ее тогда от издевательств брата.
Только Луддон знал ответы на недоуменные вопросы Мадлен. Может, в один прекрасный день он объяснит ей все и тогда она поймет? А вместе с пониманием придет и душевное исцеление…
«Господи, надо отбросить все эти мрачные воспоминания», — решила Мадлен. Спрыгнув с валуна на землю, она побрела вдоль лагеря, сторонясь мужчин.
Зайдя подальше в глухой лес и убедившись в том, что никто ее не преследует, девушка смогла наконец немного заняться собой. По пути к лагерю Мадлен заметила маленький ручеек. Его поверхность подернулась льдом, но она палкой разбила его и, опустившись на колени, умыла лицо и руки. Затем она вдосталь напилась ледяной, но великолепной на вкус воды.
Вдруг Мадлен почувствовала на себе чей-то взгляд. Резко обернувшись и едва не потеряв при этом равновесия, Мадлен увидела Дункана.
— Пойдем, Мадлен, — позвал он. — Пора отдохнуть.
Не дав ей опомниться, барон взял пленницу за руки. В его огромной руке умещались обе ее ладони. Векстон держал ее крепко, но нежно и не отпускал до тех пор, пока они не подошли к его палатке — необычному сооружению из накинутых на согнутые ветки звериных шкур. Шкуры отлично защищали от ветра, который все усиливался. Еще одна толстая шкура покрывала земляной пол. Отблеск ближайшего костра отбрасывал на шкуры причудливые тени, придавая временному жилищу своеобразный уют.
Дункан знаком предложил Мадлен войти в палатку. Она повиновалась, но лечь или сесть там не смогла — толстая шкура, лежавшая на земле, промерзла насквозь, и Мадлен показалось, словно она опустилась на льдину.
Сложив руки на груди, барон молча наблюдал за ее попытками устроиться на ночлег. Мадлен молчала, решив, что скорее умрет, чем проронит хоть слово.
Внезапно Дункан поднял ее на ноги, едва не опрокинув палатку, снял с пленницы плащ и, встав на одно колено, положил его поверх шкуры.
Мадлен думала, что эта палатка предназначена лишь ей, но Векстон растянулся во всю длину палатки. Девушка разозлилась, решив, что барон забрал ее плащ для собственного удобства. Почему бы не оставить ее в крепости Луддона, если он собирался заморозить ее в лесу? К чему тащить ее за собой на край земли?!
Но не успела она произнести и слова, как Дункан схватил ее и рывком бросил на себя, не обращая внимания на ее протестующие возгласы. Затем он повернулся на бок, увлекая Мадлен за собой, и закутал их обоих в свой плащ. Макушка Мадлен оказалась под его подбородком, лицо уткнулось барону в шею.
В страхе Мадлен попыталась вырваться, но Дункан крепко держал ее.
— Мне неудобно так… — пробормотала она. — Мне нечем дышать.
— Не выдумывай, — возразил барон.
Мадлен показалось, что Векстон просто насмехается над нею, и в сердцах она даже забыла о своем страхе. Вспомнив, что руки ее свободны, она что было сил вцепилась в плечи барона. Дункан снял кольчугу и остался лишь в тонкой рубашке, облегавшей широкие мускулистые плечи. Мадлен чувствовала, какая могучая сила исходит от его тела. Но Господи, она даже не могла впиться ногтями в его плоть — кожа Векстона была так же неподатлива, как и его упрямый характер.
Впрочем, грудь его под ее щекой была теплой, почти горячей, и, к своему смущению, девушка почувствовала, что ей приятно прижиматься к ней. От него исходил запах кожи и еще одурманивающий мужской запах. Его дыхание приятно согревало ей шею. Смутившись еще больше, Мадлен вновь попыталась вырваться, стараясь стряхнуть с себя сонное оцепенение, овладевшее всем ее существом.
Наконец это надоело Дункану. Глубоко вздохнув, он схватил обе ее руки и засунул себе под рубашку, прижав ладони девушки к своей груди. Пальцы Мадлен задрожали, коснувшись покрывавшей ее поросли курчавых волос.
Но почему же ей так тепло и уютно сейчас здесь, когда снаружи такой холод? Близость Дункана будила в девушке инстинкты, о которых Мадлен прежде и не подозревала. Она ощущала, как его жаркая плоть все сильнее прижималась к ней, прожигая тонкую ткань платья.
