Страница:
И Ипат протянул ко мне руку, собираясь утолить свое любопытство, невзирая на мои протесты. Это был отчаянно рискованный ход – провоцировать меня взяться за посох. Ведь если я действительно Мангуст и мои нервы сорвутся, мой удар будет молниеносным. И проломит противнику голову еще до того, как тот отдернет руку и выхватит свое оружие…
Но я помнил, что дал себе зарок не поддаваться на Ипатовы подначки. Вместо активного сопротивления я решил заорать во всю глотку: «Помогите, люди добрые, он хочет меня задушить!» Постыдная реакция для Мангуста, но вполне естественная для Капуцина. Возникнет скандал, Кали свистнет дружинникам, и те тактично напомнят распоясавшемуся рыцарю, что он не на Казантипе и должен вести себя в рамках приличий…
Однако едва я набрал в грудь воздуха и открыл рот, как Ипат неожиданно пошел на попятную. Он опустил тянущуюся к моему лицу длань на стол, после чего вмиг подобрел и изрек:
– Хм, хотя, пожалуй, ты прав: к чему нам насилие, даже такое безобидное? Хорошо, готов признать: мы неправильно начали наш разговор. Каюсь, я был не прав и вел себя слишком грубо. Давай начнем общение заново. Ты уповал на помощь добросердечной души, готовой за тебя заступиться? Я и есть такая душа, просто ты не сразу это понял. Слыхал, поди, о том, что у нас в Цитадели полным-полно глазных имплантов? Таких, ради которых многие сталкеры без раздумий продали бы Международному Банку Органов сразу оба своих глаза. Хочешь заполучить себе такой модный гаджет, Капуцин? Ведь хочешь, не отнекивайся. И ты получишь его от нас в подарок, клянусь перед лицом всех здесь присутствующих. Но сначала позволь взглянуть, насколько сильно повреждена у тебя глазница. Нужно оценить характер помощи, которую готов безвозмездно оказать тебе Орден. Ведь он, как известно, не только судит преступников, но и заступается за несчастных калек вроде тебя.
Последние его слова прозвучали нарочито громко, и их уже слышал каждый, кто находился в баре. Проклятье! Как ни старался я не клюнуть на рыцарскую уловку, этот прохвост меня переиграл и загнал в угол, из которого не так-то легко вырваться.
Узловик не лгал. Иногда на Командора и впрямь находила блажь, и он, уподобившись Мерлину, помогал покалеченным в пустошах, лояльным к Ордену бродягам. Обычно это происходило после какого-нибудь громкого и скандального судилища, что часто учиняли рыцари над своими врагами. Дабы сгладить последствия и отмыться от очередной грязи, Командор и его приоры дружно ударялись в благотворительность. Конечно, это не могло отбелить начисто их одиозную репутацию. Но прошедшие у них лечение сталкеры были премного благодарны судьям Зоны и разносили молву об их благородных поступках. Чем в итоге лили воду на орденскую мельницу, не позволяя другой молве – дурной и враждебной – выставлять Орден скопищем озверелых палачей и подонков.
Ипат рассчитал все правильно. Капуцину и впрямь было бы грехом не воспользоваться редчайшим шансом на халявное лечение. Вся Обочина знала, что Капуцин – не гордец и, несмотря на свои бзики, является прагматичным человеком. Отсутствующий глаз – это не оторванный палец, без которого сталкер вполне может обойтись. Без глаза в Пятизонье тяжко, особенно если ты вдобавок хромоног и не выглядишь воинственным.
Привлеченные нашей беседой сталкеры обернулись и уставились на меня. Всем стало любопытно, как я отреагирую на милосердное предложение Ордена. И даже во взоре суровой Кали появилось нечто похожее на подбадривание: дескать, чего не мычишь и не телишься? Давай соглашайся, кретин, пока предлагают! Ну а откинешь копыта на операционном столе, так под наркозом же! Все веселее, чем подыхать в муках посреди пустоши…
Да, сегодня Капуцину и впрямь невероятно повезло бы. Но я, к сожалению (или все же к счастью?), был не Капуцин. И не собирался ни при каких условиях срывать повязку с глазницы, в которой торчал алмаз весом в пятьсот с лишним карат. Ипат, разумеется, мог истолковать мою строптивость как угодно. Но я не сомневался, что сделанные узловиком выводы будут правильными, и мой отказ отрыгнется мне очень и очень скоро.
Одно утешало: нынешняя моя стычка с Орденом обойдется без кровопролития. Дурак за нашим столом сидел всего один – Капуцин, – и тот был фальшивый. А Алмазный Мангуст и Ипат в открытую драку друг с другом не полезут – не здесь и не сейчас. Это было совершенно очевидно.
– Капуцин премного благодарит тебя за милосердие, божий странник, – молвил я, придав лицу смиренное и дружелюбное выражение. – Однако Господь лишил меня глаза не со зла, а в расплату за былые грехи. И потому негоже гневить Всевышнего, противясь Его воле и пытаясь вернуть себе то, что было отнято в назидание на будущее. Извини, божий странник, но согласиться на твое предложение Капуцин не может. Поэтому ступай себе с миром, и да запомнит Бог и все присутствующие здесь твою доброту и бескорыстие.
Кали скривила презрительную гримасу, сплюнула в раковину и вернулась к протирке стаканов. Кто-то из сталкеров прыснул, кто-то покрутил пальцем у виска, кто-то пробормотал ругательство, лаконично характеризующее сделанный мной выбор. А получивший отказ Ипат расплылся в довольной, многозначительной улыбке и, понизив голос почти до шепота, произнес:
– Что ж, признаюсь: этот твой ответ обрадовал меня гораздо сильнее, чем какой-либо другой из вероятных. Рад, что все в итоге прояснилось. По крайней мере для меня. Давненько мне не выпадал такой удачный день. А если быть точным, то с августа, когда в Сосновом Бору меня едва не растерзал дракон. Всех братьев из моего отряда прикончил, а мной побрезговал, представляешь? И тогда я понял: это знамение! Знак свыше от Господа, коего ты, лицемер, на самом деле ни в грош не ставишь! Бог сохранил мне жизнь с одной-единственной целью: чтобы я исполнил данную однажды Командору клятву. Какую именно, тебе объяснять не нужно – по роже вижу, что понимаешь. И – хвала Небесам! – этот день наконец-то настал! Теперь тебе от меня не скрыться! Прошли те времена, когда ты раз за разом оставлял нас в дураках. Прошли и больше не вернутся. Ну а пока наслаждайся остатком своей жалкой жизни. Такой же дешевой и кислой, как та моча, какую ты тут хлебаешь.
И, осушив залпом свою кружку, демонстративно грохнул ею по столу. После чего поднялся со скамьи и, не оборачиваясь, зашагал к выходу.
Не выходя из образа Капуцина, я перекрестил спину удаляющегося узловика и, не обращая внимания на любопытные взгляды сталкеров, неторопливо завершил трапезу. Я не выказывал беспокойства, но на душе у меня скребли кошки. Такие свирепые, что их когти, того и гляди, норовили пропороть изнутри мою шкуру и вырваться наружу.
Да, не вовремя нелегкая опять столкнула нас с Ипатом. Черта с два он отправится теперь в Академгородок. Наверняка через час, а то и меньше, сооружаемая узловиками западня на Мангуста будет готова. А мне, вместо того чтобы поспешно уносить ноги, нужно еще обязательно навестить капитана Коваленко. И не забыть купить ему водки. Впрочем, я и сам не отказался бы сейчас выпить. Для успокоения нервов. И выпью – кто мне запретит? Другим-то способом, чую, улучшить в ближайшее время себе настроение вряд ли удастся…
Глава 3
Но я помнил, что дал себе зарок не поддаваться на Ипатовы подначки. Вместо активного сопротивления я решил заорать во всю глотку: «Помогите, люди добрые, он хочет меня задушить!» Постыдная реакция для Мангуста, но вполне естественная для Капуцина. Возникнет скандал, Кали свистнет дружинникам, и те тактично напомнят распоясавшемуся рыцарю, что он не на Казантипе и должен вести себя в рамках приличий…
Однако едва я набрал в грудь воздуха и открыл рот, как Ипат неожиданно пошел на попятную. Он опустил тянущуюся к моему лицу длань на стол, после чего вмиг подобрел и изрек:
– Хм, хотя, пожалуй, ты прав: к чему нам насилие, даже такое безобидное? Хорошо, готов признать: мы неправильно начали наш разговор. Каюсь, я был не прав и вел себя слишком грубо. Давай начнем общение заново. Ты уповал на помощь добросердечной души, готовой за тебя заступиться? Я и есть такая душа, просто ты не сразу это понял. Слыхал, поди, о том, что у нас в Цитадели полным-полно глазных имплантов? Таких, ради которых многие сталкеры без раздумий продали бы Международному Банку Органов сразу оба своих глаза. Хочешь заполучить себе такой модный гаджет, Капуцин? Ведь хочешь, не отнекивайся. И ты получишь его от нас в подарок, клянусь перед лицом всех здесь присутствующих. Но сначала позволь взглянуть, насколько сильно повреждена у тебя глазница. Нужно оценить характер помощи, которую готов безвозмездно оказать тебе Орден. Ведь он, как известно, не только судит преступников, но и заступается за несчастных калек вроде тебя.
Последние его слова прозвучали нарочито громко, и их уже слышал каждый, кто находился в баре. Проклятье! Как ни старался я не клюнуть на рыцарскую уловку, этот прохвост меня переиграл и загнал в угол, из которого не так-то легко вырваться.
Узловик не лгал. Иногда на Командора и впрямь находила блажь, и он, уподобившись Мерлину, помогал покалеченным в пустошах, лояльным к Ордену бродягам. Обычно это происходило после какого-нибудь громкого и скандального судилища, что часто учиняли рыцари над своими врагами. Дабы сгладить последствия и отмыться от очередной грязи, Командор и его приоры дружно ударялись в благотворительность. Конечно, это не могло отбелить начисто их одиозную репутацию. Но прошедшие у них лечение сталкеры были премного благодарны судьям Зоны и разносили молву об их благородных поступках. Чем в итоге лили воду на орденскую мельницу, не позволяя другой молве – дурной и враждебной – выставлять Орден скопищем озверелых палачей и подонков.
Ипат рассчитал все правильно. Капуцину и впрямь было бы грехом не воспользоваться редчайшим шансом на халявное лечение. Вся Обочина знала, что Капуцин – не гордец и, несмотря на свои бзики, является прагматичным человеком. Отсутствующий глаз – это не оторванный палец, без которого сталкер вполне может обойтись. Без глаза в Пятизонье тяжко, особенно если ты вдобавок хромоног и не выглядишь воинственным.
Привлеченные нашей беседой сталкеры обернулись и уставились на меня. Всем стало любопытно, как я отреагирую на милосердное предложение Ордена. И даже во взоре суровой Кали появилось нечто похожее на подбадривание: дескать, чего не мычишь и не телишься? Давай соглашайся, кретин, пока предлагают! Ну а откинешь копыта на операционном столе, так под наркозом же! Все веселее, чем подыхать в муках посреди пустоши…
Да, сегодня Капуцину и впрямь невероятно повезло бы. Но я, к сожалению (или все же к счастью?), был не Капуцин. И не собирался ни при каких условиях срывать повязку с глазницы, в которой торчал алмаз весом в пятьсот с лишним карат. Ипат, разумеется, мог истолковать мою строптивость как угодно. Но я не сомневался, что сделанные узловиком выводы будут правильными, и мой отказ отрыгнется мне очень и очень скоро.
Одно утешало: нынешняя моя стычка с Орденом обойдется без кровопролития. Дурак за нашим столом сидел всего один – Капуцин, – и тот был фальшивый. А Алмазный Мангуст и Ипат в открытую драку друг с другом не полезут – не здесь и не сейчас. Это было совершенно очевидно.
– Капуцин премного благодарит тебя за милосердие, божий странник, – молвил я, придав лицу смиренное и дружелюбное выражение. – Однако Господь лишил меня глаза не со зла, а в расплату за былые грехи. И потому негоже гневить Всевышнего, противясь Его воле и пытаясь вернуть себе то, что было отнято в назидание на будущее. Извини, божий странник, но согласиться на твое предложение Капуцин не может. Поэтому ступай себе с миром, и да запомнит Бог и все присутствующие здесь твою доброту и бескорыстие.
Кали скривила презрительную гримасу, сплюнула в раковину и вернулась к протирке стаканов. Кто-то из сталкеров прыснул, кто-то покрутил пальцем у виска, кто-то пробормотал ругательство, лаконично характеризующее сделанный мной выбор. А получивший отказ Ипат расплылся в довольной, многозначительной улыбке и, понизив голос почти до шепота, произнес:
– Что ж, признаюсь: этот твой ответ обрадовал меня гораздо сильнее, чем какой-либо другой из вероятных. Рад, что все в итоге прояснилось. По крайней мере для меня. Давненько мне не выпадал такой удачный день. А если быть точным, то с августа, когда в Сосновом Бору меня едва не растерзал дракон. Всех братьев из моего отряда прикончил, а мной побрезговал, представляешь? И тогда я понял: это знамение! Знак свыше от Господа, коего ты, лицемер, на самом деле ни в грош не ставишь! Бог сохранил мне жизнь с одной-единственной целью: чтобы я исполнил данную однажды Командору клятву. Какую именно, тебе объяснять не нужно – по роже вижу, что понимаешь. И – хвала Небесам! – этот день наконец-то настал! Теперь тебе от меня не скрыться! Прошли те времена, когда ты раз за разом оставлял нас в дураках. Прошли и больше не вернутся. Ну а пока наслаждайся остатком своей жалкой жизни. Такой же дешевой и кислой, как та моча, какую ты тут хлебаешь.
