Глазов Григорий. Стойкий запах лосьона

   - Садитесь, Володя. Как это произошло?
   - Мы были в гостях на даче, там заночевали. К восьми должны были вернуться на спортбазу в город. Ехали нормально, вдруг Юра ойкнул и повалился на руль, машину понесло в кювет, я рванул ручник, а потом через его ногу - по тормозам. Минут через сорок я поймал на трассе патрульную машину ГАИ. Они нас отволокли к посту, оттуда вызвали "скорую".
   - Зимин не был выпивши?
   - Да ну! Не пьем мы. Мы "сборники". Мастера спорта.
   - По какому виду?
   - По плаванию. Сейчас Юра готовился на Европу, а я в Будапешт - на Кубок Дуная. Так что насчет спиртного вы не думайте.
   - Вы оба студенты инфиза?
   - Ну... так... числимся...
   - Скажите, Володя, а Зимин накануне не жаловался, что плохо себя чувствует?
   - Как-то говорил, что затылок болит, вроде отлежал шею или во сне неудобно повернулся.
   - Вы его родителям сообщили?
   - У него только мать... Сейчас поеду к ней... А что сказать ей, доктор?
   - Пусть приедет.
   - А что у него доктор, опасное?
   - Опасное.
   - Так я больше не нужен?
   - Да, идите...
   Была уже половина восьмого утра. До конца дежурства оставалось полтора часа. Костюкович принялся заполнять историю болезни Зимина.
   В начале десятого отделение ожило: санитарка протирала вогкой тряпкой полы, покрытые линолеумом, нянечка катила тележку с грязной посудой в раздаточную, ходячие больные возвращались из столовой в свои палаты, ординаторская заполнилась голосами врачей - началась короткая отделенческая пятиминутка. Когда она закончилась, Костюкович отдал старшей сестре истории болезней тех, кто сегодня выписывался:
   - Наталья Петровна, у меня четверо: из шестой, восьмой и девятой. Как только в двухместной освободится койка, переведите туда немедленно Зимина, он в чуланчике, очень тяжелый...
   Перед самым уходом он еще раз заглянул к Зимину. Тот лежал под капельницей. Почти ничего в его состоянии не изменилось, разве что чуть спокойней дышал, и несколько упало давление. Костюкович вернулся в ординаторскую, она была уже пуста, врачи отправились на обход. Он снял халат, открыл кейс, чтоб положить стетоскоп, тонометр и молоточек, когда вошел офицер милиции.
   - Разрешите?
   - Входите, - Костюкович поднял на него глаза.
   - Старший лейтенант Рудько, - офицер козырнул. - Вы доктор Костюкович?
   - Да. А в чем дело?
   - Я следователь ГАИ. Ночью вы приняли Зимина Юрия Павловича?
   - Принял. Утром.
   - Мне нужно его допросить. Хотя бы кратко.
   - Не получится. Он в тяжелом состоянии, без сознания... А по какому поводу?
   - В двенадцати километрах от места, где наши сотрудники нашли Зимина в машине, произошла автокатастрофа. Погибло двое. Зимин мог быть свидетелем чего-нибудь такого, он проезжал этот участок дороги.
   - Он был не один. Вы поищите приятеля, Владимира Покатило, он недавно ушел отсюда.
   - А когда можно будет с Зиминым поговорить? Он скоро придет в себя?
   "Милый ты мой, если за сутки он не выйдет из комы, боюсь, тебе уже никогда с ним не поговорить", - подумал Костюкович и сказал:
   - На этот вопрос затрудняюсь ответить. Он в очень тяжелом состоянии. Случился удар, - употребил он старинное бытовое обозначение того, что произошло с Зиминым, полагая, что так будет понятней собеседнику.
   - Удара там не было, - понял по-своему следователь. - Как-то им удалось погасить скорость, они почти сползли в кювет, чуть-чуть крыло примяли. Там и ударяться было не обо что...
   "Значит, старший лейтенант, ты подтверждаешь данные томографа: черепно-мозговой травмы там нет", - про себя усмехнулся Костюкович.
   - ...А в прошлый раз могло быть похуже.
   - Что значит "в прошлый раз"?
   - Зимин у нас уже на учете. Полгода назад врубился в "Урал", хорошо, что не в лоб, солдатик-шофер успел отвернуть.
   - Был пьян?
   - Нет. Кровь брали, ни капли алкоголя. Сказал тогда, что в глазах вдруг пошли круги, на мгновение сознание потерял и зрение... Мы ведь его знаем, он наш из "Динамо", видели его на соревнованиях и по телевизору, когда из Варшавы показывали какой-то чемпионат. Он там первое место взял.
   "Опухоль? - подумал Костюкович. - Нет, не похоже... Хорошо бы, конечно, сделать ангиографию [рентгенологическое исследование артерий и вен после введения в них контрастного вещества]. Но как в таком состоянии? Он не выдержит..."
   - Ну, извините, - козырнув, сказал старший лейтенант. - Подожду, пока он придет в себя.
   "Дай-то Бог, чтоб твое желание сбылось", - подумал ему вдогонку Костюкович...
   Взяв кейс, он вышел из ординаторской, нащупал в кармане сигареты. Спустился лифтом и был уже в холле, когда его окликнули:
   - Костюкович! Марк!
   Он оглянулся. Человек быстро шел к нему, но издали Костюкович не мог понять, кто это, и только когда тот приблизился, узнал: Олег Туровский, учились на одном курсе, с тех пор как закончили институт, виделись не более двух-трех раз, а минуло уже двенадцать лет, Туровский куда-то исчез из поля зрения, и Костюкович вовсе забыл о нем, тем более, что в студенческие годы дружбы не водили.
   - Здравствуй, Марк... Мы разминулись, я наверх пешком к тебе в отделение, а ты лифтом вниз, еле догнал... - он говорил быстро, видно, запыхался.
   - Ты по каким делам здесь? - спросил Костюкович.
   - Зимин Юра... Дежурный врач сказал, что ты его ночью принял, вот я и догонял тебя... Я с его матерью... Она наверху в отделении ждет... Что с ним?
   - Он родня тебе?
   - Нет. Я врач команды, - Туровский протянул ему визитную карточку.
   - У него инсульт.
   - Да ты что?.. Тяжелый?
   - Хуже не бывает.
   - Господи, как же так?
   - Он что, действительно хороший пловец?
   - Наша надежда, скоро чемпионат Европы. Может поднимемся, поговоришь с его матерью?
   - Успокаивать нечем, - Костюкович пожал плечами, они двинулись к лифту.
   Пока поднимались, Туровский успел сказать:
   - Она Юру одна растила, отец бросил их давно, работает уборщицей в детской спортивной школе...
   В коридоре напротив ординаторской их ждала невысокая худощавая женщина, она комкала маленький носовой платок. Костюкович заметил, что кисти у нее крупные, пальцы почти мужские с несколько деформированными суставами. Она подняла на Костюковича ожидающие, измученные страхом и неведением глаза.
   - Юра в тяжелом состоянии, не буду скрывать. Делаем все возможное, произнес он сотни раз говоренную фразу. - У него инсульт.
   - А... к нему можно? - тихо спросила она. - Я бы подежурила, сколько надо, подала бы попить или еще чего, если захотел бы...
   - Пожалуй, нужно, хотя сейчас он едва ли сможет с вами разговаривать.
   - С чего же такое случилось, доктор? - беспомощно спросила она. - Юра был такой сильный... Господи, за что же так!..
   - Случается, - сказал Костюкович, разводя руками. А что еще он мог сказать?
   - Вы уж постарайтесь, доктор, - тихо попросила она, - если что нужно, я все продам... - может там лекарства какие заграничные, - она глянула на Туровского, затем сказала Костюковичу. - И вас не обижу... Юрочка ведь один у меня... Я сейчас съезжу домой, кое-что возьму и вернусь... я быстро.
   Они спустились в холл.
   - Вы идите в машину, я задержусь с Марком Григорьевичем на минутку, сказал ей Туровский.
   Когда она ушла, он спросил Костюковича:
   - Мне-то ты можешь сказать: какой прогноз? Может действительно требуются импортные лекарства? Мы это быстро перекинем сюда через кордон из Венгрии, из Польши, из Чехословакии, откуда хочешь.
   - Сейчас ему нужно одно: выйти из комы. А дальше будет видно. Но плавать ему уже не суждено, даже если выживет.
   - Надо же!.. Такой парень!.. Ты домой? Могу отвезти.
   - Нет, у меня еще тут кое-какие дела, - Костюкович соврал, никаких дел у него больше не было, он устал за ночь, мечтал лечь, но ему не хотелось сейчас в ту машину, где сидела мать Зимина.
   - Я буду тебе позванивать, - сказал на прощанье Туровский.
   Костюкович кивнул...
   3
   Юрий Зимин, не приходя в сознание, умер в субботу после полудня. Мать, все время не отходившая от его постели, на этот раз отлучилась на час: поехала домой за большой пуховой подушкой, чтоб заменить тощую больничную.
   Ничего неожиданного в этой смерти для Костюковича не было, и все же умер его больной. Он не сомневался в своем диагнозе, только не успел понять, откуда у этого молодого атлета такая гипертония, обследовать его, как полагается, не удалось. Вспомнив, что в кармане пиджака лежит визитная карточка, которую дал Туровский, Костюкович позвонил на спортбазу.
   - Да! Кто нужен? - отозвался хриплый бас.
   - Пожалуйста, Туровского.
   - Кто спрашивает?
   - Скажите, доктор Костюкович.
   - А в чем дело?
   - Это я изложу Туровскому, - сдерживался Костюкович.
   - Сейчас. Он в бассейне.
   Ждать пришлось долго.
   - Туровский слушает, - наконец раздался голос в трубке.
   - Что это у вас за хам сидит у телефона?
   Туровский хихикнул, а потом уважительно сказал:
   - Это наш старший тренер... Что-нибудь случилось, Марк?
   - Да. Зимин умер.
   Туровский какое-то время молчал, затем, охрипнув вдруг, спросил:
   - Когда это случилось?
   - Два часа назад.
   - Это ужасно! Ты даже не можешь понять, как это ужасно! - вырвалось у Туровского. - Такой инсульт?! - то ли усомнился, то ли в отчаянии произнес он, потом вдруг спросил: - Ты дома? Я перезвоню тебе минут через десять-пятнадцать. Нам надо посоветоваться и в коллективе, и с матерью, как быть.
   - Хорошо, - сказал Костюкович.
   Туровский позвонил через полчаса:
   - Когда можно будет забрать тело?
   - Сегодня и завтра - выходные. В понедельник я все оформлю, и после вскрытия, во второй половине дня, до пяти, можете приехать. А лучше во вторник. Я завтра опять дежурю ночь, заполню необходимые бумажки, а во вторник к десяти-одиннадцати утра все будет готово, - сказал Костюкович.
   - Ладно, - как-то неуверенно произнес Туровский.
   Следующее ночное дежурство было вне графика, у коллеги в Донецке сестра выходила замуж, попросил подменить. Отказывать не принято, самого подменяли не раз. Хотя дежурить в ночь с воскресенья на понедельник не любили: после субботних и воскресных лихих гуляний на пикниках, юбилеях, свадьбах, где ели и пили не в меру, не считаясь ни с возрастом, ни со здоровьем, "скорая" работала с особенной нагрузкой: инфаркты, инсульты, почечные колики, всякие перфорации, внезапные кровотечения, драки с тяжелыми травмами - вся больница стояла на ушах...
