Страница:
Бакенщик помнит, как они сели с ним вдвоем на берегу Реки. Он думал, отец сейчас ему все объяснит. Все-все, на что только намекалось раньше, еще до его отъезда на учебу. Хотя даже от намеков мурашки по коже бежали.
И отец объяснил. Но так, что непонятностей осталось куда больше, чем знаний.
Что их, таких, как отец и теперь вот сын, по всей земле – несколько десятков. Что каждому сыну об этом, в нужное время, рассказывает его отец. Что после рождения первенца уже никого рожать нельзя. И что работать можно только у большой Воды. Река или море – без разницы. Но обязательно, чтобы была большая Вода и вековой лес.
И еще: два-три раза за жизнь будет его ждать великая опасность, связанная с его странными обязательствами. Опасность будет исходить от людей, но как бы в то же время и не людей.
В этом месте рассказа недавний студент в очередной раз споткнулся. Что, уже инопланетяне в дело пошли? Сформулировал он вопрос помягче, но смысл передал точно.
– Нет, сынок, – мягко, будто не заметив иронии, ответил отец. – Это не инопланетяне. Живут они здесь. Рядом с нами.
После чего, как ни в чем не бывало, продолжил свой невероятный и мало что проясняющий рассказ.
Причем самое главное – зачем и кому нужно их Служение – отец так и не рассказал. Видно, потому, что сам не знал. Сказал, нужно работать и ждать.
– А может, все это… – сын хотел сказать «ерунда», но вовремя поправился, – ошибка? Прапрадеду привиделось что-то, и потом дальше пошло?
Отец улыбнулся печально-понимающе:
– Если что сегодня ночью увидишь – не пугайся. Это за сомнения твои. Уйдут сомнения – уйдут и страхи. Надо просто работать и ждать.
Улыбнулся, правда недоверчиво, и недоучившийся студент. Еще оставалась у него надежда, что все рассосется, вернется он на Северо-Запад, без труда добьется диплома, после чего заживет как все. Вот только малопонятное Служение все ставило с ног на голову. К тому же, даже если все правда, зачем ему сменять отца сейчас? Дед до восьмидесяти прожил, возясь с бакенами. С перерывом на войну. «Стоп, – остановил себя парень. – Когда дед ушел на войну, бакенщиком стал отец. И после войны дед к бакенам уже не вернулся. Так, помогал изредка. А сам лодки стал рубить, большим мастером оказался. Получается, обратного хода нет?»
И все равно во все эти чудеса не верилось. Юноша, выросший в лесу и на Реке, разумеется, никогда не был материалистом. Но тут уже такая сугубая мистика, что народной сказкой отдает.
Сомнения развеялись в первую же ночь. Именно тогда он, впервые в жизни, услышал жуткие детские голоса, которые при ближайшем изучении оказались совсем не детскими. И увидел мерцающие шары, издающие эти звуки. Он чуть с ума не сошел, с минуты на минуту ожидая самого страшного. Нестерпимо хотелось, как в детстве, убежать к отцу, ткнуться лицом в его широкую грудь. Раз тот все знает, почему не поможет сыну, не защитит?
Но отец так и не пришел.
А сын – в отца: раз не пришел, значит, это только его испытание. Значит, надо пересилить себя и выдержать все, что предназначено.
Он физически ощущал леденящий холод, когда визгливые звуки и светящиеся разноцветные шары легко проникли сквозь огромные бревна их рубленной еще прадедом избы.
Он физически ощущал близкое присутствие смерти, но не поддался ей.
Потому что, сам того не ведая, уже был Бакенщиком: отец в ту же ночь скоропостижно умер от обширного инфаркта миокарда, так ничего больше и не объяснив сыну.
Глава 6
Глава 7
И отец объяснил. Но так, что непонятностей осталось куда больше, чем знаний.
Что их, таких, как отец и теперь вот сын, по всей земле – несколько десятков. Что каждому сыну об этом, в нужное время, рассказывает его отец. Что после рождения первенца уже никого рожать нельзя. И что работать можно только у большой Воды. Река или море – без разницы. Но обязательно, чтобы была большая Вода и вековой лес.
И еще: два-три раза за жизнь будет его ждать великая опасность, связанная с его странными обязательствами. Опасность будет исходить от людей, но как бы в то же время и не людей.
В этом месте рассказа недавний студент в очередной раз споткнулся. Что, уже инопланетяне в дело пошли? Сформулировал он вопрос помягче, но смысл передал точно.
– Нет, сынок, – мягко, будто не заметив иронии, ответил отец. – Это не инопланетяне. Живут они здесь. Рядом с нами.
После чего, как ни в чем не бывало, продолжил свой невероятный и мало что проясняющий рассказ.
Причем самое главное – зачем и кому нужно их Служение – отец так и не рассказал. Видно, потому, что сам не знал. Сказал, нужно работать и ждать.
– А может, все это… – сын хотел сказать «ерунда», но вовремя поправился, – ошибка? Прапрадеду привиделось что-то, и потом дальше пошло?
Отец улыбнулся печально-понимающе:
– Если что сегодня ночью увидишь – не пугайся. Это за сомнения твои. Уйдут сомнения – уйдут и страхи. Надо просто работать и ждать.
Улыбнулся, правда недоверчиво, и недоучившийся студент. Еще оставалась у него надежда, что все рассосется, вернется он на Северо-Запад, без труда добьется диплома, после чего заживет как все. Вот только малопонятное Служение все ставило с ног на голову. К тому же, даже если все правда, зачем ему сменять отца сейчас? Дед до восьмидесяти прожил, возясь с бакенами. С перерывом на войну. «Стоп, – остановил себя парень. – Когда дед ушел на войну, бакенщиком стал отец. И после войны дед к бакенам уже не вернулся. Так, помогал изредка. А сам лодки стал рубить, большим мастером оказался. Получается, обратного хода нет?»
И все равно во все эти чудеса не верилось. Юноша, выросший в лесу и на Реке, разумеется, никогда не был материалистом. Но тут уже такая сугубая мистика, что народной сказкой отдает.
Сомнения развеялись в первую же ночь. Именно тогда он, впервые в жизни, услышал жуткие детские голоса, которые при ближайшем изучении оказались совсем не детскими. И увидел мерцающие шары, издающие эти звуки. Он чуть с ума не сошел, с минуты на минуту ожидая самого страшного. Нестерпимо хотелось, как в детстве, убежать к отцу, ткнуться лицом в его широкую грудь. Раз тот все знает, почему не поможет сыну, не защитит?
Но отец так и не пришел.
А сын – в отца: раз не пришел, значит, это только его испытание. Значит, надо пересилить себя и выдержать все, что предназначено.
