Спящий джинн (Демон)

   Тогда какой-то злобный гений,
   Стал тайно навещать меня.
А.С. Пушкин. «Демон»

   Я враг небес, я зло природы...
М.Ю. Лермонтов. «Демон»

ПРОЛОГ

   Возвращение звездной экспедиции всегда событие, особенно если она возвращается из глубокого поиска. Но крейсер пограничной службы Даль разведки “Лидер” с экипажем, укомплектованным пограничниками и сотрудниками отдела безопасности Управления аварийно-спасательной службы, пришел незаметно, имея связь только с руководством погранслужбы.
   Он выполнял особое задание и груз на борту имел специфический:
   Оружие.
   Четыре года назад военные историки, изучающие документы конца двадцатого – начала двадцать первого века, обнаружили сверхсекретные материалы блока НАТО – военного союза ведущих капиталистических держав, в которых говорилось об отправке в космос армады автоматических космических кораблей с оружием. Маньяки, цеплявшиеся за тезис наращивания вооружений “для защиты Земли от космического нападения”, не могли спокойно смотреть, как после выхода документа ООН о всеобщем и полном разоружении уничтожаются запасы ядерного и обычного оружия, и тайно отправили опасный груз с тем, чтобы перехватить его в удобное время и использовать по назначению если не на Земле, то где-то в другом районе космоса.
   Сведений о перехвате у историков не было, но не проверить правдивость документов служба безопасности человеческой цивилизации двадцать третьего века не имела права, и “Лидер” был отправлен в космос по вектору гамма Геркулеса – именно в том направлении должны были двигаться ракеты с оружием, вылетевшие с Земли два века назад.
   Три года ушло на расчет и уточнение траектории ракетного поезда и поиск груза, и вот “Лидер” вернулся, загруженный оружием, вернее, образцами оружия – для музеев истории и военной техники, остальное было уничтожено далеко от Солнечной системы. Представители умиравшего блока НАТО так и не смогли догнать свой страшный, смертоносный и опасный арсенал...
   Крейсер подошел к одной из финиш-баз спасательного флота, “привязанной” орбитальным лифтом к Марсу, и запросил разрешения на стыковку.
   Спустя полчаса экипаж крейсера был отправлен на карантин, длившийся трое суток.
   Последним после карантина крейсер покидали его командир Калаев и руководитель десанта Игнат Ромашин.
   – Вот мы и дома, – сказал Калаев, глядя на близкую громаду Марса в растворе главного виома.
   – Дома. – Ромашин мельком взглянул на виом, упаковывая в громадную белую сумку вещи, разложенные на пульте.
   Калаев пригладил вихры пышной шевелюры, посмотрел на его спину с буграми мышц, хмыкнул. – Зачем тебе это барахло? – Сувениры. Память. Если бы Лапарра услышал, что ты назвал его бесценные реликвии барахлом, он бы не простил. Хорошо, что мне удалось прихватить лишние экземпляры, коллекционеров среди моих друзей хватает. Калаев покачал головой.
   – Ну карабин, положим, еще можно повесить на стену как трофей, хотя это чистой воды снобизм, а регалии?
   Ромашин со скрежетом затянул “молнии” на сумке и закинул ремень на плечо.
   – Зам моего начальника Первицкий – заядлый фалерист, который собирает значки, медали и ордена с доисторических времен. Видел бы ты его коллекцию. Это ему презент. Пошли?
   Калаев взял свою сумку с эмблемой Даль-разведки, окинул рубку печальным взглядом и грустно проговорил:
   – Это мой последний дальний поход, Игнат. В следующую экспедицию пойдешь с другим командиром.
   – Не пойду, – улыбнулся Игнат. – Меня ждет Лапарра. Я обещал ему, что вернусь в отдел при пергой возможности.
   – Наземный сектор? – Наземный. Неплохо звучит? Земной, наземный, Земля...
* * *
   Он возвращался домой со сложным чувством сожаления, вины и радости.
   Оказывается, он отвык от Земли! Прошло всего три года вдали от нее, а он уже забыл детали, помнил, что Земля – это что-то большое, зеленое, доброе и радостное. И теперь “детали” напоминали о себе сами: автоматикой зданий и технических сооружений, ветром сквозь лапы елей, улыбкой солнца, голосами детей, потоком людей у станций тайм-фага. Оказывается, он многому разучился, несмотря на тот же распорядок жизни на корабле, разучился даже вести себя, иначе почему тогда многие оглядываются вслед? Может, потому что в его облике видна внутренняя тревога? Постоянное ожидание опасности?
   Готовности к немедленному действию? Наверное...
   Калаев заметил это сразу, но он на пятнадцать лет опытнее...
   Игнат оставил такси на крыше дома, потом вспомнил правила и скомандовал киб-пилоту: “Свободен”. Двухместный пинасс умчался, приняв чей-то вызов.
   Игнат подумал несколько мгновений, улыбнулся в душе, вспомнив, как звонил домой под чужим именем, узнать, есть ли кто дома. Ему ответили, и хотя голоса он не узнал, главного добился. Он зашел в одну из ниш вечернего отдыха, созданную зарослями тенистого клена, достал из сумки парадную форму официала спасательной службы и переоделся. Затем подмигнул сам себе, накинул на шею ремень карабина, о котором говорил Калаев, и спустился к лифту. Через минуту он стоял перед знакомой дверью, снившейся ему не раз, и странная робость закралась в душу, будто ждал его за дверью неведомый экзамен, не сдать которого он не имел права.
   Дверь в ответ на мысль-приказ утратила монолитность, Игнат шагнул сквозь ее голубую завесу в прихожую. Из гостиной ему навстречу вышла тоненькая девушка с сеткой эмкана на пышных волосах. Увидев ослепительно белую фигуру, сверкающую множеством пряжек, застежек, карманов и поясков, с устрашающего вида карабином на плече, она невольно попятилась и стянула с головы эмкан. – Простите, вам кого?
   Игнат растерялся, так как ожидал увидеть лицо матери или отца, но перед ним стояла удивленная не меньше его незнакомка, имевшая с кем-то отдаленное сходство. Она была очень молода, мила, крупный рот не портил лицо, а глаза были серые, лучистые и внимательные.
   У Игната мелькнула мысль, уж не промахнулся ли он этажом, но прихожая была знакома, гостиная тоже, запахи напоминали ему детство: он был дома. – Извините, – пробормотал он. – Вы, кажется?.. Девушка вдруг зажала рот рукой и тихонько засмеялась.
   – Ой, не узнал! Вот здорово! Здравствуйте, дядя Игнат.
   – Привет, – тупо сказал Игнат. – Ну конечно, Дениз!
   Это была Дениз Сосновская, которую он помнил тонюсенькой, как стебелек ромашки, светлоголовой, доверчивой девчушкой, большеглазой и серьезной. Игнат засмеялся вслед за девушкой. – Низа! Вот это сюрприз! Не узнал, честное слово. Я звонил, думал, мать ответила или кто-то из гостей.
   – Это была я. Мы уже неделю гостим у вас. Они отсмеялись, поглядывая друг на друга сквозь матовое стекло памяти, потом Игнат поднял сумку, которую оставил у порога, достал оттуда пакет, развернул фольгу и подал Дениз букет цветов. – Это тебе, из оранжереи корабля. Дениз молча приняла цветы, глаза ее вспыхнули восхищением. Цветы были ярко-алыми, крупными, похожими на пляшущие языки пламени, и пахли незнакомо: нежно и тревожаще. – Какие красивые! Спасибо! Игнат поймал ее взгляд и хмыкнул про себя: похоже, то время, когда его боготворили, не успело забыться.
