Страница:
— А я вот не могу ее понять! — с неожиданным раздражением сказал Борис-76. — Никогда бы не подумал, что Нина…
У меня вдруг сердце стукнуло так гулко и больно, будто о ребра ударилось.
— Ты… с ней? С Ниной? — тихо спросил я.
— Ну да… — не глядя на меня, пробормотал Борис. — Вот я и не понимаю…
— Не дурите, ребята! — прикрикнул на него Аркадий. — Это же совсем другая Нина!
— В каком смысле другая? — удивился Борис.
Но я сразу понял, что имеет в виду Аркадий.
— Ну как же ты не понимаешь! — с азартом начал я втолковывать Борису-76. — На нашей линии все ведь пошло совсем иначе. Ты сообрази, сколько мы там пережили за три дня! Смерть Аркадия, расследование, тайны какие-то кругом, эта дьявольская путаница с двойниками! Да представь себе только, что ты своими глазами увидел Нину в окне лаборатории, а она все начисто отрицает.
Борис-76 слушал меня, болезненно морщась.
— Нина все равно та же самая… — пробормотал он. — Только линия у нас, верно, спокойная… а люди все те же…
— Да ничего подобного! — настаивал я. — По-твоему, бытие не определяет сознание, что ли? Да я знаешь как изменился за эти трое суток!
— Доказывай, доказывай, Борька! — невесело сказал Аркадий. — Доказывай ему, что с его Ниной все в порядке, а себе — что это не твоя Нина, а совсем другая…
— Разве это неправда? — упавшим голосом спросил я.
— Правда, правда, успокойся! — серьезно ответил Аркадий. — И больше об этом не надо. Не советую.
«Это правда. Это должно быть правдой, — твердил я себе. — Та Нина, которую я увижу здесь, Нина, которая два года замужем за этим Борисом, — она другая. Она прожила на два года больше той, моей Нины, но она не прошла через эти страшные трое суток… Она, конечно, другая».
— Действительно, оставим лирику! — хмуро сказал Борис-76. — Объясни мне все же, что из этого следует. Временная петля, что ли, у тебя получилась? Ведь выходит, что тебя видели двадцатого вечером в лаборатории, а после этого ты вернулся снова в двадцатое и тебя увидели в лаборатории? Замкнутая петля?
— Ничего подобного! — возразил я. — В том-то и дело, что никакой петли не было. То есть я сначала и сам подумал, что это петля и что я уже сделал нечто такое, о чем сам еще не знаю. Я подозревал, что таинственный незнакомец, который ждал Аркадия в запертой лаборатории, — это я и есть… Ну, и что я, может быть, как-то участвовал в убийстве… или в смерти Аркадия… Но потом я понял…
— С ума сойти! — ошеломленно сказал Аркадий. — То есть я уже ничего не понимаю! Записку ты не видел, расчеты — тоже. Как же тогда ты попал в прошлое?
— Я ведь уже объяснял, — довольно сухо ответил я. — Сам я все рассчитал, без тебя. Понятно?
— А если всерьез? — нетерпеливо отозвался Аркадий.
Я пожал плечами и отвернулся. Мне действительно стало обидно.
— Нет, послушай… — сказал Аркадий. — Серьезно, я был уверен, что ты сделал все это по моим расчетам. Поэтому я не удивился, когда ты нарисовал это вот. — Он кивнул на чертеж. — Но если расчетов у тебя не было, то… как же ты?
— Ну, сам я, сам рассчитал! — сердито сказал я. — Никак ты не можешь поверить, что я на это способен? Прижали меня к стенке, вот и пришлось мне поднатужиться изо всех сил, чтобы вывернуться. Ну, а кроме того, я ведь на девяносто процентов был уверен, что какой-то Стружков уже путешествовал во времени. Только так можно было объяснить загадочное появление моего двойника в лаборатории.
— Понятно, — отозвался Аркадий. — Если ты знал, что это сделано…
— Ну да! Мне оставалось только додуматься, как это было сделано. Вот я и додумался.
— То есть… — сказал Аркадий. — Ты что же — сам рассчитал мое поле?!
— Нужно мне очень твое поле! — буркнул я. — У меня свое есть!
— Что значит «свое»? — надменно спросил Аркадий. — В каком смысле?
— В самом обыкновенном смысле. Я свое поле рассчитал, а не твое. По своему собственному методу!
— Не сочиняй, Борька! — твердо заявил Аркадий. — Не надо!
ЛИНЬКОВУ НАКОНЕЦ СТАНОВИТСЯ ВСЕ ЯСНО
13
У меня вдруг сердце стукнуло так гулко и больно, будто о ребра ударилось.
— Ты… с ней? С Ниной? — тихо спросил я.
— Ну да… — не глядя на меня, пробормотал Борис. — Вот я и не понимаю…
— Не дурите, ребята! — прикрикнул на него Аркадий. — Это же совсем другая Нина!
— В каком смысле другая? — удивился Борис.
Но я сразу понял, что имеет в виду Аркадий.
— Ну как же ты не понимаешь! — с азартом начал я втолковывать Борису-76. — На нашей линии все ведь пошло совсем иначе. Ты сообрази, сколько мы там пережили за три дня! Смерть Аркадия, расследование, тайны какие-то кругом, эта дьявольская путаница с двойниками! Да представь себе только, что ты своими глазами увидел Нину в окне лаборатории, а она все начисто отрицает.
Борис-76 слушал меня, болезненно морщась.
— Нина все равно та же самая… — пробормотал он. — Только линия у нас, верно, спокойная… а люди все те же…
— Да ничего подобного! — настаивал я. — По-твоему, бытие не определяет сознание, что ли? Да я знаешь как изменился за эти трое суток!
— Доказывай, доказывай, Борька! — невесело сказал Аркадий. — Доказывай ему, что с его Ниной все в порядке, а себе — что это не твоя Нина, а совсем другая…
— Разве это неправда? — упавшим голосом спросил я.
— Правда, правда, успокойся! — серьезно ответил Аркадий. — И больше об этом не надо. Не советую.
«Это правда. Это должно быть правдой, — твердил я себе. — Та Нина, которую я увижу здесь, Нина, которая два года замужем за этим Борисом, — она другая. Она прожила на два года больше той, моей Нины, но она не прошла через эти страшные трое суток… Она, конечно, другая».
— Действительно, оставим лирику! — хмуро сказал Борис-76. — Объясни мне все же, что из этого следует. Временная петля, что ли, у тебя получилась? Ведь выходит, что тебя видели двадцатого вечером в лаборатории, а после этого ты вернулся снова в двадцатое и тебя увидели в лаборатории? Замкнутая петля?
— Ничего подобного! — возразил я. — В том-то и дело, что никакой петли не было. То есть я сначала и сам подумал, что это петля и что я уже сделал нечто такое, о чем сам еще не знаю. Я подозревал, что таинственный незнакомец, который ждал Аркадия в запертой лаборатории, — это я и есть… Ну, и что я, может быть, как-то участвовал в убийстве… или в смерти Аркадия… Но потом я понял…
— С ума сойти! — ошеломленно сказал Аркадий. — То есть я уже ничего не понимаю! Записку ты не видел, расчеты — тоже. Как же тогда ты попал в прошлое?
— Я ведь уже объяснял, — довольно сухо ответил я. — Сам я все рассчитал, без тебя. Понятно?
— А если всерьез? — нетерпеливо отозвался Аркадий.
Я пожал плечами и отвернулся. Мне действительно стало обидно.
— Нет, послушай… — сказал Аркадий. — Серьезно, я был уверен, что ты сделал все это по моим расчетам. Поэтому я не удивился, когда ты нарисовал это вот. — Он кивнул на чертеж. — Но если расчетов у тебя не было, то… как же ты?
— Ну, сам я, сам рассчитал! — сердито сказал я. — Никак ты не можешь поверить, что я на это способен? Прижали меня к стенке, вот и пришлось мне поднатужиться изо всех сил, чтобы вывернуться. Ну, а кроме того, я ведь на девяносто процентов был уверен, что какой-то Стружков уже путешествовал во времени. Только так можно было объяснить загадочное появление моего двойника в лаборатории.
— Понятно, — отозвался Аркадий. — Если ты знал, что это сделано…
— Ну да! Мне оставалось только додуматься, как это было сделано. Вот я и додумался.
— То есть… — сказал Аркадий. — Ты что же — сам рассчитал мое поле?!
— Нужно мне очень твое поле! — буркнул я. — У меня свое есть!
— Что значит «свое»? — надменно спросил Аркадий. — В каком смысле?
— В самом обыкновенном смысле. Я свое поле рассчитал, а не твое. По своему собственному методу!
— Не сочиняй, Борька! — твердо заявил Аркадий. — Не надо!
ЛИНЬКОВУ НАКОНЕЦ СТАНОВИТСЯ ВСЕ ЯСНО
Борис торопливо сунул Линькову три смятых листка из записной книжки и схватил трубку.
Линьков осторожно разгладил листки. Крупный, размашистый почерк, уверенная четкая подпись — «Аркадий»… Линьков прочел записку, и его жаром обдало. «Не может быть!» — прошептал он и откашлялся. Снова прочел. Всмотрелся в чертеж. Нет, но это же невозможно! За его спиной Борис негромко говорил:
— Да, Игорь Владимирович, да… безусловно. Считаю это возможным… Нет, никаких побочных эффектов не наблюдал… Ну, это я лучше на месте объясню… Да, сейчас…
— Я пойду с вами, — сказал Линьков.
— Да, пожалуйста… — рассеянно и невпопад ответил Стружков.
В коридоре он спросил:
— Вы все поняли?
— Где там все! О расчетах я уж и не говорю…
— Я тоже не о расчетах говорю.
— Если говорить о сути эксперимента, с точки зрения хронофизики, это, насколько я понимаю, здорово! А вот с моральной точки зрения…
— Да, это сложная проблема, — согласился Борис и замолчал.
«С запиской-то ясно, и вообще с Левицким теперь вроде бы все прояснилось, — думал Линьков, вышагивая рядом с Борисом. — Но зато с вами, дорогой товарищ Стружков, мне что-то ничего не ясно, и даже чем дальше, тем хуже получается. С одной стороны, вроде все понятно — в лаборатории вы были, записку взяли, тут одно с другим согласуется.
Но когда вы там были? Вот в чем загвоздка! Если три дня назад, то зачем же вы эту записку столько времени в кармане таскали и изо всех сил притворялись, что понятия не имеете, почему умер Левицкий? Даже расследование помогали вести! Ведь из этой записки ясно, что в смерти Левицкого вы никак не повинны. Чего ж вы прятали записку? Потом, выходит, вы ее и от самого себя прятали? Ведь идея, которая там изложена, на вашу идею даже издали непохожа, это и я, недоучка, вижу! Это совсем другой метод, принципиально иное решение! Значит, вы действительно сами до этого додумались. Но вот вопрос: зачем вы так срочно додумывались? Если у вас записка была, с готовеньким решением, — бери и пользуйся! Что же выходит? Выходит, не было у вас записки… Не было, а сейчас есть? Тогда получается, что вы действительно взяли ее в прошлом. Но это уже мистикой попахивает. Если вы взяли записку только вчера, то где же она до сих пор была, почему ее никто не видел? Следствия не могут опережать причину, это элементарно. И нельзя безнаказанно красть записки из прошлого, хронофизика этого не позволяет. Следственные органы еще могут проморгать этот прискорбный факт, а хронофизика не может! Она вас по своим законам на новую мировую линию моментально передвинет. Так что возьмете вы записку у нас, а окажетесь вместе с ней на новенькой, свеженькой линии, которую сами же и создали этим своим неблаговидным поступком. А мы будем ломать головы
— где же записка?! А вы…»
Тут Линьков внезапно остановился и крепко зажмурился, словно его яркий свет по глазам полоснул. Борис этого не заметил и умчался вперед. Линьков поглядел ему вслед и яростно потер лоб рукой.
«Обрадовался, возгордился, распустил павлиний хвост! — обличал он самого себя. — Гений-недоучка, грош тебе цена в базарный день. Ну как можно было не понять! Ведь он же все сказал, все как на тарелочке преподнес! А ты ушами хлопаешь и при этом еще изображаешь из себя Шерлока Холмса и Эйнштейна в одном лице!»
Борис оглянулся на Линькова, махнул ему рукой и скрылся за дверью шелестовского кабинета.
«Иди, иди, обрадуй Шелеста! — думал Линьков. — Расскажи ему, откуда шел и куда попал, пожалуйся на хулиганство хронокамеры и на таинственные подставки, вырастающие, как грибы. А я тут постою. Я такую уйму хронофизики за один присест не переварю. Побуду хоть минуточку с самим собой наедине, подумаю…»
Но побыть с самим собой наедине Линькову не удалось: из кабинета Шелеста пулей вылетел красный и взъерошенный Эдик Коновалов.
— Во! Видали, ловкач какой! — хмуро бурчал он. — Ну и ловкач!
— Кто? — не понял Линьков.
— Стружков, кто же еще! — со злостью ответил Эдик. — Я, главное, уже матерьяльчик подобрал такой — будь здоров» Я у вас, имейте в виду, серьезно учился, опыт перенимал…
— У меня?! — переспросил Линьков. — Я, знаете ли, я не учил вас подбирать материал на Стружкова… и вообще…
— А это я в порядке личной инициативы! — радостно заявил Эдик. — Я поглядел на вас вчера, как вы шли со Стружковым по коридору, и враз усек — перемена ситуации!
«Так мне и надо!» — покаянно подумал Линьков, а вслух спросил:
— Какая же судьба постигла этот ваш… матерьяльчик?
— А мне даже высказаться не дали! — возмущенно сообщил Эдик. — Смеются, главное… Правда, поторопился я малость, признаю! Но так все складывалось, подходяще уж очень, я и обрисовал ситуацию соответственно. Объяснил им, что как только вы Стружкова заподозрили, так он тут же сбежал. Значит, говорю, признает за собой вину!
Линьков тяжело вздохнул. «Получай! — сказал он себе. — Заслужил ведь!»
— …А они смеются! — продолжал Эдик. — Главное, говорят мне: Стружков переход во времени совершил, он герой! И он тут как тут появляется! А что, Стружков на самом деле переход совершил?
— На самом деле. И, кстати, я должен…
Но Эдик не отставал. Он спросил, куда именно переходил Стружков, и, узнав, что на три дня назад, разочаровался.
— Всего и делов-то! Тр-руха! А они: герой, герой!
— Он мог погибнуть, даже если б всего на пять минут передвигался, — сухо сказал Линьков. — И мне пора, извините…
— Нет, минуточку! — взмолился Эдик. — Я только две мысли выскажу: одну общественную и одну личную. Я вкратце!
— Ну, высказывайте вкратце!
— Первая мысль такая: запретить это нужно! Или хотя бы строго засекретить! — торжественно заявил Эдик. — А то, знаете, что получится, если каждый-всякий?..
— Что же именно получится, по-вашему? — вяло осведомился Линьков.
— Труха! — уверенно сказал Эдик. — Ну, сплошная труха! Полезет в прошлое какой-нибудь неустойчивый тип, узнает, чего не надо…
— Как это? Ведь о прошлом и так все знают! — удивился Линьков.
— Что надо, то знают, — возразил Эдик. — А что не надо, на кой знать?! Кому от этого польза? А в будущее тем более нельзя! Мало ли чего он там увидит! Вернется, пойдет языком трепать, его ж не остановишь…
— Вы считаете, что будущее — это государственная тайна? — осведомился Линьков.
— А как же! — убежденно сказал Эдик. — Вне всяких сомнений.
— К этому вопросу мы вернемся позднее, — слегка поежившись, проговорил Линьков. — Давайте второй вопрос, я тороплюсь.
— Для решения второго вопроса, — сказал Эдик, — вам бы полезно было ознакомиться с матерьяльчиком…
— С каким еще матерьяльчиком?
— По делу Левицкого! Там и про Стружкова, и вообще… Я все факты проанализировал, выводы имеются четкие. Серьезную работу проделал, вот увидите. И для меня очень важно ваше мнение как специалиста…
— Видите ли, дело Левицкого уже закончено, так что… И вообще мне сейчас некогда, — тоскуя, сказал Линьков.
Коновалов почему-то не очень огорчился.
— Выходит, напрасно я мозги сушил! — почти весело заключил он. — Конечно, мне до вас еще расти и расти! Вон вы как дело решили, в два счета, а я только начал раскачиваться… Так кто же его прихлопнул-то?
— От сообщений я пока воздерживаюсь, — сухо ответил Линьков, пытаясь обойти Эдика.
— Это я понимаю! — с готовностью отозвался Эдик. — Но я к чему говорил насчет матерьяльчика? Хотелось, чтобы вы меня на практике проверили, вот я к чему! Созрело у меня решение вот за эти дни, что я с вами общался. Решение в плане личной перспективы! А именно — уйти я хочу отсюда! К вам буду проситься на следственную работу! А что? Образование у меня юридическое. Так? Пробелы — это я на практике ликвидирую! В два счета!
— Вы это… всерьез? — испуганно спросил Линьков.
— То есть абсолютно! Мне здесь, понимаете, разворота нет. А тем более теперь. Вот я и хотел узнать ваше мнение…
— Мое мнение… — сердито начал Линьков, но запнулся и продолжил совсем в другом тоне: — Вы извините, но на ходу такие вопросы не решаются! Я действительно очень тороплюсь.
— Правильно, это вы правильно! — Эдик восхищенно глядел на него. — Подумать надо, обсудить…
Линьков бегом бросился к кабинету Шелеста.
Окна в кабинете Шелеста были распахнуты настежь, и сизый табачный дым струился наружу, а в комнату вливался влажный прохладный воздух. Шум стоял невероятный. Смуглый, скуластый парень, яростно сверкая черными глазами, доказывал преимущества «градиентного» метода над «однородным», ему наперебой возражали двое, а из угла кто-то кричал, что спорить вообще преждевременно. Борис стоял у стола и слушал улыбаясь. Шелест задумчиво постукивал карандашом по стеклу.
— Да хватит вам шуметь, ребята! — громко сказал Борис, и все примолкли, повернувшись к нему. — Дело ведь ясное: надо бы сочетать достоинства обоих методов. И дальность дистанции, и плавность перехода. О чем тут спорить, непонятно.
— Что ты конкретно предлагаешь? — набросился на него черноглазый парень. — Давай конкретно!
— Слушай, Расул, в данный момент я конкретно могу предложить только одно: подумать. Всем нам посидеть на своих рабочих местах и хорошенько подумать. По возможности — параллельно с работой.
— Совершенно правильно! — отозвался Шелест. — Проблема-то комплексная. Вернее, тут целый комплекс проблем. И многое еще надо проверить, уточнить. Многое. Практически — все.
Все снова зашумели.
— Почему же — все?! Переход-то был! И не один! Это же самое главное! — кричали наперебой отовсюду. — И побочные эффекты отсутствуют!
— Если не считать вспышки, — вставил Борис. — Но это, по-видимому, штука безобидная.
— Это чистый Допплер! — заявил Расул. — Процессы снаружи камеры относительно замедляются, периоды колебаний растягиваются…
— Очень возможно, что Допплер, — согласился Шелест. — Но вы меня не совсем верно поняли. Я говорил о проверке не только для нас с вами, а и для тех, кто будет определять размеры ассигнований. Вы сообразите, ведь ассигнования на эти эксперименты потребуются весьма солидные!
— Да уж… одни затраты энергии чего стоят… — вздохнул кто-то.
— Ну вот. Представляете себе, какие мощные обоснования потребуются, чтобы выбить такие суммы?
— Переход во времени на всех подействует! — убежденно сказал Расул, приложив руку к сердцу. — Даже самый свирепый финансист не выдержит, даю слово! Это же фантастика! Уэллс!
— Под фантастику денег не дают, — объяснил Шелест. — Нужны реальные перспективы. И хотя бы предположительная практическая ценность всего предприятия.
— Как это — практическая ценность! Разве можно так ставить вопрос! Почему вы думаете, что… — закричали со всех сторон.
— А как же вы думали? Спросят и об этом. Что переход практически осуществим, это уже доказано, даже в двух вариантах. Вот и спросят: а какова цель дальнейших экспериментов? Вы собираетесь увеличивать дистанции, наращивать мощность поля и так далее, а зачем? Зачем вообще нужно передвигаться во времени?
— Чтобы добывать информацию… — неуверенно проговорил кто-то.
— Сообразил, действительно! — с горечью отозвался Борис. — Да ведь если ты отправишься собирать информацию, тебе из камеры придется выйти? Иначе что ж ты узнаешь? Значит, ты вместе со всей этой информацией окажешься на новой мировой линии, которую попутно создашь. А сюда ничего не попадет, понял?
— Подожди, как же это? — смущенно забормотал тот. — А ты… Ах, ну да…
— То-то и оно! — подтвердил Шелест. — Так что же отвечать, если спросят: а зачем вам эти эффектные дорогостоящие экскурсии?
Все опять зашумели, заспорили.
— А ваше мнение, Игорь Владимирович? — страстно допытывался Расул. — Почему вы не говорите?!
— Да потому, что мне нечего сказать! — ответил Шелест. — Я пока и сам не вижу, зачем нам прогуливаться туда-сюда. Впрочем, нам-то понятно зачем: просто хотя бы из любопытства. Но если говорить вообще… ну, об интересах человечества, что ли… — Он развел руками и замолчал.
— Н-надо, к-конечно, создавать хронополе… — пробормотал Леня Чернышев, утонувший в глубинах громадного кресла. — Т-только таким путем…
Борис повернулся к нему и согласно кивнул.
— Леня совершенно прав! — громко сказал он. — Создать хронополе, изолирующее хронавта от потока времени…
— Слушай, это бред! — яростно крикнул Расул. — Тимофеев доказал, что невозможно изолировать объект от окружающего времени! Невозможно!
— Но ведь он доказал это только для случая однородного поля, — возразил Борис.
— Правильно! — поддержал его вихрастый рыжий паренек. — Мне видится, товарищи, что градиентный метод Стружкова позволит выключить хронавта из потока времени и обеспечить свободный переход с линии на линию…
— Тебе всегда что-то видится в порядке бреда! — огрызнулся Расул.
— Н-надо было бы п-потом, — более смело заговорил Чернышев, вынырнув из кресла, — запрограммировать т-такую защиту, чтобы исключить активное воздействие хронавта на прошлое… или будущее… предотвратить создание новых линий. Это обеспечило бы возможность пассивного наблюдения… М-можно было бы еще разработать систему сигнализации…
Шелест, все время слушавший с непроницаемым вялом, усмехнулся.
— Вот именно: сигнализация! — сказал он. — Семафоры, светофоры, регулировщики, правила хронодвижения! Еще неизвестно, возможна ли хотя бы в принципе такая защита, а вас уже вон куда заносит!
«А ведь здорово было бы! — подумал Линьков, начиная понемногу разбираться в сути спора. — Подошел ты к какой-то штуке, хочешь ее взять, а у тебя на приборе красный глазок подмигивает: не тронь, мол, а то домой не вернешься! Непонятно, правда, что же можно будет трогать? Пожалуй, только самого себя… Но главное, чтобы наблюдать можно было! Какие-нибудь исторические события в натуре, например…
— Игорь Владимирович, вас Москва вызывает, — сказала секретарша, просунув голову в дверь.
— Шелест у телефона, — сказал Шелест, сняв трубку. — Хорошо, подожду! — Он прикрыл мембрану ладонью и сказал: — Это, наверное, Вячеслав Феликсович. Да и вообще на первый раз хватит, товарищи. В ближайшее время мы этот разговор, конечно, продолжим, а вы пока обдумывайте все и готовьтесь к обсуждению… Вячеслав Феликсович вернется, к тому же, а при его участии дискуссия сразу пойдет на более высоком уровне… А пока заканчиваем. Спасибо всем!
Тут он увидел Линькова и многозначительно улыбнулся ему, показывая глазами на Бориса.
«Они тут уже установили истину, — решил Линьков, — и Шелест хочет, чтобы я поскорее узнал все, перестал блуждать в потемках… Ну что ж, проверим свои выкладки на практике!»
Он двинулся к Борису сквозь нестройный поток хронофизиков, которые, продолжая спорить и переругиваться, тянулись к двери. Шелест негромко басил в трубку:
— Нет, нет, ваше присутствие здесь абсолютно необходимо! Обойдутся они без вас, тут дела важнее… Никаких неприятностей, кроме тех, что вам известны, наоборот… Ну, по телефону это невозможно объяснить… Да хотите, я сейчас дам «молнию» насчет необходимости приезда, покажете ее там — и все!.. Вячеслав Феликсович, когда вы узнаете, в чем дело…
Борис заметил Линькова и начал пробираться к нему навстречу. Они отошли в глубину кабинета, где уже было пусто, и стали у окна. Борис держался теперь спокойно и свободно, без напряжения и растерянности, но глаза у него время от времени становились будто невидящими и губы начинали слегка подергиваться.
— Нам с вами, собственно говоря, нужно заново познакомиться, — сказал он с полуулыбкой. — Жаль, что вы не пришли к началу, когда я здесь давал некоторые разъяснения…
— Да на меня Коновалов навалился, — извиняющимся тоном сообщил Линьков.
— Благодаря закалке и тренировке я отделался легкими ушибами, но время было потеряно. А разъяснения ваши мне все равно придется выслушать в более спокойной обстановке. Мне ведь надо записать их и… ну, приобщить к делу о смерти Левицкого, — скороговоркой закончил он, злясь на себя.
Борис невидяще поглядел на него.
— Да, смерть Левицкого и здесь, у вас, осталась смертью… ничего я не добился, только сам вот… Впрочем, вы еще не понимаете, о чем я…
— Может быть, и понимаю, — осторожно сказал Линьков. — А вы уже сообразили, кому обязаны тем, что очутились тут, у нас?
— Сообразил! — совсем иначе, оживленно ответил Борис. — Выходит, что самому себе… то есть здешнему себе! — Тут он запнулся и недоумевающе поглядел на Линькова: — Постойте! А вы-то откуда это знаете, если не слышали, что я говорил? Тут никто ведь этого не знал! Даже Шелест не сразу понял!
— Додумался… по долгу службы, — с нарочитой скромностью произнес Линьков и сам поморщился от этого постного, лицемерного тона, которым старался прикрыть мальчишеское торжество.
— Как это «по долгу службы»? — удивился Борис. — Вы разве хронофизик?
— Где там! — уже обычным своим тоном сказал Линьков. — Дилетант я. Физик-недоучка. Ох и задали вы мне работу, товарищи Стружковы-Левицкие! Да еще накануне отпуска! Я прямо боялся, что мозги у меня перегорят, голову все ощупывал…
— Однако же! — ошеломленно отозвался Борис. — Недоучка! Интересно, что же было бы, если б вы доучились? Значит, пошевелили вы мозгами перед отпуском — и порядочек? И все эти хронофизические загадки, словно кроссворд, решили? Ничего себе! Послушайте, дилетант-недоучка, может, вы снизойдете до того, чтобы объяснить бедному специалисту, каким это образом вы вдруг решили применять хронофизические категории в криминалистике? Дух Эйнштейна вам явился, что ли?
— Видите ли, когда я узнал о переходе Стружкова… здешнего… и понял, что путешествия во времени уже стали реальностью… — начал Линьков.
— Это я понимаю! — нетерпеливо перебил его Борис. — На собственном опыте знаю, какая это мощная встряска и какие перспективы сразу открываются! Но я ведь получил аналогичную информацию — о переходе Аркадия! И сам совершил переход! И вообще для меня это значило во всех смыслах неизмеримо больше, чем для вас! Однако я свалился в этот мир с полнейшим хаосом в мозгах, не мог никак понять, куда и почему попал, и только после разговора с Ниной начал понемногу соображать. А вы уж и насчет двух Аркадиев, я вижу, додумались. Не имея записки! И что же вы скажете в свое оправдание, чудотворец самоучка?
Линькову было не по себе от этих иронических восторгов. Он даже заподозрил, что Борис попросту смеется над ним, высмеивает его поползновения состязаться с хронофизиками на их территории. Поэтому он ничего не стал объяснять, а достал из папки спичечный коробок с изображением дятла и протянул Борису.
— Это ключ к истории Левицкого, — хмуро сказал он.
Борис недоумевающе разглядывал коробок.
— Не доходит! — сказал он наконец. — Сжальтесь над профаном, маэстро, откройте тайну!
— Дата! — пробормотал Линьков неохотно. — Посмотрите на дату!
— Дату? Где? Ах ты… действительно! 1976 год. Откуда это у вас? Может, вы там побывали самолично? Я уж ничему не удивлюсь!
— Нет, я просто нашел это в зале хронокамер.
— Чисто случайно, разумеется? — язвительно осведомился Борис.
— Не совсем… Этому предшествовали логические выкладки. Я искал подтверждений…
— И нашли! — Борис покрутил головой. — Слушайте, а может, вы все же бросите криминалистику и… доучитесь?
Линьков молчал. Борис поглядел на него и смущенно хмыкнул.
— Вы, кажется, на меня обиделись? Пожалуйста, не надо! Просто у меня такая нелепая манера острить. Найдет на меня ни с того ни с сего такой зуд острословия, и остановиться не могу. А по сути я вполне искренне восхищаюсь вами, даю слово! Ну, мир?
— Безусловно! — отозвался Линьков. — Да ничего и не было, это я просто от усталости куксился.
«А к тому же мне причитается! — подумал он. — Еще как причитается — за того Бориса!»
— Еще один только вопрос, и я отстану! — сказал Борис. — Как вы до меня-то добрались?
— Ну, тут уже была чистая логика! Логика плюс хронофизика…
— Неплохое сочетание! — одобрил, подходя к ним, Шелест. — Это вы о чем, Александр Григорьевич?
— Это товарищ Линьков объясняет мне, как он меня вычислил! — ответил Борис.
— Вычислил? И что, правильно? — о интересом спросил Шелест.
— А как же! И меня правильно, и всех нас… весь квартет Стружковых-Левицких! Прямо фантастика и даже мистика!
— Действительно… — согласился Шелест. — А может, пойдете к нам, Александр Григорьевич? Хотя бы внештатным сотрудником, специально для таких случаев?
— Благодарю от души, — сказал Линьков. — Но такие случаи мне, пожалуй, будет удобнее анализировать на своей штатной должности. А вы что же, планируете их на ближайшее время в массовом масштабе?
— Да ведь кто ж его знает! — с неуверенной улыбкой проговорил Шелест. — Деточка хронофизика сделала только первые робкие шаги…
Линьков осторожно разгладил листки. Крупный, размашистый почерк, уверенная четкая подпись — «Аркадий»… Линьков прочел записку, и его жаром обдало. «Не может быть!» — прошептал он и откашлялся. Снова прочел. Всмотрелся в чертеж. Нет, но это же невозможно! За его спиной Борис негромко говорил:
— Да, Игорь Владимирович, да… безусловно. Считаю это возможным… Нет, никаких побочных эффектов не наблюдал… Ну, это я лучше на месте объясню… Да, сейчас…
— Я пойду с вами, — сказал Линьков.
— Да, пожалуйста… — рассеянно и невпопад ответил Стружков.
В коридоре он спросил:
— Вы все поняли?
— Где там все! О расчетах я уж и не говорю…
— Я тоже не о расчетах говорю.
— Если говорить о сути эксперимента, с точки зрения хронофизики, это, насколько я понимаю, здорово! А вот с моральной точки зрения…
— Да, это сложная проблема, — согласился Борис и замолчал.
«С запиской-то ясно, и вообще с Левицким теперь вроде бы все прояснилось, — думал Линьков, вышагивая рядом с Борисом. — Но зато с вами, дорогой товарищ Стружков, мне что-то ничего не ясно, и даже чем дальше, тем хуже получается. С одной стороны, вроде все понятно — в лаборатории вы были, записку взяли, тут одно с другим согласуется.
Но когда вы там были? Вот в чем загвоздка! Если три дня назад, то зачем же вы эту записку столько времени в кармане таскали и изо всех сил притворялись, что понятия не имеете, почему умер Левицкий? Даже расследование помогали вести! Ведь из этой записки ясно, что в смерти Левицкого вы никак не повинны. Чего ж вы прятали записку? Потом, выходит, вы ее и от самого себя прятали? Ведь идея, которая там изложена, на вашу идею даже издали непохожа, это и я, недоучка, вижу! Это совсем другой метод, принципиально иное решение! Значит, вы действительно сами до этого додумались. Но вот вопрос: зачем вы так срочно додумывались? Если у вас записка была, с готовеньким решением, — бери и пользуйся! Что же выходит? Выходит, не было у вас записки… Не было, а сейчас есть? Тогда получается, что вы действительно взяли ее в прошлом. Но это уже мистикой попахивает. Если вы взяли записку только вчера, то где же она до сих пор была, почему ее никто не видел? Следствия не могут опережать причину, это элементарно. И нельзя безнаказанно красть записки из прошлого, хронофизика этого не позволяет. Следственные органы еще могут проморгать этот прискорбный факт, а хронофизика не может! Она вас по своим законам на новую мировую линию моментально передвинет. Так что возьмете вы записку у нас, а окажетесь вместе с ней на новенькой, свеженькой линии, которую сами же и создали этим своим неблаговидным поступком. А мы будем ломать головы
— где же записка?! А вы…»
Тут Линьков внезапно остановился и крепко зажмурился, словно его яркий свет по глазам полоснул. Борис этого не заметил и умчался вперед. Линьков поглядел ему вслед и яростно потер лоб рукой.
«Обрадовался, возгордился, распустил павлиний хвост! — обличал он самого себя. — Гений-недоучка, грош тебе цена в базарный день. Ну как можно было не понять! Ведь он же все сказал, все как на тарелочке преподнес! А ты ушами хлопаешь и при этом еще изображаешь из себя Шерлока Холмса и Эйнштейна в одном лице!»
Борис оглянулся на Линькова, махнул ему рукой и скрылся за дверью шелестовского кабинета.
«Иди, иди, обрадуй Шелеста! — думал Линьков. — Расскажи ему, откуда шел и куда попал, пожалуйся на хулиганство хронокамеры и на таинственные подставки, вырастающие, как грибы. А я тут постою. Я такую уйму хронофизики за один присест не переварю. Побуду хоть минуточку с самим собой наедине, подумаю…»
Но побыть с самим собой наедине Линькову не удалось: из кабинета Шелеста пулей вылетел красный и взъерошенный Эдик Коновалов.
— Во! Видали, ловкач какой! — хмуро бурчал он. — Ну и ловкач!
— Кто? — не понял Линьков.
— Стружков, кто же еще! — со злостью ответил Эдик. — Я, главное, уже матерьяльчик подобрал такой — будь здоров» Я у вас, имейте в виду, серьезно учился, опыт перенимал…
— У меня?! — переспросил Линьков. — Я, знаете ли, я не учил вас подбирать материал на Стружкова… и вообще…
— А это я в порядке личной инициативы! — радостно заявил Эдик. — Я поглядел на вас вчера, как вы шли со Стружковым по коридору, и враз усек — перемена ситуации!
«Так мне и надо!» — покаянно подумал Линьков, а вслух спросил:
— Какая же судьба постигла этот ваш… матерьяльчик?
— А мне даже высказаться не дали! — возмущенно сообщил Эдик. — Смеются, главное… Правда, поторопился я малость, признаю! Но так все складывалось, подходяще уж очень, я и обрисовал ситуацию соответственно. Объяснил им, что как только вы Стружкова заподозрили, так он тут же сбежал. Значит, говорю, признает за собой вину!
Линьков тяжело вздохнул. «Получай! — сказал он себе. — Заслужил ведь!»
— …А они смеются! — продолжал Эдик. — Главное, говорят мне: Стружков переход во времени совершил, он герой! И он тут как тут появляется! А что, Стружков на самом деле переход совершил?
— На самом деле. И, кстати, я должен…
Но Эдик не отставал. Он спросил, куда именно переходил Стружков, и, узнав, что на три дня назад, разочаровался.
— Всего и делов-то! Тр-руха! А они: герой, герой!
— Он мог погибнуть, даже если б всего на пять минут передвигался, — сухо сказал Линьков. — И мне пора, извините…
— Нет, минуточку! — взмолился Эдик. — Я только две мысли выскажу: одну общественную и одну личную. Я вкратце!
— Ну, высказывайте вкратце!
— Первая мысль такая: запретить это нужно! Или хотя бы строго засекретить! — торжественно заявил Эдик. — А то, знаете, что получится, если каждый-всякий?..
— Что же именно получится, по-вашему? — вяло осведомился Линьков.
— Труха! — уверенно сказал Эдик. — Ну, сплошная труха! Полезет в прошлое какой-нибудь неустойчивый тип, узнает, чего не надо…
— Как это? Ведь о прошлом и так все знают! — удивился Линьков.
— Что надо, то знают, — возразил Эдик. — А что не надо, на кой знать?! Кому от этого польза? А в будущее тем более нельзя! Мало ли чего он там увидит! Вернется, пойдет языком трепать, его ж не остановишь…
— Вы считаете, что будущее — это государственная тайна? — осведомился Линьков.
— А как же! — убежденно сказал Эдик. — Вне всяких сомнений.
— К этому вопросу мы вернемся позднее, — слегка поежившись, проговорил Линьков. — Давайте второй вопрос, я тороплюсь.
— Для решения второго вопроса, — сказал Эдик, — вам бы полезно было ознакомиться с матерьяльчиком…
— С каким еще матерьяльчиком?
— По делу Левицкого! Там и про Стружкова, и вообще… Я все факты проанализировал, выводы имеются четкие. Серьезную работу проделал, вот увидите. И для меня очень важно ваше мнение как специалиста…
— Видите ли, дело Левицкого уже закончено, так что… И вообще мне сейчас некогда, — тоскуя, сказал Линьков.
Коновалов почему-то не очень огорчился.
— Выходит, напрасно я мозги сушил! — почти весело заключил он. — Конечно, мне до вас еще расти и расти! Вон вы как дело решили, в два счета, а я только начал раскачиваться… Так кто же его прихлопнул-то?
— От сообщений я пока воздерживаюсь, — сухо ответил Линьков, пытаясь обойти Эдика.
— Это я понимаю! — с готовностью отозвался Эдик. — Но я к чему говорил насчет матерьяльчика? Хотелось, чтобы вы меня на практике проверили, вот я к чему! Созрело у меня решение вот за эти дни, что я с вами общался. Решение в плане личной перспективы! А именно — уйти я хочу отсюда! К вам буду проситься на следственную работу! А что? Образование у меня юридическое. Так? Пробелы — это я на практике ликвидирую! В два счета!
— Вы это… всерьез? — испуганно спросил Линьков.
— То есть абсолютно! Мне здесь, понимаете, разворота нет. А тем более теперь. Вот я и хотел узнать ваше мнение…
— Мое мнение… — сердито начал Линьков, но запнулся и продолжил совсем в другом тоне: — Вы извините, но на ходу такие вопросы не решаются! Я действительно очень тороплюсь.
— Правильно, это вы правильно! — Эдик восхищенно глядел на него. — Подумать надо, обсудить…
Линьков бегом бросился к кабинету Шелеста.
Окна в кабинете Шелеста были распахнуты настежь, и сизый табачный дым струился наружу, а в комнату вливался влажный прохладный воздух. Шум стоял невероятный. Смуглый, скуластый парень, яростно сверкая черными глазами, доказывал преимущества «градиентного» метода над «однородным», ему наперебой возражали двое, а из угла кто-то кричал, что спорить вообще преждевременно. Борис стоял у стола и слушал улыбаясь. Шелест задумчиво постукивал карандашом по стеклу.
— Да хватит вам шуметь, ребята! — громко сказал Борис, и все примолкли, повернувшись к нему. — Дело ведь ясное: надо бы сочетать достоинства обоих методов. И дальность дистанции, и плавность перехода. О чем тут спорить, непонятно.
— Что ты конкретно предлагаешь? — набросился на него черноглазый парень. — Давай конкретно!
— Слушай, Расул, в данный момент я конкретно могу предложить только одно: подумать. Всем нам посидеть на своих рабочих местах и хорошенько подумать. По возможности — параллельно с работой.
— Совершенно правильно! — отозвался Шелест. — Проблема-то комплексная. Вернее, тут целый комплекс проблем. И многое еще надо проверить, уточнить. Многое. Практически — все.
Все снова зашумели.
— Почему же — все?! Переход-то был! И не один! Это же самое главное! — кричали наперебой отовсюду. — И побочные эффекты отсутствуют!
— Если не считать вспышки, — вставил Борис. — Но это, по-видимому, штука безобидная.
— Это чистый Допплер! — заявил Расул. — Процессы снаружи камеры относительно замедляются, периоды колебаний растягиваются…
— Очень возможно, что Допплер, — согласился Шелест. — Но вы меня не совсем верно поняли. Я говорил о проверке не только для нас с вами, а и для тех, кто будет определять размеры ассигнований. Вы сообразите, ведь ассигнования на эти эксперименты потребуются весьма солидные!
— Да уж… одни затраты энергии чего стоят… — вздохнул кто-то.
— Ну вот. Представляете себе, какие мощные обоснования потребуются, чтобы выбить такие суммы?
— Переход во времени на всех подействует! — убежденно сказал Расул, приложив руку к сердцу. — Даже самый свирепый финансист не выдержит, даю слово! Это же фантастика! Уэллс!
— Под фантастику денег не дают, — объяснил Шелест. — Нужны реальные перспективы. И хотя бы предположительная практическая ценность всего предприятия.
— Как это — практическая ценность! Разве можно так ставить вопрос! Почему вы думаете, что… — закричали со всех сторон.
— А как же вы думали? Спросят и об этом. Что переход практически осуществим, это уже доказано, даже в двух вариантах. Вот и спросят: а какова цель дальнейших экспериментов? Вы собираетесь увеличивать дистанции, наращивать мощность поля и так далее, а зачем? Зачем вообще нужно передвигаться во времени?
— Чтобы добывать информацию… — неуверенно проговорил кто-то.
— Сообразил, действительно! — с горечью отозвался Борис. — Да ведь если ты отправишься собирать информацию, тебе из камеры придется выйти? Иначе что ж ты узнаешь? Значит, ты вместе со всей этой информацией окажешься на новой мировой линии, которую попутно создашь. А сюда ничего не попадет, понял?
— Подожди, как же это? — смущенно забормотал тот. — А ты… Ах, ну да…
— То-то и оно! — подтвердил Шелест. — Так что же отвечать, если спросят: а зачем вам эти эффектные дорогостоящие экскурсии?
Все опять зашумели, заспорили.
— А ваше мнение, Игорь Владимирович? — страстно допытывался Расул. — Почему вы не говорите?!
— Да потому, что мне нечего сказать! — ответил Шелест. — Я пока и сам не вижу, зачем нам прогуливаться туда-сюда. Впрочем, нам-то понятно зачем: просто хотя бы из любопытства. Но если говорить вообще… ну, об интересах человечества, что ли… — Он развел руками и замолчал.
— Н-надо, к-конечно, создавать хронополе… — пробормотал Леня Чернышев, утонувший в глубинах громадного кресла. — Т-только таким путем…
Борис повернулся к нему и согласно кивнул.
— Леня совершенно прав! — громко сказал он. — Создать хронополе, изолирующее хронавта от потока времени…
— Слушай, это бред! — яростно крикнул Расул. — Тимофеев доказал, что невозможно изолировать объект от окружающего времени! Невозможно!
— Но ведь он доказал это только для случая однородного поля, — возразил Борис.
— Правильно! — поддержал его вихрастый рыжий паренек. — Мне видится, товарищи, что градиентный метод Стружкова позволит выключить хронавта из потока времени и обеспечить свободный переход с линии на линию…
— Тебе всегда что-то видится в порядке бреда! — огрызнулся Расул.
— Н-надо было бы п-потом, — более смело заговорил Чернышев, вынырнув из кресла, — запрограммировать т-такую защиту, чтобы исключить активное воздействие хронавта на прошлое… или будущее… предотвратить создание новых линий. Это обеспечило бы возможность пассивного наблюдения… М-можно было бы еще разработать систему сигнализации…
Шелест, все время слушавший с непроницаемым вялом, усмехнулся.
— Вот именно: сигнализация! — сказал он. — Семафоры, светофоры, регулировщики, правила хронодвижения! Еще неизвестно, возможна ли хотя бы в принципе такая защита, а вас уже вон куда заносит!
«А ведь здорово было бы! — подумал Линьков, начиная понемногу разбираться в сути спора. — Подошел ты к какой-то штуке, хочешь ее взять, а у тебя на приборе красный глазок подмигивает: не тронь, мол, а то домой не вернешься! Непонятно, правда, что же можно будет трогать? Пожалуй, только самого себя… Но главное, чтобы наблюдать можно было! Какие-нибудь исторические события в натуре, например…
— Игорь Владимирович, вас Москва вызывает, — сказала секретарша, просунув голову в дверь.
— Шелест у телефона, — сказал Шелест, сняв трубку. — Хорошо, подожду! — Он прикрыл мембрану ладонью и сказал: — Это, наверное, Вячеслав Феликсович. Да и вообще на первый раз хватит, товарищи. В ближайшее время мы этот разговор, конечно, продолжим, а вы пока обдумывайте все и готовьтесь к обсуждению… Вячеслав Феликсович вернется, к тому же, а при его участии дискуссия сразу пойдет на более высоком уровне… А пока заканчиваем. Спасибо всем!
Тут он увидел Линькова и многозначительно улыбнулся ему, показывая глазами на Бориса.
«Они тут уже установили истину, — решил Линьков, — и Шелест хочет, чтобы я поскорее узнал все, перестал блуждать в потемках… Ну что ж, проверим свои выкладки на практике!»
Он двинулся к Борису сквозь нестройный поток хронофизиков, которые, продолжая спорить и переругиваться, тянулись к двери. Шелест негромко басил в трубку:
— Нет, нет, ваше присутствие здесь абсолютно необходимо! Обойдутся они без вас, тут дела важнее… Никаких неприятностей, кроме тех, что вам известны, наоборот… Ну, по телефону это невозможно объяснить… Да хотите, я сейчас дам «молнию» насчет необходимости приезда, покажете ее там — и все!.. Вячеслав Феликсович, когда вы узнаете, в чем дело…
Борис заметил Линькова и начал пробираться к нему навстречу. Они отошли в глубину кабинета, где уже было пусто, и стали у окна. Борис держался теперь спокойно и свободно, без напряжения и растерянности, но глаза у него время от времени становились будто невидящими и губы начинали слегка подергиваться.
— Нам с вами, собственно говоря, нужно заново познакомиться, — сказал он с полуулыбкой. — Жаль, что вы не пришли к началу, когда я здесь давал некоторые разъяснения…
— Да на меня Коновалов навалился, — извиняющимся тоном сообщил Линьков.
— Благодаря закалке и тренировке я отделался легкими ушибами, но время было потеряно. А разъяснения ваши мне все равно придется выслушать в более спокойной обстановке. Мне ведь надо записать их и… ну, приобщить к делу о смерти Левицкого, — скороговоркой закончил он, злясь на себя.
Борис невидяще поглядел на него.
— Да, смерть Левицкого и здесь, у вас, осталась смертью… ничего я не добился, только сам вот… Впрочем, вы еще не понимаете, о чем я…
— Может быть, и понимаю, — осторожно сказал Линьков. — А вы уже сообразили, кому обязаны тем, что очутились тут, у нас?
— Сообразил! — совсем иначе, оживленно ответил Борис. — Выходит, что самому себе… то есть здешнему себе! — Тут он запнулся и недоумевающе поглядел на Линькова: — Постойте! А вы-то откуда это знаете, если не слышали, что я говорил? Тут никто ведь этого не знал! Даже Шелест не сразу понял!
— Додумался… по долгу службы, — с нарочитой скромностью произнес Линьков и сам поморщился от этого постного, лицемерного тона, которым старался прикрыть мальчишеское торжество.
— Как это «по долгу службы»? — удивился Борис. — Вы разве хронофизик?
— Где там! — уже обычным своим тоном сказал Линьков. — Дилетант я. Физик-недоучка. Ох и задали вы мне работу, товарищи Стружковы-Левицкие! Да еще накануне отпуска! Я прямо боялся, что мозги у меня перегорят, голову все ощупывал…
— Однако же! — ошеломленно отозвался Борис. — Недоучка! Интересно, что же было бы, если б вы доучились? Значит, пошевелили вы мозгами перед отпуском — и порядочек? И все эти хронофизические загадки, словно кроссворд, решили? Ничего себе! Послушайте, дилетант-недоучка, может, вы снизойдете до того, чтобы объяснить бедному специалисту, каким это образом вы вдруг решили применять хронофизические категории в криминалистике? Дух Эйнштейна вам явился, что ли?
— Видите ли, когда я узнал о переходе Стружкова… здешнего… и понял, что путешествия во времени уже стали реальностью… — начал Линьков.
— Это я понимаю! — нетерпеливо перебил его Борис. — На собственном опыте знаю, какая это мощная встряска и какие перспективы сразу открываются! Но я ведь получил аналогичную информацию — о переходе Аркадия! И сам совершил переход! И вообще для меня это значило во всех смыслах неизмеримо больше, чем для вас! Однако я свалился в этот мир с полнейшим хаосом в мозгах, не мог никак понять, куда и почему попал, и только после разговора с Ниной начал понемногу соображать. А вы уж и насчет двух Аркадиев, я вижу, додумались. Не имея записки! И что же вы скажете в свое оправдание, чудотворец самоучка?
Линькову было не по себе от этих иронических восторгов. Он даже заподозрил, что Борис попросту смеется над ним, высмеивает его поползновения состязаться с хронофизиками на их территории. Поэтому он ничего не стал объяснять, а достал из папки спичечный коробок с изображением дятла и протянул Борису.
— Это ключ к истории Левицкого, — хмуро сказал он.
Борис недоумевающе разглядывал коробок.
— Не доходит! — сказал он наконец. — Сжальтесь над профаном, маэстро, откройте тайну!
— Дата! — пробормотал Линьков неохотно. — Посмотрите на дату!
— Дату? Где? Ах ты… действительно! 1976 год. Откуда это у вас? Может, вы там побывали самолично? Я уж ничему не удивлюсь!
— Нет, я просто нашел это в зале хронокамер.
— Чисто случайно, разумеется? — язвительно осведомился Борис.
— Не совсем… Этому предшествовали логические выкладки. Я искал подтверждений…
— И нашли! — Борис покрутил головой. — Слушайте, а может, вы все же бросите криминалистику и… доучитесь?
Линьков молчал. Борис поглядел на него и смущенно хмыкнул.
— Вы, кажется, на меня обиделись? Пожалуйста, не надо! Просто у меня такая нелепая манера острить. Найдет на меня ни с того ни с сего такой зуд острословия, и остановиться не могу. А по сути я вполне искренне восхищаюсь вами, даю слово! Ну, мир?
— Безусловно! — отозвался Линьков. — Да ничего и не было, это я просто от усталости куксился.
«А к тому же мне причитается! — подумал он. — Еще как причитается — за того Бориса!»
— Еще один только вопрос, и я отстану! — сказал Борис. — Как вы до меня-то добрались?
— Ну, тут уже была чистая логика! Логика плюс хронофизика…
— Неплохое сочетание! — одобрил, подходя к ним, Шелест. — Это вы о чем, Александр Григорьевич?
— Это товарищ Линьков объясняет мне, как он меня вычислил! — ответил Борис.
— Вычислил? И что, правильно? — о интересом спросил Шелест.
— А как же! И меня правильно, и всех нас… весь квартет Стружковых-Левицких! Прямо фантастика и даже мистика!
— Действительно… — согласился Шелест. — А может, пойдете к нам, Александр Григорьевич? Хотя бы внештатным сотрудником, специально для таких случаев?
— Благодарю от души, — сказал Линьков. — Но такие случаи мне, пожалуй, будет удобнее анализировать на своей штатной должности. А вы что же, планируете их на ближайшее время в массовом масштабе?
— Да ведь кто ж его знает! — с неуверенной улыбкой проговорил Шелест. — Деточка хронофизика сделала только первые робкие шаги…
13
Борис-76 оценил ситуацию по достоинству. Он со смеху покатился, глядя на Аркадия.
— Бедняжечка Аркадий! Славу у него уводят, прямо из стойла! Дорогой ты наш первооткрыватель… первопроходец! Как перенесешь ты этот удар!
Я видел, что Аркадий весь побелел и, того гляди, бросится на Бориса. Но он сдержался и заговорил относительно спокойно, только глядел куда-то в сторону:
— Бедняжечка Аркадий! Славу у него уводят, прямо из стойла! Дорогой ты наш первооткрыватель… первопроходец! Как перенесешь ты этот удар!
Я видел, что Аркадий весь побелел и, того гляди, бросится на Бориса. Но он сдержался и заговорил относительно спокойно, только глядел куда-то в сторону: