Страница:
– Питер... Конечно, это глупый вопрос...
Он взглянул на нее поверх очков.
– Тогда ты обратилась по адресу.
– Ты заходил ко мне в кабинет?
– Следует ли мне вызвать своего адвоката, прежде Чем отвечать?
– Да ладно тебе. Я серьезно.
Он выпрямился в кресле и внимательно посмотрел на нее.
– Нет, не заходил. А почему ты спрашиваешь?
– Не бери в голову. Пустяки. – Кэтрин повернулась, чтобы уйти, и услышала, как под Питером скрипнуло кресло.
Он поднялся и последовал за Кэтрин в ее кабинет.
– Что пустяки? – спросил он.
– Я неисправимая перфекционистка. Меня раздражает, когда вещи оказываются не на своих местах.
– Что, например?
– Мой рабочий халат. Я всегда вешаю его на дверь, а он почему-то оказывается на шкафу с картотекой или на стуле. Я знаю, что это не Хелен и не другие секретарши. Я их уже спрашивала.
– Может, уборщица...
– И еще меня бесит, что я не могу найти свой фонендоскоп.
– Он что, до сих пор не нашелся?
– Мне пришлось взять у старшей медсестры.
Нахмурившись, Питер оглядел комнату.
– Да вот же он. На книжной полке.
Питер подошел к стеллажу, где на краю книжного ряда лежал фонендоскоп. Кэтрин молча взяла у него из рук трубку, уставившись на нее, как на диковинку. Как на черную змею, свернувшуюся клубком у нее на ладони.
– Эй, в чем дело?
Кэтрин тяжело вздохнула.
– Кажется, я просто устала.
Она сунула фонендоскоп в левый карман своего халата, где всегда его и держала.
– Ты уверена, что это все? Может, еще что-то не так?
– Мне нужно домой.
Кэтрин вышла из кабинета, Питер последовал за ней.
– Может, это как-то связано с теми полицейскими? Послушай, если у тебя неприятности... если я могу помочь...
– Мне не нужна никакая помощь, спасибо тебе. – Ответ прозвучал прохладнее, чем она рассчитывала, и Кэтрин тут же пожалела об этом. Питер не заслуживал такого отношения.
– Знаешь, мне было бы приятно, если бы ты чаще обращалась ко мне за помощью, – тихо произнес он. – Мы ведь работаем вместе. Мы партнеры. Или ты так не считаешь?
Кэтрин не ответила.
Он направился к своему кабинету.
– Увидимся утром.
– Питер...
– Да?
– Насчет тех офицеров из полиции... И насчет того, зачем они приходили...
– Ты не обязана мне рассказывать.
– Нет, я хочу рассказать. Если я этого не сделаю, ты так и будешь теряться в догадках. Они приходили задать мне несколько вопросов, связанных с расследованием убийства. В четверг ночью была убита женщина. Они думали, что, возможно, я с ней знакома.
– Ты действительно ее знаешь?
– Нет. Это была ошибка, вот и все. – Она вздохнула. – Просто ошибка.
В спальне она разделась, повесила юбку, отложила блузку, которую следовало сдать в химчистку. Переоделась в широкие брюки и шелковую рубашку без рукавов. К тому времени, когда Кэтрин босиком прошла на кухню, она обрела прежнее душевное равновесие и вновь ощутила уверенность в себе.
Сегодня днем такой уверенности у нее не было. Визит двух детективов поверг ее в смятение, и всю вторую половину дня она ловила себя на том, что допускает нелепые ошибки. Хватает не те приборы, записывает в амбулаторную карту неверные данные. Все это были лишь мелкие промахи, но они образовали ту рябь на поверхности воды, которая предвещает шторм. За последние два года Кэтрин удалось подавить в себе воспоминания о том, что произошло в Саванне. Правда, иногда, без всякого предупреждения, в памяти всплывал тот или иной эпизод, но она ловко обходила его стороной, обращаясь к другим мыслям. Сегодня Кэтрин не смогла убежать от прошлого. Сегодня она не смогла притвориться, будто Саванны в ее жизни не было.
Кафель под ногами холодил босые ноги. Кэтрин приготовила себе «отвертку» с малой дозой водки и, потягивая коктейль, принялась натирать пармезан, резать помидоры, лук и травы. Она с утра ничего не ела, и алкоголь быстро всасывался в кровь. Водка вызвала приятное опьянение и легкое забытье. Кэтрин испытывала удовольствие от плавного скольжения ножа, от запаха свежего базилика и чеснока. Кулинарная терапия.
За окном томился в духоте Бостон, изнывающий от автомобильных пробок и нервных жителей, в то время как она, надежно защищенная стеклопакетами, спокойно готовила соте из помидоров на оливковом масле, наливала в бокал кьянти, ставила на огонь воду для спагетти. Прохладный воздух с тихим свистом вырывался из кондиционера.
Кэтрин поставила на стол спагетти, салат и вино и стала ужинать под аккомпанемент Дебюсси. Несмотря на голод и усилия, затраченные на приготовление пищи, все казалось безвкусным. Кэтрин заставляла себя есть, но еда застревала в горле, словно она глотала что-то вязкое. Даже второй бокал вина не помог протолкнуть этот ком. Она отложила вилку и уставилась на недоеденный ужин. Музыка накатывала на нее мощными волнами.
Кэтрин уронила лицо в ладони. Поначалу она не могла издать ни звука. Как будто ее горе так долго было закупорено в сосуде, что уже не могло прорваться наружу. Но вот пробился тоненький всхлип, и следом за ним в диком вопле выплеснулась боль, скопившаяся за два года. Кэтрин и сама испугалась такого накала эмоций, поскольку уже не могла обуздать их, как не могла и предсказать, когда же наступит конец. Она рыдала, пока не распухло горло, пока легкие не надорвались от спазмов.
Наконец, когда все слезы были выплаканы, Кэтрин легла на диван и тут же провалилась в глубокий сон.
Она резко проснулась, уже в полной темноте. Сердце колотилось, блузка намокла от пота. Послышался ли ей шум? Или на самом деле треснуло стекло и раздались шаги? Может, от этого она и проснулась? Кэтрин боялась шевельнуться, чтобы не пропустить ни единого звука.
В окне мелькали отсветы автомобильных фар. Гостиная на миг освещалась и вновь погружалась в темноту. Кэтрин прислушалась к свисту кондиционера, к урчанию холодильника на кухне. Никаких посторонних звуков. Ничего, что могло бы вызвать такой ужас.
Она села на диване и, набравшись храбрости, включила лампу. Воображаемые страхи тут же растворились в мягком свете. Кэтрин встала и начала обходить комнаты, включая всюду свет, заглядывая в шкафы. Умом она понимала, что никто не мог проникнуть в ее квартиру, оборудованную мудреной системой сигнализации, надежно запертую на засовы и замки. Но все равно не могла успокоиться, пока не завершила ритуал обхода и не исследовала каждый темный закуток. Лишь убедившись в том, что ее безопасности ничего не угрожает, она позволила себе расслабиться.
Была половина одиннадцатого вечера. Среда.
«Мне необходимо поговорить с кем-нибудь. Одна я не справлюсь с этим».
Кэтрин села к столу, включила компьютер и уставилась на вспыхнувший приветствием экран. Этот пластиковый ящик, напичканный электроникой, был ее терапевтом, единственной отдушиной, куда она могла без опаски излить свою боль.
Она набрала свое имя, CCORD, под которым была зарегистрирована в Интернете, и, несколько раз щелкнув мышкой, нажав две-три клавиши на клавиатуре, легко нашла дорогу в чат-рум с незатейливым названием «Женская помощь».
На экране появился десяток знакомых ников. Это были прозвища невидимых безымянных женщин, стремящихся в спасительную анонимную гавань киберпространства. Какое-то время Кэтрин просматривала сообщения, которыми обменивались собеседницы, и ей казалось, будто она слышит голоса таких же, как она, глубоко травмированных женщин.
LAURIE45: Ну, и что дальше?
VOTIVE: Я сказала ему, что не готова. Меня еще мучают воспоминания. Я сказала, что, если я ему небезразлична, он должен подождать.
HBREAKER: Молодец.
WINKY98: Не позволяй ему торопить тебя.
LAURIE45: Ну и как он отреагировал?
VOTIVE: Сказал, что я должна просто перешагнуть через ЭТО. Словно я кукла бездушная.
WINKY98: Мужиков тоже нужно изнасиловать!
HBREAKER: У меня ушло два года, прежде чем я смогла оправиться.
LAURIE45: А у меня больше года.
WINKY98: Мужики только и думают, что о своих членах. Главное, чтобы эта ШТУКА получила удовлетворение.
LAURIE45: Уф. Ты сегодня в ударе, Винк.
WINKY98: Возможно. Иногда я думаю, что Лорена Бобитт была права.
HBREAKER: Винк пошла вразнос!
VOTIVE: Мне кажется, что он не хочет ждать. Думаю, он бросит меня.
WINKY98: Ты достойна того, чтобы тебя ждали. Ты ДОСТОЙНА!
На несколько секунд экран опустел. Потом появилась строчка:
LAURIE45: Привет, CCORD. Рада, что ты вернулась.
Кэтрин ответила:
CCORD: Я вижу, мы опять обсуждаем мужчин.
LAURIE45: Да. Почему мы никак не можем уйти от этой надоевшей темы?
VOTIVE: Потому что именно они обижают нас.
Последовала еще одна долгая пауза. Кэтрин глубоко вздохнула и напечатала:
CCORD: У меня был ужасный день.
LAURIE45: Расскажи нам, СС. Что случилось?
Кэтрин казалось, будто она слышит, как в эфире шелестят Женские голоса, нежные и успокаивающие.
CCORD: Сегодня вечером у меня был приступ паники. Я дома, в безопасности, ко мне никто не может проникнуть, и все равно это не отпускает меня.
WINKY98: Не сдавайся. Не позволяй ему превращать тебя в пленницу.
CCORD: Уже поздно. Я в плену. Потому что сегодня вечером я поняла нечто ужасное.
WINKY98: Что такое?
CCORD: Зло не умирает. Никогда. Оно просто обретает новое лицо, новое имя. То, что однажды Зло коснулось нас, не означает, что теперь у нас к нему иммунитет. Молния может ударить и дважды.
Ей никто не ответил.
«Какими бы осторожными мы ни были, зло все равно знает, где мы живем, – подумала Кэтрин. – Оно знает, как найти жертву». Струйка пота пробежала у нее по спине. «И я чувствую его приближение. Оно совсем рядом».
Нина Пептон никуда не ходит, ни с кем не встречается. Вот уже несколько недель она не появляется на работе. Сегодня я позвонил в ее офис в Бруклине, где она работает торговым представителем, и ее коллега сказал мне, что не знает, когда она вернется. Словно раненый зверь таится она в своей пещере, опасаясь выползти из нее с наступлением сумерек. Она знает, какие опасности подстерегают ее в ночи, потому что однажды зло уже коснулось ее, и теперь ей кажется, будто оно просачивается даже сквозь стены ее дома. Шторы на ее окнах плотно задернуты, но ткань тонкая, и я вижу, как она ходит по квартире, взад-вперед, взад-вперед. Она ходит сгорбившись, прижав руки к груди. Ее силуэт словно собрался в шар. Движения порывистые, механические.
Она проверяет замки на дверях, шпингалеты на окнах. Пытается отгородиться от темноты, оставить ее за окном.
В ее маленьком доме, должно быть, совсем нечем дышать. Ночь душная, а в ее окнах не видно кондиционеров. Весь вечер она сидит дома, не открывая окон, несмотря на духоту. Я представляю, как она блестит от пота, изнывает от жары, мечтает впустить в окно свежий воздух, но боится, что вместе с воздухом ворвется и что-то другое.
Она опять проходит мимо окна. Останавливается. Медлит. Внезапно шторы распахиваются. Она тянется к шпингалету, отодвигает его и поднимает окно. Жадно глотает свежий воздух. Она наконец сдалась, уступив жаре.
Нет ничего более волнующего для охотника, чем запах раненого зверя. Я почти чувствую его, этот запах истекающей кровью жертвы, оскверненной плоти. Точно так же, как она вдыхает ночной воздух, я вдыхаю ее запах. Ее страх.
Мое сердце бьется чаще. Я лезу в сумку, чтобы прикоснуться к инструментам. Даже сталь кажется теплой на ощупь.
Она закрывает окно. Несколько глубоких глотков свежего воздуха – это все, что она может себе позволить, прежде чем вернется в свою убогую душную конуру.
Я мирюсь с разочарованием и ухожу, оставляя ее на всю ночь в этой душегубке.
Завтра, говорят, жара усилится.
