Карпов всхлипнул, по мятым небритым щекам потекли похмельные слезы. Ох, Ляля, Лялечка, на кого же ты меня покинула, кто теперь меня кормить будет, горевал Карпов, как мне без тебя жить!
   Насладившись досыта душевными страданиями, Алексей начал изучать остатки трехдневного пиршества, поскольку тело также требовало насыщения. Отыскав для начала замусоленный стакан с недопитой водкой, Карпов жадно поднес его к губам. Трех глотков ему вполне хватило для того, чтобы снова стать пьяным и веселым и начать надеяться на лучшее будущее, которое, пожалуй, не замедлит наступить. Стоило Карпову чуть-чуть выпить - и он с удовольствием начинал верить в чудеса. С другими случается же, а он чем хуже? Выковыривая грязным пальцем кильку из открытой консервной банки, Карпов принялся вспоминать разные чудеса. Вот, к примеру, Настасья, знакомая покойной Ляльки. Лялька, бывало, все говорила ей: "Приземленная ты душа, Настасья! Нет в тебе настоящего полета! Не умеешь мечтать, не умеешь!" Настасья и вправду всегда была какая-то странная, считал Карпов. Вроде и пьет, как все, и живет, как все, - а все чего-то подсчитывает, как дурочка. Вот, говорит, если бы на эти деньги не водки купить, а сигарет по дешевке, да перепродать подороже, так можно было бы еще две бутылки купить... дура, в общем. И вот вдруг эта приземленная душа, эта дура Настасья, которая к сорока годам поумнеть не сумела, находит на улице здоровенный дорогой бумажник с кучей денег и визитной карточкой. Нет бы сразу друзей угостить, повеселиться, - так она за телефон схватилась. Хозяина денег искать! Ну что, нормальная разве? Потащила бумажник куда-то, да так и не вернулась. Все, конечно, решили, что по дороге она все-таки не удержалась, завернула в магазин, и теперь не скоро появится. Только Настасья не появилась совсем. Месяца через три Лялька случайно увидела ее на улице - и едва узнала. Одета была Настасья - как картинка в журнале, и выходила она из такого магазина, в какие Ляльке вообще ходу не было охранники с порога заворачивали. Лялька побежала следом, сомневаясь, Настасья ли это, догнала, поздоровалась. Настасья ее узнала, конечно, но разговаривала хотя и вежливо, но холодно. Сказала только, что вышла замуж за того мужика, который бумажник потерял, и уезжает с ним за границу, надолго, у него там служебные дела.
   Лялька тогда вернулась домой в полном ошеломлении, долго не могла успокоиться, напилась в квадрат и все плакала после и завистливо кричала:
   - Нет, ты видал такое, а? Это как вообще понимать? Дура ведь она, дура набитая, убогая тварь, приземленная душа, а живет как теперь?
   После этого Лялька твердо решила разбогатеть. Карпов не сомневался, что при ее энергии она бы все могла, вот только при виде бутылки она как-то сразу забывала, куда шла и зачем. Но начала она и вправду лихо. Быстро нашла каких-то чернявых дельцов, нанялась к ним в продавщицы, на улице с рук торговать лежалым товаром. Ну, всякие продукты, у которых срок годности кончился, выдохшееся пиво и так далее. Понятно, все такое продается по дешевке, зато быстро разбирают, не все же такие богатые, чтобы в магазинах покупать. Только при этом нужно постоянно по сторонам смотреть, чтобы ментам в лапы не угодить. Платить обещали с выручки. Лялька продержалась ровно три дня. В первый день заработала сто рублей и от счастья места себе не находила. На второй день ей заплатили целых двести десять, и тут уж фантазии Ляльки унеслись в заоблачные высоты. Весь вечер она рассказывала Карпову, как они скоро обставят квартирку новенькой мебелью, как купят на зиму теплую обувь, потом обзаведутся цветным телевизором, ну, и так далее. Третий день она тоже отработала, как положено, принесла домой двести пятнадцать рублей, спрятала в шкаф, под кучу барахла. Копить начала. Ну, Карпов ничего против не имел. Копить так копить. Но четвертый день оказался выше Лялькиных сил, - наверное, потому, что это оказалась суббота, когда торговля идет особенно хорошо. Уже к обеду Лялька без труда заработала две сотни, а подсчитав, что же будет часикам эдак к семи-восьми вечера, от восторга вконец поплыла умом. Черные хозяева, конечно, внимательно следили за своими наймитами, выручку отбирали регулярно, каждый час, а то и чаще, и сами приносили новые партии товара, - но за Лялькой не усмотрели. Удачно "толкнув" сразу десять пачек прогорклого масла, два пакета вонючих чипсов и упаковку тухлой ветчины, Лялька бросила коробку, служившую ей прилавком, оставив без присмотра товар, и с выручкой в кармане помчалась в ближайший магазин, решив, что вот сейчас она быстренько возьмет бутылочку и выпьет ее прямо на рабочем месте, а то уж очень душа разгорелась. Товар, естественно, тут же сперли конкуренты, да Лялька к нему и не вернулась. В магазине ей встретился старый знакомый, проживавший нынче на чердаке где-то на Вознесенском проспекте, и они оба так обрадовались встрече, что, взяв побольше водки и немножко копченой мойвы, отправились искать местечко для душевного разговора. А как летит время за хорошим разговором, каждый знает. Но чернявые предприниматели без труда вышли на Лялькин след, взяли ее с поличным прямо там, в тихом дворике, за мусорным контейнером, где она наслаждалась беседой с другом, и так избили, что Лялька приползла домой чуть живая. Да и не приползла бы, если бы друг не притащил. Били ее ногами, не разбирая места, и немалая часть ударов пришлась на несчастную Лялькину головушку. Пришлось Карпову состричь ей волосы, чтобы добраться до страшных ран. Но идти в травматологию Лялька наотрез отказалась, она всю жизнь боялась врачей, да и паспорта у нее не было. Ну, в тот раз обошлось, отлежалась. В конце концов, не впервые с ней такое случалось, привычная была ко всему. Ну, а в процессе лечения все накопленное тяжкими трудами улетело, конечно, со свистом.
   Карпов, вздохнув, вернулся от воспоминаний к нынешнему моменту. Что тут у него имеется, что осталось от трехдневной гулянки с братом? Ну, много чего осталось. Брат, идя к нему в гости, не поскупился, принес полную сумку всякого-разного, он всегда так поступал, зная, что Алексей Алексеевич ничего за душой не имеет. Хлеба осталась почти целая буханка, непочатая банка кильки, большой кусок колбасы, три сардельки, пачка сливочного масла, про которое они с Николаем просто-напросто забыли. Вот и хорошо, что забыли. Он на этом масле макароны поджарит. Николай догадался макарон купить целых две пачки... и курево есть, и чай, и даже сахар. Разбогател, короче говоря. Сегодня можно не ходить на поиски бутылок. И завтра тоже. А все равно без Ляльки плохо. Одному не прожить.
   Глава пятая
   Илона, вспоминая ту январскую ночь, каждый раз обмирала от страха, бледнела... но снова и снова вспоминала все по порядку, до единой мелочи, почему, она и сама не знала. Как будто ей нравился этот страх... Они с Нерадовым вышли из дома в восемь часов вечера. Тьма вокруг стояла - хоть глаз выколи, весь день над Петербургом висели низкие тучи, то и дело начинал валить влажный липкий снег. Ветер дул с Финского залива - тоже сырой, пронизывающий насквозь, отвратительный, тревожащий... Когда дул такой ветер, у Илоны кружилась голова, а спина болела так, что ей трудно было встать утром с постели. Толян несколько раз говорил ей:
   - Иди ко врачу! Сколько можно вот так мучиться! Ноешь, ноешь, а ничего не делаешь! Почки - дело серьезное, так можно и всерьез слечь!
   Но Илона по-прежнему боялась врачей и предпочитала терпеть, лишь принимала наугад купленные лекарства и травы. Иной раз становилось лучше, иной раз - нет.
   Толян в тот день вернулся рано, в три часа, и сразу, с порога заявил, что с деньгами полный завал, что нужно прямо сегодня идти за добычей. Нерадов был почему-то взвинчен, слегка пьян, однако Илона не стала задавать вопросов, прекрасно зная, что ответов все равно не получит. Ей совсем не хотелось выходить на улицу, но и спорить ей тоже не хотелось. Пошло оно все к черту, подумала она, надоело, надо куда-то смываться... вот только куда? Кто ее приютит? Она же растеряла всех старых знакомых, а новых у нее не появилось! Но тем не менее Илона твердо решила, что с завтрашнего дня начнет всерьез обдумывать эту идею. Скорее всего, она восстановит старые связи... а там видно будет.
   В восемь Толян сказал:
   - Ладно, пошли. Пора.
   Илоне вдруг подумалось, что, может быть, Нерадов снова получил выгодное задание от прежних или новых шефов, - иначе зачем бы он следил за временем? Может быть, их снова будет ждать теплый автомобиль с шофером, которому Толян передаст украденные документы, а взамен получит толстую пачку долларов? Но, увы, все оказалось совсем не так.
   Сначала они сели в маршрутное такси и доехали до Сенной площади. Там спустились в метро. Илона, стоя на эскалаторе, сердито думала о том, что в мертвенном подземном свете она должна выглядеть ужасно, - бледная, с отекшими глазами... а старая шуба, конечно же, обрадовалась случаю продемонстрировать все свои проплешины, и это, пожалуй, мучило Илону куда сильнее, чем собственная бледность. Она просто ненавидела плохую одежду. И ведь это не маскировка, не игра в нищету, это и есть самая настоящая нищета, без подделок! Толян держался на удивление мягко и предупредительно - похоже, почувствовал наконец свою вину, понял, что так обращаться с женщиной, предлагая ей вместо удобного такси (не маршрутного, конечно) битком набитый вагон подземки... Илона представила, как раскаявшийся Толян возьмется наконец за настоящее дело, как они снова поедут в Финляндию, в Париж... ей вдруг отчаянно захотелось в Турцию или в Грецию, туда, где тепло, где ярко светит солнце, где беспечно валяются на пляжах беззаботные богатые люди... черт бы побрал все на свете, черт бы побрал этого неудачника Нерадова! И зачем он так ужасно оделся? Она сама хоть в старой, но все-таки в шубе, в приличных сапогах и мягких кожаных перчатках, в бежевой норковой шляпке (какое счастье, что Толян никому ее не подарил и не продал!), а он? Стыдно даже стоять с ним рядом! Напялил потертую кожаную куртку, идиотский вязаный колпак - красно-белый, полосатый, - старые кроссовки, рюкзак зачем-то повесил на спину... Хотя, конечно, шапка - это для возможных свидетелей, вспомнила Илона, яркая деталь, которая сразу бросится в глаза и отвлечет внимание от всего остального. Ну, хорошо, а рюкзак-то зачем? Не иначе как рассчитывает наполнить его деньгами. При этой мысли Илона фыркнула, и Толян вопросительно посмотрел на нее.
   - Что, детка?
   - Да так, вспомнила ерунду, - отговорилась Илона.
   Они вышли на Горьковской, немного прошли по Каменноостровскому проспекту, потом повернули налево, на какую-то сплошь заваленную мокрым снегом узкую улицу, но что это была за улица, Илона не знала. Потом очутились в каком-то темном дворе. Илона подумала, что сейчас все пойдет по прежнему кругу, как заезженная старая пластинка: она подойдет к прилично одетому человеку, попросит прикурить, Толян выскочит из темноты с ножом... а денег у прохожего окажется совсем немного. Ох, как ей все это надоело! Впрочем, какое-никакое, а развлечение. Илона почувствовала, как в ней понемногу разгорается азарт. К щекам прилила кровь, Илоне стало не просто тепло, а даже жарко. Руки едва заметно задрожали в предвкушении острого момента. Илона развеселилась и спросила Толяна:
   - Где спрячемся?
