В тот же миг, когда Томас положил стрелу на лук, шакал Фонарь бросился на него. Он взревел, по стенам разбежались гротескные отблески света, и не успел Томас даже натянуть тетиву, как когти Шака обрушились на него. Словно иглы впились ему в лицо и грудь, и он закричал.
И упал. Яростно рыча, истекая расплавленным воском вместо слюны, шакал Фонарь начал рвать его. Томас закричал. Боль была настолько сильной, что его мозг отказывался воспринимать ее, и сознание начало гаснуть. Когти вспарывали его живот и пах, мышцы ног, терзали обнаженные ребра.
Фонарь отскочил в сторону, сжимая в челюстях окровавленную добычу. Потом стал подкрадываться обратно. Те ошметки инстинкта самосохранения, которые еще оставались у Томаса, заставили его перевернуться, и он пополз по залу. Он едва понимал, что за ним и под ним волочатся куски его плоти.
Еще несколько дюймов – и он затих, ткнувшись щекой в лужу отцовской крови с шакальей мочой пополам. Он даже не почувствовал запаха. Когда темная тень уже начала застилать его сознание, затмевая разум, он подумал о Натане. Тогда его разум вернулся обратно, в здесь и сейчас, и он подумал «Все должно было быть не так».
Он в последний раз протянул руку, и кончики пальцев коснулись щеки мертвого отца.
Шакал Фонарь зарычал. Шакал Фонарь рассмеялся.
И тогда Томас Рэнделл умер.
Эмили сидела на деревянном стуле между двумя кроватями в палате Натана, подремывая на солнышке, которое било в окно. Негромкое попискивание двух одинаковых мониторов, отслеживавших сердечные ритмы Томаса и Натана, убаюкивало ее.
По экрану Томаса поползла тонкая прямая линия.
Глаза Эмили распахнулись.
Она закричала.
Когда Томас умер, по телу шакала Фонаря пробежал холодок страха, и он даже поежился. Он оглядел стены, посмотрел на солнечные лучи, льющиеся сквозь окна. Пол под его ногами все еще был вполне твердым.
Шакал Фонарь снова расхохотался.
Томас Рэнделл мертв. Наш Мальчик. Его больше нет, а Обманный лес уцелел. Теперь старина Шак станет его безраздельным хозяином, и смерть любому, кто встанет у него на пути.
Он задумался. Ухмыльнулся. После этой битвы в лесу осталось не много таких, кто осмелится встать у него на пути. Пожалуй, из всех – один лишь дракон. И еще этот чертов гном Ворчун, который оказался предателем и попытался утащить мальчишку Натана в безопасное место. О, он видел, как они спускались по лестнице. И видел, как Султанчик бросился в погоню.
Славный пони. Старина Шак подумал, что надо будет наградить его какой-нибудь высокой должностью в его новом королевстве.
Скребя когтями по каменному полу, подошел к окну, которое выходило на бескрайнее плато и реку Вверх. Сначала он не увидел их. Единственные, кто шевелились, были три уцелевших лесных стража, топтавшихся у входа в крепость внизу.
Но Ворчун не мог уйти этим путем. Деревья остановили бы его, не зная, что он снова переметнулся на другую сторону.
Шак перешел к другому окну, откуда открывался чуть более прямой вид на берег реки и обрыв в ничто вдалеке. И – пожалуйста. Гном с мальчишкой, перекинутым через плечо, шагал по каменистой площадке к воде.
– Ворчун! – оскалился он. – Я сожру твое сердце.
Рыкнув так, что свечка в голове у него вспыхнула, он развернулся и бросился к двери.
Мертвые отец и сын лежали в нескольких дюймах друг от друга. Арахисовое масло, несмотря на всю свою густоту, начало оползать с тела генерала. Кровь Томаса начала стекаться с отцовской, перемешиваться, собираться в одну лужу. Она уже стала остывать.
Там, где кончики пальцев Томаса коснулись лица генерала, они дрогнули, оставив на поверхности арахисового масла завитки отпечатков. Внезапное гудение огласило зал, и арахисовое масло, покрывавшее грудь генерала, заволновалось и забурлило.
Маслянистая пленка лопнула, и пчелы вырвались наружу. В прошлом они стали частью его тела, помогая ему остаться в живых. Теперь они вырвались на волю и впали в неистовство. Рой сбился в одну тучу, их яростное жужжание слилось в оглушительный гул.
Шакал Фонарь помедлил на самой вершине лестницы, перед тем как спускаться. Он слышал жужжание, но решил не обращать внимания. И зашагал вниз.
Рой опустился на тело генерала, сдвигая, слепляя и поднимая в воздух арахисовое масло, которое так долго поддерживало в нем жизнь, которое было его панцирем. Ибо то, что скрывалось под ним, не было телом, в котором он появился на свет. Это была оболочка, которая существовала лишь в Обманном лесу. В своем родном мире он умер еще до того, как его нога ступила в лес.
Пчелы двигались стремительно, почти головокружительно быстро. Немыслимо быстро. И арахисовое масло тоже зашевелилось. Оно потекло, перепрыгнуло с лица генерала на пальцы Томаса Рэнделла. Оно взбежало по пальцам Томаса, на глазах облепляя все его тело. В считанные секунды пчелы набились в раны на животе Томаса, и арахисовое масло хлынуло поверх них.
Томас открыл глаза. Липкие нити арахисового масла склеивали его веки, но он все видел. Он раскрыл рот и провел языком по губам, срывая запечатывавшие их липкие нити. Он чувствовал их вкус.
Вкус жизни.
Томас Рэнделл, генерал Арахисовое Масло, поднялся на ноги. Он огляделся вокруг, увидел на полу труп своего отца, на краткий миг уронил голову, вознося молитву за человека, который ушел бы в вечность еще несколько десятков лет назад, если бы только его сын согласился отпустить его.
Свет заиграл на клинке отцовского меча, который лежал на сыром и холодном каменном полу в нескольких футах поодаль. Томас протянул руку, и арахисовое масло щупальцами разбежалось по залу, обвило рукоять и притянуло меч к нему в руку.
Тогда он пошел за своим сыном.
Река уже виднелась впереди, когда Ворчун услышал за спиной цокот копыт Султанчика по каменистому плато. Он не остановился, чтобы подумать. Он крутанулся, не слишком бережно свалил мальчика на твердую, открытую всем ветрам землю и вытащил второй кольт.
Теперь у него в каждой руке было по пистолету, «кольту-миротворцу», излюбленному оружию стрелков старого американского Запада. Давным-давно он нашел их в Сердце леса. Кто-то побывал у них. Кто-то оставил их там вместе с патронташем, полным пуль. И других пуль у него не будет.
Теперь солнце находилось за крепостью, ее длинная холодная тень пересекала вершину горы. Река Вверх струилась мимо в пятидесяти или шестидесяти ярдах от них, а еще в сотне ярдов она достигала края плато и обрушивалась в бездну клубящегося света и тумана, которая вела в никуда. Возможно, куда угодно.
Куда-то. В глубине души Ворчун чувствовал, что знает, куда она выведет.
Султанчик приближался галопом, храпя и потея, и по ноге его из раны в лопатке текла кровь. Светло-зеленые перья на макушке полоскались на ветру.
Ворчун вскинул оба револьвера и прицелился в пони, который когда-то был ему лучшим другом.
– Ни шагу вперед! – сказал он громко. Фыркнув, Султанчик с топотом остановился футах в двадцати поодаль и принялся перебирать копытами и храпеть.
– Отдай мне мальчишку, – сказал пони. – Старина Шак вырвет твое сердце, но если ты сейчас одумаешься, может быть, мне удастся убедить его пощадить тебя.
Гном в полосатом костюме горько рассмеялся и покачал головой.
– Ты и впрямь в это веришь? – спросил он. – Он обезумел, Султан. Да разуй же ты наконец глаза, приятель. Я хочу сказать, если бы он действительно собирался исполнить то, о чем говорил в самом начале, если бы он действительно пытался спасти лес, спасти всех нас, это одно дело. Но ты взгляни на него.
Он кивнул в сторону Натана. Пони взглянул.
– Он не должен был пострадать, – сказал Ворчун. – А теперь он умирает. Ты ведь не этого хотел, верно? Этот парнишка был с нами с того самого дня, как появился на свет. Он дергал меня за бороду, ездил на тебе верхом, смеялся и никогда не докучал никому своим нытьем, как некоторые дети. Он – хороший мальчик.
Он сын Нашего Мальчика. А Томас, может, и позабыл нас, но это не значит, что он нас разлюбил, Султан. Это значит лишь, что ему нужно было жить. Нужно было стать тем, кем ему было предназначено стать, быть отцом этого мальчика. Я повидал в том мире побольше твоего. Там нелегко. Томас отвернулся от нас не потому, что ему так захотелось. Такова жизнь, вот и все. И за это мы убьем его единственного сына?
Копытца Султанчика глухо цокнули о камень – он переступил с ноги на ногу. Взглянул на Натана – его глаза внезапно распахнулись. Мальчик был нездоров и от него пахло болезнью и еще кое-чем похуже. Но он был всего лишь ребенком.
– Султанчик? – позвал Натан.
– Томас мог превратить это место в рай, если бы только захотел, – сказал Султанчик, но как-то неожиданно неуверенно.
Ворчун чуть расслабил руки. Дула его револьверов немного опустились. Он склонил голову набок и умоляюще посмотрел в глаза пони.
– Оно и так рай, идиот, – сказал он с любовью. – Вернее, было раем, пока старина Шак не принялся жечь и убивать.
– Все уже гибло, уже менялось. И все потому, что Наш Мальчик позабыл про нас, – сердито возразил Султанчик, хотя на Натана он больше не смотрел. Не посмотрел даже, когда мальчик снова повторил его имя слабым голосом.
– Все гибнет, – сказал Ворчун. – Все изменяется. Так было всегда до тех пор, пока не пришел Томас и не начал видеть нас в своих снах, изменять все по своему желанию. Если все возвращается на круги своя, это не его вина.
Я не хочу умирать, Султан, – сказал гном. – Но я не могу допустить, чтобы умер Натан. Я не могу позволить Фонарю завладеть им.
– Это единственный выход, – возразил Султанчик. – Единственный способ воздействовать на Томаса. Если ты собираешься помешать мне забрать его, тебе придется меня убить.
Султанчик бросился вперед. На один-единственный миг Ворчун потрясенно застыл, потом его лицо исказилось от горя. Он вскинул кольты на уровень груди Султанчика.
И выстрелил.
Пони умер. Ворчун рыдал над его телом. Натан тоже плакал, и его кашель, его сопение и всхлипы заставили Ворчуна снова вернуться к жизни.
Он убрал пистолеты и нагнулся, чтобы поднять мальчика, и тут раздался голос.
– Я ценю преданность, и тебе это известно, гном, – прорычал шакал Фонарь.
Ворчун вскинул голову и со страхом смотрел на приближающееся чудовище. В тени крепости шакал Фонарь выглядел как настоящее привидение; огонь свечи озарял изнутри его тыквенную голову. Сквозь один его глаз виднелась дыра в затылке.
Сквозь эту дыру он видел, что уцелевшие лесные стражи обошли замок и приближаются к ним. А под ветвями, в тени их крон, бежал генерал Арахисовое Масло, высоко вскидывая колени, и размахивал мечом.
– Странно, – прошептал старина Шак. – И предательство я тоже ценю. Это урок, ты так не считаешь? Урок тому, кого предали, и тем, кто может предать в будущем. Во всяком случае, если с предателем расправиться незамедлительно. Я собираюсь сделать пример из тебя, предатель, – сказал Фонарь, наступая на Ворчуна.
Гном стоял перед мальчиком Генерал был далеко, но приближался. Ворчун сунул руки за пазуху и схватился за пистолеты в тот самый миг, когда Фонарь прыгнул на него. Ему удалось вытащить один из них из кобуры и выстрелить, но пуля лишь смяла тыквенную голову, и тогда Фонарь налетел на него. Оба кувырком покатились по земле. Ворчун сильно ударился затылком и на миг утратил ориентацию.
Старина Шак располосовал его лицо, и из ран потекла кровь.
Кровотечение разозлило Ворчуна не на шутку.
Собрав все свои силы до последней капли, он всадил колено Фонарю в пах. Старина Шак ахнул, и Ворчун отшвырнул его. Фонарь полетел на землю рядом с пистолетом, который Ворчун сумел выхватить, но потом не удержал.
Второй все еще находился в кобуре, и теперь он вытащил его. Он выстрелил всего один раз и промахнулся. Шакал Фонарь не переставал двигаться, но теперь держался на расстоянии, опасаясь пистолета.
По его весу Ворчун понял, что он разряжен. И в миг этого осознания увидел, как в глазах старины Шака вспыхнул огонь. Фонарь прочитал это понимание на его лице.
– Ну-ка пристрели меня, – весело сказал старина Шак.
Теперь он снова приближался.
Целясь в Фонаря из бесполезного пистолета, Ворчун наклонился, чтобы поднять Натана. Одним могучим усилием он снова вскинул мальчика на плечо и почувствовал, как заныли царапины на лице, открываясь еще сильнее.
– Пристрели меня, – повторил Фонарь. – Или мне придется убить вас обоих.
Потом прорезанные в тыкве глаза расширились, и оба услышали тяжелую поступь приближающихся деревьев.
Ворчун улыбнулся.
Шакал Фонарь рассмеялся.
– Скажи честно, – спросил он. – Ты считаешь, что эти дряхлые стражи успеют добраться сюда вовремя, чтобы помочь тебе?
– Они не одни, – заметил гном.
На миг шакал Фонарь заколебался. Потом обернулся на шум надвигающихся стражей и увидел несущегося на него генерала Арахисовое Масло с занесенным мечом.
Когда старина Шак повернулся к нему спиной, Ворчун кинулся к реке Вверх.
Шакал Фонарь с рычанием набросился на Томаса. Арахисовое масло обнажило меч, словно ножны, когда он замахнулся им. Лапа Фонаря ободрала ему плечо, но Томас отсек ему другую. Хлынула кровь, и старина Шак с воем покатился по земле.
Он заскулил, пытаясь подняться на три лапы, потом встал на задние, решив передвигаться на двух ногах. Культю он прижимал к телу и угрожающе рычал, глядя на Томаса Огонек свечи в его тыквенной голове помаргивал.
– Тебе больше нет здесь места, – сказал ему Томас голосом, тягучим от арахисового масла, которое покрывало его горло изнутри.
Фыркнув от изумления, Фонарь поморщился, на его жутком лине появилась полуулыбка.
– Ты уничтожил Обманный лес для меня, – сказал он. – Ты насадил эти правила. Добро торжествует, а зло должно быть повержено. В жизни так не бывает. Только в сказках.
Свечка в тыквенном черепе снова моргнула и начала оплывать. Огонек побледнел в тени исполинской крепости.
Его глаза и рот плакали воском.
– Это все выдумка, Шак, – холодно произнес Томас – Моя. Твоя. Неважно. Существует лишь одно правило: все идет от души. Ты никогда этого не понимал.