Глава 5
Он взглянул на нее поверх очков.
– Тогда ты обратилась по адресу.
– Ты заходил ко мне в кабинет?
– Следует ли мне вызвать своего адвоката, прежде Чем отвечать?
– Да ладно тебе. Я серьезно.
Он выпрямился в кресле и внимательно посмотрел на нее.
– Нет, не заходил. А почему ты спрашиваешь?
– Не бери в голову. Пустяки. – Кэтрин повернулась, чтобы уйти, и услышала, как под Питером скрипнуло кресло.
Он поднялся и последовал за Кэтрин в ее кабинет.
– Что пустяки? – спросил он.
– Я неисправимая перфекционистка. Меня раздражает, когда вещи оказываются не на своих местах.
– Что, например?
– Мой рабочий халат. Я всегда вешаю его на дверь, а он почему-то оказывается на шкафу с картотекой или на стуле. Я знаю, что это не Хелен и не другие секретарши. Я их уже спрашивала.
– Может, уборщица...
– И еще меня бесит, что я не могу найти свой фонендоскоп.
– Он что, до сих пор не нашелся?
– Мне пришлось взять у старшей медсестры.
Нахмурившись, Питер оглядел комнату.
– Да вот же он. На книжной полке.
Питер подошел к стеллажу, где на краю книжного ряда лежал фонендоскоп. Кэтрин молча взяла у него из рук трубку, уставившись на нее, как на диковинку. Как на черную змею, свернувшуюся клубком у нее на ладони.
– Эй, в чем дело?
Кэтрин тяжело вздохнула.
– Кажется, я просто устала.
Она сунула фонендоскоп в левый карман своего халата, где всегда его и держала.
– Ты уверена, что это все? Может, еще что-то не так?
– Мне нужно домой.
Кэтрин вышла из кабинета, Питер последовал за ней.
– Может, это как-то связано с теми полицейскими? Послушай, если у тебя неприятности... если я могу помочь...
– Мне не нужна никакая помощь, спасибо тебе. – Ответ прозвучал прохладнее, чем она рассчитывала, и Кэтрин тут же пожалела об этом. Питер не заслуживал такого отношения.
– Знаешь, мне было бы приятно, если бы ты чаще обращалась ко мне за помощью, – тихо произнес он. – Мы ведь работаем вместе. Мы партнеры. Или ты так не считаешь?
Кэтрин не ответила.
Он направился к своему кабинету.
– Увидимся утром.
– Питер...
– Да?
– Насчет тех офицеров из полиции... И насчет того, зачем они приходили...
– Ты не обязана мне рассказывать.
– Нет, я хочу рассказать. Если я этого не сделаю, ты так и будешь теряться в догадках. Они приходили задать мне несколько вопросов, связанных с расследованием убийства. В четверг ночью была убита женщина. Они думали, что, возможно, я с ней знакома.
– Ты действительно ее знаешь?
– Нет. Это была ошибка, вот и все. – Она вздохнула. – Просто ошибка.
* * *
Кэтрин задвинула дверной засов, который с внушительным грохотом встал на место, накинула цепочку. Еще одна линия обороны от кошмаров, притаившихся за стенами ее квартиры. Забаррикадировавшись, она разулась, положила сумочку и ключи от машины на столик в прихожей и босиком прошла в гостиную, ступая по пушистому белому ковру. В квартире царила приятная прохлада благодаря чуду системы кондиционирования. На улице было градусов тридцать, а в доме температура никогда не поднималась выше двадцати четырех летом и не опускалась ниже двадцати зимой. В жизни было так мало прогнозируемого, определенного, и Кэтрин изо всех сил старалась поддерживать хоть какой-то порядок в рамках своего жизненного пространства. Она выбрала этот двенадцатиэтажный кондоминиум на Коммонуэлт-авеню, поскольку дом был новый, с безопасным подземным гаражом. Пусть он был не столь колоритен, как красно-кирпичные дома исторической застройки в Бэк-Бэй, но зато гарантировал своим жильцам отсутствие проблем с водоснабжением или электропроводкой, которые неизбежно возникали в старых зданиях. Кэтрин же была приверженцем четкости и порядка во всем. Квартиру она содержала в безукоризненной чистоте и, за исключением редких цветовых пятен, интерьер предпочитала белый. Белый диван, белые ковры, белый кафель. Цвет чистоты. Нетронутой. Девственной.В спальне она разделась, повесила юбку, отложила блузку, которую следовало сдать в химчистку. Переоделась в широкие брюки и шелковую рубашку без рукавов. К тому времени, когда Кэтрин босиком прошла на кухню, она обрела прежнее душевное равновесие и вновь ощутила уверенность в себе.
Сегодня днем такой уверенности у нее не было. Визит двух детективов поверг ее в смятение, и всю вторую половину дня она ловила себя на том, что допускает нелепые ошибки. Хватает не те приборы, записывает в амбулаторную карту неверные данные. Все это были лишь мелкие промахи, но они образовали ту рябь на поверхности воды, которая предвещает шторм. За последние два года Кэтрин удалось подавить в себе воспоминания о том, что произошло в Саванне. Правда, иногда, без всякого предупреждения, в памяти всплывал тот или иной эпизод, но она ловко обходила его стороной, обращаясь к другим мыслям. Сегодня Кэтрин не смогла убежать от прошлого. Сегодня она не смогла притвориться, будто Саванны в ее жизни не было.
Кафель под ногами холодил босые ноги. Кэтрин приготовила себе «отвертку» с малой дозой водки и, потягивая коктейль, принялась натирать пармезан, резать помидоры, лук и травы. Она с утра ничего не ела, и алкоголь быстро всасывался в кровь. Водка вызвала приятное опьянение и легкое забытье. Кэтрин испытывала удовольствие от плавного скольжения ножа, от запаха свежего базилика и чеснока. Кулинарная терапия.
За окном томился в духоте Бостон, изнывающий от автомобильных пробок и нервных жителей, в то время как она, надежно защищенная стеклопакетами, спокойно готовила соте из помидоров на оливковом масле, наливала в бокал кьянти, ставила на огонь воду для спагетти. Прохладный воздух с тихим свистом вырывался из кондиционера.
Кэтрин поставила на стол спагетти, салат и вино и стала ужинать под аккомпанемент Дебюсси. Несмотря на голод и усилия, затраченные на приготовление пищи, все казалось безвкусным. Кэтрин заставляла себя есть, но еда застревала в горле, словно она глотала что-то вязкое. Даже второй бокал вина не помог протолкнуть этот ком. Она отложила вилку и уставилась на недоеденный ужин. Музыка накатывала на нее мощными волнами.
Кэтрин уронила лицо в ладони. Поначалу она не могла издать ни звука. Как будто ее горе так долго было закупорено в сосуде, что уже не могло прорваться наружу. Но вот пробился тоненький всхлип, и следом за ним в диком вопле выплеснулась боль, скопившаяся за два года. Кэтрин и сама испугалась такого накала эмоций, поскольку уже не могла обуздать их, как не могла и предсказать, когда же наступит конец. Она рыдала, пока не распухло горло, пока легкие не надорвались от спазмов.
Наконец, когда все слезы были выплаканы, Кэтрин легла на диван и тут же провалилась в глубокий сон.
Она резко проснулась, уже в полной темноте. Сердце колотилось, блузка намокла от пота. Послышался ли ей шум? Или на самом деле треснуло стекло и раздались шаги? Может, от этого она и проснулась? Кэтрин боялась шевельнуться, чтобы не пропустить ни единого звука.
В окне мелькали отсветы автомобильных фар. Гостиная на миг освещалась и вновь погружалась в темноту. Кэтрин прислушалась к свисту кондиционера, к урчанию холодильника на кухне. Никаких посторонних звуков. Ничего, что могло бы вызвать такой ужас.
Она села на диване и, набравшись храбрости, включила лампу. Воображаемые страхи тут же растворились в мягком свете. Кэтрин встала и начала обходить комнаты, включая всюду свет, заглядывая в шкафы. Умом она понимала, что никто не мог проникнуть в ее квартиру, оборудованную мудреной системой сигнализации, надежно запертую на засовы и замки. Но все равно не могла успокоиться, пока не завершила ритуал обхода и не исследовала каждый темный закуток. Лишь убедившись в том, что ее безопасности ничего не угрожает, она позволила себе расслабиться.
Была половина одиннадцатого вечера. Среда.
«Мне необходимо поговорить с кем-нибудь. Одна я не справлюсь с этим».
Кэтрин села к столу, включила компьютер и уставилась на вспыхнувший приветствием экран. Этот пластиковый ящик, напичканный электроникой, был ее терапевтом, единственной отдушиной, куда она могла без опаски излить свою боль.
Она набрала свое имя, CCORD, под которым была зарегистрирована в Интернете, и, несколько раз щелкнув мышкой, нажав две-три клавиши на клавиатуре, легко нашла дорогу в чат-рум с незатейливым названием «Женская помощь».
На экране появился десяток знакомых ников. Это были прозвища невидимых безымянных женщин, стремящихся в спасительную анонимную гавань киберпространства. Какое-то время Кэтрин просматривала сообщения, которыми обменивались собеседницы, и ей казалось, будто она слышит голоса таких же, как она, глубоко травмированных женщин.
LAURIE45: Ну, и что дальше?
VOTIVE: Я сказала ему, что не готова. Меня еще мучают воспоминания. Я сказала, что, если я ему небезразлична, он должен подождать.
HBREAKER: Молодец.
WINKY98: Не позволяй ему торопить тебя.
LAURIE45: Ну и как он отреагировал?
VOTIVE: Сказал, что я должна просто перешагнуть через ЭТО. Словно я кукла бездушная.
WINKY98: Мужиков тоже нужно изнасиловать!
HBREAKER: У меня ушло два года, прежде чем я смогла оправиться.
LAURIE45: А у меня больше года.
WINKY98: Мужики только и думают, что о своих членах. Главное, чтобы эта ШТУКА получила удовлетворение.
LAURIE45: Уф. Ты сегодня в ударе, Винк.
WINKY98: Возможно. Иногда я думаю, что Лорена Бобитт была права.
HBREAKER: Винк пошла вразнос!
VOTIVE: Мне кажется, что он не хочет ждать. Думаю, он бросит меня.
WINKY98: Ты достойна того, чтобы тебя ждали. Ты ДОСТОЙНА!
На несколько секунд экран опустел. Потом появилась строчка:
LAURIE45: Привет, CCORD. Рада, что ты вернулась.
Кэтрин ответила:
CCORD: Я вижу, мы опять обсуждаем мужчин.
LAURIE45: Да. Почему мы никак не можем уйти от этой надоевшей темы?
VOTIVE: Потому что именно они обижают нас.
Последовала еще одна долгая пауза. Кэтрин глубоко вздохнула и напечатала:
CCORD: У меня был ужасный день.
LAURIE45: Расскажи нам, СС. Что случилось?
Кэтрин казалось, будто она слышит, как в эфире шелестят Женские голоса, нежные и успокаивающие.
CCORD: Сегодня вечером у меня был приступ паники. Я дома, в безопасности, ко мне никто не может проникнуть, и все равно это не отпускает меня.
WINKY98: Не сдавайся. Не позволяй ему превращать тебя в пленницу.
CCORD: Уже поздно. Я в плену. Потому что сегодня вечером я поняла нечто ужасное.
WINKY98: Что такое?
CCORD: Зло не умирает. Никогда. Оно просто обретает новое лицо, новое имя. То, что однажды Зло коснулось нас, не означает, что теперь у нас к нему иммунитет. Молния может ударить и дважды.
Ей никто не ответил.
«Какими бы осторожными мы ни были, зло все равно знает, где мы живем, – подумала Кэтрин. – Оно знает, как найти жертву». Струйка пота пробежала у нее по спине. «И я чувствую его приближение. Оно совсем рядом».
Нина Пептон никуда не ходит, ни с кем не встречается. Вот уже несколько недель она не появляется на работе. Сегодня я позвонил в ее офис в Бруклине, где она работает торговым представителем, и ее коллега сказал мне, что не знает, когда она вернется. Словно раненый зверь таится она в своей пещере, опасаясь выползти из нее с наступлением сумерек. Она знает, какие опасности подстерегают ее в ночи, потому что однажды зло уже коснулось ее, и теперь ей кажется, будто оно просачивается даже сквозь стены ее дома. Шторы на ее окнах плотно задернуты, но ткань тонкая, и я вижу, как она ходит по квартире, взад-вперед, взад-вперед. Она ходит сгорбившись, прижав руки к груди. Ее силуэт словно собрался в шар. Движения порывистые, механические.
Она проверяет замки на дверях, шпингалеты на окнах. Пытается отгородиться от темноты, оставить ее за окном.
