Как бы там ни было, Путина не оставляет равнодушным безвременная смерть человека. Вспомним недавние события в Эстонии, перенос «Бронзового солдата» с площади Таллинна на кладбище. Россияне приехали отстаивать памятник, но увлеклись грабежом магазинов, при этом один из молодых людей получил ножевое ранение и скончался. 18 мая 2007 на саммите в Самаре Путин обвинил в убийстве эстонские власти: «Это не убийство по неосторожности. Это сознательное убийство. Человека оставили без помощи истекать кровью, и он умер». Кем сказано! И сколько всего за этим!.. Боль (неуж нет?) оттого, что подводная лодка «Курск» — «утонула». Боль оттого, что не привелось спасти отравленных газом на Дубровке… боль, конечно же, за Беслан и за другое-другое-другое.
Воистину уменьшительное Смердячок должно быть произносимо с придыханием. Можно вообразить, до чего же массе простецов горько, что не на что купить его шоколадное воплощение — дабы не лизать его, а орошать слезами умиления.
Здесь никак не помешает глубокое раздумье. А оно требует сопоставления с литературой. Подходяще произведение Александра Грина. Нет-нет — не «Бегущая по волнам» и не «Алые паруса». У него есть вещи совершенно иного плана. Русский писатель Грин (уроженец Вятской губернии Александр Степанович Гриневский) написал рассказ «Малинник Якобсона» (Впервые напечатан в 1910 году, в журнале). Мы видим русского бездомного Геннадия, который оказался на западе империи, в краю эстонцев. Напомню: среди россиян, грабивших магазины и задержанных эстонской полицией, тоже были люди без определённых занятий и места жительства.
Итак, о Геннадии. Он хотел есть. «Рабочие, эстонцы и латыши, шли мимо него под руку с чисто одетыми женщинами (…) Чужой город вызывал в нем легкую, тревожную злобу чистотой и уютностью старинных маленьких улиц». Человек остановился перед домом, на крыльце которого сидел хозяин, чьё лицо, «изъеденное ветром и жизнью, пестрело множеством крепких, добродушных морщин». Портрет не обманывал — Геннадию, попросившему хлеба, дали его. Отойдя в переулок и съев хлеб, человек выразил благодарность:
«— Чухна рыжая, — сосредоточенно выругался он».
Перед ним был забор, в который с другой стороны били солнечные лучи — щели пылали, словно там, в оберегаемом небольшом пространстве, светилось своё, маленькое домашнее солнце (великолепная деталь Грина. — И.Г.) «Угрюмое любопытство бездельника» — штрих! — подтолкнуло Геннадия, не без труда ему удалось заглянуть за высокий забор. Он увидел принадлежащий эстонцу, который дал ему хлеб, крошечный взлелеянный малинник. Человека взволновало. «Древний огонь земли вспыхнул в нем, переходя в глухой зуд мучительной зависти. Бесконечные… поля, тощие и бессильные, как лошади голодной деревни, — выступили перед ним… Соломенные скелеты крыш, чахлые огороды, злобная печаль праздников…» Он кинулся в сладострастном исступлении уничтожать малинник. Убежать не успел. Хозяин поймал Геннадия, и тот в первую секунду ужаснулся, что его сейчас убьют. Эстонец, видя гибель десятилетних трудов, потерянно спрашивал: зачем он «ломал»?
Пришельца вышвырнули в переулок. Чувства, пережитые героем в продолжение рассказа, помогают представить настроение, в каком прибыли в Таллинн люди реальные. Они приехали в роли посланцев всё ещё немалой империи, которая искони, в миновавшую эпоху, расширялась, нигде не созидая долговечных домашних солнц. Истощалась превосходная почва, глубокие прозрачные озёра становились грязными вонючими лужами, и народ переселялся в новые присоединённые края, где «обильною жатвой награждается ленивый и невежественный труд пахаря». Там, где земля оказалась невероятно богатой и, вопреки и революции и коллективизации, сохраняла плодородие, над нею и её жителями, по приказу родной власти, взорвали атомную бомбу.
Похожее — впереди. Нет, на населении не испытают новое оружие, верхушка не выбросит на это деньги. Аварии, теракты, как бы устраиваемые внутренним и внешним врагом, заварушки у границ в ближнем Зарубежье — вот что будет преподноситься, чтобы масса простецов льнула и льнула к власти…
Всегда были люди другой России. Когда-то, в семнадцатом-восемнадцатом годах, они шли воевать за Учредительное собрание, они умирали в попытке дать жизнь началу народовластия. Их именами не назвали улиц. Улицы — для согласных!
Несогласным будет тем труднее в смрадце державности, чем слаще на запах и вкус станет Смердячок. Есть те, кто до сего дня верит и пишет, будто он уйдёт, как обещал столько раз. Можно прочесть: продлить время правления предлагал он не для себя, ведь это нанесло бы непоправимый урон имиджу России и его собственному.