   Но Нерадов только пробурчал в ответ:
   - Погоди, погоди... мы им сейчас устроим, сволочам...
   Он увлек Илону в дальний угол двора, освещенного лишь маленькой лампочкой, висевшей над подъездом прямо напротив ведущей с улицы арки, и, сняв рюкзак, поставил его прямо в снежную грязь и присел на корточки.
   - Погоди, погоди, - повторил он. - Сейчас ты увидишь... сейчас этот гад получит, он давно напрашивается...
   Достав из рюкзака пакет размером с книжку карманного формата, Толян снова надел рюкзак на спину и поднялся на ноги. Илона не видела в темноте его лица, но что-то в интонациях Нерадова ей не понравилось, что-то ее насторожило... вот только она не поняла, что именно. И тут же забыла об этом.
   - Значит, так, - очень тихо сказал Толян. - Мы с тобой сейчас зайдем вон в тот подъезд, над которым лампочка горит. И там будем ждать. Недолго, надеюсь. Ты будешь следить за двором...
   - Как это я буду за ним следить? - перебила его Илона.
   - Дверь будешь держать чуть приоткрытой, - злым голосом ответил Толян. - Неужели даже до такой ерунды не можешь сама додуматься? Ладно... Когда во двор войдет мужик... нет, наверное, их будет двое... ты выйдешь им навстречу и спросишь, где шестнадцатая квартира. Просто - где тут шестнадцатая квартира, ты никак не можешь ее найти. И все. Понятно?
   - Чего тут не понять, - огрызнулась Илона, обиженная донельзя. Что он себе позволяет, этот поганец, с какой стати он разговаривает с ней по-хамски... она ему все припомнит, все!
   Они вошли в подъезд - хорошо освещенный, на удивление чистый. Здесь не воняло кошками, не валялись под ногами одноразовые шприцы, углы не были залиты мочой, как то постоянно случалось в том доме, где жили Толян и Илона, да и в большинстве других домов в центре. Надо же, мельком подумала Илона, здесь, похоже, живут не совсем нищие... но почему подъезд не заперт на ключ? Наверное, жильцы между собой договориться не могут, кому об этом хлопотать да по сколько платить. Или им наплевать на все. Ну, в нашем доме тоже ведь так... но у нас грязно, а у них почему-то чисто.
   Нерадов отошел в тень, под лестницу, кивком головы показав Илоне на входную дверь. Илона послушно встала вплотную к двери и, чуть приоткрыв ее, стала смотреть во двор. Арка просматривалась сквозь узкую щель отлично.
   Ждали недолго. Не прошло и пятнадцати минут, как напротив арки остановилась большая машина, из нее вышли два человека и направились во двор, причем второй шел в шаге позади первого. Когда они были уже метрах в десяти от подъезда, Илона резко распахнула дверь и шагнула им навстречу, сияя улыбкой. Мужчины настороженно остановились, тот, что шел немного сзади, резко сунул правую руку в карман, но Илона не обратила на это никакого внимания. Она спросила мягким, уютным тоном:
   - Простите, где тут шестнадцатая квартира? Куда она исчезла? Никак не могу ее найти!
   - А! - откликнулся тот, что шел первым. - Да, это непросто. К сожалению, вход в шестнадцатую квартиру - из соседнего двора, милая дама.
   - Как это - из соседнего двора? - искренне изумилась Илона.
   - У них отдельный вход, - пояснил мужчина, и только теперь Илона рассмотрела его. Он был немолод, за пятьдесят, с густыми седыми волосами, ложившимися на лоб скульптурной волной, с глубоко сидящими темными, жесткими глазами, с тяжелой нижней челюстью... - Вам нужно выйти на улицу, повернуть направо и обойти наш дом вокруг. С задней стороны найдете шестнадцатую.
   - Спасибо, - кокетливо улыбнулась Илона и пошла через двор к арке.
   По пути она оглянулась и, увидев, что второй мужик все еще стоит на месте и смотрит ей вслед, улыбнулась еще раз и помахала рукой. А тот, который отвечал ей, уже открывал дверь подъезда...
   Илона не успела еще войти в арку, как за ее спиной раздался оглушительный грохот, во дворе стало светло, - и почти в ту же секунду рука Толяна крепко схватила ее за локоть:
   - Бежим!
   И снова что-то загрохотало - на этот раз отрывисто, откуда-то отлетел кусок штукатурки, чуть не угодивший в лицо Илоне... черт побери, стреляют, мелькнула в голове Илоны паническая мысль, и она бросилась вперед, не разбирая дороги. Стреляют! Нет, только не в нее! Только не в нее! Не в нее! Ничего не понимая от ужаса, видя перед собой лишь рюкзак на спине Толяна, она бежала, бежала, поворачивала, неслась через дворы, снова поворачивала... но наконец, совершенно выбившись из сил, прохрипела:
   - Толик... не могу больше...
   Нерадов резко остановился и Илона налетела на него, едва удержавшись на ногах. Толян подхватил ее под руку, помог устоять. Внимательно посмотрел в бледное лицо. Илона тяжело дышала, жадно хватая воздух пересохшими губами.
   - Ну, детка, успокойся, - сердито сказал он. - Я просто отомстил за себя, за нас с тобой, вот и все. Все уже кончилось. Эта сволочь разлетелась в дым.
   Илона промолчала, ей было сейчас не до слов. Нерадов снял рюкзак и, отойдя в сторонку, размахнулся и зашвырнул ненужную уже вещь в крохотный палисадник перед одним из старых мрачных домов, безмолвными глыбами высившихся вокруг.
   - Идем, - сказал он, беря Илону под руку. - Пошли домой, все на сегодня.
   И тут в груди Илоны зародилась судорога, рвавшаяся наружу. В следующую секунду Илона истерически расхохоталась.
   - Все? На сегодня - все? Прекрасно! - выкрикивала она сквозь смех. Я так рада, ты просто не представляешь! Все! На сегодня - все!
   Толян молча размахнулся и ударил ее по лицу.
   Глава шестая.
   Илона и теперь, несколько месяцев спустя, отлично помнила, что после пощечины она впала в странное безразличное состояние, и уже не обращала внимания ни на что. Отчасти она пришла в себя дома, когда Толян раздел ее и посадил в ванну, наполненную горячей водой с пышной ароматной пеной. Вдохнув любимый запах ландышей, Илона впервые подняла глаза и посмотрела на Нерадова. И впервые увидела его по-настоящему. Помятое, злое лицо. Пустые серые глаза, широко расставленные, полные ненависти и зависти ко всему миру. Как она могла видеть в этих глазах любовь? Разве такой человек вообще способен любить кого-то, кроме самого себя? Как она могла так ошибиться три года назад, принять вот этого омерзительного бандита за рыцаря, за благородного принца? Он использовал ее как приманку, совсем не заботясь о ее жизни и благополучии. Права была та кошмарная тетка в колонии... Толяну нужна была красивая женщина, способная привлечь внимание любого мужчины... отвлечь внимание на себя, обеспечив тем самым Толяну свободу действия...
   - Ну что, детка, - спокойно сказал тогда Нерадов, - испугалась? Ничего, пройдет. Зато это было настоящее боевое крещение.
   Она отвернулась, не желая видеть его, говорить с ним. Но его это ничуть не задело. Он спокойно вышел в коридор и аккуратно прикрыл за собой дверь ванной комнаты.
   Когда Илона, завернувшись в теплый махровый халат, вошла в кухню, Толян молча протянул ей полный стакан водки. Илона залпом выпила ее и села за стол. Нерадов поставил перед ней тарелку с кое-как нарезанной вареной колбасой, плавленым сыром и маринованными огурцами; все было свалено в одну кучу, и Илона невольно поморщилась. Она любила красивый стол. Красивый, как в красивом романе, как в кино, где показывают красивую жизнь... Толян намазал маслом толстый кусок батона и положил на край тарелки. Илона взяла огурчик, откусила маленький кусок, лениво разжевала... ей совсем не хотелось есть. Толян налил ей еще стакан водки, и она его выпила так же молча. Но продолжала чувствовать себя трезвой, как никогда. И лишь после третьего стакана голова у нее слегка закружилась. Но ей по-прежнему не хотелось говорить. А Толян и не настаивал. Он сам что-то говорил без передышки, но Илона не слышала его, уйдя в себя, не думая ни о чем, лишь видя снова и снова, как отлетает от стены кусок штукатурки, целясь ей прямо в глаз, слыша грохот выстрелов...
   Ее могли убить.
   Нерадов уложил ее в постель, заботливо укрыл одеялом, и Илона сразу заснула.
   Она проснулась очень рано, еще не было восьми часов, но Толян уже куда-то ушел. Илона долго бессмысленно бродила по квартире, из комнаты в кухню, из кухни в комнату, - и постепенно ее пробирало настоящим страхом. Началось это понемногу. Сначала Илона заметила, что у нее слегка дрожат руки. Чуть-чуть, едва заметно... она попыталась сварить себе кофе, но уронила джазву и, оставив ее лежать на полу, села возле кухонного стола на табуретку, зажав ладони между коленями. Руки дрожали все сильнее и сильнее. Потом начали стучать зубы. Илону охватил озноб, она съежилась от холода, но никак не могла сдвинуться с места, не могла пойти в комнату и накинуть на себя что-нибудь теплое - шаль или шерстяную кофточку... Ей хотелось плакать, но глаза были сухими. Ей хотелось кричать - но горло и язык свело судорогой, и она не могла произнести ни звука. В пустой голове что-то громко звенело, беспрерывно, назойливо, как будто кто-то забыл выключить электронный будильник, и тот надрывался зазря, а батарейки все не садились и не садились... Илона с трудом отвела взгляд от валявшейся на полу джазвы и уставилась на часы с секундомером, висевшие над кухонной плитой. Она сама их повесила там, специально купила для того, чтобы следить за временем, когда готовит сложные блюда... Стрелка секундомера прыгала с деления на деление, нервно, безумно быстро, наверное, часы сломались, но почему-то Илона не слышала того характерного звука, который должна была издавать эта стрелка. Который теперь час? Илона смотрела на циферблат и не могла ничего понять. Который теперь час? Ей почему-то казалось очень важным выяснить это, но она никак не могла сосредоточиться настолько, чтобы понять, где находятся часовая и минутная стрелки, она видела только секундную, бешено и бесшумно прыгавшую по кругу...
   А потом Илона наконец закричала. Она кричала от навалившегося на нее страха, она выла и колотила себя по голове, кляня за глупость, за то, что связалась с Толяном. Ее могли убить! Убить! Ее могли убить! Илона медленно сползла с табуретки на пол, уткнулась лицом в грязный линолеум и выла, выла... пока не потеряла окончательно голос, пока не лишилась сил. А потом она поползла к холодильнику - поползла, собирая грязь с пола розовым махровым халатом, не в состоянии даже подняться на четвереньки. Ее могли убить, ритмично звучало в ее уме, ее могли убить, ее могли убить. Добравшись до холодильника, Илона поднялась на колени, цепляясь за белые плоскости, дотянулась до ручки, открыла одну из дверок и достала вожделенную бутылку с водкой. Как хорошо, что водка распечатана, тупо подумала Илона, поднося бутылку к губам. Как хорошо, что она распечатана. Как хорошо... Она сделала несколько больших глотков. Мысли продолжали бежать по прежнему кругу. Ее могли убить. Как хорошо, что она распечатана. Ее могли убить. Как хорошо...