С подбородка у него капал воск, и Фонарь пробормотал:
– Теперь ты Король леса.
– Нет, – сказал Томас, – этот титул принадлежит не мне.
С тяжелым сердцем Томас Рэнделл, генерал Арахисовое Масло, взмахнул мечом и рассек тыквенную голову старины Шака точно пополам, разрубив свечку на две части и погасив пламя.
Гнилая тыква распалась на две половинки, и обезглавленный шакалий труп мешком рухнул на землю.
Когда лесные стражи наконец-то нагнали его, Томас обернулся к ним спиной. Он смотрел на реку Вверх на том конце скалистого плато. Он заметил Ворчуна с Натаном на руках за миг до того, как гном бросился в бурлящую воду.
– Ворчун, подожди! – крикнул он.
Он бросился к реке, наискосок, пытаясь обогнать течение. На берегу он прибавил ходу. Снова и снова Томас выкрикивал имя сына. Наконец голова Ворчуна показалась над водой, и его глаза встретились с глазами Томаса.
Ворчун помахал рукой. А потом, все так же держа Натана в руках, гном исчез в водопаде. Томас как вкопанный остановился у обрыва и заглянул через край туда, где вода неслась вниз, в Туманное ничто.
У них все будет хорошо, он знал это. За этим туманом та часть Натана, которая была заперта здесь, в Обманном лесу, отыщет дорогу домой. Просто Томас хотел попрощаться.
Он смотрел вниз, в туман, и плакал.
Эмили безмолвно плакала, гладя Натана по голове. Его отец только что умер – санитары увезли его тело на каталке, – а Натан даже не знал об этом. Не мог знать.
В сердце у нее что-то занемело, там, где зарождалось горе, ведь она всегда любила Томаса, что бы ни произошло между ними.
Но горе подождет. Его затмевал страх, как бы то, что произошло с Томасом, не отняло у нее и Натана. У ее бывшего мужа случился обширный инфаркт, и доктора только разводили руками. На ровном месте. Никаких причин.
И она сидела, гладила головку сына и его милое личико и шептала ему, что он должен вернуться к ней.
И он услышал.
Натан Рэнделл забормотал что-то себе под нос. Его руки медленно поднялись к глазам, оторвали пластырь, которым их заклеили, чтобы не открывались.
– Боже правый, Натан! – вскрикнула Эмили, достаточно громко, чтобы услышала медсестра на посту в коридоре.
Ее малыш открыл свои голубые, как у Пола Ньюмена, глаза и посмотрел на нее серьезно и озабоченно.
– Мамочка, почему ты плачешь? – простодушно спросил Натан.
Эмили была не в силах ответить. Она могла лишь сжимать его в объятиях, раскачиваясь взад и вперед, и шепотом возносить бесчисленные благодарения тому, кто ответил на ее молитвы.
ЭПИЛОГ
И упал. Яростно рыча, истекая расплавленным воском вместо слюны, шакал Фонарь начал рвать его. Томас закричал. Боль была настолько сильной, что его мозг отказывался воспринимать ее, и сознание начало гаснуть. Когти вспарывали его живот и пах, мышцы ног, терзали обнаженные ребра.
Фонарь отскочил в сторону, сжимая в челюстях окровавленную добычу. Потом стал подкрадываться обратно. Те ошметки инстинкта самосохранения, которые еще оставались у Томаса, заставили его перевернуться, и он пополз по залу. Он едва понимал, что за ним и под ним волочатся куски его плоти.
Еще несколько дюймов – и он затих, ткнувшись щекой в лужу отцовской крови с шакальей мочой пополам. Он даже не почувствовал запаха. Когда темная тень уже начала застилать его сознание, затмевая разум, он подумал о Натане. Тогда его разум вернулся обратно, в здесь и сейчас, и он подумал «Все должно было быть не так».
Он в последний раз протянул руку, и кончики пальцев коснулись щеки мертвого отца.
Шакал Фонарь зарычал. Шакал Фонарь рассмеялся.
И тогда Томас Рэнделл умер.
Эмили сидела на деревянном стуле между двумя кроватями в палате Натана, подремывая на солнышке, которое било в окно. Негромкое попискивание двух одинаковых мониторов, отслеживавших сердечные ритмы Томаса и Натана, убаюкивало ее.
По экрану Томаса поползла тонкая прямая линия.
Глаза Эмили распахнулись.
Она закричала.
Когда Томас умер, по телу шакала Фонаря пробежал холодок страха, и он даже поежился. Он оглядел стены, посмотрел на солнечные лучи, льющиеся сквозь окна. Пол под его ногами все еще был вполне твердым.
Шакал Фонарь снова расхохотался.
Томас Рэнделл мертв. Наш Мальчик. Его больше нет, а Обманный лес уцелел. Теперь старина Шак станет его безраздельным хозяином, и смерть любому, кто встанет у него на пути.
