Где же эта проклятая дорога, на которой он спрятал велосипед?
   Этот оглушительный шум раздавался вокруг всего его: и спереди, и сзади, и по бокам. Депо, тяжело дыша и спотыкаясь, на ходу попытался нащупать фонарик в рюкзаке. Почему он не взял с собой оружие? Хотя бы автоматический пистолет? Что-нибудь небольшое, вроде того, что у Тимьены. Проклятье! Что же это за шум? Хватит ли у него смелости включить фонарик и описать лучом круг. Он не мог взять с собой даже маленький пистолет! Нет! Его легенда любителя птиц не позволяла ему этого! И вот теперь он задыхается и тяжело дышит. И болят ноги.
   Дорога была уже у него под ногами, когда он наконец понял это. Он остановился и попытался сориентироваться в темноте. Сошел ли он с тропы только что? Депо не думал, что он далеко от тех кустов, где спрятал этот чертов велосипед. Он должен быть где-то тут. Отважится ли Депо все-таки включить фонарик? Шелест-свист доносился со всех сторон. Велосипед должен быть где-то рядом, справа от него. Депо протянул руку к более темным теням, споткнулся о куст и упал на раму велосипеда.
   Тихо бормоча проклятия, он встал на ноги, вытащил велосипед и оперся на него. Теперь он лучше различал дорогу: отдельные светлые участки в темноте. Депо вдруг подумал, как приятно будет взобраться на велосипед и помчаться назад, к автофургону и Тимьене. Но этот шелест-свист становился все громче, окружая его! Да пошло оно к черту! Схватив фонарик, Депо нажал на кнопку. Луч света скользнул по деревьям. И он увидел трех молодых женщин, одетых так же, как те амазонки на ферме, в плотно облегающие шорты и сандалии, но лица их скрывали темные блестящие маски. И у каждой в руках был продолговатый предмет с раздвоенным, как у бича, концом. Сначала вид этих предметов заставил его подумать о какой-то странной антенной системе, но раздвоенные концы были направлены прямо на него, и от них явно исходила угроза.

9

   Из дневника Нильса Хелльстрома:
   «Иногда я осознаю, что имя мое не так уж важно. Оно могло быть любым иным набором звуков, а я все равно оставался бы Самим собою. Имена неважны! Хорошая мысль.
   Именно это говорили и моя праматерь, и мой первый учитель.
   Имя, которое я использую, – случайное. Я мог бы получить и совсем другое имя, если бы родился в семье Чужаков из Внешнего Мира с присущим им индивидуализмом. Их сознание – не мое сознание; их временная линия – не моя. Мы, дети Улья, когда-нибудь расстаемся с именами. В словах моей праматери касательно них заключен глубокий смысл. Наше совершенное общество не может позволить себе индивидуальные имена. Одни метки, в лучшем случае, – не имена. Они полезны только на коротком отрезке пути.
   Возможно, у нас будут другие метки в иных периодах нашей жизни. Или номера. Почему-то номера кажутся более подходящими по смыслу намерения, высказанному моей праматерью столь удачно».

   Было 2:40 ночи, и вот уже почти десять минут Кловис наблюдала, как Эдди ходит взад-вперед по крохотной гостиной ее квартиры. Телефон разбудил их, и отвечал Эдди. Он открыто пришел к ней. Агентство смотрело на это сквозь пальцы. Определенные сексуальные шалости предполагались и ценились, лишь бы они не заходили слишком далеко. Ничего серьезного – просто здоровые, энергичные телесные наслаждения.
   Повесив трубку, Эдди только заметил:
   – Это ДТ. Позвонить его просил Мерривейл. Они потеряли контакт с Карлосом и Тимьеной.
   – О Господи!
   Она вскочила с постели, набросила халат на обнаженное тело. Эдди прямо направился в гостиную.
   – Мне следовало ответить по телефону, – бросила она, надеясь вывести его из задумчивости.
   – Почему? ДТ искал меня.
   – Здесь?
   – Да.
   – А как он узнал, что ты тут?
   – Он позвонил мне, но там никто не ответил.
   – Эдди, мне это не нравится.
   – Чепуха!
   – Эдди, а что еще сказал ДТ?
   Он остановился перед ней и посмотрел вниз на ее ноги, которые она поджала, плюхнувшись в кресло.
   – Он сказал, что нам придется еще раз сыграть брата и сестру. Ник Майерли будет, нашим папочкой, и у нас будет прекрасный отпуск в Орегоне!

