Горбань Валерий. ... и будем живы

Зачем в коридоре стоит этот новый, до отказа набитый снаряжением рюкзак?
Почему кусает губы и изо всех сил сдерживает слезы, чтобы не испортить
последние минуты перед прощанием, твоя притихшая мама? А сам папка стоит на
коленях перед твоей кроватью, прижав к губам свесившуюся во сне ручонку и
жадно вдыхая твой такой родной, такой беззащитный запах?
Это сложные вопросы, сынок. Очень сложные...
Твой папа - уже большой мальчик. И он не питает особенных иллюзий в
отношении правителей нашего государства. Он видел ветеранов той далекой
Великой войны, которые вынуждены просить милостыню или торговать боевыми
наградами, чтобы просто выжить в предавшей их подвиг и память стране. Он
прекрасно знает, что если не вернется, то вам с мамой будет трудно, очень
трудно. И если кто и не даст вам пропасть совсем, так это не те люди,
которые посылают твоего папу на войну, а только те, чья кровь течет в твоих
жилах. Твоя, слава Богу, многочисленная и дружная родня. Родные помогут,
обязательно помогут... И все же никто и никогда не сможет полностью заменить
твоей маме мужа, а тебе отца.
Так почему же, почему?...
А у меня нет выбора.
Когда ты вырастешь, ты меня обязательно поймешь. Ты сам придешь к
выводу, что бывают в жизни мужчины моменты, когда можно потерять то, что
обычно подразумевается под словом 'жизнь': исправное, движущееся тело,
работающий мозг, осмысленная речь. Но невозможно поступиться другим, тем,
что делает это движущееся и разговаривающее существо ЧЕЛОВЕКОМ.
Можешь ли ты представить себе, чтобы твой отец, дав слово офицера и
приняв в свои руки судьбу ста человек, вдруг все бросил в тот момент, когда
пришло время отвечать и за свои слова и за своих новых товарищей? Неужели ты
думаешь, что есть цена, за которую твой папка позволит показывать тебе вслед
пальцами и говорить: 'А это сын того..., что обдристался и бросил отряд, как
только пришла команда ехать в Чечню'?
Есть и другое, еще более важное. Твой папка хорошо понимает, что
большую беду надо встречать не на пороге собственного дома. Не тогда, когда
она уже втиснула в проем двери свое жирное и смрадное тело. Ее надо
встречать на дальних подступах. Ее надо уничтожать, когда она нападает на
других, пусть совсем неизвестных тебе людей. Потому что, нажравшись чужого
мяса и чужих душ, она обязательно доберется и до тебя самого, до твоих
родных и близких.
Все, что происходит сейчас у нас в стране, это тяжелая и страшная
болезнь. Но это безумие не может продолжаться вечно. Рано или поздно
начнется выздоровление. Те, кто вверг свою страну в эту пропасть, будут
прокляты миллионами несчастных и презираемы миллионами достойных. И эти
проклятья и презрение лягут страшным гнетом на негодяев и на их потомков до
скончания их гнилых родов. Ни за какие миллиарды не купить им прощение,
ничем не вылечить страшную проказу души, взращенную ими же самими.
Но будут благословенны те, кто станет на пути беды живой стеной, кто
удержит свою страну на краю черной бездны. Их души будут чисты. Их имена
будут честны. И если даже не придется им самим увидеть первые проблески
нового света, их недожитые жизни станут примером, а их отважные души -
ангелами-хранителями родных и близких, всех, кто пойдет по их следам.
Много лет назад так поступили твои прадеды Кузьма и Александр.
Их война была во сто крат страшней и тяжелей. Они оба только-только
отошли от страшных боев в сугробах Карельского перешейка - два крестьянина,
двое рядовых пехоты. И у них у каждого в сорок первом была уже куча детей:
мал мала меньше. Но они снова встали в строй. Не потому, что была
мобилизация. А потому, что они были мужчины. И знали, что нужно делать,
когда к их дому идут убийцы.
Да, их война была понятней и честней.
Но кто бы ни зажег пожар: маньяк-пироман или расчетливый подлец -
тушить его все равно надо. Иначе пламя пойдет дальше.
Так что, малыш, я еду драться за тебя вдали от тебя. Я еду защищать
твою маму вдали от нашего с вами дома.
У меня нет выбора, мой маленький мужчина.
Но я очень-очень-очень постараюсь вернуться!
Обещаю тебе!
Я просто не имею права не вернуться!
Грозный
Дэн сидел верхом на башне 'Домового' и нехотя ковырял штык-ножом в
толстом слое белого жира с малозаметными следами того, что на баночной
этикетке называлось 'Тушенка свиная. Экстра'. Есть особенно не хотелось,
недавно плотно позавтракали, но все же - развлечение. А скоро ли сорвут с
места и когда удастся поесть в следующий раз - один Бог ведает.
Утро началось с обычной бестолковщины. Сначала прошла команда
готовиться к зачистке где-то на окраине города. И собрята стали спешно
собирать в армейские вещмешки, удобные для коротких выездов, запас
продуктов, питьевой воды и даров коньячного завода, регулярно пополняемых
'по пути' с различных операций. Разгрузки же набивались боеприпасами просто
до безобразно растопыренного состояния. Окраина города в штабном толковании
- понятие растяжимое. И выезд на зачистку вполне мог обернуться
двух-трехдневным приключением с аттракционами типа залета в какое-нибудь
осиное гнездо и последующего выхода из окружения с боями. Прецеденты уже
имелись.
Не прошло и получаса, как в очередной раз подтвердилась древняя
армейская мудрость: 'Получив команду, не спеши ее выполнять. Ибо скоро
последует команда на отмену предыдущей'.
Но настроения эта неразбериха Дэну особенно не испортила. Во-первых,
его план удался на все сто: он сумел дождаться своих и попасть вместе с
'Домовым' именно к ним. Так что их группу дополнительно инструктировать и
контролировать собровскому командованию не было нужды. Во-вторых, солнышко
уже явно повернуло к весне и в данный момент очень ласково пригревало ему
плечи, соблазняя расстелить на броне бушлат и растянуться на спине
'Домового' в полное свое удовольствие. А в-третьих (и в самых главных!), в
кармане рюкзака уже лежал заблаговременно купленный друзьями и привезенный
Дэну прямо в Грозный билет на самолет. На тот самый рейс, что раз в неделю,
по четвергам, летал из солнечного Ростова в их далекий заснеженный, насквозь
промерзший, но такой родной город.
А сегодня, между прочим, был уже понедельник. Так что не поздней, чем
завтра, он соберет свой рюкзак, попрощается с друзьями, которые за эти две
недели уже вполне освоились в Грозном, и...
На броню запрыгнул Владик по кличке Ястребок, правая рука командира,
спец умелый и беспощадный. Высокий, раньше упруго-гибкий, как хлыст, за
последние два года он заматерел, налился жесткой, устрашающей силой. И
теперь выглядел, как живая боевая машина - русский вариант Терминатора.
Таких впору изображать на плакатах с предупреждениями террористам.
Впечатление это усугублял его ястребиный нос, округлые, как у пернатого
хищника, глаза и ярость, мгновенно вспыхивавшая в них при виде любого
'черного'. Совсем ненужное качество для офицера милиции, особенно в мирной
обстановке. Да и на войне предвзятость - не лучший советчик.
Тем не менее в Чечне Ястребок оказался, как рыба в воде. А точнее, как
та щука в реке, что однозначно карасям дремать не даст. Ведь еще во время
учебы в училище внутренних войск начиная с первого курса им, зеленым
мальчишкам, пришлось затыкать своими телами бреши в живых плотинах,
разделивших потоки осатаневших убийц и обезумевших жертв резни в Закавказье.
И с тех пор каждое лето, в то время как сверстники из гражданских вузов
разъезжались по домам, под крылышко родителей, Владик и его товарищи
отправлялись в районы очередного конфликта. И каждую осень или зиму их вновь
и вновь выдергивали с занятий на месяц-другой, чтобы снова выстраивать живые
стены из пацанов с дюралевыми щитами и резиновыми палками перед беснующимися
толпами матерых мужиков с камнями и кольями в руках, с обрезами и
пистолетами за пазухой.
Первых растерзанных озверевшей толпой людей Владик увидел в Баку месяц
спустя после своего совершеннолетия. Первую рану от заточенной арматурины,
пробившей каску и вспоровшей кожу на лбу, штопал в полевом госпитале в день
своего девятнадцатилетия. Своего первого убитого друга, получившего заряд
охотничьей картечи в спину, он провожал из Нагорного Карабаха, когда им
обоим - и погибшему и оставшемуся в живых - еще не было и двадцати.
Так что к окончанию учебы для Ястребка, как и для большинства его
товарищей, выдержавших все это и не покинувших училища, мир приобрел четкую
черно-белую окраску: СВОЙ и ВРАГ. И решение всех возникающих проблем им
виделось в такой же ясной и конкретной постановке: сила против силы,
жестокость против жестокости. Еще до того, как выйти из казарменных стен
альма-матер, они уже приобрели внутреннюю готовность свободно и уверенно
применять оружие в конфликтных ситуациях. Научившись стойко держать удары и
честно умирать, они научились и были готовы убивать.
Волей судьбы после окончания училища Владик попал на оперативную работу
в УБОП. Умение работать сутками напролет и безупречное чувство товарищества
быстро сделали его своим человеком среди оперов. Но пылкая готовность в
любой момент 'рубануть клиента' по башке рукоятью горячо любимого
'Стечкина', а то и вовсе нажать спусковой крючок, доставляла старшим
коллегам немалую головную боль. Владик и сам страдал от осознания своей
излишней прямолинейности. Поэтому, когда был создан СОБР, для него это стало
просто даром судьбы. Отважный и бескомпромиссный российский боевик, наконец,
нашел свое истинное призвание.
- Расседлывай 'Домового', - весело сказал Ястребок, - отбой. Сегодня
бьем балду, если никакая заваруха не приключится. А вот на завтра есть
работа, но поедем на уазике. Командир сводного выделяет.
- А что делать-то?
- В центре приезжие строители завалы разбирают. Какие-то умники решили,
что война уже кончилась. Так на работяг этих какие-то чечены наехали:
требуют, чтобы платили деньги или убирались домой. Вооруженные, наглые, как
танки.
- Много их?
- Человек пять-шесть, на двух машинах: на УАЗ-469 и 'жигулях', белая
'копейка'. Приезжают ежедневно. Обычно с утра пораньше появляются: как
рассветет и народ на блокпостах расслабится. Оборзели вконец, надо поучить
немного, - оскалился Владик и в предвкушении азартной схватки, словно
хищник, почуявший сладкий запах добычи, раздул крылья своего ястребиного
носа.

x x x

- Лишь бы они сегодня отдыхать не надумали, - Ястребок нетерпеливо
поглядел на свои 'командирские' часы.
- Терпение - мать победы! - иронически поглядев на Владика, изрек
сидящий за рулем Дмитро, упертый и неторопливый, как все истые 'западэнци'
(хоть и родился на Севере и бывал в родовом селе в Прикарпатье только пару
раз с отцом в отпуске). Когда-то он со скандалом, чуть ли не через
увольнение, добился перевода из хозвзвода в СОБР. До того обрыдло молодому,
крепкому парню торчать 'на тумбочке' в фойе УВД, что готов был хоть к черту
в зубы залезть, лишь бы сорваться с этого опостылевшего лакейского места.
Рядом с Дэном в салоне, как всегда, спокойно и мягко улыбался Жорка:
невысокий, но ладно скроенный и невероятно ловкий и бесстрашный.
Мужичок-паучок, готовый часами болтаться на фалах вниз головой, бегать по
стенам на уровне хоть восьмого, хоть сто восьмого этажа, мастер лихо влетать
в вынесенные окна и проскальзывать в открытые форточки.
Дэн времени на пустую болтовню не терял, внимательно изучая через
боковое окошко место предстоящей операции. Обычно бандиты подъезжали прямо к
строительному вагончику, где находились мастера и коротали перерывы рабочие.
Очень хорошо: позади - ровная пустая площадка, другие дома далеко. Можно не
опасаться засады и нападения с тыла. Несколько бывших высоток метрах в
восьмистах - не угроза. Никакой снайпер на таком расстоянии не рискнет
стрелять во время захвата, не опасаясь попасть в своих.
Остальные собровцы тоже спокойно помалкивали. И только напряженные лица
говорили о том, что эти ребята набились в уазик - 'таблетку', битый час
торчащую в центре небезопасного города, не затем, чтобы погутарить да
покурить за компанию.
Оставалось только дождаться 'клиентов'. Роли уже были распределены. Их
группа будет работать бандитский уазик, Дэн - правую заднюю дверку.
- Вот они! Точные ребята, как на работу ездят! - Ястребок в напряжении
наклонился к стеклу, будто желая как можно лучше рассмотреть врагов. -
Та-ак, выдвигаемся потихоньку. Давай, Дмитро!
Уазик заворчал, набирая разбег под прикрытием невысоких, почти
разобранных куч мусора.
И время изменило свой бег. Все вокруг замедлилось. Тихо и неспешно
плывет по ленивым волнам окружающий мир. И только он, Дэн, его друзья и их
машина, ворвавшись в это черепашье царство с бешеной скоростью, летят в
опережающем ураганном порыве.
- Атака!
Рокот...вой...рев движка!
- Давай, Дмитро! Давай!
Визг тормозов.
Клуб серой цементной пыли.
- Атака!
Невесомо твое тело! Стальные пружины - твои ноги! Исчезли в вихре
стремительных движений твои руки!
Грязный уазик без номеров. Белая 'копейка'.
Чужие лица за грязными стеклами. Растерянно-судорожные движения чужих
рук.
Поздно. Для них уже - поздно!
- Бросай оружие!
- Руки!
- Все на землю, суки!
- Брось на хер, пристрелю!!!
Распахнута чужая дверь. Взлетает чужая рука. Защита?! Замах?! Некогда
разбираться!
Удар прикладом, рывок за обмякшее плечо, за шкирку, мордой вниз:
- Лежать! Лежать, падла!!!
- Гаси его!
Чувство угрозы.
- Дэн! Сза...!
Страшный удар по затылку.
Черный беззвучный взрыв в глазах.
Плывет под невесомым телом земля.
Мир исчез.
Моздок
Станция Моздок. Первое апреля тысяча девятьсот девяносто пятого года.
Перед вагонами замершего состава на большой утоптанной площадке, не
спеша, потягиваясь, оглядываясь по сторонам, собираются группки омоновцев.
Команда была - построение в семь тридцать. Предостаточно времени и покурить
и размяться после ночевки на жестких полках, похоже, помнивших еще сукно
казачьих шаровар и красноармейских галифе времен Гражданской.
Радио в вагонах выкрикивает жизнерадостным баритоном:
- Московское время семь часов. Начинается один из самых веселых дней в
году. И если вы еще не придумали какую-нибудь шутку или розыгрыш для своих
родных и близких, то сейчас - самое время это сделать!
- Да мы уже прикололись. Куда веселей... - проворчал кто-то у Змея за
спиной, - родные и близкие просто тащатся!
- Ладно, не плачь! - голос Пионера был, как всегда, бодр и свеж. - И
вообще пора на зарядку, видишь, другие мальчики уже строятся.
Змей покосился на взводного через плечо и улыбнулся. Золото-человек!
Бывший пограничник. Никогда не ноет, никогда не теряет спокойствия и чувства
юмора. Даже в самой серьезной обстановке слова у него выходят какие-то
смешные, не повторить и не передать. Не тупые уродцы безграмотной речи, а
веселые и ненавязчивые экспромты умного человека, играющего роль
служаки-простачка. А уж службу-то он знал. В свое время честно относил два
года своего 'калашникова' по ледяным берегам Охотского моря. А затем остался
в родном погранотряде на сверхсрочную, надел прапорские погоны. Но опять же
не отсиживался на складах и в канцеляриях, а мотался по заставам, готовил
молодых погранцов в учебном взводе, вкусив все прелести ответственности за
драгоценный личный состав. Когда началась перестройка, переросшая в
перестрелки, побывал и в Таджикистане, куда Большие Пограничники, тоже не
лишенные юмора, направляли команды из солнечных северных гарнизонов.
Перестроечные приключения ненадолго прервались коротким походом на
гражданку, а завершились стремительной карьерой в отряде милиции особого
назначения. Как сам Пионер говорил своим ореликам:
- Учитесь, салабоны: мне еще тридцати нет, а я уже - лейтенант и
командир взвода!
Вот и сейчас он скалит зубы и весело кричит в суетную кашу из бойцов,
рюкзаков, оружия и сворачиваемых спальников:
- Ну что? К борьбе за дело хрен знает кого и за что будете готовы?
- Ка-а-нечна, готовы! - радостно отзывается вагон.
- Ну и ладушки! Выползай стр-роиться!

Тысяча пятьдесят бойцов и офицеров стоят в плотном каре. Невысокий
коренастый полковник - командир сводного отряда ОМОН, в центре стоя,
проводит инструктаж. Голос его низкий, не бас благородный оперный, а
хриповатый, со звоном металлическим, словно патроны в обойму, в головы
омоновские точные фразы вгоняет.
Внимательно слушает строй. Этот кряжистый вояка свой черный берет на
бедовой голове через добрый десяток боевых командировок пронес. До Чечни
еще. Всю историю развала Союза и перестройки-перестрелки по его личному делу
изучать можно. И здесь войны успел хапнуть полной ложкой. Это он в январе с
первыми ОМОНами, плечом к плечу с десантурой, грушниками и пехотой-матушкой
Сунжу форсировал, дудаевский Белый дом штурмовал. Это на его руках умирали
ребята из кемеровского ОМОНа, на которых свои же доблестные войсковики
начиненную взрывчаткой кишку установки для разминирования обрушили. Это он
командовал омоновцами, разбиравшими завалы над ротой братьев-вэвэшников,
почти целиком погибшей в заминированном и подорванном боевиками доме. В
каждом слове его - концентрат опыта, горькие таблетки из запекшейся крови
тех, кто первыми шел. Внимательно слушает строй.

Змей

Колонна солидная у нас. Это хорошо. На такую не каждый рискнет напасть.
По два БТРа в голове и в хвосте. В середине - десятка два грузовиков. В
каждом - битком набиты омоновцы.
Я своих заставил бронежилеты одеть, 'Сферы' на головы нахлобучить.
Кое-кто из соседей подкалывает по этому поводу. Да и у моих бойцов у многих
недовольные гримасы или язвительные усмешечки проскакивают. И в самом деле,
черт его знает: на пользу весь этот металлолом или нет. Опытные люди всякое
говорят, разброс мнений от полного плюса до полного минуса. Правда, у
армейцев, которые всякие страсти про броники рассказывали, - старье
дремучего образца. А мы, прежде чем свои 'Модули' с собой взять, один на
полигоне втихушечку расстреляли. Узнали бы наши тыловики, живьем бы съели, а
потом из командирской зарплаты тройную стоимость удержали. Но зато теперь
твердо знаем, что если наш броник с дополнительными пластинами надеть, то из
автомата точно не пробьет. Не говоря уж про осколки от гранат и мелочь
разную. И потом, раз уж решил так, значит так. Хуже нет, когда командир не
успел приказ отдать, а уже сомневается или на попятную идет. Один-два таких
случая и - все: нет командира. Как в свое время майор Фролов, наш куратор
взводный с военной кафедры университета говорил: 'Лучше хреновый приказ, чем
никакого!' ...Да-а! Сказал бы кто вольному студенту, будущему педагогу, в
том самом золотом восьмидесятом, что пятнадцать лет спустя он, в таких же
майорских погонах, будет командовать отрядом милиции особого назначения на
войне в центре России. К психиатру бы обратиться этому пророку посоветовал.
Или посмеялись бы вместе над таким приколом... Спасибо лауреату Нобелевской
премии мира Горбачёву и его товарищу по партии Борису. Нескучно живем. А уж
мирно-то как!... А вас, майор Фролов, веселый матерщинник с двумя боевыми
орденами, полученными то ли во вьетнамских джунглях, то ли в афганских
горах, я теперь вообще каждый день вспоминать буду. Сумел все-таки кое-чему
нашу братию студенческую расхристанную научить. Но жаль, что лишь кое-чему,
а не всему, что умел. Вот теперь собственной башкой будем о гранит военной
науки колотиться. Самоподготовка, блин.
А пылища тут редкая. Пролазит везде, как снег на Чукотке, когда южак
дует. Но там его пургой, как компрессором вдувает, а здесь просто висит
облаком непроглядным и просачивается в каждую щелочку незаметно. Липкая,
противная. Двадцать минут на привале стоим, а еще не осела. Сейчас тронемся
только - с новой силой заклубится. Ну да ладно, была бы это самая большая
неприятность в Чечне, то и хрен бы с ней. А то за эти два часа уже литров
пять пота между лопаток стекло. Что ни лес, что ни перевал с прижимами
горными, ждешь: влупит кто из зеленки по тебе, или нет. Могут и на колонну
громадную не посмотреть. А что: дадут залп - и смоются, не дожидаясь, пока
развернемся, да ответим... Ну, все, Змей, хорош самому себе страхи нагонять.
Лучше с орлами своими пообщайся, строгий оптимизм командирский
продемонстрируй. Тому - слово бодрое, тому - трепку легкую. Чтобы каждый
видел: на месте командир, бдит и рулит!
Вот, пожалуйста! Какой-то растяпа дефицитную гранату от подствольника
на обочину дороги уронил. Новенькая, только сегодня из цинка. Лежит, белой
головкой дюралевой поблескивает. Курцы-перекурщики, так и автомат потеряют,
блин!

Змей наклонился к находке, протянул руку. И вдруг, словно напряженным
биополем своим в стену бетонную уперся. Поднял взгляд. И, глаза в глаза, в
насмешливые зрачки Пушного воткнулся. Стоит в сторонке. Улыбается ехидно.
Вот сукин сын! Экспериментатор... И ведь правильно все. Сколько раз на
тренировках он братьев-омоновцев на эти подлянки ловил. Сколько раз на
инструктажах об этом говорилось. Но тренировки тренировками, слова словами.
А, видно, все равно мало. Неужели обязательно надо на чужие кишки
посмотреть, чтобы свои беречь научиться?
- Сколько попалось?
- А сколько прошло, столько и попалось. Вы единственный остановились.
- Ладно, не льсти. Не тормознул бы меня взглядом, и я бы цапнул...
Посмотрел Пушной на командира внимательно. Исчезла насмешка, будто и не
было. И сам весь подтянулся как -то.
- Это здорово, товарищ майор, что вы чужой взгляд чувствуете. Это о
хорошей интуиции говорит.
- Ладно, посмотрим. А пока счет - один:один. Мы как определялись?
Каблуками щелкать и звания вспоминать будем дома. А здесь работаем по
кличкам. Ну-ка, теперь ты потренируйся.
- Понял...Змей.
- Ну и молодец. Подбирай свою приманку. С головного БТРа отмашку на
движение дали.
Грозный
Вот это да-а... Если это 'вооруженный конфликт', то что такое война?
Еще на окраине города, когда прямо у стелы с надписью 'Грозный'
остановились ноги поразмять да отлить, кому невтерпеж, - все на разрушенную
ферму метрах в ста от дороги косились. Капитальное, видно, было хозяйство.
Длинные коровники или сооружения для какой другой живности развалены, как
карточные домики. Бетонные плиты громоздились бесформенными кучами, торчали
щербатыми доминошками в разные стороны. Там, где стены устояли, обугленные
стропила обвалившихся крыш выпирали ребрами, как гигантские скелеты гниющих
китов. А зияющие дыры исклеванных по периметру окон словно орали от боли
страшных ожогов, закоптивших проемы и остатки рам.
- Это из чего же так молотили?
- Из пистолетов Макарова, наверное. Когда отдельные группы федеральных
сил захватывали отдельных членов незаконных вооруженных формирований. Ты
что, газеты не читаешь и телек не смотришь?
- Интересно, а в городе из таких же пестиков пуляли?
- А вот приедем, посмотрим.

Посмотрели.

Всю дорогу молча глаза таращили и головами мотали, будто им по шлемам
кувалдой настучали.
На въезде в город кварталы практически целых частных домов чередовались
с улицами, вызывавшими в памяти кадры кинохроники о последствиях торнадо.
Разнообразие разрушений было просто невиданным. На одной улице несколько
домов, будто бы под воздействием какой-то внутренней тяги, сложились и
стояли, напоминая конусами налезших друг на друга стен чукотские яранги. На
другой - во дворах лежали просто аккуратные, холмообразные кучи мусора. На
третьей - размолоченные в труху останки самана или битого в щебень кирпича
разметены ровным слоем, хоть сразу асфальтируй поверху.
А ближе к центру пошли многоэтажки.
...Хиросима...

Пройдя по длинной широкой улице вдоль искореженных трамвайных путей,
колонна повернула налево. Спустилась по наклонному короткому переулку среди
слегка подкопченных, со сплошь выбитыми окнами, но жилых пятиэтажек. И,
наконец, остановилась перед шлагбаумом напротив трехэтажного здания из
светлого коричневато-желтого кирпича. Подъезд к зданию преграждали посты,
укрытые за строительными бетонными блоками-фээсками. Сама трехэтажка была
затянута от фундамента до крыши маскировочной сетью, очевидно, для того,
чтобы было труднее рассмотреть амбразуры среди мешков с песком, закрывавших
проемы окон.
Это и был знаменитый ГУОШ, которому подчинялись все милицейские
подразделения федеральных сил в Чечне. Вообще-то, если расшифровать эту
аббревиатуру: Группа управления оперативного штаба, то должна быть 'она'.
Если танцевать от слова 'управление', то - 'оно'. Но называть в женском или
среднем роде главный штаб российского МВД в Чечне, битком набитый
вооруженными до зубов мужиками, ни у кого бы язык не повернулся. Так и
повелось: 'ГУОШ приказал' или решил, выделил или отказал, поощрил или
наказал... А также: 'Пошел он на хрен, ваш ГУОШ', или: 'Сидите тут, в своем
ГУОШе...' Впрочем, последние две фразы использовались в основном в процессе
сражений с кадровиками и тыловиками средней руки, поскольку серьезные посты
в этой конторе занимали серьезные мужики в генеральских или полковничьих
погонах, к власти привычные и применять власть умеющие.
Была в Чечне и группировка внутренних войск, со своим командованием.
Была и группировка министерства обороны.
А еще в Чечне были: комендатура Республики, комендатура города Грозный