И, осушив залпом свою кружку, демонстративно грохнул ею по столу. После чего поднялся со скамьи и, не оборачиваясь, зашагал к выходу.
Не выходя из образа Капуцина, я перекрестил спину удаляющегося узловика и, не обращая внимания на любопытные взгляды сталкеров, неторопливо завершил трапезу. Я не выказывал беспокойства, но на душе у меня скребли кошки. Такие свирепые, что их когти, того и гляди, норовили пропороть изнутри мою шкуру и вырваться наружу.
Да, не вовремя нелегкая опять столкнула нас с Ипатом. Черта с два он отправится теперь в Академгородок. Наверняка через час, а то и меньше, сооружаемая узловиками западня на Мангуста будет готова. А мне, вместо того чтобы поспешно уносить ноги, нужно еще обязательно навестить капитана Коваленко. И не забыть купить ему водки. Впрочем, я и сам не отказался бы сейчас выпить. Для успокоения нервов. И выпью – кто мне запретит? Другим-то способом, чую, улучшить в ближайшее время себе настроение вряд ли удастся…
Глава 3
Гостиница «Бульба-Хилтон» получила свое название не в честь легендарного гоголевского героя Тараса Бульбы, а по причине куда более прозаической. Секрет прост: давным-давно, во времена еще первой чернобыльской катастрофы, в огромном бункере, где ныне располагался наш «полузвездочный» отель, находилось многоярусное овощехранилище.
Никаких овощей здесь не хранилось вот уже почти семь десятилетий. Но ступив в ворота уходящего глубоко под землю сооружения, можно было якобы и по сию пору унюхать едва уловимый запах гнилой картошки. Выросшей, надо полагать, еще в Советском Союзе, чью суровую ностальгическую ауру излучали бетонные стены хранилища.
Кому как, но я, если честно, никакого картофельного запаха тут не ощущал. Ни сегодня, ни когда-либо еще. Наверное, подобный миф выдумали какие-нибудь здешние фантазеры, желавшие придать этому далеко не романтичному месту хотя бы толику легендарного шарма. Впрочем, кое-какие ароматы из глубин бункера все же долетали. Но это была банальная сырость, от которой не спасала даже оборудованная в гостинице современная система вентиляции.
Однако редкий постоялец отеля жаловался его администратору – немому карлику по прозвищу Топотун – на сырость и прочие местные неудобства. Для измотанных походами по Пятизонью сталкеров нары «Бульба-Хилтон» казались прямо-таки королевскими полатями. А атмосфера в охраняемой рыночными дружинниками гостинице – мирной и вполне уютной.
Сюда – в полутемные комнаты и казармы, – сталкеры приходили лишь затем, чтобы принять ванну и всласть отоспаться. И поэтому, несмотря на неизменно большое число постояльцев, в отеле всегда царила относительная тишина. А в ней, словно напоминание об оставшихся снаружи опасностях, то и дело раздавался гулкий набат шагов. Это Топотун неустанно обходил свои подземные владенья, надзирая за соблюдением гостиничного режима. А также напоминая готовящимся к выписке клиентам, чтобы перед убытием те провели у себя в номере тщательную уборку. А кто с таким условием не согласен, тому вход в «Бульба-Хилтон», начиная с этой минуты, настрого воспрещен. Ничего не поделаешь: горничных у Топотуна нет, а содержать роботов-уборщиков слишком опасно. Того и гляди, подхватят какой-нибудь нановирус и, превратившись в биомехов, передушат постояльцев во сне…
Сидящий за стойкой – под стать карлику, такой же низенькой – Топотун приветствовал меня – старого знакомого, – радушнее вечно озлобленной Кали. Не знаю, с чего он решил, будто я понимаю язык немых. Но прежде чем позволить мне задать вопрос, коротыш целую минуту, улыбаясь, рассказывал мне что-то посредством энергичной мимики и жестикуляции.
– Да ну? Кто бы мог подумать! Вот уж не говори, добрый человек, – покачав головой, с наигранным пониманием ответил я. После чего перешел к делу: – А как поживает божий странник Матвей из Гдени? Он еще тут? Никуда срочным приказом не отправлен?
Карлик щелкнул себя пальцем по кадыку, а затем притворно закатил глаза и приложил сложенные вместе ладони к щеке. Здесь уже все было предельно ясно без перевода: Коваленко, как всегда, упился до бесчувствия и теперь отсыпается. В завершении своей пантомимы Топотун состроил донельзя кислую мину и помотал головой: дескать, навещать сейчас капитана решительно не советую.
– Все в порядке, добрый человек. Матвей ждет Капуцина. И свое лекарство, – заметил я, показав торчащее из кармана хламиды бутылочное горлышко. В ответ на это администратор лишь развел руками и протяжно вздохнул. Коваленко считался у него одним из лучших клиентов, поскольку всегда вовремя вносил плату за свой забронированный номер. И потому Топотун не мог не пустить к капитану гостя, а тем паче гостя, принесшего водку…
Комната Матвея находилась на первом – самом привилегированном и наименее сыром, – ярусе «Бульба-Хилтон». Пройдя в конец главного коридора, я остановился у крайней справа двери и уже занес конец посоха над сенсором мнемозвонка (касаться его пальцем мне – убийце электронной техники, – как вы понимаете, было категорически противопоказано), но вовремя вспомнил о содержащейся в капитанской записке просьбе. Не о покупке спиртного, а о первой. Ну, той самой!..
Вы ее тоже вряд ли успели забыть. «Будь другом, не пользуйся звонком, лучше стучи» – припоминаете? Или стоит уточнить, в чем заключался смысл этого наказа? Ага, вижу, многие из вас понимающе кивают. Знакомая ситуация, верно? Мнемозвонок – отличное изобретение, бесспорно. Когда настроенный на ваши мозговые импланты телепатический сигнал мнемозвонка достигает их, его слышите лишь вы и больше никто. Удобно? О да! Кроме одной ситуации. Если ваша голова раскалывается с похмелья, удобство это кажется не таким уж прогрессивным, а натуральным пережитком Средневековья, особо изощренной инквизиторской пыткой.
Я, конечно, был бы рад избавить Матвея от мучений, однако открывать дверь на стук он упорно отказывался. Опасаясь перебудить соседей и нарваться на ссору, я обреченно вздохнул и, скрепя сердце, воспользовался достижением научно-технического прогресса. В этом случае мне также грозил скандал, но его зачин будет не на моей совести. Коваленко сам виноват в том, что не проснулся от стука. Однако не стану же я топтаться под дверью как бедный родственник, да еще с непочатой бутылкой в кармане?
Как и любой другой пыточный инструмент, мнемозвонок подействовал на капитана жестоко, но безотказно. Его соседям повезло, что во сне у него пересохло горло. При пробуждении оно запершило и тем самым вынудило Коваленко браниться вполголоса, без ожидаемого мной крика и шума. Когда же хозяин, впустив меня в номер, промочил наконец глотку водой из фляжки, почти вся злость в нем перегорела. А ее последние тлеющие угольки погасли сразу, как только я вынул из кармана и выставил на стол «Хортицу».
– Аллилуйя! – воздев руки, расплылся в улыбке Матвей, и его вставные железные зубы заблестели в свете тусклой лампочки не хуже моих алмазов. – Так уж и быть, ты прощен! Но выкинешь такое еще раз, пеняй на себя!.. Ладно, запри дверь и можешь говорить со мной нормальным языком, без всей этой маскировочной словесной белиберды.
Я обвел глазами обшарпанные и растрескавшиеся стены капитанского «люкса» и скептически поморщился. Их безопасность никогда не внушала мне доверия. Даже тщательно проверь Коваленко намедни свой номер и не найди шпионских «жучков», они могли «наползти» сюда, пока хозяин пребывал в отключке.
– Не дрейфь! – подбодрил меня Матвей, перехватив мой настороженный взгляд. – Здесь все чисто, как в кабинете генерального прокурора. Уверен на сто один процент, чтоб мне больше век к бутылке не прикладываться.
Клятва Коваленко священными для него вещами меня заметно утешила. Значит, он действительно не сомневался в «стерильности» своего обиталища и эффективности способа, которым она достигалась. Что ж, отрадно слышать. Одно беспокоит: рассчитывали или нет создатели этой системы безопасности на то, что ей придется работать в экстремальных условиях? А конкретно: при высокой концентрации в воздухе алкогольных паров? Которые даже при наличии в «Бульба-Хилтон» вентиляции практически не выветривались из комнаты Матвея.
Обычный человек на месте Коваленко при таких темпах пьянства еще два-три года назад склеил бы ласты от цирроза или иного летального недуга. Однако в теле Матвея было столько «жженых» имплантов, что они контролировали его организм не хуже моего алмазного паразита. В том числе промывали Матвею кровь и чистили печень. Контроль этот, естественно, не мог продолжаться вечно. Вдали от Пятизонья вся работающая на аномальной подпитке телесная «начинка» давно вышла бы из строя. И здесь она наверняка рано или поздно выработает свой ресурс – такое уже не раз случалось со многими подобными капитану сталкерами. Но пока имплантированная в него система искусственного жизнеобеспечения функционировала без сбоев, и Матвей радовался каждому прожитому дню как празднику.
Ну а какой праздник без выпивки?..
– Ладно, лейтенант, вздрогнем! – дал отмашку хозяин после того, как поднес мне полстакана «Хортицы» и плеснул себе в другой стакан столько же. Матвей обращался ко мне «лейтенант» лишь по армейской привычке, поскольку сам до сих пор состоял на военной службе. Обращался, но не требовал от меня – формального дезертира, – ответного соблюдения субординации. Поэтому я называл Коваленко по-дружески: просто капитаном, не добавляя обязательного при обращении к старшему по званию «господин». На что он никогда не обижался, ибо, похоже, вообще не имел такой привычки – затаивать обиду на кого бы то ни было.
Вздрогнули. По-простецки, молча, без приличествующих случаю тостов. Капитану с тяжкого бодуна было не до церемонностей, а я скромно промолчал. Да и к чему они нам, эти тосты? Сегодня мы с Матвеем не столько отмечали встречу, сколько лечились: он – от похмелья, а я приподнимал испорченное мне Ипатом настроение. А где это видано, чтобы прием лекарства вовнутрь сопровождался здравицами и звоном стаканов?
Пока первая водочная порция растекалась у меня по венам, я поведал Коваленко без утайки о двух своих животрепещущих проблемах. Сначала о той, из-за которой я сюда пожаловал, а затем о второй, что вдруг нарисовалась передо мной в «Пикнике» полчаса назад. Найденные у Дикого Сварщика очки Мерлина живо заинтересовали капитана. Взяв их у меня, он уселся на нары и, привалившись спиной к стене, стал дотошно рассматривать на свет нашу единственную и потому бесценную улику.
– Насчет Ипата я тебя в письме предупредил. Очень надеялся, что ты поймешь, о ком идет речь, – сказал Матвей, не отрываясь от изучения стекол очков, покрытых мелкой сеткой нарезных узоров. – Ипат по рынку со вчерашнего утра шастает, о Капуцине выспрашивает. Наверняка до него дошли слухи, что Мангуста засекли в Академгородке, но узловик на твою провокацию не поддался. Видать, неплохо этот сучий потрох изучил твои повадки, раз сумел так близко к тебе подобраться.
– Что есть, то есть, – не стал я отрицать, ощущая долгожданный прилив «лекарства» к голове. – Таких ловкачей – один на тысячу. Самое забавное, что мне уже четырежды выпадала отличная возможность прикончить Ипата. Но всякий раз возникала какая-нибудь помеха, которая не позволяла это сделать. Как, например, сегодня, когда он сидел от меня на расстоянии вытянутой руки. А я, вместо того чтобы свернуть ему шею, был вынужден корчить из себя придурка! А теперь вот гадай, как отсюда удрать, да так, чтобы не рассекретить Капуцина.
– Выбраться с Обочины я тебе помогу, – пообещал капитан. – Послезавтра меня попутно заберет отсюда наша дозорная группа, и мы двинем дальше, на Гдень. Пройдешь с нами столько, сколько потребуется, чтобы отвязаться от Ипата. Разве что тебе не по пути будет, ну тут уж извини…
– Огромное спасибо, капитан, однако не думаю, что…
– А, ладно, не благодари, – вяло отмахнулся идущий на поправку и потому исполненный благодушия Коваленко. – Свои люди, как-нибудь сочтемся. Давай-ка лучше, лейтенант, примем на грудь еще по сто. Аккурат в честь утряски одной из твоих насущных проблем… Вот черт!