И вдруг в голову Мадлен закралась ужаснувшая ее мысль. Не так ли мужчина овладевает женщиной? Однако она слышала, что при этом женщина должна лежать на спине, и решила, что пока ей ничего не угрожает. Мадлен помнила разговоры Марты с другими служанками. Та всегда начинала все свои истории с того, что она лежала перед кем-то на спине. Теперь Мадлен пожалела, что ни разу не дослушала ни одной истории Марты до конца — этим она могла бы восполнить недостаток своего образования в некоторых вещах. Впрочем, порядочная женщина и настоящая леди вообще не должна думать о всяких глупостях.
Конечно, во всем был виноват Дункан. Может, он прижал ее так близко к себе, чтобы потом посмеяться над ней? Будь у него что плохое на уме, он вполне мог бы сделать с нею все, что угодно. Поежившись от этой мысли, Мадлен тут же прекратила сопротивляться. Не стоит раздражать этого варвара. Слава Богу, он хоть не дотрагивался до ее груди. Впрочем, радость была недолгой: барон чуть передвинулся, и груди Мадлен тут же вжались в его тело. К великому стыду Мадлен, соски ее немедленно напряглись.
Векстон снова зашевелился.
— Что за черт… — прорычал он ей прямо в ухо.
Девушка не знала, чем было вызвано это злобное восклицание, зато была почти уверена, что навсегда оглохла.
Когда Дункан вскочил, бормоча какие-то непонятные Мадлен проклятия, она поспешно отодвинулась в сторону, наблюдая за ним краем глаза. Ее похититель начал ощупывать их ложе.
Едва Мадлен вспомнила, что спрятала под подкладку своего плаща кинжал оруженосца барона, как тот выудил оружие и поднял его над головой.
Не сдержавшись, Мадлен нахмурилась.
Дункан ухмыльнулся.
Девушка была так поражена его неожиданной улыбкой, что невольно улыбнулась ему в ответ. И тут же заметила, что глаза Векстона оставались серьезными. Наверное, и ей не стоило улыбаться.
— Для такого робкого существа, Мадлен, каким ты стараешься казаться, ты весьма запаслива, — проговорил он тихо и спокойно. Интересно, хвалил ее барон или насмехался?
— Но вы же силой взяли меня в плен, — напомнила Мадлен. — Если я и запаслива, то лишь потому, что честь велит мне бежать из неволи.
Векстон нахмурился.
— Моя откровенность не нравится вам, милорд? — поинтересовалась девушка. — Пожалуй, мне не следовало говорить с вами. Я хотела бы уснуть, — добавила она. — Постараюсь даже забыть о том, что вы рядом.
В доказательство своих слов Мадлен закрыла глаза.
— Подвинься поближе, Мадлен.
От этого тихого приказания холодок прополз по спине девушки, в горле застрял комок. Ей казалось, что страха в ее душе уже не осталось, но когда, открыв глаза, она увидела, что кончик кинжала нацелен прямо на нее, поняла, что час, когда она сможет ничего не бояться, еще далек.
«Что я за трусиха», — подумала Мадлен, медленно придвигаясь к барону. Когда до него оставалось несколько дюймом, девушка замерла, лежа на боку.
— Ну вот, теперь вы довольны? — пробормотала она.
И тут же поняла, что барон совсем недоволен, потому что она оказалась на спине, прижатая к земле всем весом Векстона. Господи, он был так близко, что Мадлен видела даже блеск его серых глаз.
Мадлен не раз слышала, что глаза — зеркало души человека и по ним можно прочесть его мысли. Но глаза Дункана были непроницаемы.
Барон наблюдал за своей пленницей. Ее смущение и раздражало, и веселило его. Положим, он знал, что Мадлен его боится. Но она не плакала и не умоляла отпустить ее. И потом… Господи, до чего же она прекрасна! Ее нос был усыпан очаровательными веснушками, и это нравилось барону. Как нравился и ее рот. «Интересно, каковы на вкус ее губы?» — подумал Дункан и тут же почувствовал, как возбуждается его плоть.
— Вы собираетесь смотреть на меня всю ночь? — спросила Мадлен.
— Возможно, — медленно проговорил тот с усмешкой.
— Тогда и мне придется глядеть на вас ночь напролет, — заявила Мадлен.
— Но почему же, Мадлен? — тихим, хрипловатым голосом спросил Векстон.
— Если вы полагаете, что сумеете воспользоваться тем, что я заснула, вы ошибаетесь, барон.
У нее был такой негодующий вид!
— Но как же я сумею воспользоваться этим, Мадлен? — Барон широко улыбнулся, и на этот раз улыбкой светились и его глаза.
— Я предпочитаю не говорить о подобных вещах, — промолвила она. — И вообще, забудьте обо всем, что я вам наболтала.
— И не подумаю, — заметил Дункан. — Стало быть, ты считаешь, что я хочу удовлетворить свою похоть и овладеть тобою во сне?
Векстон так низко наклонился к Мадлен, что почти касался ее губ своим ртом. Ему все больше нравилось ее смущение.
— Вы не посмеете дотронуться до меня, — неожиданно вырвалось у нее. — К тому же вы слишком… устали… и наш лагерь на открытом месте… Нет, — добавила она решительно, — вы не тронете меня.
— Возможно.
Глаза барона горели насмешливым блеском. Неужели ему доставляло удовольствие дразнить ее?
Мадлен решила не сдаваться без боя. Она ударила Дункана, целясь кулаком в его правый глаз. Цель она поразила верно, вот только этот удар, похоже, был больше неудачен для нее, чем для Векстона; во всяком случае, девушка вскрикнула от боли, а барон даже не поморщился. Господи, она едва не сломала себе руку, а ему все нипочем!
— Вы точно из камня сделаны, — простонала Мадлен.
— Зачем тебе это было нужно? — с любопытством спросил Векстон.
— Для того чтобы вы знали, что я буду биться до последней капли крови, если вы позволите себе лишнее, — запинаясь, пробормотала девушка. Ей казалось, что она проявила небывалую храбрость, но дрожь в голосе выдавала ее смятение.
— Так, значит, до последней капли? — улыбнулся Дункан. — Ты слишком решительна в своих заключениях и действиях, — заметил он. — И в этом твоя ошибка.
— Вы угрожали мне, — возразила девушка, — а это непозволительно.
— Не-ет… — протянул барон. — Я ничего такого не говорил, ты сама это придумала.
— Я ведь сестра вашего врага, — напомнила ему Мадлен. — Этого вы не будете отрицать.
«Надо было напомнить Векстону об этом раньше», — подумала она.
— Да, но с закрытыми глазами мне не определить, чья ты сестра, — проговорил Дункан. — Кстати, я слышал, что ты жила со священником, которого лишили сана. Стало быть, была его девкой. Впрочем, мне все равно… В темноте все женщины одинаковы.
Ах, с каким удовольствием Мадлен ударила бы его снова! Она так разволновалась, услышав эту гнусную сплетню, что глаза ее наполнились слезами и она чуть не разрыдалась. Ей хотелось сказать барону, что отец Бертон был замечательным священником и никто не лишал его сана, к тому же он был ее дядей. Кроме него, никто никогда не заботился о Мадлен, никто не любил ее! И как смеет Векстон повторять перед ней грязные слухи!
— Кто же рассказал вам об этом? — хриплым шепотом спросила Мадлен.
Дункан видел, как сильно ранили пленницу его слова. Он, собственно, и сам предполагал, что все эти россказни были выдумкой. К тому же барон был почти уверен в невинности девушки.
— Неужели вы думаете, что я стану оправдываться? — насмешливо спросила девушка. — Если вы считаете меня шлюхой — что ж, значит, я шлюха.
С тех пор как они покинули замок Луддона, Мадлен впервые дала волю своему гневу. Барон был очарован ее неправдоподобно яркими голубыми глазами, сверкавшими от злости и негодования. «Можно не сомневаться, — заключил он про себя. — Она и впрямь невинна».
Дункан решил прекратить разговор, чтобы больше не огорчать очаровательную пленницу:
— Ладно, давай спать!
— Я не смогу спать, опасаясь, что вы воспользуетесь этим для удовлетворения своих низких желаний.
— Ты и впрямь считаешь, что сможешь ничего не заметить? — спросил барон, дивясь наивности девушки. — Если я захочу взять тебя, как ты полагаешь, то прежде всего разбужу тебя. Обещаю. Так что закрой глазки и спи.
Обхватив Мадлен, он уложил ее на себя и натянул сверху на обоих свой плащ, твердо решив не думать больше о девушке в эту ночь.
