Горло Анатолий Иванович. Храм Диониса

   В трубке послышались короткие гудки.
   — Интриги, батюшка, интриги, — сказал Хари.
 
   Хари находился в ванной комнате. Он только что побрился и теперь освежал лицо одеколоном «Саша», ища сходство между собой и парнем, изображенным на пузырьке. В дверях показался высокий худой мужчина» в очках. Он держал в руке телеграмму.
   — Где же ты пропадал? Телеграмма когда принята!
   — У любви, как у пташки крылья, — фальшиво пропел Хари.
   — Кот мартовский.
   — Сентябрь уж на дворе.
   Мужчина хотел что-то добавить, но тут в дверь позвонили. Он пошел открывать. Из коридора донесся голос Вероники:
   — Извините, Георге Калалб дома?
   — Я Георге Калалб.
   — Вы?…
   Хари притворил дверь ванной и щелкнул задвижкой.
   Георге стучал в дверь:
   — Хари, открой! Молчание.
   — Телеграмма от Федора!
   — А что, Георге, ты уже читать не можешь, только писать?
   — Едем в аэропорт!
   — У меня тренировка.
   — Открой, мне надо переодеться.
   — А бить не будешь?
   — Брось дурачиться, говорю! Времени нет! Дверь приоткрылась, оттуда выскользнул Хари. Георге замахнулся, чтобы съездить ему по затылку, но угодил рукой в стенку.
   — Не пиши на злободневные темы, Георге, — натягивая кожанку, сказал Хари. — У тебя замедленная реакция, можешь промахнуться.
   Уже на пороге он бросил:
   — Я буду на трассе. Или в кустах возле нее. Георге поднял трубку, вызвал междугородную:
   — Девушка, будьте.добры, Старые Чукурены, срочно. Да, в кредит.
 
   К выходу в город потянулась цепочка авиапассажиров.
   — Федя! — окликнул Георге.
   Грузный лысый мужчина с чемоданом в руке и; теплой курткой под мышкой отделился от остальных и подошел к Георге. Он опустил чемодан, аккуратно, уложил на.него куртку, вытер лысину огромным клетчатым платком, сунул его в карман и шагнул к Георге. Они крепко обнялись. Георге подхватил чемодан и повел брата к стоянке.
   — Так что там стряслось у стариков? — спроси. Федор.
   — Дом сносят, — Георге открыл дверцу «Жигулей.
   Федор с трудом втиснулся в машину:
   — Знаю, что сносят. Но они же вроде как новый строят.
   Георге сел за руль, включил зажигание: — Уже построили. Вот его и сносят.
   — Ну и ну.
   Георге вырулил машину на шоссе, ведущее в город,
   — Останови, — сказал Федор, — не слышишь, как дверца дребезжит?
   Георге притормозил на обочине:
   — Да я уже в ней копался.
   — Сделать надо, а не копаться. Дай отвертку.
   Через несколько минут дверца была в порядке. Машина тронулась.
   — Заедем к Хари, — сказал Георге.
   — Это Харитон так себя величает?
   — Говорит, в этом есть что-то английское.
   — А на кой хрен ему английское?
   — Ты хочешь сказать, что твои не гоняются за фирменными шмутками?
   — То тряпки, а тут имя.
   — А для меня, Федя, и джинсы, и майки, и сумки, и имена на западный манер, — все это вещи одного порядка. А музыка? А что они читают? Грустно, Федя, грустно…
 
   Федор и Георге стояли в нескольких шагах от мототрассы и наблюдали, как над пригорком один за другим взлетали гоночные мотоциклы. После воздушных лайнеров они казались домашними петухами, в которых с наступлением осени проснулся инстинкт перелетных птиц.
   В воздух взметнулись одновременно два мотоцикла. Приземляясь, они едва не столкнулись. Один гонщик замешкался, другой под седьмым номером рванулся вперед и исчез за кустами. Это был Хари Он соскочил с мотоцикла и бросился к братьям с истошным индейским воплем. Он весь был в черной коже, с черным от пыли лицом, только зубы сверкали в хищном оскале. Георге отпрянул в сторону, Федор растопырил руки. Хари сбил его с ног, они стали кататься по траве, Федор пыхтел, Хари визжал, а Георге стоял в сторонке, курил и посмеивался.
   Когда борцы поднялись на ноги, Федор был ничуть нс чище Хари. Потом, раздевшись до пояса, они мылись у колодца. Федор фыркал, как морж, Хари смеялся и все норовил обрызгать Георге, но тот держался подальше, чтоб не замарать белоснежную рубашку.
   Они тронулись в путь. Впереди ехали «Жигули», за ними следовал гоночный мотоцикл. Хари вел его почти вплотную к машине, предлагая брату увеличить скорость, но тот не поддавался на провокации. И тогда Хари стал дурачиться. Его семерка то обгоняла братьев, то пулей проносилась им навстречу. Он появлялся перед ними внезапно и так же внезапно исчезал. Федор следил за ним с улыбкой, Георге же неодобрительно качал головой. В последний раз обгоняя машину, Хари крикнул:
   — Я заеду к Мирче!
   Вскоре его мотоцикл превратился, в точку…
   По сельскому радиовещанию выступало трио электрогитаристов: водитель Бузилэ, бульдозерист, так и не напившийся из колодца мош Диониса, и парень, который тогда лакомился в кабине второй машины арбузом в обществе красивой девушки.
   — Сеня, начинай, — шепнул парню бульдозерист. Сеня откашлялся в кулак, затем объявил в микрофон!
   — По просьбе колхозного диспетчера Зинаиды
   Апостол исполняется песня…
   …В колхозной диспетчерской сидела та самая красивая девушка и, не обращая внимания на телефонные звонки и сигнальные лампочки на пульте, слушала песню. Конечно же, это была Зинаида Апостол.
   По проселочной дороге двигались «груша» — экскаватор, у которого вместо ковша на стреле покачивался металлический шар. Рядом с водителем сидел архитектор, напряженный, как перед боем, с неизменным футляром на коленях.
   — Я, товарищ архитектор, тонкую работу люблю, — откровенничал водитель, — а вот приходится стена долбить, дома рушить. Оно, конечно, тоже дело нужное и оплачивается неплохо. Но я, товарищ архитектор, сын ювелира. Мой папаша покойный часто говаривал: я б, говорит, блоху тоже как левша подковал, если б она ногами не дрыгала!
   Улыбаясь, он глянул на архитектора, но тот не слушал его, вероятно, и только сухо спросил:
   — Поскорей нельзя?
   — А куда спешить? Дом не волк, в лес не убежит. Сын ювелира опять покосился на соседа, надеясь,
   что тот оценит шутку, но архитектор словно окаменел. Из вертолета Мирчя увидел «грушу».
   — Ползет, гадина, — процедил он и развернул машину.
   Вертолет покружил над «жигуленком» и мотоциклом. Когда братья остановились, Мирчя завис над ними и жестом показал, чтобы они сворачивали с шоссе на проселочную дорогу, по которой двигалась «груша».
   — Гангстеры! Да нет, какие там гангстеры, это просто бандиты с большой дороги! — рычал Апостол, прильнув к биноклю.
   С вершины холма он наблюдал, как вступают в село братья Калалбы. Зрелище было действительно впечатляющее. Братья настигли «грушу» на окраине села и взяли ее в железные клещи.
   Впереди, рискуя угодить под гусеницы, ехал Хари. Над его головой висел стальной шар. За «грушей» следовали «Жигули», а сверху кружил вертолет.
   — Сразу видно, что этот мальчик никогда не бывал в морге, — догадался водитель и повернул стрелу с шаром в сторону.
   Мотоцикл сделал маневр и вновь оказался под шаром.
   — A у меня двое мальцов, пацан в музыкальную школу ходит, — сказал водитель и развернул стрелу в другую сторону.
   Через секунду Хари опять находился под ней. Водитель выглянул из кабины:
   — Оцепили. Запугивают нас, товарищ архитектор.
   — Не обращайте внимания, — сдавленным голосом сказал тот. — Они за это ответят. Есть решение райисполкома, наконец.
   — Да мне не привыкать, сколько я этих хибар понавалял, всего насмотрелся! Даже били меня однажды, а я не мог дать сдачи. Дамы били.
   С тревожной улыбкой он взглянул на архитектора, но тот был непроницаем, как лежащий на его коленях футляр.
   — Мерзавцы! Какие мерзавцы! — чуть ли не с восторгом ревел Апостол, следят бинокль за происходящим.
   С микрофоном наизготове рядом стоял Вася:
   — Григоре Алексеевич, ну хоть разочек, одним глазком, а?
   — Только быстро! — Апостол протянул ему бинокль.
   А в это время Хари остановил мотоцикл у ворот своего дома. «Жигули» обогнали «грушу» и затормозили рядом с мотоциклом. Вертолет покружил над селом в поисках посадочной площадки и опустился за виноградником на берегу пруда, распугав уток, гусей и лягушек и собрав вокруг себя купавшуюся детвору. Мирчя вылез из кабины, перемахнул через забор и задами побежал к воротам.
   И вот они встали плечом к плечу: Федор, Георге, Хари и Мирчя, все рослые, как на подбор. «Груша» развернулась и медленно пошла на них. У Федора лицо было спокойное, даже добродушное, он тщательно вытирал лысину. Георге явно нервничал и курил сигарету с такой жадностью, словно, она была последней в его жизни. Хари ждал «грушу» с вызывающей усмешкой. Мирчя был собран и хладнокровен, как солдат перед боем. Рядом с Федором встал мош Дионис с двустволкой.
   Архитектор побледнел и судорожно впился в футляр с генпланом.
   Федор обнял отца, взял у него ружье и прислонил к воротам, сквозь щели которых виднелось испуганное лицо тетушки Лизаветы.
   Водитель остановил бульдозер:
   — Предлагаю сделать обманный маневр, товарищ архитектор. Мы зайдем слева, будто снова идем «а ворота, а по дороге я разверну стрелку и долбану походя переднюю стенку. Ее пальцем ткни, развалится. Идет?
   — Какую стенку? Куда долбануть? — вскричал архитектор. — Не этот, а вон тот, что во дворе! — ткнул он футляр в белеющий сквозь крону яблони новый особняк.
   Водитель посмотрел на белокаменный дом, затем перевел взгляд на архитектора:
   — Ты за кого меня принимаешь? Ты хочешь, чтобы я, сын ювелира, такую красоту своими руками?… Да я… — он с трудом укротил свой гнев. — Проверься, гражданин, или тут, — он постучал по футляру, — или там, — постучал по красному лбу архитектора, — что-то у тебя не в порядке!
   И «груша» стала решительно пятиться к развилке.
   — Давай к председателю, — прошипел архитектор.
   — Ура-а! Победа! — крикнул Хари и, схватив ружье, пальнул в воздух.
   Братья стали целоваться с отцом и матерью. Федор обнял мать, прижал к груди:
   — Успокойтесь, мам, все уладится. Как вы тут?
   — Сам видишь, сынок, жили-жили! Да и выжили из ума. Нет о смерти подумать, так мы с отцом вон что удумали.
   — Отличная идея, мать! — сказал Хари. — Должны вы хоть раз в жизни справить новоселье? Старый же вам по наследству достался! Ну а этот нам останется, верно?
   — Кому же еще, — сказала мать.
   — Наследство это хорошо! Хари потер руки. — С какой завистью читаю я на последней странице «Известий»: инъюрколлегия разыскивает родственников умершего в Новой Гвинее Иваноффа, он же Петрофф, он же Сидорофф, по наследственным делам.
   — Если тебя, Харитон, и будет кто разыскивать, так это автоинспекция, — заметил Георге.
   — Кстати, Георге, в больших городах уже штрафуют за преуменьшение скорости, — парировал Хари. — Ну что, наследнички, осмотрим родительские апартаменты?
   «Груша» подползла к стоящей на берегу пруда финской бане, из-за которой выглядывал хвост белой «Волги».
   Апостол был в бане один. Обливаясь потом, он подбрасывал в печь дрова и следил за ртутным столбиком термометра на стене, который полз вверх к стоградусной отметке.
   — Спокойно, — внушал себе Апостол, — спокойно.
   Раздался громкий требовательный стук в дверь. Прервав сеанс самовнушения, он швырнул в дверь полено и снова зашептал:
   — Спокойно. Гриша, все хорошо, все славно, лучше не бывает…
   Постучав еще раз, архитектор отошел от двери.
   — Сейчас мы его оттуда выкурим, — сказал водитель «груши», — не будь я сыном ювелира!
   Огромный металлический шар блеснул на солнце и стал медленно приближаться к трубе сауны, откуда валил дым. Еще мгновение, и шар совершил мягкую посадку на трубу. Дым прекратился. Через несколько секунд— двери распахнулись, вместе с клубами дыма оттуда вывалилось что-то большое и черное и полетело в воду. Вынырнув, оно превратилось в Апостола.
   — Ты что, под суд захотел? — отфыркиваясь, заорал он на водителя.
   Тот подошел к берегу:
   — Если вы найдете хоть одну трещинку в трубе, пойду. А вот этому гражданину, который хочет новые дома ломать, — кивнул он на архитектора, — не мешает побывать на курорте. Строгого режима.
   Водитель сплюнул и полез в кабину «груши». Шар поднялся над трубой, освободив дымоход. Машина развернулась и двинулась к дороге.
   Апостол лег на спину и, покачиваясь, лениво шевеля руками и ногами в воде, заговорил:
   — Спокойно, архитектор. Сломать мы всегда успеем, а вот построить… Ты знаешь, сколько я с этой сауной возился? Больше года. А какой-то старик с негнущейся шеей за одну ночь воздвиг целые хоромы. Учиться у людей надо, перенять все новое, передовое, а уж потом ломать…
   Он говорил все тише и реже, пока не умолк, блаженно закрыв глаза.
   И в это время спаренные мегафоны взорвались девичьим криком:
   — Папа, к нам едут туристы!
   — Какие еще туристы? — не открывая глаз, лениво крикнул он.
   — Какие туристы, Зина? — переспросили мегафоны голосом водителя Васи и ответили голосом Зины:
   — Иностранцы!
   Апостол мигом перевернулся на живот и поплыл к берегу, гаркнув:
   — Какие иностранцы?
   Из «Волги» высунулась голова Васи:
   — Снова переключатель заклинило!
   Апостол вылез из воды, отряхнулся и увидел архитектора. Тот сидел метрах в двадцати под плакучей ивой и удил рыбу, точнее, смотрел на поплавок. Рядом с ним лежал открытый футляр, в котором, как оказалось, кроме проекта, хранился небольшой набор снастей для рыболова-любителя.
   Апостол подошел к нему, спросил заинтересованно:
   — Успокаивает?… А меня наоборот, раздражает, когда долго не клюет… И иностранцы раздражают.
   Архитектор взглянул на него с любопытством:
   — Языков я ихних не знаю, начнут лопотать, а я ни бум-бум.
   — Так переводчики для этого есть.
   — Не верю я им. Во всем нужен контроль, правильно? А как я могу проверить, что они там переводят?
   Архитектор пожал плечами.
   — То-то и оно, — заключил Апостол и пошел одеваться.
   — Прошу всех сюда! — позвал Хари. С молотком в руках ан стоял перед фасадом нового дома. Когда подошли остальные, он пробасил на поповский манер:
   — Нарекаю сей храм имени отца нашего Диониса и его тезки, бога вина и веселья! Амен!
   Хари сделал шаг в сторону, и на фасаде показалась картонная табличка:
 

ХРАМ ДИОНИСА

(Копия. Оригинал см. в VI — V в. до н. э.)

взят под охрану сыновьями

 
   — Ты полагаешь, что этого достаточно? — насмешливо спросил Георге.
   — Нет, можно еще вырыть противотанковый, точнее противогрушевый ров и превратить сей храм в неприступную крепость. Но лучшей защитой все же является наступление. Итак, генплану я противопоставляю свой, извините, гениальный план. Наступление будем развивать по трем направлениям. Федя берет на себя председательского шофера Васю, Георге — его новую жену, о которой ходят нехорошие слухи, что она обожает поэзию, я — его юную дочь. Мирчя будет прикрывать нас с воздуха. Атаку предлагаю начать немедленно.
   Хари завел свою «семерку» и с ревом вылетел за ворота.
   — Трепло, — сказал Георге.
   — Харитон дело говорит, — возразил Федор. -
   Я Гришку Апостола знаю, он упрямый как мул. Так что надо жать на все педали.
   — Я.тоже пойду, — сказал Мирчя; — прикрывать вас с воздуха.
   — Смотри, Мирчя, ты там не очень, — предупредил Федор.
   — Не беспокойся, Федя, я только сделаю ему тонкий намек.
 
   По дороге шла белая «Волга». Апостол кричал в радиотелефон:
   — В том-то и дело, что я не знаю когда! И сколько их будет, тоже не знаю!… Давай на сто персон!… Ты когда-нибудь в приличном ресторане был?… Вот в таком духе, чтоб каждому, значит, нож, вилка… Как нет ножей? Из-под земли достать!… Это не наш брат, шницель зубами они рвать не будут!… Как нет шницелей?… А что есть?.
   Над «Волгой» низко пролетел вертолет и сел посреди дороги, преградив ей путь. Мирчя подбежал к машине, взял под козырек:
   — Товарищ председатель, имею честь представиться, Мирчя Гуцу, брошен о ваше хозяйство для борьбы с плодожоркой.
   Апостол глядел на него настороженно:
   — А где Егозин?
   — Забол-ел, товарищ председатель.
   — Химикаты и карту массивов получите в третьей бригаде. И будьте, пожалуйста, поосторожней. А то прошлый раз…
   — Все будет в порядке, товарищ Апостол. Сельхозавиация делает чудеса, пустыню превращает в сад и наоборот, может так обработать сад, что там останутся одни саксаулы и аксакалы!
   И Мирчя раскатисто захохотал.
   — Это как понимать? — еще больше нахмурился Апостол.
   — Как шутку, товарищ председатель. Я зять Диониса Калалба, а в их роду, сами знаете, одни шутники.
   Мирчя откозырял и побежал к вертолету.
   — Веселый парень, — сказал Вася.
   — Очень, — угрюмо молвил Апостол.
 
   За пультом в колхозной диспетчерской сидела Зина Апостол и записывала в журнал телефонограмму:
   — Справка… срочных мерах… ликвидации… очагов плодожорки… второго поколения… поколения…
   Хари стоял к ней спиной и со скучающим видом изучал висящую на стене «Таблицу отличительных признаков сортов яблони по плодам».
   Закончив прием, девушка обратилась к нему:
   — Вы что-то хотели, товарищ?
   Он медленно повернул голову. Глаза Зины расширились.
   — Да, — устало бросил он, — я бы хотел, чтобы ты называла меня не только товарищем, но и другом, и братом, моя милая Мельба.
   — Ты даже забыл, как меня зовут?
   — Нет, Зиночка, не забыл. Но по отличительным признакам ты вылитая Мельба. Взгляни сюда, — ткнул он в таблицу, — срок созревания — ранний. Надеюсь, ты, как любая уважающая себя девушка, акселератка? Румянец сильный. По крайней мере, сейчас — да. И наконец вкус кисло-сладкий. А вот вкус-то я и подзабыл.
   Хари изогнулся над пультом, чтобы поцеловать зардевшуюся девушку. Она отодвинулась к стене: — А знаешь, кто ты по отличительным признакам?
   — Хам?
   — Совершенно верно.
   — Но ты не договариваешь, милая Мельба, я Хам-лет, английское произношение имени небезызвестного принца Датского.
   — И что вам угодно, принц?
   Хари присел на край стола:
   — Соедините меня с Копенгагеном, хочу уточнить, что там прогнило в Датском королевстве. Но сначала прошу срочно связать меня с республиканским обществом «Молдова».
   Зина щелкнула тумблером:
   — Поленька, Кишинев, срочно.
   — После смены я буду ждать тебя на старом кладбище, — сказал он, — даже если ты не придешь. Что, разумеется, исключено.
   — Ox, Харитоша, — прошептала девушка и легонько провела ладонью по его лицу. — Бить тебя некому.
   — Некому, Зиночка, — согласился Хари, целуя ее испачканные чернилами пальцы.
   Ни Зина, ни Хари не замечали, что за ниш! следит притаившийся за окном Сеня. Поодаль от него с электрогитарами наготове стояли Бузилэ и бульдозерист. Шнуры от гитар тянулись к щиту трансформатора, на котором были нарисованы череп и кости. Видно, трио собиралось дать очередной концерт по Зининым заявкам, но после всего увиденного и услышанного Сеня пришел в ярость. Он затравленно озирался, не зная, на чем выместить обуревавшие его чувства. Его взгляд упал на мотоцикл Хари. Он подошел к нему и хотел пнуть ногой, но едва размахнулся, как на мотоцикле оглушительно завыла сирена. От неожиданности Сеня попятился, а потом дал деру. Сирена умолкла. Из диспетчерской выглянул Хари:
   — Что такое?
   — Репетиция, — сказал Бузилэ и взял на своей электрогитаре аккорд, очень похожий на вой сирены.
 
   Над дверью книжного магазина «Луминица» красовался гипсовый венок — близнец того, что украшал фронтон «храма Диониса». Георге поправил галстук и вошел в магазин.
   Продавец, молодая статная женщина, разбирала новую литературу.
   — Добрый день, — сказал Георге.
   — Здравствуйте, — мельком взглянув на него, кивнула женщина.
   Он подошел к полке подписных изданий, взял наугад одну из книг, полистал. Снова посмотрев на посетителя, женщина замерла, затем тщательно проверила свою безупречную прическу и с приветливой улыбкой подошла к нему.
   — Гегель, работы разных лет, — прочел он на обложке. — Кто же это у вас гегельянец?
   — Есть тут один, — еще шире заулыбалась она, — мош Данила, сторожем на винограднике работает. Хочу, говорит, хоть перед смертью уяснить, для чего я жил… Извините, вы, случайно, не Георге Калалб?
   Он кивнул:
   — А вы, случайно, не Анжелика Апостол?
   — Откуда вы меня знаете? — удивилась она.
   — Слышал, что в моем селе появилась красавица по имени Анжелика.
   — Так вы, стало быть, сын мош Диониса? Ну и история! А я думала, вы просто однофамильцы…
   — Да, ваш грозный муж моих стариков… даже не знаю, как и сказать…
   Лицо Анжелики приняло решительное выражение:
   — Не беспокойтесь, Георге… Дионисович, я ему-
   — Зовите меня просто Георге.
   — О, спасибо!… Не беспокойтесь, Георге…
   — Можете на ты, — совсем раздобрел Георге.
   — Право, я даже не знаю, что и сказать, — совсем растерялась от счастья Анжелика. Наконец собралась с духом. — Георге, ты… дашь свой автограф?
   И протянула ему «Поэмы о любви». Георге щелкнул шариковой ручкой:
   — С условием, Анжелика, что ты придешь к нам на новоселье.
   Но заглянув ей в глаза, понял, что можно было и не ставить условий…
 
   По улице прошла длинноногая старуха с десагой через плечо. Из десаги на мир обреченно глядели две гусиные головы. Когда старуха удалилась, из кустов вынырнул Ионел со своими товарищами и пошел по ее следу. Он присел возле мокрого места, где отпечатки опинок были особенно четкими, измерил линейкой длину и ширину следа и записал данные в блокнот. Товарищи глядели на своего вожака с восхищением, как «а настоящего следопыта, а фотограф Аурел сделал, конечно, несколько дублей.
 
   Семья Апостол обедала. Зина лениво ковырялась ложкой в супе. Анжелика ела медленно, жеманно поднося ко рту накрахмаленную салфетку. Апостол, как всегда, спешил, ел одновременно суп и жаркое, запивая все это компотом.
   — Желудок испортишь, Гриша, — сказала Анжелика.
   — Что желудок, у меня шестнадцать тонн яблок портятся, — прочавкал Апостол. — А тут еще эти иностранцы!… Вот отвяжусь от них, повезу сам яблоки к Богданову и высыплю во двор, пусть гниют под его окнами!
   — Не высыпешь, Гриша, — сказала Анжелика, — сначала покричишь, пошумишь, а когда охрипнешь, станешь ползать перед ним на коленях.
   — Я! На коленях?!
   — Тише, Гриша. Кушай, Зина, а то остынет… Tы же у нас молодец против овец, Гриша. Вот бедных стариков со свету сжить тебе ничего не стоит.
   — Ты про кого, Анжелика?
   — Про Калалбов, Гриша, про Калалбов.
   — Калалбы? — ошалело смотрел на нее Апостол.
   — Да, Калалбы, — подала голос Зина. — Тата, если ты их дом хоть пальцем тронешь, я уйду из дому.
   Отец тряхнул головой: не почудилось ли ему?
   — А я, — спокойно сказала жена, промокая салфеткой рот. — я из дома не уйду, но тебе, Гриша, жизни в этом доме не будет.
   Апостол часто-часто заморгал глазами.
   — Кстати, я приглашена к ним на новоселье, -
   сказала Зина.
   — Я тоже, — сказала Анжелика.
   Теперь все трое удивленно смотрели друг на друга.
 
   Стоял полуденный зной. Лавочка толстушки пустовала. Длинноногая оставалась на своем посту. К ней подкрался Ионел и прислушался. Она тихо посапывала и чмокала во сне губами.
   Ионел присел у ее ног, осторожно развязал одну из опинок, вынул из кармана булавку и тихонько уколол старуху в лодыжку. Нога ее дернулась, и опинка оказалась в руках Ионела. Тот же фокус он повторил со второй ногой, но старуха так быстро хлопнула себя по укушенному месту, что Ионел не успел убрать руку, и удар пришелся по ней. Старуха крепко держала Ионела за ухо: — Поймался, пионер?… Вот чему вас в школах-то учат!
   Тут она заметила, что пазуха у мальчишки слишком оттопырена. Не отпуская уха, она вытащила у него из-под рубашки пару новых спортивных тапок.
   — Ага, — обрадовалась она, — уже разул кого-то?
   — Они новые, — превозмогая боль, сказал мальчик.
   — Значит, украл в магазине!
   — Купил.
   — Для кого же ты их купил?
   — Для вас.
   Ответ был неожиданный, и старуха опешила. Этим воспользовался Ионел. Приподнявшись на цыпочки, чтобы уменьшилась боль в ухе, он объяснил скороговоркой:
   — Мы собираем для музея различные предметы старины, а ваши опинки, бабушка, являются уникальным экспонатом, потому что сохранились только у вас. Вот мы и решили реквизировать их, а взамен подложить, точнее предложить эту мягкую и прочную обувь.
   Старуха отпустила ухо Ионела и стала рассматривать тапки. Затем присела на лавку, примерила их:
   — А почему не подошел и прямо не сказал, мол, так и так?
   — Не рассчитывал на вашу сознательность, — потирая ухо, признался мальчик.
   Старуха зашнуровала тапки, встала и продемонстрировала великолепный бег на месте:
   — Не рассчитывал, говоришь? Подожди здесь.
   Она нырнула в калитку и вернулась с парой дамских сапожек типа «чулок»:
   — Держи. Дочка прислала, а они жмут. Таких в нашем селе я больше ни у кого не видела, так что для музея сгодятся. И опинки забирай. А за тапки спасибо, в самый раз.
   Ионел посмотрел на сапожки, вздохнул и вернул старухе:
   — Нет, не подойдут. Они еще не стали достоянием истории.
   Федор подошел к белой «Волге». Оттуда выскочил Вася. Они стали тискать друг друга.
   — Здравствуй, Федя! — Здорово, Вася!
   Вася похлопал Федора по лысине:
   — Знаешь, почему я удрал с Чукотки? Я к буйной растительности привык, а там, видишь, даже волосы не растут.