Чтобы чем-то занять себя до прихода брата, Рэй принялся исследовать кабинет, невольно поеживаясь от пристального взгляда генерала Форреста. Двигаться он старался бесшумно, будто все еще опасался потревожить отца. Выдвижные ящички бюро оказались набитыми всякой канцелярской мелочью. На письменном столе лежала груда почтовой корреспонденции.
   Позади кушетки от пола до потолка высились полки, плотно уставленные толстыми томами юридической литературы в порыжелых от времени переплетах. Стеллаж был вытесан из древесины ореха и являлся даром безвестного душегуба, вызволенного из-за решетки дедом судьи еще в конце позапрошлого века. Так, во всяком случае, гласило семейное предание, которое никто в доме, до появления на свет Форреста, не имел дерзости оспаривать. Полки покоились на длинном основании высотой около трех футов, некоем подобии шкафа с шестью дверцами. О том, что могло таиться внутри, Рэй никогда и не догадывался: подходы к шкафу надежно блокировала кушетка.
   Но сейчас одна из дверец была приоткрыта, за ней виднелись темно-зеленые конторские коробки, какие давным-давно производила в Мемфисе почтенная компания «Блейк и сыновья». В штате ее услугами пользовались целые поколения юристов. Протиснувшись за кушетку, Рэй пригнул голову.
   Прямо перед дверцей, не давая ей захлопнуться, стояла коробка для хранения, по всей видимости, обычных картонных папок. Рэй сдвинул крышку, но папок внутри не увидел. Вместо них коробку наполняли аккуратные пачки банковских билетов достоинством в сто долларов. Принимая во внимание размеры коробки — восемнадцать дюймов в длину, двенадцать в ширину и не менее пяти в глубину,— пачек должно было быть более сотни. Он чуть приподнял коробку и поразился ее весу. А ведь в шкафу их стояли десятки!
   Следом за первой Рэй вытянул на пол и вторую, также доверху заполненную стодолларовыми купюрами. Потом третью. В четвертой пачке оказались перетянутые полосками желтой бумаги купюры с надписью «$2000». Он быстро пересчитал: пятьдесят три желтых ленточки.
   Сто шесть тысяч долларов.
   Перемещаясь на коленях вдоль шкафа и стараясь не задеть при этом кушетку, Рэй раскрыл пять остававшихся закрытыми дверец. За ними обнаружилось по меньшей мере двадцать темно-зеленых коробок.
   Он выпрямил спину, неверным шагом пересек кабинет, затем прихожую, вышел на крыльцо и судорожно глотнул свежего воздуха. Перед глазами вращались разноцветные круги. С кончика носа на мрамор верхней ступени упала тяжелая капля пота.
   Несмотря на то что мысли не обрели еще достаточную ясность, мозг Рэя сумел справиться с несложным математическим подсчетом. Если в каждом из находившихся в шкафу ящиков лежало около ста тысяч долларов, то общее их количество намного превышало сумму, которую судья заработал за тридцать два года своей профессиональной деятельности. Обязанности председателя суда не давали отцу возможности иметь какие-то побочные доходы, а девять миновавших после его отставки лет тоже не принесли особого богатства.
   Азартные игры судью не интересовали, и ценных бумаг, насколько Рэю было известно, у него не водилось.
   За окном послышался шум приближавшегося автомобиля. Рэй замер. Неужели брат? Но машина проехала мимо, и он со всех ног бросился в кабинет. Там, приподняв один конец кушетки, он переставил его дюймов на шесть от стеллажа, затем проделал то же самое с другим концом, расширяя проход. Опустился на колени, начал вытаскивать коробки. Достав пятую, Рэй с трудом поднял увесистый штабель и понес его через кухню в кладовку, где Ирен некогда хранила швабры. После ее смерти туда, похоже, никто не заглядывал: веники и ведра с тряпками покрывала густая паутина. Он сдвинул их ногой в угол и опустил коробки на пол.
   Окна в кладовке отсутствовали, из кухни она была не видна.
   На обратном пути Рэй забежал в прихожую, приоткрыл входную дверь и убедился, что на дороге пока еще никого нет. В кабинете он взгромоздил одну на другую уже семь коробок, перетащил их в кладовку. Рывок к окну в столовой, взгляд во двор — и назад, в кабинет, к остывающему телу судьи. Еще две ходки, и работа завершена. В общей сложности ящиков оказалось двадцать семь. Там, где они находятся сейчас, их никому не найти, с облегчением подумал Рэй.
   Стрелки часов показывали почти шесть вечера, когда он направился к машине, чтобы забрать из багажника дорожную сумку. Хотелось переодеться, В доме все было покрыто пылью, руки стали грязными, рубашка пропиталась потом. В ванной комнате на первом этаже — единственной в доме — Рэй принял душ, вытерся стареньким полотенцем и решил пройтись по особняку: не обнаружатся ли темно-зеленые коробки еще где-нибудь?
   Осматривая расположенную на втором этаже спальню судьи, он услышал, как возле дома притормозила машина. Рэй кубарем скатился по лестнице и успел оказаться на крыльце до того, как Форрест выбрался из припаркованного позади «ауди» джипа. При виде брата Рэй сделал глубокий вдох и приказал себе успокоиться.
   Сделать это оказалось непросто: к шоку, вызванному внезапной смертью отца, прибавилось потрясение от необъяснимой находки.
   Не вынимая рук из карманов мятых белых брюк, Форрест нарочито медленно поднялся по ступеням. Бросались в глаза зеленые шнурки его тяжелых черных ботинок армейского образца. Брат вообще любил абсурдные цветовые сочетания.
   — Привет, Форрест,— негромко сказал Рэй, чуть приподнимая голову.
   — Привет, братец.
   — Он мертв.
   Поставив ногу на верхнюю ступеньку, Форрест секунду-другую оставался неподвижен, а затем устремил взгляд на дорогу. Одет он был в красную футболку, поверх которой набросил поношенный коричневый блейзер. Никто другой появиться в таком костюме на людях не рискнул бы, но Форрест, провозгласивший себя в Клэнтоне первым абсолютно свободным от каких бы то ни было условностей человеком, давно привык в любой ситуации сохранять хладнокровие.
   С момента их последней встречи брат немного прибавил в весе, его округлившаяся фигура излучала спокойное достоинство. В довольно длинных, видневшихся из-под засаленной бейсбольной шапочки песочного цвета волосах светились седые пряди.
   — Где он?
   — Там, в доме.
   Форрест шагнул к двери, и Рэй последовал за ним. На пороге кабинета старший в неуверенности остановился, скосил взгляд в сторону брата. Форрест неотрывно смотрел на отца, и голова его чуть заметно дергалась. На мгновение Рэю показалось, что брат готов рухнуть без сознания. Однако тот овладел собой. Едва слышно пробормотав: «Господи!», Форрест опустился в кресло-качалку, с недоверием глядя на неподвижное тело судьи.
   — Он и в самом деле мертв?— тихо спросил брат.
   — Да, Форрест.
   Младший судорожно сглотнул и надтреснутым голосом произнес:
   — Когда ты приехал?
   Рэй сел на скрипнувший под ним стул.
   — Около пяти. Вошел, увидел отца лежащим, подумал, он спит, и только позже осознал, что это уже не сон.
   — Нелегко тебе пришлось,— со вздохом сказал Форрест, вытирая уголки глаз.
   — Кто-то из нас должен был его обнаружить.
   — Что будем делать?
   — Звонить в похоронную контору.
   Форрест согласно кивнул, поднялся, с опаской подошел к кушетке и коснулся руки отца.
   — Когда наступила смерть?— Голос его звучал через силу.
   — Не знаю. Часа два — два с половиной назад.
   — А это что такое?
   — Морфий.
   — Думаешь, старик превысил дозу?
   — Надеюсь на это.
   — Мы должны были приехать раньше.
   — Этой темы лучше не касаться.
   Форрест обвел взглядом кабинет так, будто оказался в нем впервые. Шагнул к бюро, принялся разглядывать пишущую машинку.
   — Значит, новая лента уже не понадобится,— сказал он.
   — По-видимому, нет.— Рэй не сводил глаз с массивного основания стеллажа.— Рядом с «Ундервудом» лежит завещание, если оно тебя интересует. Датировано вчерашним днем.
   — Что в завещании?
   — Мы делим все пополам. Я назначен душеприказчиком.
   — Само собой.— Форрест подошел к письменному столу, равнодушно посмотрел на стопки бумаг.— Девять лет ноги моей не было в этом доме. Трудно поверить, правда?
   — Правда.
   — Я заехал сюда сразу после выборов, выразить сочувствие по поводу того, что его не избрали. А потом попросил у него денег. Естественно, мы поругались.
   — Оставь, Форрест.
   Вспоминать о бесчисленных ссорах, вспыхивавших между братом и отцом, не имело смысла.
   — Я не получил ни цента,— буркнул Форрест, выдвигая ящик стола.— Полагаю, предстоит разбирать бумаги.
   — Да, только не сейчас.
   — Займись ими, Рэй. Ты же душеприказчик. Возьми на себя всю эту грязь.
   — Сначала нужно позвонить в похоронную контору.
   — Сначала мне необходимо выпить.
   — Нет, Форрест. Прошу тебя.
   — Остынь, Рэй. Я привык утолять жажду тогда, когда испытываю ее.
   — Это мне давно известно. Пойдем. Позвоню, и будем ждать их на крыльце.
   Первым приехал полисмен, бритоголовый парень, который выглядел так, будто ему не дали досмотреть сладкий сон. Задав братьям несколько вопросов, он прошел в кабинет, чтобы освидетельствовать умершего. Перед тем как приступить к заполнению формуляров, Рэй принес из кухни кувшин ледяного чаю.
   — Причина смерти?— спросил полисмен.
   — Рак, три инфаркта, диабет, старость,— перечислил Рэй.
   Оба брата покачивались в креслах.
   — Этого достаточно?— ехидно поинтересовался Форрест, никогда не испытывавший к представителям закона особого уважения.
   — Будете настаивать на вскрытии?
   — Нет,— хором ответили братья.
   Заполнив документы, полисмен предложил обоим расписаться и направился к машине.
   — Весть облетит город за полчаса,— бросил Рэй, глядя вслед удаляющемуся автомобилю.
   — Наш славный маленький городок.
   — Кто бы мог подумать, а? Почему люди здесь так любят разносить сплетни?
   — За двадцать лет я дал им немало поводов.
   — Пожалуй…
   Братья стояли на крыльце плечом к плечу, держа в руках пустые бокалы.
   — Так что там, в завещании?— после долгого молчания спросил Форрест.
   — Пойди прочти.
   — Лень. Скажи сам.
   — Отец переписал все имущество: особняк, мебель, машина, книги плюс шесть тысяч долларов на банковском счете.
   — Это все?
   — Все, что он указал на бумаге,— ответил Рэй, не желая лгать.
   — Ну, денег-то здесь наверняка будет побольше,— заметил Форрест, уже готовый отправиться на поиски.
   — Думаю, он их раздал,— спокойно возразил Рэй.
   — А пенсионное пособие?
   — Отец получил всю сумму наличными сразу после того, как проиграл выборы. Это было ошибкой, которая обошлась ему в несколько десятков тысяч. По-моему, деньги ушли на благотворительность.
   — Ты не паришь мне мозги, Рэй?
   — Брось, Форрест, нам не из-за чего спорить.
   — Какие-нибудь долги?
   — По его словам, долгов не было.
   — Ты ничего не упустил?
   — Можешь пойти и прочесть.
   — Только не сейчас.
   — Завещание подписано вчера.
   — Думаешь, он все спланировал?
   — Похоже на то.
   Чуть притормозив у въезда, во двор вкатил черный фургон похоронного бюро мистера Мэйгарджела.
   Форрест уткнулся лицом в ладони и беззвучно зарыдал.

ГЛАВА 7

   Следом за фургоном подъехал коронер[15] Торбер Форман в красном «додже», который Рэй помнил еще со студенческих времен. Минуту спустя появился его преподобие Сайлес Палмер, настоятель Первой пресвитеранской церкви, маленький, лишенный всяких признаков пела и возраста шотландец, крестивший обоих сыновей усопшего Ройбена В. Этли. Желая избежать встречи с прибывшими, Форрест спрятался на заднем дворе. Рэй выслушивал соболезнования в одиночестве. В глазах мистера Б. Дж. Мэйгарджела и достопочтенного Сайлеса Палмера поблескивали слезы. Торбер Форман повидал на своем веку бессчетное количество мертвых тел. Никакого финансового интереса к новому клиенту коронер не испытывал, что позволяло ему быть предупредительно-вежливым, но не более.
   Рэй провел троицу в кабинет, где джентльмены молчаливо обозрели тело судьи в течение времени, достаточного для того, чтобы Торбер официально констатировал факт смерти. Даже при этом коронер обошелся без слов, ограничившись кивком мистеру Мэйгарджелу и чуть приподнятой бровью, что красноречивее пустых фраз означало: «Мертв, можете забирать». Утвердительно кивнул в ответ и Мэйгарджел, завершая сложившийся за десятилетия совместной работы скорбный ритуал.
   Торбер достал из папки лист бумаги и принялся задавать неизбежные вопросы: имя, дата и место рождения, степень родства?.. Второй раз на протяжении четверти часа Рэй категорически отказался делать вскрытие.
   Сайлес Палмер сидел за письменным столом. Видно было, что смерть судьи потрясла его куда больше, чем Рэя. Как-никак долгие годы преподобный отец считал себя лучшим другом Ройбена В. Этли. Заупокойная месса, уже детально проработанная, наверняка соберет множество людей, которые знали и уважали усопшего.
   — Не так давно мы с Ройбеном ее обговорили,— шепотом сообщил священник.
   — Отлично,— отозвался Рэй.
   — Он сам отобрал несколько псалмов и составил список тех, кто будет нести гроб.
   Сам Рэй об этом еще не задумывался. Может быть, потому, что отвлекала мысль о двух миллионах долларов наличными. Мозг фиксировал слова Палмера бессознательно — куда сильнее его волновал вопрос о сложенных в кладовке коробках. Спокойнее, спокойнее, твердил себе Рэй.
   — Благодарю вас,— произнес он с облегчением, сознавая, что организацию похорон собеседник полностью берет на себя.
   В этот момент ассистент мистера Мэйгарджела вкатил в кабинет носилки на колесиках.
   — И еще судья настаивал на бдении у гроба,— вспомнил священник.
   Бдение считалось у старшего поколения неотъемлемой частью обряда.
   Рэй кивнул.
   — Здесь, в доме,— добавил Палмер.
   — Нет, только не здесь.
   Рэй ощутил настоятельную потребность еще раз осмотреть особняк. Из головы не шли темно-зеленые коробки. Сколько в них? Надо бы пересчитать… Какое время это займет? А вдруг деньги фальшивые? Откуда они? Что с ними делать? Куда деть? Стоит ли посвящать в секрет посторонних? Необходимо время. Нужно подумать. Разложить все по полочкам, выработать план.
   — Ваш отец оставил совершенно недвусмысленные указания.
   — Простите, ваше преподобие. Бдение состоится, но не здесь.
   — Могу я узнать почему?
   — Из-за матери.
   Улыбнувшись, Палмер склонил голову.
   — Я помню вашу матушку.
   — Она лежала на столе в гостиной, через которую за два дня прошел, наверное, весь город. Мы с братом спрятались наверху и проклинали отца за этот отвратительный спектакль.— В голосе Рэя звучала неумолимая твердость.— Здесь никакого бдения не будет.
   Суровая отповедь была абсолютно искренней. Кроме того, Рэю не давал покоя вопрос о безопасности. Перед бдением из церкви в особняк явятся служки, чтобы навести идеальный порядок, за ними придут официанты — накрыть стол для поминальной трапезы, потом посыльный из магазина примется раскладывать цветы. И все это начнется с самого утра!
   — Понимаю,— согласился Сайлес Палмер.
   Ассистент покатил к двери носилки, которые сзади осторожно подталкивал мистер Мэйгарджел. Покойного с головы до ног укрывала белоснежная, заботливо подоткнутая по углам простыня. В сопровождении коронера Ройбен В. Этли покидал «Кленовую долину» навсегда.
   Примерно через полчаса откуда-то явился Форрест. Правая рука его сжимала высокий, толстого стекла бокал с коричневатой жидкостью, которая никак не могла быть всего лишь ледяным чаем.
   — Уехали?— спросил он, глядя на подъездную дорожку.
   — Да.— Рэй сидел на ступеньках крыльца и дымил сигарой. Когда Форрест опустился рядом, старший брат явственно ощутил аромат виски.— Где ты нашел спиртное?
   — У отца был тайничок в ванной. Хочешь глоток?
   — Нет. И давно ты знаешь об этом тайнике?
   — Уже тридцать лет.
   Рэй с трудом подавил в себе желание прочесть младшему еще одну лекцию. За прошедшие годы было сказано немало слов, но без всякого результата: прожив сто сорок один день в трезвости, Форрест на сей раз решил, что с него достаточно.
   — Как Элли?— выдохнув клуб дыма, поинтересовался Рэй.
   — Ничего нового. Продолжает свои сумасбродства.
   — Я увижу ее на похоронах?
   — Нет. Набрала почти триста фунтов, при том, что сама себе поставила лимит в сто пятьдесят. Меньше ста пятидесяти — и она готова выйти из дома. Больше — запирается в четырех стенах.
   — Когда же в последний раз ее вес был в норме?
   — Года три или четыре назад. Нашла какого-то доктора, пригоршнями глотала его таблетки и похудела до ста фунтов. А потом, когда этот шарлатан оказался за решеткой, хапнула еще двести. Но триста фунтов — предел. Она встает на весы каждый день и очень переживает, если стрелка уходит за цифру «3».
   — Я сказал преподобному Палмеру, что мы устроим бдение, но не здесь, не дома.
   — Душеприказчику виднее.
   — Но ты согласен?
   — Конечно.
   Добрый глоток виски. Долгая затяжка.
   — А что эта сучка, которая тебя бросила? Как ее звали?
   — Вики.
   — Да-да, Вики. Она еще на вашей помолвке вызвала у меня отвращение.
   — У меня, к сожалению, оно появилось гораздо позже.
   — Крутится где-то неподалеку?
   — Да. Видел ее на прошлой неделе в аэропорту. Спускалась по трапу личного самолета.
   — По-моему, она подцепила какого-то старого пердуна, нью-йоркского толстосума?
   — Ага. Давай сменим тему.
   — О женщинах ты заговорил первым.
   — Я был не прав.
   Форрест отхлебнул из бокала.
   — Хорошо. Тогда о чем? О денежках? Где они?
   Рэй вздрогнул, однако Форрест, не сводивший рассеянного взгляда с зеленого газона, ничего не заметил. Какие денежки, братец?
   — Он их раздал.
   — Но почему?
   — Это были его деньги, не наши.
   — Мог бы и нам что-то оставить.
   Несколькими годами ранее судья признался Рэю, что на протяжении пятнадцати лет потратил более девяноста тысяч долларов — пожертвования, помощь начинающим юристам, лечение Форреста. Он мог бы передать их непутевому младшему сыну — чтобы тот пропил или пронюхал всю сумму, а мог заняться благотворительностью, что и предпочел сделать. Старший твердо стоял на ногах и был способен позаботиться о себе сам.
   — Он оставил нам дом.
   — И что?
   — При желании особняк можно продать. Правда, половина уйдет на налоги, а вступить в право наследования мы сумеем лишь через год.
   — Подведи-ка черту. Что в итоге?
   — Год спустя, если повезет, мы поделим пятьдесят тысяч долларов.
   Безусловно, имелись и другие активы. В кладовке лежало целое состояние, но Рэю требовалось время, чтобы оценить его. Не грязные ли это деньги? Должны ли они быть включены в опись имущества? Если так, неизбежны весьма серьезные проблемы. Во-первых, нужно будет как-то объяснить их происхождение. Во-вторых, пятьдесят процентов опять-таки съедят налоги. В-третьих, набив карманы кредитками, Форрест пустится во все тяжкие и просто убьет себя внезапно свалившимся богатством.
   — Значит, через год я получу двадцать пять тысяч?— уточнил Форрест.
   Рэй не сумел понять, звучит ли в голосе брата разочарование или вожделенный восторг.
   — Что-то около того.
   — Скажи, тебе самому нужен этот дом?
   — Нет. А тебе?
   — На кой черт? Возвращаться сюда я не собираюсь.
   — Ты уверен?
   — Судья выставил меня за порог, заявил, что я позорю его род. Сказал, чтоб ноги моей здесь больше не было.
   — А потом попросил у тебя прощения.
   Форрест быстро сделал глоток виски.
   — Да хоть бы и так. Тут сама обстановка на меня давит. Душеприказчик ты, ты и разбирайся. Придет время, вышли мне чек, и дело кончено.
   — Но мы оба должны по крайней мере ознакомиться со всеми документами.
   — Я к ним не прикоснусь.— Форрест встал.— Хочу пива. За пять месяцев успел забыть его вкус.— Направляясь к машине, он оглянулся.— Составишь компанию?
   — Нет.
   — Точно?
   Спокойнее, конечно, поехать с ним, подумал Рэй, однако пересилила потребность взять под охрану семейное достояние. Судья никогда не запирал дом. Где искать ключи?
   — Езжай один. Я побуду здесь.
   — Как знаешь.
   Приход очередного посетителя не вызвал у Рэя никакого удивления. Он пытался отыскать на кухне ключи, когда за распахнутой входной дверью послышался громкий голос, который мог принадлежать лишь одному человеку — Гарри Рексу Боннеру.
   Они не виделись лет пять. Обнялись. В медвежьей хватке старого приятеля плечи Рэя хрустнули.
   — Очень жаль,— проговорил Гарри Рекс.— Очень, очень жаль.
   Высоченный, пышнобородый, с широкой грудью и объемистым животом, он всегда искренне восхищался судьей Этли и был готов на все ради его сыновей. К нему, блестящему юристу, запертому волей судеб в крошечном городке, судья неизбежно обращался за помощью в решении связанных с младшим сыном проблем.
   — Когда ты приехал?— спросил Гарри Рекс.
   — Около пяти. Отец лежал на кушетке в кабинете.
   — Я две недели проторчал на идиотском разбирательстве, некогда было перемолвиться с Ройбеном даже словом. Где Форрест?
   — Поехал купить пива.
   Опускаясь в кресла-качалки, оба ощутили бездушную жестокость этой фразы.
   — Рад тебя видеть, Рэй.
   — Как и я тебя, Гарри Рекс.
   — Трудно поверить, что судьи уже нет.
   — Да. Мне казалось, он бессмертен.
   Рукавом рубашки Гарри Рекс вытер глаза.
   — Жаль, жаль,— пробормотал он.— В голове не укладывается. Видел его ровно две недели назад. Старик подстригал газон. Двигался он медленно, мешали боли, но не жаловался.
   — Врачи дали отцу год. Было это как раз двенадцать месяцев назад, но я думал, он продержится дольше.
   — Как и я. Силы духа ему хватало.
   — Чаю выпьешь?
   — С удовольствием.
   Рэй прошел в кухню, чтобы приготовить два стакана быстрорастворимого чая со льдом. Вернувшись на крыльцо, протянул один Гарри Рексу.
   — Вынужден предупредить: напиток далеко не первоклассный.
   Гость принял стакан.
   — Зато холодный.
   — Нужно провести прощание, Гарри Рекс, и не здесь. Что скажешь?
   С секундной задержкой бородач откинулся на спинку кресла, улыбнулся:
   — В здании суда, в ротонде на первом этаже. Будет лежать как монарх. Он заслужил.
   — Шутишь?
   — Ничуть. Ему бы это понравилось. Пусть сограждане окажут судье последние почести.
   — Идея неплоха.
   — Верь мне, это будет то, что надо. Я переговорю с шерифом, он согласится. Да и люди поддержат. На какой день назначены похороны?
   — На вторник.
   — Значит, прощание начнется завтра, после обеда. Хочешь, чтобы я сказал несколько слов?
   — Естественно. Почему бы тебе не заняться всей процедурой?
   — Заметано. Гроб уже выбрали?
   — Еще нет. Утром.
   — Берите из дуба, без дурацких бронзовых завитушек. Год назад я хоронил в таком мать, и все выглядело великолепно. Чтобы привезти его из Тьюпело, Мэйгарджелу потребуется всего два часа. И никаких склепов. К чему эти накрученные излишества? Плоть должна уходить в землю. Епископалы[16] правы: другого способа нет.
   Подобный натиск несколько ошеломил Рэя, но в душе он испытывал благодарность. Судья ничего не говорил про гроб, однако весьма благожелательно отзывался о склепе. В конце концов, представитель славного рода Этли имел право на достойное своих предков упокоение.
   Никто на свете не мог лучше Гарри Рекса знать, чем и как жил судья. Глядя на пересекшие газон длинные тени, Рэй небрежно заметил:
   — Сдается, все свои деньги отец раздал налево и направо.
   — Для тебя это новость?
   — Нет.
   — Проститься с ним придут не менее тысячи облагодетельствованных: дети-инвалиды, калеки, у которых нет и не было медицинской страховки, учившиеся на его деньги чернокожие студенты, спортсмены и школьники, которые ездили в Европу. Наша церковь посылала на Гаити команду докторов, так судья пожертвовал четыре тысячи долларов.
   — Ты-то когда приобщился к религии?
   — Пару лет назад.
   — С чего вдруг?
   — Нашел себе новую жену.
   — Это какую же по счету?
   — Четвертую. Она мне нравится куда больше предыдущих.
   — Рад за нее.
   — Она и сама рада.
   — Идея твоя, Гарри Рекс, мне по душе. И людям тесно не будет. Места для машин на стоянке тоже хватит.
   — Говорю тебе, идея превосходная.
   За спинами собеседников послышался визг тормозов. Остановив свой джип в нескольких дюймах от принадлежавшего Гарри Рексу «кадиллака», Форрест снял с переднего сиденья картонную коробку с бутылками пива и медленно зашагал к крыльцу.

ГЛАВА 8

   Усевшись в кресло, которое стояло напротив опустевшей кушетки, Рэй попробовал убедить себя в том, что его собственная жизнь после смерти отца вряд ли будет сильно отличаться от жизни вдали от него. Так или иначе уход каждого в лучший из миров неизбежен. Нормы приличия требовали от сына лишь проявления известной скорби. «Заканчивай здесь свои дела,— сказал себе Рэй,— и возвращайся в Виргинию».