Он физически ощущал леденящий холод, когда визгливые звуки и светящиеся разноцветные шары легко проникли сквозь огромные бревна их рубленной еще прадедом избы.
Он физически ощущал близкое присутствие смерти, но не поддался ей.
Потому что, сам того не ведая, уже был Бакенщиком: отец в ту же ночь скоропостижно умер от обширного инфаркта миокарда, так ничего больше и не объяснив сыну.
Глава 6
Был – кент, стал – мент
Место: Москва.
Время: два года после точки отсчета.
Уже четыре эпизода было за нашими спинами. Преступных эпизода, как наверняка бы написали менты-следаки, если бы менты-гаишники нас сдали. Но, как я и предвидел – ох и умный парень Вадик! – никто нас ни разу не сдал. Хоть поджилки при каждом «разгоне» тряслись не меньше, чем в первом криминальном опыте.
Кстати, это и не «разгон» вовсе, а обычное мошенничество: сам себя щедро провел по более легкой статье. Мы же с Витьком форму милицейскую не надевали и документами поддельными перед носом оборотней в погонах не размахивали. В общем, детская шалость.
Так очень хотелось бы думать дипломированному живописцу, освоившему новую, гораздо более прибыльную профессию.
Но поджилки-то тряслись! И дипломированный живописец отдавал себе отчет в том, что любая веревочка вьется пусть и долго, но не бесконечно…
Впрочем, пока что реальной опасности действительно не случилось. Да и при провале максимум, на что пойдут взяточники-дэпээсники, – набьют фальшивым операм из якобы службы собственной безопасности их наглые морды. А это всегда можно перетерпеть с учетом получаемых «предпринимателями» гонораров.
Вон последний случай – вообще просто волшебно!
Позавчера я снял мздоимцев не на трассе, а в чудесном заранее облюбованном укромном местечке. Быстро, безопасно и очень доходно.
Идея, правда, была не моя: о дорожных татях возмущенно рассказала собственная любимая.
А дело было так.
Ленку, в качестве бонуса к деньгам за курсовую, неожиданно позвали в шикарный загородный спа-отель. Почти что секретный, двадцать километров от Москвы и еще пять – от шоссе.
Конечно, Ленку туда не «позвали», а «позвала» ее постоянная клиентка, Вера. Я эту Веру тоже хорошо знаю: неплохая, хоть и взбалмошная девица, лет на пять постарше нас. Ее муж, типичный папик, открыл женушке арт-галерею, чтоб та не скучала и лишний раз не искала лекарств от скуки. Но папик никогда не достиг бы финансовых высот, если бы не был практичным и рациональным мужчиной. Короче, параллельно с покупкой и обустройством помещения для галереи он загнал Верку на платное отделение художественного вуза.
Девице галерейный бизнес понравился – статус, встречи, новые платья, тем более о прибылях папик пока не спрашивал. А вот учиться надоело быстро – чудесная ситуация для нас с Ленкой.
Ленка сначала ехать не хотела, боялась каких-нибудь осложнений – вдруг у отчаянной Верки там какая-нибудь романтическая встреча запланирована? Моей любимой подобных встреч решительно не хотелось.
Поэтому я сам же ее и уговорил. Мне, даже с новыми доходами, ее таким спа-развлечением пока не побаловать. В верности же подруги я не сомневался.
В общем, поехала Ленка нежиться и оздоравливаться. Вернулась потрясенная. Рассказывала взахлеб.
Мраморные бассейны, теплые мраморные полы. Три вида саун, два – бань. Немерено – хитроумных тренажеров. А еще умелые и вышколенные массажистки, косметички, рефлексотерапевты, тренеры.
И все это – на них двоих. Попозже, к вечеру, приехали еще три дамы. Но уже было ясно, что такого столпотворения, как в соседнем к нашему дому фитнес-центре, об абонементе какового давно и пока безуспешно мечтала любимая, ждать не приходится.
Верка-то ко всему давно привыкла, Лену же увиденное потрясло. Ее тело, пройдя заботливые руки спа-специалистов, буквально родилось заново. Она уезжала совершенно счастливой. И даже то, что следующий приезд в рай случится неизвестно когда – да и случится ли? – совсем ее не волновало: моя девчонка обладает чудесной способностью радоваться тому, что имеет, не огорчаясь от недоступности всего прочего.
Единственно, что слегка подпортило настроение, – общение с гаишниками на лесной дорожке при выезде к трассе. Состоялось оно, в Ленкином подробном пересказе, при следующих обстоятельствах.
Лесная дорожка была отменного качества, но узкая. Посередине, повторяя все ее извивы, тянулась яркая белая сплошная.
Когда ехали туда, рассекали лихо: Веркина маленькая «Ауди-ТТ» ловко закладывала виражи, как приклеенная к асфальту. А вот обратно удовольствие попортил белый «жигуль»-«классика»: тащился со скоростью сорок километров в час и явно не собирался ускоряться. Причем, гаденыш, выехал с обочины прямо перед ними, не мог полминуты подождать!
Верка не выдержала и на чуть более длинном, чем предыдущие, отрезке прямой дала по газам. Верткая «аудюха» буквально обскакала отечественную самобеглую коляску, успев до поворота перестроиться в свой ряд.
– Йес! – сказала Верка.
И, как оказалось, поторопилась.
Потому что чертов «жигуль» наконец ускорился, а из его правого, пассажирского, окна высунулась знакомая полосатая палка.
– Вот черти! – беззлобно выругалась Верка, останавливаясь и доставая права. Задержание в момент тяжелого нарушения правил дорожного движения ее никак не напрягло.
Милиционер не спеша подошел к приоткрытому окну «аудюхи», лениво козырнул и представился:
– Старший лейтенант Козлов. Ваши права, гражданочка.
Вера протянула ему документы.
– Не насовсем хоть? – навела она первые мосты.
– Нет, – спокойно ответил тот. – Месяца на четыре. Выезд на встречную полосу движения.
– Да ладно, – захихикала девица. – Заменим месяцы на минуты.
– Ну, пошли в машину, оформим протокол, – не сказал ни да, ни нет милиционер.
«Жигуль» стоял метрах в десяти позади них, его водитель сидел в салоне.
– Да ладно вам! – опять захихикала Верка. – Оформим протокол на месте. Не вылезая.
Мент внимательно посмотрел на девицу. Ее вид, похоже, удовлетворил стража дорожного порядка, но ему явно не нравился второй пассажир «аудюхи», то есть возможный свидетель.
Верка дыхнула на кусок окна и пальцем вывела знак вопроса.
Осторожный, видать, тертый, милиционер не произнес ни слова. Но и не возмутился такому явному случаю подкупа должностного лица.
Тогда Верка взяла инициативу в свои руки. Еще разок дыхнув на стекло, она вывела: «300».
Тут старший лейтенант Козлов нарушил молчание.
– Нолик добавьте, – сказал он возмущенно.
Но и Верке палец в рот не клади. Достав из сумочки две тысячные бумажки, она спокойно протянула деньги гаишнику. Типа, сейчас еще достану.
И тот, не так, правда, спокойно, как Вера, их взял, машинально протянув в ответ документы.
– Ну, я поехала, – улыбнулась девица, помахала ручкой, закрыла окошко и тронулась.
Служивый остался стоять на месте, слегка ошарашенный, но в целом скорее довольный сделкой, чем расстроенный.
Чего не скажешь о моей подруге. В общем, запало это Ленке в память, здорово попортив впечатление от чудного спа-отеля. Потому и рассказывала с такими подробностями о грабеже-провокации.
Я внимательно выслушал, расспросил подробно о месте инцидента, потом обнял и поцеловал Ленку.
– Ничего, судьба его накажет, – наконец важно сказал я.
Приятно все-таки чувствовать себя в роли судьбы.
На следующий же день мы с Витьком поехали восстанавливать справедливость. Я надеялся, что с хлебного места возле спа-отеля вымогатели просто так не уйдут. И оказался прав.
«Жигули», скорее всего, были те же, менты – кто его знает. Хотя метод они не поменяли. Так же дремотно потянулись перед нашей «реношкой» по узкой дороге.
И я охотно их обогнал. Потом охотно пошел беседовать в машину. Потом отъехал, слегка (теперь для меня три тысячи были именно «слегка») обезденеженный. Потом, в соответствии с отлаженной схемой – Витек и здесь с аппаратурой не подкачал, – подъехал снова и уехал уже с чудесной суммой в тридцать две тысячи рублей.
Менты и больше бы отдали, если б имели. Все было против них: не из того ведомства, не в своем районе. Плюс наглый, вошедший в роль, живописец, то бишь я. Нет, наверняка отдали бы и больше, лишь бы не сменить твердое сиденье старого «ВАЗа» на еще менее комфортные нары.
Вот теперь у Ленки и платье появилось, о котором она мечтала. И нутро холодильника давно уже заполнилось приятными продуктами. А будущее манило еще более серьезными материальными достижениями.
Ленка ничего не заподозрила. Она ни минуты не сомневалась в таланте своего Вадика, и то, что наконец нашлись люди, покупавшие его труд по достойным ценам, ее нисколько не удивило. Правда, я все же чуть не прокололся. Ее удивило, что я не сделал фото отданных в чужие руки акварелей и картин. Обычно я, как и все великие художники, трепетно отношусь к своим творениям.
Но промелькнул этот факт по краю сознания и забылся, прикрытый радостными событиями и еще более радостными ожиданиями.
А я, кстати, особо и не задумывался над происходящим. Я всегда живу текущим моментом. Писать, конечно, не бросил. Наоборот, купил материалы дорогие: холст, подрамники, краски. Но что-то пока не шло. Может, сказывается напряженность от «операций», может, еще что. И это единственное, что напрягает внезапно разбогатевшего художника.
Впрочем, еще одна вещь меня недавно напрягла.
Верно говорят: деньги льнут к деньгам.
Вывел меня Витек на своего давнего знакомца – седоватого, прилично одетого хлыща среднего возраста. Я сначала обрадовался: хлыщ представился заказчиком. Перевернул мне полмастерской, разглядывая живопись.
Вот тут-то мое сердце – еще недавно нищего живописца – вообще отчаянно забилось. Если найти «своего» коллекционера, да еще хорошо обеспеченного, можно перестать играть в «кошки-мышки» с гаишниками. Кистью-то зарабатывать куда интереснее. И безопаснее.
Единственно, что смутило: не похож был хлыщ на коллекционера. Я все же их в мастерских повидал.
Более всего хлыщ запал на простенькие, «под академию» заточенные, пейзажи, даже взглядом не удостоив мои художественные поиски и новации. Хотя, с другой стороны, не такие эти холсты и простенькие. Я писал их в расчете на любителей классической живописи. Пусть не революционные, пусть славы не сделают. Но профессионалы знают: чтоб такие полотна быстро, за три-четыре дня, клепать, нужно всего-то ничего: шесть лет детской художественной школы, потом четыре – художественного училища (с полуторасотлетней историей, между прочим) и, наконец, художественный вуз.
Сколько там получилось? Пятнадцать лет постоянных рукопашных упражнений. А как иначе? Если хочешь достичь чего-то нового в любом виде искусства, нужно постичь старый инструментарий. Даже если потом решишь его отринуть.
В общем, на уличных вернисажах такой «классики» не увидишь. Там обычно «гладенько, гаденько», срисовано с фотографии. А то и раскрашено по фото, благо струйные плоттеры могут нынче печатать по холсту практически любого размера и вида.
Хлыщ аж засопел от возбуждения, разглядывая мою «технику».
Ничего сразу не купил, но уже на следующий день – отличный знак – привел с собой старую злую тетку.
Вот та фишку секла четко. Искусствовед, причем из настоящих, глубоко знающих и глубоко чувствующих. Мгновенно оценила мою «школу» и руку в пейзажах. Удовлетворенно кивнула хлыщу.
А когда ее глаза зажглись на, как я их называю, «экспрессиях», совсем обрадовался Вадик Оглоблин. Тут уже не только деньгами, тут искусством пахнет. И славой. Нашел же Воллар Сезанна, почему бы хлыщу не прославиться, открыв миру Оглоблина?
Но радость быстро померкла.
– Неплохо, молодой человек, – буркнула на прощанье старуха. И это было все, что мне вообще за время встречи сказали. Ни покупок, ни денег, ни славы.
Я уже успел сильно огорчиться, как Витек перезвонил и сообщил, что у хлыща есть конкретное предложение.
Встретились мы в роскошном загородном ресторане. Даже еженедельно «разгоняя» по паре-тройке милицейских экипажей, я бы не смог захаживать сюда с Ленкой.
Поели, попили, снова – почти без разговоров. А потом хлыщ женственным движением поправил прическу и вполне по-мужски сделал мне предложение.
В двух словах: Вадик Оглоблин делает подписи на готовых картинах. Понятно – не собственные. Старыми пигментами по старым картинам. С мелкой возней с верхним красочным или лаковым слоем. Иногда кое-что дописывает или переписывает, благо профессиональные навыки позволяют. Только и всего. А платят ему даже дороже, намного дороже, чем если бы эти полотна были целиком его «производства».
Дополнительных условий два. Первое – полный молчок в ответ на любые вопросы. Второе – при невыполнении первого – перо в бок. В мой то есть бок. Или пулю в башку. Уж как получится.
А то, что приведенный хлыщом здоровяк с поганой рожей никогда не был искусствоведом, я понял сразу, без объяснений.
На «подумать» мне дали два дня, обет молчания начинался сразу.
Честно скажу, раздумывал я мучительно. Даже Ленка заметила, начала выпытывать, что такое случилось. Да разве скажешь? Еще только Ленку подставишь: выражение лица приведенной хлыщом «торпеды» я запомнил навсегда.
Раздумья, если кратко, были таковы.
С одной стороны, денег станет много, много больше, чем с уже надоевшими «кошками-мышками» на дорогах. Вероятность засыпаться невелика: я отдавал себе отчет в том, что установить «авторство» в предлагаемом варианте будет почти невозможно, разве что поймают с поличным. Правда и то, что в случае неудачи здесь битьем морды не обойдется.
Но не это меня останавливало. А, пожалуй, все-таки другое.
«Разгоняя» продажных ментов, оборотней в погонах, я не испытывал никаких угрызений совести, ровно никаких. Наоборот, даже что-то робингудское было в наших с Витьком лихих налетах. А вот предложенное хлыщом занятие не нравилось уже серьезно.
Да, Вадик Оглоблин может написать за деньги то, что не считает художественным откровением. Но и позором его такая работа тоже не станет. Простое ремесло, причем высокого уровня. Но тачать фальшаки, фуфел производить – это не по нему. Слишком уж он серьезно относится к этому затертому до дыр слову «искусство». Относился бы иначе, не тратил бы пятнадцать лет жизни на обучение и всю оставшуюся – на поиски.
Короче, когда хлыщ внезапно встретился мне у моего подъезда – и снова со своим здоровяком, – я твердо ответил «нет».
– Ну, нет так нет, – спокойно согласился хлыщ. И хоть вызверился взглядом здоровяк, но с поводка спущен не был.
Разошлись, как говорится, на встречных курсах. Однако какая-то тревога в бесшабашной голове художника-разбойника – хорошо сказал, надо запомнить! – все же засела.
Даже не тревога, а какое-то тревожное ожидание. И это было очень некстати, особенно с учетом того, что совсем скоро нам с напарником предстояла очередная операция по отъему неправедно нажитых средств, да еще с таким шоколадным раскладом!
На этот раз чудо-вариант нашел Витек, почти такой же, как у спа-отеля. «Форменные» грабители устроили постоянную засаду в ста метрах за «кирпичом», который невозможно было разглядеть из-за разросшихся веток. Нет, возможно, конечно. Но гораздо сложнее, чем, если бы дело происходило зимой, когда нет листьев. Поэтому чуть не каждый второй водитель, проезжавший по тихой улочке в промышленном районе, становился добычей мздоимцев.
Поскольку опасения меня не покидали, я подошел к делу серьезно. Лично проверил полученную от Витька инфу, проехав улочку в правильном направлении.
Точно, стоят, красавцы. В боевой раскраске, но спрятавшись за разросшиеся кусты.
Тем хуже для них.
Когда мы с Витьком подъезжали к улочке с «запретной» стороны, я уже больше боялся, как бы менты не смотались пообедать или еще куда-нибудь – деньги у меня снова неожиданно заканчивались.
Менты не смотались.
Ну и хорошо. Время как-то враз ускорилось, побежало быстрее.
Вот мент выбегает из машины. Выставляет вперед жезл.
Торможу. Проверяю в кармане документы и за лацканом пиджака – микрофон.
Витька, паразит, уткнулся носом в аппаратуру. Мог бы хоть «ни пуха» пожелать – сам-то на дело, как в первый раз обосрался, так и не ходит, я отдуваюсь. А деньги делим поровну.
Ну да ладно. Не время сейчас отвлекаться.
Я выхожу из машины, сажусь в «жигуль», на переднее сиденье, рядом со старшим ментом. Второй, который выбегал меня тормозить, садится сзади. Обычный расклад, но я опять волнуюсь.
– Ваша машина? – спрашивает, разглядывая мои права, тот, что за рулем. Спокойный, средних лет, капитан. Командир.
– Нет. Друга, – честно отвечаю я. – Он в машине сидит. Выпивши немного.
Последнее – враки. Но не могу же я им сказать, что мы пошли на «разгон», а мой приятель – немного бздун, поэтому главную роль в преступном эпизоде выполняю я, Вадим Оглоблин?
– А в ОСАГО вы вписаны? – уточняет капитан. Задний, лейтенант, напряженно сопит.
– Нет.
А чего скрывать? Пусть накапывают на меня компромат. Чем больше проступок – тем больше взятка. И, соответственно, последующие отступные.
– Нарушение, – констатирует тот.
– Есть немного, – соглашаюсь я.
– Действительно, немного, – хмыкает капитан. – По сравнению с проездом на запрещающий знак.
– Какой знак? – неубедительно удивляюсь я.
– Знаете, какой.
Капитан своим спокойствием давит мне на нервы. Что-то не хочется предлагать ему деньги. Вдруг честный? Но тогда в результате моей хитрой махинации я окажусь оштрафованным, без прав и без денег. Да уж, умен и хитер Вадик Оглоблин!
– А можно как-нибудь послабее наказать? – заныл я. – Художники много не зарабатывают.
– А если мало зарабатываешь – правила соблюдай, – холодно заметил капитан.
Вот это уже кое-что. Некое, слабо, правда, выраженное приглашение к переговорам.
– Ну, раз уж не соблюл, – перевожу разговор в привычное русло, – оштрафуйте на месте, только не сильно.
– Мы штрафовать на месте не имеем права.
Вот же чертов капитан! Похоже, я действительно влип как минимум на штраф.
– Может, все-таки как-нибудь разойдемся? – Теперь мое нытье вполне естественное, без какого-либо наигрыша.
– Вы что, мне взятку предлагаете? – усмехается тот.
Ну, попал! Неужели лишит прав?
… Фу, ты, черт! Отлегло…
Капитан, не снимая с лица усмешку, претворяет в жизнь метод, описанный моей Ленкой, правда, модернизированный. А именно: пальцем пишет по пластику «торпедо» четыре больших невидимых цифры: 1500.
– Я дам вам полторы тысячи, не вопрос! – радуюсь я.
Пусть и не сразу, но события переходят в привычное русло. Нет, все-таки этот бизнес надо бросать. Так никаких нервов не хватит.
Осторожный капитан молчит.
Я вытаскиваю три пятисотки, сую ему в руки.
В этот момент задний мент перестает сопеть, и мои собственные руки оказываются зажатыми в стальные тиски. Сначала – фигурально, а через короткое время – натурально. В первый раз в жизни я оказываюсь в наручниках. И это очень, очень неприятно! «Господи, что же делать?» – думаю я. Как оказалось, вслух, потому что капитан ехидно советует:
– Прежде всего, взяток не давать, молодой человек. Обыщи его, Петь, – это он – уже своему плечистому сослуживцу.
Вот теперь я влип насовсем. Потому что микрофон обнаруживают сразу. Как будто знают, что он у меня за лацканом…
Мое сердце пронизывает страшная догадка. Нет, этого не может быть! Мы с Витьком знаем друг друга много лет! И потом он же соучастник! Я слегка успокаиваюсь, если так можно сказать о моем потном состоянии.
– Да, молодой человек, – теперь капитан серьезен. – Похоже, вы не просто нарушитель ПДД и даже не просто взяткодатель. Вы – шантажист! Петя, обыщи их машину и приведи второго.
Через минуту и Витька, и его хитрый кейс оказываются в милицейском «жигуле», а капитан вовсю строчит протокол задержания – он мне уже об этом объявил.
– Я тут ни при чем, – бормочет на заднем сиденье Витек. Руки ему, в отличие от меня, не сковывают.
Мы вдруг – через зеркало заднего вида – встречаемся с ним взглядами. И все становится ясно.
«При чем» тут Витек. Очень даже «при чем». Но ему-то это зачем? Неужели нас выследили? Или просто ментам «палка» нужна по взяткодателям? Нет, нас выследили! Витька прижали, и он подсунул мне «шоколадное» дело. И сидеть мне теперь – не пересидеть… О господи!
– Подпишите протокол, – говорит мне капитан, но бумагу не отдает.
– Где? – безразлично спрашиваю я.
Сломался Вадик Оглоблин. Не прирожденный я оказался бандит. Буду теперь в тюрьме лозунги писать. Бедная Ленка, она же ждать меня станет! Какая же я сволочь!
– Вот здесь, – показывает мне капитан, но бумагу опять не отдает.
– Так давайте, – слабо прошу я.
– Если подпишете – тюрьма, – улыбается он.
– А если не подпишу? У меня что, есть выбор?
– Если не подпишете, то у вас есть выбор, – серьезно говорит капитан.
– Какой?
Я уже готов нашу комнату продать, лишь бы не идти в тюрьму. Я очень боюсь тюрьмы!
– Первый – все равно сидеть. Вы не подписываете, мы подпишем, как свидетели. И Виктор Быков подпишет.
– Как свидетель? – уточняю я. Мог бы и не уточнять, и так все ясно.
– Как свидетель, – соглашается капитан.
– А второй?
– Вы принимаете предложение вон того господина, – показывает капитан куда-то на улицу. Там я вижу напомаженного хлыща. Только без здоровяка. Роль которого – даже с большим успехом – сыграли подсадные менты.
– Я согласен, – говорю я.
Черт с ним, с искусством! Все, что угодно, лишь бы не тюрьма. А там посмотрим.
С меня снимают наручники. Витек подходит к хлыщу и, не особо таясь, берет у него пакет. Наверное, на всех трех иуд.
А пакет-то объемистый. Значит, художник Вадим Оглоблин чего-то в этом мире стоит. Хотя зачем себя обманывать: как художник Вадим Оглоблин в этом мире теперь не стоит ничего. Ноль. Зеро.
Время: два года после точки отсчета.
Уже четыре эпизода было за нашими спинами. Преступных эпизода, как наверняка бы написали менты-следаки, если бы менты-гаишники нас сдали. Но, как я и предвидел – ох и умный парень Вадик! – никто нас ни разу не сдал. Хоть поджилки при каждом «разгоне» тряслись не меньше, чем в первом криминальном опыте.
Кстати, это и не «разгон» вовсе, а обычное мошенничество: сам себя щедро провел по более легкой статье. Мы же с Витьком форму милицейскую не надевали и документами поддельными перед носом оборотней в погонах не размахивали. В общем, детская шалость.
Так очень хотелось бы думать дипломированному живописцу, освоившему новую, гораздо более прибыльную профессию.
Но поджилки-то тряслись! И дипломированный живописец отдавал себе отчет в том, что любая веревочка вьется пусть и долго, но не бесконечно…
Впрочем, пока что реальной опасности действительно не случилось. Да и при провале максимум, на что пойдут взяточники-дэпээсники, – набьют фальшивым операм из якобы службы собственной безопасности их наглые морды. А это всегда можно перетерпеть с учетом получаемых «предпринимателями» гонораров.
Вон последний случай – вообще просто волшебно!
Позавчера я снял мздоимцев не на трассе, а в чудесном заранее облюбованном укромном местечке. Быстро, безопасно и очень доходно.
Идея, правда, была не моя: о дорожных татях возмущенно рассказала собственная любимая.
А дело было так.
Ленку, в качестве бонуса к деньгам за курсовую, неожиданно позвали в шикарный загородный спа-отель. Почти что секретный, двадцать километров от Москвы и еще пять – от шоссе.
Конечно, Ленку туда не «позвали», а «позвала» ее постоянная клиентка, Вера. Я эту Веру тоже хорошо знаю: неплохая, хоть и взбалмошная девица, лет на пять постарше нас. Ее муж, типичный папик, открыл женушке арт-галерею, чтоб та не скучала и лишний раз не искала лекарств от скуки. Но папик никогда не достиг бы финансовых высот, если бы не был практичным и рациональным мужчиной. Короче, параллельно с покупкой и обустройством помещения для галереи он загнал Верку на платное отделение художественного вуза.
Девице галерейный бизнес понравился – статус, встречи, новые платья, тем более о прибылях папик пока не спрашивал. А вот учиться надоело быстро – чудесная ситуация для нас с Ленкой.
Ленка сначала ехать не хотела, боялась каких-нибудь осложнений – вдруг у отчаянной Верки там какая-нибудь романтическая встреча запланирована? Моей любимой подобных встреч решительно не хотелось.
Поэтому я сам же ее и уговорил. Мне, даже с новыми доходами, ее таким спа-развлечением пока не побаловать. В верности же подруги я не сомневался.
В общем, поехала Ленка нежиться и оздоравливаться. Вернулась потрясенная. Рассказывала взахлеб.
Мраморные бассейны, теплые мраморные полы. Три вида саун, два – бань. Немерено – хитроумных тренажеров. А еще умелые и вышколенные массажистки, косметички, рефлексотерапевты, тренеры.
И все это – на них двоих. Попозже, к вечеру, приехали еще три дамы. Но уже было ясно, что такого столпотворения, как в соседнем к нашему дому фитнес-центре, об абонементе какового давно и пока безуспешно мечтала любимая, ждать не приходится.
Верка-то ко всему давно привыкла, Лену же увиденное потрясло. Ее тело, пройдя заботливые руки спа-специалистов, буквально родилось заново. Она уезжала совершенно счастливой. И даже то, что следующий приезд в рай случится неизвестно когда – да и случится ли? – совсем ее не волновало: моя девчонка обладает чудесной способностью радоваться тому, что имеет, не огорчаясь от недоступности всего прочего.
Единственно, что слегка подпортило настроение, – общение с гаишниками на лесной дорожке при выезде к трассе. Состоялось оно, в Ленкином подробном пересказе, при следующих обстоятельствах.
Лесная дорожка была отменного качества, но узкая. Посередине, повторяя все ее извивы, тянулась яркая белая сплошная.
Когда ехали туда, рассекали лихо: Веркина маленькая «Ауди-ТТ» ловко закладывала виражи, как приклеенная к асфальту. А вот обратно удовольствие попортил белый «жигуль»-«классика»: тащился со скоростью сорок километров в час и явно не собирался ускоряться. Причем, гаденыш, выехал с обочины прямо перед ними, не мог полминуты подождать!
Верка не выдержала и на чуть более длинном, чем предыдущие, отрезке прямой дала по газам. Верткая «аудюха» буквально обскакала отечественную самобеглую коляску, успев до поворота перестроиться в свой ряд.
– Йес! – сказала Верка.
И, как оказалось, поторопилась.
Потому что чертов «жигуль» наконец ускорился, а из его правого, пассажирского, окна высунулась знакомая полосатая палка.
– Вот черти! – беззлобно выругалась Верка, останавливаясь и доставая права. Задержание в момент тяжелого нарушения правил дорожного движения ее никак не напрягло.
Милиционер не спеша подошел к приоткрытому окну «аудюхи», лениво козырнул и представился:
– Старший лейтенант Козлов. Ваши права, гражданочка.
Вера протянула ему документы.
– Не насовсем хоть? – навела она первые мосты.
– Нет, – спокойно ответил тот. – Месяца на четыре. Выезд на встречную полосу движения.
– Да ладно, – захихикала девица. – Заменим месяцы на минуты.
– Ну, пошли в машину, оформим протокол, – не сказал ни да, ни нет милиционер.
«Жигуль» стоял метрах в десяти позади них, его водитель сидел в салоне.
– Да ладно вам! – опять захихикала Верка. – Оформим протокол на месте. Не вылезая.
Мент внимательно посмотрел на девицу. Ее вид, похоже, удовлетворил стража дорожного порядка, но ему явно не нравился второй пассажир «аудюхи», то есть возможный свидетель.
Верка дыхнула на кусок окна и пальцем вывела знак вопроса.
Осторожный, видать, тертый, милиционер не произнес ни слова. Но и не возмутился такому явному случаю подкупа должностного лица.
Тогда Верка взяла инициативу в свои руки. Еще разок дыхнув на стекло, она вывела: «300».
Тут старший лейтенант Козлов нарушил молчание.
– Нолик добавьте, – сказал он возмущенно.
Но и Верке палец в рот не клади. Достав из сумочки две тысячные бумажки, она спокойно протянула деньги гаишнику. Типа, сейчас еще достану.
И тот, не так, правда, спокойно, как Вера, их взял, машинально протянув в ответ документы.
– Ну, я поехала, – улыбнулась девица, помахала ручкой, закрыла окошко и тронулась.
Служивый остался стоять на месте, слегка ошарашенный, но в целом скорее довольный сделкой, чем расстроенный.
Чего не скажешь о моей подруге. В общем, запало это Ленке в память, здорово попортив впечатление от чудного спа-отеля. Потому и рассказывала с такими подробностями о грабеже-провокации.
Я внимательно выслушал, расспросил подробно о месте инцидента, потом обнял и поцеловал Ленку.
– Ничего, судьба его накажет, – наконец важно сказал я.
Приятно все-таки чувствовать себя в роли судьбы.
На следующий же день мы с Витьком поехали восстанавливать справедливость. Я надеялся, что с хлебного места возле спа-отеля вымогатели просто так не уйдут. И оказался прав.
«Жигули», скорее всего, были те же, менты – кто его знает. Хотя метод они не поменяли. Так же дремотно потянулись перед нашей «реношкой» по узкой дороге.
И я охотно их обогнал. Потом охотно пошел беседовать в машину. Потом отъехал, слегка (теперь для меня три тысячи были именно «слегка») обезденеженный. Потом, в соответствии с отлаженной схемой – Витек и здесь с аппаратурой не подкачал, – подъехал снова и уехал уже с чудесной суммой в тридцать две тысячи рублей.
Менты и больше бы отдали, если б имели. Все было против них: не из того ведомства, не в своем районе. Плюс наглый, вошедший в роль, живописец, то бишь я. Нет, наверняка отдали бы и больше, лишь бы не сменить твердое сиденье старого «ВАЗа» на еще менее комфортные нары.
Вот теперь у Ленки и платье появилось, о котором она мечтала. И нутро холодильника давно уже заполнилось приятными продуктами. А будущее манило еще более серьезными материальными достижениями.
Ленка ничего не заподозрила. Она ни минуты не сомневалась в таланте своего Вадика, и то, что наконец нашлись люди, покупавшие его труд по достойным ценам, ее нисколько не удивило. Правда, я все же чуть не прокололся. Ее удивило, что я не сделал фото отданных в чужие руки акварелей и картин. Обычно я, как и все великие художники, трепетно отношусь к своим творениям.
Но промелькнул этот факт по краю сознания и забылся, прикрытый радостными событиями и еще более радостными ожиданиями.
А я, кстати, особо и не задумывался над происходящим. Я всегда живу текущим моментом. Писать, конечно, не бросил. Наоборот, купил материалы дорогие: холст, подрамники, краски. Но что-то пока не шло. Может, сказывается напряженность от «операций», может, еще что. И это единственное, что напрягает внезапно разбогатевшего художника.
Впрочем, еще одна вещь меня недавно напрягла.
Верно говорят: деньги льнут к деньгам.
Вывел меня Витек на своего давнего знакомца – седоватого, прилично одетого хлыща среднего возраста. Я сначала обрадовался: хлыщ представился заказчиком. Перевернул мне полмастерской, разглядывая живопись.
Вот тут-то мое сердце – еще недавно нищего живописца – вообще отчаянно забилось. Если найти «своего» коллекционера, да еще хорошо обеспеченного, можно перестать играть в «кошки-мышки» с гаишниками. Кистью-то зарабатывать куда интереснее. И безопаснее.
Единственно, что смутило: не похож был хлыщ на коллекционера. Я все же их в мастерских повидал.
