Страница:
К горлу подступил тошнотворный комок. Сдерживая приступ рвоты, Кэти отошла на несколько шагов и тяжело опустилась на ближайший стул. Несколько минут она сидела, не замечая общей суматохи, потом опустила голову и вздрогнула от ужаса, увидев на руках кровь.
– Вот вы где, – сказал кто-то рядом. Вышедшая из операционной медсестра, держала пакет с вещами пациента. – Нам нужно записать вашу фамилию и адрес – на случай, если у врачей возникнут вопросы. – Она кивком пригласила Кэти к столу. – Придется уведомить полицию. Вы им уже звонили?
Кэти покачала головой:
– Нет… Наверное, надо позвонить…
– Можете воспользоваться этим телефоном.
– Спасибо.
Трубку на другом конце сняли только после восьмого гудка. Ей ответил сонный, слегка хрипловатый голос. Похоже, в тихом Гарбервиле даже полиция не привыкла к ночным инцидентам. Выслушав Кэти, дежурный что-то записал и пообещал связаться с ней позже, после осмотра места происшествия.
Открыв бумажник Виктора, медсестра перебрала содержимое, отложила несколько карточек и принялась заполнять формуляр.
Имя: Виктор Холланд. Возраст: 41 год. Профессия: биохимик.
Ближайшие родственники: неизвестны.
Так вот, значит, как его зовут. Виктор Холланд. Кэти взяла из стопки карточек верхнюю. Судя по всему, это был пропуск на территорию какой-то компании. «Виратек». С маленькой цветной фотографии на нее смотрел сам Виктор – спокойное, серьезное лицо, твердый, прямо в камеру, взгляд зеленых глаз. Даже если бы она ни разу не видела это лицо, именно таким она бы его и представила – с этим неуступчивым выражением, с этим решительным взглядом. Она дотронулась до ладони в том месте, где он поцеловал ее.
– Что с ним? – тихо спросила Кэти. – Все ведь будет хорошо, да?
– Он потерял много крови, – не поднимая головы и продолжая писать, ответила медсестра. – Но думаю, выкарабкается – парень крепкий…
Кэти кивнула. Да, крепкий. Она хорошо помнила, как он, преодолевая боль, собрав остаток сил, шел к дороге. Да, такой выкарабкается.
Закончив писать, медсестра протянула ей ручку и листок:
– Пожалуйста, впишите внизу свое имя и адрес. На всякий случай. Возможно, от вас еще потребуется какая-то информация.
Кэти достала из сумочки записную книжку с адресом и телефоном Сары и переписала их на листок.
– Меня зовут Кэти Уивер. Вы сможете найти меня вот по этому адресу.
– Остановитесь в Гарбервиле?
– Я пробуду здесь три недели. Навещаю подругу.
– Да уж, не самое лучшее начало отпуска.
Кэти вздохнула и поднялась:
– Да, вы правы. Это ужасно.
Проходя мимо операционной, она на секунду задержалась. Там, за дверью, Виктор Холланд боролся за жизнь. В сознании ли он? Помнит ли ее? Ей почему-то было важно, чтобы помнил.
Кэти повернулась к медсестре:
– Вы позвоните мне? Я бы хотела знать… ну, как он…
– Хорошо. Не беспокойтесь, мы вам сообщим.
Кэти вышла на улицу. Дождь наконец-то прекратился, и в разрывах туч уже поблескивали звезды. Какая приятная картина для уставших глаз! Выезжая с парковочной площадки, она поймала себя на том, что дрожит от усталости. Наверное, из-за усталости Кэти не заметила ни автомобиля, припаркованного в тени на другой стороне улицы, ни вспыхнувшего и тут же потухшего огонька сигареты.
Глава 2
– Вот вы где, – сказал кто-то рядом. Вышедшая из операционной медсестра, держала пакет с вещами пациента. – Нам нужно записать вашу фамилию и адрес – на случай, если у врачей возникнут вопросы. – Она кивком пригласила Кэти к столу. – Придется уведомить полицию. Вы им уже звонили?
Кэти покачала головой:
– Нет… Наверное, надо позвонить…
– Можете воспользоваться этим телефоном.
– Спасибо.
Трубку на другом конце сняли только после восьмого гудка. Ей ответил сонный, слегка хрипловатый голос. Похоже, в тихом Гарбервиле даже полиция не привыкла к ночным инцидентам. Выслушав Кэти, дежурный что-то записал и пообещал связаться с ней позже, после осмотра места происшествия.
Открыв бумажник Виктора, медсестра перебрала содержимое, отложила несколько карточек и принялась заполнять формуляр.
Имя: Виктор Холланд. Возраст: 41 год. Профессия: биохимик.
Ближайшие родственники: неизвестны.
Так вот, значит, как его зовут. Виктор Холланд. Кэти взяла из стопки карточек верхнюю. Судя по всему, это был пропуск на территорию какой-то компании. «Виратек». С маленькой цветной фотографии на нее смотрел сам Виктор – спокойное, серьезное лицо, твердый, прямо в камеру, взгляд зеленых глаз. Даже если бы она ни разу не видела это лицо, именно таким она бы его и представила – с этим неуступчивым выражением, с этим решительным взглядом. Она дотронулась до ладони в том месте, где он поцеловал ее.
– Что с ним? – тихо спросила Кэти. – Все ведь будет хорошо, да?
– Он потерял много крови, – не поднимая головы и продолжая писать, ответила медсестра. – Но думаю, выкарабкается – парень крепкий…
Кэти кивнула. Да, крепкий. Она хорошо помнила, как он, преодолевая боль, собрав остаток сил, шел к дороге. Да, такой выкарабкается.
Закончив писать, медсестра протянула ей ручку и листок:
– Пожалуйста, впишите внизу свое имя и адрес. На всякий случай. Возможно, от вас еще потребуется какая-то информация.
Кэти достала из сумочки записную книжку с адресом и телефоном Сары и переписала их на листок.
– Меня зовут Кэти Уивер. Вы сможете найти меня вот по этому адресу.
– Остановитесь в Гарбервиле?
– Я пробуду здесь три недели. Навещаю подругу.
– Да уж, не самое лучшее начало отпуска.
Кэти вздохнула и поднялась:
– Да, вы правы. Это ужасно.
Проходя мимо операционной, она на секунду задержалась. Там, за дверью, Виктор Холланд боролся за жизнь. В сознании ли он? Помнит ли ее? Ей почему-то было важно, чтобы помнил.