10

   Из дневника Нильса Хелльстрома:
   «Фэнси обнаруживает явные признаки неудовольствия своей жизнью в Улье. Может быть, она привыкла к жизни Снаружи.
   Нас всегда беспокоила возможность подобного – такие вещи иногда случаются. Боюсь, как бы она не попыталась сбежать.
   Тогда, как мне кажется, лучше просто уничтожить ее, чем отправить в чан. Ее первенец, Салдо, оправдывает все наши ожидания. Мне бы не хотелось, чтобы Улей потерял такой прекрасный, воспроизводящий материал. Слишком плохо, что у нее так хорошо получается с насекомыми. Нам придется повнимательнее следить за ней до завершения нашего нового фильма. Что бы ни случилось, мы не можем посылать ее во Внешний Мир, пока мы не убедимся в ее абсолютной надежности. Возможно, мы можем предоставить ей большую ответственность во внутренних делах при съемках фильма.
   Может быть, она разделит тогда мое видение фильма, и это излечит ее от неуравновешенности. Этот фильм так нужен нам. Начало нового этапа! С ним и последующими фильмами мы подготовим мир к нашему ответу на проблему выживания человека. Я знаю, что Фэнси разделяет эту еретическую веру. Она верит, что насекомые переживут нас. Даже праматерь этого боится, но ее ответ и мою интерпретацию этого ответа следует развивать. Мы должны как можно больше походить на тех, кому собираемся подражать».

   – Это вас шокирует? – спросил Хелльстром.
   У него были светлые волосы, среднее сложение, на вид ему нельзя было дать более тридцати четырех лет. Таким и было его описание, имеющееся в Агентстве. В нем ощущалось чувство внутреннего достоинства, целеустремленность, излучающаяся из его голубых глаз, когда он цепко рассматривал что-то его заинтересовавшее. И из-за этого в нем ощущался заряд внутренней энергии.
   Хелльстром стоял в лаборатории напротив пленника, привязанного к пластиковому стулу. Эта лаборатория представляла собой смесь полированного металла, блестящих стен, стекла и инструментов, освещенных молочным светом, который исходил от всего периметра потолка.
   Депо уже пришел в сознание. Он не знал, сколько прошло времени, но голова до сих пор была в тумане. Хелльстром стоял перед ним с двумя обнаженными женщинами по бокам, его охранниками. Депо понимал, что слишком много внимания обращает на женщин-амазонок, но ничего не мог с собой поделать.
   – Вижу, что шокирует, – заметил Хелльстром.
   – Ну, допустим, – признался Депо. – Я не привык видеть вокруг себя так много обнаженной женской плоти.
   – Женской плоти, – повторил Хелльстром и щелкнул языком.
   – Их что, совершенно не трогает, как мы о них говорим? – поинтересовался Депо.
   – Они не понимают нас, – ответил Хелльстром. – А даже если бы и понимали, то не поняли бы это ваше отношение. Типичное для Чужака, но мне всегда оно казалось странным.
   Депо осторожно попытался проверить крепость веревок, которыми он был привязан к своему стулу. Он очнулся с головной болью, и она не проходила. За глазами пульсировала боль, и он не имел ни малейшего понятия, сколько прошло времени. Депо начал вспоминать, как он начал говорить с тремя молодыми женщинами, освещенными его фонариком, затем умолк, вдруг осознав себя окруженным множеством подобных фигур. Сумбурные мысли и неразборчивые воспоминания проносились в его сознании. Господи, как же трещит голова! Он вспомнил свой глупый и жалкий ответ, вызванный страхом и потрясением:
   – Я оставил здесь свой велосипед.
   Боже праведный! Он стоял там, придерживая велосипед, но эти непроницаемые маски для ныряния окружали его. Покачивающиеся раздвоенные палочки, нацеленные на него, могли означать только скрытую угрозу. Депо не имел ни малейшего представления, что то за палочки, но оружие – всегда оружие. Палочки исходили от коротких рукояток, которые уверенно сжимали молодые женщины. Концы этих палочек издавали низкое гудение, которое Депо мог слышать, когда задерживал дыхание, пытаясь оценить свои шансы прорваться сквозь круг. Пока он раздумывал, ночная птица устремилась к насекомым, привлеченная светом фонарика. И тут же фигура, смутно вырисовывающаяся в темноте, подняла раздвоенную палочку. Раздался тихое шипение, которое он слышал вокруг себя, когда пересекал поле. Птица сложила крылья в воздухе и рухнула на землю. Женщина наклонилась вперед, небрежно запихнула птицу в наплечную сумку. И тут он заметил, что у многих женщин имеются такие сумки, и все они чем-то наполнены.