Внезапно он, доселе позевывающий и полусонный, встрепенулся, рывком поднялся с нар и поднес рассматриваемые очки к свисающей с потолка лампочке.
– Вот черт! – повторил Матвей спустя полминуты, в течение которых он вертел улику так и эдак, глядя на нее под разными углами при усиленном освещении. Я молчал, выжидая, пока хозяин сам раскроет мне всполошившую его причину.
– А вот вторую твою проблему, лейтенант, мы, похоже, так легко не устраним, – молвил посуровевший командир Гденьского блокпоста, опускаясь на стул. Но, прежде чем снова заговорить, отложил очки в сторону и повторно разлил по стаканам водку. – Вспомнил я, где еще попадались такие странные узоры на стеклах. Слыхал небось про уникальное местное чудо-юдо по кличке Троян?
– Не только слыхал, но однажды даже с ним сталкивался, – ответил я. – Это ведь он, по всем приметам, сбил меня в пятьдесят первом над Курчатником. Я и понять не успел, с кем воюю, как бабах! – и мне капец.
– Ну да, вспомнил: ты ж мне о том сражении еще в первую нашу встречу рассказывал. Совсем, блин, днище у котелка прохудилось под старость лет! И ведь не запаяешь – для таких дыр у природы заплаток не предусмотрено… – В качестве символического самонаказания капитан легонько постучал себя ладонью по лбу. – Но вернемся, значит, к нашим «троянам»… Дрянь эта, как ты знаешь, есть колония объединенных общим разумом нанороботов; самая продвинутая во всех отношениях агломерация скоргов. Причем официально Троян давно не миф. Это я тебе со всей ответственностью заявляю, чтоб мне век больше к бутылке не прикладываться! Лично читал служебные бюллетени, где описаны двадцать два реальных, похожих на твой, случая столкновения с Трояном. Счет этих встреч, как легко догадаться, был на тот момент двадцать два – ноль не в нашу пользу. В общем, носится эта тварь по Пятизонью и по сей день. С какой целью, одной ей ведомо. Но все, кто встанет у нее на пути, гибнут. В том числе, что характерно, и технос. А теперь касательно царапин на стекле… Нет, сначала я, пожалуй, выпью. Ты поддерживаешь? Отлично! Раз так, тогда бери стакан…
Вздрогнули повторно. На тарелке перед нами лежала оставшаяся со вчерашней гулянки снедь, вроде того заскорузлого бутерброда, который я сгрыз в баре. Коваленко закусывать после второй не стал. Но я, как менее выносливый в этом виде спорта человек, потянулся за допингом – ломтиком копченой колбасы.
– В армейской инструкции такого не было, но если верить тому, что я слышал, – продолжил хозяин, гостеприимно подвинув ко мне тарелку, – аналогичные узоры оставались на зрительных сенсорах тех биомехов, с которыми дрался Троян. И которых он, по известной лишь ему причине, повредил, но до конца не уничтожил. Причем заметь – узоры он оставлял исключительно на линзах. Обычные стекла таких отметин не получали.
– Наверняка эти непонятные автографы Трояна обнаружил Механик, – догадался я, жуя скромное капитанское угощение. – Простым сталкерам и в голову не пришло бы всматриваться в «глаза» убитых – а вернее, добитых ими за Трояном – тварей. Лишь председатель вашего клуба мог додуматься до подобного исследования.
– В точку, лейтенант! – подтвердил Коваленко. – Именно Механик нам об этих знаках однажды упомянул. Тогда я не придал его рассказу особого значения – подумаешь, какие-то дурацкие фигурные царапины на линзах! И вспомнил о них только сегодня – когда ты мне эти очки показал. Суммируя известные нам факты, можно сделать неутешительный вывод: Троян напрямую причастен к исчезновению Мерлина. И велика вероятность, что твоего покровителя и моего хорошего друга больше нет в живых. Скорблю вместе с тобой, лейтенант. Э-хе-хе, какого, однако, замечательного человечища лишился мир!..
И «Хортица» вновь забулькала в стаканы.
– Ты сказал, что Троян не убивал биомехов, которых он клеймил «глазной» меткой, – угрюмо проговорил я, понурив голову. – И может статься, это его правило распространяется на людей. Почему нет? Возьми и поставь себя на место Трояна…
– Не-а. При всем желании не могу, – мотнув головой, перебил меня начавший хмелеть Матвей. – Он не пьет, а я не распадаюсь на наночастицы, и этим все сказано. Нам с Трояном друг друга не понять. Как там изрек классик? Запад есть запад, восток есть восток, и ни хрена им вместе каши не сварить… Извини, что-то я малость расклеился. Кажись, вчерашние дрожжи во мне еще не перебродили.
– Я хотел сказать, что, допустим, напавший на Мерлина Троян изначально не планировал его убивать, – продолжал я, пропустив пьяные разглагольствования собеседника мимо ушей. У меня в голове тоже шумела водка. Но то ли отсутствие в моей крови «вчерашних дрожжей», то ли давящий на психику груз проблем мешали мне нормально опьянеть. – Итак, Троян атакует группу Пожарского. Скорг – машина, и подчиняется внесенным в его программу установкам. И в одной из них прописано примерно следующее: поставить «автограф» на зрительных сенсорах дезактивированного противника. Знакомы Трояну старинные очки с настоящими линзами? Наверняка нет. Ими сегодня во всем мире пользуются лишь единицы. А в Зоне такие, пожалуй, только Мерлин носил. Вот программа скорга и принимает их по ошибке за зрительные сенсоры, подобные тем, какие установлены у биомехов. Троян, не задумываясь, автоматически клеймит очки Семена, а потом…
Я осекся. Действительно, а что потом? Можно сутки напролет фантазировать по поводу того, что стало с Пожарским, но так и не докопаться до истины. Я был склонен согласиться с Коваленко: в данный момент Мерлин и впрямь скорее мертв, чем жив. Похищал ли Троян прежде сталкеров живьем? Убивал – да, и не раз, но если кого похищал, обратно никто из них уже не вернулся. В общем, с чего начали, к тому же в конце концов и пришли. Разве что раскрыли, кто приложил свою искусственную руку к убийству легендарного исследователя Зоны.
– По мне, мысль вполне здравая, – оценил мою гипотезу капитан, глубокомысленно созерцая налитую в стакан водку. – И если бы мой еще при жизни заспиртованный мозг мог расшифровать каракули Трояна, глядишь, ты бы мне за это в награду вторую бутылку купил. Но увы и ах, лейтенант: дешифровщик из меня, как из Дьякона – мать Тереза. Я в этой идеограмме смыслю не больше тебя. Хотя раз уж зашла речь о том, кому идти на поклон к Кали за добавкой, имей в виду: мне она больше в долг не даст. Я свой лимит почти на месяц вперед исчерпал, а ведь мне здесь еще двое суток, как проклятому, торчать.
– Я схожу, – ответил я, похлопав себя по карману с деньгами. – И не за одной. Сколько скажешь, столько и принесу. Но в благодарность за это ты как можно скорее устроишь мне встречу с Механиком. Договорились?
– Вот опять он за старое! – стукнув кулаком по столу, огорченно буркнул Матвей и посмотрел на меня исподлобья. – Знал бы ты, как меня обижает этот твой неуместный прагматизм! Ты – мне, я – тебе… Будто на рынке торгуешься, а не с товарищем за одним столом выпиваешь, честное слово! Неужели нельзя просто сказать: мол, капитан, так и так, помоги – позарез нужно увидеться с Механиком. Или решил, что без бутылки ко мне – отъявленному пропойце – с такой просьбой не подкатишь? И не совестно, а?
Никаких овощей здесь не хранилось вот уже почти семь десятилетий. Но ступив в ворота уходящего глубоко под землю сооружения, можно было якобы и по сию пору унюхать едва уловимый запах гнилой картошки. Выросшей, надо полагать, еще в Советском Союзе, чью суровую ностальгическую ауру излучали бетонные стены хранилища.
Кому как, но я, если честно, никакого картофельного запаха тут не ощущал. Ни сегодня, ни когда-либо еще. Наверное, подобный миф выдумали какие-нибудь здешние фантазеры, желавшие придать этому далеко не романтичному месту хотя бы толику легендарного шарма. Впрочем, кое-какие ароматы из глубин бункера все же долетали. Но это была банальная сырость, от которой не спасала даже оборудованная в гостинице современная система вентиляции.
Однако редкий постоялец отеля жаловался его администратору – немому карлику по прозвищу Топотун – на сырость и прочие местные неудобства. Для измотанных походами по Пятизонью сталкеров нары «Бульба-Хилтон» казались прямо-таки королевскими полатями. А атмосфера в охраняемой рыночными дружинниками гостинице – мирной и вполне уютной.
Сюда – в полутемные комнаты и казармы, – сталкеры приходили лишь затем, чтобы принять ванну и всласть отоспаться. И поэтому, несмотря на неизменно большое число постояльцев, в отеле всегда царила относительная тишина. А в ней, словно напоминание об оставшихся снаружи опасностях, то и дело раздавался гулкий набат шагов. Это Топотун неустанно обходил свои подземные владенья, надзирая за соблюдением гостиничного режима. А также напоминая готовящимся к выписке клиентам, чтобы перед убытием те провели у себя в номере тщательную уборку. А кто с таким условием не согласен, тому вход в «Бульба-Хилтон», начиная с этой минуты, настрого воспрещен. Ничего не поделаешь: горничных у Топотуна нет, а содержать роботов-уборщиков слишком опасно. Того и гляди, подхватят какой-нибудь нановирус и, превратившись в биомехов, передушат постояльцев во сне…
Сидящий за стойкой – под стать карлику, такой же низенькой – Топотун приветствовал меня – старого знакомого, – радушнее вечно озлобленной Кали. Не знаю, с чего он решил, будто я понимаю язык немых. Но прежде чем позволить мне задать вопрос, коротыш целую минуту, улыбаясь, рассказывал мне что-то посредством энергичной мимики и жестикуляции.
– Да ну? Кто бы мог подумать! Вот уж не говори, добрый человек, – покачав головой, с наигранным пониманием ответил я. После чего перешел к делу: – А как поживает божий странник Матвей из Гдени? Он еще тут? Никуда срочным приказом не отправлен?
Карлик щелкнул себя пальцем по кадыку, а затем притворно закатил глаза и приложил сложенные вместе ладони к щеке. Здесь уже все было предельно ясно без перевода: Коваленко, как всегда, упился до бесчувствия и теперь отсыпается. В завершении своей пантомимы Топотун состроил донельзя кислую мину и помотал головой: дескать, навещать сейчас капитана решительно не советую.
– Все в порядке, добрый человек. Матвей ждет Капуцина. И свое лекарство, – заметил я, показав торчащее из кармана хламиды бутылочное горлышко. В ответ на это администратор лишь развел руками и протяжно вздохнул. Коваленко считался у него одним из лучших клиентов, поскольку всегда вовремя вносил плату за свой забронированный номер. И потому Топотун не мог не пустить к капитану гостя, а тем паче гостя, принесшего водку…
Комната Матвея находилась на первом – самом привилегированном и наименее сыром, – ярусе «Бульба-Хилтон». Пройдя в конец главного коридора, я остановился у крайней справа двери и уже занес конец посоха над сенсором мнемозвонка (касаться его пальцем мне – убийце электронной техники, – как вы понимаете, было категорически противопоказано), но вовремя вспомнил о содержащейся в капитанской записке просьбе. Не о покупке спиртного, а о первой. Ну, той самой!..
Вы ее тоже вряд ли успели забыть. «Будь другом, не пользуйся звонком, лучше стучи» – припоминаете? Или стоит уточнить, в чем заключался смысл этого наказа? Ага, вижу, многие из вас понимающе кивают. Знакомая ситуация, верно? Мнемозвонок – отличное изобретение, бесспорно. Когда настроенный на ваши мозговые импланты телепатический сигнал мнемозвонка достигает их, его слышите лишь вы и больше никто. Удобно? О да! Кроме одной ситуации. Если ваша голова раскалывается с похмелья, удобство это кажется не таким уж прогрессивным, а натуральным пережитком Средневековья, особо изощренной инквизиторской пыткой.
Я, конечно, был бы рад избавить Матвея от мучений, однако открывать дверь на стук он упорно отказывался. Опасаясь перебудить соседей и нарваться на ссору, я обреченно вздохнул и, скрепя сердце, воспользовался достижением научно-технического прогресса. В этом случае мне также грозил скандал, но его зачин будет не на моей совести. Коваленко сам виноват в том, что не проснулся от стука. Однако не стану же я топтаться под дверью как бедный родственник, да еще с непочатой бутылкой в кармане?
Как и любой другой пыточный инструмент, мнемозвонок подействовал на капитана жестоко, но безотказно. Его соседям повезло, что во сне у него пересохло горло. При пробуждении оно запершило и тем самым вынудило Коваленко браниться вполголоса, без ожидаемого мной крика и шума. Когда же хозяин, впустив меня в номер, промочил наконец глотку водой из фляжки, почти вся злость в нем перегорела. А ее последние тлеющие угольки погасли сразу, как только я вынул из кармана и выставил на стол «Хортицу».
– Аллилуйя! – воздев руки, расплылся в улыбке Матвей, и его вставные железные зубы заблестели в свете тусклой лампочки не хуже моих алмазов. – Так уж и быть, ты прощен! Но выкинешь такое еще раз, пеняй на себя!.. Ладно, запри дверь и можешь говорить со мной нормальным языком, без всей этой маскировочной словесной белиберды.
Я обвел глазами обшарпанные и растрескавшиеся стены капитанского «люкса» и скептически поморщился. Их безопасность никогда не внушала мне доверия. Даже тщательно проверь Коваленко намедни свой номер и не найди шпионских «жучков», они могли «наползти» сюда, пока хозяин пребывал в отключке.
– Не дрейфь! – подбодрил меня Матвей, перехватив мой настороженный взгляд. – Здесь все чисто, как в кабинете генерального прокурора. Уверен на сто один процент, чтоб мне больше век к бутылке не прикладываться.
Клятва Коваленко священными для него вещами меня заметно утешила. Значит, он действительно не сомневался в «стерильности» своего обиталища и эффективности способа, которым она достигалась. Что ж, отрадно слышать. Одно беспокоит: рассчитывали или нет создатели этой системы безопасности на то, что ей придется работать в экстремальных условиях? А конкретно: при высокой концентрации в воздухе алкогольных паров? Которые даже при наличии в «Бульба-Хилтон» вентиляции практически не выветривались из комнаты Матвея.
Обычный человек на месте Коваленко при таких темпах пьянства еще два-три года назад склеил бы ласты от цирроза или иного летального недуга. Однако в теле Матвея было столько «жженых» имплантов, что они контролировали его организм не хуже моего алмазного паразита. В том числе промывали Матвею кровь и чистили печень. Контроль этот, естественно, не мог продолжаться вечно. Вдали от Пятизонья вся работающая на аномальной подпитке телесная «начинка» давно вышла бы из строя. И здесь она наверняка рано или поздно выработает свой ресурс – такое уже не раз случалось со многими подобными капитану сталкерами. Но пока имплантированная в него система искусственного жизнеобеспечения функционировала без сбоев, и Матвей радовался каждому прожитому дню как празднику.
Ну а какой праздник без выпивки?..
– Ладно, лейтенант, вздрогнем! – дал отмашку хозяин после того, как поднес мне полстакана «Хортицы» и плеснул себе в другой стакан столько же. Матвей обращался ко мне «лейтенант» лишь по армейской привычке, поскольку сам до сих пор состоял на военной службе. Обращался, но не требовал от меня – формального дезертира, – ответного соблюдения субординации. Поэтому я называл Коваленко по-дружески: просто капитаном, не добавляя обязательного при обращении к старшему по званию «господин». На что он никогда не обижался, ибо, похоже, вообще не имел такой привычки – затаивать обиду на кого бы то ни было.
Вздрогнули. По-простецки, молча, без приличествующих случаю тостов. Капитану с тяжкого бодуна было не до церемонностей, а я скромно промолчал. Да и к чему они нам, эти тосты? Сегодня мы с Матвеем не столько отмечали встречу, сколько лечились: он – от похмелья, а я приподнимал испорченное мне Ипатом настроение. А где это видано, чтобы прием лекарства вовнутрь сопровождался здравицами и звоном стаканов?
Пока первая водочная порция растекалась у меня по венам, я поведал Коваленко без утайки о двух своих животрепещущих проблемах. Сначала о той, из-за которой я сюда пожаловал, а затем о второй, что вдруг нарисовалась передо мной в «Пикнике» полчаса назад. Найденные у Дикого Сварщика очки Мерлина живо заинтересовали капитана. Взяв их у меня, он уселся на нары и, привалившись спиной к стене, стал дотошно рассматривать на свет нашу единственную и потому бесценную улику.
– Насчет Ипата я тебя в письме предупредил. Очень надеялся, что ты поймешь, о ком идет речь, – сказал Матвей, не отрываясь от изучения стекол очков, покрытых мелкой сеткой нарезных узоров. – Ипат по рынку со вчерашнего утра шастает, о Капуцине выспрашивает. Наверняка до него дошли слухи, что Мангуста засекли в Академгородке, но узловик на твою провокацию не поддался. Видать, неплохо этот сучий потрох изучил твои повадки, раз сумел так близко к тебе подобраться.
– Что есть, то есть, – не стал я отрицать, ощущая долгожданный прилив «лекарства» к голове. – Таких ловкачей – один на тысячу. Самое забавное, что мне уже четырежды выпадала отличная возможность прикончить Ипата. Но всякий раз возникала какая-нибудь помеха, которая не позволяла это сделать. Как, например, сегодня, когда он сидел от меня на расстоянии вытянутой руки. А я, вместо того чтобы свернуть ему шею, был вынужден корчить из себя придурка! А теперь вот гадай, как отсюда удрать, да так, чтобы не рассекретить Капуцина.
– Выбраться с Обочины я тебе помогу, – пообещал капитан. – Послезавтра меня попутно заберет отсюда наша дозорная группа, и мы двинем дальше, на Гдень. Пройдешь с нами столько, сколько потребуется, чтобы отвязаться от Ипата. Разве что тебе не по пути будет, ну тут уж извини…
– Огромное спасибо, капитан, однако не думаю, что…
– А, ладно, не благодари, – вяло отмахнулся идущий на поправку и потому исполненный благодушия Коваленко. – Свои люди, как-нибудь сочтемся. Давай-ка лучше, лейтенант, примем на грудь еще по сто. Аккурат в честь утряски одной из твоих насущных проблем… Вот черт!
Внезапно он, доселе позевывающий и полусонный, встрепенулся, рывком поднялся с нар и поднес рассматриваемые очки к свисающей с потолка лампочке.
– Вот черт! – повторил Матвей спустя полминуты, в течение которых он вертел улику так и эдак, глядя на нее под разными углами при усиленном освещении. Я молчал, выжидая, пока хозяин сам раскроет мне всполошившую его причину.
– А вот вторую твою проблему, лейтенант, мы, похоже, так легко не устраним, – молвил посуровевший командир Гденьского блокпоста, опускаясь на стул. Но, прежде чем снова заговорить, отложил очки в сторону и повторно разлил по стаканам водку. – Вспомнил я, где еще попадались такие странные узоры на стеклах. Слыхал небось про уникальное местное чудо-юдо по кличке Троян?
– Не только слыхал, но однажды даже с ним сталкивался, – ответил я. – Это ведь он, по всем приметам, сбил меня в пятьдесят первом над Курчатником. Я и понять не успел, с кем воюю, как бабах! – и мне капец.
– Ну да, вспомнил: ты ж мне о том сражении еще в первую нашу встречу рассказывал. Совсем, блин, днище у котелка прохудилось под старость лет! И ведь не запаяешь – для таких дыр у природы заплаток не предусмотрено… – В качестве символического самонаказания капитан легонько постучал себя ладонью по лбу. – Но вернемся, значит, к нашим «троянам»… Дрянь эта, как ты знаешь, есть колония объединенных общим разумом нанороботов; самая продвинутая во всех отношениях агломерация скоргов. Причем официально Троян давно не миф. Это я тебе со всей ответственностью заявляю, чтоб мне век больше к бутылке не прикладываться! Лично читал служебные бюллетени, где описаны двадцать два реальных, похожих на твой, случая столкновения с Трояном. Счет этих встреч, как легко догадаться, был на тот момент двадцать два – ноль не в нашу пользу. В общем, носится эта тварь по Пятизонью и по сей день. С какой целью, одной ей ведомо. Но все, кто встанет у нее на пути, гибнут. В том числе, что характерно, и технос. А теперь касательно царапин на стекле… Нет, сначала я, пожалуй, выпью. Ты поддерживаешь? Отлично! Раз так, тогда бери стакан…
Вздрогнули повторно. На тарелке перед нами лежала оставшаяся со вчерашней гулянки снедь, вроде того заскорузлого бутерброда, который я сгрыз в баре. Коваленко закусывать после второй не стал. Но я, как менее выносливый в этом виде спорта человек, потянулся за допингом – ломтиком копченой колбасы.
– В армейской инструкции такого не было, но если верить тому, что я слышал, – продолжил хозяин, гостеприимно подвинув ко мне тарелку, – аналогичные узоры оставались на зрительных сенсорах тех биомехов, с которыми дрался Троян. И которых он, по известной лишь ему причине, повредил, но до конца не уничтожил. Причем заметь – узоры он оставлял исключительно на линзах. Обычные стекла таких отметин не получали.
– Наверняка эти непонятные автографы Трояна обнаружил Механик, – догадался я, жуя скромное капитанское угощение. – Простым сталкерам и в голову не пришло бы всматриваться в «глаза» убитых – а вернее, добитых ими за Трояном – тварей. Лишь председатель вашего клуба мог додуматься до подобного исследования.
– В точку, лейтенант! – подтвердил Коваленко. – Именно Механик нам об этих знаках однажды упомянул. Тогда я не придал его рассказу особого значения – подумаешь, какие-то дурацкие фигурные царапины на линзах! И вспомнил о них только сегодня – когда ты мне эти очки показал. Суммируя известные нам факты, можно сделать неутешительный вывод: Троян напрямую причастен к исчезновению Мерлина. И велика вероятность, что твоего покровителя и моего хорошего друга больше нет в живых. Скорблю вместе с тобой, лейтенант. Э-хе-хе, какого, однако, замечательного человечища лишился мир!..
И «Хортица» вновь забулькала в стаканы.
– Ты сказал, что Троян не убивал биомехов, которых он клеймил «глазной» меткой, – угрюмо проговорил я, понурив голову. – И может статься, это его правило распространяется на людей. Почему нет? Возьми и поставь себя на место Трояна…
– Не-а. При всем желании не могу, – мотнув головой, перебил меня начавший хмелеть Матвей. – Он не пьет, а я не распадаюсь на наночастицы, и этим все сказано. Нам с Трояном друг друга не понять. Как там изрек классик? Запад есть запад, восток есть восток, и ни хрена им вместе каши не сварить… Извини, что-то я малость расклеился. Кажись, вчерашние дрожжи во мне еще не перебродили.
– Я хотел сказать, что, допустим, напавший на Мерлина Троян изначально не планировал его убивать, – продолжал я, пропустив пьяные разглагольствования собеседника мимо ушей. У меня в голове тоже шумела водка. Но то ли отсутствие в моей крови «вчерашних дрожжей», то ли давящий на психику груз проблем мешали мне нормально опьянеть. – Итак, Троян атакует группу Пожарского. Скорг – машина, и подчиняется внесенным в его программу установкам. И в одной из них прописано примерно следующее: поставить «автограф» на зрительных сенсорах дезактивированного противника. Знакомы Трояну старинные очки с настоящими линзами? Наверняка нет. Ими сегодня во всем мире пользуются лишь единицы. А в Зоне такие, пожалуй, только Мерлин носил. Вот программа скорга и принимает их по ошибке за зрительные сенсоры, подобные тем, какие установлены у биомехов. Троян, не задумываясь, автоматически клеймит очки Семена, а потом…
Я осекся. Действительно, а что потом? Можно сутки напролет фантазировать по поводу того, что стало с Пожарским, но так и не докопаться до истины. Я был склонен согласиться с Коваленко: в данный момент Мерлин и впрямь скорее мертв, чем жив. Похищал ли Троян прежде сталкеров живьем? Убивал – да, и не раз, но если кого похищал, обратно никто из них уже не вернулся. В общем, с чего начали, к тому же в конце концов и пришли. Разве что раскрыли, кто приложил свою искусственную руку к убийству легендарного исследователя Зоны.
– По мне, мысль вполне здравая, – оценил мою гипотезу капитан, глубокомысленно созерцая налитую в стакан водку. – И если бы мой еще при жизни заспиртованный мозг мог расшифровать каракули Трояна, глядишь, ты бы мне за это в награду вторую бутылку купил. Но увы и ах, лейтенант: дешифровщик из меня, как из Дьякона – мать Тереза. Я в этой идеограмме смыслю не больше тебя. Хотя раз уж зашла речь о том, кому идти на поклон к Кали за добавкой, имей в виду: мне она больше в долг не даст. Я свой лимит почти на месяц вперед исчерпал, а ведь мне здесь еще двое суток, как проклятому, торчать.
– Я схожу, – ответил я, похлопав себя по карману с деньгами. – И не за одной. Сколько скажешь, столько и принесу. Но в благодарность за это ты как можно скорее устроишь мне встречу с Механиком. Договорились?
– Вот опять он за старое! – стукнув кулаком по столу, огорченно буркнул Матвей и посмотрел на меня исподлобья. – Знал бы ты, как меня обижает этот твой неуместный прагматизм! Ты – мне, я – тебе… Будто на рынке торгуешься, а не с товарищем за одним столом выпиваешь, честное слово! Неужели нельзя просто сказать: мол, капитан, так и так, помоги – позарез нужно увидеться с Механиком. Или решил, что без бутылки ко мне – отъявленному пропойце – с такой просьбой не подкатишь? И не совестно, а?