В ее маленьком доме, должно быть, совсем нечем дышать. Ночь душная, а в ее окнах не видно кондиционеров. Весь вечер она сидит дома, не открывая окон, несмотря на духоту. Я представляю, как она блестит от пота, изнывает от жары, мечтает впустить в окно свежий воздух, но боится, что вместе с воздухом ворвется и что-то другое.
Она опять проходит мимо окна. Останавливается. Медлит. Внезапно шторы распахиваются. Она тянется к шпингалету, отодвигает его и поднимает окно. Жадно глотает свежий воздух. Она наконец сдалась, уступив жаре.
Нет ничего более волнующего для охотника, чем запах раненого зверя. Я почти чувствую его, этот запах истекающей кровью жертвы, оскверненной плоти. Точно так же, как она вдыхает ночной воздух, я вдыхаю ее запах. Ее страх.
Мое сердце бьется чаще. Я лезу в сумку, чтобы прикоснуться к инструментам. Даже сталь кажется теплой на ощупь.
Она закрывает окно. Несколько глубоких глотков свежего воздуха – это все, что она может себе позволить, прежде чем вернется в свою убогую душную конуру.
Я мирюсь с разочарованием и ухожу, оставляя ее на всю ночь в этой душегубке.
Завтра, говорят, жара усилится.
Глава 5
– Этот неизвестный – типичный пикерист, – подытожил доктор Цукер. – Так называют тех, кто с помощью ножа пытается достичь сексуального удовлетворения. Пикеризм подразумевает нанесение ран или порезов – собственно, любое проникновение в кожу с помощью острого предмета. Нож выступает в роли фаллического символа – субститута мужского полового органа. Вместо нормального полового акта наш неизвестный получает удовлетворение, подвергая жертву боли и устрашению. Его заводит власть над ней. Высшая власть – власть над жизнью и смертью.
Детектив Джейн Риццоли была не из пугливых, но общение с доктором Цукером повергало ее в дрожь. Он напоминал ей бледнолицего и нескладного Джона Малковича, а его голос, больше похожий на шепот, можно было принять за женский. Когда он говорил, его пальцы все время шевелились и скрючивались. Он не служил в полиции, а был психологом-криминалистом из Северо-Восточного университета, и его приглашали для консультаций в бостонское управление. Риццоли уже доводилось однажды работать с ним по убийству, и он еще тогда навеял на нее страх. Дело было даже не в его внешности, а в том, что он слишком глубоко проникал в психологию преступника и получал очевидное удовольствие, блуждая в этом сатанинском измерении. Он наслаждался процессом. Ей казалось, что она улавливает в его голосе подсознательное возбуждение.
Она обвела взглядом присутствовавших на совещании детективов и задалась вопросом, не испытывают ли и они подобные ощущения, но увидела перед собой лишь их усталые лица, тронутые тенью пятичасовой щетины.
На самом деле они все устали. Сегодня ей удалось поспать всего часа четыре, не больше. Утром она проснулась еще затемно, и голова сразу включилась на четвертую передачу, чтобы поспеть за калейдоскопом образов и голосов. Она была настолько поглощена делом Елены Ортис, что даже во сне вела с убитой разговоры, хотя и бессмысленные. Жаль, но никаких откровений или сигналов с того света она не получила, как не было и озарений. И все же Риццоли считала свои сны знаковыми. Они лишний раз подтверждали, как много значило для нее это дело. Руководство расследованием серии убийств, к которому приковано всеобщее внимание, было равнозначно хождению по проволоке без страховки. Поймай она преступника – и раздастся гром аплодисментов. Оступись она – и весь мир с удовольствием понаблюдает за ее падением.
Дело было и в самом деле громким. Пару дней назад на первой странице местного таблоида появился заголовок: «Хирург опять режет». Стараниями «Бостон геральд» их убийца получил персональное прозвище, и теперь даже полицейские не называли его иначе, как Хирург.
Видит Бог, она была готова совершить этот опасный трюк, испытать судьбу и тогда либо вознестись, либо рухнуть. Неделю тому назад, впервые появившись в квартире Елены Ортис в качестве ведущего детектива, она сразу поняла, что на этом деле можно сделать карьеру, и ей не терпелось показать себя.
Как быстро все изменилось!
Уже через день ее дело стало составной частью масштабного расследования, возглавляемого начальником отдела лейтенантом Маркеттом. Дело Елены Ортис объединили с делом Дианы Стерлинг, и команда разрослась до пяти детективов, не считая самого Маркетта. Теперь в нее входили: Риццоли и ее напарник Барри Фрост, Мур со своим неуклюжим напарником Джерри Слипером, и пятым был детектив Даррен Кроу. Риццоли была единственной женщиной в команде; на самом деле, единственной женщиной она была и во всем подразделении, и не всем мужчинам это было по душе. Да, она прекрасно ладила с Барри Фростом, хотя временами ее и раздражал его чрезмерный оптимизм. Джерри Слипер был слишком флегматичным, чтобы доставать кого-то или самому реагировать на чьи-либо выпады. А что касается Мура – стоило признать, что, несмотря на первоначальную настороженность, она проникалась к нему все большей симпатией и искренне уважала его спокойную и методичную манеру работы. Главное, что и он, похоже, уважал ее. Когда она говорила, то знала, что Мур внимательно ее слушает.
А вот с пятым детективом, Дарреном Кроу, возникали проблемы. Причем, серьезные. Сейчас он сидел как раз напротив, и на его загорелом лице, как всегда, блуждала издевательская ухмылка. Джейн выросла среди таких вот мальчишек. С накачанными мышцами, многочисленными подружками и чрезмерным самомнением.
Они с Кроу презирали друг друга.
На стол выложили стопку документов. Риццоли взяла свой экземпляр и обнаружила, что это психологический портрет преступника, который только что составил доктор Цукер.
– Я знаю, кому-то из вас мои выводы покажутся надуманными, – сказал Цукер. – Позвольте объяснить логику моих рассуждений. Нам известно следующее об этом субъекте. Он проникает в дом жертвы через открытое окно. Проделывает это ночью, примерно между полуночью и двумя часами. Он застает сонную жертву врасплох. Сразу же усыпляет ее хлороформом. Раздевает. Привязывает к кровати, используя клейкую ленту, которой заматывает щиколотки и запястья. Для надежности укрепляет ленту на бедрах и талии. Наконец, он заклеивает жертве рот. Полный контроль – вот чего он добивается. Когда жертва вскоре просыпается, она не может ни двинуться, ни закричать. Она как будто парализована, и в то же время она не спит и осознает все, что происходит с ней дальше.
– А дальше происходит то, что и в самом страшном сне трудно представить. – Голос Цукера стал совсем уж монотонным. Когда очередь дошла до самых жутких деталей, он опустился до шепота, и все подались вперед, стараясь не пропустить ни слова.
– Убийца начинает резать, – говорил Цукер. – Как следует из протокола вскрытия, он не торопится, делает все методично. Он очень щепетилен. Слой за слоем он надрезает нижнюю часть живота. Сначала кожу, затем подкожный слой, фасцию, мышцы. Чтобы предотвратить кровотечение, он накладывает швы. Он ищет и удаляет только нужный ему орган. Ничего лишнего. А нужна ему матка.
Цукер оглядел своих слушателей, наблюдая за их реакцией. Взгляд его остановился на Риццоли, единственной из присутствующих, кто обладал органом, о котором шла речь. Она дерзко уставилась на него, возмущенная тем, что он выделил ее именно по половому признаку.
– Какой из этого можно сделать вывод, детектив Риццоли?
– Он ненавидит женщин, – ответила она. – Он вырезает именно то, что делает женщину женщиной.
Цукер кивнул, и его улыбка вызвала у нее содрогание.
– То же самое Джек-Потрошитель проделал с Энни Чепман. Забирая матку, он уничтожает в своей жертве женщину. Он забирает у нее власть, которой она наделена от природы. Его не интересуют ни ее драгоценности, ни деньги. Он хочет только одного, и, как только приз оказывается у него в руках, он переходит к финальной части. Но сначала он берет паузу, которая предшествует полному удовлетворению. Вскрытие обеих женщин показало, что он останавливается в этой точке. Возможно, проходит около часа, пока женщина продолжает медленно истекать кровью, которая скапливается в ране. Что он делает в это время?
– Получает удовольствие, – тихо произнес Мур.
– Ты имеешь в виду, мастурбирует? – спросил Даррен Кроу с привычной для него грубостью.
– Ни на одном месте преступления не обнаружено эякулята, – заметила Риццоли.
Кроу смерил ее взглядом, в котором явственно читалось: «Ну не умница ли?»
– Отсутствие э-я-ку-лята, – произнес он, саркастически выделяя каждый слог, – не исключает возможность мастурбации.
– Я не думаю, что он на самом деле мастурбировал, – сказал Цукер. – Именно этот субъект ни на минуту не утратит контроль над ситуацией, находясь в незнакомой обстановке. Думаю, он подождет, пока окажется в безопасном месте, где ему никто не помешает в полной мере получить сексуальное удовлетворение. Все на месте преступления подтверждает, что главное для него – контроль. Смертельный удар он наносит уверенно и властно. Он перерезает горло жертвы одним махом. А после этого проводит финальный ритуал.
Цукер полез в свой портфель и достал две фотографии с места преступления, которые выложил на стол. На одной была заснята спальня Дианы Стерлинг, на другой – Елены Ортис.
– Он аккуратно складывает их ночные сорочки, которые оставляет возле трупа. Мы знаем, что проделывал он это уже после расчленения, поскольку пятна крови обнаружены на внутренних складках.
– Зачем он это делает? – спросил Фрост. – В чем здесь символика?
– Еще одно проявление контроля, – сказала Риццоли.
Цукер кивнул.
– Конечно. Этим ритуалом он демонстрирует, что полностью владеет ситуацией. Но можно сказать, что он и сам подвластен ритуалу, Это порыв, противостоять которому он не в силах.
– А если бы ему что-то помешало исполнить его? – спросил Фрост. – Предположим, его вспугнули?
– Это вызвало бы в нем злость и раздражение. Возможно, он был бы вынужден немедленно броситься на поиски новой жертвы. Но до сих пор ему всегда удавалось завершить задуманное. И каждое убийство приносило ему удовлетворение на длительный период. – Цукер оглядел собравшихся. – Должен вам сказать, что мы имеем дело с самым сложным типом преступника. Между его вылазками интервал в один год – это исключительная редкость. Он в течение многих месяцев выслеживает новую добычу. Мы можем сбиться с ног, разыскивая его, в то время как он будет отсиживаться где-то и, не торопясь, готовиться к следующему убийству. Он очень осторожен. Организован. Он практически не оставляет после себя следов. – Цукер посмотрел на Мура, ожидая подтверждения правильности своих выводов.
– Ни на одном месте преступления не обнаружено ни отпечатков пальцев, ни ДНК, – подтвердил Мур. – Все, что мы имеем, – это единственный волос, застрявший в ране Ортис. И несколько темных волокон полиэстера, оставшихся на оконной раме.
– Я так понимаю, что нет и свидетелей, – уточнил доктор Цукер.
– По делу Стерлинг мы опросили около тысячи трехсот человек. По делу Ортис на сегодняшний день опрошено сто восемьдесят человек. Никто не видел преступника. Никто не заметил ничего подозрительного.
– Зато у нас есть уже три признания, – встрял Кроу. – Самозваные убийцы пришли к нам с улицы. Мы сняли с них показания и отпустили с Богом. – Он рассмеялся. – Психи.
– Этот убийца далеко не псих, – заметил Цукер. – Не удивлюсь, если он производит впечатление вполне нормального человека. Мне представляется, что это белый мужчина лет под тридцать или чуть больше тридцати. Аккуратный, ухоженный, с интеллектом выше среднего. Почти наверняка имеет высшее образование – возможно, окончил колледж или даже университет. Два места преступления находятся в миле друг от друга, и убийства были совершены в такое время суток, когда общественный транспорт уже прекращает работу. Выходит, он передвигается на автомобиле. Машина у него чистая и в хорошем состоянии. Скорее всего, у него никогда не было проблем с душевным здоровьем, но не исключено, что в юности он имел опыт разбойного нападения или склонность к созерцанию эротических сцен. Если у него есть работа, то наверняка такая, которая требует и ума, и аккуратности. Мы знаем, что он тщательно планирует преступления, и это подтверждается тем фактом, что он всегда имеет при себе набор инструментов – скальпель, шовный материал, клейкую ленту, хлороформ. Плюс контейнер, в котором уносит домой свой сувенир. Впрочем, им может быть обычный целлофановый пакет на молнии. Он работает в такой сфере, которая требует внимания к деталям. И поскольку очевидно, что он обладает познаниями в области анатомии и хирургическими навыками, можно с большой долей вероятности предположить, что мы имеем дело с профессиональным медиком.
Риццоли и Мур переглянулись, оба подумав об одном и том же. В Бостоне на душу населения врачей приходилось больше, чем где бы то ни было.
– Поскольку он умен, – продолжал Цукер, – то знает, что мы наблюдаем за местом преступления. И он будет изо всех сил сопротивляться искушению вернуться. Но искушение, несомненно, есть, так что стоит понаблюдать за домом Ортис, по крайней мере, еще какое-то время. Он также достаточно умен, чтобы не выбирать жертву из числа тех, кто живет по соседству. Он, скорее, «гастролер», а не «мародер». Охотится он за пределами своей округи. Но, пока данных у нас маловато, я не могу составить географический профиль, указав те районы города, на которых вам следует сосредоточить свое внимание.
Детектив Джейн Риццоли была не из пугливых, но общение с доктором Цукером повергало ее в дрожь. Он напоминал ей бледнолицего и нескладного Джона Малковича, а его голос, больше похожий на шепот, можно было принять за женский. Когда он говорил, его пальцы все время шевелились и скрючивались. Он не служил в полиции, а был психологом-криминалистом из Северо-Восточного университета, и его приглашали для консультаций в бостонское управление. Риццоли уже доводилось однажды работать с ним по убийству, и он еще тогда навеял на нее страх. Дело было даже не в его внешности, а в том, что он слишком глубоко проникал в психологию преступника и получал очевидное удовольствие, блуждая в этом сатанинском измерении. Он наслаждался процессом. Ей казалось, что она улавливает в его голосе подсознательное возбуждение.
Она обвела взглядом присутствовавших на совещании детективов и задалась вопросом, не испытывают ли и они подобные ощущения, но увидела перед собой лишь их усталые лица, тронутые тенью пятичасовой щетины.
На самом деле они все устали. Сегодня ей удалось поспать всего часа четыре, не больше. Утром она проснулась еще затемно, и голова сразу включилась на четвертую передачу, чтобы поспеть за калейдоскопом образов и голосов. Она была настолько поглощена делом Елены Ортис, что даже во сне вела с убитой разговоры, хотя и бессмысленные. Жаль, но никаких откровений или сигналов с того света она не получила, как не было и озарений. И все же Риццоли считала свои сны знаковыми. Они лишний раз подтверждали, как много значило для нее это дело. Руководство расследованием серии убийств, к которому приковано всеобщее внимание, было равнозначно хождению по проволоке без страховки. Поймай она преступника – и раздастся гром аплодисментов. Оступись она – и весь мир с удовольствием понаблюдает за ее падением.
Дело было и в самом деле громким. Пару дней назад на первой странице местного таблоида появился заголовок: «Хирург опять режет». Стараниями «Бостон геральд» их убийца получил персональное прозвище, и теперь даже полицейские не называли его иначе, как Хирург.
Видит Бог, она была готова совершить этот опасный трюк, испытать судьбу и тогда либо вознестись, либо рухнуть. Неделю тому назад, впервые появившись в квартире Елены Ортис в качестве ведущего детектива, она сразу поняла, что на этом деле можно сделать карьеру, и ей не терпелось показать себя.
Как быстро все изменилось!
Уже через день ее дело стало составной частью масштабного расследования, возглавляемого начальником отдела лейтенантом Маркеттом. Дело Елены Ортис объединили с делом Дианы Стерлинг, и команда разрослась до пяти детективов, не считая самого Маркетта. Теперь в нее входили: Риццоли и ее напарник Барри Фрост, Мур со своим неуклюжим напарником Джерри Слипером, и пятым был детектив Даррен Кроу. Риццоли была единственной женщиной в команде; на самом деле, единственной женщиной она была и во всем подразделении, и не всем мужчинам это было по душе. Да, она прекрасно ладила с Барри Фростом, хотя временами ее и раздражал его чрезмерный оптимизм. Джерри Слипер был слишком флегматичным, чтобы доставать кого-то или самому реагировать на чьи-либо выпады. А что касается Мура – стоило признать, что, несмотря на первоначальную настороженность, она проникалась к нему все большей симпатией и искренне уважала его спокойную и методичную манеру работы. Главное, что и он, похоже, уважал ее. Когда она говорила, то знала, что Мур внимательно ее слушает.
А вот с пятым детективом, Дарреном Кроу, возникали проблемы. Причем, серьезные. Сейчас он сидел как раз напротив, и на его загорелом лице, как всегда, блуждала издевательская ухмылка. Джейн выросла среди таких вот мальчишек. С накачанными мышцами, многочисленными подружками и чрезмерным самомнением.
Они с Кроу презирали друг друга.
На стол выложили стопку документов. Риццоли взяла свой экземпляр и обнаружила, что это психологический портрет преступника, который только что составил доктор Цукер.
– Я знаю, кому-то из вас мои выводы покажутся надуманными, – сказал Цукер. – Позвольте объяснить логику моих рассуждений. Нам известно следующее об этом субъекте. Он проникает в дом жертвы через открытое окно. Проделывает это ночью, примерно между полуночью и двумя часами. Он застает сонную жертву врасплох. Сразу же усыпляет ее хлороформом. Раздевает. Привязывает к кровати, используя клейкую ленту, которой заматывает щиколотки и запястья. Для надежности укрепляет ленту на бедрах и талии. Наконец, он заклеивает жертве рот. Полный контроль – вот чего он добивается. Когда жертва вскоре просыпается, она не может ни двинуться, ни закричать. Она как будто парализована, и в то же время она не спит и осознает все, что происходит с ней дальше.
– А дальше происходит то, что и в самом страшном сне трудно представить. – Голос Цукера стал совсем уж монотонным. Когда очередь дошла до самых жутких деталей, он опустился до шепота, и все подались вперед, стараясь не пропустить ни слова.
– Убийца начинает резать, – говорил Цукер. – Как следует из протокола вскрытия, он не торопится, делает все методично. Он очень щепетилен. Слой за слоем он надрезает нижнюю часть живота. Сначала кожу, затем подкожный слой, фасцию, мышцы. Чтобы предотвратить кровотечение, он накладывает швы. Он ищет и удаляет только нужный ему орган. Ничего лишнего. А нужна ему матка.