Однако это оказалось не так-то легко. От нее по-прежнему исходил слабый аромат роз, ее тело было мягким и податливым. Ее близость одурманивала Дункана. Он был уверен, что Мадлен уснет еще не скоро.
— И как же вы это назовете? — донесся до него сдавленный голос Мадлен. Дункану пришлось припомнить весь их разговор, прежде чем он понял, что она имеет в виду.
— Ты о том, что я «воспользуюсь» тобой? — уточнил барон. — Изнасилованием, — пробормотал он ей в макушку.
Девушка подскочила, ударившись головой о его подбородок. Терпение барона иссякло. Он решил, что вообще зря вступал с ней в пререкания.
— Я еще ни одну женщину не брал силой, Мадлен. Так что твоя добродетель в безопасности. А теперь давай наконец спать.
— Никогда? — прошептала пленница.
— Никогда! — рявкнул Векстон.:
Мадлен поверила ему. Странно, но все ее сомнения внезапно исчезли, и она была убеждена, что во сне Векстон не прикоснется к ней. Удивительно, но ей стала нравиться его близость.
Пригревшись, девушка задремала. Перед тем как окончательно заснуть, она захотела устроиться поудобнее, но барон сердито заворчал и, схватив ее за бедра, удержал на месте. Мадлен решила, что он сердится за то, что она разбудила его своими неловкими движениями.
Теплое дыхание Векстона согревало ее шею. Вздохнув, Мадлен закрыла глаза. Она была далека от того, чтобы поддаться соблазну, но тепло так сладко убаюкивало и пробуждало ненужные мысли. Мадлен вспомнила рассказы об Одиссее, о том, как его соблазняли сирены. Ну конечно, дыхание Дункана действовало на нее точно так, как пение сирен на воинов Одиссея. Античному герою пришлось залепить себе уши воском, чтобы спастись от наваждения.
Мадлен пожалела, что у нее нет подобных средств защиты.
…В лесу сердито завывал ветер, но Мадлен находилась в тепле и безопасности в надежных объятиях своего похитителя. Она была вынуждена признаться себе, что песня сирен заворожила ее.
Ночью девушка проснулась лишь один раз. Спине ее было тепло, а вот грудь и руки мерзли. Очень медленно, чтобы не потревожить Дункана, она повернулась на живот. Положив щеку ему на плечо, руки она засунула под его рубашку.
Мадлен еще спала, когда Векстон потерся подбородком о ее макушку. Девушка довольно заурчала и теснее прижалась к барону. Его бакенбарды защекотали ей нос, и пленница невольно открыла глаза.
Дункан наблюдал за ней. Его лицо было безмятежным, глаза — теплыми и нежными. Впрочем, губы Векстона были твердо сжаты, и неожиданно для себя Девушка подумала о том, что почувствовала бы она, вздумай барон поцеловать ее.
Она не произнесла ни слова, но слегка потянулась к нему. Дункана не надо было уговаривать…
Он так и знал, что поцелуй окажется божественным. У Мадлен были такие мягкие, нежные губы. Она еще не совсем проснулась, поэтому не думала сопротивляться, но рот все же не открывала. Не долго думая, барон большим пальцем опустил вниз ее подбородок и проник языком в теплую сладость ее рта так быстро, что Мадлен и не поняла толком, что происходит.
Когда Мадлен робко попыталась вытолкнуть своим язычком его язык, барон перевернул ее на спину и устроился между ее ног. Его ладони нежно сжимали ее щеки.
Руки Мадлен так и оставались под его рубашкой, и она принялась неумело ласкать его грудь, отчего Векстона пробрала дрожь. Барону безумно захотелось взять ее, насладиться ее божественным, податливым телом, но он помнил свое обещание.
Еще никогда в жизни поцелуй не дарил ему такого удовольствия. Векстон не смог бы остановиться, если бы девушку не пробрала вдруг сильная дрожь.
Поцелуй поразил и Мадлен. Она пребывала в сладком оцепенении и совсем не заметила, что барон резко отстранился от нее и упал рядом на спину, закрыв глаза. Лишь прерывистое дыхание напоминало о случившемся.
Мадлен не знала, что делать. Господи, ей было так стыдно! Что это с ней сталось? Она вела себя так развязно… так безнравственно… И, судя по хмурому лицу Дункана, ее поцелуй не доставил ему удовольствия.
Мадлен едва не плакала.
— Дункан! — позвала она.
Ответа не последовало, но по тяжелому вздоху Мадлен поняла, что он ее слышал.
— Прости, пожалуйста, — прошептала девушка. Барон был так удивлен ее извинением, что широко раскрыл глаза. Все его тело ныло от неудовлетворенного желания.
— За что это ты просишь прощения? — раздраженно спросил он.
Впрочем, он тут же пожалел о резкости своего тона. Похоже, Мадлен опять испугалась его, потому что повернулась к нему спиной. Она сильно дрожала. Векстон уже хотел снова прижать ее к себе, как девушка прошептала:
— За то, что я воспользовалась тобой, твоей заботой… причинила тебе хлопоты…
Дункан не верил своим ушам. Это было самое нелепое извинение из всех, что ему доводилось когда-либо слышать.
Медленная улыбка расползлась по лицу барона. Господи, он едва сдерживался от смеха, но Мадлен… Мадлен была так серьезна. И внезапно он понял, что ему совсем не безразличны ее чувства. Из его груди вырвался короткий стон.
Девушка услышала его, тут же вообразив, что стон объясняется отвращением к ней.
— Обещаю тебе, Дункан, такого больше не повторится, — прошептала она.
Крепко обняв свою пленницу, барон привлек ее к себе.
— А я обещаю, Мадлен, что обязательно повторится.
Эти слова прозвучали как клятва.
Глава 4
В человеке, имевшем и потерявшем честь, — источник зла.
Барон Луддон был всего в полудне езды от того места, где Дункан и его воины разбили лагерь. Удача сопутствовала Луддону — светила полная, яркая луна, и он мог не делать привала на ночь. У него было столько же воинов, сколько и у Векстона, и ни один из них не пожаловался на неожиданную перемену в планах своего господина.
Сообщение о содеянном Дунканом принес полусумасшедший слуга. Вернувшись к себе, Луддон и его люди увидели, что за «подарок» приготовил им барон Векстон. Луддон и его воины лицезрели изуродованные трупы воинов, оставленных охранять владения их господина. Ярость и жажда мщения объединили всех, и каждый из них поклялся сделать все, чтобы убить Дункана.
Эти люди забыли о своем вероломстве по отношению к барону Векстону и теперь думали только об отмщении.
Луддон решил преследовать Дункана немедля. У него были на это веские причины. Во-первых, существовала опасность, что раскроется его план погубить Дункана не в открытом бою, а нечестным путем, и тогда он рискует стать посмешищем всего двора, его назовут трусом. Дункан, несомненно, сообщит обо всем Вильгельму II, и король, несмотря на расположение к Луддону, позволит противникам биться насмерть, чтобы положить конец тому, что он сам считает обычным расхождением во мнениях. Король, прозванный Руфусом — что на латинском означает «красный» — за слишком яркий цвет лица и несдержанный нрав, будет раздражен нелепой ссорой обоих аристократов.
Кроме того, Луддон знал, что проиграет Дункану, окажись они один на один на поле битвы. Барон Векстон был непревзойденным воином и много раз демонстрировал свой талант. Можно не сомневаться, что Дункан убьет Луддона, лишь только представится такой шанс.
Сам Луддон тоже обладал некоторыми способностями, но совсем иными, нежели Векстон. Луддон был влиятельным человеком; с его мнением считались при дворе. Он был своего рода личным секретарем монарха, хотя не умел ни читать, ни писать, оставляя это занятие двум придворным священникам. Когда королю предстояло принимать своих подданных, явившихся на аудиенцию, Луддон должен был определять важность дела и соответственно необходимость встречи с королем. В этом качестве Луддон был незаменим и всемогущ и, надо признать, прекрасно справлялся со своим делом, умело манипулируя людьми. Он внушал почтительный страх менее знатным господам, чем он сам, которые охотно платили за возможность встретиться с королем. Луддон помогал им, а его кошелек наполнялся золотом.
Но если теперь станет известно, что Луддон пытался убить Дункана, он может потерять все.
Брат Мадлен считался красивым мужчиной. У него были роскошные светлые волосы в легких завитках, глаза цвета ореха отливали золотом, губы казались изваянными резцом скульптора. Он был высок и строен, хоть и несколько сухощав. Когда Луддон улыбался, придворные дамы чуть не падали от восторга в обморок. У сестер Луддона — Клариссы и Сары — были такие же прекрасные волосы и точно такие же глаза. Сестры были не менее привлекательны, чем их брат, и многие кавалеры старались добиться их расположения.