Страница:
- Ты прав. Хьюберт, о чем я хотела тебя спросить? Вот, вспомнила!..
Динни говорит, что ты с самой войны не заказывал себе бриджи. Понравилась
тебе Джин? Довольно привлекательна, да?
- Да, тетя Эм.
- Вам не пришлось ее выставлять?
- За что?
- Это еще вопрос. Впрочем, она нико'да меня не терроризировала. Хотите
видеть Лоренса? Там у не'о Вольтер и Свифт. Они никому не нужны, их все
давно забыли, но он их любит, потому что они кусаются. Кстати, Хьюберт, а
мулы?
- Что мулы?
- Никак не мо'у запомнить, кто у них осел - производитель или матка.
- Производитель - осел, а матка - кобыла, тетя Эм.
- Да, да. И у них не бывает детей. Как удобно! А где Динни?
- Где-то здесь, в городе.
- Ей пора замуж.
- Почему? - удивился генерал.
- Ну как же! Хен говорит, что из нее вышла бы замечательная фрейлина, -
до то'о она бескорыстный друг. Это опасно.
И, достав из сумочки ключ, леди Монт вставила его в замочную скважину:
- Не мо'у вытащить Лоренса к чаю. А вы будете пить?
- Нет, Эм, благодарю.
- Идите в библиотеку, он там корпит.
Она поцеловала брата и племянника и проплыла к лестнице.
- Это что-то за'адочное! - услышали они ее голос, входя в библиотеку,
где сидел сэр Лоренс, обложенный грудами сочинений Вольтера и Свифта: он
писал воображаемый диалог между этими серьезными мужами. Баронет мрачно
выслушал генерала.
- Я слышал, - сказал он, когда его шурин кончил, - что Халлорсен
раскаялся в своих грехах. Работа Динни. Думаю, что нам следует его повидать.
Не здесь, конечно, - у нас нет повара: Эм еще продолжает худеть. Но мы можем
пообедать в "Кофейне".
Он снял телефонную трубку.
- Профессор Халлорсен будет в пять. Ему сейчас же передадут.
- Это дело подведомственно скорее министерству иностранных дел, чем
полиции, - продолжал сэр Лоренс. - Зайдемте потолкуем со старым Шропширом.
Он должен был хорошо знать вашего отца. Кон, а его племянник Бобби Феррар -
самая неподвижная из звезд министерства иностранных дел. Старый Шропшир
всегда дома.
Позвонив у дома Феррара, сэр Лоренс спросил:
- Можно видеть маркиза, Помметт?
- Боюсь, что у него сейчас урок, сэр Лоренс.
- Урок? Чего?
- Хейнштейна, сэр Лоренс.
- Ну, значит, слепой ведет слепого, и спасти его - доброе дело. Как
только выберете подходящий момент, впустите нас, Помметт.
- Слушаюсь, сэр Лоренс.
- Человеку восемьдесят четыре, а он изучает Эйнштейна! Кто сказал, что
аристократия вырождается? Хотел бы я посмотреть на того болвана, который
обучает маркиза! Он, видимо, обладает незаурядным даром убеждения, - старого
Шропшира не проведешь.
В эту минуту вошел аскетического вида мужчина с холодными глубокими
глазами и малым количеством волос, взял зонтик и шляпу и удалился.
- Видали? - спросил сэр Лоренс. - Интересно, сколько он берет? Эйнштейн
ведь все равно что электрон или витамин, - он непостижим. Это самый явный
случай получения денег обманным путем, с каким мне пришлось столкнуться.
Пошли.
Маркиз Шропшир расхаживал по кабинету и, словно разговаривая сам с
собою, оптимистически кивал седобородой головой.
- А, молодой Монт! - сказал он. - Видели вы этого человека? Если он
предложит давать вам уроки теории Эйнштейна, не соглашайтесь. Он, как и я,
не в состоянии объяснить, почему пространство ограничено и в то же время
бесконечно.
- Но ведь и сам Эйнштейн тоже не в состоянии, маркиз.
- Для точных наук я, видимо, слишком стар, - сказал маркиз. - Я велел
ему больше не приходить. С кем имею честь?
- Мой шурин, генерал сэр Конуэй Черрел, и его сын, капитан Хьюберт
Черрел, кавалер ордена "За боевые заслуги". Вы, наверно, помните отца
Конуэя, маркиз? Он был послом в Мадриде.
- Боже мой, разумеется, помню. Я знаком также с вашим братом Хилери,
генерал. Воплощенная энергия! Садитесь же, садитесь, молодой человек! Ваше
дело имеет отношение к электричеству?
- Не совсем, маркиз. Скорее к выдаче английского подданного.
- Вот как!
Маркиз поставил ногу на стул, уперся локтем в колено и опустил голову
на руку. И пока генерал рассказывал, он продолжал стоять в этой позе, глядя
на Хьюберта, который сидел, сжав губы и потупив глаза. Когда генерал кончил,
маркиз спросил:
- У вас орден "За боевые заслуги", так, по-моему, сказал ваш дядя?
Получили на войне?
- Да, сэр.
- Сделаю, что смогу. Не разрешите ли взглянуть на шрам?
Хьюберт засучил левый рукав, расстегнул манжету и показал руку. Шрам
был длинный, блестящий и тянулся от кисти почти до локтя.
Маркиз тихонько свистнул сквозь зубы - до сих пор свои.
- Вы уцелели чудом, молодой человек.
- Да, сэр. Когда он замахнулся, я прикрылся рукой.
- А потом?
- Отскочил назад и пристрелил его, когда он кинулся на меня снова.
Затем потерял сознание.
- Вы говорите, этот человек был наказан плетьми за жестокое обращение с
мулами?
- Он постоянно жестоко обращался с ними.
- Постоянно? - переспросил маркиз. - Многие утверждают, что
мясоторговцы и члены Зоологического общества постоянно жестоко обращаются с
животными, но я не слышал, чтобы их наказывали плетьми. О вкусах не спорят.
Дайте подумать, чем я могу вам помочь. Бобби в городе, молодой Монт?
- Да, маркиз. Я вчера видел его в "Кофейне".
- Я приглашу его к завтраку. Насколько мне помнится, он не позволяет
своим детям разводить кроликов и держит пса, который всех кусает. Это добрый
знак. Кто любит животных, тот всегда готов отстегать того, кто их не любит.
Молодой Монт, прежде чем вы уйдете, мне хотелось бы знать, что вы думаете об
этой вещи?
Сняв ногу со стула, маркиз прошел в угол, взял прислоненную к стене
картину и вынес на свет. На полотне с умеренной степенью правдоподобия была
изображена нагая девушка.
- Стейнвич утверждает, что это не должно дурно повлиять на
нравственность, - сказал маркиз, - А если ее повесить?
Сэр Лоренс вставил в глаз монокль:
- "Удлиненная" школа. Следствие сожительства с женщинами
соответствующего телосложения. Нет, маркиз, это не может дурно повлиять на
нравственность, но может испортить пищеварение: тело - цвета морской воды,
волосы - томатные, стиля - никакого. Вы купили ее?
- Пока что нет. Я слышал, она стоит уйму денег. А вы? Я хотел сказать,
вы ее не купите?
- Для вас, сэр, я готов на что угодно, только не на это. Нет, только не
на это, - повторил, попятившись, сэр Лоренс.
- Я этого опасался, - заметил маркиз. - А меня уверяют, что она не
лишена динамизма. Ничего не поделаешь! Я любил вашего отца, генерал,
продолжал он более серьезным тоном. - Если слово его внука окажется менее
весомым, чем слово каких-то метисов - погонщиков мулов, значит, мы достигли
такой степени альтруизма в нашей стране, что едва ли выживем. Я извещу вас о
том, что ответит мой племянник. До свидания, генерал, до свидания, милый
юноша. Шрам у вас жуткий. До свидания, молодой Монт. Вы неисправимы.
Спускаясь по лестнице, сэр Лоренс взглянул на часы:
- Это отняло у нас двадцать минут. С дорогой, скажем, двадцать пять.
Такого темпа не знают и в Америке, а нам еще, кроме того, чуть не всучили
удлиненную девицу. Теперь - в "Кофейню", к Халлорсену.
И они двинулись по направлению к Сент-Джеймс-стрит.
- Эта улица, - продолжал сэр Лоренс, - Мекка западного мужчины, так же
как рю де ла Пе - Мекка западной женщины.
Он иронически оглядел спутников. Превосходные образцы англичан! В любой
другой стране они стали бы предметом зависти и насмешек. Люди, которые во
всей Британской империи работают и предаются исконно британским
развлечениям, сотворены более или менее по образу и подобию этих. Над этой
породой никогда не заходит солнце. История присмотрелась к ней и решила, что
ей суждена долгая жизнь. Сатира мечет в нее стрелы, но они отскакивают,
словно от невидимой брони. "Эта порода, - думал баронет, шагает по просторам
Времени, ничем не выделяясь, не блистая ни ученостью, ни силой, ни прочими
добродетелями, которые ей заменяет бессознательное, но непоколебимое
убеждение в своей предызбранности".
- Я считаю, что абсолютный центр вселенной - здесь, - сказал сэр Лоренс
у дверей "Кофейни". - Другие относят его на Северный полюс, в Рим, на
Монмартр. Я же нахожу, что он - в "Кофейне", старейшем и, судя по состоянию
умывальника, наихудшем клубе мира. Хотите умыться или отложите омовение до
более приятного случая? Договорились. В таком случае присядем и подождем
апостола патентованных ванн. Он кажется мне очень энергичным парнем. Жаль,
что нельзя устроить матч между ним и маркизом. Я бы поставил на старика.
- Вот он, - сказал Хьюберт.
В низком холле старейшего клуба мира американец казался особенно
высоким.
- Сэр Лоренс Монт! - окликнул он. - Здравствуйте, капитан! Генерал сэр
Конуэй Черрел? Счастлив познакомиться, генерал. Чем могу служить,
джентльмены?
Он выслушал рассказ сэра Лоренса со все возраставшей серьезностью.
- Это чересчур! Нет, не могу посидеть с вами. Сейчас же еду к
боливийскому послу. Кстати, капитан, у меня сохранился адрес вашего Мануэля.
Я телеграфирую нашему консулу в Ла Пас, чтобы тот немедленно сиял с него
показания, подтверждающие вашу правоту. Ну кто бы мог предположить, что
получится такая чертовщина! Прошу прощения, джентльмены, но я не успокоюсь,
пока не отправлю телеграмму.
Сделав общий поклон, Халлорсен удалился. Трое англичан снова сели.
- Старику Шропширу нельзя зевать: он того и гляди его обгонимсказал сэр
Лоренс.
- Так это и есть Халлорсен? Интересный мужчина! - заметил генерал.
Хьюберт помолчал. Он был растроган.
Встревоженные и притихшие девушки вели машину к приходу святого
Августина в Лугах.
- Даже не знаю, кого мне больше всего жаль, - неожиданно заговорила
Динни. - Я никогда раньше не думала о помешательстве. Его либо осмеивают,
либо скрывают. А по-моему, это самое страшное на свете - особенно когда оно
не полное, как у него.
Джин изумленно поглядела на подругу, - ей еще не доводилось видеть
Динни без маски юмора.
- Куда теперь?
- Вот сюда. Пересечем Юстен-род. Вряд ли тетя Мэй сможет приютить нас.
У нее вечно торчат разные благотворители, посещающие трущобы. Если там
нельзя остановиться, позвоним Флер. Жаль, что я не вспомнила о ней раньше.
Предчувствия Динни оправдались: дом был набит гостями, и тетя Мэй
куда-то ушла, дядя Хилери сидел у себя.
- Раз уж мы заехали, давай спросим, может ли Хилери обвенчать вас,
шепнула Динни.
Улучив свободную минуту, в первый раз за трое суток, Хилери, без
пиджака, делал модель норманской ладьи. Работа над моделями старинных
кораблей стала теперь излюбленным отдыхом человека, у которого уже не
оставалось ни досуга, ни сил для альпинизма. Изготовление корабликов
отнимало больше времени, чем любое другое занятие, а времени у Хилери было
меньше, чем у кого бы то ни было. Но с этим он пока еще не считался.
Обменявшись с Джин рукопожатием, он извинился и попросил разрешения
продолжать работу.
Динни немедленно перешла к делу:
- Дядя Хилери, Джин выходит за Хьюберта. Они хотят пожениться по
особому разрешению. Так вот, мы приехали спросить, не обвенчаете ли вы их.
Хилери отложил стамеску, прищурил глаза так, что они превратились в
узкие щелочки, и спросил:
- Боитесь передумать?
- Ни капельки, - возразила Джин.
Хилери пристально посмотрел на нее. Двумя словами и одним взглядом она
ясно дала ему понять, что перед ним - женщина с характером.
- Я встречался с вашим отцом, - сказал он. - Он не любит торопиться в
таких делах.
- У отца нет никаких возражений против брака.
- Это правда, - подтвердила Динни. - Я с ним говорила.
- А как твой отец, дорогая?
- Он согласится.
- Если так, я готов, - сказал Хилери, вновь прижав стамеску к корме
кораблика. - Раз вы твердо все решили, нет смысла тянуть.
Он повернулся к Джин:
- Из вас должна получиться хорошая альпинистка. Жаль, что сейчас не
сезон, не то я посоветовал бы вам провести медовый месяц в горах. А почему
бы вам не поплавать на рыбачьей шхуне по Северному морю?
- Дядя Хилери отказался от места декана, - вставила Динни. - Он
славится своим аскетизмом.
- Смирение - паче гордости, Динни. Признаюсь откровенно: виноград
оказался для меня зелен. До сих пор не могу себе простить, что отказался от
легкой жизни. А времени сколько было бы! Вырезай себе модели хоть всех судов
на свете, читай газеты и отращивай брюшко. Твоя тетка тоже не устает
попрекать меня. Как вспомню, чего достигал дядя Катберт своим достойным
видом и каким он был на смертном одре, так и вижу всю свою попусту
растраченную жизнь и то место, куда я пойду, когда меня вынесут ногами
вперед. А ваш отец постарел, мисс Тесбери?
- Нет, он словно не замечает времени. Но мы ведь живем в деревне,
ответила Джин.
- Дело не только в этом. Знаете, как можно назвать того, кто думает,
что время идет, а он сам стоит на месте? Человек, который отжил.
- А вернее, человек, который не жил, - вставила Динни. - Да, я забыла,
дядя. Сегодня капитан Ферз неожиданно вернулся к Диане.
- Ферз? Это либо самое страшное, либо самое отрадное, что могло
произойти. Эдриен знает?
- Да, я привезла его. Он сейчас там с капитаном Ферзом. Дианы нет дома.
- Ты видела Ферза?
- Я вошла в дом и говорила с - ним, - вмешалась Джин. - Он совсем
нормальный, если не считать того, что он запер меня.
Хилери не ответил.
- Нам пора, дядя. Мы идем к Майклу.
- До свидания. Очень признательна вам, мистер Черрел.
- Что ж, - с отсутствующим видом сказал Хилери, - будем надеяться на
лучшее.
Девушки сели в машину и покатили к Вестминстеру.
- По-видимому, он ожидает самого худшего! - заметила Джин.
- Еще бы! Ведь обе возможности так ужасны!
- Благодарю!
Динни смутилась.
- Что ты! Я же не тебя имела в виду, - возразила она и про себя
подумала: "Как прочно стоит Джин на избранном пути!"
Около дома Майкла в Вестминстере они наткнулись на Эдриена. Тот
позвонил Хилери и узнал об изменении их маршрута. Убедившись в том, что Флер
может принять девушек, он попрощался, но Динни, потрясенная выражением его
лица, бросилась вслед за ним. Он шел по направлению к реке, и девушка
нагнала его на углу площади:
- Вы не предпочитаете одиночество, дядя?
- Я рад тебе, Динни. Идем.
Они быстрым шагом вышли на набережную и двинулись вверх по реке. Динни
взяла дядю под руку, но молчала, оставляя за ним возможность самому начать
разговор.
- Знаешь, раньше я бывал в этой лечебнице, - немедленно начал он.
Выяснял, как обстоят дела Ферза и хорошо ли с ним обращаются. Поделом мне, я
не заглядывал туда уже несколько месяцев. У меня всегда было предчувствие.
Сейчас я звонил туда по телефону. Они хотели приехать за ним, но я не
позволил. Какой смысл? Они Признают, что последние две недели они был
совершенно нормален. В таких случаях они обычно выжидают месяц, прежде чем
сообщить родным. Сам Ферз утверждает, что он уже три месяца как здоров.
- Что это за лечебница?
- Просторный загородный дом. Пациентов всего около десятка. У каждого
своя комната и свой служитель. Полагаю, что лучшего места не найти. Но оно
всегда внушало мне ужас: вокруг стена, утыканная остриями, вид у здания
такой, словно в нем что-то прячут. Не знаю, Динни, я, наверно, слишком
впечатлителен, но эти болезни кажутся мне особенно жуткими.
Динни прижала к себе его руку:
- Мне тоже. Как он выбрался оттуда?
- Он вел себя нормально, и они ослабили надзор. Во время завтрака он
сказал, что пойдет полежать, и удрал. Вероятно, заметил, что в это время
обычно является кто-то из торговцев, и пока привратник втаскивал мешки, Ферз
выскользнул за дверь, добрался до станции и сел в первый попавшийся поезд.
Оттуда до города всего двадцать миль. Когда его хватились, он уже был в
Лондоне. Завтра еду туда.
- Бедный мой! - мягко сказала Динни.
- Да, дорогая, такова жизнь. Никогда не думал, что придется метаться
между двумя кошмарами.
- У них в роду это не первый случай?
Эдриен кивнул:
- Его дед умер в припадке буйного помешательства, хотя, не будь войны,
Ферз мог бы и не заболеть. Впрочем, об этом трудно судить. Подумай, Динни,
какая жестокая вещь наследственное безумие! Не верю я в божественное
милосердие. Во всяком случае, нам, людям, не дано ни постигнуть его, ни
проявлять. Очевидно, бог - это просто всеобъемлющая созидательная сила,
изначальная и бесконечная. Мы не вправе слепо полагаться на нее - вспомни о
сумасшедшем доме! Нам, видите ли, страшно. А каково несчастным помешанным?
Из сознательной боязни мы отдаем их во власть бессознательного ужаса. Помоги
им, боже!
- Судя по вашим словам, бог не очень-то им помогает.
- Кто-то сказал, что бог - это помощь человека человеку. При любых
обстоятельствах это единственная рабочая гипотеза, оправдывающая его
существование.
- А что же тогда дьявол?
- Зло, которое человек причиняет человеку. Только я распространил бы
это и на зверей.
- Прямо по Шелли, дядя!
- Хорошо еще, что по Шелли. Могло быть хуже. Но я вижу, что становлюсь
нечестивцем, оскверняющим правоверную юность.
- Нельзя осквернить то, чего нет, мой дорогой. Вот мы и на Оуклистрит.
Хочешь, я зайду? Может быть, Диане что-нибудь нужно.
- Хочу ли я? Еще бы. Я так благодарен тебе, Динни. Буду ждать тебя
здесь на углу.
Не глядя по сторонам, Динни быстро подошла к дому и позвонила. Открыла
все та же горничная.
- Я не буду заходить. Пожалуйста, узнайте потихоньку, как чувствует
себя миссис Ферз и не надо ли ей чего-нибудь. Скажите, что я у миссис Майкл
Монт и могу, если потребуется, в любой момент приехать и побыть с ней.
Пока горничная ходила наверх, Динни напряженно вслушивалась, но ни один
звук не донесся до ее ушей.
- Миссис Ферз велела сердечно благодарить вас, мисс, и передать, что
обязательно вызовет вас, если будет нужно. Сейчас она чувствует себя хорошо,
мисс. Мы все надеемся на лучшее, но ужасно тревожимся. Она передает вам
привет, мисс, и пусть мистер Черрел не беспокоится.
- Благодарю, - ответила Динни. - Передавайте привет от нас и скажите,
что мы наготове.
Затем, так же быстро и не глядя по сторонам, девушка вернулась к
Эдриену, рассказала все, как было, и они пошли дальше.
- Чувствовать, как ты висишь в воздухе! - воскликнул Эдриен. - Что
может быть страшнее? Боже милостивый, сколько же это продлится! Впрочем, она
сказала, чтобы мы не беспокоились, - прибавил он с невеселым смешком.
Стало смеркаться. В этот безотрадный час между светом и тьмою, когда
расплываются все линии, улицы и мосты казались тусклыми и невзрачными. Потом
стемнело, и при свете фонарей вещи вновь обрели форму, но контуры их
смягчились.
- Динни, милая, - сказал Эдриен. - Я ведь спутник не из приятных.
Вернемся-ка лучше обратно.
- Идем. Вы пообедаете у Майкла, дядя? Ну, пожалуйста.
Эдриен покачал головой:
- Скелету не место на пиру. Не знаю, для чего еще тянуть, как
выразилась бы твоя няня.
- Она не сказала бы такого: она была шотландка. А Ферзы - шотландцы?
- По фамилии - пожалуй. Но родом они из западного Сэссекса - где-то
вблизи Меловых холмов. Старинная семья.
- Вы находите, что у всех, кто из старинной семьи, бывают странности?
- Не нахожу. Просто когда такое случается в старинной семье, это всем
бросается в глаза, хотя прошло бы незамеченным, если бы случилось в любой
другой. В старинных семьях родственники реже вступают в брак, чем в
крестьянских.
Инстинктивно почувствовав, что эта тема может отвлечь Эдриена, Динни
продолжала:
- Не кажется ли вам, дядя, что тут играет роль древность семьи?
- Что такое древность? Все семьи в определенном смысле одинаково
древние. Может быть, ты имеешь в виду качества, выработанные благодаря тому,
что браки многих поколений заключаются в пределах замкнутой касты? Конечно,
чистокровность существует - в том смысле, в каком это слово применяют к
собакам или к лошадям. Но такого же результата можно добиться и при
известных благоприятных физических предпосылках - в горных долинах, вблизи
от моря, всюду, где хорошие условия для жизни. От здоровой крови - здоровая
кровь, это аксиома. На крайнем севере Италии я видел деревни, где нет ни
одного знатного человека и тем не менее все обитатели отличаются красотой и
породистым видом. Но когда дело касается продолжения рода у людей гениальных
или обладающих иными свойствами, которые выдвигают их на передний план, то,
боюсь, мы сталкиваемся скорее с вырождением, чем с повторением
первоначального типа. Лучше всего дело обстоит в семьях, по рождению и
традициям связанных с флотом или армией: крепкое здоровье, не слишком много
ума. Наука же, юриспруденция и капитал больше способствуют деградации. Нет,
преимущество старинных семей не в чистокровности. Оно гораздо более
конкретное: определенное-воспитание, которое получают дети, подрастая,
определенные традиции, определенные жизненные цели. Кроме того, больше
шансов на удачный брак и, как правило, больше возможностей жить в деревне,
самому выбирать свою линию поведения и придерживаться ее. То, что в людях
называется чистокровностью, это скорее свойство интеллекта, чем тела.
Мышление и чувства человека зависят прежде всего от традиций, привычек и
воспитания. Но я, наверно, надоел тебе, дорогая?
- Нет, нет, дядя, мне страшно интересно. Значит, вы верите не столько в
кровь, сколько в известное наследственное отношение к жизни?
- Да, но оба фактора тесно взаимосвязаны.
- И, по-вашему, старинным семьям приходит конец и с древностью рода
скоро перестанут считаться?
- Не знаю. Традиции - вещь удивительно стойкая, а в нашей стране
достаточно механизмов, поддерживающих ее. Видишь ли, есть множество
руководящих постов, которые надо кем-то занять. Наиболее подходящие для
этого люди - как раз те, кто с детства приучен проводить собственную линию,
не разглагольствовать о себе, а действовать, ибо так велит долг. Поэтому они
и тащат на себе весь груз руководства различными областями нашей жизни.
Надеюсь, и впредь будут тянуть. Но в наши дни такое привилегированное
положение можно оправдать лишь одним - тащить, пока не упадешь.
- Очень многие, - заметила Динни, - сначала падают, а потом уже
начинают тянуть. Ну, вот мы и вернулись к Флер. Входите же, дядя! Если Диане
что-нибудь понадобится, вы будете под рукой,
- Слушаюсь, дорогая. А ведь ты поймала меня на вопросе, о котором я
частенько размышляю. Змея!
После настойчивых телефонных звонков Джин разыскала Хьюберта в
"Кофейне" и узнала новости. Когда Динни и Эдриен подходили к дому, она
попалась им навстречу.
- Ты куда?
- Скоро вернусь, - крикнула Джин и скрылась за углом.
Она плохо знала Лондон и взяла первое попавшееся такси, которое
привезло ее на Итон-сквер, к огромному мрачному особняку. Она отпустила
машину и позвонила.
- Лорд Саксенден в городе?
- Да, миледи, но его нет дома.
- Когда он вернется?
- Его светлость будет к обеду, но...
- Тогда я подожду.
- Простите... миледи...
- Не миледи, - поправила Джин, вручая слуге карточку. - Но он все равно
меня примет.
Слуга заколебался, Джин пристально посмотрела ему в глаза, и он
выдавил:
- Прошу вас, пройдите сюда, ми..." мисс.
Джин вошла вслед за ним. Комната была небольшая и почти пустая:
золоченые стулья в стиле ампир, канделябры, два мраморных столика - больше
ничего.
- Как только он придет, вручите ему, пожалуйста, мою карточку.
Слуга собрался с духом:
- Его светлость будет очень стеснен временем.
- Не больше, чем я. Об этом не беспокойтесь.
И Джин уселась на раззолоченный стул. Слуга удалился. Поглядывая то на
темнеющую площадь, то на мраморные с позолотой часы, девушка сидела,
стройная, энергичная, подтянутая, и сплетала длинные пальцы смуглых рук, с
которых сняла перчатки. Слуга вошел снова и опустил шторы.
- Может быть, мисс угодно что-нибудь передать или оставить записку?
предложил он.
- Благодарю вас, нет.
Он постоял, словно раздумывая, есть ли при ней оружие.
- Мисс Тесберг? - спросил он.
- Мисс Тесбери, - поправила Джин и подняла глаза. - Лорд Саксенден меня
знает.
- Понятно, мисс, - поторопился ответить слуга и ушел.
Когда девушка вновь услышала голоса в холле, стрелки часов уже доползли
до семи. Дверь распахнулась, и вошел лорд Саксенден с карточкой Джин в руках
и с таким выражением лица, словно всю жизнь ожидал ее визита.
- Страшно рад! - воскликнул он. - Страшно рад!
Джин подняла глаза, подумала: "Замурлыкал, сухарь!" - и подала руку.
- Вы чрезвычайно любезны, что согласились принять меня.
- Помилуйте!
- Я решила сообщить вам о своей помолвке с Хьюбертом Черрелом. Помните
его сестру? Она гостила у Монтов. Слышали вы о нелепом требовании выдать его
как преступника? Это настолько глупо, что не заслуживает даже обсуждения. Он
выстрелил ради самозащиты. У него остался ужасный шрам. Он может показать
его вам в любую минуту.
Лорд Саксенден пробурчал нечто невнятное. Глаза его словно подернулись
льдом.
- Словом, я хотела просить вас прекратить эту историю. Власть у вас для
этого есть, я знаю.
- Власть? Ни малейшей... Никакой.
Джин улыбнулась:
- Конечно, у вас есть власть. Это же каждый знает. Для меня это страшно
важно.
- Но тогда, в Липпингхолле, вы не были помолвлены?
- Нет.
- Все это так внезапно.
- Может ли помолвка не быть внезапной?
Джин, вероятно, не поняла, как подействовало ее сообщение на человека,
которому за пятьдесят и который вошел в комнату с надеждой, пусть даже
неясной, что произвел впечатление на молодую девушку. Но Джин поняла, что
она не та, за кого он ее принимал, и что он не тот, за кого принимала его
она. Лицо пэра приняло осторожное и учтивое выражение.
Динни говорит, что ты с самой войны не заказывал себе бриджи. Понравилась
тебе Джин? Довольно привлекательна, да?
- Да, тетя Эм.
- Вам не пришлось ее выставлять?
- За что?
- Это еще вопрос. Впрочем, она нико'да меня не терроризировала. Хотите
видеть Лоренса? Там у не'о Вольтер и Свифт. Они никому не нужны, их все
давно забыли, но он их любит, потому что они кусаются. Кстати, Хьюберт, а
мулы?
- Что мулы?
- Никак не мо'у запомнить, кто у них осел - производитель или матка.
- Производитель - осел, а матка - кобыла, тетя Эм.
- Да, да. И у них не бывает детей. Как удобно! А где Динни?
- Где-то здесь, в городе.
- Ей пора замуж.
- Почему? - удивился генерал.
- Ну как же! Хен говорит, что из нее вышла бы замечательная фрейлина, -
до то'о она бескорыстный друг. Это опасно.
И, достав из сумочки ключ, леди Монт вставила его в замочную скважину:
- Не мо'у вытащить Лоренса к чаю. А вы будете пить?
- Нет, Эм, благодарю.
- Идите в библиотеку, он там корпит.
Она поцеловала брата и племянника и проплыла к лестнице.
- Это что-то за'адочное! - услышали они ее голос, входя в библиотеку,
где сидел сэр Лоренс, обложенный грудами сочинений Вольтера и Свифта: он
писал воображаемый диалог между этими серьезными мужами. Баронет мрачно
выслушал генерала.
- Я слышал, - сказал он, когда его шурин кончил, - что Халлорсен
раскаялся в своих грехах. Работа Динни. Думаю, что нам следует его повидать.
Не здесь, конечно, - у нас нет повара: Эм еще продолжает худеть. Но мы можем
пообедать в "Кофейне".
Он снял телефонную трубку.
- Профессор Халлорсен будет в пять. Ему сейчас же передадут.
- Это дело подведомственно скорее министерству иностранных дел, чем
полиции, - продолжал сэр Лоренс. - Зайдемте потолкуем со старым Шропширом.
Он должен был хорошо знать вашего отца. Кон, а его племянник Бобби Феррар -
самая неподвижная из звезд министерства иностранных дел. Старый Шропшир
всегда дома.
Позвонив у дома Феррара, сэр Лоренс спросил:
- Можно видеть маркиза, Помметт?
- Боюсь, что у него сейчас урок, сэр Лоренс.
- Урок? Чего?
- Хейнштейна, сэр Лоренс.
- Ну, значит, слепой ведет слепого, и спасти его - доброе дело. Как
только выберете подходящий момент, впустите нас, Помметт.
- Слушаюсь, сэр Лоренс.
- Человеку восемьдесят четыре, а он изучает Эйнштейна! Кто сказал, что
аристократия вырождается? Хотел бы я посмотреть на того болвана, который
обучает маркиза! Он, видимо, обладает незаурядным даром убеждения, - старого
Шропшира не проведешь.
В эту минуту вошел аскетического вида мужчина с холодными глубокими
глазами и малым количеством волос, взял зонтик и шляпу и удалился.
- Видали? - спросил сэр Лоренс. - Интересно, сколько он берет? Эйнштейн
ведь все равно что электрон или витамин, - он непостижим. Это самый явный
случай получения денег обманным путем, с каким мне пришлось столкнуться.
Пошли.
Маркиз Шропшир расхаживал по кабинету и, словно разговаривая сам с
собою, оптимистически кивал седобородой головой.
- А, молодой Монт! - сказал он. - Видели вы этого человека? Если он
предложит давать вам уроки теории Эйнштейна, не соглашайтесь. Он, как и я,
не в состоянии объяснить, почему пространство ограничено и в то же время
бесконечно.
- Но ведь и сам Эйнштейн тоже не в состоянии, маркиз.
- Для точных наук я, видимо, слишком стар, - сказал маркиз. - Я велел
ему больше не приходить. С кем имею честь?
- Мой шурин, генерал сэр Конуэй Черрел, и его сын, капитан Хьюберт
Черрел, кавалер ордена "За боевые заслуги". Вы, наверно, помните отца
Конуэя, маркиз? Он был послом в Мадриде.
- Боже мой, разумеется, помню. Я знаком также с вашим братом Хилери,
генерал. Воплощенная энергия! Садитесь же, садитесь, молодой человек! Ваше
дело имеет отношение к электричеству?
- Не совсем, маркиз. Скорее к выдаче английского подданного.
- Вот как!
Маркиз поставил ногу на стул, уперся локтем в колено и опустил голову
на руку. И пока генерал рассказывал, он продолжал стоять в этой позе, глядя
на Хьюберта, который сидел, сжав губы и потупив глаза. Когда генерал кончил,
маркиз спросил:
- У вас орден "За боевые заслуги", так, по-моему, сказал ваш дядя?
Получили на войне?
- Да, сэр.
- Сделаю, что смогу. Не разрешите ли взглянуть на шрам?
Хьюберт засучил левый рукав, расстегнул манжету и показал руку. Шрам
был длинный, блестящий и тянулся от кисти почти до локтя.
Маркиз тихонько свистнул сквозь зубы - до сих пор свои.
- Вы уцелели чудом, молодой человек.
- Да, сэр. Когда он замахнулся, я прикрылся рукой.
- А потом?
- Отскочил назад и пристрелил его, когда он кинулся на меня снова.
Затем потерял сознание.
- Вы говорите, этот человек был наказан плетьми за жестокое обращение с
мулами?
- Он постоянно жестоко обращался с ними.
- Постоянно? - переспросил маркиз. - Многие утверждают, что
мясоторговцы и члены Зоологического общества постоянно жестоко обращаются с
животными, но я не слышал, чтобы их наказывали плетьми. О вкусах не спорят.
Дайте подумать, чем я могу вам помочь. Бобби в городе, молодой Монт?
- Да, маркиз. Я вчера видел его в "Кофейне".
- Я приглашу его к завтраку. Насколько мне помнится, он не позволяет
своим детям разводить кроликов и держит пса, который всех кусает. Это добрый
знак. Кто любит животных, тот всегда готов отстегать того, кто их не любит.
Молодой Монт, прежде чем вы уйдете, мне хотелось бы знать, что вы думаете об
этой вещи?
Сняв ногу со стула, маркиз прошел в угол, взял прислоненную к стене
картину и вынес на свет. На полотне с умеренной степенью правдоподобия была
изображена нагая девушка.
- Стейнвич утверждает, что это не должно дурно повлиять на
нравственность, - сказал маркиз, - А если ее повесить?
Сэр Лоренс вставил в глаз монокль:
- "Удлиненная" школа. Следствие сожительства с женщинами
соответствующего телосложения. Нет, маркиз, это не может дурно повлиять на
нравственность, но может испортить пищеварение: тело - цвета морской воды,
волосы - томатные, стиля - никакого. Вы купили ее?
- Пока что нет. Я слышал, она стоит уйму денег. А вы? Я хотел сказать,
вы ее не купите?
- Для вас, сэр, я готов на что угодно, только не на это. Нет, только не
на это, - повторил, попятившись, сэр Лоренс.
- Я этого опасался, - заметил маркиз. - А меня уверяют, что она не
лишена динамизма. Ничего не поделаешь! Я любил вашего отца, генерал,
продолжал он более серьезным тоном. - Если слово его внука окажется менее
весомым, чем слово каких-то метисов - погонщиков мулов, значит, мы достигли
такой степени альтруизма в нашей стране, что едва ли выживем. Я извещу вас о
том, что ответит мой племянник. До свидания, генерал, до свидания, милый
юноша. Шрам у вас жуткий. До свидания, молодой Монт. Вы неисправимы.
Спускаясь по лестнице, сэр Лоренс взглянул на часы:
- Это отняло у нас двадцать минут. С дорогой, скажем, двадцать пять.
Такого темпа не знают и в Америке, а нам еще, кроме того, чуть не всучили
удлиненную девицу. Теперь - в "Кофейню", к Халлорсену.
И они двинулись по направлению к Сент-Джеймс-стрит.
- Эта улица, - продолжал сэр Лоренс, - Мекка западного мужчины, так же
как рю де ла Пе - Мекка западной женщины.
Он иронически оглядел спутников. Превосходные образцы англичан! В любой
другой стране они стали бы предметом зависти и насмешек. Люди, которые во
всей Британской империи работают и предаются исконно британским
развлечениям, сотворены более или менее по образу и подобию этих. Над этой
породой никогда не заходит солнце. История присмотрелась к ней и решила, что
ей суждена долгая жизнь. Сатира мечет в нее стрелы, но они отскакивают,
словно от невидимой брони. "Эта порода, - думал баронет, шагает по просторам
Времени, ничем не выделяясь, не блистая ни ученостью, ни силой, ни прочими
добродетелями, которые ей заменяет бессознательное, но непоколебимое
убеждение в своей предызбранности".
- Я считаю, что абсолютный центр вселенной - здесь, - сказал сэр Лоренс
у дверей "Кофейни". - Другие относят его на Северный полюс, в Рим, на
Монмартр. Я же нахожу, что он - в "Кофейне", старейшем и, судя по состоянию
умывальника, наихудшем клубе мира. Хотите умыться или отложите омовение до
более приятного случая? Договорились. В таком случае присядем и подождем
апостола патентованных ванн. Он кажется мне очень энергичным парнем. Жаль,
что нельзя устроить матч между ним и маркизом. Я бы поставил на старика.
- Вот он, - сказал Хьюберт.
В низком холле старейшего клуба мира американец казался особенно
высоким.
- Сэр Лоренс Монт! - окликнул он. - Здравствуйте, капитан! Генерал сэр
Конуэй Черрел? Счастлив познакомиться, генерал. Чем могу служить,
джентльмены?
Он выслушал рассказ сэра Лоренса со все возраставшей серьезностью.
- Это чересчур! Нет, не могу посидеть с вами. Сейчас же еду к
боливийскому послу. Кстати, капитан, у меня сохранился адрес вашего Мануэля.
Я телеграфирую нашему консулу в Ла Пас, чтобы тот немедленно сиял с него
показания, подтверждающие вашу правоту. Ну кто бы мог предположить, что
получится такая чертовщина! Прошу прощения, джентльмены, но я не успокоюсь,
пока не отправлю телеграмму.
Сделав общий поклон, Халлорсен удалился. Трое англичан снова сели.
- Старику Шропширу нельзя зевать: он того и гляди его обгонимсказал сэр
Лоренс.
- Так это и есть Халлорсен? Интересный мужчина! - заметил генерал.
Хьюберт помолчал. Он был растроган.
Встревоженные и притихшие девушки вели машину к приходу святого
Августина в Лугах.
- Даже не знаю, кого мне больше всего жаль, - неожиданно заговорила
Динни. - Я никогда раньше не думала о помешательстве. Его либо осмеивают,
либо скрывают. А по-моему, это самое страшное на свете - особенно когда оно
не полное, как у него.
Джин изумленно поглядела на подругу, - ей еще не доводилось видеть
Динни без маски юмора.
- Куда теперь?
- Вот сюда. Пересечем Юстен-род. Вряд ли тетя Мэй сможет приютить нас.
У нее вечно торчат разные благотворители, посещающие трущобы. Если там
нельзя остановиться, позвоним Флер. Жаль, что я не вспомнила о ней раньше.
Предчувствия Динни оправдались: дом был набит гостями, и тетя Мэй
куда-то ушла, дядя Хилери сидел у себя.
- Раз уж мы заехали, давай спросим, может ли Хилери обвенчать вас,
шепнула Динни.
Улучив свободную минуту, в первый раз за трое суток, Хилери, без
пиджака, делал модель норманской ладьи. Работа над моделями старинных
кораблей стала теперь излюбленным отдыхом человека, у которого уже не
оставалось ни досуга, ни сил для альпинизма. Изготовление корабликов
отнимало больше времени, чем любое другое занятие, а времени у Хилери было
меньше, чем у кого бы то ни было. Но с этим он пока еще не считался.
Обменявшись с Джин рукопожатием, он извинился и попросил разрешения
продолжать работу.
Динни немедленно перешла к делу:
- Дядя Хилери, Джин выходит за Хьюберта. Они хотят пожениться по
особому разрешению. Так вот, мы приехали спросить, не обвенчаете ли вы их.
Хилери отложил стамеску, прищурил глаза так, что они превратились в
узкие щелочки, и спросил:
- Боитесь передумать?
- Ни капельки, - возразила Джин.
Хилери пристально посмотрел на нее. Двумя словами и одним взглядом она
ясно дала ему понять, что перед ним - женщина с характером.
- Я встречался с вашим отцом, - сказал он. - Он не любит торопиться в
таких делах.
- У отца нет никаких возражений против брака.
- Это правда, - подтвердила Динни. - Я с ним говорила.
- А как твой отец, дорогая?
- Он согласится.
- Если так, я готов, - сказал Хилери, вновь прижав стамеску к корме
кораблика. - Раз вы твердо все решили, нет смысла тянуть.
Он повернулся к Джин:
- Из вас должна получиться хорошая альпинистка. Жаль, что сейчас не
сезон, не то я посоветовал бы вам провести медовый месяц в горах. А почему
бы вам не поплавать на рыбачьей шхуне по Северному морю?
- Дядя Хилери отказался от места декана, - вставила Динни. - Он
славится своим аскетизмом.
- Смирение - паче гордости, Динни. Признаюсь откровенно: виноград
оказался для меня зелен. До сих пор не могу себе простить, что отказался от
легкой жизни. А времени сколько было бы! Вырезай себе модели хоть всех судов
на свете, читай газеты и отращивай брюшко. Твоя тетка тоже не устает
попрекать меня. Как вспомню, чего достигал дядя Катберт своим достойным
видом и каким он был на смертном одре, так и вижу всю свою попусту
растраченную жизнь и то место, куда я пойду, когда меня вынесут ногами
вперед. А ваш отец постарел, мисс Тесбери?
- Нет, он словно не замечает времени. Но мы ведь живем в деревне,
ответила Джин.
- Дело не только в этом. Знаете, как можно назвать того, кто думает,
что время идет, а он сам стоит на месте? Человек, который отжил.
- А вернее, человек, который не жил, - вставила Динни. - Да, я забыла,
дядя. Сегодня капитан Ферз неожиданно вернулся к Диане.
- Ферз? Это либо самое страшное, либо самое отрадное, что могло
произойти. Эдриен знает?
- Да, я привезла его. Он сейчас там с капитаном Ферзом. Дианы нет дома.
- Ты видела Ферза?
- Я вошла в дом и говорила с - ним, - вмешалась Джин. - Он совсем
нормальный, если не считать того, что он запер меня.
Хилери не ответил.
- Нам пора, дядя. Мы идем к Майклу.
- До свидания. Очень признательна вам, мистер Черрел.
- Что ж, - с отсутствующим видом сказал Хилери, - будем надеяться на
лучшее.
Девушки сели в машину и покатили к Вестминстеру.
- По-видимому, он ожидает самого худшего! - заметила Джин.
- Еще бы! Ведь обе возможности так ужасны!
- Благодарю!
Динни смутилась.
- Что ты! Я же не тебя имела в виду, - возразила она и про себя
подумала: "Как прочно стоит Джин на избранном пути!"
Около дома Майкла в Вестминстере они наткнулись на Эдриена. Тот
позвонил Хилери и узнал об изменении их маршрута. Убедившись в том, что Флер
может принять девушек, он попрощался, но Динни, потрясенная выражением его
лица, бросилась вслед за ним. Он шел по направлению к реке, и девушка
нагнала его на углу площади:
- Вы не предпочитаете одиночество, дядя?
- Я рад тебе, Динни. Идем.
Они быстрым шагом вышли на набережную и двинулись вверх по реке. Динни
взяла дядю под руку, но молчала, оставляя за ним возможность самому начать
разговор.
- Знаешь, раньше я бывал в этой лечебнице, - немедленно начал он.
Выяснял, как обстоят дела Ферза и хорошо ли с ним обращаются. Поделом мне, я
не заглядывал туда уже несколько месяцев. У меня всегда было предчувствие.
Сейчас я звонил туда по телефону. Они хотели приехать за ним, но я не
позволил. Какой смысл? Они Признают, что последние две недели они был
совершенно нормален. В таких случаях они обычно выжидают месяц, прежде чем
сообщить родным. Сам Ферз утверждает, что он уже три месяца как здоров.
- Что это за лечебница?
- Просторный загородный дом. Пациентов всего около десятка. У каждого
своя комната и свой служитель. Полагаю, что лучшего места не найти. Но оно
всегда внушало мне ужас: вокруг стена, утыканная остриями, вид у здания
такой, словно в нем что-то прячут. Не знаю, Динни, я, наверно, слишком
впечатлителен, но эти болезни кажутся мне особенно жуткими.
Динни прижала к себе его руку:
- Мне тоже. Как он выбрался оттуда?
- Он вел себя нормально, и они ослабили надзор. Во время завтрака он
сказал, что пойдет полежать, и удрал. Вероятно, заметил, что в это время
обычно является кто-то из торговцев, и пока привратник втаскивал мешки, Ферз
выскользнул за дверь, добрался до станции и сел в первый попавшийся поезд.
Оттуда до города всего двадцать миль. Когда его хватились, он уже был в
Лондоне. Завтра еду туда.
- Бедный мой! - мягко сказала Динни.
- Да, дорогая, такова жизнь. Никогда не думал, что придется метаться
между двумя кошмарами.
- У них в роду это не первый случай?
Эдриен кивнул:
- Его дед умер в припадке буйного помешательства, хотя, не будь войны,
Ферз мог бы и не заболеть. Впрочем, об этом трудно судить. Подумай, Динни,
какая жестокая вещь наследственное безумие! Не верю я в божественное
милосердие. Во всяком случае, нам, людям, не дано ни постигнуть его, ни
проявлять. Очевидно, бог - это просто всеобъемлющая созидательная сила,
изначальная и бесконечная. Мы не вправе слепо полагаться на нее - вспомни о
сумасшедшем доме! Нам, видите ли, страшно. А каково несчастным помешанным?
Из сознательной боязни мы отдаем их во власть бессознательного ужаса. Помоги
им, боже!
- Судя по вашим словам, бог не очень-то им помогает.
- Кто-то сказал, что бог - это помощь человека человеку. При любых
обстоятельствах это единственная рабочая гипотеза, оправдывающая его
существование.
- А что же тогда дьявол?
- Зло, которое человек причиняет человеку. Только я распространил бы
это и на зверей.
- Прямо по Шелли, дядя!
- Хорошо еще, что по Шелли. Могло быть хуже. Но я вижу, что становлюсь
нечестивцем, оскверняющим правоверную юность.
- Нельзя осквернить то, чего нет, мой дорогой. Вот мы и на Оуклистрит.
Хочешь, я зайду? Может быть, Диане что-нибудь нужно.
- Хочу ли я? Еще бы. Я так благодарен тебе, Динни. Буду ждать тебя
здесь на углу.
Не глядя по сторонам, Динни быстро подошла к дому и позвонила. Открыла
все та же горничная.
- Я не буду заходить. Пожалуйста, узнайте потихоньку, как чувствует
себя миссис Ферз и не надо ли ей чего-нибудь. Скажите, что я у миссис Майкл
Монт и могу, если потребуется, в любой момент приехать и побыть с ней.
Пока горничная ходила наверх, Динни напряженно вслушивалась, но ни один
звук не донесся до ее ушей.
- Миссис Ферз велела сердечно благодарить вас, мисс, и передать, что
обязательно вызовет вас, если будет нужно. Сейчас она чувствует себя хорошо,
мисс. Мы все надеемся на лучшее, но ужасно тревожимся. Она передает вам
привет, мисс, и пусть мистер Черрел не беспокоится.
- Благодарю, - ответила Динни. - Передавайте привет от нас и скажите,
что мы наготове.
Затем, так же быстро и не глядя по сторонам, девушка вернулась к
Эдриену, рассказала все, как было, и они пошли дальше.
- Чувствовать, как ты висишь в воздухе! - воскликнул Эдриен. - Что
может быть страшнее? Боже милостивый, сколько же это продлится! Впрочем, она
сказала, чтобы мы не беспокоились, - прибавил он с невеселым смешком.
Стало смеркаться. В этот безотрадный час между светом и тьмою, когда
расплываются все линии, улицы и мосты казались тусклыми и невзрачными. Потом
стемнело, и при свете фонарей вещи вновь обрели форму, но контуры их
смягчились.
- Динни, милая, - сказал Эдриен. - Я ведь спутник не из приятных.
Вернемся-ка лучше обратно.
- Идем. Вы пообедаете у Майкла, дядя? Ну, пожалуйста.
Эдриен покачал головой:
- Скелету не место на пиру. Не знаю, для чего еще тянуть, как
выразилась бы твоя няня.
- Она не сказала бы такого: она была шотландка. А Ферзы - шотландцы?
- По фамилии - пожалуй. Но родом они из западного Сэссекса - где-то
вблизи Меловых холмов. Старинная семья.
- Вы находите, что у всех, кто из старинной семьи, бывают странности?
- Не нахожу. Просто когда такое случается в старинной семье, это всем
бросается в глаза, хотя прошло бы незамеченным, если бы случилось в любой
другой. В старинных семьях родственники реже вступают в брак, чем в
крестьянских.
Инстинктивно почувствовав, что эта тема может отвлечь Эдриена, Динни
продолжала:
- Не кажется ли вам, дядя, что тут играет роль древность семьи?
- Что такое древность? Все семьи в определенном смысле одинаково
древние. Может быть, ты имеешь в виду качества, выработанные благодаря тому,
что браки многих поколений заключаются в пределах замкнутой касты? Конечно,
чистокровность существует - в том смысле, в каком это слово применяют к
собакам или к лошадям. Но такого же результата можно добиться и при
известных благоприятных физических предпосылках - в горных долинах, вблизи
от моря, всюду, где хорошие условия для жизни. От здоровой крови - здоровая
кровь, это аксиома. На крайнем севере Италии я видел деревни, где нет ни
одного знатного человека и тем не менее все обитатели отличаются красотой и
породистым видом. Но когда дело касается продолжения рода у людей гениальных
или обладающих иными свойствами, которые выдвигают их на передний план, то,
боюсь, мы сталкиваемся скорее с вырождением, чем с повторением
первоначального типа. Лучше всего дело обстоит в семьях, по рождению и
традициям связанных с флотом или армией: крепкое здоровье, не слишком много
ума. Наука же, юриспруденция и капитал больше способствуют деградации. Нет,
преимущество старинных семей не в чистокровности. Оно гораздо более
конкретное: определенное-воспитание, которое получают дети, подрастая,
определенные традиции, определенные жизненные цели. Кроме того, больше
шансов на удачный брак и, как правило, больше возможностей жить в деревне,
самому выбирать свою линию поведения и придерживаться ее. То, что в людях
называется чистокровностью, это скорее свойство интеллекта, чем тела.
Мышление и чувства человека зависят прежде всего от традиций, привычек и
воспитания. Но я, наверно, надоел тебе, дорогая?
- Нет, нет, дядя, мне страшно интересно. Значит, вы верите не столько в
кровь, сколько в известное наследственное отношение к жизни?
- Да, но оба фактора тесно взаимосвязаны.
- И, по-вашему, старинным семьям приходит конец и с древностью рода
скоро перестанут считаться?
- Не знаю. Традиции - вещь удивительно стойкая, а в нашей стране
достаточно механизмов, поддерживающих ее. Видишь ли, есть множество
руководящих постов, которые надо кем-то занять. Наиболее подходящие для
этого люди - как раз те, кто с детства приучен проводить собственную линию,
не разглагольствовать о себе, а действовать, ибо так велит долг. Поэтому они
и тащат на себе весь груз руководства различными областями нашей жизни.
Надеюсь, и впредь будут тянуть. Но в наши дни такое привилегированное
положение можно оправдать лишь одним - тащить, пока не упадешь.
- Очень многие, - заметила Динни, - сначала падают, а потом уже
начинают тянуть. Ну, вот мы и вернулись к Флер. Входите же, дядя! Если Диане
что-нибудь понадобится, вы будете под рукой,
- Слушаюсь, дорогая. А ведь ты поймала меня на вопросе, о котором я
частенько размышляю. Змея!
После настойчивых телефонных звонков Джин разыскала Хьюберта в
"Кофейне" и узнала новости. Когда Динни и Эдриен подходили к дому, она
попалась им навстречу.
- Ты куда?
- Скоро вернусь, - крикнула Джин и скрылась за углом.
Она плохо знала Лондон и взяла первое попавшееся такси, которое
привезло ее на Итон-сквер, к огромному мрачному особняку. Она отпустила
машину и позвонила.
- Лорд Саксенден в городе?
- Да, миледи, но его нет дома.
- Когда он вернется?
- Его светлость будет к обеду, но...
- Тогда я подожду.
- Простите... миледи...
- Не миледи, - поправила Джин, вручая слуге карточку. - Но он все равно
меня примет.
Слуга заколебался, Джин пристально посмотрела ему в глаза, и он
выдавил:
- Прошу вас, пройдите сюда, ми..." мисс.
Джин вошла вслед за ним. Комната была небольшая и почти пустая:
золоченые стулья в стиле ампир, канделябры, два мраморных столика - больше
ничего.
- Как только он придет, вручите ему, пожалуйста, мою карточку.
Слуга собрался с духом:
- Его светлость будет очень стеснен временем.
- Не больше, чем я. Об этом не беспокойтесь.
И Джин уселась на раззолоченный стул. Слуга удалился. Поглядывая то на
темнеющую площадь, то на мраморные с позолотой часы, девушка сидела,
стройная, энергичная, подтянутая, и сплетала длинные пальцы смуглых рук, с
которых сняла перчатки. Слуга вошел снова и опустил шторы.
- Может быть, мисс угодно что-нибудь передать или оставить записку?
предложил он.
- Благодарю вас, нет.
Он постоял, словно раздумывая, есть ли при ней оружие.
- Мисс Тесберг? - спросил он.
- Мисс Тесбери, - поправила Джин и подняла глаза. - Лорд Саксенден меня
знает.
- Понятно, мисс, - поторопился ответить слуга и ушел.
Когда девушка вновь услышала голоса в холле, стрелки часов уже доползли
до семи. Дверь распахнулась, и вошел лорд Саксенден с карточкой Джин в руках
и с таким выражением лица, словно всю жизнь ожидал ее визита.
- Страшно рад! - воскликнул он. - Страшно рад!
Джин подняла глаза, подумала: "Замурлыкал, сухарь!" - и подала руку.
- Вы чрезвычайно любезны, что согласились принять меня.
- Помилуйте!
- Я решила сообщить вам о своей помолвке с Хьюбертом Черрелом. Помните
его сестру? Она гостила у Монтов. Слышали вы о нелепом требовании выдать его
как преступника? Это настолько глупо, что не заслуживает даже обсуждения. Он
выстрелил ради самозащиты. У него остался ужасный шрам. Он может показать
его вам в любую минуту.
Лорд Саксенден пробурчал нечто невнятное. Глаза его словно подернулись
льдом.
- Словом, я хотела просить вас прекратить эту историю. Власть у вас для
этого есть, я знаю.
- Власть? Ни малейшей... Никакой.
Джин улыбнулась:
- Конечно, у вас есть власть. Это же каждый знает. Для меня это страшно
важно.
- Но тогда, в Липпингхолле, вы не были помолвлены?
- Нет.
- Все это так внезапно.
- Может ли помолвка не быть внезапной?
Джин, вероятно, не поняла, как подействовало ее сообщение на человека,
которому за пятьдесят и который вошел в комнату с надеждой, пусть даже
неясной, что произвел впечатление на молодую девушку. Но Джин поняла, что
она не та, за кого он ее принимал, и что он не тот, за кого принимала его
она. Лицо пэра приняло осторожное и учтивое выражение.