Кэти повернулась к медсестре:
– Вы позвоните мне? Я бы хотела знать… ну, как он…
– Хорошо. Не беспокойтесь, мы вам сообщим.
Кэти вышла на улицу. Дождь наконец-то прекратился, и в разрывах туч уже поблескивали звезды. Какая приятная картина для уставших глаз! Выезжая с парковочной площадки, она поймала себя на том, что дрожит от усталости. Наверное, из-за усталости Кэти не заметила ни автомобиля, припаркованного в тени на другой стороне улицы, ни вспыхнувшего и тут же потухшего огонька сигареты.
Глава 2
Уже через минуту после отъезда Кэти двойная дверь больницы распахнулась и в приемную, неся с собой свежие запахи бурной ночи, вошел мужчина. Дежурная медсестра еще заполняла бумаги на последнего пациента. Почувствовав дыхание сквозняка, она подняла голову и увидела у стойки незнакомца лет тридцати пяти, с суровым худощавым лицом и темными, слегка тронутыми сединой волосами. На дорогом светло-коричневом плаще поблескивали капли дождя.
– Я могу вам чем-то помочь, сэр? – спросила она, глядя в черные, блестящие, как камешки в пруду, глаза.
Незнакомец кивнул:
– Если не ошибаюсь, к вам поступил недавно пациент. Виктор Холланд.
Дежурная пробежала глазами по лежащему перед ней формуляру. Пациента звали Виктор Холланд.
– Да, поступил. А вы родственник?
– Брат. Как он?
– Его только что привезли, сэр, и как раз сейчас оперируют. Если подождете, я попробую узнать и… – Она не договорила – зазвонил телефон. Из лаборатории сообщили, что готовы результаты анализов. Записывая данные, медсестра краем глаза взглянула на незнакомца – тот отвернулся и смотрел на закрытую дверь приемной палаты. В этот самый момент дверь открылась, пропуская санитара с пухлым, перепачканным кровью пластиковым пакетом. В коридор выплеснулись встревоженные голоса:
– Давление сто десять на семьдесят!
– В операционной все готово.
– Где хирург?
– Едет. У него какие-то проблемы с машиной.
– Готовим к рентгену! Все по местам!
Дверь медленно закрылась, голоса еще звучали, но уже приглушеннее. Дежурная повесила трубку, а санитар положил пластиковый пакет на ее стол.
– Что это? – спросила она, поморщившись.
– Его одежда. Все в крови, рваное. Может, выбросить?
– Одежду я заберу, – вмешался человек в плаще. – Здесь все?
Санитар замялся, потом быстро взглянул на дежурную:
– Даже не знаю… может, ему и не понравится. Я к тому, что там все… э… грязное…
Дежурная кивнула:
– Мистер Холланд, с вашего разрешения от одежды мы избавимся сами. Ничего стоящего здесь нет, а все ценное я уже собрала. – Она выдвинула ящик и достала запечатанный конверт из плотной бумаги с ярлычком, на котором было написано: «Холланд Виктор. Содержимое: бумажник, наручные часы». – А вот это можете забрать. Только, пожалуйста, распишитесь в получении.
Мужчина кивнул и расписался – Дэвид Холланд.
– Скажите, Виктор в сознании? – спросил он, опуская конверт в карман. – Он что-нибудь говорил?
– Боюсь, что нет. Его привезли в полубессознательном состоянии.
Мужчина выслушал ее молча, без каких-либо комментариев, и это его молчание почему-то насторожило и встревожило медсестру.
– Извините, мистер Холланд. А как вы узнали, что ваш брат пострадал? Я, к сожалению, еще не успела известить родственников…
– Мне позвонили из полиции. Виктор вел мою машину. Ее обнаружили на обочине, разбитую.
– О! Какой ужас.
– Да, кошмар.
– Хорошо еще, что им удалось найти вас. – Она перебрала стопку бумаг и вытянула из нее нужный листок. – Будьте добры, ваш адрес и номер телефона. На случай, если нужно будет связаться с вами.
– Понимаю. – Мужчина взял листок, пробежал взглядом по строчкам, затем вписал свое имя и номер телефона в графу «Ближайшие родственники». – Кто такая Кэтрин Уивер? – Он ткнул пальцем в другую, самую нижнюю графу.
– Это женщина, которая привезла сюда вашего брата.
– Мне нужно поблагодарить ее. – Он положил листок на стол.
– Сестра?
Дежурная обернулась – в двери палаты стоял доктор.
– Да?
– Позвоните в полицию. Пусть пришлют кого-нибудь как можно скорее.
– Они только что звонили, доктор, и уже знают о несчастном случае…
– Позвоните еще раз. Это не несчастный случай.
– Что?
– Мы только что сделали рентген. У нашего пациента пуля в плече.
– Пуля? – Дежурная зябко поежилась, словно ночь дохнула на нее холодным ветром, и медленно повернулась к человеку в плаще, назвавшемуся братом Виктора Холланда. К ее полнейшему изумлению, его уже не было. Створки входной двери качнулись и замерли.
– И куда ж он подевался? – прошептал санитар.
Несколько секунд дежурная смотрела на закрытую дверь, потом, встрепенувшись, огляделась. Ни на столе, ни на полу ничего не было. Пакет с одеждой Виктора Холланда исчез.
– Снова из полиции? Почему?
Кэти медленно положила трубку, плотнее запахнула толстый махровый халат – ее все еще знобило – и, повернувшись, посмотрела через кухню на Сару:
– Тот мужчина на дороге… у него в плече нашли пулю.
Подруга, разливавшая в этот момент чай, удивленно вскинула голову:
– Хочешь сказать, в него кто-то стрелял?
Кэти молча подсела к столу, на котором уже стояла чашка с крепким чаем. После горячей ванны она еще целый час нежилась у камина, так что тревожное происшествие на дороге успело отступить в прошлое и вспоминалось только как тяжелый сон. Здесь, в светлой, уютной кухне с веселыми ситцевыми занавесками, ароматом корицы и еще каких-то специй, думать о переполняющем мир насилии не хотелось. Да и сам этот мир казался таким далеким…
Сара склонилась над подругой:
– Они знают, что случилось? Он что-нибудь сказал?
– Его только что прооперировали. – Кэти посмотрела на телефон. – Мне нужно позвонить в больницу…
– Не нужно. Ты уже сделала все, что только могла. – Сара положила руку ей на плечо. – Не забудь про чай, а то остынет.
Кэти убрала упавшую на глаза влажную прядку. Рука дрожала. В голову лезли беспокойные мысли. Пуля в плече? Откуда? Почему? И что это было? Стал ли Виктор случайной жертвой дорожного маньяка, пальнувшего из окна машины в абсолютно незнакомого человека? Или дело в другом? В газетах не раз писали о жестоких разборках на шоссе, когда точку в споре ставят, просто потянув за спусковой крючок.
А может быть, нападение было спланированным и убить хотели именно Виктора Холланда?
Снаружи что-то зашуршало и ударило в стену. Кэти вздрогнула и выпрямилась:
– Что это?
– Не пугайся, это не бука, – рассмеялась Сара и, подойдя к двери, протянула руку к засову.
– Подожди! – воскликнула, привставая, Кэти. – Не отпирай!
– Посмотри сама. – Сара отодвинула засов и распахнула дверь. Свет из кухни метнулся к навесу для автомобиля, под которым стояло несколько мусорных баков. Через подъездную дорожку, оставляя за собой след из пустых бумажных пакетов и оберток, метнулась и растворилась во мраке ночи какая-то тень. – Еноты. Приходится привязывать крышки, чтобы эти проказники не замусорили весь двор. – Из бака высунулась голова, два крошечных, мерцающих глаза злобно уставились на них. Сара хлопнула в ладоши. – А ну-ка убирайся! – Енот не испугался. – Тебе что, податься некуда? Дома нет? – Зверек спрыгнул наконец на землю и неторопливо затрусил к деревьям. – Смелеют год от году. Ничем их не проймешь, – вздохнула Сара и, закрыв дверь, подмигнула подруге. – Так что не волнуйся. Это тебе не город.
– Спасибо, что напомнила. – Кэти взяла кусочек бананового хлеба и пододвинула блюдечко со сладким маслом. – Знаешь, по-моему, провести Рождество здесь, с тобой, будет куда приятнее, чем со стариной Джеком.
– Угу. Ну, раз уж речь зашла о бывших… – Сара подошла к шкафчику, – самое время настроиться на правильный лад. И чай тут не поможет. – Она усмехнулась и помахала бутылкой бренди.
– Эй, ты же не собираешься пить?
– Я – нет. – Сара поставила на стол бутылку и бокал для вина. – А вот тебе промочить горло не помешает. Натерпелась за вечер да и продрогла. К тому же мы ведь собираемся поговорить о жалких созданиях, ошибочно именующих себя мужчинами.
– Ну, если ты так ставишь вопрос… – Кэти щедро плеснула в бокал из бутылки. – За мужчин, – провозгласила она. Бренди обожгло горло и раскатилось внутри приятной, теплой волной.
– И как старина Джек? – спросила Сара.
– Как всегда.
– Блондинки?
– Переметнулся на брюнеток.
– Неужели всех блондинок в мире хватило только на год?
Кэти пожала плечами:
– Ну, парочку он, может, и пропустил.
Они рассмеялись. Легко и непринужденно. И этот смех лучше всяких слов свидетельствовал, что старые раны понемногу зарастают, а мужчины перешли в разряд существ, которых можно обсуждать без боли и печали.
Кэти подняла бокал к свету, любуясь цветом напитка.
– Как думаешь, в мире еще остались настоящие парни? Может быть, хотя бы один еще болтается где-то, а? Бывают же мутации или что-то в этом роде? Всего-то и нужен один корявенький мужичонка.
– Один точно остался. Где-нибудь в Сибири. Но ему сильно за сотню.
– Мне всегда нравились парни постарше.
Они снова рассмеялись, но на этот раз уже не так весело, без прежней беспечности. Сколько же лет прошло с тех давних студенческих дней, когда они точно и наверняка знали, что сказочные принцы еще не перевелись в этом мире.
Кэти допила бренди и поставила пустой бокал на стол.
– Что же я за подруга такая, а? Не даю спать беременной леди! Кстати, который час?
– Всего лишь половина третьего.
– Ох, Сара. А ну-ка марш в постель! – Кэти подошла к раковине и принялась смачивать бумажные полотенца.
– А ты что собираешься делать? – поинтересовалась Сара.
– Хочу немного почистить машину. У меня там кровь на сиденье осталась.
– Я ее уже отмыла.
– Что? И когда же ты успела?
– Пока ты принимала ванну.
– Сара, ты чем только думаешь, а?
– Успокойся, я же не развалилась? И выкидыша не случилось. Да, чуть не забыла… – Сара указала на лежащую на полке кассету с фотопленкой. – Нашла на полу в салоне.
Кэти со вздохом покачала головой:
– Это не моя – Хикки.
– Хикки? Вот уж на кого точно время тратить не стоит.
– Он мой добрый друг.
– Ну да, ни на что другое Хикки не годится. Друг. И что там, на пленке? Как всегда, голые девочки?
– Не знаю и знать не хочу. Когда я высадила его в аэропорту, он передал мне с полдюжины кассет и пообещал забрать по возвращении. Наверное, не хотел тащить с собой в Найроби.
– Так вот куда он намылился, в Найроби.
– Да, будет снимать, как он сам выражается, «роскошных африканских дамочек». – Кэти опустила кассету в карман халата. – Вывалилась, должно быть, из бардачка. Надеюсь, тут не порнография.
– Зная Хикки, я бы сказала, что, скорее всего, именно порнография.
Они снова рассмеялись. Какая ирония! Хикман фон Трапп, вся работа которого состояла в том, чтобы фотографировать обнаженных женщин в эротических позах, абсолютно не интересовался противоположным полом, за исключением разве что своей матери.
– А знаешь, Хикки только подтверждает правильность моего вывода, – бросила через плечо Сара, поднимаясь по лестнице к себе в спальню.
– Напомни, какого именно?
– Что в мире не осталось настоящих мужчин.
Из пучины беспамятства Виктора вытащил свет. Свет, который был ярче десятка солнц и который бил в сомкнутые веки. Приходить в себя Виктор не хотел – какая-то часть мозга, еще продолжавшая функционировать, предупреждала, что, очнувшись, вынырнув из благословенного забытья, он снова почувствует боль и тошноту и, что еще хуже, к нему снова вернется ужас. Ужас перед чем? Он не помнил. Перед смертью? Нет. Смерть уже стояла рядом, теплая, черная, уютная. Но ему еще нужно было что-то сделать. Что-то важное, нечто такое, о чем забыть он не мог себе позволить.
Пытаясь вспомнить, он напрягал память, но помнил только руку, нежную и одновременно сильную, касавшуюся его лба, и голос, проникавший к нему через тьму.
Меня зовут Кэтрин…
Вместе с ее прикосновением, ее голосом возвращался и страх. Не за себя – ведь он уже умер? – за нее. За Кэтрин, нежную и сильную. Он видел ее лицо лишь короткое мгновение и едва представлял его, но знал – оно прекрасно. Так слепой, обделенный даром зрения, знает, что прекрасны радуга, небо и лицо его ребенка. И теперь Виктор боялся за нее.
Где ты?
– Пациент приходит в сознание, – произнес женский голос (не Кэтрин – этот был слишком сухим и твердым), за которым зазвучали другие голоса.
– Осторожнее, капельница!
– Мистер Холланд, лежите спокойно. Все будет хорошо…
– Я же сказал, держите капельницу!
– Передайте мне второй пакет крови…
– Не двигайтесь, мистер Холланд…
Где ты, Кэтрин?
Крик как будто взорвался у него в голове. Тьма беспамятства манила, звала, и он, борясь с соблазном соскользнуть в ее теплые объятия, напрягся и попытался поднять веки. Сначала возникли свет и краски, такие яркие, такие резкие, что боль, воткнувшись иголками в глаза, впилась в мозг. Потом мутное пятно начало рассеиваться, в нем проступили контуры лиц, какие-то странные фигуры в голубом. Незнакомые люди озабоченно смотрели на него сверху. Он попытался сфокусировать зрение, но желудок отозвался на это усилие недовольным спазмом.
– Спокойно, мистер Холланд. Полегче, – произнес негромко грубоватый голос. – Вы в больнице. В послеоперационной палате. Вам только сделали операцию на плече. Теперь вам нужно отдохнуть, поспать…
«Нет, нет, мне нельзя спать», – попытался сказать он.
– Введите ему пять миллиграммов морфина, – распорядился кто-то, и Виктор почувствовал, как теплая струйка поползла вверх по руке и растеклась по груди.
– Это должно помочь, – донесся до него тот же грубоватый голос. – А теперь – засыпайте. Все прошло хорошо… просто замечательно…
«Вы не понимаете, – хотел крикнуть он. – Я должен предупредить ее…» Сознание померкло, и свет снова поглотила мягкая, неслышно подкравшаяся тьма.
Лежа одна на широкой кровати, Сара улыбалась. Нет, смеялась! Смех переполнял ее. Хотелось петь и танцевать. Встать перед распахнутым окном и кричать от радости! Врачи объясняли – это все гормональное, этот химический взрыв, эта эмоциональная встряска. Сара знала, что должна отдохнуть, что нужно научиться быть спокойной и безмятежной, но сегодня она совсем не устала. Бедняжка Кэти едва доплелась до своей спальни наверху. А ей, Саре, совсем не хотелось спать.
Она закрыла глаза и направила мысли на ребенка, еще не родившегося, еще дремлющего внутри ее. «Как ты там, любовь моя? Ты спишь? Или слушаешь меня? Слушаешь мои мысли?»
Ребенок заворочался, потом снова затих. Это был его ответ, его тайное послание, понятное только им двоим. Сара даже радовалась, что у нее нет мужа, который отвлекал бы ее от этого бессловесного общения, который лежал бы сейчас рядом, злясь и ревнуя, чувствуя себя чужаком, лишним. Есть только мать и дитя, древнейшая в мире связь, мистические узы.
«Бедная Кэти». Волна радости отступила, а следующая за ней принесла печаль. Сара переживала за подругу, зная, как сильно Кэти хочет ребенка. Увы, время лишило ее такого шанса. Романтическая натура, Кэти не понимала, что обстоятельства могут так и не сложиться, а мужчина всегда способен подвести. Целых десять лет понадобилось ей, чтобы осознать, что брак не удался. А ведь она так старалась, чтобы все получилось. Пыталась даже не замечать очевидного – явных, лезущих в глаза недостатков Джека, в первую очередь его непомерного себялюбия. Поразительно, что женщина столь умная и проницательная тянула так долго, откладывая решительный шаг. Ничего не поделаешь, такова Кэти. Она и в тридцать семь откровенна, доверчива и верна – ну просто до идиотизма.
Ее внимание привлек долетевший снаружи звук, словно кто-то ступил на посыпанную мелкой галькой подъездную дорожку. Сара замерла и прислушалась. Сначала ничего, только знакомое поскрипывание деревьев да постукивание веток по крыше. Потом звук повторился – будто камешки разлетелись по дорожке. И едва слышный металлический скрежет. Опять эти еноты. Если не прогнать – к утру разбросают весь мусор.
Сара со вздохом села, ощупью отыскала шлепанцы и, не включая света, тихонько вышла из спальни и спустилась по лестнице вниз, в кухню. Ночь была слишком тиха, чтобы тревожить ее светом, и потому Сара не стала включать лампу под навесом, а взяла фонарик, лежавший на привычном месте на полке, и отодвинула засов.
За тонкой, рваной пеленой облаков мерцала луна. Сара направила луч на мусорные ящики, но ни разбросанных бумажек, ни затаившихся зверьков он не нашел. Странно. Не зная, что и думать, она прошла к навесу через двор и остановилась возле «датсуна», на котором приехала Кэти.
Вот тогда-то она и заметила в салоне слабое свечение, а присмотревшись, увидела, что бардачок почему-то открыт. Сначала Сара подумала, что крышка упала сама или, может быть, Кэти просто забыла ее закрыть, но в следующий момент заметила расстеленную на переднем сиденье дорожную карту.
Налетевший вдруг страх зашипел в уши. Сара попятилась, отступила, но ужас сковал тело, и ноги сделались ватными. Лишь тогда она ощутила присутствие поблизости кого-то еще, чужака, притаившегося в темноте. Она чувствовала его так же явственно, как прохладное дыхание ночи.
Сара повернулась к дому, и в этот момент луч фонарика, разрезав дрожащей дугой темноту, выхватил из мрака мужское лицо. Выхватил и застыл на нем. Смотревшие на Сару черные глаза напоминали гладкие, отшлифованные рекой камешки. Другие детали лица – хищный нос, тонкие, бескровные губы – она отметила лишь мельком. Все внимание притягивали глаза. Глаза человека, у которого нет души.
– Привет, Кэтрин, – прошептал он, и она услышала в его голосе зов смерти.
«Пожалуйста! – хотела крикнуть Сара, почувствовав, как он схватил ее сзади за волосы и потянул голову, обнажая шею. – Отпустите! Позвольте мне жить!»
Но с губ ее не сорвалось ни звука. Слова так и застряли в горле, остановленные острым лезвием.
Кэти проснулась от пронзительного писка ссорящихся за окном голубых соек. Трепет крыльев за окном, драчливая, какая-то маниакальная суета пернатых соперниц… Она невольно улыбнулась. Как же все это не похоже на привычный утренний рев автобусов и гул автомобилей. Птахи перелетели на крышу, где соперничество продолжилось – теперь Кэти слышала, как коготки царапают по доскам. Казалось, сойки исполняют некий боевой танец. Некоторое время она следила за их перемещением с одной стороны крыши на другую, потом перевела взгляд на окно.
Солнечный свет заполнял комнату мягкой золотистой дымкой. Идеальное помещение для детской! Она уже представляла, что сделает здесь Сара, какие внесет изменения – повесит яркие занавески, акварели с животными. Счастливо улыбаясь, Кэти села, вздохнула и посмотрела на стоящие на прикроватной тумбочке часы – половина десятого! Так и утро пройдет!
Выбравшись из-под теплого одеяла, Кэти открыла чемодан и, порывшись в вещах, достала свитер и джинсы. Одевалась она под непрекращающийся птичий щебет – теперь сойки перекочевали на дерево. Некоторое время они еще прыгали с ветки на ветку, потом одна, признав поражение, вспорхнула, словно выбросила белый флаг, и улетела. Победительница, чье превосходство никто больше не оспаривал, пискнула еще раз и принялась прихорашиваться.
И только тогда Кэти обратила внимание на тишину, полное безмолвие дома, молчание, усиливавшееся с каждым ударом сердца, с каждым вдохом.
Выйдя из комнаты, она спустилась по ступенькам и остановилась на пороге пустой гостиной. На каминной решетке еще лежала остывшая горка золы. С новогодней елки свисала серебристая гирлянда. На полке замер картонный ангел с блестящими крылышками. Кэти повернулась и, пройдя по коридору, заглянула в комнату Сары. Никого. Только неубранная постель да отброшенное одеяло.
– Сара?
Голос проглотила тишина. Коттедж вдруг показался не просто большим, а огромным. Она вернулась в гостиную, прошла в кухню. В раковине – две чайные чашечки. Так и остались со вчерашнего вечера. Дверь была открыта, и на подоконнике подрагивала ветка спаржи.
Переступив порог, она направилась к навесу, под которым стоял старенький «додж» подруги.
– Сара?
На крыше что-то зашуршало. Кэти вздрогнула, вскинула голову и… рассмеялась – на дереве бойко щебетала голубая сойка. Похоже, победитель оповещал всех о своем триумфе. Что ж, даже в птичьем царстве свои уловки.
Она уже повернулась было к дому, когда взгляд скользнул по бурому пятну на гальке под задним колесом машины. Несколько секунд Кэти растерянно смотрела на него, не понимая, что оно может значить, потом медленно двинулась в обход «доджа».
Шаг… еще шаг… еще… Она подняла голову. Ржавый след вел к дорожке, и там этот высохший ручеек заканчивался алой лужицей, в которой лежала…
Победная песня сойки оборвалась – к деревьям метнулся другой звук. То был пронзительный, полный ужаса вопль Кэти.
– Мистер… Эй, мистер.
Виктор попытался отгородиться от надоедливого звука, но тот бился и бился в ухо, как настырная муха.
– Мистер… Эй, мистер. Вы очнулись?
Он открыл глаза и, морщась от боли, сфокусировал взгляд на сухощавом лице с торчащими седыми бакенбардами. Привидение ухмыльнулось, явив пустой, беззубый рот. «Я умер и попал в ад», – подумал Виктор.
– Я могу вам чем-то помочь, сэр? – спросила она, глядя в черные, блестящие, как камешки в пруду, глаза.
Незнакомец кивнул:
– Если не ошибаюсь, к вам поступил недавно пациент. Виктор Холланд.
Дежурная пробежала глазами по лежащему перед ней формуляру. Пациента звали Виктор Холланд.
– Да, поступил. А вы родственник?
– Брат. Как он?
– Его только что привезли, сэр, и как раз сейчас оперируют. Если подождете, я попробую узнать и… – Она не договорила – зазвонил телефон. Из лаборатории сообщили, что готовы результаты анализов. Записывая данные, медсестра краем глаза взглянула на незнакомца – тот отвернулся и смотрел на закрытую дверь приемной палаты. В этот самый момент дверь открылась, пропуская санитара с пухлым, перепачканным кровью пластиковым пакетом. В коридор выплеснулись встревоженные голоса:
– Давление сто десять на семьдесят!
– В операционной все готово.
– Где хирург?
– Едет. У него какие-то проблемы с машиной.
– Готовим к рентгену! Все по местам!
Дверь медленно закрылась, голоса еще звучали, но уже приглушеннее. Дежурная повесила трубку, а санитар положил пластиковый пакет на ее стол.
– Что это? – спросила она, поморщившись.
– Его одежда. Все в крови, рваное. Может, выбросить?
– Одежду я заберу, – вмешался человек в плаще. – Здесь все?
Санитар замялся, потом быстро взглянул на дежурную:
– Даже не знаю… может, ему и не понравится. Я к тому, что там все… э… грязное…
Дежурная кивнула:
– Мистер Холланд, с вашего разрешения от одежды мы избавимся сами. Ничего стоящего здесь нет, а все ценное я уже собрала. – Она выдвинула ящик и достала запечатанный конверт из плотной бумаги с ярлычком, на котором было написано: «Холланд Виктор. Содержимое: бумажник, наручные часы». – А вот это можете забрать. Только, пожалуйста, распишитесь в получении.
Мужчина кивнул и расписался – Дэвид Холланд.
– Скажите, Виктор в сознании? – спросил он, опуская конверт в карман. – Он что-нибудь говорил?
– Боюсь, что нет. Его привезли в полубессознательном состоянии.
Мужчина выслушал ее молча, без каких-либо комментариев, и это его молчание почему-то насторожило и встревожило медсестру.
– Извините, мистер Холланд. А как вы узнали, что ваш брат пострадал? Я, к сожалению, еще не успела известить родственников…
– Мне позвонили из полиции. Виктор вел мою машину. Ее обнаружили на обочине, разбитую.
– О! Какой ужас.
– Да, кошмар.
– Хорошо еще, что им удалось найти вас. – Она перебрала стопку бумаг и вытянула из нее нужный листок. – Будьте добры, ваш адрес и номер телефона. На случай, если нужно будет связаться с вами.
– Понимаю. – Мужчина взял листок, пробежал взглядом по строчкам, затем вписал свое имя и номер телефона в графу «Ближайшие родственники». – Кто такая Кэтрин Уивер? – Он ткнул пальцем в другую, самую нижнюю графу.
– Это женщина, которая привезла сюда вашего брата.
– Мне нужно поблагодарить ее. – Он положил листок на стол.
– Сестра?
Дежурная обернулась – в двери палаты стоял доктор.
– Да?
– Позвоните в полицию. Пусть пришлют кого-нибудь как можно скорее.
– Они только что звонили, доктор, и уже знают о несчастном случае…
– Позвоните еще раз. Это не несчастный случай.
– Что?
– Мы только что сделали рентген. У нашего пациента пуля в плече.
– Пуля? – Дежурная зябко поежилась, словно ночь дохнула на нее холодным ветром, и медленно повернулась к человеку в плаще, назвавшемуся братом Виктора Холланда. К ее полнейшему изумлению, его уже не было. Створки входной двери качнулись и замерли.
– И куда ж он подевался? – прошептал санитар.
Несколько секунд дежурная смотрела на закрытую дверь, потом, встрепенувшись, огляделась. Ни на столе, ни на полу ничего не было. Пакет с одеждой Виктора Холланда исчез.
– Снова из полиции? Почему?
Кэти медленно положила трубку, плотнее запахнула толстый махровый халат – ее все еще знобило – и, повернувшись, посмотрела через кухню на Сару:
– Тот мужчина на дороге… у него в плече нашли пулю.
Подруга, разливавшая в этот момент чай, удивленно вскинула голову:
– Хочешь сказать, в него кто-то стрелял?
Кэти молча подсела к столу, на котором уже стояла чашка с крепким чаем. После горячей ванны она еще целый час нежилась у камина, так что тревожное происшествие на дороге успело отступить в прошлое и вспоминалось только как тяжелый сон. Здесь, в светлой, уютной кухне с веселыми ситцевыми занавесками, ароматом корицы и еще каких-то специй, думать о переполняющем мир насилии не хотелось. Да и сам этот мир казался таким далеким…
Сара склонилась над подругой:
– Они знают, что случилось? Он что-нибудь сказал?
– Его только что прооперировали. – Кэти посмотрела на телефон. – Мне нужно позвонить в больницу…
– Не нужно. Ты уже сделала все, что только могла. – Сара положила руку ей на плечо. – Не забудь про чай, а то остынет.
Кэти убрала упавшую на глаза влажную прядку. Рука дрожала. В голову лезли беспокойные мысли. Пуля в плече? Откуда? Почему? И что это было? Стал ли Виктор случайной жертвой дорожного маньяка, пальнувшего из окна машины в абсолютно незнакомого человека? Или дело в другом? В газетах не раз писали о жестоких разборках на шоссе, когда точку в споре ставят, просто потянув за спусковой крючок.
А может быть, нападение было спланированным и убить хотели именно Виктора Холланда?
Снаружи что-то зашуршало и ударило в стену. Кэти вздрогнула и выпрямилась:
– Что это?
– Не пугайся, это не бука, – рассмеялась Сара и, подойдя к двери, протянула руку к засову.
– Подожди! – воскликнула, привставая, Кэти. – Не отпирай!
– Посмотри сама. – Сара отодвинула засов и распахнула дверь. Свет из кухни метнулся к навесу для автомобиля, под которым стояло несколько мусорных баков. Через подъездную дорожку, оставляя за собой след из пустых бумажных пакетов и оберток, метнулась и растворилась во мраке ночи какая-то тень. – Еноты. Приходится привязывать крышки, чтобы эти проказники не замусорили весь двор. – Из бака высунулась голова, два крошечных, мерцающих глаза злобно уставились на них. Сара хлопнула в ладоши. – А ну-ка убирайся! – Енот не испугался. – Тебе что, податься некуда? Дома нет? – Зверек спрыгнул наконец на землю и неторопливо затрусил к деревьям. – Смелеют год от году. Ничем их не проймешь, – вздохнула Сара и, закрыв дверь, подмигнула подруге. – Так что не волнуйся. Это тебе не город.
– Спасибо, что напомнила. – Кэти взяла кусочек бананового хлеба и пододвинула блюдечко со сладким маслом. – Знаешь, по-моему, провести Рождество здесь, с тобой, будет куда приятнее, чем со стариной Джеком.
– Угу. Ну, раз уж речь зашла о бывших… – Сара подошла к шкафчику, – самое время настроиться на правильный лад. И чай тут не поможет. – Она усмехнулась и помахала бутылкой бренди.
– Эй, ты же не собираешься пить?
– Я – нет. – Сара поставила на стол бутылку и бокал для вина. – А вот тебе промочить горло не помешает. Натерпелась за вечер да и продрогла. К тому же мы ведь собираемся поговорить о жалких созданиях, ошибочно именующих себя мужчинами.
– Ну, если ты так ставишь вопрос… – Кэти щедро плеснула в бокал из бутылки. – За мужчин, – провозгласила она. Бренди обожгло горло и раскатилось внутри приятной, теплой волной.
– И как старина Джек? – спросила Сара.
– Как всегда.
– Блондинки?
– Переметнулся на брюнеток.
– Неужели всех блондинок в мире хватило только на год?
Кэти пожала плечами:
– Ну, парочку он, может, и пропустил.
Они рассмеялись. Легко и непринужденно. И этот смех лучше всяких слов свидетельствовал, что старые раны понемногу зарастают, а мужчины перешли в разряд существ, которых можно обсуждать без боли и печали.
Кэти подняла бокал к свету, любуясь цветом напитка.
– Как думаешь, в мире еще остались настоящие парни? Может быть, хотя бы один еще болтается где-то, а? Бывают же мутации или что-то в этом роде? Всего-то и нужен один корявенький мужичонка.
– Один точно остался. Где-нибудь в Сибири. Но ему сильно за сотню.
– Мне всегда нравились парни постарше.
Они снова рассмеялись, но на этот раз уже не так весело, без прежней беспечности. Сколько же лет прошло с тех давних студенческих дней, когда они точно и наверняка знали, что сказочные принцы еще не перевелись в этом мире.
Кэти допила бренди и поставила пустой бокал на стол.
– Что же я за подруга такая, а? Не даю спать беременной леди! Кстати, который час?
– Всего лишь половина третьего.
– Ох, Сара. А ну-ка марш в постель! – Кэти подошла к раковине и принялась смачивать бумажные полотенца.
– А ты что собираешься делать? – поинтересовалась Сара.
– Хочу немного почистить машину. У меня там кровь на сиденье осталась.
– Я ее уже отмыла.
– Что? И когда же ты успела?
– Пока ты принимала ванну.
– Сара, ты чем только думаешь, а?
– Успокойся, я же не развалилась? И выкидыша не случилось. Да, чуть не забыла… – Сара указала на лежащую на полке кассету с фотопленкой. – Нашла на полу в салоне.
Кэти со вздохом покачала головой:
– Это не моя – Хикки.
– Хикки? Вот уж на кого точно время тратить не стоит.
– Он мой добрый друг.
– Ну да, ни на что другое Хикки не годится. Друг. И что там, на пленке? Как всегда, голые девочки?
– Не знаю и знать не хочу. Когда я высадила его в аэропорту, он передал мне с полдюжины кассет и пообещал забрать по возвращении. Наверное, не хотел тащить с собой в Найроби.
– Так вот куда он намылился, в Найроби.
– Да, будет снимать, как он сам выражается, «роскошных африканских дамочек». – Кэти опустила кассету в карман халата. – Вывалилась, должно быть, из бардачка. Надеюсь, тут не порнография.
– Зная Хикки, я бы сказала, что, скорее всего, именно порнография.
Они снова рассмеялись. Какая ирония! Хикман фон Трапп, вся работа которого состояла в том, чтобы фотографировать обнаженных женщин в эротических позах, абсолютно не интересовался противоположным полом, за исключением разве что своей матери.
– А знаешь, Хикки только подтверждает правильность моего вывода, – бросила через плечо Сара, поднимаясь по лестнице к себе в спальню.
– Напомни, какого именно?
– Что в мире не осталось настоящих мужчин.
Из пучины беспамятства Виктора вытащил свет. Свет, который был ярче десятка солнц и который бил в сомкнутые веки. Приходить в себя Виктор не хотел – какая-то часть мозга, еще продолжавшая функционировать, предупреждала, что, очнувшись, вынырнув из благословенного забытья, он снова почувствует боль и тошноту и, что еще хуже, к нему снова вернется ужас. Ужас перед чем? Он не помнил. Перед смертью? Нет. Смерть уже стояла рядом, теплая, черная, уютная. Но ему еще нужно было что-то сделать. Что-то важное, нечто такое, о чем забыть он не мог себе позволить.
Пытаясь вспомнить, он напрягал память, но помнил только руку, нежную и одновременно сильную, касавшуюся его лба, и голос, проникавший к нему через тьму.
Меня зовут Кэтрин…
Вместе с ее прикосновением, ее голосом возвращался и страх. Не за себя – ведь он уже умер? – за нее. За Кэтрин, нежную и сильную. Он видел ее лицо лишь короткое мгновение и едва представлял его, но знал – оно прекрасно. Так слепой, обделенный даром зрения, знает, что прекрасны радуга, небо и лицо его ребенка. И теперь Виктор боялся за нее.
Где ты?
– Пациент приходит в сознание, – произнес женский голос (не Кэтрин – этот был слишком сухим и твердым), за которым зазвучали другие голоса.
– Осторожнее, капельница!
– Мистер Холланд, лежите спокойно. Все будет хорошо…
– Я же сказал, держите капельницу!
– Передайте мне второй пакет крови…
– Не двигайтесь, мистер Холланд…
Где ты, Кэтрин?
Крик как будто взорвался у него в голове. Тьма беспамятства манила, звала, и он, борясь с соблазном соскользнуть в ее теплые объятия, напрягся и попытался поднять веки. Сначала возникли свет и краски, такие яркие, такие резкие, что боль, воткнувшись иголками в глаза, впилась в мозг. Потом мутное пятно начало рассеиваться, в нем проступили контуры лиц, какие-то странные фигуры в голубом. Незнакомые люди озабоченно смотрели на него сверху. Он попытался сфокусировать зрение, но желудок отозвался на это усилие недовольным спазмом.
– Спокойно, мистер Холланд. Полегче, – произнес негромко грубоватый голос. – Вы в больнице. В послеоперационной палате. Вам только сделали операцию на плече. Теперь вам нужно отдохнуть, поспать…
«Нет, нет, мне нельзя спать», – попытался сказать он.
– Введите ему пять миллиграммов морфина, – распорядился кто-то, и Виктор почувствовал, как теплая струйка поползла вверх по руке и растеклась по груди.
– Это должно помочь, – донесся до него тот же грубоватый голос. – А теперь – засыпайте. Все прошло хорошо… просто замечательно…
«Вы не понимаете, – хотел крикнуть он. – Я должен предупредить ее…» Сознание померкло, и свет снова поглотила мягкая, неслышно подкравшаяся тьма.
Лежа одна на широкой кровати, Сара улыбалась. Нет, смеялась! Смех переполнял ее. Хотелось петь и танцевать. Встать перед распахнутым окном и кричать от радости! Врачи объясняли – это все гормональное, этот химический взрыв, эта эмоциональная встряска. Сара знала, что должна отдохнуть, что нужно научиться быть спокойной и безмятежной, но сегодня она совсем не устала. Бедняжка Кэти едва доплелась до своей спальни наверху. А ей, Саре, совсем не хотелось спать.
Она закрыла глаза и направила мысли на ребенка, еще не родившегося, еще дремлющего внутри ее. «Как ты там, любовь моя? Ты спишь? Или слушаешь меня? Слушаешь мои мысли?»
Ребенок заворочался, потом снова затих. Это был его ответ, его тайное послание, понятное только им двоим. Сара даже радовалась, что у нее нет мужа, который отвлекал бы ее от этого бессловесного общения, который лежал бы сейчас рядом, злясь и ревнуя, чувствуя себя чужаком, лишним. Есть только мать и дитя, древнейшая в мире связь, мистические узы.
«Бедная Кэти». Волна радости отступила, а следующая за ней принесла печаль. Сара переживала за подругу, зная, как сильно Кэти хочет ребенка. Увы, время лишило ее такого шанса. Романтическая натура, Кэти не понимала, что обстоятельства могут так и не сложиться, а мужчина всегда способен подвести. Целых десять лет понадобилось ей, чтобы осознать, что брак не удался. А ведь она так старалась, чтобы все получилось. Пыталась даже не замечать очевидного – явных, лезущих в глаза недостатков Джека, в первую очередь его непомерного себялюбия. Поразительно, что женщина столь умная и проницательная тянула так долго, откладывая решительный шаг. Ничего не поделаешь, такова Кэти. Она и в тридцать семь откровенна, доверчива и верна – ну просто до идиотизма.
Ее внимание привлек долетевший снаружи звук, словно кто-то ступил на посыпанную мелкой галькой подъездную дорожку. Сара замерла и прислушалась. Сначала ничего, только знакомое поскрипывание деревьев да постукивание веток по крыше. Потом звук повторился – будто камешки разлетелись по дорожке. И едва слышный металлический скрежет. Опять эти еноты. Если не прогнать – к утру разбросают весь мусор.
Сара со вздохом села, ощупью отыскала шлепанцы и, не включая света, тихонько вышла из спальни и спустилась по лестнице вниз, в кухню. Ночь была слишком тиха, чтобы тревожить ее светом, и потому Сара не стала включать лампу под навесом, а взяла фонарик, лежавший на привычном месте на полке, и отодвинула засов.
За тонкой, рваной пеленой облаков мерцала луна. Сара направила луч на мусорные ящики, но ни разбросанных бумажек, ни затаившихся зверьков он не нашел. Странно. Не зная, что и думать, она прошла к навесу через двор и остановилась возле «датсуна», на котором приехала Кэти.
Вот тогда-то она и заметила в салоне слабое свечение, а присмотревшись, увидела, что бардачок почему-то открыт. Сначала Сара подумала, что крышка упала сама или, может быть, Кэти просто забыла ее закрыть, но в следующий момент заметила расстеленную на переднем сиденье дорожную карту.
Налетевший вдруг страх зашипел в уши. Сара попятилась, отступила, но ужас сковал тело, и ноги сделались ватными. Лишь тогда она ощутила присутствие поблизости кого-то еще, чужака, притаившегося в темноте. Она чувствовала его так же явственно, как прохладное дыхание ночи.
Сара повернулась к дому, и в этот момент луч фонарика, разрезав дрожащей дугой темноту, выхватил из мрака мужское лицо. Выхватил и застыл на нем. Смотревшие на Сару черные глаза напоминали гладкие, отшлифованные рекой камешки. Другие детали лица – хищный нос, тонкие, бескровные губы – она отметила лишь мельком. Все внимание притягивали глаза. Глаза человека, у которого нет души.
– Привет, Кэтрин, – прошептал он, и она услышала в его голосе зов смерти.
«Пожалуйста! – хотела крикнуть Сара, почувствовав, как он схватил ее сзади за волосы и потянул голову, обнажая шею. – Отпустите! Позвольте мне жить!»
Но с губ ее не сорвалось ни звука. Слова так и застряли в горле, остановленные острым лезвием.
Кэти проснулась от пронзительного писка ссорящихся за окном голубых соек. Трепет крыльев за окном, драчливая, какая-то маниакальная суета пернатых соперниц… Она невольно улыбнулась. Как же все это не похоже на привычный утренний рев автобусов и гул автомобилей. Птахи перелетели на крышу, где соперничество продолжилось – теперь Кэти слышала, как коготки царапают по доскам. Казалось, сойки исполняют некий боевой танец. Некоторое время она следила за их перемещением с одной стороны крыши на другую, потом перевела взгляд на окно.
Солнечный свет заполнял комнату мягкой золотистой дымкой. Идеальное помещение для детской! Она уже представляла, что сделает здесь Сара, какие внесет изменения – повесит яркие занавески, акварели с животными. Счастливо улыбаясь, Кэти села, вздохнула и посмотрела на стоящие на прикроватной тумбочке часы – половина десятого! Так и утро пройдет!
Выбравшись из-под теплого одеяла, Кэти открыла чемодан и, порывшись в вещах, достала свитер и джинсы. Одевалась она под непрекращающийся птичий щебет – теперь сойки перекочевали на дерево. Некоторое время они еще прыгали с ветки на ветку, потом одна, признав поражение, вспорхнула, словно выбросила белый флаг, и улетела. Победительница, чье превосходство никто больше не оспаривал, пискнула еще раз и принялась прихорашиваться.
И только тогда Кэти обратила внимание на тишину, полное безмолвие дома, молчание, усиливавшееся с каждым ударом сердца, с каждым вдохом.
Выйдя из комнаты, она спустилась по ступенькам и остановилась на пороге пустой гостиной. На каминной решетке еще лежала остывшая горка золы. С новогодней елки свисала серебристая гирлянда. На полке замер картонный ангел с блестящими крылышками. Кэти повернулась и, пройдя по коридору, заглянула в комнату Сары. Никого. Только неубранная постель да отброшенное одеяло.
– Сара?
Голос проглотила тишина. Коттедж вдруг показался не просто большим, а огромным. Она вернулась в гостиную, прошла в кухню. В раковине – две чайные чашечки. Так и остались со вчерашнего вечера. Дверь была открыта, и на подоконнике подрагивала ветка спаржи.
Переступив порог, она направилась к навесу, под которым стоял старенький «додж» подруги.
– Сара?
На крыше что-то зашуршало. Кэти вздрогнула, вскинула голову и… рассмеялась – на дереве бойко щебетала голубая сойка. Похоже, победитель оповещал всех о своем триумфе. Что ж, даже в птичьем царстве свои уловки.
Она уже повернулась было к дому, когда взгляд скользнул по бурому пятну на гальке под задним колесом машины. Несколько секунд Кэти растерянно смотрела на него, не понимая, что оно может значить, потом медленно двинулась в обход «доджа».
Шаг… еще шаг… еще… Она подняла голову. Ржавый след вел к дорожке, и там этот высохший ручеек заканчивался алой лужицей, в которой лежала…
Победная песня сойки оборвалась – к деревьям метнулся другой звук. То был пронзительный, полный ужаса вопль Кэти.
– Мистер… Эй, мистер.
Виктор попытался отгородиться от надоедливого звука, но тот бился и бился в ухо, как настырная муха.
– Мистер… Эй, мистер. Вы очнулись?
Он открыл глаза и, морщась от боли, сфокусировал взгляд на сухощавом лице с торчащими седыми бакенбардами. Привидение ухмыльнулось, явив пустой, беззубый рот. «Я умер и попал в ад», – подумал Виктор.