Страница:
Идея секса с Робертом была еще тошнотворнее, чем разговоры о немытых ногах. Меня передернуло.
– Нет, ничего подобного. Хотя когда я училась в колледже и проходила летнюю практику в журнале «Домоводство», пришлось проводить больше времени, нянча ребятишек моего редактора, чем работать в редакции. Их любимой игрой была «Швырни что-нибудь в Клер», предпочтительно твердые острые предметы. Очевидно, выигрывал тот, кто первым пускал кровь.
Судя по унылой физиономии Джейн, она считала, что сидеть с детишками, даже с таким отродьем дьявола, далеко не так унизительно, как принудительно обрабатывать чужие ногти.
– Не расстраивайся, – утешила я. – Не вечно тебе сидеть на этой должности, а в журнале ты обзавелась прекрасными связями. Закончив колледж, я два года работала заместителем редактора «Кэт крейзи». Может, потому я теперь работаю в «Сэси синьорз» а не в «Вог». По крайней мере, ты начала немного повыше, чем я в свое время.
Это, казалось, немного утешило Джейн.
– Да, полагаю, ты права. Я бы вообще сдохла от скуки, если бы пришлось работать в одном из этих идиотских журнальчиков. Уж лучше делать педикюр Бавморде! Только не обижайся, – поспешно добавила она. – А что будешь делать в День благодарения?
Я не сразу поняла, о чем идет речь, и едва вспомнила, что до праздника осталась всего неделя.
– Господи, не знаю! Совсем забыла! Джейн выразительно закатила глаза:
– от это да! А я еду домой в Буаз. Так и не смогла отвертеться, а родители меня достали!
Я попыталась припомнить, говорила ли с родителями насчет планов на День благодарения. Вот что получается, когда твоя термоядерная семейка затевает безумный развод: праздники становятся теми событиями, на которых все усердно стараются избегать общения. Похоже, в этом году нам всем это удалось. Мамочка с отчимом живут во Флориде, папаша с мачехой – в Мэриленде, недалеко от того города, где я выросла. Поскольку я не позаботилась заказать билеты, чтобы навестить одну из вышеуказанных пар, сомнительно, что мне удастся покинуть город. Правда, идея о четырех свободных днях, проведенных в безделье и одиночестве, вдруг показалась восхитительной. Можно часами лежать в ванне, листая книжки в мягких обложках, которые я закупала тоннами и не находила времени прочесть, отоспаться как следует. Этакая мини-передышка от круговорота жизни.
– Думаю, что останусь в городе, – пояснила я, все больше поддаваясь соблазну. Может, я даже решусь снять уродливый цветочный бордюр с обоев в кухне, оставленный предыдущим жильцом, который, по всей вероятности, использовал для этой цели суперклей. Я уже давно отрывала клочки от мерзкого «украшения», но, наверное, понадобится что-то вроде промышленной паровой установки, чтобы удалить все до конца.
– Счастливица! А вообще как дела? Встречаешься с кем-нибудь? – допытывалась Джейн. Ей всего двадцать пять: слишком наивна, чтобы знать, что подобные вопросы не задают женщинам за тридцать. Поэтому я решила ее извинить.
– Что-то вроде, – неохотно выдавила я, разрываясь между отчаянным желанием поговорить о своем романе с Джеком и сознанием того, насколько кошмарным будет мое признание в том, что он только что порвал с моей лучшей подругой. – Познакомилась с одним парнем в Лондоне две недели назад, и с тех пор мы постоянно перезваниваемся и переписываемся по электронной почте.
– Правда? Расскажи мне все! – потребовала Джейн с куда большим энтузиазмом, чем я от нее ожидала. Я точно знала, что в ней кипит неутолимая жажда развлечений, в то время как мне трудно припомнить, каково это: иметь достаточно энергии, чтобы после рабочего дня до утра таскаться по ночным клубам. Мне казалось, что ничем не примечательное общение между двумя людьми не первой молодости и к тому же разделенными океаном покажется ей невыносимо тоскливым.
– Нечего особенно рассказывать, – солгала я. – Познакомились с ним в самолете, по пути в Лондон. Там мы несколько раз встретились и с самого моего возвращения остаемся на связи.
– Ты единственная из моих знакомых, способная так занудно описать бурный роман со знойным иностранцем, – пожаловалась Джейн. – Я надеялась на пикантные подробности.
– О, этого ты от меня не дождешься. Но он действительно хорош, – призналась я. – Только он американец.
– Уу, вот это уже не забавно. Меня тошнит от американцев, – с пресыщенным видом отмахнулась Джейн. – Все на одно лицо. Желаю выйти на охоту и подстрелить горячего итальянца или француза. Брюнета со сложной натурой и сильным акцентом. Как, по-твоему, Жерар Депардье сексуален?
– Эээ… нет.
– Мне тоже так кажется, если не считать акцента. Просто ням-ням.
Я помешала чай со льдом, потыкала ложечкой в разбухший кусочек лимона, плававший среди полурастаявших ледяных кубиков.
– Не знаю. Никогда не встречалась с европейцем. Думаю, все дело в их снисходительном отношении к полигамии. К тому же я считаю французов чересчур суетливыми.
Джейн уставилась на меня, как на двуглавого дракона.
– А ты сторонница моногамии? – фыркнула она. – Да кому она нужна? Сплошное женоненавистничество. Да и сама теория давно устарела!
Теперь я вспомнила, почему не слишком часто вижусь с Джейн. В ее обществе, разумеется, легко и приятно, но я всегда чувствую себя пожилой матроной. Разумеется, моногамия чересчур для нее пресна. Когда твои груди и зад находятся приблизительно в тех же местах, где были в шестнадцать лет, вполне естественно, что ты стремишься больше внимания уделить мимолетным наслаждениям, чем постоянным отношениям.
– Не согласна. Я думаю, что неверность разрушает семью, – возразила я, подумав о многочисленных связях моего отца, погубивших брак родителей.
Папочка так и не осознал того простого факта, что обмен брачными обетами автоматически кладет конец его гулянкам. Мне было пять лет, когда мать впервые вышибла его из дома. Помню, как в ночь его ухода съежилась в постели, отчаянно надеясь, что теплый кокон подушек и одеял защитит меня от нарастающего грохота скандала.
На следующий день дом казался зловеще пустым. Я случайно наткнулась на сидевшую на полу мать с белым атласным свадебным альбомом на коленях и маникюрными ножницами в руках. Ножницами, которыми она не торопясь резала фотографии на мелкие кусочки.
Но время прошло, она остыла, пустила отца обратно… чтобы вытолкать через два года, когда его очередная подружка позвонила и объявила матери, что сопровождала папочку в деловую поездку в Сан-Диего. И карусель завертелась с новой силой; вопли, скандалы, смена замков, слезливое воссоединение, сопровождаемое периодом безразличного антагонизма, за которым следовало новое обличение в неверности, пока супруги, наконец, к обоюдному удовлетворению, решили прекратить мучить друг друга и развелись. Как я сказала, их брак, вряд ли можно назвать образцовым.
– Ну, так как насчет нового бойфренда? Это у вас серьезно? Бойфренд. Я перекатила слово на языке, и мне понравилось, как оно звучит.
– Не знаю. Может, и нет. Не забывай, он живет в Англии. Но я пытаюсь не слишком много думать об этом, – ответила я, гадая, когда успела стать такой законченной лгуньей. С самого своего возвращения я только об этом и думала.
– О, вспомнила, что хотела тебе сказать! Знаешь, что «Ритрит» ищет новых авторов? «Охотник за головами» разослал электронные письма буквально всем в «Рануэй». Приглашают на собеседование.
Здорово! Джейн всего несколько лет как из колледжа и уже получает письма от охотников за головами. Но… вакансия… заманчивая мысль. Я понимала, что шанса получить работу нет: «Ритрит» – не моя лига. Шикарный журнал для богатых туристов с той же читательской аудиторией, что у «Таун энд Кантри» и «Вог». Его обозреватели пишут об эксклюзивных карибских курортах и отелях в Сиднее или Стокгольме, известных четырехзвездочными отелями и современной архитектурой. На изысканных страницах «Ритрит» статьи гнездятся между рекламой багажа от «Луи Вюиттон» и часов «Патек Филип», а слово «бюджет» если и употребляется, то исключительно иронически. Вряд ли там понадобится автор, хорошо изучивший сеть недорогих отелей, ресторанов 11 методов дешевого питания (обедать пораньше, не пить коктейли, просить завернуть остатки для собаки и тому подобное). Вероятность почти равна нулю. Но попытка не пытка. В крайнем случае, мне откажут. Но не убьют же! Кроме того, именно в этом я нуждалась, чтобы отвлечься от мыслей о Джеке. В поисках работы!
– Собираешься попробовать? – спросила я в надежде, что она скажет «нет». В конце концов, Джейн – моя подруга, и я не могла претендовать на место, которого добивается она, хотя ирония ситуации до меня доходила как нельзя лучше. Я легко подхватила экс-бойфренда лучшей подруги, и все же моральные принципы не позволяли мне соперничать с бывшей коллегой. Очевидно, я не совсем пропащая, как ни странно.
– Господи, нет, конечно, – отмахнулась Джейн. – Здесь у них нет офиса, а я ни за что не перееду на Средний Запад.
– Средний Запад? Джейн, редакция «Ритрит» в Чикаго! Не думаю, что тебе придется приобрести комбинезон и вилы, дабы трудиться там на ниве туризма.
– Самое главное, что это не Манхэттен, а значит, на цивилизацию нет и намека, – категорично заявила Джейн.
Я втайне очень обрадовалась. Если она не собирается участвовать в гонке, значит, я с чистой совестью могу выслать свое резюме. И кто знает, может, другим авторам тоже не слишком захочется покидать Нью-Йорк, так что конкуренция будет не такой свирепой? Что же до меня, я с радостью поселилась бы на кукурузной ферме… нет, в свинарнике на кукурузной ферме, – если это означало бы свободу от Роберта и «Сэси синьорз».
Остаток дня я тайком работала над резюме, искренне надеясь, что Роберт или Пегги не возникнут за спиной, поймав меня на месте преступления. Я пыталась понять, могут ли произвести впечатление мои статьи в «Домоводстве», «Кэт крейзи» и «Грейт аутдорз» (журнал, в котором я работала как раз до «Сэси синьорз», – тогда Мадди безжалостно издевалась надо мной, расписывая, как абсурдно считать, будто пикник в Центральном парке полон трудностей и достоин описания в журнале, посвященном походам и отдыху на лоне природы) или достаточно одного упоминания о «Сэси синьорз», и они рассмотрят мое резюме, перед тем как окончательно отвергнуть.
Меня так и подмывало присочинить кое-что вроде практики в «Элль» вместо «Домоводства». Но я так и не решилась. Журнальный мир тесен, и всегда имеется шанс, что если я совру о работе в «Элль», собеседование будет проводить тот, кто действительно там трудился.
К концу дня я вспомнила разговор с Джейн о Дне благодарения и решила все-таки позвонить родителям и узнать их планы на следующую неделю. Каждый, разумеется, будет расстроен, узнав, что я не собираюсь приехать, поэтому лучше действовать дипломатически, пообещав навестить их в ближайшем будущем и все такое. Не стоит портить отношения. Сначала я набрала номер мамочки. Та подняла трубку после первого же звонка:
– Алло?
– Привет, ма.
– Кто это? – Нетерпеливый вздох.
Подумать только, у этой женщины всего двое детей… неужели так трудно узнавать каждую дочь по голосу? И почему даже после стольких лет она все еще сохранила способность называть во мне чувство неполноценности? Да и что такое звонок дочери по сравнению с еженедельным сеансом маникюра?!
– Это твоя дочь Клер.
– О, привет, крошка. Как раз хотела тебе позвонить. Слышала, что Памми и Гектор Томпсон разводятся?
В голосе ее, наконец, появилось нечто вроде энтузиазма. С самого своего развода мать жадно впитывает каждую новость о супружеских разногласиях других пар. Довольно неприятная привычка, напоминающая мне о тех старичках, которые почти не выходят из дома, целыми днями слушая новости на полицейской волне об автокатастрофах и облавах на наркопритоны. Не слишком лестный образ, особенно если знать матушку, которая вот уже много лет является одной из самых, на мой взгляд, элегантных женщин. В отличие от Элис, сестры, я не унаследовала ни материнского изящества, ни манер, ни стройной фигуры, а вместо этого пошла в высокого, громоздкого отца. Подозреваю, матушка никогда не простит мне такое отступничество.
– Нет, я не поддерживаю связи с прежними соседями. Только с отцом. Кстати, я звоню насчет Дня благодарения.
– А в чем дело, дорогая?
– Ну… не знаю твоих планов… – пробормотала я, готовясь к взрыву материнских нападок после объявления о том, чтобы меня не ждали.