Он задумался. Ухмыльнулся. После этой битвы в лесу осталось не много таких, кто осмелится встать у него на пути. Пожалуй, из всех – один лишь дракон. И еще этот чертов гном Ворчун, который оказался предателем и попытался утащить мальчишку Натана в безопасное место. О, он видел, как они спускались по лестнице. И видел, как Султанчик бросился в погоню.
Славный пони. Старина Шак подумал, что надо будет наградить его какой-нибудь высокой должностью в его новом королевстве.
Скребя когтями по каменному полу, подошел к окну, которое выходило на бескрайнее плато и реку Вверх. Сначала он не увидел их. Единственные, кто шевелились, были три уцелевших лесных стража, топтавшихся у входа в крепость внизу.
Но Ворчун не мог уйти этим путем. Деревья остановили бы его, не зная, что он снова переметнулся на другую сторону.
Шак перешел к другому окну, откуда открывался чуть более прямой вид на берег реки и обрыв в ничто вдалеке. И – пожалуйста. Гном с мальчишкой, перекинутым через плечо, шагал по каменистой площадке к воде.
– Ворчун! – оскалился он. – Я сожру твое сердце.
Рыкнув так, что свечка в голове у него вспыхнула, он развернулся и бросился к двери.
Мертвые отец и сын лежали в нескольких дюймах друг от друга. Арахисовое масло, несмотря на всю свою густоту, начало оползать с тела генерала. Кровь Томаса начала стекаться с отцовской, перемешиваться, собираться в одну лужу. Она уже стала остывать.
Там, где кончики пальцев Томаса коснулись лица генерала, они дрогнули, оставив на поверхности арахисового масла завитки отпечатков. Внезапное гудение огласило зал, и арахисовое масло, покрывавшее грудь генерала, заволновалось и забурлило.
Маслянистая пленка лопнула, и пчелы вырвались наружу. В прошлом они стали частью его тела, помогая ему остаться в живых. Теперь они вырвались на волю и впали в неистовство. Рой сбился в одну тучу, их яростное жужжание слилось в оглушительный гул.
Шакал Фонарь помедлил на самой вершине лестницы, перед тем как спускаться. Он слышал жужжание, но решил не обращать внимания. И зашагал вниз.
Рой опустился на тело генерала, сдвигая, слепляя и поднимая в воздух арахисовое масло, которое так долго поддерживало в нем жизнь, которое было его панцирем. Ибо то, что скрывалось под ним, не было телом, в котором он появился на свет. Это была оболочка, которая существовала лишь в Обманном лесу. В своем родном мире он умер еще до того, как его нога ступила в лес.
Пчелы двигались стремительно, почти головокружительно быстро. Немыслимо быстро. И арахисовое масло тоже зашевелилось. Оно потекло, перепрыгнуло с лица генерала на пальцы Томаса Рэнделла. Оно взбежало по пальцам Томаса, на глазах облепляя все его тело. В считанные секунды пчелы набились в раны на животе Томаса, и арахисовое масло хлынуло поверх них.
Томас открыл глаза. Липкие нити арахисового масла склеивали его веки, но он все видел. Он раскрыл рот и провел языком по губам, срывая запечатывавшие их липкие нити. Он чувствовал их вкус.
Вкус жизни.
Томас Рэнделл, генерал Арахисовое Масло, поднялся на ноги. Он огляделся вокруг, увидел на полу труп своего отца, на краткий миг уронил голову, вознося молитву за человека, который ушел бы в вечность еще несколько десятков лет назад, если бы только его сын согласился отпустить его.
Свет заиграл на клинке отцовского меча, который лежал на сыром и холодном каменном полу в нескольких футах поодаль. Томас протянул руку, и арахисовое масло щупальцами разбежалось по залу, обвило рукоять и притянуло меч к нему в руку.
Тогда он пошел за своим сыном.
Река уже виднелась впереди, когда Ворчун услышал за спиной цокот копыт Султанчика по каменистому плато. Он не остановился, чтобы подумать. Он крутанулся, не слишком бережно свалил мальчика на твердую, открытую всем ветрам землю и вытащил второй кольт.
Теперь у него в каждой руке было по пистолету, «кольту-миротворцу», излюбленному оружию стрелков старого американского Запада. Давным-давно он нашел их в Сердце леса. Кто-то побывал у них. Кто-то оставил их там вместе с патронташем, полным пуль. И других пуль у него не будет.
Теперь солнце находилось за крепостью, ее длинная холодная тень пересекала вершину горы. Река Вверх струилась мимо в пятидесяти или шестидесяти ярдах от них, а еще в сотне ярдов она достигала края плато и обрушивалась в бездну клубящегося света и тумана, которая вела в никуда. Возможно, куда угодно.
Куда-то. В глубине души Ворчун чувствовал, что знает, куда она выведет.
Султанчик приближался галопом, храпя и потея, и по ноге его из раны в лопатке текла кровь. Светло-зеленые перья на макушке полоскались на ветру.
Ворчун вскинул оба револьвера и прицелился в пони, который когда-то был ему лучшим другом.
– Ни шагу вперед! – сказал он громко. Фыркнув, Султанчик с топотом остановился футах в двадцати поодаль и принялся перебирать копытами и храпеть.
– Отдай мне мальчишку, – сказал пони. – Старина Шак вырвет твое сердце, но если ты сейчас одумаешься, может быть, мне удастся убедить его пощадить тебя.
Гном в полосатом костюме горько рассмеялся и покачал головой.
– Ты и впрямь в это веришь? – спросил он. – Он обезумел, Султан. Да разуй же ты наконец глаза, приятель. Я хочу сказать, если бы он действительно собирался исполнить то, о чем говорил в самом начале, если бы он действительно пытался спасти лес, спасти всех нас, это одно дело. Но ты взгляни на него.
Он кивнул в сторону Натана. Пони взглянул.
– Он не должен был пострадать, – сказал Ворчун. – А теперь он умирает. Ты ведь не этого хотел, верно? Этот парнишка был с нами с того самого дня, как появился на свет. Он дергал меня за бороду, ездил на тебе верхом, смеялся и никогда не докучал никому своим нытьем, как некоторые дети. Он – хороший мальчик.
Он сын Нашего Мальчика. А Томас, может, и позабыл нас, но это не значит, что он нас разлюбил, Султан. Это значит лишь, что ему нужно было жить. Нужно было стать тем, кем ему было предназначено стать, быть отцом этого мальчика. Я повидал в том мире побольше твоего. Там нелегко. Томас отвернулся от нас не потому, что ему так захотелось. Такова жизнь, вот и все. И за это мы убьем его единственного сына?
Копытца Султанчика глухо цокнули о камень – он переступил с ноги на ногу. Взглянул на Натана – его глаза внезапно распахнулись. Мальчик был нездоров и от него пахло болезнью и еще кое-чем похуже. Но он был всего лишь ребенком.
– Султанчик? – позвал Натан.
– Томас мог превратить это место в рай, если бы только захотел, – сказал Султанчик, но как-то неожиданно неуверенно.
Ворчун чуть расслабил руки. Дула его револьверов немного опустились. Он склонил голову набок и умоляюще посмотрел в глаза пони.
– Оно и так рай, идиот, – сказал он с любовью. – Вернее, было раем, пока старина Шак не принялся жечь и убивать.
– Все уже гибло, уже менялось. И все потому, что Наш Мальчик позабыл про нас, – сердито возразил Султанчик, хотя на Натана он больше не смотрел. Не посмотрел даже, когда мальчик снова повторил его имя слабым голосом.
– Все гибнет, – сказал Ворчун. – Все изменяется. Так было всегда до тех пор, пока не пришел Томас и не начал видеть нас в своих снах, изменять все по своему желанию. Если все возвращается на круги своя, это не его вина.
Я не хочу умирать, Султан, – сказал гном. – Но я не могу допустить, чтобы умер Натан. Я не могу позволить Фонарю завладеть им.
– Это единственный выход, – возразил Султанчик. – Единственный способ воздействовать на Томаса. Если ты собираешься помешать мне забрать его, тебе придется меня убить.
Султанчик бросился вперед. На один-единственный миг Ворчун потрясенно застыл, потом его лицо исказилось от горя. Он вскинул кольты на уровень груди Султанчика.
И выстрелил.
Пони умер. Ворчун рыдал над его телом. Натан тоже плакал, и его кашель, его сопение и всхлипы заставили Ворчуна снова вернуться к жизни.
Он убрал пистолеты и нагнулся, чтобы поднять мальчика, и тут раздался голос.
– Я ценю преданность, и тебе это известно, гном, – прорычал шакал Фонарь.
Ворчун вскинул голову и со страхом смотрел на приближающееся чудовище. В тени крепости шакал Фонарь выглядел как настоящее привидение; огонь свечи озарял изнутри его тыквенную голову. Сквозь один его глаз виднелась дыра в затылке.
Сквозь эту дыру он видел, что уцелевшие лесные стражи обошли замок и приближаются к ним. А под ветвями, в тени их крон, бежал генерал Арахисовое Масло, высоко вскидывая колени, и размахивал мечом.
– Странно, – прошептал старина Шак. – И предательство я тоже ценю. Это урок, ты так не считаешь? Урок тому, кого предали, и тем, кто может предать в будущем. Во всяком случае, если с предателем расправиться незамедлительно. Я собираюсь сделать пример из тебя, предатель, – сказал Фонарь, наступая на Ворчуна.
Гном стоял перед мальчиком Генерал был далеко, но приближался. Ворчун сунул руки за пазуху и схватился за пистолеты в тот самый миг, когда Фонарь прыгнул на него. Ему удалось вытащить один из них из кобуры и выстрелить, но пуля лишь смяла тыквенную голову, и тогда Фонарь налетел на него. Оба кувырком покатились по земле. Ворчун сильно ударился затылком и на миг утратил ориентацию.
Старина Шак располосовал его лицо, и из ран потекла кровь.
Кровотечение разозлило Ворчуна не на шутку.
Собрав все свои силы до последней капли, он всадил колено Фонарю в пах. Старина Шак ахнул, и Ворчун отшвырнул его. Фонарь полетел на землю рядом с пистолетом, который Ворчун сумел выхватить, но потом не удержал.
Второй все еще находился в кобуре, и теперь он вытащил его. Он выстрелил всего один раз и промахнулся. Шакал Фонарь не переставал двигаться, но теперь держался на расстоянии, опасаясь пистолета.
По его весу Ворчун понял, что он разряжен. И в миг этого осознания увидел, как в глазах старины Шака вспыхнул огонь. Фонарь прочитал это понимание на его лице.
– Ну-ка пристрели меня, – весело сказал старина Шак.
Теперь он снова приближался.
Целясь в Фонаря из бесполезного пистолета, Ворчун наклонился, чтобы поднять Натана. Одним могучим усилием он снова вскинул мальчика на плечо и почувствовал, как заныли царапины на лице, открываясь еще сильнее.
– Пристрели меня, – повторил Фонарь. – Или мне придется убить вас обоих.
Потом прорезанные в тыкве глаза расширились, и оба услышали тяжелую поступь приближающихся деревьев.
Ворчун улыбнулся.
Шакал Фонарь рассмеялся.
– Скажи честно, – спросил он. – Ты считаешь, что эти дряхлые стражи успеют добраться сюда вовремя, чтобы помочь тебе?
– Они не одни, – заметил гном.
На миг шакал Фонарь заколебался. Потом обернулся на шум надвигающихся стражей и увидел несущегося на него генерала Арахисовое Масло с занесенным мечом.
Когда старина Шак повернулся к нему спиной, Ворчун кинулся к реке Вверх.
Шакал Фонарь с рычанием набросился на Томаса. Арахисовое масло обнажило меч, словно ножны, когда он замахнулся им. Лапа Фонаря ободрала ему плечо, но Томас отсек ему другую. Хлынула кровь, и старина Шак с воем покатился по земле.
Он заскулил, пытаясь подняться на три лапы, потом встал на задние, решив передвигаться на двух ногах. Культю он прижимал к телу и угрожающе рычал, глядя на Томаса Огонек свечи в его тыквенной голове помаргивал.
– Тебе больше нет здесь места, – сказал ему Томас голосом, тягучим от арахисового масла, которое покрывало его горло изнутри.
Фыркнув от изумления, Фонарь поморщился, на его жутком лине появилась полуулыбка.
– Ты уничтожил Обманный лес для меня, – сказал он. – Ты насадил эти правила. Добро торжествует, а зло должно быть повержено. В жизни так не бывает. Только в сказках.
Свечка в тыквенном черепе снова моргнула и начала оплывать. Огонек побледнел в тени исполинской крепости.
Его глаза и рот плакали воском.
– Это все выдумка, Шак, – холодно произнес Томас – Моя. Твоя. Неважно. Существует лишь одно правило: все идет от души. Ты никогда этого не понимал.
С подбородка у него капал воск, и Фонарь пробормотал:
– Теперь ты Король леса.
– Нет, – сказал Томас, – этот титул принадлежит не мне.
С тяжелым сердцем Томас Рэнделл, генерал Арахисовое Масло, взмахнул мечом и рассек тыквенную голову старины Шака точно пополам, разрубив свечку на две части и погасив пламя.
Гнилая тыква распалась на две половинки, и обезглавленный шакалий труп мешком рухнул на землю.
Когда лесные стражи наконец-то нагнали его, Томас обернулся к ним спиной. Он смотрел на реку Вверх на том конце скалистого плато. Он заметил Ворчуна с Натаном на руках за миг до того, как гном бросился в бурлящую воду.
– Ворчун, подожди! – крикнул он.
Он бросился к реке, наискосок, пытаясь обогнать течение. На берегу он прибавил ходу. Снова и снова Томас выкрикивал имя сына. Наконец голова Ворчуна показалась над водой, и его глаза встретились с глазами Томаса.
Ворчун помахал рукой. А потом, все так же держа Натана в руках, гном исчез в водопаде. Томас как вкопанный остановился у обрыва и заглянул через край туда, где вода неслась вниз, в Туманное ничто.
У них все будет хорошо, он знал это. За этим туманом та часть Натана, которая была заперта здесь, в Обманном лесу, отыщет дорогу домой. Просто Томас хотел попрощаться.
Он смотрел вниз, в туман, и плакал.
Эмили безмолвно плакала, гладя Натана по голове. Его отец только что умер – санитары увезли его тело на каталке, – а Натан даже не знал об этом. Не мог знать.
В сердце у нее что-то занемело, там, где зарождалось горе, ведь она всегда любила Томаса, что бы ни произошло между ними.
Но горе подождет. Его затмевал страх, как бы то, что произошло с Томасом, не отняло у нее и Натана. У ее бывшего мужа случился обширный инфаркт, и доктора только разводили руками. На ровном месте. Никаких причин.
И она сидела, гладила головку сына и его милое личико и шептала ему, что он должен вернуться к ней.
И он услышал.
Натан Рэнделл забормотал что-то себе под нос. Его руки медленно поднялись к глазам, оторвали пластырь, которым их заклеили, чтобы не открывались.
– Боже правый, Натан! – вскрикнула Эмили, достаточно громко, чтобы услышала медсестра на посту в коридоре.
Ее малыш открыл свои голубые, как у Пола Ньюмена, глаза и посмотрел на нее серьезно и озабоченно.
– Мамочка, почему ты плачешь? – простодушно спросил Натан.
Эмили была не в силах ответить. Она могла лишь сжимать его в объятиях, раскачиваясь взад и вперед, и шепотом возносить бесчисленные благодарения тому, кто ответил на ее молитвы.
ЭПИЛОГ
Однажды утром, несколько недель спустя после похорон Томаса Рэнделла, Натан проснулся очень радостный. Это был тот самый день, в который его матери предстояло подписать контракт на экранизацию «Приключений в Обманном лесу». Но Натану не было еще шести, и он не знал об этом. Это был, можно сказать, счастливый день для его семьи, исполненный радости и горечи одновременно. Но и об этом он тоже не знал.
Но все равно он улыбался до ушей, когда пришлепал на кухню в своей пижаме с Бэтменом и обнял маму так сильно, как только мог. Он еще не окреп до конца, но Эмили улыбнулась горячности этого объятия.
– Как дела, дружище? – спросила она Натана. – Как тебе спалось?
– Отлично, – ответил Натан, усаживаясь на свое место в ожидании, когда Эмили насыплет ему в тарелку кукурузных колечек.
Потом он сказал:
– Мне снился папа.
Эмили захлопала глазами. Сердце начало леденеть. Она положила руку Натану на затылок и присела рядом с ним.
– Ты скучаешь по нему, да, малыш? – спросила она, – Это ничего. Мама тоже по нему скучает. Но он будет приглядывать за нами. Я знаю, что будет.
– Ну конечно будет, – радостно подтвердил он с полным ртом размякших от молока колечек. – Он сам сказал, что будет.
Рука Эмили, медленно гладившая Натана по голове, замерла.
– А что еще он сказал? – спросила она.
– Он сказал, я смогу видеть его во сне, когда только захочу. И я смогу приходить в Обманный лес и помогать папе сделать его лучше, – весело ответил Натан. – А еще он сказал, может быть, когда я подрасту, а он станет сильнее, он придет навестить нас, если сможет.
По коже у Эмили побежали мурашки, и она крепко обняла Натана. Ее внимание раздражало его, и он попытался выкрутиться и вернуться к своему завтраку. Она не отпустила его.
Она не до конца верила в это. И совсем не понимала. Все это пугало ее, хотя и приносило ее сыну такую радость. Это возвращало ему его отца – каким образом, она могла лишь очень отдаленно представлять.
Оно существовало.
Волшебство все-таки существовало.
За домом Рэнделлов гном в полосатом костюме бросил последний взгляд на дом, улыбнулся про себя и зашагал по дороге, ведущей на Бродвей.
Он собирался поймать попутку, если удастся, или пройти всю дорогу до Манхэттена пешком. На примете у него был один магазинчик в Гринвич-виллидж, где можно было купить мягкую фетровую шляпу в точности того самого оттенка зеленого цвета.
Но все равно он улыбался до ушей, когда пришлепал на кухню в своей пижаме с Бэтменом и обнял маму так сильно, как только мог. Он еще не окреп до конца, но Эмили улыбнулась горячности этого объятия.
– Как дела, дружище? – спросила она Натана. – Как тебе спалось?
– Отлично, – ответил Натан, усаживаясь на свое место в ожидании, когда Эмили насыплет ему в тарелку кукурузных колечек.
Потом он сказал:
– Мне снился папа.
Эмили захлопала глазами. Сердце начало леденеть. Она положила руку Натану на затылок и присела рядом с ним.
– Ты скучаешь по нему, да, малыш? – спросила она, – Это ничего. Мама тоже по нему скучает. Но он будет приглядывать за нами. Я знаю, что будет.
– Ну конечно будет, – радостно подтвердил он с полным ртом размякших от молока колечек. – Он сам сказал, что будет.
Рука Эмили, медленно гладившая Натана по голове, замерла.
– А что еще он сказал? – спросила она.
– Он сказал, я смогу видеть его во сне, когда только захочу. И я смогу приходить в Обманный лес и помогать папе сделать его лучше, – весело ответил Натан. – А еще он сказал, может быть, когда я подрасту, а он станет сильнее, он придет навестить нас, если сможет.
По коже у Эмили побежали мурашки, и она крепко обняла Натана. Ее внимание раздражало его, и он попытался выкрутиться и вернуться к своему завтраку. Она не отпустила его.
Она не до конца верила в это. И совсем не понимала. Все это пугало ее, хотя и приносило ее сыну такую радость. Это возвращало ему его отца – каким образом, она могла лишь очень отдаленно представлять.
Оно существовало.
Волшебство все-таки существовало.
За домом Рэнделлов гном в полосатом костюме бросил последний взгляд на дом, улыбнулся про себя и зашагал по дороге, ведущей на Бродвей.
Он собирался поймать попутку, если удастся, или пройти всю дорогу до Манхэттена пешком. На примете у него был один магазинчик в Гринвич-виллидж, где можно было купить мягкую фетровую шляпу в точности того самого оттенка зеленого цвета.