Более всего хлыщ запал на простенькие, «под академию» заточенные, пейзажи, даже взглядом не удостоив мои художественные поиски и новации. Хотя, с другой стороны, не такие эти холсты и простенькие. Я писал их в расчете на любителей классической живописи. Пусть не революционные, пусть славы не сделают. Но профессионалы знают: чтоб такие полотна быстро, за три-четыре дня, клепать, нужно всего-то ничего: шесть лет детской художественной школы, потом четыре – художественного училища (с полуторасотлетней историей, между прочим) и, наконец, художественный вуз.
Сколько там получилось? Пятнадцать лет постоянных рукопашных упражнений. А как иначе? Если хочешь достичь чего-то нового в любом виде искусства, нужно постичь старый инструментарий. Даже если потом решишь его отринуть.
В общем, на уличных вернисажах такой «классики» не увидишь. Там обычно «гладенько, гаденько», срисовано с фотографии. А то и раскрашено по фото, благо струйные плоттеры могут нынче печатать по холсту практически любого размера и вида.
Хлыщ аж засопел от возбуждения, разглядывая мою «технику».
Ничего сразу не купил, но уже на следующий день – отличный знак – привел с собой старую злую тетку.
Вот та фишку секла четко. Искусствовед, причем из настоящих, глубоко знающих и глубоко чувствующих. Мгновенно оценила мою «школу» и руку в пейзажах. Удовлетворенно кивнула хлыщу.
А когда ее глаза зажглись на, как я их называю, «экспрессиях», совсем обрадовался Вадик Оглоблин. Тут уже не только деньгами, тут искусством пахнет. И славой. Нашел же Воллар Сезанна, почему бы хлыщу не прославиться, открыв миру Оглоблина?
Но радость быстро померкла.
– Неплохо, молодой человек, – буркнула на прощанье старуха. И это было все, что мне вообще за время встречи сказали. Ни покупок, ни денег, ни славы.
Я уже успел сильно огорчиться, как Витек перезвонил и сообщил, что у хлыща есть конкретное предложение.
Встретились мы в роскошном загородном ресторане. Даже еженедельно «разгоняя» по паре-тройке милицейских экипажей, я бы не смог захаживать сюда с Ленкой.
Поели, попили, снова – почти без разговоров. А потом хлыщ женственным движением поправил прическу и вполне по-мужски сделал мне предложение.
В двух словах: Вадик Оглоблин делает подписи на готовых картинах. Понятно – не собственные. Старыми пигментами по старым картинам. С мелкой возней с верхним красочным или лаковым слоем. Иногда кое-что дописывает или переписывает, благо профессиональные навыки позволяют. Только и всего. А платят ему даже дороже, намного дороже, чем если бы эти полотна были целиком его «производства».
Дополнительных условий два. Первое – полный молчок в ответ на любые вопросы. Второе – при невыполнении первого – перо в бок. В мой то есть бок. Или пулю в башку. Уж как получится.
А то, что приведенный хлыщом здоровяк с поганой рожей никогда не был искусствоведом, я понял сразу, без объяснений.
На «подумать» мне дали два дня, обет молчания начинался сразу.
Честно скажу, раздумывал я мучительно. Даже Ленка заметила, начала выпытывать, что такое случилось. Да разве скажешь? Еще только Ленку подставишь: выражение лица приведенной хлыщом «торпеды» я запомнил навсегда.
Раздумья, если кратко, были таковы.
С одной стороны, денег станет много, много больше, чем с уже надоевшими «кошками-мышками» на дорогах. Вероятность засыпаться невелика: я отдавал себе отчет в том, что установить «авторство» в предлагаемом варианте будет почти невозможно, разве что поймают с поличным. Правда и то, что в случае неудачи здесь битьем морды не обойдется.
Но не это меня останавливало. А, пожалуй, все-таки другое.
«Разгоняя» продажных ментов, оборотней в погонах, я не испытывал никаких угрызений совести, ровно никаких. Наоборот, даже что-то робингудское было в наших с Витьком лихих налетах. А вот предложенное хлыщом занятие не нравилось уже серьезно.
Да, Вадик Оглоблин может написать за деньги то, что не считает художественным откровением. Но и позором его такая работа тоже не станет. Простое ремесло, причем высокого уровня. Но тачать фальшаки, фуфел производить – это не по нему. Слишком уж он серьезно относится к этому затертому до дыр слову «искусство». Относился бы иначе, не тратил бы пятнадцать лет жизни на обучение и всю оставшуюся – на поиски.
Короче, когда хлыщ внезапно встретился мне у моего подъезда – и снова со своим здоровяком, – я твердо ответил «нет».
– Ну, нет так нет, – спокойно согласился хлыщ. И хоть вызверился взглядом здоровяк, но с поводка спущен не был.
Разошлись, как говорится, на встречных курсах. Однако какая-то тревога в бесшабашной голове художника-разбойника – хорошо сказал, надо запомнить! – все же засела.
Даже не тревога, а какое-то тревожное ожидание. И это было очень некстати, особенно с учетом того, что совсем скоро нам с напарником предстояла очередная операция по отъему неправедно нажитых средств, да еще с таким шоколадным раскладом!
На этот раз чудо-вариант нашел Витек, почти такой же, как у спа-отеля. «Форменные» грабители устроили постоянную засаду в ста метрах за «кирпичом», который невозможно было разглядеть из-за разросшихся веток. Нет, возможно, конечно. Но гораздо сложнее, чем, если бы дело происходило зимой, когда нет листьев. Поэтому чуть не каждый второй водитель, проезжавший по тихой улочке в промышленном районе, становился добычей мздоимцев.
Поскольку опасения меня не покидали, я подошел к делу серьезно. Лично проверил полученную от Витька инфу, проехав улочку в правильном направлении.
Точно, стоят, красавцы. В боевой раскраске, но спрятавшись за разросшиеся кусты.
Тем хуже для них.
Когда мы с Витьком подъезжали к улочке с «запретной» стороны, я уже больше боялся, как бы менты не смотались пообедать или еще куда-нибудь – деньги у меня снова неожиданно заканчивались.
Менты не смотались.
Ну и хорошо. Время как-то враз ускорилось, побежало быстрее.
Вот мент выбегает из машины. Выставляет вперед жезл.
Торможу. Проверяю в кармане документы и за лацканом пиджака – микрофон.
Витька, паразит, уткнулся носом в аппаратуру. Мог бы хоть «ни пуха» пожелать – сам-то на дело, как в первый раз обосрался, так и не ходит, я отдуваюсь. А деньги делим поровну.
Ну да ладно. Не время сейчас отвлекаться.
Я выхожу из машины, сажусь в «жигуль», на переднее сиденье, рядом со старшим ментом. Второй, который выбегал меня тормозить, садится сзади. Обычный расклад, но я опять волнуюсь.
– Ваша машина? – спрашивает, разглядывая мои права, тот, что за рулем. Спокойный, средних лет, капитан. Командир.
– Нет. Друга, – честно отвечаю я. – Он в машине сидит. Выпивши немного.
Последнее – враки. Но не могу же я им сказать, что мы пошли на «разгон», а мой приятель – немного бздун, поэтому главную роль в преступном эпизоде выполняю я, Вадим Оглоблин?
– А в ОСАГО вы вписаны? – уточняет капитан. Задний, лейтенант, напряженно сопит.
– Нет.
А чего скрывать? Пусть накапывают на меня компромат. Чем больше проступок – тем больше взятка. И, соответственно, последующие отступные.
– Нарушение, – констатирует тот.
– Есть немного, – соглашаюсь я.
– Действительно, немного, – хмыкает капитан. – По сравнению с проездом на запрещающий знак.
– Какой знак? – неубедительно удивляюсь я.
– Знаете, какой.
Капитан своим спокойствием давит мне на нервы. Что-то не хочется предлагать ему деньги. Вдруг честный? Но тогда в результате моей хитрой махинации я окажусь оштрафованным, без прав и без денег. Да уж, умен и хитер Вадик Оглоблин!
– А можно как-нибудь послабее наказать? – заныл я. – Художники много не зарабатывают.
– А если мало зарабатываешь – правила соблюдай, – холодно заметил капитан.
Вот это уже кое-что. Некое, слабо, правда, выраженное приглашение к переговорам.
– Ну, раз уж не соблюл, – перевожу разговор в привычное русло, – оштрафуйте на месте, только не сильно.
– Мы штрафовать на месте не имеем права.
Вот же чертов капитан! Похоже, я действительно влип как минимум на штраф.
– Может, все-таки как-нибудь разойдемся? – Теперь мое нытье вполне естественное, без какого-либо наигрыша.
– Вы что, мне взятку предлагаете? – усмехается тот.
Ну, попал! Неужели лишит прав?
… Фу, ты, черт! Отлегло…
Капитан, не снимая с лица усмешку, претворяет в жизнь метод, описанный моей Ленкой, правда, модернизированный. А именно: пальцем пишет по пластику «торпедо» четыре больших невидимых цифры: 1500.
– Я дам вам полторы тысячи, не вопрос! – радуюсь я.
Пусть и не сразу, но события переходят в привычное русло. Нет, все-таки этот бизнес надо бросать. Так никаких нервов не хватит.
Осторожный капитан молчит.
Я вытаскиваю три пятисотки, сую ему в руки.
В этот момент задний мент перестает сопеть, и мои собственные руки оказываются зажатыми в стальные тиски. Сначала – фигурально, а через короткое время – натурально. В первый раз в жизни я оказываюсь в наручниках. И это очень, очень неприятно! «Господи, что же делать?» – думаю я. Как оказалось, вслух, потому что капитан ехидно советует:
– Прежде всего, взяток не давать, молодой человек. Обыщи его, Петь, – это он – уже своему плечистому сослуживцу.
Вот теперь я влип насовсем. Потому что микрофон обнаруживают сразу. Как будто знают, что он у меня за лацканом…
Мое сердце пронизывает страшная догадка. Нет, этого не может быть! Мы с Витьком знаем друг друга много лет! И потом он же соучастник! Я слегка успокаиваюсь, если так можно сказать о моем потном состоянии.
– Да, молодой человек, – теперь капитан серьезен. – Похоже, вы не просто нарушитель ПДД и даже не просто взяткодатель. Вы – шантажист! Петя, обыщи их машину и приведи второго.
Через минуту и Витька, и его хитрый кейс оказываются в милицейском «жигуле», а капитан вовсю строчит протокол задержания – он мне уже об этом объявил.
– Я тут ни при чем, – бормочет на заднем сиденье Витек. Руки ему, в отличие от меня, не сковывают.
Мы вдруг – через зеркало заднего вида – встречаемся с ним взглядами. И все становится ясно.
«При чем» тут Витек. Очень даже «при чем». Но ему-то это зачем? Неужели нас выследили? Или просто ментам «палка» нужна по взяткодателям? Нет, нас выследили! Витька прижали, и он подсунул мне «шоколадное» дело. И сидеть мне теперь – не пересидеть… О господи!
– Подпишите протокол, – говорит мне капитан, но бумагу не отдает.
– Где? – безразлично спрашиваю я.
Сломался Вадик Оглоблин. Не прирожденный я оказался бандит. Буду теперь в тюрьме лозунги писать. Бедная Ленка, она же ждать меня станет! Какая же я сволочь!
– Вот здесь, – показывает мне капитан, но бумагу опять не отдает.
– Так давайте, – слабо прошу я.
– Если подпишете – тюрьма, – улыбается он.
– А если не подпишу? У меня что, есть выбор?
– Если не подпишете, то у вас есть выбор, – серьезно говорит капитан.
– Какой?
Я уже готов нашу комнату продать, лишь бы не идти в тюрьму. Я очень боюсь тюрьмы!
– Первый – все равно сидеть. Вы не подписываете, мы подпишем, как свидетели. И Виктор Быков подпишет.
– Как свидетель? – уточняю я. Мог бы и не уточнять, и так все ясно.
– Как свидетель, – соглашается капитан.
– А второй?
– Вы принимаете предложение вон того господина, – показывает капитан куда-то на улицу. Там я вижу напомаженного хлыща. Только без здоровяка. Роль которого – даже с большим успехом – сыграли подсадные менты.
– Я согласен, – говорю я.
Черт с ним, с искусством! Все, что угодно, лишь бы не тюрьма. А там посмотрим.
С меня снимают наручники. Витек подходит к хлыщу и, не особо таясь, берет у него пакет. Наверное, на всех трех иуд.
А пакет-то объемистый. Значит, художник Вадим Оглоблин чего-то в этом мире стоит. Хотя зачем себя обманывать: как художник Вадим Оглоблин в этом мире теперь не стоит ничего. Ноль. Зеро.
Глава 7
Береславский меняет профессию
Место: Москва.
Время: почти три года после точки отсчета.
Как ни хотелось Береславскому отвертеться от полезной трудовой деятельности, а пришлось засесть в кабинете надолго. И план рекламной кампании продумывать, и умные слова перед «червивым» клиентом говорить – про маркетинг, бизнес-миссию и социально-ответственный креатив.
Время: почти три года после точки отсчета.
Как ни хотелось Береславскому отвертеться от полезной трудовой деятельности, а пришлось засесть в кабинете надолго. И план рекламной кампании продумывать, и умные слова перед «червивым» клиентом говорить – про маркетинг, бизнес-миссию и социально-ответственный креатив.