– О, разве я не сказала? Мы с Говардом отправляемся в круиз! Правда, здорово? Отплываем в среду из Форт-Лодердейла, затем направляемся в Ки-Уэст и еще куда-то в Мексику… забыла название… Говард! – Мать даже не позаботилась отвести подальше трубку и так завопила в микрофон, что я не на шутку испугалась, уверенная, что моей барабанной перепонке нанесен нешуточный ущерб: – Говард! Как называется то место в Мексике, где мы должны остановиться? Джорджтаун? Нет, не так. Название должно быть мексиканским.
– Не важно, ма. Мне совершенно ни к чему название, – взмолилась я, с трудом вынося жуткий шум.
– Да, разумеется, но, не правда ли, как все это волнительно? Танцы каждый вечер, большой праздничный стол, и Андерсоны тоже едут… ты знаешь Андерсонов?
– Нет.
– Ну, как же! Они живут напротив нас! – жизнерадостно пояснила мать.
Я подняла глаза к небу. Никакие Андерсоны мне не известны, и я поверить не могла, что она строит планы на День благодарения, не посоветовавшись со мной. Господи, и это моя мать! Неужели ей все равно, что я останусь одна все праздники?!
– А я? Как насчет меня? Бросаешь?
– Солнышко, ты взрослая, – рассмеялась мать. – И я полагала, ты собираешься навестить отца и ту женщину.
Мама никогда не называет мою мачеху по имени. Думаю, ее трудно винить, тем более что папаша стал встречаться с Митци, когда еще был женат на матери.
– Нет, понятия не имею, что они делают.
– Видишь ли, я пригласила бы тебя, но точно знаю, что все билеты на круиз распроданы. Габмены… ты ведь знаешь Габменов, так?
– Нет, – буркнула я.
Но матушка продолжала трещать, словно не слыша. Впрочем, вероятно, так оно и было.
– На прошлой неделе Габмены пытались заказать билеты на этот же круиз, но ничего подходящего уже не было. Они записались в резерв, но не похоже, что им повезет. Кошмар, правда? Потому что у них вряд ли есть другой вариант на эти праздники. Впрочем, они всегда могут пойти в гости к Доналдсонам, – заливалась она.
Потрясающе! Матушка не только плевать на меня хотела, но и куда больше озабочена неудачей Габменов, чем счастьем собственного ребенка!
Я все-таки отделалась от нее, но прежде пришлось выслушать, что дочь Доналдсонов (которую я в жизни не видела) только что закончила юридический колледж, и не фантастика ли это, и как матушка мечтала о том, чтобы я получила докторскую степень в любой области. Я, наконец, сумела попрощаться. Набрала номер отцовского офиса:
– Привет, па.
– Привет, тыквочка! Разве ты не на работе?
– На работе. Просто звоню, чтобы узнать, какие планы у тебя и… э… Митци (я всегда запинаюсь на дурацком имени мачехи, более подходящем какому-нибудь шнауцеру) на День благодарения.
– Разве мы не говорили? Летим в Сан-Франциско повидаться с твоей сестрой, а потом отправляемся в поездку по винодельням, – сообщил отец.
Полагаю, я заслужила это за почти полное равнодушие к Элис. Мы так редко перезваниваемся, что мне не от кого узнать о родительских замыслах.
– Вот как? Я ничего не знала, – пробормотала я.
– Мы вылетаем во вторник, проведем несколько дней с Элис, а потом возьмем напрокат машину – и вперед, на север, через долину Сонома. А ты что будешь делать? Какие-то планы?
– Никаких, – подчеркнула я.
– Я бы пригласил тебя в компанию, но вряд ли ты сможешь раздобыть билет в такое время, – продолжал отец.
Теперь я знаю, что должен был испытывать герой фильма «Один дома», когда родные забыли его на праздники. Может, именно этим мне стоит заняться в День благодарения. Возьму в видеопрокате кассеты с «Один дома – 1,2 и 3» (кстати, а существует ли «Один дома 33»?) и просмотрю все за телевизионным ужином с индейкой самого отвратительного сорта, из тех, что замораживают в алюминиевой фольге: картонная на вкус индейка, водянистое картофельное пюре и яблочный компот, который по какой-то причине перегревается в микроволновке так, что может ошпарить рот, если хлебнуть его сразу.
Нет, я человек взрослый и понимаю: когда родители решили, будто их брак исчерпал себя, это положило конец милым, живописным семейным торжествам. Не то чтобы в нашей семейке когда-то бывали подобные праздники. Честно говоря, мои воспоминания о прошлых праздниках довольно смутны. Все, что я помню, – бесконечное волнение. Напряженные голоса, ехидные реплики насчет того, куда стоит пойти мамаше моего отца, если ей не нравится идея подавать жареную свинину на Рождество. Но разве я надеялась на слишком многое, мечтая, чтобы хотя бы один из родителей постарался включить меня в свои планы? Мало того, я всегда считала, что разведенные родители просто обязаны пытаться завоевать привязанность детей обещаниями купить пони, например… и уж, во всяком случае, не плевать на них подобным образом.
Отделаться от папаши всегда было куда легче, чем от матери. По-моему, он испытывал смутную неловкость, говоря непосредственно со мной, что приходится делать, поскольку теперь рядом не было матери, которая переводила бы ему все сказанное мной и сестрой. Собственно, все, что мне следовало сделать, – туманно намекнуть на менструальные колики, и он немедленно реагировал:
– О, в таком случае я тебя отпускаю.
Едва я положила трубку, как на пороге моей клетушки появилась Элен.
– Я невольно услышала, о чем ты говорила. Тебе некуда поехать на День благодарения! – сочувственно воскликнула она.
Поскольку Элен была единственной из коллег, общество которой хоть как-то можно было выносить, я постаралась не выказать раздражения ее страстью подслушивать. Кроме того, она была не так уж и виновата: хочешь ты того или нет, а из-за хлипких перегородок доносятся каждое слово, каждый шорох. Как я мечтала иметь кабинет с настоящей дверью… а ведь у меня не было даже окна. Я бы удовлетворилась и чуланом уборщицы или хотя бы письменным столом, приткнувшимся рядом с протекающим нагревателем для воды.
– Ничего страшного, – отмахнулась я. – Просто у родителей другие планы, но я и без того не собиралась ехать к ним.
– В таком случае, может, захочешь провести праздники с моей семьей? – пригласила Элен.