Цукер оглядел своих слушателей, наблюдая за их реакцией. Взгляд его остановился на Риццоли, единственной из присутствующих, кто обладал органом, о котором шла речь. Она дерзко уставилась на него, возмущенная тем, что он выделил ее именно по половому признаку.
– Какой из этого можно сделать вывод, детектив Риццоли?
– Он ненавидит женщин, – ответила она. – Он вырезает именно то, что делает женщину женщиной.
Цукер кивнул, и его улыбка вызвала у нее содрогание.
– То же самое Джек-Потрошитель проделал с Энни Чепман. Забирая матку, он уничтожает в своей жертве женщину. Он забирает у нее власть, которой она наделена от природы. Его не интересуют ни ее драгоценности, ни деньги. Он хочет только одного, и, как только приз оказывается у него в руках, он переходит к финальной части. Но сначала он берет паузу, которая предшествует полному удовлетворению. Вскрытие обеих женщин показало, что он останавливается в этой точке. Возможно, проходит около часа, пока женщина продолжает медленно истекать кровью, которая скапливается в ране. Что он делает в это время?
– Получает удовольствие, – тихо произнес Мур.
– Ты имеешь в виду, мастурбирует? – спросил Даррен Кроу с привычной для него грубостью.
– Ни на одном месте преступления не обнаружено эякулята, – заметила Риццоли.
Кроу смерил ее взглядом, в котором явственно читалось: «Ну не умница ли?»
– Отсутствие э-я-ку-лята, – произнес он, саркастически выделяя каждый слог, – не исключает возможность мастурбации.
– Я не думаю, что он на самом деле мастурбировал, – сказал Цукер. – Именно этот субъект ни на минуту не утратит контроль над ситуацией, находясь в незнакомой обстановке. Думаю, он подождет, пока окажется в безопасном месте, где ему никто не помешает в полной мере получить сексуальное удовлетворение. Все на месте преступления подтверждает, что главное для него – контроль. Смертельный удар он наносит уверенно и властно. Он перерезает горло жертвы одним махом. А после этого проводит финальный ритуал.
Цукер полез в свой портфель и достал две фотографии с места преступления, которые выложил на стол. На одной была заснята спальня Дианы Стерлинг, на другой – Елены Ортис.
– Он аккуратно складывает их ночные сорочки, которые оставляет возле трупа. Мы знаем, что проделывал он это уже после расчленения, поскольку пятна крови обнаружены на внутренних складках.
– Зачем он это делает? – спросил Фрост. – В чем здесь символика?
– Еще одно проявление контроля, – сказала Риццоли.
Цукер кивнул.
– Конечно. Этим ритуалом он демонстрирует, что полностью владеет ситуацией. Но можно сказать, что он и сам подвластен ритуалу, Это порыв, противостоять которому он не в силах.
– А если бы ему что-то помешало исполнить его? – спросил Фрост. – Предположим, его вспугнули?
– Это вызвало бы в нем злость и раздражение. Возможно, он был бы вынужден немедленно броситься на поиски новой жертвы. Но до сих пор ему всегда удавалось завершить задуманное. И каждое убийство приносило ему удовлетворение на длительный период. – Цукер оглядел собравшихся. – Должен вам сказать, что мы имеем дело с самым сложным типом преступника. Между его вылазками интервал в один год – это исключительная редкость. Он в течение многих месяцев выслеживает новую добычу. Мы можем сбиться с ног, разыскивая его, в то время как он будет отсиживаться где-то и, не торопясь, готовиться к следующему убийству. Он очень осторожен. Организован. Он практически не оставляет после себя следов. – Цукер посмотрел на Мура, ожидая подтверждения правильности своих выводов.
– Ни на одном месте преступления не обнаружено ни отпечатков пальцев, ни ДНК, – подтвердил Мур. – Все, что мы имеем, – это единственный волос, застрявший в ране Ортис. И несколько темных волокон полиэстера, оставшихся на оконной раме.
– Я так понимаю, что нет и свидетелей, – уточнил доктор Цукер.
– По делу Стерлинг мы опросили около тысячи трехсот человек. По делу Ортис на сегодняшний день опрошено сто восемьдесят человек. Никто не видел преступника. Никто не заметил ничего подозрительного.
– Зато у нас есть уже три признания, – встрял Кроу. – Самозваные убийцы пришли к нам с улицы. Мы сняли с них показания и отпустили с Богом. – Он рассмеялся. – Психи.
– Этот убийца далеко не псих, – заметил Цукер. – Не удивлюсь, если он производит впечатление вполне нормального человека. Мне представляется, что это белый мужчина лет под тридцать или чуть больше тридцати. Аккуратный, ухоженный, с интеллектом выше среднего. Почти наверняка имеет высшее образование – возможно, окончил колледж или даже университет. Два места преступления находятся в миле друг от друга, и убийства были совершены в такое время суток, когда общественный транспорт уже прекращает работу. Выходит, он передвигается на автомобиле. Машина у него чистая и в хорошем состоянии. Скорее всего, у него никогда не было проблем с душевным здоровьем, но не исключено, что в юности он имел опыт разбойного нападения или склонность к созерцанию эротических сцен. Если у него есть работа, то наверняка такая, которая требует и ума, и аккуратности. Мы знаем, что он тщательно планирует преступления, и это подтверждается тем фактом, что он всегда имеет при себе набор инструментов – скальпель, шовный материал, клейкую ленту, хлороформ. Плюс контейнер, в котором уносит домой свой сувенир. Впрочем, им может быть обычный целлофановый пакет на молнии. Он работает в такой сфере, которая требует внимания к деталям. И поскольку очевидно, что он обладает познаниями в области анатомии и хирургическими навыками, можно с большой долей вероятности предположить, что мы имеем дело с профессиональным медиком.
Риццоли и Мур переглянулись, оба подумав об одном и том же. В Бостоне на душу населения врачей приходилось больше, чем где бы то ни было.
– Поскольку он умен, – продолжал Цукер, – то знает, что мы наблюдаем за местом преступления. И он будет изо всех сил сопротивляться искушению вернуться. Но искушение, несомненно, есть, так что стоит понаблюдать за домом Ортис, по крайней мере, еще какое-то время. Он также достаточно умен, чтобы не выбирать жертву из числа тех, кто живет по соседству. Он, скорее, «гастролер», а не «мародер». Охотится он за пределами своей округи. Но, пока данных у нас маловато, я не могу составить географический профиль, указав те районы города, на которых вам следует сосредоточить свое внимание.