   – Я… я надеюсь, что не нарушаю частных владений, – пробормотал Депо.
   – Мне сообщили, что это подходящее местечко для моего хобби. Мне нравится… наблюдать за птицами.
   Сказав это. Депо сам понял, насколько глупо прозвучали его слова.
   «Что это за чертовы палочки? Птица даже не трепыхнулась. Тс-с-бац! Мерривейл не упоминал ни о чем подобном. А может, это и есть „Проект 40“, о Господи? Почему эти безумные девки ничего не говорят? Словно не слышали его или не понимали? Говорят ли они вообще на каком-либо языке?»
   – Послушайте, – начал он, – меня зовут…
   И это все, что он помнил, не считая еще одного резкого щелчка слева и болезненного ощущения расколотой головы. Депо вспомнил: взорвавшаяся боль под черепом. Когда он посмотрел вверх на Хелльстрома, его голова все еще болела. Без сомнения, результат действия этих палочек. И у двух женщин, стоявших за Хелльстромом, было точно такое же оружие, хотя они и не носили масок, как женщины из группы, окружившей его ночью.
   «Я точно влип, – подумал он. – Ничего не остается делать, как нагло все отрицать».
   – Почему вы связали меня? – спросил Депо.
   – Не тратьте даром времени, – произнес Хелльстром. – Мы вынуждены, пока не решим, каким образом избавиться от вас.
   С внезапно пересохшей глоткой и ухнувшим куда-то сердцем Депо выдавил из себя:
   – Это плохое слово – избавиться. Мне оно не нравится.
   Хелльстром вздохнул. «Да, выбор слов в данной ситуации не богат. Я устал, уже глубокая ночь, и она все продолжается. Черт бы побрал этих навязчивых Чужаков! Что им в самом деле нужно?»
   – Примите мои извинения! – произнес он вслух. – Я не хотел причинять вам ненужного беспокойства или неудобств. Но вы не первый, кого мы поймали при похожих обстоятельствах.
   Депо вдруг показалось, что все это однажды уже с ним происходило. Словно в его памяти оживает нечто полузабытое, опыт кого-то близкого ему. Портера? Он не был настолько уж близок к Портеру, хотя…
   – И вы избавились от них тоже? – спросил Депо.
   Хелльстром проигнорировал этот вопрос. Такая безвкусица. Он произнес:
   – Согласно вашим документам, вы являетесь торговым агентом компании по фейерверкам. Один из тех, кто незваным-непрошеным вторгался сюда, тоже работал на эту компанию. Это не кажется вам странным?
   Депо с трудом выдавливал из пересохшего горла слова:
   – Если его звали Портер, то в этом ничего странного нет. Он мне рассказал об этом месте.
   – Тоже, наверное, любитель птиц, – заметил Хелльстром и повернулся спиной к Депо. Неужели нет никакого иного способа справиться с этой угрозой.
   Депо вспомнил птицу, сбитую женщиной в ночном небе. Что же это за оружие? Может ли оно быть ответом на тайну «Проекта 40»? Он решил подойти с другой стороны:
   – Я видел, как одна из ваших женщин убила птицу прошлой ночью. Им не следует этого делать. Птицы являются важной частью…
   – О, помолчите! – выдохнул Хелльстром, не оборачиваясь. – Конечно, они убили птицу… и насекомых, и кроликов, и мышей, и еще нескольких тварей. Они не могли всю ночь тратить просто на ваши поиски, а занимались также ночным прочесыванием.
   Депо покачал головой. Ночное прочесывание?
   – Зачем они это делают? – поинтересовался он.
   – Чтобы есть, разумеется.
   Хелльстром посмотрел на пленника.
   – Мне необходимо время на обдумывание проблемы, возникшей в результате вашего появления, я не рассчитываю, что вы бросите свои увертки и разоткровенничаетесь.
   – Я не представляю, о чем вы говорите, – запротестовал Депо, но обильное потовыделение, Депо это понимал, выдавало его с головой.
   – Я понимаю, – в голосе Хелльстрома прозвучала печаль. – Не пытайтесь сбежать. Двум работникам было приказано убить вас в случае чего. И говорить с ними не имеет никакого смысла. Они не говорят. Кроме того, они легко выходят из себя и могут почуять ваше отличие. Вы для нас Чужак из Внешнего мира, а их учат избавляться от таких незваных гостей. Ну а теперь прошу меня извинить.
   Хелльстром вышел из комнаты, оттолкнув в сторону скользящую дверь. Депо успел увидеть широкий коридор, залитый молочным светом и полный людей – мужчин и женщин, абсолютно обнаженных. Двое из них как раз проходили мимо двери, заставив Хелльстрома задержаться на секунду. Эти двое, обе женщины, несли обнаженное тело мужчины с обвисшими головой и руками.

11

   Из дневника Нильса Хелльстрома:
   «Тщеславие побуждает меня писать эти строчки в надежде, что они будут прочитаны специалистами. Действительно ли вы есть в этом будущем мире или же вы просто плод моего воображения? Я знаю, что Улью понадобятся эти способности к чтению еще долгое время, может быть, всегда. Но все равно пройдет еще много времени, и мысли потеряют значение. Вы, читающие эти строки, если вы понимаете, о чем я пишу, должны сознавать, что ваша способность к чтению может быть отброшена и забыта. Да, это актуальный вопрос, помогает ли специализация бесконечной цели.
   Настанет время, когда эти строки будут существовать, но не останется никого, чтобы прочесть их. Практически это маловероятно, потому что материал, на котором записаны мои слова, будет признан полезным для использования в других целях. Наверное, просто из-за тщеславия я и обращаюсь к будущим читателям. А скорее всего, причина объясняется инстинктом, служащим для достижения близких целей. Я поддерживаю подход праматери к решению проблемы Чужаков.
   Мы должны не просто им противостоять, но должны искать компромиссы и постоянно вводить их в наше сообщество. Это мы и делаем сейчас под моим руководством, и, если вы перемените точку зрения, надеюсь, что моя помощь окажется полезной в планировании вами будущего».

   Хелльстрома разбудила от дневного сна молодая девушка-наблюдатель. На ее мониторе появился Чужак, вторгшийся на территорию Улья. Ячейка Хелльстрома была закрыта, обеспечивая ему уединение, на которое мог рассчитывать главный работник, и девушка вошла к нему лично и мягко потрясла его за плечи, чтобы разбудить. Она сообщила ему об увиденном быстрым и безмолвным языком жестов, принятым в Улье.
   Незнакомец находился на холме над основными строениями Улья и осматривал местность в бинокль. Сенсоры, расположенные по окружному туннелю, уже давно зафиксировали его приближение. Чужак оставил свою спутницу возле машины у дороги на Фостервилль.
   Передача сообщения заняла три секунды.
   Тяжело вздохнув, Хелльстром выскользнул из тепла постели и жестом показал, что сообщение принято. Девушка вышла из ячейки. Хелльстром пересек ровный кафельный пол, прохлада которого способствовала окончательному пробуждению, и вошел в контакт с сенсорами системы безопасности Улья. Он сфокусировался на квадрате, который указала девушка-наблюдатель.
   Поначалу Хелльстром никак не мог обнаружить Чужака в высокой траве. В этот час обзору в данном направлении всегда мешали солнечные лучи. Он подумал, а не ошиблась ли девушка при указании квадрата. Наблюдатели Временами нервничали, становились слишком чувствительными, но пока ему еще не было известно о ложных тревогах или их серьезных ошибках.
   Хелльстром стал более внимательно рассматривать высокую траву. Панорама ее в жарком полуденном свете казалась ничем не нарушаемой. Внезапно он уловил какое-то движение на гребне холма. И, словно движение это создало новую картину, он увидел Чужака: мужчину в одежде под цвет травы, что явно не было случайностью.
   За более чем семьдесят лет жизни в Улье у Хелльстрома развился маскировочный рефлекс. Чувство осторожности появилось у него задолго до того, как он, подделав возраст, вышел из Улья под личиной Чужака. И теперь, глядя на прячущегося нарушителя их владений, Хелльстром двигался быстро. Надел сандалии и накинул на тело белый лабораторный халат, взглянул на ходу на часы, висящие на стене: 2 часа 59 минут дня. Эти часы с точностью хода четыре секунды в год сконструировала матерь, чье воспитание и предназначение обрекли ее всю жизнь провести в лабораториях.
   Хелльстром подумал о нарушителе. Если он будет ждать, как и другие, то его лучше будет взять в темноте. Хелльстром решил начать ночное прочесывание пораньше, учитывая сложившиеся обстоятельства. Улей должен узнать, почему эти Чужаки стали совать нос не в свои дела.
   Прежде чем выйти из своей ячейки, Хелльстром изучил внешний периметр Улья и увидел далеко внизу в долине приткнувшийся на стоянке автофургон с женщиной, сидящей рядом и что-то рисовавшей у себя на коленях. Он увеличил резкость на своем приборе и увидел нервное напряжение в плечах женщины, увидел, как непроизвольно двигается ее голова при взгляде вверх на склон, ведущий к Улью. Ее также нужно будет захватить. В их появлении здесь чувствовалась чья-то профессиональная рука, и от этого пульс Хелльстрома участился.
   Он задумчиво покусывал нижнюю губу, внутренне прощупывая свои инстинкты, реагирующие на эту угрозу. Улей был спрятан так, чтобы не привлекать к себе внимания, но Хелльстром понимал всю его теперешнюю уязвимость, знал, как мало сил у него, чтобы противостоять пробудившейся подозрительности Чужаков.
   Он обвел отсутствующим взглядом ячейку. Это была одна из самых больших клетушек в их сложно устроенном «муравейнике», расположенном под фермой и окружающими холмами. Его одним из первых построили колонисты, завершившие свою многовековую миграцию под руководством праматери.
   «Время остановить бегство, мои возлюбленные работники. Мы, кто жил скрытной жизнью среди Чужаков свыше трехсот лет, всегда готовые бежать при малейшем подозрении, нашли место, которое станет нам прибежищем и даст нам силу».
   Она утверждала, что во сне ей явился образ благословенного Менделя, «чьи слова говорят, что выбранный нами путь – правильный путь».
   Начальное образование Хелльстром получил еще до того, как вышел во Внешний Мир с целью «обучения по книгам», и главным образом оно состояло из мыслей его праматери.
   «Лучшие должны спариваться с лучшими. Таким образом мы производим лучших работников, которые понадобятся нам для решения тех задач, с которыми столкнется Улей».
   В тот холодный апрельский день 1876 года, когда начали копать дальше естественных каверн под фермой, приступая к строительству их первого Улья, она сказала им:
   – Мы пойдем своим, совершенным путем, и таким образом станем «смиренными», коих земля примет однажды в свое лоно.
   Комната, которую он сейчас занимал, была выкопана еще в те времена, хотя и копателей, и его праматерь давным-давно отправили в чаны. Комнатушка была в шестнадцать футов шириной, двадцать два длиной и восемь футов от пола до потолка. Она не была квадратной в заднем конце, повторяя контуры первоначальной природной каверны. Сначала думали устроить в ней дверь, но потом все же было решено сделать тут водопровод, электропроводку и другие служебные трубопроводы. По естественному известняковому лабиринту Улей устремлялся вниз на глубину более мили и вширь по кругу диаметром почти в две мили на трехтысячефутовом уровне. Улей представлял собой кишмя кишащий муравейник, число работников, проживающих в нем, равнялось приблизительно пятидесяти тысячам (что было куда больше, чем смела надеяться его праматерь), густую сеть фабрик, гидропонических садов, лабораторий, воспитательных центров и даже подземную реку, помогавшую вырабатывать требуемую им энергию. Теперь уже не разглядеть исходной стены каверны – лишь ровная гладь серого, предварительно напряженного бетона.
   В самой комнате Хелльстрома за многие годы грубые серые стены покрылись различными планами и набросками, показывающими рост Улья. Он никогда не снимал их – расточительная особенность характера, которую Улей прощал нескольким избранным работникам. И теперь на этих стенах был густой слой штукатурки, исписанной записями, по которым можно было изучить историю Улья.
   Несмотря на то, что у него комната была попросторнее, чем у других, обстановка ее соответствовала стандартам Улья: кровать из бетонных плит, накрытых необработанной кожей под пенистой подкладкой, стулья той же конструкции, стол с керамической зеленовато-прозрачной столешницей, поддерживаемой опорами из застывшей пластмассы, двенадцать металлических шкафчиков, изготовленных во Внешнем Мире (шкафчики Улья были более крепкими, но он любил те из-за дорогих воспоминаний), консоль с экранами и линией прямой связи с центральным компьютером. Платяной шкаф с одеждой Чужаков в одном углу комнаты сразу указывал на него, как на одного из главных работников, которые представляли Улей в том опасном мире, который находился за их периметром. Кроме двух переносных ламп, одна из которых висела над столом, а другая – над консолью, комната освещалась трубчатыми лампами, располагавшимися на стыке потолка и стен, как это было принято повсюду, во всех галереях, туннелях и комнатах Улья.
   Он мог занять одну из более новых и усовершенствованных комнат на нижних уровнях, но Хелльстром предпочитал эту, занятую им с того дня, как его праматерь отправилась в чан… «став одной из нас».
   Хелльстром шагал взад-вперед по кафелю пола, с беспокойством думая о Чужаке. Кого этот человек представляет? Конечно, он хочет попасть сюда не из праздного любопытства. Хелльстром нутром чувствовал, что мощные силы Внешнего Мира медленно обращают свое смертоносное внимание к Улью.
   Он понимал, что не может больше откладывать свой ответ. Наблюдатели потеряют покой, станут раздраженными. Им необходима твердая рука и чувство, что предпринимаются соответствующие действия. Хелльстром наклонился над консолью, закодировал инструкции и послал их в передающую систему. Они пересекут весь муравейник. Главные работники предпримут предписанные действия. Каждый работник, выбранный этой передающей системой, через центральный компьютер Улья увидит жесты-команды на экране. Молчаливый язык Улья включит их в общую систему защиты.
   Вообще-то, как и многие главные работники Улья, которые могли использовать подобного рода связь, Хелльстром знал, сколь тонка на самом деле эта система защиты. И вот теперь понимание этого вызвало в нем страх, и ему очень захотелось мысленного забвения и пустоты, во что погружено сознание обыкновенного работника, которого заботят только его непосредственные задачи.
   Преследуемый этим страхом, Хелльстром открыл ящик стола и извлек папку с пометкой «Джулиус Портер». Обычная метка, проставляемая на папке, указывала на то, что случилось с телом Портера, словно он являлся отбракованным для генофонда материалом, и записи из папки сохраняются лишь для оценки потомства, но у Портера не было никакого потомства в Улье. Он только принес с собой ощущение таинственной угрозы, которую так и оставил неразгаданной. Что-то в новом Чужаке заставило Хелльстрома подумать о Портере. Хелльстром доверял подобным инстинктам. Он просмотрел почти набегавшие друг на друга строчки зашифрованной в коде Улья информации. По документам, которые были у него Портер являлся работником балтиморской корпорации «Все для фейерверков». В конце он что-то пробубнил насчет «Агентства». Это Агентство представляло в его пораженном ужасом мозгу нечто, что отомстит за него.
   Агентство.
   Теперь Хелльстром сожалел, что они поторопились отправить Портера в чан. Да, с его стороны это просто неосмотрительно и беспечно.
   Идея причинять боль живым людям шла, однако, вразрез с идеологией Улья. Боль – это нечто знакомое. Когда боль поражала работника и ее нельзя было облегчить, тот мог быть отправлен в чан. Чужаки так не поступали, но такова была характерная особенность Улья. Убивали – чтобы есть, чтобы выжить. Убийство может причинить боль, но она быстро проходит. Агонию не продлевали. О, выживание может заставить действовать и по-другому, но Улей избегал этого.
   Вскоре Хелльстром отложил папку в сторону, нажал кнопку на дисплее. Он попросил одного из наблюдателей, находившихся в караульной комнате сарая-студии. Устройство передачи голоса было изобретено в Улье, и, дожидаясь ответа, Хелльстром восхитился его функциональной лаконичностью. Скоро на экране над устройством появилось изображение Старого Харви. Голос его слегка дрожал. «Старому Харви давно пора отправляться в чан, – подумал Хелльстром, – но с этим можно и подождать, поскольку его способности требовались Улью, особенно сейчас». Старый Харви был одним из первых, выращенных в Улье. И его потомки разбросаны по всему Улью. Он также знал обычаи Чужаков, и его помощь в обеспечении безопасности Улья трудно было переоценить.
   Они открыто говорили по внутренней сети. Не было ни малейшего шанса, что Чужаки могли вскрыть электронную защиту Улья. В этой области специалисты Улья намного опередили Чужаков.
   – Разумеется, ты уже знаешь о нарушителе? – спросил Хелльстром.