Страница:
– Так ведь не завтра, а через полтора месяца.
– Ничего не понимаю.
– Ойли?
Елисеев подумал несколько мгновений.
Так, – сказал он наконец. – Значит, действительно заговор? Переворот?
– Да. Не исключено, что мы можем при этом оказаться в затруднительном положении. Во всяком случае, у меня в последние дни сложилось впечатление, что именно мы являемся центром этой возни. Мы – причина. Если не самого заговора, то по крайней мере приближения дня его осуществления. Так что мы обязательно окажемся втянутыми в этот водоворот. Вы должны быть ко всему готовы.
– Ox… – Елисеев сел возле стола, сжал кулаки, глядя на Ольшеса. – Даниил Петрович, я очень на деюсь, что вы все же ошиблись, несмотря на вашу квалификацию.
– Я тоже очень, очень надеюсь, что я ошибся, – серьезно ответил Ольшес. – Мне очень хочется ошибиться. Хоть раз в жизни. Да, вот еще что. Меньше чем через две недели у них начинается некий праздник, о котором нам почему-то до сих пор ничего официально не сообщали. Более того – тщательно скрывают сам факт существования этого действа в их культуре. Праздник, насколько я выяснил, длится два или три дня, бывает один раз то ли в три года, то ли даже в пять лет, это я еще не узнал. Мне не нравится, что вас не поставили в известность об этом. Боюсь, что вместо праздничка у них в этот раз задумано нечто иное. Не оказаться бы нам жертвенными агнцами на священном алтаре.
– Интересно. А какого характера праздник? Религиозный или светский?
– Ни то ни другое.
– Разве так может быть? И каким образом вы о нем узнали – если, конечно, это не секрет?
– Я вам отвечу, если позволите, только на вторую часть вопроса, хорошо? И не пугайтесь. Дело в том, что я, в силу своих обязанностей, каждую ночь бываю в городе – все те полгода, что мы находимся здесь. Так что… Но, Адриан Станиславович, кроме вас никто не должен знать об этом.
– Понимаю, понимаю. Безусловно, я не собираюсь говорить… Вот что, Даниил Петрович, – решился спросить консул. – Меня постоянно мучит фраза, сказанная Ласкьяри, – о праве на власть. Вы не знаете, что стоит за ней?
– В общем, знаю. Или догадываюсь. Но пока не скажу. Не могу, извините. Но если хотите совет…
– Пожалуй.
– Сегодня вечером поезжайте на Морскую набережную. Доберетесь на автомобиле, а там – погуляйте пешочком.
– А вы?
– А я, с вашего позволения, займусь другими делами.
После ужина в консульство снова явилась Лас-кьяри, и, узнав, что Адриан Станиславович намерен поехать на набережную, уставилась на Елисеева громадными серыми глазищами – очень удивилась.
– А в чем дело, Ласкьяри? – спросил Елисеев. – Вы не хотите поехать с нами?
– Поеду, – протянула девушка. – Отчего же, конечно поеду. А почему вы решили ехать именно туда?
– Да просто так, – пожал плечами Елисеев. – Мы ни разу вашего моря не видели, почему же не съездить?
– Разумеется, – еще более протяжно произнесла девушка. – Это – причина… Уж такая причина…
Когда все уселись в автомобиль, Ласкьяри вдруг спросила:
– А вы умеете сделать так, чтобы машина ездила быстрее?
За рулем в этот раз сидел Корсильяс. Он обернулся к Ласкьяри и важным голосом сообщил:
– Очень даже умеем. Если до конца выжать скорость – машина поедет намного быстрее. Только на ваших улицах, к сожалению, мы на любой скорости постоянно рискуем въехать в чью-нибудь квартиру.
– Я не о том, – тихо сказала девушка.
Елисеев наблюдал за ней и видел, что Ласкьяри мучит какая-то мысль, что девушка хочет о чем-то сказать, но не может решиться. Елисеева беспокоило предположение о правительственном заговоре, и он надеялся – собственно, он был почти уверен, – что Ласкьяри, будучи дочерью первого министра, кое-что знает о предстоящих событиях, и ждал удобного случая, чтобы поговорить с ней на эту тему… и в то же время сомневался, вправе ли он использовать чувства девушки, чтобы избавить от риска своих сотрудников… В конце концов, Ласкьяри действительно влюблена в него не на шутку, и как ее угораздило? Он же ей в дедушки годится…
Когда они уже подъезжали к набережной, Ласкьяри задала вопрос, заставивший вздрогнуть не только Елисеева:
– Скажите, пожалуйста, господин консул, а у вас есть при себе оружие?
– Оружие? – помолчав, переспросил Елисеев. – Какое оружие?
– Которым убивают, – пояснила девушка.
– Но помилуйте, Ласкьяри, – вмешался Росин-ский, – мы ведь здесь с миссией культурной, а не военной. Почему такой странный вопрос?
– Вы находите мой вопрос странным? Но вы далеко от дома, на чужой планете… мало ли что может случиться.
– Например, что именно? – поинтересовался
– Не знаю, – сказала Ласкьяри.
…И вот наконец они вышли к морю – розовому и сиреневому в закатных лучах, спокойному, бесконечному… и белые мраморные парапеты набережной тоже казались сиреневыми, и в небе неторопливо плыли сиреневые и зеленоватые облака… и все было как на Земле. Вот только море светилось, не дождавшись темноты, – мягко сияли волны, из глубин сочился странный зеленый свет, пробиваясь сквозь розоватую поверхность воды… а на спусках к воде сидели неподвижно люди – темные сгорбившиеся фигуры, закутанные в плащи, с надвинутыми на глаза капюшонами, – сидели и смотрели на светящуюся воду.
Земляне долго шли по набережной, и темные фигуры повторялись, как орнамент на парапете, как естественная принадлежность приморского пейзажа – фигуры в темных плащах, которые казались вросшими в белый мрамор… И в конце концов Елисеев тихо спросил свою спутницу:
– Что делают здесь эти люди?
– Ждут осуществления надежд… нелепых надежд, – ответила Ласкьяри.
И голос девушки прозвучал так печально и странно, что консул не решился больше спрашивать ни о чем.
Глава 3
Глава 4
Глава 5
– Ничего не понимаю.
– Ойли?
Елисеев подумал несколько мгновений.
Так, – сказал он наконец. – Значит, действительно заговор? Переворот?
– Да. Не исключено, что мы можем при этом оказаться в затруднительном положении. Во всяком случае, у меня в последние дни сложилось впечатление, что именно мы являемся центром этой возни. Мы – причина. Если не самого заговора, то по крайней мере приближения дня его осуществления. Так что мы обязательно окажемся втянутыми в этот водоворот. Вы должны быть ко всему готовы.
– Ox… – Елисеев сел возле стола, сжал кулаки, глядя на Ольшеса. – Даниил Петрович, я очень на деюсь, что вы все же ошиблись, несмотря на вашу квалификацию.
– Я тоже очень, очень надеюсь, что я ошибся, – серьезно ответил Ольшес. – Мне очень хочется ошибиться. Хоть раз в жизни. Да, вот еще что. Меньше чем через две недели у них начинается некий праздник, о котором нам почему-то до сих пор ничего официально не сообщали. Более того – тщательно скрывают сам факт существования этого действа в их культуре. Праздник, насколько я выяснил, длится два или три дня, бывает один раз то ли в три года, то ли даже в пять лет, это я еще не узнал. Мне не нравится, что вас не поставили в известность об этом. Боюсь, что вместо праздничка у них в этот раз задумано нечто иное. Не оказаться бы нам жертвенными агнцами на священном алтаре.
– Интересно. А какого характера праздник? Религиозный или светский?
– Ни то ни другое.
– Разве так может быть? И каким образом вы о нем узнали – если, конечно, это не секрет?
– Я вам отвечу, если позволите, только на вторую часть вопроса, хорошо? И не пугайтесь. Дело в том, что я, в силу своих обязанностей, каждую ночь бываю в городе – все те полгода, что мы находимся здесь. Так что… Но, Адриан Станиславович, кроме вас никто не должен знать об этом.
– Понимаю, понимаю. Безусловно, я не собираюсь говорить… Вот что, Даниил Петрович, – решился спросить консул. – Меня постоянно мучит фраза, сказанная Ласкьяри, – о праве на власть. Вы не знаете, что стоит за ней?
– В общем, знаю. Или догадываюсь. Но пока не скажу. Не могу, извините. Но если хотите совет…
– Пожалуй.
– Сегодня вечером поезжайте на Морскую набережную. Доберетесь на автомобиле, а там – погуляйте пешочком.
– А вы?
– А я, с вашего позволения, займусь другими делами.
После ужина в консульство снова явилась Лас-кьяри, и, узнав, что Адриан Станиславович намерен поехать на набережную, уставилась на Елисеева громадными серыми глазищами – очень удивилась.
– А в чем дело, Ласкьяри? – спросил Елисеев. – Вы не хотите поехать с нами?
– Поеду, – протянула девушка. – Отчего же, конечно поеду. А почему вы решили ехать именно туда?
– Да просто так, – пожал плечами Елисеев. – Мы ни разу вашего моря не видели, почему же не съездить?
– Разумеется, – еще более протяжно произнесла девушка. – Это – причина… Уж такая причина…
Когда все уселись в автомобиль, Ласкьяри вдруг спросила:
– А вы умеете сделать так, чтобы машина ездила быстрее?
За рулем в этот раз сидел Корсильяс. Он обернулся к Ласкьяри и важным голосом сообщил:
– Очень даже умеем. Если до конца выжать скорость – машина поедет намного быстрее. Только на ваших улицах, к сожалению, мы на любой скорости постоянно рискуем въехать в чью-нибудь квартиру.
– Я не о том, – тихо сказала девушка.
Елисеев наблюдал за ней и видел, что Ласкьяри мучит какая-то мысль, что девушка хочет о чем-то сказать, но не может решиться. Елисеева беспокоило предположение о правительственном заговоре, и он надеялся – собственно, он был почти уверен, – что Ласкьяри, будучи дочерью первого министра, кое-что знает о предстоящих событиях, и ждал удобного случая, чтобы поговорить с ней на эту тему… и в то же время сомневался, вправе ли он использовать чувства девушки, чтобы избавить от риска своих сотрудников… В конце концов, Ласкьяри действительно влюблена в него не на шутку, и как ее угораздило? Он же ей в дедушки годится…
Когда они уже подъезжали к набережной, Ласкьяри задала вопрос, заставивший вздрогнуть не только Елисеева:
– Скажите, пожалуйста, господин консул, а у вас есть при себе оружие?
– Оружие? – помолчав, переспросил Елисеев. – Какое оружие?
– Которым убивают, – пояснила девушка.
– Но помилуйте, Ласкьяри, – вмешался Росин-ский, – мы ведь здесь с миссией культурной, а не военной. Почему такой странный вопрос?
– Вы находите мой вопрос странным? Но вы далеко от дома, на чужой планете… мало ли что может случиться.
– Например, что именно? – поинтересовался
– Не знаю, – сказала Ласкьяри.
…И вот наконец они вышли к морю – розовому и сиреневому в закатных лучах, спокойному, бесконечному… и белые мраморные парапеты набережной тоже казались сиреневыми, и в небе неторопливо плыли сиреневые и зеленоватые облака… и все было как на Земле. Вот только море светилось, не дождавшись темноты, – мягко сияли волны, из глубин сочился странный зеленый свет, пробиваясь сквозь розоватую поверхность воды… а на спусках к воде сидели неподвижно люди – темные сгорбившиеся фигуры, закутанные в плащи, с надвинутыми на глаза капюшонами, – сидели и смотрели на светящуюся воду.
Земляне долго шли по набережной, и темные фигуры повторялись, как орнамент на парапете, как естественная принадлежность приморского пейзажа – фигуры в темных плащах, которые казались вросшими в белый мрамор… И в конце концов Елисеев тихо спросил свою спутницу:
– Что делают здесь эти люди?
– Ждут осуществления надежд… нелепых надежд, – ответила Ласкьяри.
И голос девушки прозвучал так печально и странно, что консул не решился больше спрашивать ни о чем.
Глава 3
Елисеева почему-то чрезвычайно интересовала реакция Ольшеса на рассказ о прогулке к морю. Почему – он и сам себе затруднился бы объяснить. Ему казалось, что Даниил Петрович должен заинтересоваться сообщением о сидящих на набережной людях и словами Ласкьяри о них. Но консул ошибся. Это сообщение Ольшес выслушал спокойно. «Ну да, – сообразил Адриан Станиславович, – он же ходит по ночам в город, он их уже видел». Зато не стал скрывать интереса к вопросу Ласкьяри о скорости автомобиля.
– Что, так и сказала – «умеем ли»? – переспросил он, когда Хедден в разговоре упомянул об этом.
– Да.
– Интересно. – Ольшес повернулся к Елисееву. – Адриан Станиславович, вам не кажется, что есть смысл последовать скрытому совету нашей милой приятельницы?
– То есть?
– Поменять мотор.
– Но… во-первых, зачем, а во-вторых, как?
– Зачем – не знаю, но такой вопрос дочь первого министра не задаст просто так, она слишком умна и осторожна для этого…
– Ну, Даниил. Петрович, это уж вы слишком, – перебил Ольшеса Росинский. – Ласкьяри – просто молоденькая девушка, а вы хотите, чтобы мы ее считали чуть ли не дипломатическим волком.
– Эта молоденькая девушка даст сто очков вперед любому местному дипломату, – заверил Ольшес первого помощника. – Вы просто плохо ее знаете. А насчет того, как это сделать, – продолжил он, – так это как раз проще простого. Съезжу ночью на корабль и поставлю наш мотор. Подогнать несложно, вполне успею до утра вернуться.
– Право, не знаю, – сказал Елисеев. – Не нравится мне все это.
– Мне тоже не нравится, – сообщил Ольшес. – Но больше всего мне не нравится то, что Правитель не дает Хеддену возможности работать. Ты сколько раз просил у него разрешения на выезд в степи? – спросил он Хеддена.
– Раз десять за полгода, – ответил Богдан Маркович.
– Вот видишь! А он не разрешает. Почему?
– Ну, по-моему, Адриан Станиславович был прав, когда предполагал, что причина – простое чувство неловкости за свою страну перед представителями высокоразвитого инопланетного разума.
– Возможно, возможно… – пробормотал Ольшес. – Действительно, почему бы и нет? Но вот праздник…
– А что – праздник? – насторожился Елисеев.
– А то, что предстоящий праздник связан именно с кочевниками. Что-то многовато таинственно сти вокруг этого торжества… но ясно, что в эти дни то ли кочевники приходят в Столицу, то ли горожане отправляются в степи… в общем, происходит встреча. Так какой же смысл запрещать Хеддену видеть этих бродяг? Ты ведь объяснял там, во дворце, что занимаешься именно первобытными формами социума? – снова обратился Ольшес к Богдану Марковичу.
– Разумеется.
– И чем там обосновывают отказ?
– Ничем. Нельзя, и все.
– Ну вот. Нельзя. А если предположить, что эти кочевники – никакие не кочевники… или, по крайней мере, не такие они дикие, как это может показаться, а дело тут вообще в чем-то Другом, а?
– В чем именно? – недоуменно спросил Хед-ден.
– Ну, мало ли в чем… – туманно откликнулся Ольшес. – И вот еще что. Нам ходить по городу – нельзя. А другие, между прочим, ходят. Нас и в этом надули.
– Кто ходит?
– Представители всех государств Ауяны. Свои, к сказать. Заперты лишь мы, инопланетяне.
– Но ведь разрешили и нам выходить, – сказал Елисеев. – Может, это был просто своеобразный карантин?
– Может, – согласился Ольшес. – А может, есть и другая причина.
– Какая?
– А такая, что рядом с Правителем, когда он подтверждал свое разрешение, стоял человек с пистолетом под мышкой, – спокойно сказал Ольшес.
Ласкьяри пришла как раз перед обедом, и земляне пригласили девушку к столу. Дежурным был Хедден. Ласкьяри внимательно наблюдала за тем, как ловко Богдан Маркович накрывает на стол, подает блюда, и сказала наконец:
– Все-таки я не понимаю, почему вы отказались от прислуги. Вам ведь предлагали очень хороший штат, опытных, обученных людей. А вы – все сами. Зачем? Боитесь за свои грандиозные секреты?
Елисеев развел руками:
– Ласкьяри, милая! Мы уже столько раз объясняли вам, что не привыкли к этому. Нам гораздо легче все сделать самим, нежели видеть, как совершенно посторонние люди стараются для нас. Кроме того, у нас тут масса всяких кибернетических устройств. Так что основную часть всей работы выполняют они.
– Не понимаю. И наверное, никогда не пойму, – отрезала девушка.
– Ну подумайте еще раз, Ласкьяри, – язвительно произнес Росинский. – Мы – здоровенные мужики, делать нам у вас нечего, вы нас никуда не выпускаете, все переговоры, встречи – только во дворце, да и то не каждый день такое случается. Чем нам занять остальное время? Вот мы и развлекаемся – полы подметаем, обед готовим. Вот если бы…
– Что – если бы?
– Если бы нам, например, разрешили, как это бывает в других звездных системах, на других планетах, поездки по стране – с лекциями, с рассказами о Федерации, – смотришь, нам и понадобился бы ваш хорошо обученный штат. А так… – Росинский демонстративно развел руками.
Ласкьяри подумала. Посмотрела на Елисеева, на Росинского и совершенно особенный взгляд бросила в сторону Ольшеса – напряженный, острый. Потом заговорила.
– Возможно, вы и получите такое разрешение. В ближайшем будущем. Это зависит только он вас самих.
– Вот как? – удивился Елисеев. – И в чем же —выражается эта зависимость?
– Узнаете, когда время придет. И дочь первого министра перевела разговор на другую тему.
– Что, так и сказала – «умеем ли»? – переспросил он, когда Хедден в разговоре упомянул об этом.
– Да.
– Интересно. – Ольшес повернулся к Елисееву. – Адриан Станиславович, вам не кажется, что есть смысл последовать скрытому совету нашей милой приятельницы?
– То есть?
– Поменять мотор.
– Но… во-первых, зачем, а во-вторых, как?
– Зачем – не знаю, но такой вопрос дочь первого министра не задаст просто так, она слишком умна и осторожна для этого…
– Ну, Даниил. Петрович, это уж вы слишком, – перебил Ольшеса Росинский. – Ласкьяри – просто молоденькая девушка, а вы хотите, чтобы мы ее считали чуть ли не дипломатическим волком.
– Эта молоденькая девушка даст сто очков вперед любому местному дипломату, – заверил Ольшес первого помощника. – Вы просто плохо ее знаете. А насчет того, как это сделать, – продолжил он, – так это как раз проще простого. Съезжу ночью на корабль и поставлю наш мотор. Подогнать несложно, вполне успею до утра вернуться.
– Право, не знаю, – сказал Елисеев. – Не нравится мне все это.
– Мне тоже не нравится, – сообщил Ольшес. – Но больше всего мне не нравится то, что Правитель не дает Хеддену возможности работать. Ты сколько раз просил у него разрешения на выезд в степи? – спросил он Хеддена.
– Раз десять за полгода, – ответил Богдан Маркович.
– Вот видишь! А он не разрешает. Почему?
– Ну, по-моему, Адриан Станиславович был прав, когда предполагал, что причина – простое чувство неловкости за свою страну перед представителями высокоразвитого инопланетного разума.
– Возможно, возможно… – пробормотал Ольшес. – Действительно, почему бы и нет? Но вот праздник…
– А что – праздник? – насторожился Елисеев.
– А то, что предстоящий праздник связан именно с кочевниками. Что-то многовато таинственно сти вокруг этого торжества… но ясно, что в эти дни то ли кочевники приходят в Столицу, то ли горожане отправляются в степи… в общем, происходит встреча. Так какой же смысл запрещать Хеддену видеть этих бродяг? Ты ведь объяснял там, во дворце, что занимаешься именно первобытными формами социума? – снова обратился Ольшес к Богдану Марковичу.
– Разумеется.
– И чем там обосновывают отказ?
– Ничем. Нельзя, и все.
– Ну вот. Нельзя. А если предположить, что эти кочевники – никакие не кочевники… или, по крайней мере, не такие они дикие, как это может показаться, а дело тут вообще в чем-то Другом, а?
– В чем именно? – недоуменно спросил Хед-ден.
– Ну, мало ли в чем… – туманно откликнулся Ольшес. – И вот еще что. Нам ходить по городу – нельзя. А другие, между прочим, ходят. Нас и в этом надули.
– Кто ходит?
– Представители всех государств Ауяны. Свои, к сказать. Заперты лишь мы, инопланетяне.
– Но ведь разрешили и нам выходить, – сказал Елисеев. – Может, это был просто своеобразный карантин?
– Может, – согласился Ольшес. – А может, есть и другая причина.
– Какая?
– А такая, что рядом с Правителем, когда он подтверждал свое разрешение, стоял человек с пистолетом под мышкой, – спокойно сказал Ольшес.
Ласкьяри пришла как раз перед обедом, и земляне пригласили девушку к столу. Дежурным был Хедден. Ласкьяри внимательно наблюдала за тем, как ловко Богдан Маркович накрывает на стол, подает блюда, и сказала наконец:
– Все-таки я не понимаю, почему вы отказались от прислуги. Вам ведь предлагали очень хороший штат, опытных, обученных людей. А вы – все сами. Зачем? Боитесь за свои грандиозные секреты?
Елисеев развел руками:
– Ласкьяри, милая! Мы уже столько раз объясняли вам, что не привыкли к этому. Нам гораздо легче все сделать самим, нежели видеть, как совершенно посторонние люди стараются для нас. Кроме того, у нас тут масса всяких кибернетических устройств. Так что основную часть всей работы выполняют они.
– Не понимаю. И наверное, никогда не пойму, – отрезала девушка.
– Ну подумайте еще раз, Ласкьяри, – язвительно произнес Росинский. – Мы – здоровенные мужики, делать нам у вас нечего, вы нас никуда не выпускаете, все переговоры, встречи – только во дворце, да и то не каждый день такое случается. Чем нам занять остальное время? Вот мы и развлекаемся – полы подметаем, обед готовим. Вот если бы…
– Что – если бы?
– Если бы нам, например, разрешили, как это бывает в других звездных системах, на других планетах, поездки по стране – с лекциями, с рассказами о Федерации, – смотришь, нам и понадобился бы ваш хорошо обученный штат. А так… – Росинский демонстративно развел руками.
Ласкьяри подумала. Посмотрела на Елисеева, на Росинского и совершенно особенный взгляд бросила в сторону Ольшеса – напряженный, острый. Потом заговорила.
– Возможно, вы и получите такое разрешение. В ближайшем будущем. Это зависит только он вас самих.
– Вот как? – удивился Елисеев. – И в чем же —выражается эта зависимость?
– Узнаете, когда время придет. И дочь первого министра перевела разговор на другую тему.
Глава 4
Едва на Столицу опустилась ночь, как инспектор Особого отдела Даниил Петрович Ольшес выскользнул из здания консульства через дверь, выходящую в сад. Он даже не стал оглядываться – он прекрасно знал, что сотрудникам консульства и в голову не придет, что он способен на такие штучки… кроме, конечно, самого консула, которого поневоле пришлось посвятить – правда, лишь отчасти, – в инспекторские дела. Но консул, само собой, не станет препятствовать работе инспектора.
Даниил Петрович в этот момент выглядел несколько необычно для сотрудника консульства. На нем был местный спортивный костюм и кроссовки. Как будто инспектор собирался много и упорно бегать.
Однако, выйдя из консульского сада на тихую узкую улочку, инспектор сразу повернул направо и пошел спокойным неторопливым шагом, углубляясь в путаницу пустых, молчаливых переулков.
Наконец, миновав очередной поворот, он остановился возле мрачного, обшарпанного трехэтажного жилого дома и заглянул в полуоткрытую дверь темного парадного. Из парадного несло сыростью и гнилью. Ольшес прислушался. Наверху заскрипели ступени – кто-то осторожно спускался по шаткой деревянной лестнице. Через минуту из подъезда вышел человек, одетый, как и Даниил Петрович, в спортивный костюм. В лицо инспектору ударил луч фонаря. Ольшес зажмурился и буркнул:
– Да я это, я. Идем? Человек молча кивнул и двинулся вперед. Не прошли они и двух кварталов, как их догнал рикша, влекущий двухместную коляску. Ольшес и его спутник уселись на жесткие сиденья, и рикша стремительно помчался к западному району Столицы, к узкой речке, пересекающей город. Добравшись до речной набережной, он повернул налево, и Ольшес понял, что их цель находится где-то неподалеку от устья. Но чем ближе к морю, тем богаче и фешенебельнее становились улицы, и, соответственно, тем больше было на них полиции… а это инспектору было совсем не по душе. Однако выбирать сейчас не приходилось.
Когда перед ними возник кружевной мост, ведущий на другой берег реки, рикша остановился. Спутник Ольшеса тихо сказал:
– Все, дальше пешком.
Олыиес молча выпрыгнул из коляски.
Они с видом праздношатающихся направились к мосту, но уже издали увидели, что у въезда на него стоит ночной патруль.
– Опять они за свое… – пробурчал спутник инспектора. – Документы проверяют. Тебе не пройти.
– А лодку нельзя нанять?
– В такой-то час? Ничего, под мостом пройдем, по фермам. Ты как, сможешь?
– Смогу, – ответил Ольшес. – Ты уверен, что нас не заметят?
Уверен. Не в первый раз.
Они спустились к воде и вдоль ее кромки дошли до опоры моста.
Провожатый Ольшеса начал ловко подниматься наверх. Даниил Петрович не отставал. Они быстро и бесшумно, как кошки, карабкались по ажурной арматуре. Внизу, под ними, тихо плескались речные волны. Над их головами время от времени проносились автомобили, пробегали рикши, стучали каблуки редких ночных прохожих. Под мостом было очень темно, и в путанице стоек, штанг и прочих креплений приходилось разбираться на ощупь.
Наконец они соскользнули на землю на противоположном берегу реки.
Неподалеку от реки, на тихой зеленой улочке, их ждал автомобиль. Садясь в него, Даниил Петрович тихонько фыркнул. Его забавляли предосторожности заговорщиков. Он давным-давно уже понимал, что до них абсолютно никому нет дела. Во-первых, потому, что они не представляли собой реальной силы, а во-вторых, потому, что в их среде было слишком много доносчиков от правительства; когда Ольшес их вычислил, он чуть не помер со смеху. Каждый второй «патриот» был на жалованье государства… Но он решил еще немножко поиграть в эту игру. Ему нужно было кое-что выяснить для себя.
И вот наконец цель долгого путешествия была достигнута.
Ольшеса проводили в подвал очередного ободранного дома, расположенного неподалеку от доков. Вонь в этом квартале стояла несусветная. Несло тухлой рыбой, гнилыми водорослями, застоявшимися водостоками… вокруг шныряли крысы и еще какие-то непонятные звери.
В подвале, тускло освещенном газовыми фонарями с очень грязными стеклами, собралось около тридцати человек. Едва Ольшес вошел, чуть не стукнувшись лбом о низкий косяк двери, как кто-то сказал:
– Ну, можно начинать.
Инспектор сел на углу длинного дощатого стола, покрытого сальными пятнами, и стал слушать.
Через несколько минут ему показалось, что о его присутствии все вообще начисто забыли увлекшись обсуждением собственных проблем. Однако инспектор был не в претензии. Он внимательно рассматривал присутствующих. Большинство лиц было ему знакомо. Двоих он видел впервые и уделил им особое внимание. Но вот кто-то спохватился и Ольшес услышал обращенный к нему вопрос:
, – Так можем мы рассчитывать на помощь инопланетян или нет?
– Я, знаете ли, до сих пор не понял, в чем должна состоять эта предполагаемая помощь, – вежливо откликнулся Даниил Петрович.
Сидящие за столом умолкли и удивленно уставились на землянина.
– То есть как – не поняли? – прохрипел кто-то из самого темного угла. – Вы что, не слышали, о чем мы тут говорили?
– Отчего же, слышал, – любезно ответил инспектор. – Но не уловил смысла сказанного. Нельзя ли как-то… конкретизировать? А то уж очень вы растекаетесь мыслью по древу. Мне нужна основная идея, так сказать, логическая составляющая, и все. Украшения можно отбросить.
После долгой напряженной паузы раздался голос руководителя группы. Ольшес знал, что его зовут Морретом, что он инженер, что работает на фабрике, выпускающей бытовые электроприборы… и еще очень многое знал Даниил Петрович.Об этом человеке – хотя тот, само собой, ни о чем таком даже не догадывался. Моррет сказал:
– Даниил, я не знаю, как принято обсуждать дела у вас в Федерации, но ясно, что наша манера вам не нравится. Что ж, я попробую изложить все коротко.
– Сделайте одолжение, – беспечно бросил Ольшес. Окружающим его тон, похоже, не понравился, но Даниил Петрович решил не обращать на это внимания. Ему надоела унылая, мрачная серьезность этих людей.
– Итак, – начал Моррет, – проблема состоит в следующем. Наша страна нуждается в серьезных переменах внутренней политики. А для этого нам необходимо избавиться от дарейтов. Техника Земной Федерации такова, что для вас не составит труда уничтожить этих морских чудищ и дать возможность всем талантливым людям Тофета самостоятельно пробивать себе дорогу независимо от того, способны они разговаривать с дарейтами или нет.
– Тем более, – добавил кто-то с дальнего конца стола, – что на самом-то деле и сейчас эта способность не обязательна… просто нужно иметь хорошие деньги, чтобы купить благосклонность некоторых членов правительства.
– Интересная идея… – протянул Ольшес. – Чрезвычайно интересная. А зачем же уничтожать дарейтов, не проще ли добиться смены правительства?
– Традиции слишком сильны, – хмуро пояснил Моррет. – Тем более, что тут замешаны торговцы, которые по старинке называют себя кочевниками.
– А на самом деле они не кочевники? – полюбопытствовал Ольшес.
– Нет, конечно. У них свои городки… ну, может быть, не совсем городки, скорее большие села. Мужчины с помощью дарейтов добывают жемчуг и перламутр, а женщины сидят дома, изготавливают драгоценности. Но фокус-то в том, что в среде этих торговцев гораздо чаще рождаются люди со способностью слышать море. И девушек с этим даром выдают замуж в города… за хорошие деньги. Пусть не сразу, пусть во втором или третьем поколении, но такой брак обеспечивает семье право на власть. Ну, есть еще и многое другое… тоже связанное с деньгами. В общем, так уж исторически сложилось, что Тофет полностью зависит от моря. Точнее, от милости морских уродов. Подробности сейчас не важны. Но именно поэтому мы и обратились к вам за помощью. Необходимо уничтожить причину неравенства, и тогда все получат по-настоящему одинаковые возможности.
– А у вас много талантливых людей, не связанных с дарейтами? – с искренним интересом спросил Даниил Петрович.
– Много… как в любой другой стране, – ответил Моррет. – Но им не пробиться. Они вынуждены прозябать, несмотря на свои таланты.
– А почему бы этим талантам самим не решить Проблему дарейтов?
– Потому что у нас просто нет подходящего оружия, чтобы воевать под водой.
– Почему же воевать? – не понял Ольшес. – Разве эти осьминоги станут сопротивляться? У них же нет пушек там, на дне моря!
– Нет, конечно, – согласился Моррет. – Но они прячутся на таких глубинах, что до них просто не добраться. Ну да, согласен, речь не о войне, речь об истреблении, но и это нам недоступно.
– Интересная идея… – повторил Ольшес. – Только, боюсь, мы не сможем вам помочь… во всяком случае, пока не разберемся в обстановке.
Все долго молчали, потом молодой человек, сидевший по правую руку от Моррета, спросил:
– А может быть, вы смогли бы просто увезти дарейтов куда-нибудь… на другую планету?
– На другую планету? Не знаю, не знаю, – сказал Ольшес. – Тут, видите ли, нужно знать еще и мнение самих дарейтов.
– Чего-о? – юноша изумленно уставился на инспектора —Вас интересует мнение морских гадов? – Но ведь эти гады разговаривают с вами, – напомнил ему Ольшес. – А это заставляет предположить наличие у них разума, не так ли? А разумное существо вполне может иметь собственное мнение…. вам, кажется, это и в голову не приходило?
– Ну, это уж слишком! – возмущенно воскликнул кто-то.
Ольшес, не обратив внимания на эмоциональный всплеск, продолжил:
– А вы не пробовали привлечь на свою сторону кого-нибудь из тех, кто умеет говорить с дарейтами? Ну, чтобы этот человек узнал, что нужно морским жителям… или просто предложил им не вмешиваться в жизнь сухопутной публики, а?
– Да ведь тогда все, кто слышит море, потеряют право на власть! – язвительным тоном произнес Моррет. – Вы всерьез считаете, что они пойдут на это?
– Ну, один-два всегда могут найтись, – уверенно сказал Даниил Петрович. – Нужно только поискать, и все.
Они говорили еще очень долго, и Ольшес задал множество вопросов – но далеко не на каждый из них получил четкий и толковый ответ. Наконец, решив, что ничего стоящего он здесь больше не узнает, Даниил Петрович встал и заявил:
– Ну, на сегодня довольно. Мне пора возвращаться.
Уже светало, когда инспектор добрался до консульства.
Даниил Петрович в этот момент выглядел несколько необычно для сотрудника консульства. На нем был местный спортивный костюм и кроссовки. Как будто инспектор собирался много и упорно бегать.
Однако, выйдя из консульского сада на тихую узкую улочку, инспектор сразу повернул направо и пошел спокойным неторопливым шагом, углубляясь в путаницу пустых, молчаливых переулков.
Наконец, миновав очередной поворот, он остановился возле мрачного, обшарпанного трехэтажного жилого дома и заглянул в полуоткрытую дверь темного парадного. Из парадного несло сыростью и гнилью. Ольшес прислушался. Наверху заскрипели ступени – кто-то осторожно спускался по шаткой деревянной лестнице. Через минуту из подъезда вышел человек, одетый, как и Даниил Петрович, в спортивный костюм. В лицо инспектору ударил луч фонаря. Ольшес зажмурился и буркнул:
– Да я это, я. Идем? Человек молча кивнул и двинулся вперед. Не прошли они и двух кварталов, как их догнал рикша, влекущий двухместную коляску. Ольшес и его спутник уселись на жесткие сиденья, и рикша стремительно помчался к западному району Столицы, к узкой речке, пересекающей город. Добравшись до речной набережной, он повернул налево, и Ольшес понял, что их цель находится где-то неподалеку от устья. Но чем ближе к морю, тем богаче и фешенебельнее становились улицы, и, соответственно, тем больше было на них полиции… а это инспектору было совсем не по душе. Однако выбирать сейчас не приходилось.
Когда перед ними возник кружевной мост, ведущий на другой берег реки, рикша остановился. Спутник Ольшеса тихо сказал:
– Все, дальше пешком.
Олыиес молча выпрыгнул из коляски.
Они с видом праздношатающихся направились к мосту, но уже издали увидели, что у въезда на него стоит ночной патруль.
– Опять они за свое… – пробурчал спутник инспектора. – Документы проверяют. Тебе не пройти.
– А лодку нельзя нанять?
– В такой-то час? Ничего, под мостом пройдем, по фермам. Ты как, сможешь?
– Смогу, – ответил Ольшес. – Ты уверен, что нас не заметят?
Уверен. Не в первый раз.
Они спустились к воде и вдоль ее кромки дошли до опоры моста.
Провожатый Ольшеса начал ловко подниматься наверх. Даниил Петрович не отставал. Они быстро и бесшумно, как кошки, карабкались по ажурной арматуре. Внизу, под ними, тихо плескались речные волны. Над их головами время от времени проносились автомобили, пробегали рикши, стучали каблуки редких ночных прохожих. Под мостом было очень темно, и в путанице стоек, штанг и прочих креплений приходилось разбираться на ощупь.
Наконец они соскользнули на землю на противоположном берегу реки.
Неподалеку от реки, на тихой зеленой улочке, их ждал автомобиль. Садясь в него, Даниил Петрович тихонько фыркнул. Его забавляли предосторожности заговорщиков. Он давным-давно уже понимал, что до них абсолютно никому нет дела. Во-первых, потому, что они не представляли собой реальной силы, а во-вторых, потому, что в их среде было слишком много доносчиков от правительства; когда Ольшес их вычислил, он чуть не помер со смеху. Каждый второй «патриот» был на жалованье государства… Но он решил еще немножко поиграть в эту игру. Ему нужно было кое-что выяснить для себя.
И вот наконец цель долгого путешествия была достигнута.
Ольшеса проводили в подвал очередного ободранного дома, расположенного неподалеку от доков. Вонь в этом квартале стояла несусветная. Несло тухлой рыбой, гнилыми водорослями, застоявшимися водостоками… вокруг шныряли крысы и еще какие-то непонятные звери.
В подвале, тускло освещенном газовыми фонарями с очень грязными стеклами, собралось около тридцати человек. Едва Ольшес вошел, чуть не стукнувшись лбом о низкий косяк двери, как кто-то сказал:
– Ну, можно начинать.
Инспектор сел на углу длинного дощатого стола, покрытого сальными пятнами, и стал слушать.
Через несколько минут ему показалось, что о его присутствии все вообще начисто забыли увлекшись обсуждением собственных проблем. Однако инспектор был не в претензии. Он внимательно рассматривал присутствующих. Большинство лиц было ему знакомо. Двоих он видел впервые и уделил им особое внимание. Но вот кто-то спохватился и Ольшес услышал обращенный к нему вопрос:
, – Так можем мы рассчитывать на помощь инопланетян или нет?
– Я, знаете ли, до сих пор не понял, в чем должна состоять эта предполагаемая помощь, – вежливо откликнулся Даниил Петрович.
Сидящие за столом умолкли и удивленно уставились на землянина.
– То есть как – не поняли? – прохрипел кто-то из самого темного угла. – Вы что, не слышали, о чем мы тут говорили?
– Отчего же, слышал, – любезно ответил инспектор. – Но не уловил смысла сказанного. Нельзя ли как-то… конкретизировать? А то уж очень вы растекаетесь мыслью по древу. Мне нужна основная идея, так сказать, логическая составляющая, и все. Украшения можно отбросить.
После долгой напряженной паузы раздался голос руководителя группы. Ольшес знал, что его зовут Морретом, что он инженер, что работает на фабрике, выпускающей бытовые электроприборы… и еще очень многое знал Даниил Петрович.Об этом человеке – хотя тот, само собой, ни о чем таком даже не догадывался. Моррет сказал:
– Даниил, я не знаю, как принято обсуждать дела у вас в Федерации, но ясно, что наша манера вам не нравится. Что ж, я попробую изложить все коротко.
– Сделайте одолжение, – беспечно бросил Ольшес. Окружающим его тон, похоже, не понравился, но Даниил Петрович решил не обращать на это внимания. Ему надоела унылая, мрачная серьезность этих людей.
– Итак, – начал Моррет, – проблема состоит в следующем. Наша страна нуждается в серьезных переменах внутренней политики. А для этого нам необходимо избавиться от дарейтов. Техника Земной Федерации такова, что для вас не составит труда уничтожить этих морских чудищ и дать возможность всем талантливым людям Тофета самостоятельно пробивать себе дорогу независимо от того, способны они разговаривать с дарейтами или нет.
– Тем более, – добавил кто-то с дальнего конца стола, – что на самом-то деле и сейчас эта способность не обязательна… просто нужно иметь хорошие деньги, чтобы купить благосклонность некоторых членов правительства.
– Интересная идея… – протянул Ольшес. – Чрезвычайно интересная. А зачем же уничтожать дарейтов, не проще ли добиться смены правительства?
– Традиции слишком сильны, – хмуро пояснил Моррет. – Тем более, что тут замешаны торговцы, которые по старинке называют себя кочевниками.
– А на самом деле они не кочевники? – полюбопытствовал Ольшес.
– Нет, конечно. У них свои городки… ну, может быть, не совсем городки, скорее большие села. Мужчины с помощью дарейтов добывают жемчуг и перламутр, а женщины сидят дома, изготавливают драгоценности. Но фокус-то в том, что в среде этих торговцев гораздо чаще рождаются люди со способностью слышать море. И девушек с этим даром выдают замуж в города… за хорошие деньги. Пусть не сразу, пусть во втором или третьем поколении, но такой брак обеспечивает семье право на власть. Ну, есть еще и многое другое… тоже связанное с деньгами. В общем, так уж исторически сложилось, что Тофет полностью зависит от моря. Точнее, от милости морских уродов. Подробности сейчас не важны. Но именно поэтому мы и обратились к вам за помощью. Необходимо уничтожить причину неравенства, и тогда все получат по-настоящему одинаковые возможности.
– А у вас много талантливых людей, не связанных с дарейтами? – с искренним интересом спросил Даниил Петрович.
– Много… как в любой другой стране, – ответил Моррет. – Но им не пробиться. Они вынуждены прозябать, несмотря на свои таланты.
– А почему бы этим талантам самим не решить Проблему дарейтов?
– Потому что у нас просто нет подходящего оружия, чтобы воевать под водой.
– Почему же воевать? – не понял Ольшес. – Разве эти осьминоги станут сопротивляться? У них же нет пушек там, на дне моря!
– Нет, конечно, – согласился Моррет. – Но они прячутся на таких глубинах, что до них просто не добраться. Ну да, согласен, речь не о войне, речь об истреблении, но и это нам недоступно.
– Интересная идея… – повторил Ольшес. – Только, боюсь, мы не сможем вам помочь… во всяком случае, пока не разберемся в обстановке.
Все долго молчали, потом молодой человек, сидевший по правую руку от Моррета, спросил:
– А может быть, вы смогли бы просто увезти дарейтов куда-нибудь… на другую планету?
– На другую планету? Не знаю, не знаю, – сказал Ольшес. – Тут, видите ли, нужно знать еще и мнение самих дарейтов.
– Чего-о? – юноша изумленно уставился на инспектора —Вас интересует мнение морских гадов? – Но ведь эти гады разговаривают с вами, – напомнил ему Ольшес. – А это заставляет предположить наличие у них разума, не так ли? А разумное существо вполне может иметь собственное мнение…. вам, кажется, это и в голову не приходило?
– Ну, это уж слишком! – возмущенно воскликнул кто-то.
Ольшес, не обратив внимания на эмоциональный всплеск, продолжил:
– А вы не пробовали привлечь на свою сторону кого-нибудь из тех, кто умеет говорить с дарейтами? Ну, чтобы этот человек узнал, что нужно морским жителям… или просто предложил им не вмешиваться в жизнь сухопутной публики, а?
– Да ведь тогда все, кто слышит море, потеряют право на власть! – язвительным тоном произнес Моррет. – Вы всерьез считаете, что они пойдут на это?
– Ну, один-два всегда могут найтись, – уверенно сказал Даниил Петрович. – Нужно только поискать, и все.
Они говорили еще очень долго, и Ольшес задал множество вопросов – но далеко не на каждый из них получил четкий и толковый ответ. Наконец, решив, что ничего стоящего он здесь больше не узнает, Даниил Петрович встал и заявил:
– Ну, на сегодня довольно. Мне пора возвращаться.
Уже светало, когда инспектор добрался до консульства.
Глава 5
После обеда Елисеев предложил сотрудникам выйти в город – уж коль скоро им разрешили прогулки, нужно было этим пользоваться. Согласие выразили все, кроме Ольшеса. Даниил Петрович заявил, что ему хотелось бы остаться в консульстве, и тут же поинтересовался, не составит ли ему компанию Ласкьяри. К удивлению Елисеева, Ласкьяри тут же согласилась, и они с Ольше-сом отправились в сад.
Роскошные аллеи перемежались в этом саду с заросшими, заброшенными участками. Кое-где в густом кустарнике были прорублены круглые поляны, засаженные цветами. Дневная духота почти не ощущалась среди пышной зелени, и Ласкьяри с Ольшесом неторопливо прогуливались по дорожкам, говоря ни о чем, – так, пустые фразы. Оль-шес перед выходом заскочил в свою комнату и зачем-то надел большую, свободную куртку. И теперь Ласкьяри время от времени останавливала. взгляд на этом странном одеянии, совершенно не нужном в такую жару. А Ольшес, отмечая для себя эти взгляды, помалкивал до поры до времени.
Постепенно разговор, осторожно и неторопливо, стал приближаться к интересующей Ольшеса теме. Правда, Даниил Петрович тут же зафиксировал, что и для Ласкьяри эта тема не менее интересна…
– …Разумеется, ваш вопрос был странен, – говорил Ольшес. – Ну посудите сами – к чему разговоры об оружии? Неужели вы до сих пор не поняли, что мы совершенно не намерены применять силу в переговорах?
– А почему бы и нет? – наивно удивилась девушка. – Вы сильны, это ясно, и если вам что-то понадобится у нас, а мы не захотим отдать, – почему не взять силой? Что в этом неестественного?
Наивность слов была откровенной и неприкрытой. Ласкьяри как бы демонстрировала собеседнику, что истинный смысл вопроса – совсем иной. Ольшес с удовольствием поддержал игру.
– Но, милая Ласкьяри, мы никогда не применим свою силу – именно потому, что она несоизмерима с вашей. Разве не в этом закон благородства? – с легкой насмешкой в голосе произнес он и, чтобы усилить впечатление от сказанного, добавил: – Простите за сравнение, если оно вдруг покажется вам обидным, но применять силу здесь – все равно что бить маленького ребенка.
– Ну да, – согласилась Ласкьяри. – Ударить ребенка, пнуть собаку… Мы для вас всего лишь объект исследования. – И, не дав Олыпесу возразить, продолжила: – А может быть, в других, далеких от вас мирах вы просто ищете возможностей проявить это свое благородство? Там, у вас, – она подчеркнула это «у вас», резко отделяя себя от землянина, – все это невозможно, вы все одинаковы. И поэтому вы забираетесь подальше, в глубины Галактики, и ищете таких, как мы… потому что на нашем фоне вы смотритесь великолепно…
И Ольшес услышал недосказанное: «И любуетесь собой, и ваше самолюбие удовлетворено…»
– Вы ошибаетесь, Ласкьяри…
Но девушка не слушала его. Она продолжала:
– Кроме того, даже самый благородный и честный в остальном человек имеет право на низость, если она сокращает путь к цели, если так можно принести пользу другим. Вот потому я и спросила об оружии.
– Имеет право на низость? Вот оно что… Цель, значит, оправдывает средства? Это мы уже слышали. И не раз. Но какие цели, на ваш взгляд, могут оправдать применение нами оружия?
– А если речь пойдет о простой защите? – деланно-безразличным тоном спросила девушка.
– Защита? От кого? От чего?
Ласкьяри рассмеялась самым непритворным образом. Так… Ольшес понял, что эта часть разговора закончена. И перешел к другому.
– Мне почему-то кажется, дорогая Ласкьяри, что у вас не в ходу идея добра.
– Добро вообще – слишком абстрактное понятие, – с подчеркнутой учтивостью ответила Ласкьяри. – Абстрактную же идею могут воспринять лишь немногие. Большинство людей мыслит конкретно.
Роскошные аллеи перемежались в этом саду с заросшими, заброшенными участками. Кое-где в густом кустарнике были прорублены круглые поляны, засаженные цветами. Дневная духота почти не ощущалась среди пышной зелени, и Ласкьяри с Ольшесом неторопливо прогуливались по дорожкам, говоря ни о чем, – так, пустые фразы. Оль-шес перед выходом заскочил в свою комнату и зачем-то надел большую, свободную куртку. И теперь Ласкьяри время от времени останавливала. взгляд на этом странном одеянии, совершенно не нужном в такую жару. А Ольшес, отмечая для себя эти взгляды, помалкивал до поры до времени.
Постепенно разговор, осторожно и неторопливо, стал приближаться к интересующей Ольшеса теме. Правда, Даниил Петрович тут же зафиксировал, что и для Ласкьяри эта тема не менее интересна…
– …Разумеется, ваш вопрос был странен, – говорил Ольшес. – Ну посудите сами – к чему разговоры об оружии? Неужели вы до сих пор не поняли, что мы совершенно не намерены применять силу в переговорах?
– А почему бы и нет? – наивно удивилась девушка. – Вы сильны, это ясно, и если вам что-то понадобится у нас, а мы не захотим отдать, – почему не взять силой? Что в этом неестественного?
Наивность слов была откровенной и неприкрытой. Ласкьяри как бы демонстрировала собеседнику, что истинный смысл вопроса – совсем иной. Ольшес с удовольствием поддержал игру.
– Но, милая Ласкьяри, мы никогда не применим свою силу – именно потому, что она несоизмерима с вашей. Разве не в этом закон благородства? – с легкой насмешкой в голосе произнес он и, чтобы усилить впечатление от сказанного, добавил: – Простите за сравнение, если оно вдруг покажется вам обидным, но применять силу здесь – все равно что бить маленького ребенка.
– Ну да, – согласилась Ласкьяри. – Ударить ребенка, пнуть собаку… Мы для вас всего лишь объект исследования. – И, не дав Олыпесу возразить, продолжила: – А может быть, в других, далеких от вас мирах вы просто ищете возможностей проявить это свое благородство? Там, у вас, – она подчеркнула это «у вас», резко отделяя себя от землянина, – все это невозможно, вы все одинаковы. И поэтому вы забираетесь подальше, в глубины Галактики, и ищете таких, как мы… потому что на нашем фоне вы смотритесь великолепно…
И Ольшес услышал недосказанное: «И любуетесь собой, и ваше самолюбие удовлетворено…»
– Вы ошибаетесь, Ласкьяри…
Но девушка не слушала его. Она продолжала:
– Кроме того, даже самый благородный и честный в остальном человек имеет право на низость, если она сокращает путь к цели, если так можно принести пользу другим. Вот потому я и спросила об оружии.
– Имеет право на низость? Вот оно что… Цель, значит, оправдывает средства? Это мы уже слышали. И не раз. Но какие цели, на ваш взгляд, могут оправдать применение нами оружия?
– А если речь пойдет о простой защите? – деланно-безразличным тоном спросила девушка.
– Защита? От кого? От чего?
Ласкьяри рассмеялась самым непритворным образом. Так… Ольшес понял, что эта часть разговора закончена. И перешел к другому.
– Мне почему-то кажется, дорогая Ласкьяри, что у вас не в ходу идея добра.
– Добро вообще – слишком абстрактное понятие, – с подчеркнутой учтивостью ответила Ласкьяри. – Абстрактную же идею могут воспринять лишь немногие. Большинство людей мыслит конкретно.