Он напукает на один имидж, да так, что другой станет только славнее: имидж бессрочного Смердячка.
Очерк опубликован в Интернете 14 июня 2007:
http://www.zaprava.ru/hronica/Smerdjachok3.pdf www.chechenpress.info/events/2007/06/14/01.shtml
Напечатан в журнале «Литературный европеец», N116/ 2007,Frankfurt/Main,ISSN 1437-045-X.
www.chechenpress.info/events/2007/07/14/01.shtml
Воистину уменьшительное Смердячок должно быть произносимо с придыханием. Можно вообразить, до чего же массе простецов горько, что не на что купить его шоколадное воплощение — дабы не лизать его, а орошать слезами умиления.
Здесь никак не помешает глубокое раздумье. А оно требует сопоставления с литературой. Подходяще произведение Александра Грина. Нет-нет — не «Бегущая по волнам» и не «Алые паруса». У него есть вещи совершенно иного плана. Русский писатель Грин (уроженец Вятской губернии Александр Степанович Гриневский) написал рассказ «Малинник Якобсона» (Впервые напечатан в 1910 году, в журнале). Мы видим русского бездомного Геннадия, который оказался на западе империи, в краю эстонцев. Напомню: среди россиян, грабивших магазины и задержанных эстонской полицией, тоже были люди без определённых занятий и места жительства.
Итак, о Геннадии. Он хотел есть. «Рабочие, эстонцы и латыши, шли мимо него под руку с чисто одетыми женщинами (…) Чужой город вызывал в нем легкую, тревожную злобу чистотой и уютностью старинных маленьких улиц». Человек остановился перед домом, на крыльце которого сидел хозяин, чьё лицо, «изъеденное ветром и жизнью, пестрело множеством крепких, добродушных морщин». Портрет не обманывал — Геннадию, попросившему хлеба, дали его. Отойдя в переулок и съев хлеб, человек выразил благодарность:
«— Чухна рыжая, — сосредоточенно выругался он».
Перед ним был забор, в который с другой стороны били солнечные лучи — щели пылали, словно там, в оберегаемом небольшом пространстве, светилось своё, маленькое домашнее солнце (великолепная деталь Грина. — И.Г.) «Угрюмое любопытство бездельника» — штрих! — подтолкнуло Геннадия, не без труда ему удалось заглянуть за высокий забор. Он увидел принадлежащий эстонцу, который дал ему хлеб, крошечный взлелеянный малинник. Человека взволновало. «Древний огонь земли вспыхнул в нем, переходя в глухой зуд мучительной зависти. Бесконечные… поля, тощие и бессильные, как лошади голодной деревни, — выступили перед ним… Соломенные скелеты крыш, чахлые огороды, злобная печаль праздников…» Он кинулся в сладострастном исступлении уничтожать малинник. Убежать не успел. Хозяин поймал Геннадия, и тот в первую секунду ужаснулся, что его сейчас убьют. Эстонец, видя гибель десятилетних трудов, потерянно спрашивал: зачем он «ломал»?
Пришельца вышвырнули в переулок. Чувства, пережитые героем в продолжение рассказа, помогают представить настроение, в каком прибыли в Таллинн люди реальные. Они приехали в роли посланцев всё ещё немалой империи, которая искони, в миновавшую эпоху, расширялась, нигде не созидая долговечных домашних солнц. Истощалась превосходная почва, глубокие прозрачные озёра становились грязными вонючими лужами, и народ переселялся в новые присоединённые края, где «обильною жатвой награждается ленивый и невежественный труд пахаря». Там, где земля оказалась невероятно богатой и, вопреки и революции и коллективизации, сохраняла плодородие, над нею и её жителями, по приказу родной власти, взорвали атомную бомбу.
Похожее — впереди. Нет, на населении не испытают новое оружие, верхушка не выбросит на это деньги. Аварии, теракты, как бы устраиваемые внутренним и внешним врагом, заварушки у границ в ближнем Зарубежье — вот что будет преподноситься, чтобы масса простецов льнула и льнула к власти…
Всегда были люди другой России. Когда-то, в семнадцатом-восемнадцатом годах, они шли воевать за Учредительное собрание, они умирали в попытке дать жизнь началу народовластия. Их именами не назвали улиц. Улицы — для согласных!
Несогласным будет тем труднее в смрадце державности, чем слаще на запах и вкус станет Смердячок. Есть те, кто до сего дня верит и пишет, будто он уйдёт, как обещал столько раз. Можно прочесть: продлить время правления предлагал он не для себя, ведь это нанесло бы непоправимый урон имиджу России и его собственному.
Он напукает на один имидж, да так, что другой станет только славнее: имидж бессрочного Смердячка.
Очерк опубликован в Интернете 14 июня 2007:
http://www.zaprava.ru/hronica/Smerdjachok3.pdf www.chechenpress.info/events/2007/06/14/01.shtml
Напечатан в журнале «Литературный европеец», N116/ 2007,Frankfurt/Main,ISSN 1437-045-X.