Я была невероятно тронута. А люди еще говорят, что ньюйоркцы холодные и бессердечные! Можно только представить, каковы родные Элен: большая, гостеприимная, шумная компания. Возможно, у них существует традиция обходить стол и перечислять, за что они благодарны Богу и стране, или даже сушить вилочковую кость индейки, чтобы дети ломали ее, загадывая желание. И обед, должно быть, представляет собой нечто из телесериала «Галерея славы» Холмарк[12]: сочные золотистые индейки, горы картофельного пюре и домашние пироги с тыквой, поданные на бабушкином фарфоре и льняных скатертях. Сама мысль об участии в чем-то таком теплом и семейном вызвала слезы на глазах. В приступе ностальгии я уже была готова принять предложение, но тут Элен добавила: – В моей семье существует традиция, по которой кто-нибудь каждый год приводит на обед в честь Дня благодарения заблудшую овцу: так мы называем людей, которым негде провести праздник. Для нас это имеет огромное значение. И обычно все проходит так торжественно… кроме того года, когда мой сын Джо привел домой человека, которого посчитал бездомным стариком, а тот оказался шизофреником, только что сбежавшим из психушки. Гость пытался взять в заложницы мою невестку, угрожая ложкой, которой та поливала индейку соусом. Пришлось вызвать полицию, чтобы увела беднягу. Но в остальных случаях все обошлось как нельзя лучше. И мои будут рады видеть тебя. Мы все так беспокоились, что сроки подходят, а никто из нас еще не нашел заблудшую овечку.
Идея стать любимой заблудшей овцой семейки Элен показалась мне настолько унизительной, что все мысли насчет обеда в стиле обложки кисти Нормана Рокуэлла[13] мгновенно исчезли. До чего же я низко пала, если кто-то из жалости приглашает меня наравне с каким-нибудь психом с ложкой для соуса!
– Э… очень мило с твоей стороны, но мой сосед устраивает званый ужин и пригласил меня, – солгала я.
– Вот как, – пробормотала Элен, явно разочарованная тем, что ей не удастся покрыть квоту заблудших овечек за мой счет. – Что же, если передумаешь, приглашение остается в силе.
– Спасибо, буду иметь в виду, – кивнула я.
Вечером, когда позвонил Джек, я все еще кипела гневом по поводу столь явного равнодушия родителей. У него вошло в привычку звонить мне почти каждый вечер в семь по нью-йоркскому времени. Если кто-то из нас не мог явиться на «телефонное» свидание, днем мы всегда отправляли друг другу электронные письма. Поразительно, как быстро мы смогли впасть в рутину, почти как настоящая парочка. Не то чтобы мы были парой, разумеется… я понимала, насколько абсурдно это звучало в нашем случае.
Я рассказала Джеку о том, как поступили со мной родители, при этом стараясь сохранять беспечный тон и не выказывать истинных чувств. Не хотела, чтобы он подумал, будто родные намеренно избегают меня, и тем самым дать понять, будто со мной что-то всерьез неладно.
– Итак, в тридцать два года я стала сиротой. Практически. Хотя вряд ли мне следовало бы жаловаться, поскольку у тебя даже праздника нет.
– Да, в Англии не принято отмечать американские праздники, – согласился Джек. – Но в этот уик-энд я все равно уезжаю из города по делам.
Мда. Не это я ожидала услышать. Собственно говоря, я почти надеялась, что, узнав о моих рухнувших планах, Джек повторит приглашение прилететь в Лондон. Но когда он промолчал, я невольно ощутила разочарование. Похоже, никто не горел желанием провести со мной праздник, не считая помешанной на благотворительности семейки Элен. И почему-то идея пролежать четыре свободных дня в ванне, окруженной стопками книг, вдруг потеряла свою привлекательность, особенно теперь, когда выбора не предвиделось.
– Вот как? Собираешься повеселиться? – спросила я, стараясь скрыть отчаяние.
– Если считаешь развлечением совещание с французскими бизнесменами о возможном слиянии компаний, то собираюсь. А ты? Следующую неделю проведешь на Манхэттене, маленькая сиротка Энни?
– Ну да, смейся надо мной, – вздохнула я.
ГЛАВА 10
– Нет, ничего подобного. Хотя когда я училась в колледже и проходила летнюю практику в журнале «Домоводство», пришлось проводить больше времени, нянча ребятишек моего редактора, чем работать в редакции. Их любимой игрой была «Швырни что-нибудь в Клер», предпочтительно твердые острые предметы. Очевидно, выигрывал тот, кто первым пускал кровь.
Судя по унылой физиономии Джейн, она считала, что сидеть с детишками, даже с таким отродьем дьявола, далеко не так унизительно, как принудительно обрабатывать чужие ногти.
– Не расстраивайся, – утешила я. – Не вечно тебе сидеть на этой должности, а в журнале ты обзавелась прекрасными связями. Закончив колледж, я два года работала заместителем редактора «Кэт крейзи». Может, потому я теперь работаю в «Сэси синьорз» а не в «Вог». По крайней мере, ты начала немного повыше, чем я в свое время.
Это, казалось, немного утешило Джейн.
– Да, полагаю, ты права. Я бы вообще сдохла от скуки, если бы пришлось работать в одном из этих идиотских журнальчиков. Уж лучше делать педикюр Бавморде! Только не обижайся, – поспешно добавила она. – А что будешь делать в День благодарения?
Я не сразу поняла, о чем идет речь, и едва вспомнила, что до праздника осталась всего неделя.
– Господи, не знаю! Совсем забыла! Джейн выразительно закатила глаза:
– от это да! А я еду домой в Буаз. Так и не смогла отвертеться, а родители меня достали!
Я попыталась припомнить, говорила ли с родителями насчет планов на День благодарения. Вот что получается, когда твоя термоядерная семейка затевает безумный развод: праздники становятся теми событиями, на которых все усердно стараются избегать общения. Похоже, в этом году нам всем это удалось. Мамочка с отчимом живут во Флориде, папаша с мачехой – в Мэриленде, недалеко от того города, где я выросла. Поскольку я не позаботилась заказать билеты, чтобы навестить одну из вышеуказанных пар, сомнительно, что мне удастся покинуть город. Правда, идея о четырех свободных днях, проведенных в безделье и одиночестве, вдруг показалась восхитительной. Можно часами лежать в ванне, листая книжки в мягких обложках, которые я закупала тоннами и не находила времени прочесть, отоспаться как следует. Этакая мини-передышка от круговорота жизни.
– Думаю, что останусь в городе, – пояснила я, все больше поддаваясь соблазну. Может, я даже решусь снять уродливый цветочный бордюр с обоев в кухне, оставленный предыдущим жильцом, который, по всей вероятности, использовал для этой цели суперклей. Я уже давно отрывала клочки от мерзкого «украшения», но, наверное, понадобится что-то вроде промышленной паровой установки, чтобы удалить все до конца.
– Счастливица! А вообще как дела? Встречаешься с кем-нибудь? – допытывалась Джейн. Ей всего двадцать пять: слишком наивна, чтобы знать, что подобные вопросы не задают женщинам за тридцать. Поэтому я решила ее извинить.
– Что-то вроде, – неохотно выдавила я, разрываясь между отчаянным желанием поговорить о своем романе с Джеком и сознанием того, насколько кошмарным будет мое признание в том, что он только что порвал с моей лучшей подругой. – Познакомилась с одним парнем в Лондоне две недели назад, и с тех пор мы постоянно перезваниваемся и переписываемся по электронной почте.
– Правда? Расскажи мне все! – потребовала Джейн с куда большим энтузиазмом, чем я от нее ожидала. Я точно знала, что в ней кипит неутолимая жажда развлечений, в то время как мне трудно припомнить, каково это: иметь достаточно энергии, чтобы после рабочего дня до утра таскаться по ночным клубам. Мне казалось, что ничем не примечательное общение между двумя людьми не первой молодости и к тому же разделенными океаном покажется ей невыносимо тоскливым.
– Нечего особенно рассказывать, – солгала я. – Познакомились с ним в самолете, по пути в Лондон. Там мы несколько раз встретились и с самого моего возвращения остаемся на связи.
– Ты единственная из моих знакомых, способная так занудно описать бурный роман со знойным иностранцем, – пожаловалась Джейн. – Я надеялась на пикантные подробности.
– О, этого ты от меня не дождешься. Но он действительно хорош, – призналась я. – Только он американец.
– Уу, вот это уже не забавно. Меня тошнит от американцев, – с пресыщенным видом отмахнулась Джейн. – Все на одно лицо. Желаю выйти на охоту и подстрелить горячего итальянца или француза. Брюнета со сложной натурой и сильным акцентом. Как, по-твоему, Жерар Депардье сексуален?
– Эээ… нет.
– Мне тоже так кажется, если не считать акцента. Просто ням-ням.
Я помешала чай со льдом, потыкала ложечкой в разбухший кусочек лимона, плававший среди полурастаявших ледяных кубиков.
– Не знаю. Никогда не встречалась с европейцем. Думаю, все дело в их снисходительном отношении к полигамии. К тому же я считаю французов чересчур суетливыми.
Джейн уставилась на меня, как на двуглавого дракона.
– А ты сторонница моногамии? – фыркнула она. – Да кому она нужна? Сплошное женоненавистничество. Да и сама теория давно устарела!
Теперь я вспомнила, почему не слишком часто вижусь с Джейн. В ее обществе, разумеется, легко и приятно, но я всегда чувствую себя пожилой матроной. Разумеется, моногамия чересчур для нее пресна. Когда твои груди и зад находятся приблизительно в тех же местах, где были в шестнадцать лет, вполне естественно, что ты стремишься больше внимания уделить мимолетным наслаждениям, чем постоянным отношениям.
– Не согласна. Я думаю, что неверность разрушает семью, – возразила я, подумав о многочисленных связях моего отца, погубивших брак родителей.
Папочка так и не осознал того простого факта, что обмен брачными обетами автоматически кладет конец его гулянкам. Мне было пять лет, когда мать впервые вышибла его из дома. Помню, как в ночь его ухода съежилась в постели, отчаянно надеясь, что теплый кокон подушек и одеял защитит меня от нарастающего грохота скандала.
На следующий день дом казался зловеще пустым. Я случайно наткнулась на сидевшую на полу мать с белым атласным свадебным альбомом на коленях и маникюрными ножницами в руках. Ножницами, которыми она не торопясь резала фотографии на мелкие кусочки.
Но время прошло, она остыла, пустила отца обратно… чтобы вытолкать через два года, когда его очередная подружка позвонила и объявила матери, что сопровождала папочку в деловую поездку в Сан-Диего. И карусель завертелась с новой силой; вопли, скандалы, смена замков, слезливое воссоединение, сопровождаемое периодом безразличного антагонизма, за которым следовало новое обличение в неверности, пока супруги, наконец, к обоюдному удовлетворению, решили прекратить мучить друг друга и развелись. Как я сказала, их брак, вряд ли можно назвать образцовым.
– Ну, так как насчет нового бойфренда? Это у вас серьезно? Бойфренд. Я перекатила слово на языке, и мне понравилось, как оно звучит.
– Не знаю. Может, и нет. Не забывай, он живет в Англии. Но я пытаюсь не слишком много думать об этом, – ответила я, гадая, когда успела стать такой законченной лгуньей. С самого своего возвращения я только об этом и думала.
– О, вспомнила, что хотела тебе сказать! Знаешь, что «Ритрит» ищет новых авторов? «Охотник за головами» разослал электронные письма буквально всем в «Рануэй». Приглашают на собеседование.
Здорово! Джейн всего несколько лет как из колледжа и уже получает письма от охотников за головами. Но… вакансия… заманчивая мысль. Я понимала, что шанса получить работу нет: «Ритрит» – не моя лига. Шикарный журнал для богатых туристов с той же читательской аудиторией, что у «Таун энд Кантри» и «Вог». Его обозреватели пишут об эксклюзивных карибских курортах и отелях в Сиднее или Стокгольме, известных четырехзвездочными отелями и современной архитектурой. На изысканных страницах «Ритрит» статьи гнездятся между рекламой багажа от «Луи Вюиттон» и часов «Патек Филип», а слово «бюджет» если и употребляется, то исключительно иронически. Вряд ли там понадобится автор, хорошо изучивший сеть недорогих отелей, ресторанов 11 методов дешевого питания (обедать пораньше, не пить коктейли, просить завернуть остатки для собаки и тому подобное). Вероятность почти равна нулю. Но попытка не пытка. В крайнем случае, мне откажут. Но не убьют же! Кроме того, именно в этом я нуждалась, чтобы отвлечься от мыслей о Джеке. В поисках работы!
– Собираешься попробовать? – спросила я в надежде, что она скажет «нет». В конце концов, Джейн – моя подруга, и я не могла претендовать на место, которого добивается она, хотя ирония ситуации до меня доходила как нельзя лучше. Я легко подхватила экс-бойфренда лучшей подруги, и все же моральные принципы не позволяли мне соперничать с бывшей коллегой. Очевидно, я не совсем пропащая, как ни странно.
– Господи, нет, конечно, – отмахнулась Джейн. – Здесь у них нет офиса, а я ни за что не перееду на Средний Запад.
– Средний Запад? Джейн, редакция «Ритрит» в Чикаго! Не думаю, что тебе придется приобрести комбинезон и вилы, дабы трудиться там на ниве туризма.
– Самое главное, что это не Манхэттен, а значит, на цивилизацию нет и намека, – категорично заявила Джейн.
Я втайне очень обрадовалась. Если она не собирается участвовать в гонке, значит, я с чистой совестью могу выслать свое резюме. И кто знает, может, другим авторам тоже не слишком захочется покидать Нью-Йорк, так что конкуренция будет не такой свирепой? Что же до меня, я с радостью поселилась бы на кукурузной ферме… нет, в свинарнике на кукурузной ферме, – если это означало бы свободу от Роберта и «Сэси синьорз».
Остаток дня я тайком работала над резюме, искренне надеясь, что Роберт или Пегги не возникнут за спиной, поймав меня на месте преступления. Я пыталась понять, могут ли произвести впечатление мои статьи в «Домоводстве», «Кэт крейзи» и «Грейт аутдорз» (журнал, в котором я работала как раз до «Сэси синьорз», – тогда Мадди безжалостно издевалась надо мной, расписывая, как абсурдно считать, будто пикник в Центральном парке полон трудностей и достоин описания в журнале, посвященном походам и отдыху на лоне природы) или достаточно одного упоминания о «Сэси синьорз», и они рассмотрят мое резюме, перед тем как окончательно отвергнуть.
Меня так и подмывало присочинить кое-что вроде практики в «Элль» вместо «Домоводства». Но я так и не решилась. Журнальный мир тесен, и всегда имеется шанс, что если я совру о работе в «Элль», собеседование будет проводить тот, кто действительно там трудился.
К концу дня я вспомнила разговор с Джейн о Дне благодарения и решила все-таки позвонить родителям и узнать их планы на следующую неделю. Каждый, разумеется, будет расстроен, узнав, что я не собираюсь приехать, поэтому лучше действовать дипломатически, пообещав навестить их в ближайшем будущем и все такое. Не стоит портить отношения. Сначала я набрала номер мамочки. Та подняла трубку после первого же звонка:
– Алло?
– Привет, ма.
– Кто это? – Нетерпеливый вздох.
Подумать только, у этой женщины всего двое детей… неужели так трудно узнавать каждую дочь по голосу? И почему даже после стольких лет она все еще сохранила способность называть во мне чувство неполноценности? Да и что такое звонок дочери по сравнению с еженедельным сеансом маникюра?!
– Это твоя дочь Клер.
– О, привет, крошка. Как раз хотела тебе позвонить. Слышала, что Памми и Гектор Томпсон разводятся?
В голосе ее, наконец, появилось нечто вроде энтузиазма. С самого своего развода мать жадно впитывает каждую новость о супружеских разногласиях других пар. Довольно неприятная привычка, напоминающая мне о тех старичках, которые почти не выходят из дома, целыми днями слушая новости на полицейской волне об автокатастрофах и облавах на наркопритоны. Не слишком лестный образ, особенно если знать матушку, которая вот уже много лет является одной из самых, на мой взгляд, элегантных женщин. В отличие от Элис, сестры, я не унаследовала ни материнского изящества, ни манер, ни стройной фигуры, а вместо этого пошла в высокого, громоздкого отца. Подозреваю, матушка никогда не простит мне такое отступничество.
– Нет, я не поддерживаю связи с прежними соседями. Только с отцом. Кстати, я звоню насчет Дня благодарения.
– А в чем дело, дорогая?
– Ну… не знаю твоих планов… – пробормотала я, готовясь к взрыву материнских нападок после объявления о том, чтобы меня не ждали.
– О, разве я не сказала? Мы с Говардом отправляемся в круиз! Правда, здорово? Отплываем в среду из Форт-Лодердейла, затем направляемся в Ки-Уэст и еще куда-то в Мексику… забыла название… Говард! – Мать даже не позаботилась отвести подальше трубку и так завопила в микрофон, что я не на шутку испугалась, уверенная, что моей барабанной перепонке нанесен нешуточный ущерб: – Говард! Как называется то место в Мексике, где мы должны остановиться? Джорджтаун? Нет, не так. Название должно быть мексиканским.
– Не важно, ма. Мне совершенно ни к чему название, – взмолилась я, с трудом вынося жуткий шум.
– Да, разумеется, но, не правда ли, как все это волнительно? Танцы каждый вечер, большой праздничный стол, и Андерсоны тоже едут… ты знаешь Андерсонов?
– Нет.
– Ну, как же! Они живут напротив нас! – жизнерадостно пояснила мать.
Я подняла глаза к небу. Никакие Андерсоны мне не известны, и я поверить не могла, что она строит планы на День благодарения, не посоветовавшись со мной. Господи, и это моя мать! Неужели ей все равно, что я останусь одна все праздники?!
– А я? Как насчет меня? Бросаешь?
– Солнышко, ты взрослая, – рассмеялась мать. – И я полагала, ты собираешься навестить отца и ту женщину.
Мама никогда не называет мою мачеху по имени. Думаю, ее трудно винить, тем более что папаша стал встречаться с Митци, когда еще был женат на матери.
– Нет, понятия не имею, что они делают.
– Видишь ли, я пригласила бы тебя, но точно знаю, что все билеты на круиз распроданы. Габмены… ты ведь знаешь Габменов, так?
– Нет, – буркнула я.
Но матушка продолжала трещать, словно не слыша. Впрочем, вероятно, так оно и было.
– На прошлой неделе Габмены пытались заказать билеты на этот же круиз, но ничего подходящего уже не было. Они записались в резерв, но не похоже, что им повезет. Кошмар, правда? Потому что у них вряд ли есть другой вариант на эти праздники. Впрочем, они всегда могут пойти в гости к Доналдсонам, – заливалась она.
Потрясающе! Матушка не только плевать на меня хотела, но и куда больше озабочена неудачей Габменов, чем счастьем собственного ребенка!
Я все-таки отделалась от нее, но прежде пришлось выслушать, что дочь Доналдсонов (которую я в жизни не видела) только что закончила юридический колледж, и не фантастика ли это, и как матушка мечтала о том, чтобы я получила докторскую степень в любой области. Я, наконец, сумела попрощаться. Набрала номер отцовского офиса:
– Привет, па.
– Привет, тыквочка! Разве ты не на работе?
– На работе. Просто звоню, чтобы узнать, какие планы у тебя и… э… Митци (я всегда запинаюсь на дурацком имени мачехи, более подходящем какому-нибудь шнауцеру) на День благодарения.
– Разве мы не говорили? Летим в Сан-Франциско повидаться с твоей сестрой, а потом отправляемся в поездку по винодельням, – сообщил отец.
Полагаю, я заслужила это за почти полное равнодушие к Элис. Мы так редко перезваниваемся, что мне не от кого узнать о родительских замыслах.
– Вот как? Я ничего не знала, – пробормотала я.
– Мы вылетаем во вторник, проведем несколько дней с Элис, а потом возьмем напрокат машину – и вперед, на север, через долину Сонома. А ты что будешь делать? Какие-то планы?
– Никаких, – подчеркнула я.
– Я бы пригласил тебя в компанию, но вряд ли ты сможешь раздобыть билет в такое время, – продолжал отец.
Теперь я знаю, что должен был испытывать герой фильма «Один дома», когда родные забыли его на праздники. Может, именно этим мне стоит заняться в День благодарения. Возьму в видеопрокате кассеты с «Один дома – 1,2 и 3» (кстати, а существует ли «Один дома 33»?) и просмотрю все за телевизионным ужином с индейкой самого отвратительного сорта, из тех, что замораживают в алюминиевой фольге: картонная на вкус индейка, водянистое картофельное пюре и яблочный компот, который по какой-то причине перегревается в микроволновке так, что может ошпарить рот, если хлебнуть его сразу.
Нет, я человек взрослый и понимаю: когда родители решили, будто их брак исчерпал себя, это положило конец милым, живописным семейным торжествам. Не то чтобы в нашей семейке когда-то бывали подобные праздники. Честно говоря, мои воспоминания о прошлых праздниках довольно смутны. Все, что я помню, – бесконечное волнение. Напряженные голоса, ехидные реплики насчет того, куда стоит пойти мамаше моего отца, если ей не нравится идея подавать жареную свинину на Рождество. Но разве я надеялась на слишком многое, мечтая, чтобы хотя бы один из родителей постарался включить меня в свои планы? Мало того, я всегда считала, что разведенные родители просто обязаны пытаться завоевать привязанность детей обещаниями купить пони, например… и уж, во всяком случае, не плевать на них подобным образом.
Отделаться от папаши всегда было куда легче, чем от матери. По-моему, он испытывал смутную неловкость, говоря непосредственно со мной, что приходится делать, поскольку теперь рядом не было матери, которая переводила бы ему все сказанное мной и сестрой. Собственно, все, что мне следовало сделать, – туманно намекнуть на менструальные колики, и он немедленно реагировал:
– О, в таком случае я тебя отпускаю.
Едва я положила трубку, как на пороге моей клетушки появилась Элен.
– Я невольно услышала, о чем ты говорила. Тебе некуда поехать на День благодарения! – сочувственно воскликнула она.
Поскольку Элен была единственной из коллег, общество которой хоть как-то можно было выносить, я постаралась не выказать раздражения ее страстью подслушивать. Кроме того, она была не так уж и виновата: хочешь ты того или нет, а из-за хлипких перегородок доносятся каждое слово, каждый шорох. Как я мечтала иметь кабинет с настоящей дверью… а ведь у меня не было даже окна. Я бы удовлетворилась и чуланом уборщицы или хотя бы письменным столом, приткнувшимся рядом с протекающим нагревателем для воды.
– Ничего страшного, – отмахнулась я. – Просто у родителей другие планы, но я и без того не собиралась ехать к ним.
– В таком случае, может, захочешь провести праздники с моей семьей? – пригласила Элен.
Я была невероятно тронута. А люди еще говорят, что ньюйоркцы холодные и бессердечные! Можно только представить, каковы родные Элен: большая, гостеприимная, шумная компания. Возможно, у них существует традиция обходить стол и перечислять, за что они благодарны Богу и стране, или даже сушить вилочковую кость индейки, чтобы дети ломали ее, загадывая желание. И обед, должно быть, представляет собой нечто из телесериала «Галерея славы» Холмарк[12]: сочные золотистые индейки, горы картофельного пюре и домашние пироги с тыквой, поданные на бабушкином фарфоре и льняных скатертях. Сама мысль об участии в чем-то таком теплом и семейном вызвала слезы на глазах. В приступе ностальгии я уже была готова принять предложение, но тут Элен добавила: – В моей семье существует традиция, по которой кто-нибудь каждый год приводит на обед в честь Дня благодарения заблудшую овцу: так мы называем людей, которым негде провести праздник. Для нас это имеет огромное значение. И обычно все проходит так торжественно… кроме того года, когда мой сын Джо привел домой человека, которого посчитал бездомным стариком, а тот оказался шизофреником, только что сбежавшим из психушки. Гость пытался взять в заложницы мою невестку, угрожая ложкой, которой та поливала индейку соусом. Пришлось вызвать полицию, чтобы увела беднягу. Но в остальных случаях все обошлось как нельзя лучше. И мои будут рады видеть тебя. Мы все так беспокоились, что сроки подходят, а никто из нас еще не нашел заблудшую овечку.
Идея стать любимой заблудшей овцой семейки Элен показалась мне настолько унизительной, что все мысли насчет обеда в стиле обложки кисти Нормана Рокуэлла[13] мгновенно исчезли. До чего же я низко пала, если кто-то из жалости приглашает меня наравне с каким-нибудь психом с ложкой для соуса!
– Э… очень мило с твоей стороны, но мой сосед устраивает званый ужин и пригласил меня, – солгала я.
– Вот как, – пробормотала Элен, явно разочарованная тем, что ей не удастся покрыть квоту заблудших овечек за мой счет. – Что же, если передумаешь, приглашение остается в силе.
– Спасибо, буду иметь в виду, – кивнула я.
Вечером, когда позвонил Джек, я все еще кипела гневом по поводу столь явного равнодушия родителей. У него вошло в привычку звонить мне почти каждый вечер в семь по нью-йоркскому времени. Если кто-то из нас не мог явиться на «телефонное» свидание, днем мы всегда отправляли друг другу электронные письма. Поразительно, как быстро мы смогли впасть в рутину, почти как настоящая парочка. Не то чтобы мы были парой, разумеется… я понимала, насколько абсурдно это звучало в нашем случае.
Я рассказала Джеку о том, как поступили со мной родители, при этом стараясь сохранять беспечный тон и не выказывать истинных чувств. Не хотела, чтобы он подумал, будто родные намеренно избегают меня, и тем самым дать понять, будто со мной что-то всерьез неладно.
– Итак, в тридцать два года я стала сиротой. Практически. Хотя вряд ли мне следовало бы жаловаться, поскольку у тебя даже праздника нет.
– Да, в Англии не принято отмечать американские праздники, – согласился Джек. – Но в этот уик-энд я все равно уезжаю из города по делам.
Мда. Не это я ожидала услышать. Собственно говоря, я почти надеялась, что, узнав о моих рухнувших планах, Джек повторит приглашение прилететь в Лондон. Но когда он промолчал, я невольно ощутила разочарование. Похоже, никто не горел желанием провести со мной праздник, не считая помешанной на благотворительности семейки Элен. И почему-то идея пролежать четыре свободных дня в ванне, окруженной стопками книг, вдруг потеряла свою привлекательность, особенно теперь, когда выбора не предвиделось.
– Вот как? Собираешься повеселиться? – спросила я, стараясь скрыть отчаяние.
– Если считаешь развлечением совещание с французскими бизнесменами о возможном слиянии компаний, то собираюсь. А ты? Следующую неделю проведешь на Манхэттене, маленькая сиротка Энни?
– Ну да, смейся надо мной, – вздохнула я.
ГЛАВА 10
В среду, после обеда, Роберт разослал сотрудникам электронные послания с уведомлением, что в связи с Днем благодарения редакция закончит работу в шестнадцать часов.
Вот здорово, на целый час раньше! Что за великодушный принц!
Я знала, что единственной причиной такой щедрости стала срочная необходимость успеть на пригородный поезд (я случайно подслушала разговор Роберта с Барбарой, когда притаилась за фикусом в надежде узнать размер годовых премий).
Но когда все, хватая пальто и сумки, радостно засобирались домой, к родным и индейкам, я невольно ощутила собственное одиночество. Меня ждала пустая квартира. Хорошо еще, что Макс и Дафна большую часть времени пробудут дома, хотя сам День благодарения они собирались провести в Коннектикуте, у бабки Макса. Я решила напроситься к ним, когда они вернутся.
– Я бы пригласил тебя, но слишком люблю, для того чтобы подвергать общению со своей семейкой, – пояснил Макс. – Мне и без того придется паршиво. Бабка ни за что не отвяжется, пока мы не назначим дату свадьбы.
– Свадьбы? Ты что, сделал предложение Дафне? И мне не сказал? – возмутилась я.
– Странно, что именно ты говоришь такие вещи! Нет, никаких предложений я не делал, – мрачно бросил Макс. – Однако отсутствие предложений не мешает родственникам женского пола обдумывать свадьбу. Они считают мое сопротивление мелочью, на которую не стоит обращать внимания. Главное – выбрать фирму, которая будет обслуживать свадьбу, и розы для центральной композиции.
Я вышла из офиса, спустилась в метро и отправилась в свою квартиру, на Монинсайд-Хайтс. Конечно, район не слишком престижный, зато один из немногих в городе, где я могла позволить себе снять квартиру, не деля свое жилище с соседкой. Но наряду с таким преимуществом квартал имел и недостатки в виде огромного количества разного рода бродяг, сумасшедших, злодеев и извращенцев (сбылись худшие опасения родителей при известии о том, что я собираюсь поселиться в Нью-Йорке сразу после окончания колледжа). Я часто гадала, является ли наш квартал чем-то вроде Сумеречной зоны, этакого маяка, незримо сияющего посреди улицы и привлекающего все отбросы города. Потому что независимо от времени суток кругом буквально кишело всяческое отребье: от рехнувшихся, но безвредных душ, шаркающих по асфальту домашними шлепанцами и бормочущих что-то, до полных психов, уверенных, что в любую секунду на мостовой может приземлиться космический корабль, и считающих святой обязанностью обращать в свою веру каждого встречного. Из-за этого я обычно стараюсь идти к дому с опущенной головой, чтобы не встретиться ни с кем глазами и не вызвать на себя огонь праведного гнева. Но сегодня мне не повезло.
Вот здорово, на целый час раньше! Что за великодушный принц!
Я знала, что единственной причиной такой щедрости стала срочная необходимость успеть на пригородный поезд (я случайно подслушала разговор Роберта с Барбарой, когда притаилась за фикусом в надежде узнать размер годовых премий).
Но когда все, хватая пальто и сумки, радостно засобирались домой, к родным и индейкам, я невольно ощутила собственное одиночество. Меня ждала пустая квартира. Хорошо еще, что Макс и Дафна большую часть времени пробудут дома, хотя сам День благодарения они собирались провести в Коннектикуте, у бабки Макса. Я решила напроситься к ним, когда они вернутся.
– Я бы пригласил тебя, но слишком люблю, для того чтобы подвергать общению со своей семейкой, – пояснил Макс. – Мне и без того придется паршиво. Бабка ни за что не отвяжется, пока мы не назначим дату свадьбы.
– Свадьбы? Ты что, сделал предложение Дафне? И мне не сказал? – возмутилась я.
– Странно, что именно ты говоришь такие вещи! Нет, никаких предложений я не делал, – мрачно бросил Макс. – Однако отсутствие предложений не мешает родственникам женского пола обдумывать свадьбу. Они считают мое сопротивление мелочью, на которую не стоит обращать внимания. Главное – выбрать фирму, которая будет обслуживать свадьбу, и розы для центральной композиции.
Я вышла из офиса, спустилась в метро и отправилась в свою квартиру, на Монинсайд-Хайтс. Конечно, район не слишком престижный, зато один из немногих в городе, где я могла позволить себе снять квартиру, не деля свое жилище с соседкой. Но наряду с таким преимуществом квартал имел и недостатки в виде огромного количества разного рода бродяг, сумасшедших, злодеев и извращенцев (сбылись худшие опасения родителей при известии о том, что я собираюсь поселиться в Нью-Йорке сразу после окончания колледжа). Я часто гадала, является ли наш квартал чем-то вроде Сумеречной зоны, этакого маяка, незримо сияющего посреди улицы и привлекающего все отбросы города. Потому что независимо от времени суток кругом буквально кишело всяческое отребье: от рехнувшихся, но безвредных душ, шаркающих по асфальту домашними шлепанцами и бормочущих что-то, до полных психов, уверенных, что в любую секунду на мостовой может приземлиться космический корабль, и считающих святой обязанностью обращать в свою веру каждого встречного. Из-за этого я обычно стараюсь идти к дому с опущенной головой, чтобы не встретиться ни с кем глазами и не вызвать на себя огонь праведного гнева. Но сегодня мне не повезло.