— Профессор, нас зовут! — прервал его Андрей, давно уже украдкой поглядывавший в сторону холма, где рабочие расчищали пол над гробницей. — Франко машет нам рукой.
   — Да? Значит, закончили расчистку. Ну, пошли вскрывать вашу гробницу. Конечно, каламбур невысокого сорта, но дай бог, чтобы не стала она гробницей вашей гипотезы, а?
   — Мне надо захватить все принадлежности…
   — Пойдемте, я вам помогу.
   Взвалив на спину два тяжелых тюка, профессор проворчал:
   — Чего вы столько набрали?
   Вся земля из комнаты, где находилась гробница, была уже вынесена. Пол прикрывал большой кусок брезента, который предусмотрительный Альварес велел положить в прошлом году, прежде чем делать земляную насыпь. Брезент местами подмок и покрылся зеленоватой плесенью.
   «Ну, это пустяки, гробнице ничего не сделалось», — с благодарностью к профессору подумал Андрей.
   Комнату ярко освещали три потрескивавших и чадивших факела.
   — Посмотрите-ка сюда, — потянул Андрея за рукав профессор к дальней стене. — Вот что я вам хотел показать.
   Множество лиц пристально смотрело со стены на Андрея, Это была огромная фреска, покрывавшая всю стену и часть потолка. Она изображала какую-то пышную церемонию.
   В центре на вершине ступенчатой пирамиды стоял вождь в горделивой позе, со шкурой ягуара, ниспадающей с плеч. Голову его венчал султан из разноцветных перьев, на груди украшения из бус и драгоценных камней. Вокруг толпились вельможи в красивых высоких головных уборах. Их горбоносые лица со скошенными лбами были торжественны и полны достоинства. А ниже выстроились воины, опираясь на копья.
   Еще ниже, на ступенях лестницы, ведущей к вершине пирамиды, перед этими победителями распростерлись пленники с искаженными болью и страданием лицами. Один, с запрокинутой головой и бессильно повисшими руками, уже был принесен в жертву свирепым богам. Остальные пленники покорно ожидали той же участи. Лишь один из них горестно вздымал руки, умоляя о пощаде.
   Вся картина была полна какой-то удивительной, энергичной и мрачной экспрессии. Каждая фигура была выписана с малейшими деталями причудливых костюмов. И яркие краски — алые, зеленые, голубые — почти совсем не выцвели за века!
   — Хороша? — спросил Альварес таким тоном, будто сам нарисовал все это.
   — Великолепна! — тихо ответил Андрей, не в силах отвести глаз от картины и совсем забыв на миг о заветной гробнице.
   — А это вы видите? Присмотритесь внимательнее, — вдруг совсем другим, помрачневшим голосом спросил профессор, показывая пальцем на несколько лиц на картине.
   Андрей пригляделся, но ничего особенного не заметил и вопрошающе посмотрел на Альвареса.
   Тот схватил факел и поднес его к самой фреске.
   — Неужели вы не видите, что у многих фигур выцарапаны глаза?! Да не у одиночных, а целыми группами!
   — Теперь вижу.
   — Сначала я подумал, будто там были драгоценные камни для оживления изображений и со временем они выпали. Пробовал даже искать эти камни в земле, накопившейся за века на полу Нет, никаких камней там не было. Просто кто-то нарочно повредил фреску, выцарапывая именно глаза. Кто-то хотел сознательно осквернить эти священные изображения на стене храма. Кто? Пьяный лесоруб или тем более бродячий суеверный охотник этого не стали бы делать, бессмысленно. Значит, повреждения нанесены еще в древности — или восставшими, или вторгшимися чужеземцами…
   — Но, может, это все-таки естественные повреждения? От времени?
   — Нет, — замахал факелом Альварес, заставив Андрея отшатнуться в сторону. — Есть явные следы человеческих рук, царапины! А эта трещина?
   Сунув факел в руки своему помощнику, профессор рывком сдернул брезент с пола и отшвырнул его в угол.
   — Видите эти трещины по углам плиты, прикрывающей вход в гробницу? Ее явно пытались расколоть, чтобы осквернить могилу.
   Андрей молча уставился на плиту. По ее поверхности, отполированной почти до блеска, змеилась кривая глубокая трещина. А один уголок плиты был отбит.
   Трудно передать, что творилось в душе молодого ученого. Он молчал, не находя слов, но совсем по иной причине, чем Альварес.
   Все его мечты и надежды рухнули в один миг…
   — Ну, что же вы стоите? — спросил Альварес, озадаченный и даже слегка обеспокоенный его мрачным молчанием. — Давайте разбивать ваш стерильный шатер…
   — Зачем? — глухо спросил Андрей, не поднимая головы.
   — Как зачем? Будем вскрывать гробницу!
   — Можно вскрывать и так… Как вы обычно делаете. Для меня она бесполезна.
   — Как бесполезна? — рявкнул профессор. — Почему?!
   — Она не герметична.
   На какой-то миг Андрею показалось, что Альварес может его сейчас убить. Выхватит факел из рук окаменевшего Франко и ударит по голове…
   — Но в гробнице никто не копался, вы же видите, что плиту не сумели разбить или поднять! — закричал Альварес, потрясая над головой тяжелыми кулаками.
   В дверной проем, подталкивая друг друга, заглядывали заинтересовавшиеся его криками рабочие.
   — На плите трещины. И угол отбит, — стараясь не смотреть ни на них, ни на Альвареса, ответил Андрей.
   — Подумаешь, крошечная щелка!
   — Я могу взять пробы, если вы настаиваете, но результаты их, какими бы они ни оказались, публиковать не стану и ссылаться на них не буду. Это совершенно бесполезно. Опыт нечист.
   — Тогда убирайтесь со своими пробирками и не мешайте нам работать! — заревел Альварес. — Вы отказались при свидетелях, и кончено!
   В бешенстве он несколько раз пнул ногой один из тюков со стерильным оборудованием, которое так оберегал Андрей всю дорогу.
   С помощью рабочих Андрей поспешил вытащить из комнаты свои вещи и отнес их обратно в лагерь, где и уселся под кустом в полном отупении, охватив голову руками.
   Сколько он просидел так в одиночестве и глубокой прострации, Андрей не мог бы сказать.
   Потом раздалось тяжелое сопение, зашуршала трава под ногами, и рядом с ним грузно опустился на землю Альварес.
   — Ладно, chamaco [19], не дуйся на меня, как девчонка, — виновато сказал профессор. — Я тебя понимаю, но и ты должен простить меня.
   Он грустно посопел, вздохнул и добавил;
   — Обидно. Так берег для тебя эту могилу… Но ты молодец. Ты настоящий ученый. Так, конечно, и надо — быть неподкупно требовательным. И ты был прав, — он положил руку на плечо Андрею и тут же отдернул ее: — Дьявол, весь перемазался в грязи и тебя испачкал. В эту проклятую трещину затекала вода, в гробнице все попорчено. Но кое-что есть интересное. Пойдем посмотрим, а?
   Андрей молча поднялся и, сутулясь, словно старик, устало поплелся за профессором.
   Придя в храм, Андрей увидел глубокую яму, зиявшую посреди пола. Возле нее высилась груда сырой земли.
   А в яме лежал скелет — неудобно скорченный, с подогнутыми ногами. Возле него хлопотал Франко, весь перемазанный грязью.
   — Нашел еще одну раковину, профессор! — непривычным для него повеселевшим голосом сказал Франко.
   — Такая же?
   — Да. Тоже Spondilus.
   Помощник осторожно передал профессору тускло поблескивавшую небольшую раковину. Андрей полагал, что она служила украшением и должна быть как-то обделана. Но раковина оказалась самой обыкновенной.
   — Что в ней интересного? — спросил он у профессора.
   — Как что? Это же морская раковина! Кроме того, нашли в могиле несколько игл морского ежа. Это свидетельствует о довольно широко развитых торговых связях в те древние времена. И видимо, нелегко сюда было доставить эти вещи с морского побережья, если они считались сами по себе ценными украшениями.
   — Но главное, вот что мы нашли, — Альварес подвел Андрея к расстеленному в сторонке куску брезента. — Полюбуйтесь!
   На брезенте лежала каменная маска, украшенная инкрустациями из тех же раковин.
   — Погребальная…
   Андрею она не очень понравилась. Та маска, гипсовая копия которой висела на стене в кабинете Альвареса, была, конечно, гораздо выразительнее, хотя и без всяких украшений. Или просто у него сегодня такое настроение, что уж ничего не могло нравиться?..
   Альварес, видно, почувствовал это, потому что несколько виноватым тоном сказал:
   — Мало нашли интересного. Вы были правы: гробница попорчена, в нее затекала вода, все истлело, кроме раковин да камня.
   — А к какому времени она относится?
   — Сразу трудно сказать. Но по некоторым признакам захоронение довольно архаичное, а, Франко? Вероятно, эта гробница была поставлена еще в первые годы существования города.
   Археологи занимались гробницей до самого вечера: фотографировали с разных точек, разбивали веревочками на квадраты, потом составляли схему, помечая точно, где именно лежала каждая раковина или иголка морского ежа. Андрей помогал им, но, признаться, без особого интереса.
   Профессор чувствовал себя виноватым и решил его утешить.
   — Ну что же… При всех признаю, что вы правы, — сказал он вечером у костра. — Ваши исследования требуют еще большей точности, чем мои. И придираться к вам станут строже. Надо найти такую гробницу, возле которой и близко никто еще не побывал.
   — Это возможно?
   — Надеюсь. Я же говорил: этот городок слишком невелик, чтобы стоять вдалеке от других поселений. Должны быть где-то поблизости еще развалины. Не все же мы уже разыскали. Но трудно. Придется забираться в самую глушь.
   Он подумал и добавил:
   — Видимо, придется разделиться. Пусть Франко ведет здесь раскопки, справится пока без меня. Тут устроим базовый лагерь. А сами налегке отправимся на разведку. Может, встретим лакандонов, если посчастливится. Но они вряд ли станут нам помогать. Упрямый народ, истинные потомки древних майя. Живут по-прежнему в самой глуши, сторонясь цивилизации, и почти точно так же, наверное, как простые земледельцы майя в древности. И до сих пор поклоняются древним богам, приносят дары на древние алтари. Заманчиво с ними познакомиться, а?
   Глаза его загорелись, круглое раскрасневшееся от зноя лицо с торчащими в стороны усами приняло забавно-мечтательное выражение.
   — Решено! — выкрикнул Альварес, хлопая Андрея по плечу. — Полезем в самые дебри. Эти камни от нас уже не уйдут.

ЛЕТАЮЩИЙ ЖРЕЦ

   Четыре дня они втроем — Альварес, Бенито и Андрей — занимались разведкой окрестностей. Это оказалось неимоверно трудным делом. Никаких троп не было. Приходилось буквально прорубаться сквозь непролазную чащу. Только теперь Андрей понял, как нелегко было археологам найти в лесных дебрях эти развалины и проложить к ним тропу от реки.
   Всем троим приходилось по очереди часами рубить ветви тяжелыми мачете, и теперь Андрей поневоле научился этому трудному делу. К вечеру он так выматывался, что чуть не засыпал прямо у костра с лепешкой во рту, не оставалось сил даже добраться до гамака.
   А утром просыпался от крика неутомимого Бенито:
   — Arriba!
   — Vamonos! — вторил ему, покряхтывая, Альварес.
   Андрей удивлялся и завидовал их выносливости, ведь они были гораздо старше его.
   А результат их каторжных трудов и усилий? Они нашли только еще одну-единственную стелу.
   И наткнулись на нее совершенно случайно. Каменный столб стоял, чуть накренившись, в самой гуще зарослей и был так плотно оплетен лианами, что путешественники наверняка прошли бы мимо, приняв его за простой древесный ствол.
   Но, к счастью, мачете в руках Андрея скользнул по лиане и звякнул, ударившись о камень…
   Они очистили стелу от лиан и наросшего мха. Обелиск был высотой в три с половиной метра, почти правильной четырехугольной формы. После чистки скульптурные изображения на нем стали резко выделяться на фоне сочной зелени. Когда-то они были ярко окрашены. Следы краски до сих пор сохранились местами в глубоких выщербинах камня. Это поразило Андрея: казалось, каменный столб был поставлен здесь недавно, а не многие столетья назад.
   В центре рельефа был изображен жрец с таким торжественно-серьезным выражением, которое наверняка должно было внушать страх покорно склонявшимся перед ним людям, что стояли на коленях, со скрещенными на груди руками. Левой рукой он показывал им какой-то жезл или дароносицу, а в правой держал нечто непонятное, очень напоминающее современную полицейскую дубинку.
   — Конец восьмого века примерно, — пробормотал профессор Альварес, долго и внимательно изучавший бесконечные шеренги иероглифов по бокам рельефа. — Ничего нового мы не узнали. Только лишний раз убедились, что в древности этот район был довольно густо населен…
   Это-то и огорчало вдвойне. Стела подтверждала, что они ведут вовсе не напрасные поиски. Где-то, может, совсем рядом, могут таиться и другие памятники давно исчезнувшей жизни — развалины храмов, даже целых городов, пирамиды, гробницы.
   Но как найти их в дремучем лесу, где каждый шаг приходится прокладывать мачете и можно пройти в двух шагах от плиты и не заметить ее за густым переплетением лиан, кустарников, причудливо изогнутых древесных стволов? В этом Великом Лесу, оказывается, даже пирамиду отыскать не легче, чем пресловутую иголку в стоге сена.
   Они мрачно размышляли об этом, усевшись отдохнуть перед расчищенной от лиан стелой.
   И снова услышали приближающийся рокот мотора. А задрав головы, увидели проскользнувшую высоко наверху по листве деревьев тень самолета.
   — Бэтмен, — сказал Бенито.
   Опять это имя показалось Андрею почему-то знакомым.
   — Откуда ты знаешь? — спросил проводника, насупившись, Альварес.
   — Он часто тут летает.
   Они молчали, прислушиваясь к затихающему гулу мотора.
   — У него что — свой самолет?
   — Конечно. Он знает весь лес, как постель в своем гамаке, — помедлив, старик значительно добавил, понизив голос: — Говорят, он… колдун.
   — Колдун? — усмехнулся Альварес. — Поэтому его и прозвали, наверное, Бэтменом?
   Теперь Андрей догадался, почему это имя казалось ему знакомым. Супермен, «Человек Летучая Мышь»! Свободно летающий вопреки закону земного тяготения и не знающий никаких преград герой комиксов, появляющийся в своей черной маске каждый день на страницах газет…
   — А чего он тут летает, чего высматривает? — насупившись, спросил Альварес.
   Бенито неопределенно пожал плечами.
   — За нами следит, не иначе, — все больше расходился профессор. — И в лагерь лесорубов прилетел, чтобы разнюхать, куда мы направляемся. Я сразу догадался! Нечего больше ему там было делать. И тут уж какой раз кружит.
   — Нам бы его крылья, — с завистью сказал Андрей. — Хотя сверху в таком лесу ничего не разглядишь.
   — Ошибаетесь, — ответил Альварес. — Еще в тридцатых годах с воздуха удалось обнаружить несколько древних поселений майя. Начало положил, кстати, знаменитый Чарльз Линдберг, первым перелетевший через Атлантику, слыхали о таком? С тех пор техника далеко шагнула, и современные методы аэрофотосъемки дают для археологических поисков прекрасные результаты.
   — А вы ими не пользуетесь?
   — Очень редко. Денег нет.
   — Зато Бэтмен отвезет вас прямо к нетронутой пирамиде, — сказал Бенито. — Он их все наперечет знает…
   — Тебя послушать, так этот Бэтмен прямо какой-то господь бог всеведущий, — сердито буркнул Альварес.
   Но, видно, заманчивая идея запала ему в голову, потому что, когда они вернулись в лагерь, профессор утром сказал Андрею:
   — Тут работа налажена, обойдутся и без меня. Давайте сходим в поселок и попробуем уговорить этого Бэтмена, если он еще там околачивается. Пусть лучше нам помогает, чем крутится коршуном над головой. Это начинает действовать мне на нервы. Только цену он, наверное, заломит страшную.
   Казалось, профессор чувствовал себя лично виноватым в том, что гость приехал за тридевять земель, а делать ему тут нечего…
   Летчика они, к счастью, застали еще в поселке лесорубов.
   Джонни лениво дремал в тени под крылом своего потрепанного самолета, марку которого определить было нелегко.
   Видимо, работы у летчика сейчас не было, потому что предоставить свою машину в распоряжение археологов Джонни согласился довольно быстро, хотя и запросил солидную сумму, многозначительно подчеркнув:
   — Только greenbacks [20].
   Поторговавшись, Альварес сдался и тут же дал летчику задаток.
   Когда Альварес рылся в сумке, ему подвернулась фотография той самой маски древнего жреца, на которого так походил Джонни. Он протянул ее летчику и шутливо спросил:
   — Это не твой отец?
   — Мой отец был белый, из Штатов.
   — Но мать наверняка местная. Из какого племени? Лакандонов?
   — Я не индеец, a norteamericano [21], — угрюмо ответил Джонни. — У меня американский паспорт.
   — А когда мы можем вылететь? — нетерпеливо спросил Андрей.
   — Хоть завтра, — коротко ответил Джонни.
   И вот рано утром, погрузив в самолет аварийный запас продуктов и самые необходимые инструменты, которые могли бы понадобиться для раскопок, они поднялись в воздух.
   При взлете самолет так трясло, что профессор и Андрей, цепляясь судорожно за что попало, мотались на своих неудобных деревянных креслицах из стороны в сторону. Они даже не успели испугаться, когда самолет чуть не задел колесами верхушку высокого дерева. Страховочный ремень так больно врезался Андрею в живот, что он всерьез подумал: а не перережет ли его этим проклятым ремнем пополам? Но земля провалилась вниз, и тряска утихла. Можно было глянуть по сторонам.
   Сверкнула вдалеке извилистая лента реки. Теперь внизу до самого края неба был только лес.
   Самолет снизился и начал ходить над лесом галсами — вперед и назад, вперед и назад. Альварес и Андрей приникли к окошкам.
   Старенький самолет раскачивался и противно скрипел. Его стенки ходили ходуном. Временами он вдруг начинал судорожно трястись, словно телега на ухабах. И то и дело проваливался в «воздушные ямы», отчего у Андрея каждый раз неприятно подкатывало к горлу. Казалось, старенькая машина сейчас развалится, и они посыплются с неба в этот дремучий, непроходимый лес…
   До самого горизонта разлилась зелень лесов, однообразная, как океан. И в довершение сходства местами кроны деревьев поднимались выше, напоминая убегающие вдаль волны.
   Андрей вдруг подумал, что если бы самолет вдруг рухнул в эту чащу, то листва деревьев моментально сомкнулась бы над ним, как вода. И найти потерпевшую аварию машину будет не легче, чем на морском дне. Разве увидишь его с воздуха?
   Парашютов, конечно, у них не было. Не было в кабине и огнетушителя — только пустое гнездо для него. В разбитое стекло свободно врывался ветер.
   — Возвращаюсь! — крикнул Джонни, высунувшись из своей тесной кабинки.
   — Почему? — рявкнул Альварес.
   — Бензина осталось только на обратный путь.
   Профессор покачал головой и отвернулся к окошку.
   Обратно они летели напрямую и снова ничего интересного не увидели.
   Потом земля накренилась, самолет лег на крыло. Среди темной зелени засверкала река. Вот и поселочек, прижатый лесом к самой воде.
   Самолет ястребом ринулся вниз.
   Снова затрясло, закидало в разные стороны. Потом все стихло, и в разбитое оконце ворвались москиты вместе с поднятой самолетом пылью.
   Андрей с Альваресом отстегнули ремни и с трудом выбрались из кабины. Все тело ныло, словно Андрей ехал целый день по кочкам в разбитой телеге.
   Джонни поджидал их уже в тени под крылом, покуривая неизменную сигаретку.
   — Слушай, я тебе плачу greenbacks не за то, чтобы ты нас катал над лесом, — накинулся на него Альварес.
   — Я же не виноват, что ничего не нашли, — пожав плечами, невозмутимо ответил летчик. — Вы же сами смотрели.
   — Ладно, не рассказывай сказок! — отмахнулся профессор. — Ты лучше знаешь, где есть развалины, и быстрее нас высмотришь их с высоты. Так что, пожалуйста, завтра постарайся показать нам что-нибудь интересное…
   — Как повезет, — опять пожал плечами Джонни все с тем же невозмутимым выражением на каменном лице.
   — А ты постарайся, чтобы повезло. Люди говорят, что ты каждый камешек в округе знаешь. Поэтому мы тебя и наняли.
   — Мало ли что люди болтают, — буркнул летчик и начал копаться в еще горячем моторе.
   Они совершили еще два полета, но так же безрезультатно. Терпение профессора кончилось.
   — Хватит! — заявил он летчику. — Отвези нас в Теносике, и больше я не хочу иметь с тобой никаких дел.
   Джонни молча пожал плечами и тут же полез в кабину.
   Весь полет до Теносике прошел в мрачном молчании. Только в самом начале Андрей рискнул было спросить у Альвареса:
   — А что мы будем делать в Теносике?
   Но тот ответил ему:
   — Запасемся продуктами и вернемся к месту раскопок. Надо работать, а не кататься в небесах, — таким тоном, что больше уже никаких вопросов задавать не хотелось.
   Последние надежды Андрея найти никем не потревоженную гробницу рушились окончательно и бесповоротно, Джонни водит их за нос и в самом деле просто катает над безбрежным лесом, стараясь выкачать побольше долларов. Альварес прав: надо довести до конца хотя бы уже начатые раскопки. И у Андрея нет никаких оснований для обиды, профессор сделал все, что было в его силах.
   Когда они сели на заросшем бурьяном пустыре на окраине Теносике, Альварес тут же, у самолета, сунул летчику пачку мятых долларов и демонстративно добавил еще несколько десятицентовых монет.
   — Как договаривались, — сказал он. — Можешь проверить. Но я не такой жулик, как ты.
   Джонни с каменным лицом неторопливо пересчитал деньги и кивнул:
   — Все правильно, — тут же, даже не попрощавшись, отвернулся и начал что-то искать в кабинке.
   Альварес с Андреем отошли уже на несколько шагов, как вдруг летчик их негромко окликнул.
   — Что еще? — остановился профессор.
   Летчик подошел к ним, вытирая руки куском ветоши, и неожиданно сказал:
   — Бизнес есть бизнес, а я человек честный. И хочу дать вам один совет. Бесплатно.
   — Какой еще совет? — буркнул профессор.
   — Помалкивайте о своих планах и находках. А то уже через час все в Теносике будут знать, что вы нашли и куда направляетесь.
   — Мы не болтливы…
   — Я тоже, — лениво ответил Джонни, и по его лицу древнего жреца проскользнула легкая усмешка. — Я давно вас хотел предупредить: не ведите никаких разговоров между собой, если поблизости увидите нищего Педро…
   — Кого?
   — Педро, глухонемого» нищего. Он всегда крутится возле pinte [22] или у гостиницы.
   Андрею смутно припомнилось, что в самом деле он как будто несколько раз встречал нищего оборванца, протягивавшего с невнятным требовательным мычанием потрепанную шляпу за подаянием каждому прохожему. Встречи эти были так мимолетны, что он даже лица этого нищего вспомнить толком не мог.
   — Но если… — начал недоуменно Андрей.
   Однако его опередил Альварес, задав тот же вопрос:
   — Если он глухонемой, то чего нам его остерегаться? Он же не может подслушать, о чем мы говорим…
   — Поэтому он и опасен, — сказал Джонни. — Никто от него не таится — дескать, все равно не слышит. А ему и близко не надо подходить, чтобы все секреты узнать. Он читает по губам. Вы сидите в комнате и разговариваете, а он смотрит в окно с другой стороны улицы и все понимает. Ясно?
   — Ловко, — пробормотал Альварес. — Ладно, Джонни, спасибо за предупреждение.
   Летчик кивнул и зашагал по улице, засунув руки в карманы выгоревшего комбинезона. Они смотрели ему вслед, потом оглянулись по сторонам. Улица была все так же пустынна.
   — Carramba! — буркнул Альварес. — Теперь мы станем озираться, словно жулики, — нет ли поблизости этого глухонемого шпиона, да?
   Они не очень весело рассмеялись.
   — От него есть спасение, — сказал Андрей.
   — Какое?
   — Все важные разговоры вести по вечерам…
   — …и погасив предварительно свет в комнате, — подхватил Альварес. — Ладно, пошли в гостиницу.
   В Теносике все оставалось прежним. Сонная тишина на грязных улицах. Проходимцы, высматривающие, словно стервятники-ауры, добычу, скучающие у харчевни. Календарь за 1910 год на стене в гостинице…
   На поиски нужных продуктов и сложные дипломатические переговоры с хитрыми торговцами, норовившими заломить цены побольше и сбыть залежалый товар, ушло два дня. И куда бы они ни пошли, Андрей с Альваресом всюду замечали теперь Педро. Глухонемой, несомненно, следил за ними и был явно обескуражен оттого, что ничего выведать не удавалось: они нарочно говорили на людях лишь о погоде и всяких пустяках.
   Джонни они за это время не видели ни разу. Он куда-то пропал.
   А на третий день встретили его на улице. Он явно поджидал их тут на самом солнцепеке, хотя время послеобеденной сиесты свято соблюдали все в поселке — даже нищие.
   Вид у летчика был ужасный: комбинезон порван в нескольких местах и усеян какими-то подозрительными ржавыми пятнами, весьма похожими на кровяные, лицо опухло, губы разбиты, под правым заплывшим глазом громадный сизый синяк.
   Джонни хмуро поздоровался, окинул пустынную улицу быстрым взглядом из-под набрякших тяжелых век и сказал хриплым шепотом, почти не разжимая губ:
   — Хотите, я отвезу вас к пирамиде?
   — Какой пирамиде? — насторожился Альварес.
   — Никем не тронутой. О ней еще никто не знает.
   Альварес и Андрей переглянулись.
   — Пропил все деньги и хочешь выманить еще? — сказал профессор. — Ты и так хорош, полюбуйся на себя.
   — Там правда пирамида. И колодец возле нее.