   Илона поднялась наконец на ноги, крепко прижимая к себе емкость со спасительным напитком. И пошла в комнату, налетая по дороге на все углы и шкафы. Нерадов ее подставил, она должна уничтожить эту сволочь. Она его убьет. Она его убьет. Она его...
   Сев на пол возле комода, Илона потянула на себя нижний ящик. Там когда-то, давным-давно, лежал обрез. Пистолет и обрез. Она его убьет.
   Но в ящике не было ни пистолета, ни обреза. Там оказался спрятан совсем другой предмет, большой и плоский, Илона далеко не сразу поняла, что это такое. Она долго всматривалась, почему-то боясь прикоснуться к странной зеленовато-серой вещи... а потом вдруг ей все стало ясно.
   Бронежилет.
   Эта сволочь была вчера в бронежилете! А она, Илона, очутилась под огнем, ничем не защищенная, в одной лишь старой потертой шубе!
   Илона залпом выпила остатки водки.
   - Что ты там ищешь? - раздался за ее спиной голос Толяна.
   Значит, он уже вернулся? Неважно. Пусть видит. Пусть знает. Кто он такой, вообще говоря?
   - Где твой обрез? - спросила Илона заплетающимся языком.
   - Какой обрез, детка? - Нерадов присел рядом с ней на корточки и удивленно заглянул ей в лицо.
   - Тот, что лежал вот здесь, нижнем ящике! - зло закричала Илона, и ей казалось, что она сейчас выглядит невероятно грозной и опасной... - Ты его спрятал, когда меня забрали, понимаю, но где он сейчас?
   - Детка, тебе почудилось, - твердо сказал Толян. - Никакого обреза у меня никогда не было. Ты еще пушку придумай! Мортиру, базуку, на что еще твоего больного воображения хватит?
   - Больное воображение? - озадаченно переспросила Илона, рассматривая пустую бутылку. - Больное вооб... ты о чем это?
   - О том, что ты отчаянная фантазерка, детка, вот о чем. Давай-ка я помогу тебе встать.
   - Не прикасайся ко мне! - заорала Илона. - Не сметь, мерзавец! Ты хотел, чтобы меня убили! Ты напялил вот эту штуку, - Илона обвиняющим жестом указала на спрятанный бронежилет. - А я? Меня могли убить!
   И тут же перед глазами Илоны вспыхнула пугающе яркая картина: женщина в рыжей лисьей шубейке падает в грязную лужу, по краям которой лежит не растаявший еще серый снег... лужа заполняется черной кровью... ночь, тусклый свет фонаря... ночь, улица, фонарь, аптека. При чем тут аптека? А, ну да, "Скорая помощь"... Илона запуталась в собственных мыслях и заплакала, заскулила, как голодный побитый щенок. Толян подхватил ее на руки и отнес на кровать. Уткнувшись лицом в подушку и продолжая скулить, Илона не видела, как рассматривает ее Нерадов: брезгливо скривив губы, чуть покачивая головой...
   Прошел день, и еще один, и еще... Илона сидела дома, смотрела кассету за кассетой, читала чарующие романы и старалась не думать о происшедшем. Ей необходимо было выбросить все из головы, она хотела просто жить, без тревог, ненужных волнений и опасений. И постепенно страх отпустил ее, она снова углубилась в мечты, воображая себя то невинной ирландской пастушкой, то отчаянной итальянкой - искательницей приключений, а то и вовсе принцессой Дианой. Толян по-прежнему уходил каждое утро и возвращался вечером. Они больше не говорили о том ночном эпизоде, как будто его и не было вовсе. Одно только огорчало Илону: денег становилось все меньше и меньше. Ей приходилось, придя в универсам, очень крепко задумываться о том, что она может купить, а что - нет. И в конце концов она сказала Нерадову: