Да нет, он просто едет посмотреть. Сирил трогать не будет. Осторожность никогда не помешает. Как раз такой случай. Мужчина постучал, и дверь распахнулась.
– Вот здорово! – воскликнула Пандора. – Взрослый, секреты всякие неприличные – прямо как по телеку! – Девочки запрыгали.
– Это вам не игра, – сказал Тричер строго, – вы обе очень испорченные. Ваше счастье, что я ваш друг.
– Да, да! Такое счастье!
– Может, вы лучше окно закроете? Папочка ваш не платит, наверное, за кондиционер, освежающий воздух над всем Ридж-Ривер.
– Простите, сэр.
– Зовите уж меня Сирил, раз у нас общие секреты. Но только среди своих, когда взрослых нет поблизости.
– Конечно, Сирил.
– Ну и где она? Мэри?
– В маминой спальне. Мы думали так будет лучше. Вы будете как доктор.
Сирил увидел очертания тельца под простыней. На подушке – прядка светлых волос. Тричеру стало не хватать воздуха.
– Как же я могу ее обследовать, если я ее не вижу, а? – Сирил затаил дыхание и откинул простыню. Перед ним было свернувшееся калачиком детское тельце. Розовая кожа. Попка как сочный надрезанный персик, не вполне созревший и от этого аппетитный вдвойне.
– Не надо стесняться, Мэри, – прошептал Тричер. – Я пришел помочь тебе. Покажи мне, где болит.
Девочка повернулась к нему. Мэри выглядела старше, чем он ожидал. Грудки феи с розовыми сосочками вздрагивали при каждом вздохе.
Мэри переползла на самый край кровати и задрала ноги. Она как будто сошла с картинки тех коробочек с чулками, что покупала мать, когда Сирил был мальчиком. Это были первые женщины, которые возбудили его, как раз перед самым половым созреванием. На долю секунды Тричеру даже показалось, что он уловил дрожание нежного крыла бабочки. Игра света, должно быть. У Мэри были высокие скулы и почти железный острый подбородок. Глаза большие, карие. Как-то даже светятся. Мерцающий свет развращенной невинности.
– Вы разве не хотите потрогать ее? Поисследовать? – выдыхала Персефона мужчине в затылок. Сирил почти подошел к ребенку. Ее полные маленькие бедра раскрылись. Маленькие пальчики опустились на безволосый холмик и раздвинули щелку.
Ожившая мечта, алчущая девственность.
– Все нормально, – воодушевляла Пандора, – можете все делать. Можете делать с ней все, что хотите, совсем все. МЫ НИЧЕГО не скажем. – Детские руки обхватили его и потянули вниз застежку молнии брюк. Холодная ладошка высвободила то, что нужно.
Сирил Тричер воевал с разумом. Разум говорил ему: беги, не уходи, а беги. Разум кричал. Разум говорил, что это дорога к гибели. К позору. К тюрьме.
Но остановиться он уже не мог. Сирил ждал этого момента сорок два года. Мамочкины феи стали реальностью, они живые, они здесь и сейчас, и.
Или Тричер сейчас взорвется или воткнет. И он воткнул. И она поглотила его. Мужчина представлял себе, что будет идти туго. Что нужно будет давить, давить с силой, а он просто погрузился в ее горячее тело, погружался и погружался, пока даже яички… Сирил толкнул сильней, от отчаяния, вдруг все-таки начнет стискивать. Глаза закатились, он рыл носками ботинок ковер, напряг икры и бедра, но стискивать так и не начало. Мужчина чувствовал покалывание в нежном промежутке между мошонкой и анусом, в складках паха, там, где начинаются лобковые волосы.
Сирил Тричер широко раскрыл глаза.
Под ним лежала не девочка. Не человек даже. Оно состояло из сегментов, было прозрачно. Неодушевленно. Оно растянулось на кровати, свесив голову с края, и пенис Тричера, его мошонка, его половые органы были зажаты между кинжальными голыми остриями зубов, жутких зубов-иголок.
Без малейшего наслаждения он кончил в жуткое жерло.
Бусинки крови появились везде, где стеклянные зубы касались его тела. Похабная глотка работала – глотала его сперму.
Потом челюсти сомкнулись. Очень, очень медленно. Девочки все еще хихикали и махали с балкона на прощанье.
Человеческое семя запустило новые железы. Тяга к спариванию прошла. У монстра уже накопилось достаточно жировых комплексов. Теперь Ему нужно гнездо, покой и боль. Голод по человеческому ужасу стал намного сильней. Теперь Оно питалось за двоих.
Глава 20
Глава 21
– Вот здорово! – воскликнула Пандора. – Взрослый, секреты всякие неприличные – прямо как по телеку! – Девочки запрыгали.
– Это вам не игра, – сказал Тричер строго, – вы обе очень испорченные. Ваше счастье, что я ваш друг.
– Да, да! Такое счастье!
– Может, вы лучше окно закроете? Папочка ваш не платит, наверное, за кондиционер, освежающий воздух над всем Ридж-Ривер.
– Простите, сэр.
– Зовите уж меня Сирил, раз у нас общие секреты. Но только среди своих, когда взрослых нет поблизости.
– Конечно, Сирил.
– Ну и где она? Мэри?
– В маминой спальне. Мы думали так будет лучше. Вы будете как доктор.
Сирил увидел очертания тельца под простыней. На подушке – прядка светлых волос. Тричеру стало не хватать воздуха.
– Как же я могу ее обследовать, если я ее не вижу, а? – Сирил затаил дыхание и откинул простыню. Перед ним было свернувшееся калачиком детское тельце. Розовая кожа. Попка как сочный надрезанный персик, не вполне созревший и от этого аппетитный вдвойне.
– Не надо стесняться, Мэри, – прошептал Тричер. – Я пришел помочь тебе. Покажи мне, где болит.
Девочка повернулась к нему. Мэри выглядела старше, чем он ожидал. Грудки феи с розовыми сосочками вздрагивали при каждом вздохе.
Мэри переползла на самый край кровати и задрала ноги. Она как будто сошла с картинки тех коробочек с чулками, что покупала мать, когда Сирил был мальчиком. Это были первые женщины, которые возбудили его, как раз перед самым половым созреванием. На долю секунды Тричеру даже показалось, что он уловил дрожание нежного крыла бабочки. Игра света, должно быть. У Мэри были высокие скулы и почти железный острый подбородок. Глаза большие, карие. Как-то даже светятся. Мерцающий свет развращенной невинности.
– Вы разве не хотите потрогать ее? Поисследовать? – выдыхала Персефона мужчине в затылок. Сирил почти подошел к ребенку. Ее полные маленькие бедра раскрылись. Маленькие пальчики опустились на безволосый холмик и раздвинули щелку.
Ожившая мечта, алчущая девственность.
– Все нормально, – воодушевляла Пандора, – можете все делать. Можете делать с ней все, что хотите, совсем все. МЫ НИЧЕГО не скажем. – Детские руки обхватили его и потянули вниз застежку молнии брюк. Холодная ладошка высвободила то, что нужно.
Сирил Тричер воевал с разумом. Разум говорил ему: беги, не уходи, а беги. Разум кричал. Разум говорил, что это дорога к гибели. К позору. К тюрьме.
Но остановиться он уже не мог. Сирил ждал этого момента сорок два года. Мамочкины феи стали реальностью, они живые, они здесь и сейчас, и.
Или Тричер сейчас взорвется или воткнет. И он воткнул. И она поглотила его. Мужчина представлял себе, что будет идти туго. Что нужно будет давить, давить с силой, а он просто погрузился в ее горячее тело, погружался и погружался, пока даже яички… Сирил толкнул сильней, от отчаяния, вдруг все-таки начнет стискивать. Глаза закатились, он рыл носками ботинок ковер, напряг икры и бедра, но стискивать так и не начало. Мужчина чувствовал покалывание в нежном промежутке между мошонкой и анусом, в складках паха, там, где начинаются лобковые волосы.
Сирил Тричер широко раскрыл глаза.
Под ним лежала не девочка. Не человек даже. Оно состояло из сегментов, было прозрачно. Неодушевленно. Оно растянулось на кровати, свесив голову с края, и пенис Тричера, его мошонка, его половые органы были зажаты между кинжальными голыми остриями зубов, жутких зубов-иголок.
Без малейшего наслаждения он кончил в жуткое жерло.
Бусинки крови появились везде, где стеклянные зубы касались его тела. Похабная глотка работала – глотала его сперму.
Потом челюсти сомкнулись. Очень, очень медленно. Девочки все еще хихикали и махали с балкона на прощанье.
* * *
Оно сползало головой вниз по стеклу и бронзе стены.Человеческое семя запустило новые железы. Тяга к спариванию прошла. У монстра уже накопилось достаточно жировых комплексов. Теперь Ему нужно гнездо, покой и боль. Голод по человеческому ужасу стал намного сильней. Теперь Оно питалось за двоих.
Глава 20
Клэр приподнялась. Ровно на столько, чтобы быть вровень с краем кровати. И открыла глаза. Ее персиковая пижама от братьев Ларош лежала аккуратно сложенная в ногах. Этой ночью у нее не было ни сил, ни желания ее надеть. Этой ночью. Этой ночью. Об этой ночи даже и думать не хотелось.
Простыня была в грязи. Вымазана, выпачкана. Надо идти в ванную.
Долгие годы один и тот же распорядок. Продолжительный горячий душ перед сном, короткий и холодный – с утра. Прошлым вечером она душ пропустила. После того как они в молчании доехали до дома, после того как Ролло ее.
Клэр никогда еще не чувствовала себя такой запачканной – снаружи и изнутри. Запачканной и выпотрошенной. Она помнила темный коридор, как выставляла локоть, опираясь на стену, чтобы не рухнуть и не заснуть там же, на полу. Клэр опиралась именно на локоть, оттого что это была единственная не вымазанная в грязи часть тела. Надо посмотреть обои: нет ли пятен грязи. Туфли, все в грязи, так там и остались. На ее костюме цвета шампанского, наверное, грязь и трава. В прихожей она упала на колени и, не вставая, осторожно вылезала из жакета. Клэр делала это как можно осторожнее, но мягкая ткань все же обжигала, соски побаливали. После безудержных страстей – ее и Ролло. Как, вообще, могла Клэр получать удовольствие от того, что она там делала? Самый истый мазохист содрогнулся бы.
И лифчик. Наверное, валяется где-нибудь на полу. Да это уж и не лифчик теперь, одни лохмотья да лямки – вроде сбруи, которую надевают полицейские под цивильную одежду. Женщина встала на ноги, и брюки свалились вниз. Еще бы! Она их придерживала руками, когда входила. Расстегнутый пояс несколько раз шлепал ее, когда она там. А трусики-бикини? Так и лежат там в мокрой траве, чтобы кто-нибудь нашел и посмеялся. И грязно пошутил.
Надо вымыться. Когда Клэр будет чистой, у нее появятся и силы, и воля. Еще нужен пакет для мусора, и она вынесет все это. Вымыться, почистить зубы, почистить обложенный язык, вымыть голову и – душ, особенно душ. Нужно бы мыло с щелоком и скребок. Сойдут ароматическое мыло и мочалка.
Клэр оторвала бедра от кровати. Что-то внутри нее нехорошо содрогнулось. Из нее до сих пор что-то вытекает! Ее передернуло. Ее затошнило. Все еще в ней это его. Течет между ног, холодное, слизистое. Простыни не отстираешь. У нее духу не хватит их стирать. И девушке, которая приходит ей помогать, их не покажешь. Отправятся в помойку вслед за некогда шикарными нарядами. Клэр потянулась за тампонами.
Зажав горсть тампонов между ног, женщина прошла вперевалку в ванную. Оседлав унитаз, она промокала, промокала и промокала, ввинчивала их себе глубоко внутрь, пока все не пришли в негодность. Пришлось отрывать лист за листом от рулона. Клэр все еще чувствовала внутри грязь. Бедра болели и дрожали. Она подмылась и начала все снова. Ее срамные губы распухли и побаливали, но женщина была безжалостна. Она ДОЛЖНА быть чистой.
Моясь под душем, Клэр почистила зубы. Глубокие канавки, приобретавшие цвет синяков, показывали, где был сорванный ей или им лифчик. Это ДОЛЖЕН был сделать он. Воспоминания о ее собственных действиях ДОЛЖНЫ быть ложными.
На щеках появилась высохшая белая пленочка, и вокруг разбитых губ тоже. И на самих губах! Клэр вспомнила, как все происходило и дикое наслаждение в момент, когда она почувствовала его на себе. Клэр заплакала. Это была не Клэр! Это была какая-то другая женщина! ДОЛЖНА была быть! Дрянь! Шлюха! Развратная, гнусная тварь, с которой Клэр даже не знакома! Она обрушила яростные кулаки на туалетную тумбочку и закричала: «НЕТ! НЕТ! НЕТ!»
От рыданий разболелись мышцы брюшного пресса. Ощущение было такое, будто она сделала вчера сотню сгибаний из положения лежа. Женщина свернулась калачиком на кафельном полу и заплакала. Клэр парилась в ванной, вода была такой температуры, какую только она могла выдержать. Раз шесть она спускала воду и снова наливала горячую. Пахучий пар заполнял комнату. Клэр терла себя губкой и грубой щеткой, пока царапины не покрыли плечи, бедра, шею, пересекли расцарапанные собственными ногтями внутренние стороны бедер, снова выступила кровь. Потом опять горячий душ. Потом уксус. Наконец боль поутихла. Клэр почувствовала, что готова взглянуть миру в лицо. Но не себе. С этим лучше подождать. Если б дело было только в ней. Было кое-что другое. И это действительно невыносимо.
Клэр почистила зубы еще раз. Остановилась она только тогда, когда пошла кровь из десен. После чистки зубов женщина занялась обработкой открывшихся вновь ран. На шее и на плечах появились прыщи. Даже на грудях. Прыщи! Она не подпускала к себе мужчин или мальчиков лет до пятнадцати! В верхнем ящике стола ртутная антисептическая мазь. Клэр втерла ее в ноющие растрескавшиеся соски осторожными дрожащими пальцами, их моментальная реакция на это смутила ее. Надо бы помазать и между ног, но Клэр подумала, что такой интимный массаж, чего доброго, вызовет еще более непристойный отклик ее тела, а это невыносимо. Она не может уже доверять даже собственным пальцам. Собственное тело предало ее.
Оно втянуло ее в безумие, которое длилось несколько часов. Клэр поклялась, что такая диктатура тела не повторится никогда.
А может, не тело ее виновато? У нее было три настоящих любовника. Один – этой ночью, другой – недолго, третий – длительное время. Никогда у Клэр не было такой реакции, даже на самого искусного в этом деле, даже когда она была пьяной. У нее и оргазма-то обычно не бывало. Может, это не ее тело реагировало так на Ролло, может, оно ее не предавало. Может, какая-то химия? Ролло работает в «Пластикорпе». У него доступ к наркотикам. Ей это устроили наркотики. Они же могут сделать тебя другим человеком. Наверное, что-то экспериментальное.
Возбудитель? Сработал возбудитель? Неужели Клэр стала частью какого-то отвратительного эксперимента? Она была просто подопытным животным? Это она? Клэр Сэксони? Клэр Сэксони из «Вечеров у Клэр»? Морская свинка для опытов?
Женщина топнула босой пяткой, стукнула кулаком по собственной ляжке, заскрежетала зубами, и раздался громкий нутряной вой, прекратившийся только когда запершило в горле.
И сразу полегчало.
Мозг снова заработал.
Итак, Ролло Дернинг выкрал какой-то экспериментальный наркотик и подложил ей в шампанское, скажем, или в эти жуткие заветренные тарталетки. Он был не в себе, значит, тоже принял наркотик. Может, он наркоман? Это логично. Он – наркоман, что-то вроде сексуального Джекила и Хайда. Под действием этого наркотика. Нет, стоп, начнем снова. Дернинг в нее влюбился без памяти, прямо тогда, на похоронах. Иногда она действует на мужчин подобным образом, это известно. Итак, движимый полыхающей безответной страстью и имея доступ к этому незаконному непристойному веществу, Ролло использует его, чтобы добиться своих грязных целей. Это может иметь для нее какие-то выгоды. Разоблачение Дернинга и «Пластикорпа»? На этом деле можно получить Пулицеровскую Премию. «Бесстрашный телерепортер…» Проблема. Разоблачив «Пластикорп», она выставит на посмешище себя. Все сочувствуют в лицо и хихикают за спиной. Вроде жертвы изнасилования. А так оно и есть, разве нет? Жертва изнасилования? Телесного изнасилования. Душевного изнасилования. Теперь она ПО-НАСТОЯЩЕМУ поняла, отчего жертвы изнасилования так неохотно дают показания.
Черт. Не получится с «Пластикорпом». Может, это и не такая уж хорошая мысль. О тех, кто вставал на пути Компании, разные слухи ходят. Черт с ними. Пластикорповцы хотят нажить состояние на этом наркотике. Так называемые афродизиаки, на них никто толком не заработал. А это – настоящий? Проверенный? Проверенный на ЕЕ несчастном теле?
Может так попробовать: намекнуть кому-нибудь из «Пластикорпа», что ей все известно. Что она приняла меры. Запечатанное письмо адвокату, например. Намекнуть, что она будет держать язык за зубами, но рассчитывает на их поддержку. Ставки тут высокие. Они сделают все, что можно. Помогут сделать карьеру. На «Нэшнэл Телевижн»! И Ролло. Уволить Ролло. Разорить Ролло. Изувечить его. Мучить, убить, уничтожить, кастрировать, СТЕРЕТЬ ЕГО С ЛИЦА ЗЕМЛИ!
Клэр прикусила нижнюю губу. Ручеек крови отозвался медным привкусом на языка.
Да, теперь уж Клэр пустит в дело свой превосходящий интеллект, она отомстит. С этим все в порядка. В то же время другая часть ее разума знала, что все эти ее планы – чушь. Это подсказка. Часть ее мозга вслушивалась в неуловимое послание. Оно знало, что Клэр перейдет к более прямым действиям. ГОРАЗДО более прямым!
Зазвонил телефон.
– Клэр?
Это был Ролло Дернинг. Клэр затошнило, она проглотила подступившую желчь.
– Да, Ролло, – ответила женщина сиропным голосом.
– Я. я думал, как ты там, дорогая? Как ты, после этой ночи?
– Ну. А как я должна себя чувствовать? Все болит, ноет, я вся в синяках, вымотана.
– И я, дорогая. Я вел себя несколько дико, кажется. Да и ты тоже. Это ведь от любви, наверное, да?
Клэр сжала кулак так, что ногти вонзились в ладонь до крови.
– От страсти, наверное? – предположила она осторожно.
– Это было безумие! Знаешь, Клэр, я звонил, и у меня кружилась голова. Я утром еле двигался. И все из-за тебя. Ты, это была фантастика! Клэр?
– Да, Ролло? – Пальцы ее босых ног калечили волокна ковра.
– Какие у тебя планы на утро? Или на день?
– Сейчас уже почти полдень. Утром я принимала горячую ванну и все время о тебе думала, Ролло.
– Ты такой лапусик. Может, встретимся?
– Это идея. А скажи, Ролло, чем ты сейчас занят?
– Да так, валяюсь в халате и вспоминаю прошлую ночь.
– Я то же самое – не считая халата. Я совершенно голая.
– Ах, Клэр. – Ролло потерял голос.
– Ты, наверное, тоже весь в синяках и царапинах, а, Ролло?
– Ага. Болит, зараза. Но было ради чего.
– Значит, ты бы хотел, чтобы за тобой поухаживала сестричка, а?
– Ты будешь сестричкой? Тогда все, что пропишешь.
– Ладно. У меня есть антисептик, кое-какая мазь и все такое. Только в себя приду. Ты ничего не делай, я сейчас спущусь, у меня для тебя особый рецепт.
Клэр высыпала в раковину содержимое аптечки. Она взяла с собой мазь и тюбик алоэ с эвкалиптом.
Войдя в спальню, она пододвинула стул так, чтобы дотянуться до верхней полки стенного шкафа. Там хранились вещи, которые выдали Клэр в доме престарелых после смерти ее отца.
Проснулись воспоминания. Отец ее был глупым стариком. Ему бы быть священником. Все наставлял дочь насчет любви, понимания, «жизни для других». Само понятие счастья было ему ненавистно. Он просто сам не умел быть счатливым. У него никогда ничего не было. Он ДОЛЖЕН был быть несчастным. Неприятностей у него в жизни было достаточно. Мученик. До последних дней жертвовал собой ради мамы.
У мамы было слабое сердце. Отец ждал ее приказаний как услужливый раб. Мама ослепла. Отец делал для нее все. Горе само ищет мучеников. У отца тоже начало ухудшаться зрение. Старый идиот скрывал это от мамы, боялся волновать жену. Разыгрывал изощренные спектакли. Тайно слушал радио, например, когда она спала, чтобы потом изображать чтение газет вслух. Отец полностью ослеп, а мама так и не узнала. Все закончилось курьезом. Мама всегда говорила мало: злилась на свою несчастливую судьбу. Иногда она не разговаривала с отцом неделями. Последний раз – целый месяц. Отец же продолжал ей что-нибудь рассказывать, например, комментировал сценки, происходящие за окном их дешевой квартирки, сценки, которые сам видеть не мог. Нянечка рассказывала Клэр, что последний месяц он кормил маму, полусидящую, обложенную провонявшими подушками, вслепую, с ложечки, жидкой тюрькой. В конце концов старик выронил где-то ключ от квартиры и найти его уже не смог. В панике он обратился за помощью к соседям.
Войдя в квартиру, сосед испытал сильное потрясение. Мама уже месяц была мертва. Кровать покрылась тридцатидневной коркой из пищи. Старый дурак кормил труп.
Клэр исполнила долг. Она поместила отца в дом престарелых. Против его воли. Хорошее место. Она могла себе позволить выбрать лучшее. Через неделю этот трясущийся старикашка перерезал себе глотку. Это не ее вина. Как она могла предотвратить это? Дряхлый старикан не смог бы вписаться в стиль ее жизни.
Клэр слезла, сунула ноги в старые туфельки. Эти вряд ли когда-нибудь вновь войдут в моду. В шкафу висели три плаща. Она выбрала плащ из блестящего черного пластика. Клэр сильно затянула пояс на голой талии.
Ролло ведь нравится секс со всякими извращениями. Будут ему извращения!
– Ты прекрасно выглядишь, Клэр, – сказал он. – Отчего бы тебе не снять плащ?
– Не сразу, Ролло. Это часть… моей программы.
– О-о! – Мужчина даже покраснел.
Клэр взяла стоявший у обеденного стола стул. – Сядь сюда, пожалуйста.
– Все, что моя сестричка прикажет.
– Отлично. Посмотрим-ка твои шею и плечи. Спусти халат до пояса. Наклонись вперед.
Вся спина его была исполосована глубокими царапинами с пунктиром маленьких валиков кожи в конце. Клэр сглотнула слюну. Женщина все еще с трудом верила, что именно ЕЕ ногти нанесли эти раны страсти. Она щедро намазала красные бороздки ртутной мазью. Мужчина поморщился. Мускулы спины сократились от боли. Это было началом.
– Мужайся, Ролло, – командовала она.
– Хорошо. Только потом, ну, когда мы, ты тогда поосторожней с моей спиной, ладно?
– Не беспокойся, Ролло. Все раны, которые я сегодня нанесу это будут свежие раны, я тебе обещаю. – Клэр шлепнула его по плечу.
– О-ох!
– Прости, хотела тебя подбодрить.
Женщина нагнулась, чтобы намазать раны на его груди. Глаза Ролло широко раскрылись. Ее плащ собрался жесткими складками. Дернинг ясно видел свободно свисающие груди Клэр. Она поставила бутылочку антисептика, нагнулась к Ролло и сильно надкусила его левый сосок.
– О-ох!
– Да ты, кажется, не любишь, когда больно, а, Ролло?
– Да, не люблю. Конечно, когда это от страсти… Но сейчас как-то не очень похоже.
– Тогда тебе остается быть или очень мужественным, или очень страстным, так?
Клэр передернуло. У нее на мгновение возникло чувство, будто кто-то следит за ней, заглядывает через плечо или следит за каждым ее движением ЧЕРЕЗ ее глаза.
Женщина опустилась на колени между ног Ролло. – Теперь мне хочется, Ролло, чтобы ты закрыл глаза, – сказала она, потянув за его велюровый пояс. – Сконцентрируйся на своих чувствах. Это будет самое острое сексуальное впечатление. Я тебе обещаю.
Плоть его уже восстала. Клэр натянула тонкие полиэтиленовые перчатки, в которых красила волосы, налила в ладонь ароматную лужицу алоэ и смочила холодной жидкостью горячую кожу Ролло. Он поежился. Ладонь ее начала двигаться вверх-вниз. Ролло вцепился руками в стул. При каждом движении он теперь постанывал. Тело его выпрямилось и застыло.
– Теперь тихо, тихо, Ролло, милый, – командовала женщина, – самое приятное впереди.
Свободной рукой Клэр залезла в свою сумочку. Не меняя ритма, она открыла старомодную опасную бритву отца.
Простыня была в грязи. Вымазана, выпачкана. Надо идти в ванную.
Долгие годы один и тот же распорядок. Продолжительный горячий душ перед сном, короткий и холодный – с утра. Прошлым вечером она душ пропустила. После того как они в молчании доехали до дома, после того как Ролло ее.
Клэр никогда еще не чувствовала себя такой запачканной – снаружи и изнутри. Запачканной и выпотрошенной. Она помнила темный коридор, как выставляла локоть, опираясь на стену, чтобы не рухнуть и не заснуть там же, на полу. Клэр опиралась именно на локоть, оттого что это была единственная не вымазанная в грязи часть тела. Надо посмотреть обои: нет ли пятен грязи. Туфли, все в грязи, так там и остались. На ее костюме цвета шампанского, наверное, грязь и трава. В прихожей она упала на колени и, не вставая, осторожно вылезала из жакета. Клэр делала это как можно осторожнее, но мягкая ткань все же обжигала, соски побаливали. После безудержных страстей – ее и Ролло. Как, вообще, могла Клэр получать удовольствие от того, что она там делала? Самый истый мазохист содрогнулся бы.
И лифчик. Наверное, валяется где-нибудь на полу. Да это уж и не лифчик теперь, одни лохмотья да лямки – вроде сбруи, которую надевают полицейские под цивильную одежду. Женщина встала на ноги, и брюки свалились вниз. Еще бы! Она их придерживала руками, когда входила. Расстегнутый пояс несколько раз шлепал ее, когда она там. А трусики-бикини? Так и лежат там в мокрой траве, чтобы кто-нибудь нашел и посмеялся. И грязно пошутил.
Надо вымыться. Когда Клэр будет чистой, у нее появятся и силы, и воля. Еще нужен пакет для мусора, и она вынесет все это. Вымыться, почистить зубы, почистить обложенный язык, вымыть голову и – душ, особенно душ. Нужно бы мыло с щелоком и скребок. Сойдут ароматическое мыло и мочалка.
Клэр оторвала бедра от кровати. Что-то внутри нее нехорошо содрогнулось. Из нее до сих пор что-то вытекает! Ее передернуло. Ее затошнило. Все еще в ней это его. Течет между ног, холодное, слизистое. Простыни не отстираешь. У нее духу не хватит их стирать. И девушке, которая приходит ей помогать, их не покажешь. Отправятся в помойку вслед за некогда шикарными нарядами. Клэр потянулась за тампонами.
Зажав горсть тампонов между ног, женщина прошла вперевалку в ванную. Оседлав унитаз, она промокала, промокала и промокала, ввинчивала их себе глубоко внутрь, пока все не пришли в негодность. Пришлось отрывать лист за листом от рулона. Клэр все еще чувствовала внутри грязь. Бедра болели и дрожали. Она подмылась и начала все снова. Ее срамные губы распухли и побаливали, но женщина была безжалостна. Она ДОЛЖНА быть чистой.
Моясь под душем, Клэр почистила зубы. Глубокие канавки, приобретавшие цвет синяков, показывали, где был сорванный ей или им лифчик. Это ДОЛЖЕН был сделать он. Воспоминания о ее собственных действиях ДОЛЖНЫ быть ложными.
На щеках появилась высохшая белая пленочка, и вокруг разбитых губ тоже. И на самих губах! Клэр вспомнила, как все происходило и дикое наслаждение в момент, когда она почувствовала его на себе. Клэр заплакала. Это была не Клэр! Это была какая-то другая женщина! ДОЛЖНА была быть! Дрянь! Шлюха! Развратная, гнусная тварь, с которой Клэр даже не знакома! Она обрушила яростные кулаки на туалетную тумбочку и закричала: «НЕТ! НЕТ! НЕТ!»
От рыданий разболелись мышцы брюшного пресса. Ощущение было такое, будто она сделала вчера сотню сгибаний из положения лежа. Женщина свернулась калачиком на кафельном полу и заплакала. Клэр парилась в ванной, вода была такой температуры, какую только она могла выдержать. Раз шесть она спускала воду и снова наливала горячую. Пахучий пар заполнял комнату. Клэр терла себя губкой и грубой щеткой, пока царапины не покрыли плечи, бедра, шею, пересекли расцарапанные собственными ногтями внутренние стороны бедер, снова выступила кровь. Потом опять горячий душ. Потом уксус. Наконец боль поутихла. Клэр почувствовала, что готова взглянуть миру в лицо. Но не себе. С этим лучше подождать. Если б дело было только в ней. Было кое-что другое. И это действительно невыносимо.
Клэр почистила зубы еще раз. Остановилась она только тогда, когда пошла кровь из десен. После чистки зубов женщина занялась обработкой открывшихся вновь ран. На шее и на плечах появились прыщи. Даже на грудях. Прыщи! Она не подпускала к себе мужчин или мальчиков лет до пятнадцати! В верхнем ящике стола ртутная антисептическая мазь. Клэр втерла ее в ноющие растрескавшиеся соски осторожными дрожащими пальцами, их моментальная реакция на это смутила ее. Надо бы помазать и между ног, но Клэр подумала, что такой интимный массаж, чего доброго, вызовет еще более непристойный отклик ее тела, а это невыносимо. Она не может уже доверять даже собственным пальцам. Собственное тело предало ее.
Оно втянуло ее в безумие, которое длилось несколько часов. Клэр поклялась, что такая диктатура тела не повторится никогда.
А может, не тело ее виновато? У нее было три настоящих любовника. Один – этой ночью, другой – недолго, третий – длительное время. Никогда у Клэр не было такой реакции, даже на самого искусного в этом деле, даже когда она была пьяной. У нее и оргазма-то обычно не бывало. Может, это не ее тело реагировало так на Ролло, может, оно ее не предавало. Может, какая-то химия? Ролло работает в «Пластикорпе». У него доступ к наркотикам. Ей это устроили наркотики. Они же могут сделать тебя другим человеком. Наверное, что-то экспериментальное.
Возбудитель? Сработал возбудитель? Неужели Клэр стала частью какого-то отвратительного эксперимента? Она была просто подопытным животным? Это она? Клэр Сэксони? Клэр Сэксони из «Вечеров у Клэр»? Морская свинка для опытов?
Женщина топнула босой пяткой, стукнула кулаком по собственной ляжке, заскрежетала зубами, и раздался громкий нутряной вой, прекратившийся только когда запершило в горле.
И сразу полегчало.
Мозг снова заработал.
Итак, Ролло Дернинг выкрал какой-то экспериментальный наркотик и подложил ей в шампанское, скажем, или в эти жуткие заветренные тарталетки. Он был не в себе, значит, тоже принял наркотик. Может, он наркоман? Это логично. Он – наркоман, что-то вроде сексуального Джекила и Хайда. Под действием этого наркотика. Нет, стоп, начнем снова. Дернинг в нее влюбился без памяти, прямо тогда, на похоронах. Иногда она действует на мужчин подобным образом, это известно. Итак, движимый полыхающей безответной страстью и имея доступ к этому незаконному непристойному веществу, Ролло использует его, чтобы добиться своих грязных целей. Это может иметь для нее какие-то выгоды. Разоблачение Дернинга и «Пластикорпа»? На этом деле можно получить Пулицеровскую Премию. «Бесстрашный телерепортер…» Проблема. Разоблачив «Пластикорп», она выставит на посмешище себя. Все сочувствуют в лицо и хихикают за спиной. Вроде жертвы изнасилования. А так оно и есть, разве нет? Жертва изнасилования? Телесного изнасилования. Душевного изнасилования. Теперь она ПО-НАСТОЯЩЕМУ поняла, отчего жертвы изнасилования так неохотно дают показания.
Черт. Не получится с «Пластикорпом». Может, это и не такая уж хорошая мысль. О тех, кто вставал на пути Компании, разные слухи ходят. Черт с ними. Пластикорповцы хотят нажить состояние на этом наркотике. Так называемые афродизиаки, на них никто толком не заработал. А это – настоящий? Проверенный? Проверенный на ЕЕ несчастном теле?
Может так попробовать: намекнуть кому-нибудь из «Пластикорпа», что ей все известно. Что она приняла меры. Запечатанное письмо адвокату, например. Намекнуть, что она будет держать язык за зубами, но рассчитывает на их поддержку. Ставки тут высокие. Они сделают все, что можно. Помогут сделать карьеру. На «Нэшнэл Телевижн»! И Ролло. Уволить Ролло. Разорить Ролло. Изувечить его. Мучить, убить, уничтожить, кастрировать, СТЕРЕТЬ ЕГО С ЛИЦА ЗЕМЛИ!
Клэр прикусила нижнюю губу. Ручеек крови отозвался медным привкусом на языка.
Да, теперь уж Клэр пустит в дело свой превосходящий интеллект, она отомстит. С этим все в порядка. В то же время другая часть ее разума знала, что все эти ее планы – чушь. Это подсказка. Часть ее мозга вслушивалась в неуловимое послание. Оно знало, что Клэр перейдет к более прямым действиям. ГОРАЗДО более прямым!
Зазвонил телефон.
– Клэр?
Это был Ролло Дернинг. Клэр затошнило, она проглотила подступившую желчь.
– Да, Ролло, – ответила женщина сиропным голосом.
– Я. я думал, как ты там, дорогая? Как ты, после этой ночи?
– Ну. А как я должна себя чувствовать? Все болит, ноет, я вся в синяках, вымотана.
– И я, дорогая. Я вел себя несколько дико, кажется. Да и ты тоже. Это ведь от любви, наверное, да?
Клэр сжала кулак так, что ногти вонзились в ладонь до крови.
– От страсти, наверное? – предположила она осторожно.
– Это было безумие! Знаешь, Клэр, я звонил, и у меня кружилась голова. Я утром еле двигался. И все из-за тебя. Ты, это была фантастика! Клэр?
– Да, Ролло? – Пальцы ее босых ног калечили волокна ковра.
– Какие у тебя планы на утро? Или на день?
– Сейчас уже почти полдень. Утром я принимала горячую ванну и все время о тебе думала, Ролло.
– Ты такой лапусик. Может, встретимся?
– Это идея. А скажи, Ролло, чем ты сейчас занят?
– Да так, валяюсь в халате и вспоминаю прошлую ночь.
– Я то же самое – не считая халата. Я совершенно голая.
– Ах, Клэр. – Ролло потерял голос.
– Ты, наверное, тоже весь в синяках и царапинах, а, Ролло?
– Ага. Болит, зараза. Но было ради чего.
– Значит, ты бы хотел, чтобы за тобой поухаживала сестричка, а?
– Ты будешь сестричкой? Тогда все, что пропишешь.
– Ладно. У меня есть антисептик, кое-какая мазь и все такое. Только в себя приду. Ты ничего не делай, я сейчас спущусь, у меня для тебя особый рецепт.
Клэр высыпала в раковину содержимое аптечки. Она взяла с собой мазь и тюбик алоэ с эвкалиптом.
Войдя в спальню, она пододвинула стул так, чтобы дотянуться до верхней полки стенного шкафа. Там хранились вещи, которые выдали Клэр в доме престарелых после смерти ее отца.
Проснулись воспоминания. Отец ее был глупым стариком. Ему бы быть священником. Все наставлял дочь насчет любви, понимания, «жизни для других». Само понятие счастья было ему ненавистно. Он просто сам не умел быть счатливым. У него никогда ничего не было. Он ДОЛЖЕН был быть несчастным. Неприятностей у него в жизни было достаточно. Мученик. До последних дней жертвовал собой ради мамы.
У мамы было слабое сердце. Отец ждал ее приказаний как услужливый раб. Мама ослепла. Отец делал для нее все. Горе само ищет мучеников. У отца тоже начало ухудшаться зрение. Старый идиот скрывал это от мамы, боялся волновать жену. Разыгрывал изощренные спектакли. Тайно слушал радио, например, когда она спала, чтобы потом изображать чтение газет вслух. Отец полностью ослеп, а мама так и не узнала. Все закончилось курьезом. Мама всегда говорила мало: злилась на свою несчастливую судьбу. Иногда она не разговаривала с отцом неделями. Последний раз – целый месяц. Отец же продолжал ей что-нибудь рассказывать, например, комментировал сценки, происходящие за окном их дешевой квартирки, сценки, которые сам видеть не мог. Нянечка рассказывала Клэр, что последний месяц он кормил маму, полусидящую, обложенную провонявшими подушками, вслепую, с ложечки, жидкой тюрькой. В конце концов старик выронил где-то ключ от квартиры и найти его уже не смог. В панике он обратился за помощью к соседям.
Войдя в квартиру, сосед испытал сильное потрясение. Мама уже месяц была мертва. Кровать покрылась тридцатидневной коркой из пищи. Старый дурак кормил труп.
Клэр исполнила долг. Она поместила отца в дом престарелых. Против его воли. Хорошее место. Она могла себе позволить выбрать лучшее. Через неделю этот трясущийся старикашка перерезал себе глотку. Это не ее вина. Как она могла предотвратить это? Дряхлый старикан не смог бы вписаться в стиль ее жизни.
Клэр слезла, сунула ноги в старые туфельки. Эти вряд ли когда-нибудь вновь войдут в моду. В шкафу висели три плаща. Она выбрала плащ из блестящего черного пластика. Клэр сильно затянула пояс на голой талии.
Ролло ведь нравится секс со всякими извращениями. Будут ему извращения!
* * *
Его дверь была открыта. Клэр вошла. Дернинг, одетый в полосатый велюровый халат, валялся на жутком диванчике с ситцевой обивкой. В пластиковом контейнере со льдом лежала бутылка «бэби-дак». Два дешевых стакана не вязались со столиком для коктейлей. «Дешевка», – подумала Клэр.– Ты прекрасно выглядишь, Клэр, – сказал он. – Отчего бы тебе не снять плащ?
– Не сразу, Ролло. Это часть… моей программы.
– О-о! – Мужчина даже покраснел.
Клэр взяла стоявший у обеденного стола стул. – Сядь сюда, пожалуйста.
– Все, что моя сестричка прикажет.
– Отлично. Посмотрим-ка твои шею и плечи. Спусти халат до пояса. Наклонись вперед.
Вся спина его была исполосована глубокими царапинами с пунктиром маленьких валиков кожи в конце. Клэр сглотнула слюну. Женщина все еще с трудом верила, что именно ЕЕ ногти нанесли эти раны страсти. Она щедро намазала красные бороздки ртутной мазью. Мужчина поморщился. Мускулы спины сократились от боли. Это было началом.
– Мужайся, Ролло, – командовала она.
– Хорошо. Только потом, ну, когда мы, ты тогда поосторожней с моей спиной, ладно?
– Не беспокойся, Ролло. Все раны, которые я сегодня нанесу это будут свежие раны, я тебе обещаю. – Клэр шлепнула его по плечу.
– О-ох!
– Прости, хотела тебя подбодрить.
Женщина нагнулась, чтобы намазать раны на его груди. Глаза Ролло широко раскрылись. Ее плащ собрался жесткими складками. Дернинг ясно видел свободно свисающие груди Клэр. Она поставила бутылочку антисептика, нагнулась к Ролло и сильно надкусила его левый сосок.
– О-ох!
– Да ты, кажется, не любишь, когда больно, а, Ролло?
– Да, не люблю. Конечно, когда это от страсти… Но сейчас как-то не очень похоже.
– Тогда тебе остается быть или очень мужественным, или очень страстным, так?
Клэр передернуло. У нее на мгновение возникло чувство, будто кто-то следит за ней, заглядывает через плечо или следит за каждым ее движением ЧЕРЕЗ ее глаза.
Женщина опустилась на колени между ног Ролло. – Теперь мне хочется, Ролло, чтобы ты закрыл глаза, – сказала она, потянув за его велюровый пояс. – Сконцентрируйся на своих чувствах. Это будет самое острое сексуальное впечатление. Я тебе обещаю.
Плоть его уже восстала. Клэр натянула тонкие полиэтиленовые перчатки, в которых красила волосы, налила в ладонь ароматную лужицу алоэ и смочила холодной жидкостью горячую кожу Ролло. Он поежился. Ладонь ее начала двигаться вверх-вниз. Ролло вцепился руками в стул. При каждом движении он теперь постанывал. Тело его выпрямилось и застыло.
– Теперь тихо, тихо, Ролло, милый, – командовала женщина, – самое приятное впереди.
Свободной рукой Клэр залезла в свою сумочку. Не меняя ритма, она открыла старомодную опасную бритву отца.
Глава 21
На завтрак у Бэрра были яблоко и персик. Еще кусок сыра. Потом еще яблоко и еще ломтик сыра. Отлично идет с хрустящим яблочком. Пока еще он не на диете. Просто следит за своим питанием. Ведь Бэрру уже за пятьдесят, но опускаться нельзя. К его новой чисто платонической дружбе с Холли это не имеет отношения. Странно, что от простого соседства с молодой стройной женщиной он чувствует себя старым и жирным. Но, конечно, он не жирный. Двадцать лишних фунтов, по сравнению с его юношеским весом, для мужчины в его возрасте вполне естественны. Может, все-таки двадцать пять? Что такое пять фунтов? Одно время Бэрр сбрасывал по пять фунтов за уик-энд, постился. Больше поститься нет сил. Годы дают знать о себе.
Легкий завтрак, подольше поплавать в бассейне. Если этого придерживаться – пять фунтов угрожать не будут.
Бэрр вышел из квартиры. Коридоры пусты. В бассейне ни души. Прекрасно. Последний раз Карпатьян плавал с этой жуткой бабой, Маршей. Она его дважды сделала, а ведь Марша не первой свежести. Может эта женщина плавать – надо отдать ей должное. Ее баттерфляй настолько хорош, что Бэрру пришлось плыть на боку, чтобы не с чем было сравнивать. Трудно поверить, как эти тонкие, скорее даже тощие руки с острыми локтями выталкивают тело Марши из воды сильнее и легче, чем его мясистые мускулы. Женщины всегда загадка, особенно когда мужчине начинает казаться, что он стал в них разбираться.
Может, Марша даже и неплохой вариант. И возраст подходящий, и привлекательна, безусловно. Не похожа на дурочку и без претензий. Но тут возникает проблема, Бэрр не знает, как вести себя с женщиной, которая, похоже, смотрит на каждого встретившегося мужчину как на одушевленный вибратор.
Бэрр плавал. Наконец он почувствовал прохлорированное насквозь «очищение». Когда началось жжение в плечах, Карпатьян предпринял финальный спурт на сотню ярдов и поспешно встал на ноги. Последнее время у него появилась одышка. Десять пурпурных ноготков на ногах появились рядом с его головой – по пяти с каждой стороны. Эмаль на большом пальце левой ноги облупилась. Предыдущий слой был другого цвета, оранжевый. Бэрр догадался, что лак для ногтей выбирался под цвет купальника.
Капли теплой воды из бассейна разбились о щеку, затекли в рот. Бэрр сжал губы и потряс головой. Он повернул шею и посмотрел вверх. Над ним возвышались мокрые ноги, между ними – знакомый расщепленный надвое мясистый холмик лобка.
– Привет, Марша, – сказал мужчина.
– Узнали меня. Даже не посмотрели в лицо, а уже узнали. Вы испорченный человек!
С уровня пола, глядя вверх, узнать лицо было невозможно. Бэрр чуть было не начал оправдываться, мол, узнал ее по купальнику, но это бы повернуло беседу в те закоулки, исследовать которые определенно не входило в его планы.
Да и купальник был другой. У нее, видимо, их целый гардероб. Этот был почти черный, как коврижка. Узкая полоска между расставленными ногами делилась далее на две ленты, которые расходились значительно ниже пупка и шрама от аппендицита. Далее полоски убегали за спину, чтобы пересечься на спине и вернуться снова, закрыв острие груди, скреститься под шеей и завязаться в узел на затылке. Бэрра не покидало ощущение, что от малейшего движения груди выпрыгнут на свободу, чтобы повиснуть двумя огромными перезревшими плодами. Как они остаются в укрытии, когда Марша плывет баттерфляем, было выше его понимания.
Женщина отошла в сторону. Прежде чем Бэрр смог издать вздох облегчения, Марша согнулась, широко расставив ноги и касаясь головой коленок, обхватила тонкие лодыжки руками. Сзади по бедрам потекли свежие струйки. Для своего возраста она была очень гибкой. Ее ягодицы сжимались и подпрыгивали в дюймах от его лица, полоска ткани исчезла в щелке между ними. Даже с такого расстояния ее не было видно.
Бэрр осторожно встал. Для маневра оставался фут между женщиной и бортиком бассейна. Мужчина чувствовал, что его восставший член готов выпрыгнуть и перекинуть мостик через узкую пропасть. Карпатьян даже чувствовал своим напрягшимся пахом ее тепло.
Внезапно Марша повернулась. Ее груди, качнувшись, чуть не шлепнули Бэрра по груди. Тепло ее дыхания он чувствовал шеей.
– Опять шкодничаете! – выдохнула в него женщина. – Подглядываете за нагнувшейся девушкой!
Бэрр юркнул в сторону.
– Хотите, научу вас брассу, моего собственного изобретения? – Ее левый локоть приподнялся.
– Извините, устал. как-нибудь в другой раз.
– Трусишка! – воскликнула Марша и оттянула резинку его трусов. Бэрр покидал бассейн чуть не бегом. Пару дней он обходил бассейн стороной. На этот раз Марши здесь не было. Карпатьян чувствовал облегчение. Разве не так?
Из щели в контейнере для мусора торчал пластиковый пакет. Пепельницы в коридоре были переполнены окурками и обертками от конфет. Неряшливо. Бэрр не мог припомнить, убирали ли сегодня с утра. Он не слышал звука пылесоса.
Поднимаясь в лифте, Бэрр чувствовал пятно холода ниже затылка. Он повел массивными плечами. Не проходило. Приятно было снова увидеть свою дверь.
Она была слегка прикрыта. Бэрр ее не запирал, но точно помнил, что закрыл плотно. Не квартирная же кража! Слишком хорошо здесь работает служба безопасности. Телевизионные камеры и вооруженный охранник внизу. И в гараж не попадешь без ключа или кода. Наверное, это Холли. Бэрр пошел быстрее.
– Холли?
В квартире никого не было, но возникло чувство, будто кто-то следит за ним из-за спины. Бэрр сбросил халат и швырнул вьетнамки в коридор. Навыки, которые, как думал он, давно забыты, вернулись моментально. Никакой болтающейся одежды, дышать глубоко. Шагать, широко расставляя ноги. Пусть нападающий сделает смертельную ошибку, попытается ударить его между ног. Бэрр чувствовал, как сами собой напряглись бицепсы и предплечья. ОНИ не забыли. Развернулись плечи – оттого что напряглись трапециевидные мышцы и широкие мышцы спины. Бэрр прошел коридор быстро, на подушечках пальцев босых ног.
Легкий завтрак, подольше поплавать в бассейне. Если этого придерживаться – пять фунтов угрожать не будут.
Бэрр вышел из квартиры. Коридоры пусты. В бассейне ни души. Прекрасно. Последний раз Карпатьян плавал с этой жуткой бабой, Маршей. Она его дважды сделала, а ведь Марша не первой свежести. Может эта женщина плавать – надо отдать ей должное. Ее баттерфляй настолько хорош, что Бэрру пришлось плыть на боку, чтобы не с чем было сравнивать. Трудно поверить, как эти тонкие, скорее даже тощие руки с острыми локтями выталкивают тело Марши из воды сильнее и легче, чем его мясистые мускулы. Женщины всегда загадка, особенно когда мужчине начинает казаться, что он стал в них разбираться.
Может, Марша даже и неплохой вариант. И возраст подходящий, и привлекательна, безусловно. Не похожа на дурочку и без претензий. Но тут возникает проблема, Бэрр не знает, как вести себя с женщиной, которая, похоже, смотрит на каждого встретившегося мужчину как на одушевленный вибратор.
Бэрр плавал. Наконец он почувствовал прохлорированное насквозь «очищение». Когда началось жжение в плечах, Карпатьян предпринял финальный спурт на сотню ярдов и поспешно встал на ноги. Последнее время у него появилась одышка. Десять пурпурных ноготков на ногах появились рядом с его головой – по пяти с каждой стороны. Эмаль на большом пальце левой ноги облупилась. Предыдущий слой был другого цвета, оранжевый. Бэрр догадался, что лак для ногтей выбирался под цвет купальника.
Капли теплой воды из бассейна разбились о щеку, затекли в рот. Бэрр сжал губы и потряс головой. Он повернул шею и посмотрел вверх. Над ним возвышались мокрые ноги, между ними – знакомый расщепленный надвое мясистый холмик лобка.
– Привет, Марша, – сказал мужчина.
– Узнали меня. Даже не посмотрели в лицо, а уже узнали. Вы испорченный человек!
С уровня пола, глядя вверх, узнать лицо было невозможно. Бэрр чуть было не начал оправдываться, мол, узнал ее по купальнику, но это бы повернуло беседу в те закоулки, исследовать которые определенно не входило в его планы.
Да и купальник был другой. У нее, видимо, их целый гардероб. Этот был почти черный, как коврижка. Узкая полоска между расставленными ногами делилась далее на две ленты, которые расходились значительно ниже пупка и шрама от аппендицита. Далее полоски убегали за спину, чтобы пересечься на спине и вернуться снова, закрыв острие груди, скреститься под шеей и завязаться в узел на затылке. Бэрра не покидало ощущение, что от малейшего движения груди выпрыгнут на свободу, чтобы повиснуть двумя огромными перезревшими плодами. Как они остаются в укрытии, когда Марша плывет баттерфляем, было выше его понимания.
Женщина отошла в сторону. Прежде чем Бэрр смог издать вздох облегчения, Марша согнулась, широко расставив ноги и касаясь головой коленок, обхватила тонкие лодыжки руками. Сзади по бедрам потекли свежие струйки. Для своего возраста она была очень гибкой. Ее ягодицы сжимались и подпрыгивали в дюймах от его лица, полоска ткани исчезла в щелке между ними. Даже с такого расстояния ее не было видно.
Бэрр осторожно встал. Для маневра оставался фут между женщиной и бортиком бассейна. Мужчина чувствовал, что его восставший член готов выпрыгнуть и перекинуть мостик через узкую пропасть. Карпатьян даже чувствовал своим напрягшимся пахом ее тепло.
Внезапно Марша повернулась. Ее груди, качнувшись, чуть не шлепнули Бэрра по груди. Тепло ее дыхания он чувствовал шеей.
– Опять шкодничаете! – выдохнула в него женщина. – Подглядываете за нагнувшейся девушкой!
Бэрр юркнул в сторону.
– Хотите, научу вас брассу, моего собственного изобретения? – Ее левый локоть приподнялся.
– Извините, устал. как-нибудь в другой раз.
– Трусишка! – воскликнула Марша и оттянула резинку его трусов. Бэрр покидал бассейн чуть не бегом. Пару дней он обходил бассейн стороной. На этот раз Марши здесь не было. Карпатьян чувствовал облегчение. Разве не так?
Из щели в контейнере для мусора торчал пластиковый пакет. Пепельницы в коридоре были переполнены окурками и обертками от конфет. Неряшливо. Бэрр не мог припомнить, убирали ли сегодня с утра. Он не слышал звука пылесоса.
Поднимаясь в лифте, Бэрр чувствовал пятно холода ниже затылка. Он повел массивными плечами. Не проходило. Приятно было снова увидеть свою дверь.
Она была слегка прикрыта. Бэрр ее не запирал, но точно помнил, что закрыл плотно. Не квартирная же кража! Слишком хорошо здесь работает служба безопасности. Телевизионные камеры и вооруженный охранник внизу. И в гараж не попадешь без ключа или кода. Наверное, это Холли. Бэрр пошел быстрее.
– Холли?
В квартире никого не было, но возникло чувство, будто кто-то следит за ним из-за спины. Бэрр сбросил халат и швырнул вьетнамки в коридор. Навыки, которые, как думал он, давно забыты, вернулись моментально. Никакой болтающейся одежды, дышать глубоко. Шагать, широко расставляя ноги. Пусть нападающий сделает смертельную ошибку, попытается ударить его между ног. Бэрр чувствовал, как сами собой напряглись бицепсы и предплечья. ОНИ не забыли. Развернулись плечи – оттого что напряглись трапециевидные мышцы и широкие мышцы спины. Бэрр прошел коридор быстро, на подушечках пальцев босых ног.