Страница:
Меня не интересовало ни то, ни другое, поэтому я сидел с закрытыми глазами и заново переживал свою недавнюю прогулку до ветру.
Из каретного сарая тянуло гарью. Недоумевающе вглядевшись в щели между досок стены и не увидев сполохов разгорающегося пожара, я заглянул внутрь и онемел: Эллария… вернее, баронесса Мэйнария д’Атерн стояла у клетки со взрослым акридом[51]! И почти касалась лбом ее прутьев! Потом она пододвинулась еще ближе и, проигнорировав предупредительный мяв зверя, потянулась к нему рукой!!!
Я выхватил из перевязи метательный нож и бросил. Моля Двуликого о том, чтобы он не позволил мне промахнуться.
Бог-Отступник смотрел на меня – и клинок воткнулся в глазницу самого опасного хищника Караджийских лесов за мгновение до того, как тот атаковал!
Увидев рукоять моего ножа, торчащую из глазницы акрида, баронесса д’Атерн застыла. А через несколько долгих мгновений сгорбилась и… горько заплакала!
«Может, она хотела уйти[52]? – ошалело подумал я. Потом качнулся с носков на пятки и обратно и мысленно фыркнул: – Да нет, не может такого быть: она же белая, совсем молода и выглядит совершенно здоровой…»
Услышав хруст, раздавшийся из-под моего сапога, Мэйнария д’Атерн вцепилась в висящий на поясе кинжал и испуганно уставилась в мою сторону.
«Я – в тени. И она меня не видит…» – сообразил я и, стараясь не делать резких движений, вышел на свет.
Баронесса побледнела, как полотно. Так, как будто увидела не человека, а Темную половину Двуликого. Потом ее взгляд остекленел, и я вдруг понял, что благодарности не дождусь…
Вопреки обыкновению, появление на посохе новой зарубки меня нисколько не успокоило – прикасаясь к ней большим пальцем, я снова и снова вспоминал взгляд сестрички и… бесился оттого, что ее лицо, подернутое пеленой времени, походило на лицо баронессы д’Атерн как две капли воды!
Настроение становилось все хуже и хуже, и в какой-то момент я вдруг понял, что вот-вот сорвусь. И вымещу зло на ни в чем не повинных жонглерах. Пришлось встать, собрать вещи и отправиться спать на сеновал.
Добрался. Лег. И даже закрыл глаза. А потом понял, что не засну и тут – взгляд леди Мэйнарии рвал мне душу и заставлял раз за разом окунаться в прошлое. Туда, где не было ни баронессы, ни акридов, ни Пути…
Отвлечься от горьких воспоминаний удалось с большим трудом. И только тогда, когда я начал вслушиваться в звуки шагов, изредка доносящиеся со стороны боевого хода[53] крепостной стены, и начал анализировать особенности несения караульной службы вассалами барона Корделла.
Сначала я считал удары сердца, требующиеся часовому, чтобы пройти от конюшни до юго-восточной или юго-западной башни, и пытался понять, останавливается он в крайних точках своего маршрута или нет. Потом вслушался в остальные звуки, изредка доносящиеся до сеновала, и нарисовал себе полную картину происходящего.
Барон Корделл – или тот, кто командовал гарнизоном замка – выдрессировал своих воинов на славу: часовые, заступающие в караул, не останавливались ни на секунду. И звук их шагов доносился до меня через строго определенные промежутки времени – через сто – сто двадцать ударов сердца. Приблизительно раз в час к ним добавлялось еле слышное поскрипывание сапог проверяющего, а раз в два – уверенная поступь начальника караула и часовых из свежей смены.
Первый возникал на стене совершенно бесшумно. Умудряясь не наступить ни на одну из скрипящих ступеней лестницы, ведущей на боевой ход. И пугал как меня, так и часового. Зато о появлении последних я узнавал задолго до того, как они поднимались на стену: сначала взвизгивала дверь казармы, потом начинали скрипеть ступени, а следом за этим раздавался приглушенный вопрос часового:
– Стой! Кто идет?
И ответ начальника караула.
В час волка[54] лестница заскрипела не вовремя: всего через десять минут после смены часовых. И не так, как обычно – человек, поднимавшийся на боевой ход, пытался делать это бесшумно. Но, в отличие от проверяющего, не знал, какая из ступенек скрипит. Потом наступила тишина, а через три с лишним десятка ударов сердца в шелест дождя вплелся новый звук – приглушенный хрип.
Я вцепился в посох, выждал двести ударов сердца и, так и не дождавшись звука шагов часового, торопливо натянул на себя сапоги. А потом превратился в слух: со стены донесся еле слышный шепот:
– …вратной башне?
– Еще нет…
– Ну, и чего ты ждешь?
Дожидаться ответа того, кто только что убил часового, я не стал – перекатился к краю повети, взялся рукой за подходящую стреху и бесшумно спустился вниз.
Дверь конюшни скрипела не хуже ступенек лестницы. Поэтому я подставил ногу под створку, сдвинул ее вверх и осторожно снял с петель. Потом прислонил к ближайшей стене, осторожно выглянул во двор, увидел двери казармы и… на миг провалился в прошлое.
– Ты бился, как воин… – буркнул Круча.
Я напрягся: в его голосе звучало что угодно, только не похвала.
– Ты дал нам достаточно времени, чтобы уйти. Только такое геройство сродни глупости. Ибо если бы в караулке было не три человека, а десять, то ты лег бы через пяток ударов сердца. А вслед за тобой они порубили бы и остальных.
Я пожал плечами и, по своему обыкновению, промолчал.
Роланд набычился. Потом криво усмехнулся и постучал себя по лбу согнутым указательным пальцем:
– Хороший воин – это не тот, кто правильно машет мечом, а тот, который делает это ВОВРЕМЯ! Учись думать, Кром. Или ищи себе другого учителя.
Последнее предложение заставило меня скрипнуть зубами: искать другого учителя я не собирался. Поэтому я набрал в грудь воздуха и заставил себя вымолвить целых пять слов:
– Что… я… сделал… не так?
– Все! Для того чтобы помешать солдатам выйти, тебе надо было просто подпереть дверь караулки каким-нибудь дрыном. И встать у единственного окна.
Дверь казармы оказалась подперта парой оглобель. А в бойницы вставлены косы! Лезвиями внутрь. Представив себе, чем закончится попытка солдат выглянуть наружу, я почувствовал, что где-то в глубине моей души начинает пробуждаться гнев.
В этот момент лестница, ведущая на боевой ход, заскрипела снова. И опять не так, как обычно – судя по звукам, по ней спускались. Несколько человек. Очень быстро.
Так и оказалось – через пару мгновений во двор выскользнули двенадцать сгорбленных фигур. Мгновение неподвижности – и десять из них, прячась в тени каретного сарая, двинулись по направлению к белой двери в донжон. А двое оставшихся пошли к казарме.
Я прикрыл глаза, нащупал большим пальцем дорожку Пути и криво усмехнулся: Двуликий смотрел на меня широко открытыми глазами. И ждал!
Еле слышный шум, раздавшийся со стороны надвратной башни, заставил пару названных гостей повернуться ко мне спиной. Ненадолго – всего на пару ударов сердца. Но этого мне хватило за глаза – я выскользнул из конюшни, перепрыгнул небольшую лужу и вбил конец посоха в висок тому, который стоял поближе.
Дальний среагировал как-то уж слишком быстро: тело его товарища еще стояло, а он уже завершал разворот с одновременным разрывом дистанции и уходом от атаки!
Я здорово удивился: обычные грабители двигались иначе. И никогда не проявляли такой прыти. Значит, этого учили. И учили очень хорошо.
Подумав буквально пару мгновений, я прыгнул к казарме, взмахом посоха выбил обе оглобли и зацепил тревожный колокол:
– Дзын-н-нь!!!
Мой второй противник выпростал из-под плаща… меч[55]!!! И бросился на меня.
Я ушел в сторону от короткого и быстрого колющего удара в горло и атаковал сам. В висок. Со стороны его левой руки. И… промахнулся: у ночного гостя замка Атерн не было привычки рассчитывать на щит!
Секущий удар по ногам я пропустил под собой, тычок пальцами левой руки в глаза заблокировал серединой посоха, потом сместился в сторону, уходя от серии ударов в горло, печень и пах. И атаковал сам…
Армией от него не пахло. Серыми[56] – тоже: он уходил от стандартных атак так, как будто отрабатывал их… именно против посоха! А еще он очень хорошо ориентировался в темноте и внимательно следил за моими ногами. Пришлось использовать удары из арсенала Роланда Кручи: дождавшись, пока он в очередной раз нырнет под удар и попытается вогнать меч мне в живот, я скрутил корпус и ударил его локтем…
В этот момент за спиной грохнула дверь, и из казармы вылетело сразу несколько вассалов барона Корделла. А со стороны лестницы, ведущей на боевой ход, раздался очередной перестук сапог!!!
– Нападение! В бойницах – косы, – не оглядываясь, рыкнул я. Потом отправил оглушенного противника к Двуликому и… упал рядом с ним!
Целились не в меня. И, конечно же, попали – один из воинов барона д’Атерна захрипел и сложился пополам.
Щелкнуло еще раз, и другой из воинов барона, наконец, догадался заорать:
– Арбалетчики!
– Всем рассыпаться!!! – подхватил кто-то еще. И атернцы дисциплинированно метнулись под защиту сарая.
Оценив их выучку, я криво усмехнулся: воинов среди них было от силы человек пять. А остальные брали в руки оружие только по необходимости…
Вылетев во двор, вторая группа «гостей» выстроилась в две шеренги и довольно резво пошла в атаку.
– В строй, живо!!! – заорал второй голос. Слишком уверенно для простого солдата. – Их всего одиннадцать!!!
Я вспомнил о первой группе и заставил себя произнести еще несколько слов:
– Еще десять – у белой двери в донжон.
– Спаси и сохрани! – ужаснулся он. – Баронесса Эмилия! Барон Волод! Баронесса Мэйнария!
«Она – третья, – угрюмо подумал я. – После ее милости баронессы и младшего сына барона Корделла. То есть спасут, если получится…»
Тем временем атакующие, все, как один, вооруженные мечами, врубились в строй защитников замка и с ходу зарубили троих!
«Если получится…» – эхом прозвучало у меня в сознании, а перед глазами мелькнуло рыжее облако волос Мэйнарии д’Атерн…
«Гость», бросившийся ко мне, держал меч чуть выше, чем надо. Поэтому я раздробил ему колено, а когда он опустил руки, вбил посох в переносицу. Потом сорвался с места и понесся на задний двор.
Заворачивая за угол донжона, я сбил с ног бегущего на звук боя конюха, грозно рыкнул на любопытствующего мальчишку, пытавшегося выбраться из окна людской, и… поймал за руку дебелую молодуху, испуганно выглянувшую из черной двери донжона:
– Где покои леди Мэйнарии?
Девка закатила глаза, попробовала изобразить, что падает в обморок, и… тут же пришла в сознание. От боли в запястье:
– Где???
Молодуха упрямо закусила губу и отрицательно помотала головой:
– Не скажу! Ни слова!!!
– Лишу посмертия… – зловеще улыбнувшись, пообещал я. Потом заметил темные пятна на ее груди, как раз напротив сосков, и добавил. Почти наугад: – …Твоего ребенка!
Молодуха побледнела и сломалась:
– Т-третий этаж, ваша милость!
– Где именно?
– Н-надо п-подняться по правой лестнице… – затараторила она. – П-первая дверь – ее милости барона Волода, вторая…
– Короче!!!
– Ч-четвертая дверь слева, ваша милость!!!
– В замке – убийцы. Прячься. Вместе с ребенком… – выдохнул я. И, тут же забыв о ее существовании, ворвался в донжон…
С четвертого этажа доносились звуки какой-то возни и приглушенная ругань. Потом раздалось шипение, хлесткий звук удара и взбешенный рев:
– Вот тварь! Сопротивляется!
– Ткни ножом, не мучайся! Нужна она тебе…
– Белая кровь[57], дурень! Если есть возможность, то что б не попробовать?!
Я перебросил посох в левую руку, сорвал с пояса чекан, толкнул дверь третьего этажа… и еле успел скрутить корпус, уворачиваясь от удара в живот.
Клинок скользнул по металлическим накладкам на нагруднике, пролетел мимо и на мгновение остановился. Потом его хозяин слегка шевельнул кистью. Так, чтобы порезать меня на отводе. Но не успел – клюв моего чекана проломил ему череп.
– Коридор!!! – коротко рыкнули за его спиной, и из первой двери слева вылетело сразу двое.
Смахнув с лица капельки крови, я отшатнулся к стене, пропустил мимо себя клинок, вбил сапог в колено выставленной вперед ноги и тут же всадил чекан за левую ключицу.
Клюв с легкостью прорвал звенья кольчуги, и фонтан крови, забивший из разорванной сердечной жилы[58], рванулся к потолку.
Рывок рукояти на себя, хруст ломающейся кости – и я толкнул оседающее тело на второго противника.
Уйти от тела он не успел, поэтому уперся в него обеими руками. И пропустил удар в голову. А я, мельком мазнув взглядом по изломанному тельцу мальчишки, валяющемуся рядом с кроватью, побежал дальше.
Дверь в покои баронессы Мэйнарии оказалась заперта. Изнутри. Скорее всего, на засов. А еще заставлена чем-то тяжелым. Оценив ширину щели между створок, я примерился и изо всех сил ударил клювом чекана по резной филенке. Та не выдержала удара и разлетелась на куски.
В то же мгновение с улицы раздался истошный женский крик:
– Урма-а-ан!!!
Я сдвинул в сторону засов, рванул на себя освободившиеся створки, потом отпихнул мешающее кресло, повесил чекан на пояс и заторопился: со стороны лестницы раздались приглушенные проклятия, а потом – крик:
– Готтар, Рыжий! Быстрее на третий: тут Миху с парнями убили!
Я влетел в спальню, перебросил посох в левую руку, склонился над кроватью и одним движением отбросил в сторону одеяло. Потом набрал в грудь воздуха, чтобы попытаться что-то объяснить… и сокрушенно вздохнул: девушка воскликнула «Мама!!!» и потеряла сознание.
У выхода из покоев баронессы д’Атерн меня ждали. Три мечника и на редкость мордастое создание, от которого на перестрел разило Орденом. Увидев меня, первые трое ринулись в атаку, а «создание» юркнуло за распахнутую створку и завизжало:
– Это Бездушный! Убейте его, убейте!!!
Я толкнул на атакующих перевернутый стол и, пока они от него уворачивались, аккуратно опустил баронессу на диван. Потом привычно провел большим пальцем по Пути, выбрал цель и ударил. Заставив посох скользнуть по руке и выдвинуться вперед почти на всю длину.
Воин, атаковавший первым, тоже знал, что такое посох. И отработанным движением убрал с линии атаки правую ногу. А потом попытался рубануть мечом вдоль древка. Чтобы перерубить мне пальцы.
Отличная контратака против стандартной связки. Только вот я бил не так, как все. А дальше, чем обычно. Не в переднюю[59] ногу, а в заднюю. Поэтому раздробил ему колено. А когда он почувствовал боль и на мгновение ушел в свои ощущения, я чуточку подал левую ладонь вверх. И конец посоха на уходе очень жестко зацепил его мужское достоинство.
Воин заорал, как резаный, вцепился в срамное место и упал. А я метнулся в сторону, уходя от одновременной атаки в голову и колено. И пытаясь достать того, кто показался мне менее шустрым.
На колющий удар в горло воин, оказавшийся справа, среагировал «как учили» – смещением вперед – в сторону и атакой под мышку. То, что конец посоха «дрогнет» и раздробит его левое плечо, он не ожидал. Так же, как и второго короткого удара – под ухо.
Меч воина слева прорезал плащ в непосредственной близости от моего бока. И на возврате чиркнул по нагруднику. Кожу не прорезал, но заставил шевелиться быстрее.
Я ускорился – ушел в сторону, нанес два круговых удара, заставивших воина сначала присесть, а потом подпрыгнуть, и… ударил во время приземления. Дважды. По предплечью мечевой руки и в лицо. Точнее, в переносицу. Та сухо хрустнула и проломилась…
На правую лестницу я соваться не стал – там было слишком шумно и людно. Попробовал спуститься по левой. И не прогадал – до первого этажа удалось добраться без всяких проблем. А когда я был в каком-то десятке шагов от черной двери, Двуликий вдруг взял и отвлекся:
– Бездушный! Уходит!! Через черную дверь!!!
Узнав голос мордастого, я повернул к нему голову и дернулся! Вовремя: в стену рядом с моей головой воткнулся арбалетный болт!
Я перехватил посох рукой, которой придерживал взваленную на плечо баронессу, потянулся к перевязи с ножами и… тут же выскочил на задний двор – за спиной мордастого нарисовались еще два арбалетчика.
Дорога от черной двери и до лестницы, ведущей на боевую галерею, оказалась устлана трупами. Воины, пробравшиеся в замок, не щадили никого. И пластали они не только воинов и слуг, пытавшихся защитить замок своего сюзерена, но и детей, которые только начали ходить!
«Не армия и не Серый люд… – взбегая по ступенькам, подумал я. Потом вспомнил мечи, схожую технику ведения поединка у всех, с кем мне пришлось сражаться, и на мгновение остановился: – А кто еще?»
– Вот он! На галерее!!!
По двору заметались тени, и мне стало не до раздумий – я преодолел последние три ступеньки, вылетел на галерею, уронил на лаз тяжеленный деревянный щит и ногой задвинул засов. Потом добежал до юго-восточной башни, опустил баронессу на каменный пол и вернулся на стену. Искать ту самую веревку, по которой на стену залезли нападающие.
Увы, найти ее мне оказалось не суждено – то ли она была закреплена на зубцах другой стены, то ли ее успели поднять. Поэтому, когда со стороны лестницы раздались частые удары топоров, я решил уходить по-другому – нашел доску, с помощью которой во время осады защитники замка перебирались на осадные башни, выдвинул ее за стену и закрепил предназначенным для этого металлическим прутом. Потом дошел до края, посмотрел вниз и криво усмехнулся – благодаря непрекращающимся дождям воды во рву было предостаточно…
Удар о воду выбил из меня дух. Поэтому я потерял ориентацию в пространстве и первые несколько мгновений после того, как пришел в себя, плыл куда угодно, но не к поверхности. Наконец, сообразив, что плыву не туда, я выдохнул половину воздуха, дождался, пока ноги коснутся дна, покрепче прижал к себе безвольное тело леди Мэйнарии и оттолкнулся.
Увы, дно рва оказалось заиленным – я чуть было не потерял сапоги…
Вынырнул. На одном упрямстве. Борясь с желанием вдохнуть воду, с тяжестью тела баронессы и с посохом, привязанным к спине и здорово мешающим плыть. Но, вдохнув чистый и донельзя сладкий воздух, вдруг почувствовал такую слабость, что, доплыв до края рва, не смог найти в себе силы, чтобы за него зацепиться. Пришлось вбивать в землю метательный нож, виснуть на его рукояти и переводить дух.
Перевел. Потом кое-как выбрался из воды, выволок за собой баронессу и… понял, что она не дышит!
Потряс. С трудом сообразил, что тряска тут не поможет. Кое-как перевалил ее через колено и принялся размеренно стучать кулаком по спине. Так, как когда-то учил Круча.
Не сразу, но помогло – из ее рта толчками полилась вода, а минуты через полторы я услышал хриплый вздох, кашель и еле слышный шепот:
– Мама…
Я дал ей прокашляться и ударил по спине еще несколько раз.
Когда баронессу перестало рвать водой, она сжалась в комок и застучала зубами. Я, подумав, завернул ее в свой мокрый плащ: согревать он не согревал, но мог защитить хотя бы от холодного ветра…
Бледная, с синими губами и слипшимися волосами, она была так похожа на Элларию, что я сглотнул подступивший к горлу комок и пробормотал:
– Пришлось прыгать со стены… В ров…
Потом сообразил, что разговариваю с баронессой, и добавил:
– Извините.
Леди Мэйнария с трудом повернула голову и… обессиленно закрыла глаза.
Сердце резануло болью. Я скрипнул зубами, проверил, насколько хорошо закреплен посох, и поднял баронессу с земли:
– Я вас понесу.
Она еле заметно кивнула. Потом прижалась щекой к моей груди и… заснула!!!
К рассвету я окончательно выбился из сил. И, выбравшись на берег ручья, вломился в бор. Видимо, Двуликому я еще не надоел, так как буквально через три десятка шагов передо мной возникла небольшая полянка, со всех сторон окруженная вековыми елями.
Нырнув под ветви самой большой, я подошел вплотную к стволу, осторожно опустился на колени и положил баронессу на самое лучшее «ложе», которое можно найти в лесу – толстый слой слежавшейся хвои. Потом забросал ее таким же «одеялом» и… с трудом заставил себя встать.
«Я скоро», – мысленно пробормотал я и быстрым шагом двинулся обратно к ручью.
Небольшая деревенька, замеченная мною по дороге, как раз начала просыпаться – лаяли собаки, мычала скотина, изредка громыхали двери. Я добрался до крайней избы, перескочил через невысокий заборчик и тихонечко постучал в раму затянутого бычьим пузырем окна.
– Лапоть, ты, что ли? И чего ж тебе не спится-то, Двуликий тебя забери? – В женском голосе, раздавшемся из избы, звучала безысходность.
Я подошел к двери, перехватил посох левой рукой, снял с пояса кошель и достал из него золотую монету – остатки добычи, доставшейся мне «в наследство» от обидчиков предпоследней «зарубки».
Дверь скрипнула, открылась, и из сеней раздался угрюмый вздох:
– Ну, что встал-то? Заходи уже, окаянный.
Я пожал плечами и вошел в избу.
– Ой… Бездушный!!! Спаси и сохрани, Вседержитель! Спаси и сохрани!!!
Осенив себя знаком животворящего круга, заспанная тетка лиственей эдак тридцати вытаращила глаза, набрала в грудь воздуха, открыла рот и… сглотнула. Невесть как разглядев цвет монеты, лежащей на моей ладони.
– Сухую рубаху… а лучше две. Поесть… Кремень, кресало, трут… Пустой мех… – потребовал я.
Хозяйка избы несколько раз кивнула и, не отрывая взгляда от золотого, попятилась к стоящему рядом с печью сундуку.
Крышка с грохотом ударилась о стену, и тетка, выхватив из него какую-то беленую тряпку, негромко пробормотала:
– Мужнина, покойного ему Посмертия… Правда, боюсь, маловата тебе будет…
– Не мне… Пойдет… – буркнул я и в мгновение ока обзавелся парой нижних и одной верхней рубахой. Правда, все это было изрядно поношенным, но чистым. И, главное, сухим.
– Котомка есть?
– Есть! Как же не быть-то? – Тетка сорвалась с места, походя перевернула рассохшийся табурет и метнулась к полатям. – Вот! Держи.
Я положил монету на подоконник, затолкал рубахи в котомку и уставился на хозяйку:
– Поесть… Кремень, кресало, трут…
Та бросилась к печи, вытащила из нее чугунок и с грохотом поставила его на стол:
– Есть каша из бобов… Позавчерашняя… Еще кусок сыра и краюха хлеба…
– Возьму хлеб и сыр. Курицу или поросенка найдешь?
– Сейчас!!! – Тетка метнулась к выходу из избы и, не одеваясь, вылетела во двор. Там что-то грохнуло, потом раздался истошный визг и приглушенные проклятия.
Добравшись до полянки, я удостоверился, что леди Мэйнария все еще спит, быстренько разжег костер, разделал поросенка, нанизал куски мяса на прутья и пожарил мясо. Потом забрался под еловые лапы, присел рядом с баронессой и осторожно прикоснулся к ее ноге.
Ее милость тихонечко вздохнула, попробовала перевернуться на другой бок и шарахнулась локтем о корень.
– Проснулись? – спросил я.
– Кажется, да! – ответила она и села. Потом уставилась на свою рубаху, побледнела, молниеносно закуталась в плащ, а потом уставилась на меня.
Видеть ужас в ее глазах было невыносимо. Поэтому я опустил взгляд, развязал котомку и пододвинул ее к ней:
– Сухие рубашки… Переоденьтесь…
Леди Мэйнария промолчала.
Я пожал плечами, повернулся к ней спиной и выбрался из-под ветвей:
– А я пока нарежу хлеб и сыр.
Через пару минут из-за моей спины раздался тихий шорох хвои, а потом – все ускоряющийся топот…
Я вытер кинжал, вложил его в ножны. Потом встал, со вздохом подобрал посох и неторопливо побрел следом за беглянкой. Моля Двуликого, чтобы он не позволил ей сверзиться в какой-нибудь овраг и уберег от переломов и растяжений…
Глава 7
Из каретного сарая тянуло гарью. Недоумевающе вглядевшись в щели между досок стены и не увидев сполохов разгорающегося пожара, я заглянул внутрь и онемел: Эллария… вернее, баронесса Мэйнария д’Атерн стояла у клетки со взрослым акридом[51]! И почти касалась лбом ее прутьев! Потом она пододвинулась еще ближе и, проигнорировав предупредительный мяв зверя, потянулась к нему рукой!!!
Я выхватил из перевязи метательный нож и бросил. Моля Двуликого о том, чтобы он не позволил мне промахнуться.
Бог-Отступник смотрел на меня – и клинок воткнулся в глазницу самого опасного хищника Караджийских лесов за мгновение до того, как тот атаковал!
Увидев рукоять моего ножа, торчащую из глазницы акрида, баронесса д’Атерн застыла. А через несколько долгих мгновений сгорбилась и… горько заплакала!
«Может, она хотела уйти[52]? – ошалело подумал я. Потом качнулся с носков на пятки и обратно и мысленно фыркнул: – Да нет, не может такого быть: она же белая, совсем молода и выглядит совершенно здоровой…»
Услышав хруст, раздавшийся из-под моего сапога, Мэйнария д’Атерн вцепилась в висящий на поясе кинжал и испуганно уставилась в мою сторону.
«Я – в тени. И она меня не видит…» – сообразил я и, стараясь не делать резких движений, вышел на свет.
Баронесса побледнела, как полотно. Так, как будто увидела не человека, а Темную половину Двуликого. Потом ее взгляд остекленел, и я вдруг понял, что благодарности не дождусь…
Вопреки обыкновению, появление на посохе новой зарубки меня нисколько не успокоило – прикасаясь к ней большим пальцем, я снова и снова вспоминал взгляд сестрички и… бесился оттого, что ее лицо, подернутое пеленой времени, походило на лицо баронессы д’Атерн как две капли воды!
Настроение становилось все хуже и хуже, и в какой-то момент я вдруг понял, что вот-вот сорвусь. И вымещу зло на ни в чем не повинных жонглерах. Пришлось встать, собрать вещи и отправиться спать на сеновал.
Добрался. Лег. И даже закрыл глаза. А потом понял, что не засну и тут – взгляд леди Мэйнарии рвал мне душу и заставлял раз за разом окунаться в прошлое. Туда, где не было ни баронессы, ни акридов, ни Пути…
Отвлечься от горьких воспоминаний удалось с большим трудом. И только тогда, когда я начал вслушиваться в звуки шагов, изредка доносящиеся со стороны боевого хода[53] крепостной стены, и начал анализировать особенности несения караульной службы вассалами барона Корделла.
Сначала я считал удары сердца, требующиеся часовому, чтобы пройти от конюшни до юго-восточной или юго-западной башни, и пытался понять, останавливается он в крайних точках своего маршрута или нет. Потом вслушался в остальные звуки, изредка доносящиеся до сеновала, и нарисовал себе полную картину происходящего.
Барон Корделл – или тот, кто командовал гарнизоном замка – выдрессировал своих воинов на славу: часовые, заступающие в караул, не останавливались ни на секунду. И звук их шагов доносился до меня через строго определенные промежутки времени – через сто – сто двадцать ударов сердца. Приблизительно раз в час к ним добавлялось еле слышное поскрипывание сапог проверяющего, а раз в два – уверенная поступь начальника караула и часовых из свежей смены.
Первый возникал на стене совершенно бесшумно. Умудряясь не наступить ни на одну из скрипящих ступеней лестницы, ведущей на боевой ход. И пугал как меня, так и часового. Зато о появлении последних я узнавал задолго до того, как они поднимались на стену: сначала взвизгивала дверь казармы, потом начинали скрипеть ступени, а следом за этим раздавался приглушенный вопрос часового:
– Стой! Кто идет?
И ответ начальника караула.
В час волка[54] лестница заскрипела не вовремя: всего через десять минут после смены часовых. И не так, как обычно – человек, поднимавшийся на боевой ход, пытался делать это бесшумно. Но, в отличие от проверяющего, не знал, какая из ступенек скрипит. Потом наступила тишина, а через три с лишним десятка ударов сердца в шелест дождя вплелся новый звук – приглушенный хрип.
Я вцепился в посох, выждал двести ударов сердца и, так и не дождавшись звука шагов часового, торопливо натянул на себя сапоги. А потом превратился в слух: со стены донесся еле слышный шепот:
– …вратной башне?
– Еще нет…
– Ну, и чего ты ждешь?
Дожидаться ответа того, кто только что убил часового, я не стал – перекатился к краю повети, взялся рукой за подходящую стреху и бесшумно спустился вниз.
Дверь конюшни скрипела не хуже ступенек лестницы. Поэтому я подставил ногу под створку, сдвинул ее вверх и осторожно снял с петель. Потом прислонил к ближайшей стене, осторожно выглянул во двор, увидел двери казармы и… на миг провалился в прошлое.
– Ты бился, как воин… – буркнул Круча.
Я напрягся: в его голосе звучало что угодно, только не похвала.
– Ты дал нам достаточно времени, чтобы уйти. Только такое геройство сродни глупости. Ибо если бы в караулке было не три человека, а десять, то ты лег бы через пяток ударов сердца. А вслед за тобой они порубили бы и остальных.
Я пожал плечами и, по своему обыкновению, промолчал.
Роланд набычился. Потом криво усмехнулся и постучал себя по лбу согнутым указательным пальцем:
– Хороший воин – это не тот, кто правильно машет мечом, а тот, который делает это ВОВРЕМЯ! Учись думать, Кром. Или ищи себе другого учителя.
Последнее предложение заставило меня скрипнуть зубами: искать другого учителя я не собирался. Поэтому я набрал в грудь воздуха и заставил себя вымолвить целых пять слов:
– Что… я… сделал… не так?
– Все! Для того чтобы помешать солдатам выйти, тебе надо было просто подпереть дверь караулки каким-нибудь дрыном. И встать у единственного окна.
Дверь казармы оказалась подперта парой оглобель. А в бойницы вставлены косы! Лезвиями внутрь. Представив себе, чем закончится попытка солдат выглянуть наружу, я почувствовал, что где-то в глубине моей души начинает пробуждаться гнев.
В этот момент лестница, ведущая на боевой ход, заскрипела снова. И опять не так, как обычно – судя по звукам, по ней спускались. Несколько человек. Очень быстро.
Так и оказалось – через пару мгновений во двор выскользнули двенадцать сгорбленных фигур. Мгновение неподвижности – и десять из них, прячась в тени каретного сарая, двинулись по направлению к белой двери в донжон. А двое оставшихся пошли к казарме.
Я прикрыл глаза, нащупал большим пальцем дорожку Пути и криво усмехнулся: Двуликий смотрел на меня широко открытыми глазами. И ждал!
Еле слышный шум, раздавшийся со стороны надвратной башни, заставил пару названных гостей повернуться ко мне спиной. Ненадолго – всего на пару ударов сердца. Но этого мне хватило за глаза – я выскользнул из конюшни, перепрыгнул небольшую лужу и вбил конец посоха в висок тому, который стоял поближе.
Дальний среагировал как-то уж слишком быстро: тело его товарища еще стояло, а он уже завершал разворот с одновременным разрывом дистанции и уходом от атаки!
Я здорово удивился: обычные грабители двигались иначе. И никогда не проявляли такой прыти. Значит, этого учили. И учили очень хорошо.
Подумав буквально пару мгновений, я прыгнул к казарме, взмахом посоха выбил обе оглобли и зацепил тревожный колокол:
– Дзын-н-нь!!!
Мой второй противник выпростал из-под плаща… меч[55]!!! И бросился на меня.
Я ушел в сторону от короткого и быстрого колющего удара в горло и атаковал сам. В висок. Со стороны его левой руки. И… промахнулся: у ночного гостя замка Атерн не было привычки рассчитывать на щит!
Секущий удар по ногам я пропустил под собой, тычок пальцами левой руки в глаза заблокировал серединой посоха, потом сместился в сторону, уходя от серии ударов в горло, печень и пах. И атаковал сам…
Армией от него не пахло. Серыми[56] – тоже: он уходил от стандартных атак так, как будто отрабатывал их… именно против посоха! А еще он очень хорошо ориентировался в темноте и внимательно следил за моими ногами. Пришлось использовать удары из арсенала Роланда Кручи: дождавшись, пока он в очередной раз нырнет под удар и попытается вогнать меч мне в живот, я скрутил корпус и ударил его локтем…
В этот момент за спиной грохнула дверь, и из казармы вылетело сразу несколько вассалов барона Корделла. А со стороны лестницы, ведущей на боевой ход, раздался очередной перестук сапог!!!
– Нападение! В бойницах – косы, – не оглядываясь, рыкнул я. Потом отправил оглушенного противника к Двуликому и… упал рядом с ним!
Целились не в меня. И, конечно же, попали – один из воинов барона д’Атерна захрипел и сложился пополам.
Щелкнуло еще раз, и другой из воинов барона, наконец, догадался заорать:
– Арбалетчики!
– Всем рассыпаться!!! – подхватил кто-то еще. И атернцы дисциплинированно метнулись под защиту сарая.
Оценив их выучку, я криво усмехнулся: воинов среди них было от силы человек пять. А остальные брали в руки оружие только по необходимости…
Вылетев во двор, вторая группа «гостей» выстроилась в две шеренги и довольно резво пошла в атаку.
– В строй, живо!!! – заорал второй голос. Слишком уверенно для простого солдата. – Их всего одиннадцать!!!
Я вспомнил о первой группе и заставил себя произнести еще несколько слов:
– Еще десять – у белой двери в донжон.
– Спаси и сохрани! – ужаснулся он. – Баронесса Эмилия! Барон Волод! Баронесса Мэйнария!
«Она – третья, – угрюмо подумал я. – После ее милости баронессы и младшего сына барона Корделла. То есть спасут, если получится…»
Тем временем атакующие, все, как один, вооруженные мечами, врубились в строй защитников замка и с ходу зарубили троих!
«Если получится…» – эхом прозвучало у меня в сознании, а перед глазами мелькнуло рыжее облако волос Мэйнарии д’Атерн…
«Гость», бросившийся ко мне, держал меч чуть выше, чем надо. Поэтому я раздробил ему колено, а когда он опустил руки, вбил посох в переносицу. Потом сорвался с места и понесся на задний двор.
Заворачивая за угол донжона, я сбил с ног бегущего на звук боя конюха, грозно рыкнул на любопытствующего мальчишку, пытавшегося выбраться из окна людской, и… поймал за руку дебелую молодуху, испуганно выглянувшую из черной двери донжона:
– Где покои леди Мэйнарии?
Девка закатила глаза, попробовала изобразить, что падает в обморок, и… тут же пришла в сознание. От боли в запястье:
– Где???
Молодуха упрямо закусила губу и отрицательно помотала головой:
– Не скажу! Ни слова!!!
– Лишу посмертия… – зловеще улыбнувшись, пообещал я. Потом заметил темные пятна на ее груди, как раз напротив сосков, и добавил. Почти наугад: – …Твоего ребенка!
Молодуха побледнела и сломалась:
– Т-третий этаж, ваша милость!
– Где именно?
– Н-надо п-подняться по правой лестнице… – затараторила она. – П-первая дверь – ее милости барона Волода, вторая…
– Короче!!!
– Ч-четвертая дверь слева, ваша милость!!!
– В замке – убийцы. Прячься. Вместе с ребенком… – выдохнул я. И, тут же забыв о ее существовании, ворвался в донжон…
С четвертого этажа доносились звуки какой-то возни и приглушенная ругань. Потом раздалось шипение, хлесткий звук удара и взбешенный рев:
– Вот тварь! Сопротивляется!
– Ткни ножом, не мучайся! Нужна она тебе…
– Белая кровь[57], дурень! Если есть возможность, то что б не попробовать?!
Я перебросил посох в левую руку, сорвал с пояса чекан, толкнул дверь третьего этажа… и еле успел скрутить корпус, уворачиваясь от удара в живот.
Клинок скользнул по металлическим накладкам на нагруднике, пролетел мимо и на мгновение остановился. Потом его хозяин слегка шевельнул кистью. Так, чтобы порезать меня на отводе. Но не успел – клюв моего чекана проломил ему череп.
– Коридор!!! – коротко рыкнули за его спиной, и из первой двери слева вылетело сразу двое.
Смахнув с лица капельки крови, я отшатнулся к стене, пропустил мимо себя клинок, вбил сапог в колено выставленной вперед ноги и тут же всадил чекан за левую ключицу.
Клюв с легкостью прорвал звенья кольчуги, и фонтан крови, забивший из разорванной сердечной жилы[58], рванулся к потолку.
Рывок рукояти на себя, хруст ломающейся кости – и я толкнул оседающее тело на второго противника.
Уйти от тела он не успел, поэтому уперся в него обеими руками. И пропустил удар в голову. А я, мельком мазнув взглядом по изломанному тельцу мальчишки, валяющемуся рядом с кроватью, побежал дальше.
Дверь в покои баронессы Мэйнарии оказалась заперта. Изнутри. Скорее всего, на засов. А еще заставлена чем-то тяжелым. Оценив ширину щели между створок, я примерился и изо всех сил ударил клювом чекана по резной филенке. Та не выдержала удара и разлетелась на куски.
В то же мгновение с улицы раздался истошный женский крик:
– Урма-а-ан!!!
Я сдвинул в сторону засов, рванул на себя освободившиеся створки, потом отпихнул мешающее кресло, повесил чекан на пояс и заторопился: со стороны лестницы раздались приглушенные проклятия, а потом – крик:
– Готтар, Рыжий! Быстрее на третий: тут Миху с парнями убили!
Я влетел в спальню, перебросил посох в левую руку, склонился над кроватью и одним движением отбросил в сторону одеяло. Потом набрал в грудь воздуха, чтобы попытаться что-то объяснить… и сокрушенно вздохнул: девушка воскликнула «Мама!!!» и потеряла сознание.
У выхода из покоев баронессы д’Атерн меня ждали. Три мечника и на редкость мордастое создание, от которого на перестрел разило Орденом. Увидев меня, первые трое ринулись в атаку, а «создание» юркнуло за распахнутую створку и завизжало:
– Это Бездушный! Убейте его, убейте!!!
Я толкнул на атакующих перевернутый стол и, пока они от него уворачивались, аккуратно опустил баронессу на диван. Потом привычно провел большим пальцем по Пути, выбрал цель и ударил. Заставив посох скользнуть по руке и выдвинуться вперед почти на всю длину.
Воин, атаковавший первым, тоже знал, что такое посох. И отработанным движением убрал с линии атаки правую ногу. А потом попытался рубануть мечом вдоль древка. Чтобы перерубить мне пальцы.
Отличная контратака против стандартной связки. Только вот я бил не так, как все. А дальше, чем обычно. Не в переднюю[59] ногу, а в заднюю. Поэтому раздробил ему колено. А когда он почувствовал боль и на мгновение ушел в свои ощущения, я чуточку подал левую ладонь вверх. И конец посоха на уходе очень жестко зацепил его мужское достоинство.
Воин заорал, как резаный, вцепился в срамное место и упал. А я метнулся в сторону, уходя от одновременной атаки в голову и колено. И пытаясь достать того, кто показался мне менее шустрым.
На колющий удар в горло воин, оказавшийся справа, среагировал «как учили» – смещением вперед – в сторону и атакой под мышку. То, что конец посоха «дрогнет» и раздробит его левое плечо, он не ожидал. Так же, как и второго короткого удара – под ухо.
Меч воина слева прорезал плащ в непосредственной близости от моего бока. И на возврате чиркнул по нагруднику. Кожу не прорезал, но заставил шевелиться быстрее.
Я ускорился – ушел в сторону, нанес два круговых удара, заставивших воина сначала присесть, а потом подпрыгнуть, и… ударил во время приземления. Дважды. По предплечью мечевой руки и в лицо. Точнее, в переносицу. Та сухо хрустнула и проломилась…
На правую лестницу я соваться не стал – там было слишком шумно и людно. Попробовал спуститься по левой. И не прогадал – до первого этажа удалось добраться без всяких проблем. А когда я был в каком-то десятке шагов от черной двери, Двуликий вдруг взял и отвлекся:
– Бездушный! Уходит!! Через черную дверь!!!
Узнав голос мордастого, я повернул к нему голову и дернулся! Вовремя: в стену рядом с моей головой воткнулся арбалетный болт!
Я перехватил посох рукой, которой придерживал взваленную на плечо баронессу, потянулся к перевязи с ножами и… тут же выскочил на задний двор – за спиной мордастого нарисовались еще два арбалетчика.
Дорога от черной двери и до лестницы, ведущей на боевую галерею, оказалась устлана трупами. Воины, пробравшиеся в замок, не щадили никого. И пластали они не только воинов и слуг, пытавшихся защитить замок своего сюзерена, но и детей, которые только начали ходить!
«Не армия и не Серый люд… – взбегая по ступенькам, подумал я. Потом вспомнил мечи, схожую технику ведения поединка у всех, с кем мне пришлось сражаться, и на мгновение остановился: – А кто еще?»
– Вот он! На галерее!!!
По двору заметались тени, и мне стало не до раздумий – я преодолел последние три ступеньки, вылетел на галерею, уронил на лаз тяжеленный деревянный щит и ногой задвинул засов. Потом добежал до юго-восточной башни, опустил баронессу на каменный пол и вернулся на стену. Искать ту самую веревку, по которой на стену залезли нападающие.
Увы, найти ее мне оказалось не суждено – то ли она была закреплена на зубцах другой стены, то ли ее успели поднять. Поэтому, когда со стороны лестницы раздались частые удары топоров, я решил уходить по-другому – нашел доску, с помощью которой во время осады защитники замка перебирались на осадные башни, выдвинул ее за стену и закрепил предназначенным для этого металлическим прутом. Потом дошел до края, посмотрел вниз и криво усмехнулся – благодаря непрекращающимся дождям воды во рву было предостаточно…
Удар о воду выбил из меня дух. Поэтому я потерял ориентацию в пространстве и первые несколько мгновений после того, как пришел в себя, плыл куда угодно, но не к поверхности. Наконец, сообразив, что плыву не туда, я выдохнул половину воздуха, дождался, пока ноги коснутся дна, покрепче прижал к себе безвольное тело леди Мэйнарии и оттолкнулся.
Увы, дно рва оказалось заиленным – я чуть было не потерял сапоги…
Вынырнул. На одном упрямстве. Борясь с желанием вдохнуть воду, с тяжестью тела баронессы и с посохом, привязанным к спине и здорово мешающим плыть. Но, вдохнув чистый и донельзя сладкий воздух, вдруг почувствовал такую слабость, что, доплыв до края рва, не смог найти в себе силы, чтобы за него зацепиться. Пришлось вбивать в землю метательный нож, виснуть на его рукояти и переводить дух.
Перевел. Потом кое-как выбрался из воды, выволок за собой баронессу и… понял, что она не дышит!
Потряс. С трудом сообразил, что тряска тут не поможет. Кое-как перевалил ее через колено и принялся размеренно стучать кулаком по спине. Так, как когда-то учил Круча.
Не сразу, но помогло – из ее рта толчками полилась вода, а минуты через полторы я услышал хриплый вздох, кашель и еле слышный шепот:
– Мама…
Я дал ей прокашляться и ударил по спине еще несколько раз.
Когда баронессу перестало рвать водой, она сжалась в комок и застучала зубами. Я, подумав, завернул ее в свой мокрый плащ: согревать он не согревал, но мог защитить хотя бы от холодного ветра…
Бледная, с синими губами и слипшимися волосами, она была так похожа на Элларию, что я сглотнул подступивший к горлу комок и пробормотал:
– Пришлось прыгать со стены… В ров…
Потом сообразил, что разговариваю с баронессой, и добавил:
– Извините.
Леди Мэйнария с трудом повернула голову и… обессиленно закрыла глаза.
Сердце резануло болью. Я скрипнул зубами, проверил, насколько хорошо закреплен посох, и поднял баронессу с земли:
– Я вас понесу.
Она еле заметно кивнула. Потом прижалась щекой к моей груди и… заснула!!!
К рассвету я окончательно выбился из сил. И, выбравшись на берег ручья, вломился в бор. Видимо, Двуликому я еще не надоел, так как буквально через три десятка шагов передо мной возникла небольшая полянка, со всех сторон окруженная вековыми елями.
Нырнув под ветви самой большой, я подошел вплотную к стволу, осторожно опустился на колени и положил баронессу на самое лучшее «ложе», которое можно найти в лесу – толстый слой слежавшейся хвои. Потом забросал ее таким же «одеялом» и… с трудом заставил себя встать.
«Я скоро», – мысленно пробормотал я и быстрым шагом двинулся обратно к ручью.
Небольшая деревенька, замеченная мною по дороге, как раз начала просыпаться – лаяли собаки, мычала скотина, изредка громыхали двери. Я добрался до крайней избы, перескочил через невысокий заборчик и тихонечко постучал в раму затянутого бычьим пузырем окна.
– Лапоть, ты, что ли? И чего ж тебе не спится-то, Двуликий тебя забери? – В женском голосе, раздавшемся из избы, звучала безысходность.
Я подошел к двери, перехватил посох левой рукой, снял с пояса кошель и достал из него золотую монету – остатки добычи, доставшейся мне «в наследство» от обидчиков предпоследней «зарубки».
Дверь скрипнула, открылась, и из сеней раздался угрюмый вздох:
– Ну, что встал-то? Заходи уже, окаянный.
Я пожал плечами и вошел в избу.
– Ой… Бездушный!!! Спаси и сохрани, Вседержитель! Спаси и сохрани!!!
Осенив себя знаком животворящего круга, заспанная тетка лиственей эдак тридцати вытаращила глаза, набрала в грудь воздуха, открыла рот и… сглотнула. Невесть как разглядев цвет монеты, лежащей на моей ладони.
– Сухую рубаху… а лучше две. Поесть… Кремень, кресало, трут… Пустой мех… – потребовал я.
Хозяйка избы несколько раз кивнула и, не отрывая взгляда от золотого, попятилась к стоящему рядом с печью сундуку.
Крышка с грохотом ударилась о стену, и тетка, выхватив из него какую-то беленую тряпку, негромко пробормотала:
– Мужнина, покойного ему Посмертия… Правда, боюсь, маловата тебе будет…
– Не мне… Пойдет… – буркнул я и в мгновение ока обзавелся парой нижних и одной верхней рубахой. Правда, все это было изрядно поношенным, но чистым. И, главное, сухим.
– Котомка есть?
– Есть! Как же не быть-то? – Тетка сорвалась с места, походя перевернула рассохшийся табурет и метнулась к полатям. – Вот! Держи.
Я положил монету на подоконник, затолкал рубахи в котомку и уставился на хозяйку:
– Поесть… Кремень, кресало, трут…
Та бросилась к печи, вытащила из нее чугунок и с грохотом поставила его на стол:
– Есть каша из бобов… Позавчерашняя… Еще кусок сыра и краюха хлеба…
– Возьму хлеб и сыр. Курицу или поросенка найдешь?
– Сейчас!!! – Тетка метнулась к выходу из избы и, не одеваясь, вылетела во двор. Там что-то грохнуло, потом раздался истошный визг и приглушенные проклятия.
Добравшись до полянки, я удостоверился, что леди Мэйнария все еще спит, быстренько разжег костер, разделал поросенка, нанизал куски мяса на прутья и пожарил мясо. Потом забрался под еловые лапы, присел рядом с баронессой и осторожно прикоснулся к ее ноге.
Ее милость тихонечко вздохнула, попробовала перевернуться на другой бок и шарахнулась локтем о корень.
– Проснулись? – спросил я.
– Кажется, да! – ответила она и села. Потом уставилась на свою рубаху, побледнела, молниеносно закуталась в плащ, а потом уставилась на меня.
Видеть ужас в ее глазах было невыносимо. Поэтому я опустил взгляд, развязал котомку и пододвинул ее к ней:
– Сухие рубашки… Переоденьтесь…
Леди Мэйнария промолчала.
Я пожал плечами, повернулся к ней спиной и выбрался из-под ветвей:
– А я пока нарежу хлеб и сыр.
Через пару минут из-за моей спины раздался тихий шорох хвои, а потом – все ускоряющийся топот…
Я вытер кинжал, вложил его в ножны. Потом встал, со вздохом подобрал посох и неторопливо побрел следом за беглянкой. Моля Двуликого, чтобы он не позволил ей сверзиться в какой-нибудь овраг и уберег от переломов и растяжений…
Глава 7
Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя
Шестой день четвертой десятины второго лиственя
Вылетев из метателя, пятиведерный[60] камень описал высоченную дугу и вдребезги разнес мощный четверик[61]. Тяжеленные бревна длиной в десять локтей разлетелись в разные стороны, а над остатками венца[62] повисло облако из пересушенного мха и кусочков войлока[63].
«Ничего себе!» – удивленно подумал его преподобие. Потом прищурился, поймал ускользающую мысль… и с трудом удержался от довольной усмешки: его идея проверять слухи о деятельности всяких чудаков только что дала ему шанс распространить влияние Ордена на весь Горгот!
Тем временем брат Бенур, командовавший обслугой метателя, повернулся лицом к главной башне Обители, вскинул над собой десницу и демонстративно сжал ее в кулак.
«Ничего себе!» – удивленно подумал его преподобие. Потом прищурился, поймал ускользающую мысль… и с трудом удержался от довольной усмешки: его идея проверять слухи о деятельности всяких чудаков только что дала ему шанс распространить влияние Ордена на весь Горгот!
Тем временем брат Бенур, командовавший обслугой метателя, повернулся лицом к главной башне Обители, вскинул над собой десницу и демонстративно сжал ее в кулак.