Страница:
Не прорвавшись через мост, гитлеровцы навели переправу на полкилометра ниже по течению и стали наступать на военный городок с севера, на правом фланге от дубовой рощи. Но их встретили и там. Лейтенант Закомолдин находился на чердаке двухэтажного кирпичного здания казармы и оттуда, сверху, простреливал пулеметным и ружейным огнем все подходы к городку. Вначале это давало определенное преимущество пограничникам. А потом немцы подкатили пушки...
Пограничников со всех сторон обступали высоченные деревья. Внизу простирался узорчатый ярус кленов, лип и вязов. Кое-где мягко голубели гладкие стволы осин. Выше этого яруса поднимались, словно колонны, сосны с прямыми могучими медными стволами, темные ели с пикообразными верхушками, кряжистые дубы с раскидистыми и узловатыми, как натруженные руки, ветвями. Солнце поднялось над лесом, наполняя все вокруг мягким и теплым светом. Утро вступало в свои права.
Надо было что-то предпринимать. Но что именно, Закомолдин не знал. Лес их спрятал, укрыл от врага, но не приносил спасения, а вселял тревогу. Сейчас Закомолдин ясно понимал, что они не догоняли свой отряд, а скорее всего ночью в темноте ушли совсем в другую сторону. В какую именно, он не знал, это еще ему предстояло выяснить. Сергей усмехнулся. А как выяснить, если у него под рукою нет никакой карты и местность совсем незнакомая. Знал он лишь одно: если двигаться прямо на восток, то можно выбраться в соседнюю Гомельскую область, а к северу – в Минскую. Запомнил по административной карте республики, которая висела ни стене в штабе погранотряда. Ни разу, ни на одном командирском занятии они не разбирали возможные военные действия на своей территории, в своем лесном массиве, который раскинулся огромным зеленым пятном на карте, не прорабатывали способы передвижения, не изучали дорог, не обращали внимания на реки и речушки, на возможности наведения переправ, на озера и болота, не интересовался он и названиями сел и лесных хуторов, которые располагались в глубине района, как считалось, в «глубоком» тылу пограничного отряда, уделял основное внимание лишь населенным пунктам, расположенным на границе и в полосе, непосредственно прилегающей к ней. И сейчас Закомолдин, напрягая свою память, пытался мысленно воскресить перед собой карту своего недавнего тыла, но кроме отрывочных и бессвязных воспоминаний, ничего цельного вспомнить не мог.
Да и что он мог вспомнить, если последних два мирных месяца у него пролетели как в тумане, когда каждый день и час спрессован до предела, когда одно мероприятие следует за другим. Много времени отняла и подготовка личного состава к инспекторской проверке по строевой и физической подготовке, когда под палящим солнцем часами общим строем и по группам маршировали по плацу, добиваясь идеальной слаженности и четкости движения подразделений, поворотов, разворотов, с оружием и без него, с полной армейской выкладкой и в парадном построении. Как радовались бойцы и командиры, когда получали высокую оценку! Потом его, Закомолдина, вызвали в округ на тренировочные сборы, затем он принимал участие в личных соревнованиях. Выиграл все бои и к званию чемпиона Москвы присовокупил титул первой перчатки Западного пограничного округа в среднем весе. Закомолдина включили в состав сборной округа и он мог, изъяви только хоть малейшее желание, остаться в Минске и тренироваться к всесоюзному первенству. Но Сергей не остался, несмотря на уговоры спортивного начальства, поспешил в свой погранотряд, к своим бойцам, договорившись, что в первых же числах июля его вызовут на длительный тренировочный сбор. А до начала войны оставались считанные дни. Если б только он знал, что произойдет, если б только и другие знали, то, может быть, первые часы, первые дни сложились бы по-иному...
Впрочем, если уж говорить откровенно, то знали и предполагали. Донесения с границы поступали самые тревожные. С наблюдательных вышек видели, что у границы концентрируются германские воинские подразделения. Участились случаи нарушения границы. Немецкие самолеты почти ежедневно совершали разведочные облеты, углубляясь на значительное расстояние в глубь пограничного округа. Но от пограничников требовали лишь одного: не поддаваться на провокации! Не поддаваться, не отвечать огнем, не сбивать... На политзанятиях зачитывали заявление ТАСС, опубликованное в «Правде» 14 июня, в котором подтверждалось намерение нашего правительства неуклонно соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, подчеркивалось, что слухи о близкой войне распускают враги, которые стремятся столкнуть нас с немцами...
В субботу, в последнюю мирную субботу, когда войска немецкой армии, как теперь стало ясно, делали последние приготовления к нападению, в гарнизоне протекала обычная жизнь по неизменному распорядку. Субботний вечер для Закомолдина был особенным. Его, чемпиона округа, чествовали. Торжество проходило в гарнизонном клубе перед началом киносеанса. Командир Краснознаменного пограничного отряда майор Курзанов, обычно немногословный и начальственно сдержанный, произнес короткую речь о значении физической культуры и спорта для повышения боевой и политической подготовки, сказал много теплых слов в адрес чемпиона округа, каких Закомолдин от него никогда до этого не слышал, и Сергей смущенно покраснел от похвалы. Потом молодого лейтенанта вызвали на сцену, где под аплодисменты майор Курзанов, от имени командования пограничных войск, вручил ему именное командирское оружие, а смуглолицая сияющая Нина, жена комиссара, преподнесла букет цветов, тихо и доверительно шепнув ему:
– Сереженька, так держать! Молодчина ты!..
От этих слов у него голова пошла кругом. Нина ему нравилась. Он был на седьмом небе. Запомнился Закомолдину и фильм, который показывали в тот последний вечер. Назывался он «Ветер с Востока». Название врезалось Сергею в память. На экране наши боевые части, отразив нападение, перешли в наступление, громили врага на его земле. Никто и не подозревал, что через несколько часов начнется «ураган с Запада» и развернутся события, совершенно противоположные бравурному содержанию кинокартины. Но тогда, едва промелькнули последние кадры, на сцену поднялся комиссар и, освещенный лучом прожектора, поднял руку со сжатым кулаком и громко произнес:
– Вот так и только так будем воевать, товарищи!
Его слова потонули в гуле оваций.
Из клуба Закомолдин, окруженный друзьями, двинулся к себе. Но отметить, вернее, обмыть награду не успели. В командирское общежитие, где размещались в основном холостяки, прибежал посыльный:
– Срочно в штаб!
В помещении штаба собрался командный состав. В нервном, возбужденном состоянии ходили из комнаты в комнату, обсуждая вполголоса кризисную обстановку. Из второй погранзаставы поступило тревожное сообщение: с сопредельной стороны появился перебежчик. Около двадцати двух часов пограничный наряд заметил, что к берегу реки подбежал мужчина и, не раздеваясь, в одежде, бросился в воду и поплыл к нашему берегу. Его тут же стали обстреливать, но он, притворяясь убитым, нырнул и благополучно достиг нашего берега. Здесь он был задержан пограничниками. Он потребовал, чтобы его как можно скорее доставили к «пану начальнику». Пограничники вызвали тревожную группу. Перебежчика доставили на заставу. Там он сообщил начальнику:
– В четыре часа утра немцы перейдут Буг. Переправу они будут наводить у старого шоссе, там, где был паром, а другую у Большого камня.
– А ты не врешь? – строго спросил начальник заставы. – Может, тебя специально к нам подослали?
– Убейте меня, пан начальник, если не верите, я в ваших руках. Долго вам ждать не надо, чтоб проверить, правду я сказал или нет. – И перебежчик добавил, что он солдат старой царской армии, воевал с немцами в ту войну, как и все поляки, ненавидит гитлеровцев и потому, как только узнал о времени нападения фашистов на нашу страну – у него в доме расквартировались два офицера, – тут же взял косу, пошел к Бугу. Косцов гитлеровцы не трогали, и он, подойдя к берегу, не раздумывая, бросился в реку.
Перебежчик находился на заставе. Пограничные наряды и наблюдатели на вышках подтверждали, что на сопредельной стороне накапливаются войска. Начальник заставы по своей инициативе поднял по тревоге личный состав и приготовился отразить нападение непрошеных гостей.
Командир пограничного отряда, в свою очередь, тут же доложил по телефону в Минск о перебежчике и важном сообщении дежурному по штабу войск округа и вскоре от него получил короткий ответ:
– Ждите указаний.
Майор Курзанов отдал распоряжение комендантам участков повысить готовность подразделений, а командному составу быть в полной боевой готовности. Затем, в порядке взаимодействия, проинформировал своих соседей справа и слева, а также позвонил в город Кобрин, в штаб четвертой армии.
В два часа стали поступать тревожные донесения из комендатур и прямо с застав о выходе танков и скоплении фашистских войск непосредственно у линии государственной границы. Обстановка накалялась. Но в это верили и не верили. В последние месяцы, начиная с весны, для усиления боевой готовности, часто проводили ночные учения, поднимали по «тревоге», командиры ночевали вместе с солдатами в казармах. Сергею казалось, что, может быть, и сейчас разыгрывается очередная проверка на готовность...
В те последние мирные часы Закомолдин стоял у окна и выжидательно смотрел на майора, который не отлучался от телефона и курил одну папиросу за другой. За его спиной на стене и висела карта округа. Посмотреть бы на нее тогда повнимательней! Запомнить бы рельеф местности, расположение деревень и хуторов, приглядеться к извилистым речкам да проселочным дорогам...
В три часа двадцать две минуты раздался резкий телефонный звонок. Сергей машинально взглянул на свои именные часы и запомнил время. Командир, сунув папиросу в пепельницу, взял трубку:
– Майор Курзанов у телефона, – и, прикрыв ладонью трубку, шикнул на подчиненных, вытянулся по стойке смирно, словно начальство было не на том конце провода, а находилось рядом. – Слушаю, товарищ генерал!
Все разом притихли, насторожились. Из штаба округа сообщали, что в эту ночь ожидается провокационный налет фашистских банд на нашу территорию. Командующий приказывает: на провокацию не поддаваться, бандитов пленить, но государственную границу не переходить!
Майор тут же стал передавать приказания в комендатуры и на заставы, что ожидается налет вооруженных банд с переходом границы, требуя «не поддаваться на провокации», но, главное, «хорошенько проучить фашистских бандитов», однако ни в коем случае «не зарываться и границы не переходить!»
Связь неожиданно оборвалась. Это было странным и удивительным. Такого еще никогда не бывало. Курзанов приказал немедленно проверить линию, восстановить связь, а сам прошел в другую комнату, где располагалась радиостанция.
Дежурный радист доложил, что новых распоряжений из округа не поступало.
– А из комендатур и застав?
– Дублируют те, что передали по телефону. Немцы стягивают войска, видимо, готовятся перейти границу.
– Все?
– Нет. Сообщения от соседей, с юга, из Бреста.
– Читай.
– «В городе возникли пожары. Неизвестными обстрелян патруль. Вышел из строя водопровод. На железнодорожной станции погас свет, авария на электростанции». – И от себя добавил: – Возможно, диверсия, товарищ майор.
– Разберутся, – сухо ответил Курзанов.
– Связь восстановлена, – доложил радостно телефонист.
В штаб вошли два связиста. В грязной форме, словно они лазали не по столбам, исправляя повреждения на линии, а ползали по земле.
– В трех местах, на втором, третьем, пятом километре, вырезаны десятки метров проводов, пришлось натягивать новые. Нас дважды обстреляли.
Майор хотел дать какое-то распоряжение связистам, но не успел. Телефонист протянул трубку:
– Товарищ майор, срочное сообщение!
Из трех погранзастав докладывали, что на большой высоте границу пересекли крупные группы самолетов, главным образом тяжелые бомбардировщики и истребители. О нарушении воздушной границы стали поступать сообщения и из других застав и комендатур. Каждое сообщение майор записывал, цифра получалась внушительная – несколько сот самолетов! Курзанов тут же связался с округом и доложил о нарушении воздушного пространства. Ответа из штаба округа майор не услышал – связь оборвалась на полуслове. Он не знал, что такие данные поступали в штаб округа и от других пограничных отрядов и комендатур, а в Генеральный штаб – от всех западных пограничных округов.
Телефонист все крутил и крутил ручку аппарата, с надеждою, хрипло кричал в трубку:
– Ало, ало!..
Но телефон молчал.
Связисты, которые отправились на исправление линии, не возвращались. Вскоре связь с заставами и комендатурами снова заработала. Курзанов приказал привести все подразделения в боевую готовность, занять оборонительные позиции, а тринадцатой заставе подготовить средства для поджога и взрыва моста через Буг.
А самолеты все летели и летели. С неба в открытое окно доносился басистый, непрерывно надрывный мощный гул. Фашистские летчики, уверенные в своей безнаказанности, двигались боевым строем с зажженными бортовыми огнями, и по ночному темному небу, усеянному звездами, на восток летели и летели светящиеся точки, видны были четкие силуэты машин, под крыльями которых и в бомбовых отсеках таился смертельный груз.
– Сейчас наши их встретят, – услышал Закомолдин за своей спиной бодрый голос комиссара, – дадут прикурить! Поглядим, как будут улепетывать.
Тревожное сообщение поступило от соседей с юга. Пограничный отряд номер семнадцать на радио передал, что заставы подверглись артиллерийскому и минометному обстрелу, атакованы самолетами, которые бомбят Брестскую крепость, город и укрепленные районы. И еще, что гитлеровцы сняли часовых, захватили железнодорожный мост и на нашу территорию прошел немецкий бронепоезд, открыв огонь по крепости и вокзалу... Захвачен автотранспортный мост у Страдич и по нему двинулись танки...
– Неужели война? – невольно вырвалось у телефониста, и в его голосе прозвучало искреннее недоумение вместе с болью и негодованием. – Мне ж через неделю демобилизоваться... Как же так, а?
– Это провокация, – сухо и твердо ответил комиссар. – Крупная провокация. Японцы на озере Хасан тоже лезли с танками и самолетами, да получили по зубам и успокоились. Теперь фашистам неймется.
И тут посыпались тревожные сообщения из всех линейных застав, комендатур, резервных застав, укрепленных линий: их нещадно бомбят, обстреливают артиллерийским и минометным огнем и атакуют превосходящие силы противника... Сергей взглянул на свои именные часы и на круглые настенные: и его и те показывали одинаковое время – четыре часа ровно. И с беспечной мальчишеской радостью Закомолдин улыбнулся – наконец-то, и на его долю выпало военное счастье, предстоит участвовать в боевых действиях, может быть и крупных, и есть возможность отличиться, проявить себя. До этого дня ему, Сергею, казалось, что он родился слишком поздно, что главные боевые события произошли без него, ведь и война с японцами на озере Хасан и в Монголии, и война с белофиннами, освободительный поход в Западную Белоруссию и Западную Украину произошли без его личного участия. А тут теперь такое разворачивается, что только не зевай! И еще подумал о том, что ему действительно выпало счастье, если он в эти дни находится здесь, на Западной границе... И эта мальчишеская радость отражалась на его лице, покрытом легким загаром, и тихо светилась в глазах. Он преданно смотрел на командира пограничного отряда, готовый по первому его слову броситься выполнять любое приказание. Опасность не пугала, Сергей сам стремился ей навстречу. Ему не верилось, что началась война. Он почему-то был уверен, что боевые действия долго не продлятся, что скоро наше правительство все уладит и на границе настанет тишина.
Над штабом послышался нарастающий рев пикирующего самолета, донесся пронзительный свист, и в военном городке, одна за другой, начали рваться бомбы... А в ответ гулко забухали зенитные пушки, застучали крупнокалиберные зенитные пулеметы...
Связь прекратилась. Несмотря на все старания, майору не удалось связаться ни с округом, ни с командованием соединений Красной Армии, ни с областными советскими и партийными организациями. Тогда Курзанов приказал радисту передавать открытым текстом по волне, установленной для погранотряда, короткую телеграмму:
«Всем, Всем, Всем! Германия начала военные действия. Начальник отряда майор Курзанов».
Сергей оценивающе оглядел крошечную поляну, на которой в кустах можжевельника, прямо на траве, под деревьями, не выпуская из рук оружия, спали бойцы. Уставшие, изнуренные бесконечными боями, оглохшие от артиллерийских обстрелов и бомбежек, измотанные бессонными ночами... Позиция была явно проигрышная, для обороны совсем непригодная. А где можно было найти лучшую в лесу, да еще ночью? Закомолдин передвинул с живота на бедро кобуру пистолета. Он знал, что у него еще есть две обоймы. В кармане галифе, выпираясь крупным яблоком, лежала граната-лимонка. Вот и все его оружие. Негусто. А что у остальных? Да и сколько пограничников вышло, вырвалось вместе с ним?
Закомолдин поискал глазами сержанта Неклюдова. Тот в последние часы боя находился рядом, они и по лесу бежали вместе, подбадривая друг друга. Он должен быть где-то неподалеку. Закомолдин помнил, как в темноте они добежали сюда и Неклюдов громко повторил команду лейтенанта:
– Все, ребята, короткий привал. – И добавил от себя: – Чтобы ни звука!
Сержанта поблизости не было. Закомолдин насторожился.
Сухо треснула ветка. Закомолдин рывком положил ладонь на кобуру, пальцами привычно расстегивая ее, вслушивался. Кто-то шел к поляне. Проснувшиеся бойцы схватились за оружие. Клацнул затвор, и этот резкий металлический звук грозно прозвучал в сонной лесной утренней духоте.
– Свои! – раздался голос Неклюдова, как бы предупреждая действия. – Свои! Осторожнее, а то продырявите ни за что!
Раздвинулись кусты, и на поляну вышел рослый сержант и с ним еще трое наших пехотинцев. Один из них был ранен в ногу и шел, опираясь на сучковатую палку, у другого была забинтована голова и сквозь грязный бинт темными пятнами запеклась кровь. Все с винтовками. Третий, самый рослый, под стать Неклюдову, белокурый, нес на плече, взявшись рукой за ствол, ручной пулемет.
– Товарищ лейтенант, – Неклюдов шагнул к Закомолдину. – Свои вот, говорят, что из Бреста топают. Обнаружил я их тут рядышком. Сидят, притаились. Но мы ж пограничники, товарищ лейтенант, дело привычное.
– Обнаружил, говоришь? – насторожился Закомолдин и мысленно еще раз чертыхнулся за свою беспечность, ведь вместо этих своих бойцов могли находиться и фашисты.
– Так точно, обнаружил, – улыбнулся Неклюдов, и улыбка на его усталом, чумазом лице получилась добрая, открытая. – Едва светать стало, товарищ лейтенант, поднялся я, по привычке решил разведку произвести вокруг нашего привала. На всякий случай и чтоб знать, где ж мы заночевали и нет ли какой прямой угрозы нашему привалу. Ну и наткнулся на них, на этих троих, шагах в пятидесяти отсюда в сторону восхода солнца. Думал, что немцы, стрелять приготовился, а это свои.
– А ты нас вовсе не обнаруживал, это мы еще с ночи вас засекли. Тоже подумали, что немцы. Чуть было огонь не открыли, когда напрямик по кустам ломились. Да голоса услышали, матюки ваши, и поняли враз, что свой брат, русские.
Опираясь на сучковатую палку, шагнул вперед раненый в ногу. Он, видать, был у них за старшего. Невысокого роста, крепкий телом. Настороженный взгляд из-под белесых бровей. Лицо чуть скуластое, в веснушках. Только темные круги под глазами да солдатская одежда, порванная и перепачканная, свидетельствовали о бессонных ночах и перенесенных боях.
– Старший сержант Шургалов, – представился он лейтенанту, прикладывая ладонь к пилотке, и, назвав свою воинскую часть, кивнул на своих товарищей: – Пулеметчик, сержант Ляхонович и шофер, рядовой Червоненко. – И грустно закончил: – Вот, кажись, и все, что осталось от батальона...
Закомолдин молча смотрел на Шургалова. Неужели они из Бреста? Воинскую часть, которую тот назвал, лейтенант знал. Она действительно располагалась в самой Брестской крепости, в ее центральной части, в Цитадели, и, как он помнил, занимала угловые массивные двухэтажные кирпичные казармы и полукруглые бастионы, да еще и рукав реки. Там укрепления были серьезные, сделанные давно из камня и бетона, не то что у них, в пограничном отряде. И то они больше недели держались... А в крепости за каменными толстыми стенами, в боевых отсеках, да имея запасы продовольствия и боеприпасов, как думал Сергей, сражаться было легче, чем им, пограничникам. Ему казалось, что крепость невозможно взять штурмом. Там можно держаться до подхода наших. Тем более и войск в крепости имелось достаточно. Закомолдин точно знал, что в крепости располагались две дивизии, каждая из которых насчитывала не одну тысячу штыков, не считая других подразделений, включая и пограничников.
Закомолдин с неприязнью смотрел на пехотинцев. Неужели они из самой крепости? В такое не хотелось верить. И он строго спросил:
– Номер воинской части?
Старший сержант снова назвал свою часть. Назвал фамилию командира и комиссара. Закомолдин про себя отметил, что тот говорит точно.
– А где располагалась ваша часть?
– В Цитадели, где река Муховец впадает в Буг, были наши казармы...
– Почему были?
– Разрушены до бетонных подвалов бомбами и снарядами... Потому и на прорыв пошли. Чтоб к своим пробиваться...
Закомолдин задумался. Он впервые видел перед собой окруженца и отступленца. Он так и подумал «окруженца» и «отступленца». Лейтенант не сомневался, что тот говорит правду. Но в его правду не хотелось верить.
Шургалов по-своему понял молчание лейтенанта. Пограничники, он знал, войска особые. В них не каждого брали. А сейчас тем более, время военное. Только отставать от этого отряда и пробиваться самостоятельно ему никак не хотелось. «Если даже не примут, то все равно не отстанем, будем следом идти, – подумал он, – ни за что не отстанем». И неспешно расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вынул красноармейскую книжку и комсомольский билет:
– Вот мои документы, товарищ лейтенант, – и быстро тут же отчеканил: – Поступаю в ваше распоряжение! Вместе со мною еще сержант Ляханович и рядовой Червоненко. В наличии ручной пулемет системы Дегтярева, два диска к нему, три гранаты, еще две винтовки и полторы сотни патронов.
2
Сергей Закомолдин с усилием открыл глаза, и воспоминание первого боя исчезло. Его настороженный слух, уже привыкший к робкой тишине леса, различал множество мелких невнятных шорохов и звуков, но они не несли с собой ничего подозрительного. Обычные звуки, порожденные лесной жизнью. Где-то пискнула мышь, сорвалась и упала пересохшая ветка, весело возилась в гнезде птичья мелкота, да в вышине поблизости работящий дятел выстукивал свою морзянку, которая, как казалось Сергею, перекликалась и передавала в глушь леса тревожные телеграммы о далекой, еле слышной, не утихающей стрельбе. Где-то в глубине застучал второй дятел, и Сергею показалось, что тот, приняв сигналы от первого, передавал тревогу дальше, предостерегая лесных жителей об опасности. Эти сигналы об опасности воспринимал и Сергей своим сердцем. Но сколько бы Закомолдин настороженно не прислушивался, стараясь определить характер далекой стрельбы, глухие чуть слышные звуки как-то незаметно сливались в один бесконечно монотонный и ровный шум в вершинах, порожденный волнообразными порывами ветерка. Да и сам перестук дятлов успокаивал утомительным однообразием, ровным и бесхитростным, если к нему повнимательнее прислушаться.Пограничников со всех сторон обступали высоченные деревья. Внизу простирался узорчатый ярус кленов, лип и вязов. Кое-где мягко голубели гладкие стволы осин. Выше этого яруса поднимались, словно колонны, сосны с прямыми могучими медными стволами, темные ели с пикообразными верхушками, кряжистые дубы с раскидистыми и узловатыми, как натруженные руки, ветвями. Солнце поднялось над лесом, наполняя все вокруг мягким и теплым светом. Утро вступало в свои права.
Надо было что-то предпринимать. Но что именно, Закомолдин не знал. Лес их спрятал, укрыл от врага, но не приносил спасения, а вселял тревогу. Сейчас Закомолдин ясно понимал, что они не догоняли свой отряд, а скорее всего ночью в темноте ушли совсем в другую сторону. В какую именно, он не знал, это еще ему предстояло выяснить. Сергей усмехнулся. А как выяснить, если у него под рукою нет никакой карты и местность совсем незнакомая. Знал он лишь одно: если двигаться прямо на восток, то можно выбраться в соседнюю Гомельскую область, а к северу – в Минскую. Запомнил по административной карте республики, которая висела ни стене в штабе погранотряда. Ни разу, ни на одном командирском занятии они не разбирали возможные военные действия на своей территории, в своем лесном массиве, который раскинулся огромным зеленым пятном на карте, не прорабатывали способы передвижения, не изучали дорог, не обращали внимания на реки и речушки, на возможности наведения переправ, на озера и болота, не интересовался он и названиями сел и лесных хуторов, которые располагались в глубине района, как считалось, в «глубоком» тылу пограничного отряда, уделял основное внимание лишь населенным пунктам, расположенным на границе и в полосе, непосредственно прилегающей к ней. И сейчас Закомолдин, напрягая свою память, пытался мысленно воскресить перед собой карту своего недавнего тыла, но кроме отрывочных и бессвязных воспоминаний, ничего цельного вспомнить не мог.
Да и что он мог вспомнить, если последних два мирных месяца у него пролетели как в тумане, когда каждый день и час спрессован до предела, когда одно мероприятие следует за другим. Много времени отняла и подготовка личного состава к инспекторской проверке по строевой и физической подготовке, когда под палящим солнцем часами общим строем и по группам маршировали по плацу, добиваясь идеальной слаженности и четкости движения подразделений, поворотов, разворотов, с оружием и без него, с полной армейской выкладкой и в парадном построении. Как радовались бойцы и командиры, когда получали высокую оценку! Потом его, Закомолдина, вызвали в округ на тренировочные сборы, затем он принимал участие в личных соревнованиях. Выиграл все бои и к званию чемпиона Москвы присовокупил титул первой перчатки Западного пограничного округа в среднем весе. Закомолдина включили в состав сборной округа и он мог, изъяви только хоть малейшее желание, остаться в Минске и тренироваться к всесоюзному первенству. Но Сергей не остался, несмотря на уговоры спортивного начальства, поспешил в свой погранотряд, к своим бойцам, договорившись, что в первых же числах июля его вызовут на длительный тренировочный сбор. А до начала войны оставались считанные дни. Если б только он знал, что произойдет, если б только и другие знали, то, может быть, первые часы, первые дни сложились бы по-иному...
Впрочем, если уж говорить откровенно, то знали и предполагали. Донесения с границы поступали самые тревожные. С наблюдательных вышек видели, что у границы концентрируются германские воинские подразделения. Участились случаи нарушения границы. Немецкие самолеты почти ежедневно совершали разведочные облеты, углубляясь на значительное расстояние в глубь пограничного округа. Но от пограничников требовали лишь одного: не поддаваться на провокации! Не поддаваться, не отвечать огнем, не сбивать... На политзанятиях зачитывали заявление ТАСС, опубликованное в «Правде» 14 июня, в котором подтверждалось намерение нашего правительства неуклонно соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, подчеркивалось, что слухи о близкой войне распускают враги, которые стремятся столкнуть нас с немцами...
В субботу, в последнюю мирную субботу, когда войска немецкой армии, как теперь стало ясно, делали последние приготовления к нападению, в гарнизоне протекала обычная жизнь по неизменному распорядку. Субботний вечер для Закомолдина был особенным. Его, чемпиона округа, чествовали. Торжество проходило в гарнизонном клубе перед началом киносеанса. Командир Краснознаменного пограничного отряда майор Курзанов, обычно немногословный и начальственно сдержанный, произнес короткую речь о значении физической культуры и спорта для повышения боевой и политической подготовки, сказал много теплых слов в адрес чемпиона округа, каких Закомолдин от него никогда до этого не слышал, и Сергей смущенно покраснел от похвалы. Потом молодого лейтенанта вызвали на сцену, где под аплодисменты майор Курзанов, от имени командования пограничных войск, вручил ему именное командирское оружие, а смуглолицая сияющая Нина, жена комиссара, преподнесла букет цветов, тихо и доверительно шепнув ему:
– Сереженька, так держать! Молодчина ты!..
От этих слов у него голова пошла кругом. Нина ему нравилась. Он был на седьмом небе. Запомнился Закомолдину и фильм, который показывали в тот последний вечер. Назывался он «Ветер с Востока». Название врезалось Сергею в память. На экране наши боевые части, отразив нападение, перешли в наступление, громили врага на его земле. Никто и не подозревал, что через несколько часов начнется «ураган с Запада» и развернутся события, совершенно противоположные бравурному содержанию кинокартины. Но тогда, едва промелькнули последние кадры, на сцену поднялся комиссар и, освещенный лучом прожектора, поднял руку со сжатым кулаком и громко произнес:
– Вот так и только так будем воевать, товарищи!
Его слова потонули в гуле оваций.
Из клуба Закомолдин, окруженный друзьями, двинулся к себе. Но отметить, вернее, обмыть награду не успели. В командирское общежитие, где размещались в основном холостяки, прибежал посыльный:
– Срочно в штаб!
В помещении штаба собрался командный состав. В нервном, возбужденном состоянии ходили из комнаты в комнату, обсуждая вполголоса кризисную обстановку. Из второй погранзаставы поступило тревожное сообщение: с сопредельной стороны появился перебежчик. Около двадцати двух часов пограничный наряд заметил, что к берегу реки подбежал мужчина и, не раздеваясь, в одежде, бросился в воду и поплыл к нашему берегу. Его тут же стали обстреливать, но он, притворяясь убитым, нырнул и благополучно достиг нашего берега. Здесь он был задержан пограничниками. Он потребовал, чтобы его как можно скорее доставили к «пану начальнику». Пограничники вызвали тревожную группу. Перебежчика доставили на заставу. Там он сообщил начальнику:
– В четыре часа утра немцы перейдут Буг. Переправу они будут наводить у старого шоссе, там, где был паром, а другую у Большого камня.
– А ты не врешь? – строго спросил начальник заставы. – Может, тебя специально к нам подослали?
– Убейте меня, пан начальник, если не верите, я в ваших руках. Долго вам ждать не надо, чтоб проверить, правду я сказал или нет. – И перебежчик добавил, что он солдат старой царской армии, воевал с немцами в ту войну, как и все поляки, ненавидит гитлеровцев и потому, как только узнал о времени нападения фашистов на нашу страну – у него в доме расквартировались два офицера, – тут же взял косу, пошел к Бугу. Косцов гитлеровцы не трогали, и он, подойдя к берегу, не раздумывая, бросился в реку.
Перебежчик находился на заставе. Пограничные наряды и наблюдатели на вышках подтверждали, что на сопредельной стороне накапливаются войска. Начальник заставы по своей инициативе поднял по тревоге личный состав и приготовился отразить нападение непрошеных гостей.
Командир пограничного отряда, в свою очередь, тут же доложил по телефону в Минск о перебежчике и важном сообщении дежурному по штабу войск округа и вскоре от него получил короткий ответ:
– Ждите указаний.
Майор Курзанов отдал распоряжение комендантам участков повысить готовность подразделений, а командному составу быть в полной боевой готовности. Затем, в порядке взаимодействия, проинформировал своих соседей справа и слева, а также позвонил в город Кобрин, в штаб четвертой армии.
В два часа стали поступать тревожные донесения из комендатур и прямо с застав о выходе танков и скоплении фашистских войск непосредственно у линии государственной границы. Обстановка накалялась. Но в это верили и не верили. В последние месяцы, начиная с весны, для усиления боевой готовности, часто проводили ночные учения, поднимали по «тревоге», командиры ночевали вместе с солдатами в казармах. Сергею казалось, что, может быть, и сейчас разыгрывается очередная проверка на готовность...
В те последние мирные часы Закомолдин стоял у окна и выжидательно смотрел на майора, который не отлучался от телефона и курил одну папиросу за другой. За его спиной на стене и висела карта округа. Посмотреть бы на нее тогда повнимательней! Запомнить бы рельеф местности, расположение деревень и хуторов, приглядеться к извилистым речкам да проселочным дорогам...
В три часа двадцать две минуты раздался резкий телефонный звонок. Сергей машинально взглянул на свои именные часы и запомнил время. Командир, сунув папиросу в пепельницу, взял трубку:
– Майор Курзанов у телефона, – и, прикрыв ладонью трубку, шикнул на подчиненных, вытянулся по стойке смирно, словно начальство было не на том конце провода, а находилось рядом. – Слушаю, товарищ генерал!
Все разом притихли, насторожились. Из штаба округа сообщали, что в эту ночь ожидается провокационный налет фашистских банд на нашу территорию. Командующий приказывает: на провокацию не поддаваться, бандитов пленить, но государственную границу не переходить!
Майор тут же стал передавать приказания в комендатуры и на заставы, что ожидается налет вооруженных банд с переходом границы, требуя «не поддаваться на провокации», но, главное, «хорошенько проучить фашистских бандитов», однако ни в коем случае «не зарываться и границы не переходить!»
Связь неожиданно оборвалась. Это было странным и удивительным. Такого еще никогда не бывало. Курзанов приказал немедленно проверить линию, восстановить связь, а сам прошел в другую комнату, где располагалась радиостанция.
Дежурный радист доложил, что новых распоряжений из округа не поступало.
– А из комендатур и застав?
– Дублируют те, что передали по телефону. Немцы стягивают войска, видимо, готовятся перейти границу.
– Все?
– Нет. Сообщения от соседей, с юга, из Бреста.
– Читай.
– «В городе возникли пожары. Неизвестными обстрелян патруль. Вышел из строя водопровод. На железнодорожной станции погас свет, авария на электростанции». – И от себя добавил: – Возможно, диверсия, товарищ майор.
– Разберутся, – сухо ответил Курзанов.
– Связь восстановлена, – доложил радостно телефонист.
В штаб вошли два связиста. В грязной форме, словно они лазали не по столбам, исправляя повреждения на линии, а ползали по земле.
– В трех местах, на втором, третьем, пятом километре, вырезаны десятки метров проводов, пришлось натягивать новые. Нас дважды обстреляли.
Майор хотел дать какое-то распоряжение связистам, но не успел. Телефонист протянул трубку:
– Товарищ майор, срочное сообщение!
Из трех погранзастав докладывали, что на большой высоте границу пересекли крупные группы самолетов, главным образом тяжелые бомбардировщики и истребители. О нарушении воздушной границы стали поступать сообщения и из других застав и комендатур. Каждое сообщение майор записывал, цифра получалась внушительная – несколько сот самолетов! Курзанов тут же связался с округом и доложил о нарушении воздушного пространства. Ответа из штаба округа майор не услышал – связь оборвалась на полуслове. Он не знал, что такие данные поступали в штаб округа и от других пограничных отрядов и комендатур, а в Генеральный штаб – от всех западных пограничных округов.
Телефонист все крутил и крутил ручку аппарата, с надеждою, хрипло кричал в трубку:
– Ало, ало!..
Но телефон молчал.
Связисты, которые отправились на исправление линии, не возвращались. Вскоре связь с заставами и комендатурами снова заработала. Курзанов приказал привести все подразделения в боевую готовность, занять оборонительные позиции, а тринадцатой заставе подготовить средства для поджога и взрыва моста через Буг.
А самолеты все летели и летели. С неба в открытое окно доносился басистый, непрерывно надрывный мощный гул. Фашистские летчики, уверенные в своей безнаказанности, двигались боевым строем с зажженными бортовыми огнями, и по ночному темному небу, усеянному звездами, на восток летели и летели светящиеся точки, видны были четкие силуэты машин, под крыльями которых и в бомбовых отсеках таился смертельный груз.
– Сейчас наши их встретят, – услышал Закомолдин за своей спиной бодрый голос комиссара, – дадут прикурить! Поглядим, как будут улепетывать.
Тревожное сообщение поступило от соседей с юга. Пограничный отряд номер семнадцать на радио передал, что заставы подверглись артиллерийскому и минометному обстрелу, атакованы самолетами, которые бомбят Брестскую крепость, город и укрепленные районы. И еще, что гитлеровцы сняли часовых, захватили железнодорожный мост и на нашу территорию прошел немецкий бронепоезд, открыв огонь по крепости и вокзалу... Захвачен автотранспортный мост у Страдич и по нему двинулись танки...
– Неужели война? – невольно вырвалось у телефониста, и в его голосе прозвучало искреннее недоумение вместе с болью и негодованием. – Мне ж через неделю демобилизоваться... Как же так, а?
– Это провокация, – сухо и твердо ответил комиссар. – Крупная провокация. Японцы на озере Хасан тоже лезли с танками и самолетами, да получили по зубам и успокоились. Теперь фашистам неймется.
И тут посыпались тревожные сообщения из всех линейных застав, комендатур, резервных застав, укрепленных линий: их нещадно бомбят, обстреливают артиллерийским и минометным огнем и атакуют превосходящие силы противника... Сергей взглянул на свои именные часы и на круглые настенные: и его и те показывали одинаковое время – четыре часа ровно. И с беспечной мальчишеской радостью Закомолдин улыбнулся – наконец-то, и на его долю выпало военное счастье, предстоит участвовать в боевых действиях, может быть и крупных, и есть возможность отличиться, проявить себя. До этого дня ему, Сергею, казалось, что он родился слишком поздно, что главные боевые события произошли без него, ведь и война с японцами на озере Хасан и в Монголии, и война с белофиннами, освободительный поход в Западную Белоруссию и Западную Украину произошли без его личного участия. А тут теперь такое разворачивается, что только не зевай! И еще подумал о том, что ему действительно выпало счастье, если он в эти дни находится здесь, на Западной границе... И эта мальчишеская радость отражалась на его лице, покрытом легким загаром, и тихо светилась в глазах. Он преданно смотрел на командира пограничного отряда, готовый по первому его слову броситься выполнять любое приказание. Опасность не пугала, Сергей сам стремился ей навстречу. Ему не верилось, что началась война. Он почему-то был уверен, что боевые действия долго не продлятся, что скоро наше правительство все уладит и на границе настанет тишина.
Над штабом послышался нарастающий рев пикирующего самолета, донесся пронзительный свист, и в военном городке, одна за другой, начали рваться бомбы... А в ответ гулко забухали зенитные пушки, застучали крупнокалиберные зенитные пулеметы...
Связь прекратилась. Несмотря на все старания, майору не удалось связаться ни с округом, ни с командованием соединений Красной Армии, ни с областными советскими и партийными организациями. Тогда Курзанов приказал радисту передавать открытым текстом по волне, установленной для погранотряда, короткую телеграмму:
«Всем, Всем, Всем! Германия начала военные действия. Начальник отряда майор Курзанов».
3
Закомолдин сел удобнее, опираясь спиной на ствол сосны. С неприязнью глянул на свои хромовые командирские сапоги, запыленные, в ошметках засохшей грязи. А еще недавно они блестели, как зеркало, начищенные, отполированные суконкой. Провел ладонью по щекам, ощущая жесткую колкость. Вспомнил, что брился последний раз четыре дня тому назад, в короткие передышки между боями, в подвале казармы при свете огарка. Мельком отметил, что внешний вид у него явно не командирский, но это его не затронуло. Проскользнуло мимо сознания, машинально зафиксировал, как факт, и все. С досадной тревогой подумал о другом. И эта тревога отбросила все иные мысли. Как же они беспечно провели ночь? Сергей ругнул себя последними словами. Лейтенант, да еще пограничник! А не выполнил элементарных уставных требований: не выставил караул, не назначил дежурных. А если бы немцы вздумали их преследовать, тогда что? Перебили бы сонных, как куропаток...Сергей оценивающе оглядел крошечную поляну, на которой в кустах можжевельника, прямо на траве, под деревьями, не выпуская из рук оружия, спали бойцы. Уставшие, изнуренные бесконечными боями, оглохшие от артиллерийских обстрелов и бомбежек, измотанные бессонными ночами... Позиция была явно проигрышная, для обороны совсем непригодная. А где можно было найти лучшую в лесу, да еще ночью? Закомолдин передвинул с живота на бедро кобуру пистолета. Он знал, что у него еще есть две обоймы. В кармане галифе, выпираясь крупным яблоком, лежала граната-лимонка. Вот и все его оружие. Негусто. А что у остальных? Да и сколько пограничников вышло, вырвалось вместе с ним?
Закомолдин поискал глазами сержанта Неклюдова. Тот в последние часы боя находился рядом, они и по лесу бежали вместе, подбадривая друг друга. Он должен быть где-то неподалеку. Закомолдин помнил, как в темноте они добежали сюда и Неклюдов громко повторил команду лейтенанта:
– Все, ребята, короткий привал. – И добавил от себя: – Чтобы ни звука!
Сержанта поблизости не было. Закомолдин насторожился.
Сухо треснула ветка. Закомолдин рывком положил ладонь на кобуру, пальцами привычно расстегивая ее, вслушивался. Кто-то шел к поляне. Проснувшиеся бойцы схватились за оружие. Клацнул затвор, и этот резкий металлический звук грозно прозвучал в сонной лесной утренней духоте.
– Свои! – раздался голос Неклюдова, как бы предупреждая действия. – Свои! Осторожнее, а то продырявите ни за что!
Раздвинулись кусты, и на поляну вышел рослый сержант и с ним еще трое наших пехотинцев. Один из них был ранен в ногу и шел, опираясь на сучковатую палку, у другого была забинтована голова и сквозь грязный бинт темными пятнами запеклась кровь. Все с винтовками. Третий, самый рослый, под стать Неклюдову, белокурый, нес на плече, взявшись рукой за ствол, ручной пулемет.
– Товарищ лейтенант, – Неклюдов шагнул к Закомолдину. – Свои вот, говорят, что из Бреста топают. Обнаружил я их тут рядышком. Сидят, притаились. Но мы ж пограничники, товарищ лейтенант, дело привычное.
– Обнаружил, говоришь? – насторожился Закомолдин и мысленно еще раз чертыхнулся за свою беспечность, ведь вместо этих своих бойцов могли находиться и фашисты.
– Так точно, обнаружил, – улыбнулся Неклюдов, и улыбка на его усталом, чумазом лице получилась добрая, открытая. – Едва светать стало, товарищ лейтенант, поднялся я, по привычке решил разведку произвести вокруг нашего привала. На всякий случай и чтоб знать, где ж мы заночевали и нет ли какой прямой угрозы нашему привалу. Ну и наткнулся на них, на этих троих, шагах в пятидесяти отсюда в сторону восхода солнца. Думал, что немцы, стрелять приготовился, а это свои.
– А ты нас вовсе не обнаруживал, это мы еще с ночи вас засекли. Тоже подумали, что немцы. Чуть было огонь не открыли, когда напрямик по кустам ломились. Да голоса услышали, матюки ваши, и поняли враз, что свой брат, русские.
Опираясь на сучковатую палку, шагнул вперед раненый в ногу. Он, видать, был у них за старшего. Невысокого роста, крепкий телом. Настороженный взгляд из-под белесых бровей. Лицо чуть скуластое, в веснушках. Только темные круги под глазами да солдатская одежда, порванная и перепачканная, свидетельствовали о бессонных ночах и перенесенных боях.
– Старший сержант Шургалов, – представился он лейтенанту, прикладывая ладонь к пилотке, и, назвав свою воинскую часть, кивнул на своих товарищей: – Пулеметчик, сержант Ляхонович и шофер, рядовой Червоненко. – И грустно закончил: – Вот, кажись, и все, что осталось от батальона...
Закомолдин молча смотрел на Шургалова. Неужели они из Бреста? Воинскую часть, которую тот назвал, лейтенант знал. Она действительно располагалась в самой Брестской крепости, в ее центральной части, в Цитадели, и, как он помнил, занимала угловые массивные двухэтажные кирпичные казармы и полукруглые бастионы, да еще и рукав реки. Там укрепления были серьезные, сделанные давно из камня и бетона, не то что у них, в пограничном отряде. И то они больше недели держались... А в крепости за каменными толстыми стенами, в боевых отсеках, да имея запасы продовольствия и боеприпасов, как думал Сергей, сражаться было легче, чем им, пограничникам. Ему казалось, что крепость невозможно взять штурмом. Там можно держаться до подхода наших. Тем более и войск в крепости имелось достаточно. Закомолдин точно знал, что в крепости располагались две дивизии, каждая из которых насчитывала не одну тысячу штыков, не считая других подразделений, включая и пограничников.
Закомолдин с неприязнью смотрел на пехотинцев. Неужели они из самой крепости? В такое не хотелось верить. И он строго спросил:
– Номер воинской части?
Старший сержант снова назвал свою часть. Назвал фамилию командира и комиссара. Закомолдин про себя отметил, что тот говорит точно.
– А где располагалась ваша часть?
– В Цитадели, где река Муховец впадает в Буг, были наши казармы...
– Почему были?
– Разрушены до бетонных подвалов бомбами и снарядами... Потому и на прорыв пошли. Чтоб к своим пробиваться...
Закомолдин задумался. Он впервые видел перед собой окруженца и отступленца. Он так и подумал «окруженца» и «отступленца». Лейтенант не сомневался, что тот говорит правду. Но в его правду не хотелось верить.
Шургалов по-своему понял молчание лейтенанта. Пограничники, он знал, войска особые. В них не каждого брали. А сейчас тем более, время военное. Только отставать от этого отряда и пробиваться самостоятельно ему никак не хотелось. «Если даже не примут, то все равно не отстанем, будем следом идти, – подумал он, – ни за что не отстанем». И неспешно расстегнул нагрудный карман гимнастерки, вынул красноармейскую книжку и комсомольский билет:
– Вот мои документы, товарищ лейтенант, – и быстро тут же отчеканил: – Поступаю в ваше распоряжение! Вместе со мною еще сержант Ляханович и рядовой Червоненко. В наличии ручной пулемет системы Дегтярева, два диска к нему, три гранаты, еще две винтовки и полторы сотни патронов.