   Не успел Костюкович закончить вечерний обход, как начался дурдом: в коридоре раздался крик и плач, за Костюковичем прибежала медсестра. Оказалось, умер лежавший с инсультом алкаш, хронический гипертоник, а голосила его жена, он умер при ней. Затем вызвали на срочную консультацию в травматологию; потом повторный инсульт выдала старушка - ветеран войны; через два часа инвалид-слепой, которого должны были завтра переводить в нейрохирургию по подозрению на опухоль, ковыляя в туалет, каким-то образом поскользнулся, упал и сломал руку. Еще через час, с промежутком в двадцать минут, привезли женщину - свеженький инсульт - и здоровенного мужика в гипертоническим кризом, острым нарушением мозгового кровообращения. И пошло-поехало. До пяти утра не то что прилечь, присесть, покурить не удавалось; бутерброды, которые Костюкович взял с собой, так и остались в кейсе, завернутые в фольгу...
   Уже светало, когда он сел оформлять истории болезней, начав с неуспевшей обрасти бумажками анализов и исследований истории Юрия Зимина.
   На пятиминутке Костюкович сидел, помаргивая слипавшимися воспаленными глазами, его покачивало, готов был тут же в ординаторской растянуться на полу, но только бы вырубиться из яви, уплыть в глубину сна. Когда все разговоры шли уже к концу, неожиданно вошел главврач. У него была страсть делать такие неожиданные налеты в отделения и устраивать профилактические разносы, поскольку повод для этого в любом отделении можно было найти всегда. Длилась говорильня час; персонально Костюковича ничто, слава Богу, не касалось, слушал он громоподобные речи главного вполуха. Наконец, в начале двенадцатого все закончилось. Но тут позвонила начмед, Костюковича поймали уже в коридоре и вернули к телефону.
   - Марк Григорьевич, где история умершего Зимина?
   - Я после ночи, Варвара Андреевна, только сейчас освободился, собирался к вам, - сказал он.
   - Давайте быстренько...
   Он поднялся этажом выше.
   - Садитесь, Марк Григорьевич, есть разговор, - сказала начмед, когда он вошел. - Как ночь была?
   - Кошмар, - коротко ответил он, подавая ей бумаги.
   - Приезжали за трупом Зимина, а у меня - ничего, где его история болезни? - она постучала по бумагам пальцем с коротко остриженным ногтем (еще недавно была хирургом, привычка так стричь ногти сохранилась). - Я сказала, что после трех все будет готово. Так что вот-вот... - взглянула на электрочасы, висевшие над дверью.
   - Но вскрытия еще не было, - сказал Костюкович.
   - Я тут выдержала осаду. Почитайте, - начмед протянула ему листок.
   Это было заявление матери Зимина с категорическим требованием не производить вскрытия, а немедленно выдать ей тело сына.
   - Но мы же не имеем права без вскрытия, - сказал Костюкович. - Тем более, если умирает молодой человек.
   - Это я все знаю, - раздраженно произнесла начмед. - Но мать закатила такую истерику, стоял такой крик, отпаивали валерьянкой. Это длилось час. И я сдалась: сказала, что не буду возражать, решу, как только ознакомлюсь с историей болезни.
   - Нет, Варвара Андреевна, я возражаю, - сказал Костюкович.
   - Странно, - сказала она, зная, что обычно врачи не очень любят вскрытие, боясь, что не подтвердится их диагноз. - А что так, Марк Григорьевич?
   - Это тот случай, когда хотелось бы знать причину такой дикой гипертонии у молодого здоровенного парня.
   - Как хотите, - она недовольно пожала плечами, словно говоря: "У тебя что, других забот мало?"
   - Попросите доктора Каширгову, чтоб вскрывали сейчас, - сказал он. Родственников Зимина поставим перед фактом, скажете, что произошло недоразумение, забыли предупредить патологоанатомов и кто-то из них произвел обычную плановую аутопсию [вскрытие умершего]. В крайнем случае подставляйте меня, мол, виноват лечащий врач, не знавший о вашем разрешении выдать тело. Пусть набрасываются на меня: но не думаю, что для матери это уже будет существенно.
   - Что вы меня учите! Вы хотите аутопсию, чтоб было официально - будь по-вашему! Казалось бы, я должна требовать вскрытия, это мое право и обязанность, а получается вроде мы поменялись ролями, - недовольно произнесла начмед и позвонила в патологоанатомическое отделение. Трубку взяла заведующая - доктор Каширгова.
   - Сажи Алимовна, тут у нас возникла коллизия, - сказала начмед. - В субботу умер больной доктора Костюковича, молодой парень, спортсмен. Труп у вас. Нужно срочно вскрыть. Доктор Костюкович сейчас принесет вам историю болезни, расскажет, в чем дело... Хорошо... Нет, он уверен, что диагнозы совпадут.
   Закончив разговор, она обратилась к Костюковичу: - Идите, Марк Григорьевич, Сажи Алимовна ждет вас... И все-таки не возьму в толк, зачем вам эти сложности? В конце концов ответственность несу я, начмед, за то, что разрешила выдать тело без вскрытия. А вы мне не дали нарушить закон, хмыкнула она...
   Устало спускаясь вниз, Костюкович понял, что до обеда вряд ли вырвется отсюда домой...
   4
   Они сидели вдвоем в маленькой комнате, приспособленной под кабинет, где стены были увешаны вымпелами, а на стеллаже стояли сияющие нержавеющим металлом спортивные призы - кубки разной формы и достоинства: республиканские, союзные, международные; были среди них и очень престижные. Сюда, на второй этаж, через распахнутое окно с дорожек бассейна, где тренировались пловцы, доносились голоса и плеск воды.
   Старший тренер сборной Виктор Петрович Гущин, высокий, тяжелый, с мощно обвисающими плечами стоял у окна, бросал иногда туда рассеянный взгляд и разговаривал с врачом команды Олегом Константиновичем Туровским, сидевшим на узеньком диванчике.
   - Ты все уладил в больнице? - спросил Гущин.
   - Да. Мать написала заявление. Начмед долго упиралась, кочевряжилась, но мать с трудом умолила ее, - ответил Туровский.
   - Поминки нужно по высшему разряду. Понял? Тут жмотничать нельзя. Надо дать Алтунину сумму, составить список продуктов, пусть садится в машину и шурует. Скажи ему, чтоб водку брал красивую, на винте, а не в зеленых клизмах, минералки с запасом... - Он снова подошел к окну. На светлом фоне его могучие плечи казались еще шире от легкой, особого кроя, спортивной куртки. - Теперь вот что, Олег: матери надо помочь, единовременную сумму. Понял?
   - Само собой.
   - Как думаешь, сколько?
   - Полагаю, тысяч пятнадцать будет нормально.
   - Нет, надо дать штук двадцать-двадцать пять. От нас двоих. Понял?
   - Хорошо.
   - Д-а-а... Подвел он нас. Осенью Европа, потом игры "Дружбы" в Штатах... На него была вся надежда. Серебро, как минимум. А теперь я, как мудак, залезший во фраке в сауну. Я получил его хорошее, "чистое мясо" и пять лет доводил это "мясо" до кондиции. И на тебе - в самый пик...
   Туровский слушал. Его не удивляло, что Гущин говорил о себе, о своих проблемах, словно Зимин, померев, был повинен в них. Туровский знал, что старший тренер при всем размахе и широте всегда оставался человеком трезвого расчета, скрытным, крайне осторожным в проявлении эмоций. "Он и женщину свою ревнует наверное только во сне", - подумал Туровский, и как человек податливый, легковнушаемый еще раз позавидовал Гущину.
   - У команды нет теперь лидера, - дернув вниз "молнию" на куртке, Гущин большой пухлой ладонью погладил сильную безволосую грудь.
   - Надо готовить замену. Володю Покатило, - сказал Туровский.
   - Потянет ли он? Что он по сравнению с Зиминым!
   - А какой выход?
   - Он всегда второй, если не третий. Будапешт ему отменим. Нельзя, если начнем готовить на Европу. Понял?
   - Разумеется.
   - Что ж, составляй графики для Покатило, - после некоторого раздумья заключил Гущин. - И хорошо продумай схему.
   - Ты его предупреди, чтоб поменьше болтал. До поры в команде не должны знать, - сказал Туровский.
   - Все равно поймут, когда я займусь им вплотную... Ох, как нам нужна сейчас таможня!
   - Там пока глухо, - сказал Туровский. - Ягныш звонит, сейчас ничего не может.
   - Бабки просил?
   - Да.
   - Сколько?
   - Пять штук. Дадим?
   - Дадим. Отработает. Он человек нужный, съезди к нему: одно дело по телефону, другое, когда в глаза человека видишь... В общем, крутись, это и твои заботы... Пойду в бассейн, погоняю их, - он вытащил из кармана секундомер, глянул и, зажав в кулаке, вышел...
   5
   Костюкович не любил ходить на вскрытия, просто был обязан, если умирал его больной, поскольку должно быть неопровержимо установлено, совпадает ли его клинический диагноз с диагнозом патологоанатома. С несовпадения обычно начинается много неприятностей разной степени - все зависит от причин несовпадения: умер ли больной из-за халатности лечащего врача; ошибся ли он в диагнозе, потому что случай очень сложный, или врачу, вопреки его убеждению, диагноз был навязан профессорами-консультантами, консилиумом, короче - авторитетами, а иногда и давлением администрации.
   Особенно не любил Костюкович начало аутопсий, когда патологоанатом делал первый надрез. Если уже и приходилось идти на эту процедуру, то предпочитал, чтоб вскрывала Сажи Каширгова. Он знал ее манеру: прежде чем надеть перчатки, она зачем-то коротко дышала на пальцы, словно разогревала их, а пальцы эти вовсе не вязались, как он полагал, с ее профессией тонкие, изящные, ухоженные; исходило от них даже что-то чувственное, волновавшее его. Старше ее на год, он был немножко влюблен в эту высокую с ровной спиной тридцатипятилетнюю женщину, в ее имя, в ее длинные волосы. Она была темная шатенка, узколицая, а глаза серо-зеленые под черными бровями. Однажды, года полтора назад, теплым сентябрьским вечером в лесном загородном ресторане праздновали шестидесятипятилетие заведующего кафедрой патологической анатомии профессора Сивака. Костюкович попал на этот банкет, где была медицинская знать, случайно. Так полагал он, обыкновенный врач-ординатор, не понимая, почему Сивак пригласил его. После многословных тостов и быстро пустевших бутылок заиграла музыка. Костюкович танцевал с Сажи. Он видел близко ее лицо, белую полоску ровных зубов за чуть разомкнувшимися губами, и в какой-то момент, слегка надавив ладонью на ее талию, почувствовал, как спина Сажи прогнулась в его сторону, подалась к нему, он ощутил ее плоский живот. Длилось это какое-то мгновение, Сажи тут же отстранилась. "Я хочу пить, Марк, пойдемте к столу", - улыбнулась она, остановившись. "Что это было тогда? Знак, сигнал?" - думал он позже, вспоминая ее напрягшееся на какие-то секунды тело... На этом все и кончилось...
   Они вошли в прозекторскую.
   - Что за спешка, Марк? - спросила Каширгова.
   Он объяснил.
   - Зачем вы настаивали? - она пожала плечами. - А вы уверены в диагнозе?
   - Да вы и сами сейчас увидите...
   В огромном секционном зале с его специфическими запахами, на фоне холодного кафеля, массивных специальных столов из нержавейки, на которых вскрывают, фаянсовых раковин для мытья рук, длинных прорезиненных тяжелых передников, висевших на крюках, стройная фигура Сажи в белом халате выглядела лишенной притяжения, чужой.
   - Ну что ж, приступим, - она откинула простыню, прикрывавшую тело Зимина, взглянула, покачала головой: - Да, этот экземпляр действительно был создан природой лет на сто жизни.
   На локте левой руки Зимина белела небольшая наклейка из лейкопластыря, Костюкович заметил ее еще, когда Зимина везли из приемного покоя в палату. Он оторвал наклейку, она прикрывала чуть синеватый кружочек кожи, в центре которого был бугорок струпа размером со спичечную головку. Сковырнув его, Костюкович увидел крохотную, как укол шила, воронку. "Похоже на свищ", - подумал он, глядя на побелевшую мертвую шелушившуюся эпидерму вокруг вороночки...
   Он смотрел как она работает - несуетливо, точно, никаких лишних движений скальпеля...
   - Полюбуйтесь! - наконец сказала Каширгова. - Я даже у стариков редко встречала такое, это же сухофрукты! - и она показала ему почки, сморщенные, как высохшие груши. - А что же внутри них?! - она скользнула скальпелем, и ему показалось, будто кто-то наступил на битое стекло, это под лезвием похрустывали ломкие сосуды. Из чего же они, а? - покачивала Каширгова головой. - Из застывшего цемента?.. Вот откуда она, эта гипертония... - Вывалив мозг, Каширгова сказала: "Видите, вот, вот и вот: наши диагнозы вроде совпадают. Но для полного вашего спокойствия я позвоню вам после гистологии. Да и мне самой интересно, как это будет выглядеть под микроскопом..."
   Подремывая в трамвае, везшем его домой, Костюкович еще ощущал резкие запахи прозекторской. Он знал, что там будет дальше: санитар кое-как зашьет искромсанное Каширговой тело Зимина, в лабораторию отнесут лотки с кусочками тканей, а их по два-три из органа; после специальной обработки они превратятся в блоки-кубики в парафиновой оболочке; с этих блоков возьмут затем тончайшие срезы, нанесут на стекла, окрасят. И - все для некропсии [микроскопическое исследование тканей или органов умершего] готово. Каширгова посмотрит каждое стекло под микроскопом, чтобы поставить окончательный диагноз, заполнит бланк гистологического исследования, вклеит его в протокол вскрытия и вместе с остатками блоков и стеклами отправит в свой архив. В протоколе, на блоках и на стеклах будет проставлен единый номер, зарегистрированный в специальном журнале, а напротив номера в журнале будет значиться: "Зимин Юрий Павлович".
   6
   Стасик заехал за Михальченко к десяти утра. Он все еще носил маскировочную куртку и такие же брюки с коричнево-зеленым накрапом.
   - Тебе не надоела армейская роба? - как-то спросил Михальченко.
   - Удобно: не маркая и много карманов...
   Объезд гаражных кооперативов они начали по списку, переданному Левиным, но внесли в него свой порядок, дабы не гонять челноком из одного конца города в другой, а чтоб гаражи попадались вроде по пути. Михальченко уже знал, что украденная краска расфасована в десятилитровые прямоугольные запаянные банки из белой жести с красивой этикеткой. Это Левин выяснил у Чекирды.
   В некоторых кооперативах у Михальченко оказались знакомые автовладельцы из бывших сотрудников милиции, уволившихся в разное время, кто по возрасту, кто по другим причинам. Это позволяло задавать нацеленные вопросы. Будучи человеком общительным, Михальченко и с незнакомыми автовладельцами, возившимися у своих машин, обменивался шутками, двумя-тремя пустыми фразами, успевая цепким и быстрым взглядом ощупать полки открытых боксов. Ни у кого не мог вызвать подозрения этот молодой здоровенный веселый мужик: мало ли к кому и по какому делу он пришел сюда, где две-три сотни гаражей...
   Часам к трем дня Михальченко покинул последний кооператив. Ничего...
   А в это время Левин заканчивал разговор с Чекирдой у себя в кабинете.
   - Вернемся к началу, Артур Сергеевич. Груз вам вывозят машиной. Чья машина?
   - По договору мы арендуем "Камаз" у автопредприятия номер 12149. Шофер один и тот же.
   - Фамилию его знаете?
   - Лукашин Антон Данилович.
   - Он знает заранее о прибытии вашего груза?
   - Нет. С вечера мы заказываем машину, а на следующий день утром Лукашин едет на склад.
   - Сколько человек знает, что это груз вашей фирмы? И кто именно?
   - Лукашин, конечно, завскладом - как приемщик. И еще мой зам.
   - А кто ваш зам?
   - Человек абсолютно надежный. Мы знаем друг друга много лет, еще со школьной скамьи. К тому же он муж моей сестры.
   - Вы предъявили претензии завскладом?