   Он прошел в свою комнату, бросил сумку на диван, с удовольствием ощущая полузабытые запахи знакомой обстановки. Включил видеопласт, и домашний координатор послушно преобразил комнату в поляну, окруженную березовым лесом. Дениз остановилась на пороге, поглядывая на него из-за букета. – Садись, – спохватился он, подвигая сумку. Снял карабин и сел рядом, размышляя, ждать ли родителей дома или махнуть к кому-нибудь из них: мать работала в Институте видеопластики, а отец... три года назад, как раз перед его полетом, его назначили на пост директора УАСС.
   Дениз встретила его взгляд и покраснела чуть ли не до слез. Тогда Игнат начал рассказывать, где был, пока девушка не заслушалась. Наконец он прервал красноречие:
   – Извини, я могу делиться впечатлениями целый день, а ведь ты, наверное, занята?
   Дениз покраснела.
   – Готовлюсь к экзаменационное сессии, но...
   – Все наоборот, это ты меня извини, что не дал оглядеться. Я поставлю цветы в воду?
   – Конечно, только посоли воду.
   Дениз вышла.
   Игнат встал, прошелся по комнате-поляне, выключил видеопласт, комната приодела прежний вид. Что-то мешало ему, какое-то давнее воспоминание, будоражащее память. Что-то связанное с Дениз... или с ее братом... не вспомнить, пожалуй. Игнат с досадой щелкнул пальцами, волнение не давало сосредоточиться. Вошла Дениз.
   – Поставила. Ну и красивый же у тебя костюм, дядя Игнат! Она принялась с интересом рассматривать нашивки, кармашки, ремни и отличительные знаки официала аварийно-спасательной службы.
   – Это парадная форма спасателя – безопасника, – ответил Игнат, в свою очередь незаметно разглядывая девушку. – Никогда не видела? Отец же надевал.
   Память настойчиво тасовала картины прошлого: как Дениз делилась с ним школьными новостями, плакала на груди, смеялась, сердилась, когда он не принимал ее переживаний всерьез... Но тщетно Игнат пытался вызвать в памяти образ прежней девочки, возникала абстрактная фигурка... светлое пламя волос... глаза с вечным вопросом... и тихий смех... Перед ним же стояла взрослая, оформившаяся девушка, серьезная, естественная в каждом жесте, еще не осознавшая своей привлекательности. – А это – оружие?
   Мысль с переодеванием уже не казалась Игнату удачной. К тому же накатило нетерпение: ждать не хотелось, появилось желание действовать, звонить на работу отцу, бежать, мчаться, лишь бы не ждать. Но он сдержал себя. Взял карабин за ствол и передал Дениз.
   – Это “дракон”, ракетный карабин с автоматической сменой боя. Ужасно тяжелая и неудобная машинка.
   – Машинка? – фыркнула девушка. – Ой, действительно тяжелая! А ты стрелял из него? Игнат, помедлив, кивнул, закатал рукав куртки и показал на левой руке три длинных, белых, неровных шрама.
   – След так называемой веерной пули. Она рикошетирует от любого предмета, и от нее очень трудно увернуться, особенно когда она расщепляется на десять иголок. Мы не знали, вот и получилось.
   Дениз потрогала шрамы и спрятала руку за спину.
   Игнат засмеялся, отобрал карабин. – По твоему лицу легко читать, о чем ты думаешь. Если честно, полет был трудный. Многие из моих друзей были ранены, один погиб, а я... я был осторожен. Ты ждала меня? Дениз вспыхнула и выбежала из комнаты. Игнат улыбнулся и стал переодеваться в любимый голубовато-серый костюм, включив сумматор моды. Чувствуя некоторую скованность, он вышел в гостиную, где Дениз строила замок впечатлений от их встречи. Неизвестно от чего оба смутились, хотя Игнат отметил этот факт для себя с изумлением, он протянул девушке ажурный браслет удивительно тонкой работы из голубого металла.
   – Мы нашли целый сейф таких безделушек. Красивый, правда? – Очень!
   Браслет был холодным и тяжелым, и Дениз удивленно подняла взгляд, в котором смешивались радость, и смущение, и еще что-то, чему Игнат не мог сразу подобрать названия, но что радостным толчком отозвалось в сердце.
   – Браслет из чистого осмия, – пояснил он. – Два веха назад он стоил баснословно дорого. – Но ты, наверное, вез его для мамы... – Не беспокойся, маме тоже есть подарок. Он помог Дениз нацепить браслет, и в это время в прихожей чуть слышно всхлипнул дверной автомат. Игнат выскочил в прихожую – это пришла мама...
   ВИТОЛЬД СОСНОВСКИЙ, СТАЖЕР ОТДЕЛА БЕЗОПАСНОСТИ УАСС
   Игнат прищурясь смотрел на утреннее солнце, застрявшее в ажурном перекрытии террасы, а я смотрел на него. Внизу под нами дымился и плавился сааремский пляж, продавленный обилием человеческих тел. И это называется пятница, обычный рабочий день...
   Игнат искоса посмотрел на меня и неожиданно подмигнул:
   – Может быть, лучше позагораем?
   – Издеваетесь, инспектор? – вздохнул я в ответ.
   Игнат оценивающе прошелся взглядом по моей фигуре, отчего я невольно втянул живот. – Похвально, варяг, на попятную идти поздно. Я пожалел, что уговорил Игната поехать с утра сюда. Самолюбие, видите ли, взыграло! Надо мне было затрагивать эту тему... Теперь доказывай, что ты не верблюд... а осел!
   Игнат повернулся и пошел к эскалатору, а я смотрел, как он идет. Ноги Игнат ставил так, будто при каждом шаге пробовал ступней зыбкую почву, и, только убедившись в прочности земли, переносил тяжесть тела на всю ногу.
   Раньше я никогда не видел у него такой походки, а может, просто не присматривался. Три года назад, перед тем как он улетел в свою долгую командировку, мне было шестнадцать, и ценил я в то время в своем старшем друге такие качества, как сила, ловкость, реакция. Я, конечно, и сейчас ценю эти качества, но теперь они не кажутся мне главными... Через десять минут мы вошли в гулкий, прохладный и почти пустой эллинг виндсерферов, разделенный надвое каналом.
   – Для начала тебе подойдет тип “Мастодонт”, – сказал Игнат, колдуя у пульта координатора спортивной базы.
   – “Мастодонт”? – Я слегка запаниковал, вызывая в памяти образ волосатого и клыкастого предка слона. – Что за зверь?
   – Не бойся, “Мастодонт” – это серфер с фиксированным центром тяжести.
   На “Колибри” тебе еще рано, с него падают и мастера.
   Пока мы раздевались в одной из кабин, ловкий, как паук, робот приволок и спустил на воду выводного канала два совершенно одинаковых, на мой взгляд, плотика с килями, посреди которых торчали тонкие, членистые, словно сделанные из бамбука, мачты со свернутыми в тугие валики парусами.
   Игнат, посматривая на меня с неопределенной усмешкой, пошевелил мачты серферов, пробуя подвижность сочленений, потрогал ногой шаткую палубу и вилкообразный гик. Что-то щелкнуло, и валик на мачте развернулся в прозрачный косой парус. С таким же щелчком раскрылся парус второго серфера.
   – Или все же пойдем на пляж? – Инструктируй, – махнул я рукой, хотя, честно признаться, лезть на неуютную палубу верткого суденышка не хотелось.
   – Инструктаж прост. – Игнат отлично понял мимику моего лица. – Делай, как я. Он шагнул на палубу своего серфера, ловко развернул парус, ровный ветер аэродинамической полости эллинга тут же подхватил странное плавучее сооружение, не лишенное, правда, изящества и красоты, и отнес на несколько метров от берега.
   Я набрал в грудь воздуха, сделал свирепую мину и прыгнул на второй серфер, будто хотел взять его на абордаж...
   История эта с виндсерфингом началась две недели назад, когда в отделах управления провели очередной экзамен на отработку комплекса ВВУ – внезапно возникшей угрозы. Внешне это выглядело как спортивно-техническое многоборье, состоящее из целого ряда состязаний, плюс проходка полигона ВВУ. В отделах работали разные люди, с разными характерами, способностями и увлечениями, каждый из них был профессионалом в какой-нибудь из технических или научных дисциплин, а также в совершенстве владел одним из видов спорта. Но, по мысли руководителей управления, в идеале каждый работник аварийно-спасательной службы должен быть универсалом, потому что, несмотря на применение автоматов, вычислительных компьютеров и киберсистем, спасательные операции требовали от спасателей всесторонней подготовки, колоссальных физических и нервно-психических нагрузок, обширных научных и технических знаний, умения мгновенно ориентироваться в любой обстановке. Универсализм в подобных ситуациях помогал находить необходимое решение в кратчайшие сроки. А что такое время, особенно если счет идет на секунды, знал даже я, стажер отдела безопасности, не допущенный пока ни к серьезным операциям, ни к архивам управления.
   Отработка ВВУ в отделе безопасности выявила в центре безопасников своих универсалов, в числе которых по праву оказался и Игнат, месяц назад вернувшийся из экспедиции “Погоня”. Кстати, именно по его просьбе меня и приняли в отдел, хотя обычно стажерами безопасности становились пограничники. Я же в этом году только собирался поступать в Школу пограничной службы.
   Спортивную программу многоборья и психологическое тестирование я прошел нормально, однако “срезался” на технической ее части, и меня даже не допустили к прохождению полигона. Это обстоятельство настолько уязвило мое самолюбие, что я по неосторожности отозвался с пренебрежением о винд-серфинге, любимом виде спорта Игната. Теперь я пожинал плоды своих заявлений, далеко не уверенный в том, что справлюсь “одной рукой” с виндсерфером, этой “обыкновенной овальной доской с килем и парусом”. Но я надеялся на свою реакцию и чувство равновесия, натренированные годами занятий борьбой тайбо. Как сказалось, напрасно надеялся...
   Серфер в море я все же вывел: через двадцать минут и примерно столько же падений. В конце концов я разозлился, и парус стал мне покоряться.
   Игнат не смеялся и не подшучивал, и я был благодарен ему за это, потому что с детства не люблю насмешек – такой уж у меня комплекс. Если к этому добавить мою вспыльчивость, с которой я борюсь с переменным успехом, подверженность резким сменам настроения и нелюбовь к нравоучениям...
   Характерец, в общем, не из легких. Недаром Игнат прозвал меня варягом.
   В море дела у меня пошли лучше. Волна была спокойная, пологая, ветер дул с юга, нас постепенно относило к пляжу.
   Игнат перестал давать советы – мне бы его чувство такта! – и крикнул:
   – Вот тебе эмоциональная разрядка перед дежурством. Предлагаю возвращаться, а то вынесет на пляж.
   Мы выбрались в полосу ровного берегового ветра, в полукилометре светилась золотом полоска сааремского пляжа, над которой вырастала белесая шпага орбитального лифта. И в это время похолодало, откуда-то пришло странное беспокойство, томление, желание оглянуться, что я и сделал, мгновенно очутившись в воде. Вода, наоборот, была как кипяток, а может, мне так показалось после морозного ветра над морем. Я попытался вылезти на доску серфера, но над водой холод был собачий, поэтому я снова окунулся в запарившую воду, словно в термальный источник зимой. Игнат непрерывно глядел на берег, лавируя серфером в полусотне метров от меня. Я перевел взгляд выше и увидел, как белый столб лифта на окраине Сааремаа, в двух километрах от пляжа, разгорелся мигающим светом и погас. Нарастающая волна булькающего гула накрыла пляж и залив, закричали люди.
   – К берегу! – донесся сквозь утихающий гул крик Игната. Я выскочил на серфер, забыв о волне холода, но она сама напомнила о себе: пальцы рук и кожа лица стали неметь, будто я очутился на льду под свирепым ветром в тридцатиградусный мороз! Я бросил серфер и поспешил к берегу вплавь.
   Гул постепенно стих, закончившись коротким стоном взрыва. Над невидимым вокзалом орбитального лифта вырос черный веер дыма.
   Я понял, что на станции произошла одна из тех аварий, которые влекут за собой человеческие жертвы.
* * *
   Плыть мешало все то же ощущение холода, хотя в воде оно притупилось.
   И все же что-то происходило вокруг, действовало на психику, заставляя мозг напрягаться в осмыслении непонятной угрозы, искать источник холода, тревоги и беспокойства, а тело принуждая действовать, куда-то мчаться, оглядываться, размахивать руками, словно непонятная сила заблокировала умение трезво оценивать обстановку и логически мыслить...
   Купающиеся в заливе, все как один, с криком плыли к берегу. Такая же паника охватила и тысячи загоравших на пляже: люди метались по песку, кричали, звали друг друга, дети зарывались в песок. Ответственный за работу пляжа, очевидно, вовремя сориентировался и вызвал смену киб-спасателей; два из них – тонкие плоские диски с вакуум-подушками гибкими хоботами манипуляторов – уже вытаскивали кого-то из воды.
   В двадцати шагах от берега было уже мелко, по грудь. Игнат первым выбрался на песок, я за ним, с нарастающей тревогой прислушиваясь к своим ощущениям.
   Холод усиливался, несмотря на августовское солнце и наступившее безветрие. Люди на берегу все еще суетились и перекликались, хотя большинство убежали к станции тайм-фага, и лишь один человек резко выделялся из толпы своим неадекватным моменту поведением. Одетый в белую рубашку-сетку, он стоял у волейбольной площадки, расставив ноги и сунув пальцы за пояс, и с каменным равнодушием наблюдал за происходящим на пляже, изредка посматривая в небо. У ног его стоял плоский черный предмет, издали похожий на кейс.
   Я с недоумением остановил на человеке взгляд, но в это время Игнат подогнал пинасс. – Прыгай!
   Я с места прыгнул на сиденье, аппарат тут же рванул в небо. – Видел?
   – крикнул я. – Что? – Ну того, на пляже...
   – Потом поговорим. Идем к лифту, там что-то серьезное. Ну и влипли мы с тобой, варяг!
   Я понял: мы не должны были находиться на сааремском пляже, и виноват в этом был я со своим варяжьим самолюбием и упрямством.
* * *
   Когда мы вошли, кабинет начальника отдела безопасности представлял собой склон холма, обрывающийся в море – так был настроен видеопласт кабинета. Я стал осматриваться, впервые попав к высокому начальству, а Игнат прошел к столу на “вершине холма”.
   Ян Лапарра закончил разговор по селектору, кивнул нам на стулья и молча уперся взглядом в Игната. Был начальник отдела невысок, на вид медлителен и постоянно хмур; разговаривал тихо, спокойно и скупо. Я встречался с ним всего три раза, и с первой же встречи он показался мне чем-то недовольным, мрачным и суровым. Не знаю, был ли он таков на самом деле, но, во всяком случае, я ни разу не слышал, чтобы Ян повысил голос или устраивал кому-то разнос.
   – Каким образом вы оказались на сааремском пляже? – спросил он обыденным тоном. “Вместо того, чтобы заниматься порученным делом”, – мысленно добавил я.
   Игнат покосился в мою сторону и ответил не моргнув глазом:
   – В качестве утренней зарядки мы выбрали виндсерфинг, а потом собирались идти по заданию.
   Я виновато поерзал на стуле, но Лапарра не обратил на мои гримасы внимания.
   – Странная история, парни. Рапорт ваш я читал. Итак, что это, по-вашему, такое?
   Он взял кассету рапорта и вставил в проектор. Вспыхнула световая нить виома, развернулась в плоский двухметровый квадрат, который плавно приобрел глубину и резкость, и мы увидели то, что осталось от Сааремского орбитального лифта...
   Из разрушенных взрывом складов, эстакад, платформ киберпогрузки и здания вокзала с кольцом старт-камеры лифта вырастали странные лопасти из полупрозрачного материала, соединяясь на высоте десятков метров в одну стекловидную конструкцию, ажурную, с прожилками и утолщениями наподобие сросшихся стрекозиных крыльев. Но высота сооружения говорила сама за себя – триста сорок метров!
   – Что это такое? – повторял Лапарра.
   Игнат не ответил.
   Начальник отдела убрал изображение и повертел в пальцах еще одну кассету видеозаписи. – Что говорят эксперты?
   – Молчат, – усмехнулся Игнат. – Эта чертовщина выросла за несколько секунд сразу после взрыва лифта. Масса равна нулю, электрический заряд – тоже нулю, электромагнитных полей нет, во руками пощупать можно. О чем тут говорить? Таким примерно манером строили воздушные замки сказочные джинны.
   Лапарра поставил локти на стол, постучал ногтем по кассете и придвинул ее к краю.
   – Это вам, ознакомьтесь. Новое задание. Вполне возможно, что оно каким-то образом связано с прежним... и с происшествием на Сааремаа.
   Полгода назад при невыясненных обстоятельствах в Северной Америке погибли чистильщики из “Аида”, Восемь человек, группа Шерстова. Работала группа по документам архива двухвековой давности. Здесь, – Лапарра снова подтолкнул пуговку кассеты, – вы найдете только общие сведения, самое основное.
   – Невыясненные обстоятельства? – пробормотал Игнат. – За полгода так и не выяснили обстоятельств гибели группы?
   – Она работала по обезвреживанию складов с бактериологическим оружием, было похоже, что они выпустили на волю какой-то неизвестный вирус. Недавно эксперты... гм-гм... установили наконец, что никакой вирус не мог быть причиной их гибели.
   У меня вертелся на языке вопрос: “При чем здесь взрыв лифта на Сааремаа?” – но я сдержался. Игнат повертел в пальцах кристалл из кассеты.
   – Состав моей рабочей группы? Лапарра хмыкнул, царапнул меня острым взглядом, мигнул.
   – Состав твоей группы прежний – ты и стажер. Игнат хмыкнул в свою очередь и встал. – Тогда все в порядке.
   В коридоре он притянул меня к себе за плечо и прошептал:
   – Нам оказано небывалое доверие – два задания сразу! О чем это говорит? Я подумал и сказал:
   – О том, что задания не слишком сложные. – Плохо, стажер! Оба задания относятся, как говорится, к разряду “дохлых”, но тем интереснее их разматывать. Или ты иного мнения?
   Он не сказал, что будет, если мы не справимся с заданиями, а я не спросил. Конечно, какой из меня, честно говоря, помощник Игнату...
   Спасатели, и особенно безопасники, – люди энциклопедических знаний, а у меня за плечами детский учебный городок и школа.
   – Начнем, пожалуй, – Игнат посмотрел на часы, – с изучения документации, я – по “Аиду”, ты – по ТФ-теории. Возьми в библиотеке популярное изложение теории тайм-фага и постарайся уяснить, что такое ТФ-космолет и почему ему нельзя стартовать с земли. Ровно в два ноль-ноль быть в отделе. Вопросы? Я заколебался, вопросы у меня были, но вспомнил мрачный лаконизм начальника отдела и отрицательно мотнул головой.
   Первое задание, которое было выдано Игнату и мне, звучало так: