Внезапно все чувства Мака смешались. Неужели ложные воспоминания как-то связаны с наступающим Рождеством?
- Связаны, связаны, если я не сделаю этого - непременно начну стареть.
Старик резко поднял голову и дико захохотал. И от этого хохота, казалось, дрожат стены дома на пустыре.
- Мак… Ма-ак Ре-эй… Ма-а-ак Ре-э-эй! - слышалось ему отовсюду, - Мак… Ма-ак Ре-эй… Ма-а-ак Ре-э-эй!
Старик бросил нож на пол и закрыл руками уши, дабы не слышать слова, доносящиеся невесть откуда. Он попытался поднять нож - тщетно! Руки и ноги не слушались. Он попытался что-то сказать - перекрыть, заглушить голоса - они лишь стали громче…
- Мак… Ма-ак Ре-эй… Ма-а-ак Ре-э-эй! Мак… Ма-ак Ре-эй… Ма-а-ак Ре-э-эй! Мак… Ма-ак Ре-эй… Ма-а-ак Ре-э-эй!
"Черт возьми, - старик едва сдерживал себя от бегства из заброшенного дома, - неужели это будет продолжаться снова и снова? Из года в год. Одно и то же! Одно и тоже!!! Одно…
Лист без номера
Оригинал документа,
найденного на месте неудачного покушения
на Айвена Симончука
24.12.2001 г.
(…(пешком?
- Придется…
Они вышли из машины. Утопая по колено в снегу, пошли вперед.
- Грегори, ты не забыл в машине костюм Санта-Клауса?
Пэк покачал головой.
- Не беспокойся. Плохо то, что я, вероятно, не смогу добраться до дома к началу празднования Рождества.
- Если представление не затянется - вполне даже успеешь.
Не затянется, не затянется, - думал Пэк, пробираясь через снежные заносы, -- я тебя быстро… Не беспокойся!
- После представления я провожу тебя. Бродить одному опасно.
- Договорились… Долго еще идти?
Мак остановился и, перехватив небольшой портфель другой рукой, сказал:
- Если я не ошибаюсь, минут десять. Кстати…
Мак открыл портфель и достал из него полупинтовую бутылочку "Джонни Уокера"
- Не хочешь сделать пару глотков? А то неровен час, замерзнем к чертовой бабушке…
Старик протянул бутылочку своему спутнику, который уже почти протрезвел.
- Не откажусь. Давай ее сюда!
Пэк сделал несколько глотков. Потом, скорчив лицо, несколько раз крякнул и через минуту вернул бутылочку старику.
- О-о, - Мак заметил, что бутылка наполовину опустела. - Да ты силен…
Пэк пожав плечами, передернулся.
- Прости, приятель, немного не рассчитал. Ну да и тебе еще осталось.
Старик засмеялся.
- Мне-то хватит, не переживай, Грегори. А дома найдется еще одна бутылочка, но побольше этой.
- Да где же, наконец, этот чертов дом?
Мак вытянув руку вперед, ответил:
- Во-о-он он…
- Где?
- Левее, левее… Видишь два желтых пятна? Он и есть.
Старик допил оставшееся виски и, размахнувшись, швырнул бутылку в непроглядную снежную мглу.
- Идем, время не ждет.
- О'кей, приятель!
`Далее почерк меняется на разборчивый.`
…Вы когда-нибудь пробовали зарезать свинью складным ножом? Нелегкое занятие, смею вас заверить. Но у меня был богатый опыт. Если нет под рукой старого доброго штыка от "Гаранда", и вообще ничего режущего - то сойдет все что угодно. Можно даже забить свинью - в самом прямом смысле забить - бейсбольной битой. Я один раз попробовал. Мясо заодно и отбивается… Но, потом, поджаренное, - чем-то весьма сильно воняет… Глотку надо перерезать обязательно. И спустить кровь. Нет ножа - перегрызите хоть зубами, если не хотите испортить рождественский ужин. Помню, однажды…
`Далее почерк меняется на скачущий, неразборчивый.`
(…(…желтых пятна оказались фонарями под жестяными колпаками. На одном фонарном столбе белела табличка: "ПРОДАЕТСЯ" и что-то еще снизу, мелко, неразборчиво - очевидно, координаты агента по недвижимости…
- Тихо тут у вас… - Грегори нервно облизал губы. - Безлюдно. Зови - не дозовешься.
- Тихо, - кивнул Мак, просунув руку в портфель. - Как в могиле…
И добавил - другим, встревоженным голосом:
- Дьявол! Что это?!
- Ты о чем?
- Смотри!
Мак кивнул и его спутник, обернувшись, увидел появившиеся за снежной пеленой очертания заброшенного дома. Они были похожи на скелет совершенно невообразимого существа, только что поднявшегося на бренную землю из преисподней.
- Это всего лишь забро-э-э-э-э…
Речь Пэка сменилась булькающим звуком. Он упал лицом в снег. Мак убрал в портфель завернутый в тряпку (…(
(…(…дойдя к дергающемуся мешку, пнул его.
- Грегори, ты готов к представлению?!…
В ответ прозвучало нечленораздельное похрюкивание.
- Готов… - Губы старика скривились в улыбке.
Старик, скривив губы, захохотал, и в то же мгновение по стенам пробежали, подобно тараканам (…(
`Далее почерк меняется на разборчивый.`
… веревку с умом - чтобы наружу пролезла лишь свиная башка. Хотя - из рождественского мешка может вылезти всё, что угодно. Может показаться разбитая, кишащая червями голова старины Бе Бо. Может вынырнуть потная рожа сержанта - зыркнет выпученными глазами и заорет: "Развяжи мешок, гребаный в очко членосос!" Лучше не рисковать… Если что - начну вновь стягивать веревку, пока не удавлю сержанта…
Я напрасно опасался. Мой Санта совершил чудо. Опять совершил, милый, милый Санта… Из мешка высунулся свиной пятачок - а затем вся голова борова. Он моргал и моргал своими крохотными заплывшими глазками. Потом завизжал.
- Начинаем, начинаем представление для ребят! - радостно пропел я. И воткнул нож в сонную артерию - самым маленьким, коротким лезвием.
Кровь вылетела далеко. До стен. До потолка. Я чуть развернул мешок - чтобы струя не испортила письмо к милому моему Санте…
…А в кишках опять оказалось полно червей. Они извивались, расползались по комнате. Я давил их подошвами. Ну почему в Новой Англии все свиньи страдают от ленточных паразитов? Надо пожаловаться в…
`Далее почерк меняется на скачущий, неразборчивый.`
Старик положил окровавленный нож на стол и придвинул к свече отрезанную голову. Натянул на нее красный с белым колпак. По неровным доскам, из которых был сколочен стол, расползалась лужица крови.
Газа здесь не было, электричество тоже. Зато хватало дерева - с кухни доносилось потрескивание огня и шипение жарящегося мяса. Наверное, очень скоро дом сгорит… Ну и ладно, подумал Мак, не дом и был. Он аккуратно вложил письмо в потребовавший столько трудов почтовый ящик. В ящик, который может сработать лишь раз в году…
Потом он пошел на кухню, откуда все сильнее доносился аромат жареного мяса. Через четверть часа старик вернулся. За спиной, в раскрытой двери, встали сполохи пламени. Начинался пожар.
- Санта-а-а-а!!! - казалось, ветхий дом сейчас рухнет от вопля. - Ты слышишь меня, Санта-а-а-а!!!
И - трепетным эхом послышался тихий ответ:
- Санта-а-а…
Мак облегченно вздохнул, взял в руки зеркало. Всмотрелся свое отражение.
Морщинки на щеках исчезли. Все до одной. Он убрал зеркало в портфель.
- Свершилось… Спасибо, спасибо, милый мой Санта… Буду жить… жить… жить…
12.
13.
14.
15.
16.
- Связаны, связаны, если я не сделаю этого - непременно начну стареть.
Старик резко поднял голову и дико захохотал. И от этого хохота, казалось, дрожат стены дома на пустыре.
- Мак… Ма-ак Ре-эй… Ма-а-ак Ре-э-эй! - слышалось ему отовсюду, - Мак… Ма-ак Ре-эй… Ма-а-ак Ре-э-эй!
Старик бросил нож на пол и закрыл руками уши, дабы не слышать слова, доносящиеся невесть откуда. Он попытался поднять нож - тщетно! Руки и ноги не слушались. Он попытался что-то сказать - перекрыть, заглушить голоса - они лишь стали громче…
- Мак… Ма-ак Ре-эй… Ма-а-ак Ре-э-эй! Мак… Ма-ак Ре-эй… Ма-а-ак Ре-э-эй! Мак… Ма-ак Ре-эй… Ма-а-ак Ре-э-эй!
"Черт возьми, - старик едва сдерживал себя от бегства из заброшенного дома, - неужели это будет продолжаться снова и снова? Из года в год. Одно и то же! Одно и тоже!!! Одно…
Лист без номера
Оригинал документа,
найденного на месте неудачного покушения
на Айвена Симончука
24.12.2001 г.
(…(пешком?
- Придется…
Они вышли из машины. Утопая по колено в снегу, пошли вперед.
- Грегори, ты не забыл в машине костюм Санта-Клауса?
Пэк покачал головой.
- Не беспокойся. Плохо то, что я, вероятно, не смогу добраться до дома к началу празднования Рождества.
- Если представление не затянется - вполне даже успеешь.
Не затянется, не затянется, - думал Пэк, пробираясь через снежные заносы, -- я тебя быстро… Не беспокойся!
- После представления я провожу тебя. Бродить одному опасно.
- Договорились… Долго еще идти?
Мак остановился и, перехватив небольшой портфель другой рукой, сказал:
- Если я не ошибаюсь, минут десять. Кстати…
Мак открыл портфель и достал из него полупинтовую бутылочку "Джонни Уокера"
- Не хочешь сделать пару глотков? А то неровен час, замерзнем к чертовой бабушке…
Старик протянул бутылочку своему спутнику, который уже почти протрезвел.
- Не откажусь. Давай ее сюда!
Пэк сделал несколько глотков. Потом, скорчив лицо, несколько раз крякнул и через минуту вернул бутылочку старику.
- О-о, - Мак заметил, что бутылка наполовину опустела. - Да ты силен…
Пэк пожав плечами, передернулся.
- Прости, приятель, немного не рассчитал. Ну да и тебе еще осталось.
Старик засмеялся.
- Мне-то хватит, не переживай, Грегори. А дома найдется еще одна бутылочка, но побольше этой.
- Да где же, наконец, этот чертов дом?
Мак вытянув руку вперед, ответил:
- Во-о-он он…
- Где?
- Левее, левее… Видишь два желтых пятна? Он и есть.
Старик допил оставшееся виски и, размахнувшись, швырнул бутылку в непроглядную снежную мглу.
- Идем, время не ждет.
- О'кей, приятель!
`Далее почерк меняется на разборчивый.`
…Вы когда-нибудь пробовали зарезать свинью складным ножом? Нелегкое занятие, смею вас заверить. Но у меня был богатый опыт. Если нет под рукой старого доброго штыка от "Гаранда", и вообще ничего режущего - то сойдет все что угодно. Можно даже забить свинью - в самом прямом смысле забить - бейсбольной битой. Я один раз попробовал. Мясо заодно и отбивается… Но, потом, поджаренное, - чем-то весьма сильно воняет… Глотку надо перерезать обязательно. И спустить кровь. Нет ножа - перегрызите хоть зубами, если не хотите испортить рождественский ужин. Помню, однажды…
`Далее почерк меняется на скачущий, неразборчивый.`
(…(…желтых пятна оказались фонарями под жестяными колпаками. На одном фонарном столбе белела табличка: "ПРОДАЕТСЯ" и что-то еще снизу, мелко, неразборчиво - очевидно, координаты агента по недвижимости…
- Тихо тут у вас… - Грегори нервно облизал губы. - Безлюдно. Зови - не дозовешься.
- Тихо, - кивнул Мак, просунув руку в портфель. - Как в могиле…
И добавил - другим, встревоженным голосом:
- Дьявол! Что это?!
- Ты о чем?
- Смотри!
Мак кивнул и его спутник, обернувшись, увидел появившиеся за снежной пеленой очертания заброшенного дома. Они были похожи на скелет совершенно невообразимого существа, только что поднявшегося на бренную землю из преисподней.
- Это всего лишь забро-э-э-э-э…
Речь Пэка сменилась булькающим звуком. Он упал лицом в снег. Мак убрал в портфель завернутый в тряпку (…(
(…(…дойдя к дергающемуся мешку, пнул его.
- Грегори, ты готов к представлению?!…
В ответ прозвучало нечленораздельное похрюкивание.
- Готов… - Губы старика скривились в улыбке.
Старик, скривив губы, захохотал, и в то же мгновение по стенам пробежали, подобно тараканам (…(
`Далее почерк меняется на разборчивый.`
… веревку с умом - чтобы наружу пролезла лишь свиная башка. Хотя - из рождественского мешка может вылезти всё, что угодно. Может показаться разбитая, кишащая червями голова старины Бе Бо. Может вынырнуть потная рожа сержанта - зыркнет выпученными глазами и заорет: "Развяжи мешок, гребаный в очко членосос!" Лучше не рисковать… Если что - начну вновь стягивать веревку, пока не удавлю сержанта…
Я напрасно опасался. Мой Санта совершил чудо. Опять совершил, милый, милый Санта… Из мешка высунулся свиной пятачок - а затем вся голова борова. Он моргал и моргал своими крохотными заплывшими глазками. Потом завизжал.
- Начинаем, начинаем представление для ребят! - радостно пропел я. И воткнул нож в сонную артерию - самым маленьким, коротким лезвием.
Кровь вылетела далеко. До стен. До потолка. Я чуть развернул мешок - чтобы струя не испортила письмо к милому моему Санте…
…А в кишках опять оказалось полно червей. Они извивались, расползались по комнате. Я давил их подошвами. Ну почему в Новой Англии все свиньи страдают от ленточных паразитов? Надо пожаловаться в…
`Далее почерк меняется на скачущий, неразборчивый.`
Старик положил окровавленный нож на стол и придвинул к свече отрезанную голову. Натянул на нее красный с белым колпак. По неровным доскам, из которых был сколочен стол, расползалась лужица крови.
Газа здесь не было, электричество тоже. Зато хватало дерева - с кухни доносилось потрескивание огня и шипение жарящегося мяса. Наверное, очень скоро дом сгорит… Ну и ладно, подумал Мак, не дом и был. Он аккуратно вложил письмо в потребовавший столько трудов почтовый ящик. В ящик, который может сработать лишь раз в году…
Потом он пошел на кухню, откуда все сильнее доносился аромат жареного мяса. Через четверть часа старик вернулся. За спиной, в раскрытой двери, встали сполохи пламени. Начинался пожар.
- Санта-а-а-а!!! - казалось, ветхий дом сейчас рухнет от вопля. - Ты слышишь меня, Санта-а-а-а!!!
И - трепетным эхом послышался тихий ответ:
- Санта-а-а…
Мак облегченно вздохнул, взял в руки зеркало. Всмотрелся свое отражение.
Морщинки на щеках исчезли. Все до одной. Он убрал зеркало в портфель.
- Свершилось… Спасибо, спасибо, милый мой Санта… Буду жить… жить… жить…
12.
От чтения ее отрывает радостный крик одного из обыскивающих. Найдена тетрадь - большая, действительно напоминающая старинную конторскую книгу. Дневник Свинопаса. На вид дневнику немало лет. Потрепан, на обложке застарелые бурые пятна.
Шеф полиции раскрывает тетрадь, быстро пролистывает. Сомнений нет - оно самое, та же желтоватая бумага, многие листы вырваны.
Протягивает Скалли:
- Займитесь. Здесь же, немедленно. Я свяжусь с ребятами в аэропорту, там уже приступили к расчистке полосы. Пусть ищут среди ждущих вылета пассажиров заодно и женщину пожилых лет. Трансвестит, кто бы мог подумать…
Скалли, не медля ни минуты, приступает к чтению. Время работает против них - на трассах сейчас наверняка тоже полным ходом идут снегоуборочные работы. Очень скоро Форт-Тийч будет разблокирован.
Она открывает первую страницу - может быть, автор там представился по всей форме? Напрасная надежда…
Дневник Свинопаса.
Самые первые записи
(чернила старые, выцветшие, почерк четкий, ровный)
Санту мы нашли под обломками хижины. Странным было то, что все вокруг выгорело, а место, где прятался Санта, не пострадало. Наши летчики старались от души, засыпая бомбами и заливая напалмом деревню. Санта лежал на земле целый и невредимый - ни единого ожога, ни единой царапины. Сержант резко поднял Санту и просунул ему в рот нож…
Мы и слова не могли произнести, когда увидели в его руках язык, похожий на розовую аппетитную свиную сардельку. Сержант швырнул язык в кусты…
…В деревне, кроме Санты не было ни одного человека. Похоже, люди покинули деревеньку за несколько часов до начала атаки… Но между пепелищами бродили свинки местной породы - не крупные и не жирные. Не иначе разбежались и пересидели бомбежку в лесу. А потом вернулись на привычное место. Это оказалось очень кстати. Запасы жратвы у нас кончались…
Большой Билл уложил свинку с первого выстрела. На ужин была свинина…
Шеф полиции раскрывает тетрадь, быстро пролистывает. Сомнений нет - оно самое, та же желтоватая бумага, многие листы вырваны.
Протягивает Скалли:
- Займитесь. Здесь же, немедленно. Я свяжусь с ребятами в аэропорту, там уже приступили к расчистке полосы. Пусть ищут среди ждущих вылета пассажиров заодно и женщину пожилых лет. Трансвестит, кто бы мог подумать…
Скалли, не медля ни минуты, приступает к чтению. Время работает против них - на трассах сейчас наверняка тоже полным ходом идут снегоуборочные работы. Очень скоро Форт-Тийч будет разблокирован.
Она открывает первую страницу - может быть, автор там представился по всей форме? Напрасная надежда…
Дневник Свинопаса.
Самые первые записи
(чернила старые, выцветшие, почерк четкий, ровный)
Санту мы нашли под обломками хижины. Странным было то, что все вокруг выгорело, а место, где прятался Санта, не пострадало. Наши летчики старались от души, засыпая бомбами и заливая напалмом деревню. Санта лежал на земле целый и невредимый - ни единого ожога, ни единой царапины. Сержант резко поднял Санту и просунул ему в рот нож…
Мы и слова не могли произнести, когда увидели в его руках язык, похожий на розовую аппетитную свиную сардельку. Сержант швырнул язык в кусты…
…В деревне, кроме Санты не было ни одного человека. Похоже, люди покинули деревеньку за несколько часов до начала атаки… Но между пепелищами бродили свинки местной породы - не крупные и не жирные. Не иначе разбежались и пересидели бомбежку в лесу. А потом вернулись на привычное место. Это оказалось очень кстати. Запасы жратвы у нас кончались…
Большой Билл уложил свинку с первого выстрела. На ужин была свинина…
13.
Не то, всё не то… Объясняет, кто такой "наш Санта" - но не дает ключа к личности Свинопаса.
Скалли быстро пролистывает начало, середину - многие листы вырваны. Доходит до последних страниц. Выцветшие чернила сменяются здесь гелевой ручкой - буквы свежие, яркие. Скалли читает внимательно. Бессистемность изложения осталась прежней, мысли автора скачут совершенно непоследовательно - порой не понять, вспоминает он вчерашний день или дела давно минувших лет. Но кое-что начинает проясняться.
Тем временем работа на месте происшествия заканчивается - Скалли садится в машину, так и не отрываясь от тетради.
По дороге на полицейскую рацию приходит сообщение. Еще один труп, совсем свежий - на этот раз не Санта-Клаус, а водитель легковой машины, найденной на Либерти-стрит. Но способ убийства тот же, что и в эпизодах с Вильямсом и Керти - водитель задушен наброшенной сзади на горло веревкой. И - в машине обнаружена синяя женская куртка. Именно в такой была неудачно напавшая на Санта-Клауса женщина. Кольцо вокруг Свинопаса стягивается все туже - окрестности Либерти-стрит оцеплены, подозрительные места проверяются по второму разу. Все свободные силы полиции и вновь поднятые по тревоге добровольцы подтягиваются туда. Машина высаживает Скалли у полицейского управления - и тоже едет в район Либерти-стрит.
Скалли остается. Она не уверена в успехе новой облавы. Ей кажется, именно последние записи - ключ к разгадке. Мест с аккуратным и четким почерком почти не осталось. Вернее, оба почерка стали почти неразличимы. Скалли с огромным трудом продирается сквозь бисерно-мелкие и угловатые каракули Свинопаса. Чем-то они напоминают ей иероглифы…
Дневник Свинопаса.
Последние записи
(чернила свежие, почерк одинаковый, практически не меняющийся)
Снова у меня чесалось ухо. Ухо, которого нет. Его отстрелил сержант в тот день, когда мы наконец дождались "Оклахому"…
Но сначала была птица. Опять та же птица. Я краем глаза засек в небе какое-то движение - "Оклахома"? - нет, громадная птица тяжело махала крыльями. А в клюве… Я пригляделся. Точно. В клюве был невообразимых размеров бутерброд с красной икрой… Прошлый раз был копченый окорок - не иначе как слоновий… Стоило бы проследить, откуда летает эта пташка… Икринки падали с бутерброда - огромные, как арбузы.
Я Мак-Рей!!! Я Мак-Рей!!! Я никогда, никогда, никогда не был во Вьетнаме!!!
А почти долетев до земли, икринки почему-то превращались в свиные головы. Аппетитные сочные свиные головы… Я побежал к ним - мы спасены! СПАСЕНЫ!!! Без всякой "Оклахомы"! Но головы стали взрываться - осколки черепов вспарывали воздух, земля рвалась фонтанами к небу. И я залег, плача…
Потом на поле появился большой десантный вертолет. Только что не было его - и появился. Он приземлился на одно из бледно-зеленых пятен. Когда шасси коснулись земли, из раскрывшейся со щелчком двери наружу высыпала орава солдат. Это было долгожданная "Оклахома"! Я, не видя больше Нашего Санты, встал, и, сделав два шага вперед, замер… С противоположной стороны поля к вертолету бежали Чез, Никсон, Билл и Маг…
Мертвый Чез. Мертвый Никсон. Мертвые Билл и Маг. Большой Билл сильно отставал - ступню ему оторвало противопехоткой. Мертвецы на бегу выкрикивали приветствия, забыв о том, что в лесу могут находиться вьетконговцы.
- Что происходит? Вы же погибли еще вчера!
Я, не веря своим глазам, сделал шаг назад.
- Черт…
Нога уперлась во что-то мягкое. Санта?!… Медленно оборачиваясь, я напряг палец на спуске. Наш Санта! На земле лежал десятилетний паренек, с которым мне посчастливилось познакомиться в ноябре, в небольшой деревушке, от которой до Меконга примерно десять минут ходьбы. После того, как паренька взяли в отряд проводником, ребята окрестили его Санта-Клаусом. Это прозвище прикрепилось к маленькому мальчику потому, что у него была длинная седая борода и густые брови. Мальчик - не мальчик, старик - не старик. Мутант! Таких во Вьетнаме много, из сорока с лишним миллионов примерно каждый десятый. Или каждый пятый. Может, вообще каждый… Это началось после первых химических атак.
Ты сам мутант, Стив!!! МУТАНТ!!! А Я МАК-РЕЙ, МАК-РЕЙ, МАК…
- О Боже!
Возле нашего проводника и спасителя сидел сержант. Он отрезал Санте руку - и никак не мог отрезать. Потому что смотрел на меня. Глаз у сержента не было - ямки с шевелящимися червями.
Сталь штыка скребла по кости. Черви извивались.
- Зачем, зачем, зачем… - твердил я. - Ведь "Оклахома"…
Сержант рванул надпиленную руку изо всех сил. Рука оторвалась. Кровь не текла - она вся вышла из перерезанной глотки. Пропитала седую бороду Санты. За что тебя, мой Санта… Вслед за рукой из раны потянулось что-то мерзкое, длинное… Сержант, не глядя, махнул по этому штыком.
- Держи, - сержант протянул мне окровавленную руку. - Жри!
Я непонимающим взглядом посмотрел вначале на сержанта, потом на мертвого Санту. И тут что-то во мне надломилось. Я направил винтовку на сержанта в тот момент, когда он абсолютно спокойно произнес:
- Санта перед смертью попросил о том, чтобы мы его съели…
Съели? Санта попросил о том, чтобы мы его съели? Что за бред? Чушь собачья.
- Жри! - Сержант кинул руку мне под ноги.
Я ничего не мог сказать. Только молча мотал головой. Он был святым, наш Санта. Святым…
- Санта сказал, что только так мы сможем избежать смерти. Жри!
Я мотал головой. Сержант выстрелил. В меня, из пистолета. Не знаю, как он смог прицелиться своими червяками. Пуля попала в ухо. Кровь потекла на шею. Боли я не почувствовал.
- ЖРИ!!!
Нет, нет, нет…
- Вторая - в лоб! - прохрипел сержант, поднимая пистолет.
Не хочу… Санта, мой милый Санта, сделай чудо…
И он сделал чудо. Последнее свое чудо. Это оказалось чудесней всего, даже того случая, когда меня разнесло на куски прямым попаданием 105-миллиметрового снаряда - и я не умер…
Санта исчез. На земле лежала свинка, розовая упитанная свинка.
Два штыка от винтовок "Гаранд" поворачивались над крохотным костерком. Запах ласкал ноздри. Пересохшие рты наполнялись слюной. Мы не смогли дождаться - и вгрызлись в полусырую свинину.
- Ну вот, Стиви, - прочавкал сержант почти ласково. - Я же знал - раз ты сумел его зарезать, сумеешь и съесть… Кстати, обернись!
Я, обернувшись, увидел пылающую "Оклахому". Фигурки катались по земле, объятые напалмовым пламенем. Вертолету пришел конец, и людям тоже, но давешней птице показалось этого мало, она прошла на второй заход. Я заметил белые буквы на ее оранжевом брюхе: "USAАF".
Сержант сыто рыгнул, и продекламировал:
Оклахома - штат богатый,
Гребут пшеницу там лопатой!
Его черви шевелились в такт словам.
Раскрыв тетрадь, Мак принялся писать:
"Меня зовут Джейсон Мак-Рей. Я родился в прошлом веке, в тысяча девятьсот тридцать втором году. Это уже шестьдесят девятое Рождество, которое случается на моем веку. Санта-Клауса я съел во вторник. После того, как начался проливной дождь. Дожди на Рождество большая редкость. По крайней мере, на моей родине, в Айдахо. Многое ли осталось в моей памяти с той давней, вьетнамской поры? Трудно сказать, но это уже пятидесятый Санта-Клаус, которого я съел. Все они превращались в свиней, вроде того, которого я съел на пару с сержантом. Мир его праху! Сержант Эйб Рабинович почил через год после окончания Вьетнамской кампании. Он умер под Рождество… от голода. Уморил себя сам. А я живу. Три года назад я был на приеме у врача. Тот сказал: "Гм-м, весьма и весьма странный вы, дедушка. Вам уже шестьдесят девять, а вашему организму может позавидовать любой юнец…". Диета, правильная диета, подумал я тогда и ничего ему не сказал. Ешь свинину под Рождество - и постоянно будь молодым. Это не шутка. Если сравнить фотографии, сделанные во Вьетнаме и мои тогдашние, трехлетней давности - различий не найти. Я внешне не постарел. То же лицо, те же глаза. Даже волосы не поседели. Ничего не болело - лишь постоянно чесалось отстреленное сержантом ухо. Но я сдерживался, не чесал при людях - дурная привычка.
Год назад все изменилось. Мое письмо не дошло до милого моего Санты. Не дошло… Я стал стареть… Я не знал, что делать… Я вернулся сюда, где начал свой путь - не помогло. Я снова и снова посылал письма к Санте - и не слышал ответа… Неужели я остался один???… Где ты, милый Санта?
Мне кажется - я слышу порой его слабый голос. Изнутри… Санта во мне, и мне надо отправиться во Вьетнам. И выпустить его на волю. Тогда он отпустит меня… Может, это и бред. Но я устал есть свинину на Рождество. Устал - и не могу остановиться… Билет до Ханоя в кармане. Осталось последний раз плюнуть на землю этой страны.
До встречи, милый Санта!"
Мак-Рей поставил точку и закрыл тетрадь. Он уже не помнил, что написал. Его губы шевелились, и раздавались звуки - но он не понимал слов. Потому что Стив (Я?) никогда не пытался выучить вьетнамский язык… Всё закончилось. Джейсона Мак-Рея - придуманной личности, литературного персонажа - больше нет… Здравствуй, милый Санта.
Скалли быстро пролистывает начало, середину - многие листы вырваны. Доходит до последних страниц. Выцветшие чернила сменяются здесь гелевой ручкой - буквы свежие, яркие. Скалли читает внимательно. Бессистемность изложения осталась прежней, мысли автора скачут совершенно непоследовательно - порой не понять, вспоминает он вчерашний день или дела давно минувших лет. Но кое-что начинает проясняться.
Тем временем работа на месте происшествия заканчивается - Скалли садится в машину, так и не отрываясь от тетради.
По дороге на полицейскую рацию приходит сообщение. Еще один труп, совсем свежий - на этот раз не Санта-Клаус, а водитель легковой машины, найденной на Либерти-стрит. Но способ убийства тот же, что и в эпизодах с Вильямсом и Керти - водитель задушен наброшенной сзади на горло веревкой. И - в машине обнаружена синяя женская куртка. Именно в такой была неудачно напавшая на Санта-Клауса женщина. Кольцо вокруг Свинопаса стягивается все туже - окрестности Либерти-стрит оцеплены, подозрительные места проверяются по второму разу. Все свободные силы полиции и вновь поднятые по тревоге добровольцы подтягиваются туда. Машина высаживает Скалли у полицейского управления - и тоже едет в район Либерти-стрит.
Скалли остается. Она не уверена в успехе новой облавы. Ей кажется, именно последние записи - ключ к разгадке. Мест с аккуратным и четким почерком почти не осталось. Вернее, оба почерка стали почти неразличимы. Скалли с огромным трудом продирается сквозь бисерно-мелкие и угловатые каракули Свинопаса. Чем-то они напоминают ей иероглифы…
Дневник Свинопаса.
Последние записи
(чернила свежие, почерк одинаковый, практически не меняющийся)
Снова у меня чесалось ухо. Ухо, которого нет. Его отстрелил сержант в тот день, когда мы наконец дождались "Оклахому"…
Но сначала была птица. Опять та же птица. Я краем глаза засек в небе какое-то движение - "Оклахома"? - нет, громадная птица тяжело махала крыльями. А в клюве… Я пригляделся. Точно. В клюве был невообразимых размеров бутерброд с красной икрой… Прошлый раз был копченый окорок - не иначе как слоновий… Стоило бы проследить, откуда летает эта пташка… Икринки падали с бутерброда - огромные, как арбузы.
Я Мак-Рей!!! Я Мак-Рей!!! Я никогда, никогда, никогда не был во Вьетнаме!!!
А почти долетев до земли, икринки почему-то превращались в свиные головы. Аппетитные сочные свиные головы… Я побежал к ним - мы спасены! СПАСЕНЫ!!! Без всякой "Оклахомы"! Но головы стали взрываться - осколки черепов вспарывали воздух, земля рвалась фонтанами к небу. И я залег, плача…
Потом на поле появился большой десантный вертолет. Только что не было его - и появился. Он приземлился на одно из бледно-зеленых пятен. Когда шасси коснулись земли, из раскрывшейся со щелчком двери наружу высыпала орава солдат. Это было долгожданная "Оклахома"! Я, не видя больше Нашего Санты, встал, и, сделав два шага вперед, замер… С противоположной стороны поля к вертолету бежали Чез, Никсон, Билл и Маг…
Мертвый Чез. Мертвый Никсон. Мертвые Билл и Маг. Большой Билл сильно отставал - ступню ему оторвало противопехоткой. Мертвецы на бегу выкрикивали приветствия, забыв о том, что в лесу могут находиться вьетконговцы.
- Что происходит? Вы же погибли еще вчера!
Я, не веря своим глазам, сделал шаг назад.
- Черт…
Нога уперлась во что-то мягкое. Санта?!… Медленно оборачиваясь, я напряг палец на спуске. Наш Санта! На земле лежал десятилетний паренек, с которым мне посчастливилось познакомиться в ноябре, в небольшой деревушке, от которой до Меконга примерно десять минут ходьбы. После того, как паренька взяли в отряд проводником, ребята окрестили его Санта-Клаусом. Это прозвище прикрепилось к маленькому мальчику потому, что у него была длинная седая борода и густые брови. Мальчик - не мальчик, старик - не старик. Мутант! Таких во Вьетнаме много, из сорока с лишним миллионов примерно каждый десятый. Или каждый пятый. Может, вообще каждый… Это началось после первых химических атак.
Ты сам мутант, Стив!!! МУТАНТ!!! А Я МАК-РЕЙ, МАК-РЕЙ, МАК…
- О Боже!
Возле нашего проводника и спасителя сидел сержант. Он отрезал Санте руку - и никак не мог отрезать. Потому что смотрел на меня. Глаз у сержента не было - ямки с шевелящимися червями.
Сталь штыка скребла по кости. Черви извивались.
- Зачем, зачем, зачем… - твердил я. - Ведь "Оклахома"…
Сержант рванул надпиленную руку изо всех сил. Рука оторвалась. Кровь не текла - она вся вышла из перерезанной глотки. Пропитала седую бороду Санты. За что тебя, мой Санта… Вслед за рукой из раны потянулось что-то мерзкое, длинное… Сержант, не глядя, махнул по этому штыком.
- Держи, - сержант протянул мне окровавленную руку. - Жри!
Я непонимающим взглядом посмотрел вначале на сержанта, потом на мертвого Санту. И тут что-то во мне надломилось. Я направил винтовку на сержанта в тот момент, когда он абсолютно спокойно произнес:
- Санта перед смертью попросил о том, чтобы мы его съели…
Съели? Санта попросил о том, чтобы мы его съели? Что за бред? Чушь собачья.
- Жри! - Сержант кинул руку мне под ноги.
Я ничего не мог сказать. Только молча мотал головой. Он был святым, наш Санта. Святым…
- Санта сказал, что только так мы сможем избежать смерти. Жри!
Я мотал головой. Сержант выстрелил. В меня, из пистолета. Не знаю, как он смог прицелиться своими червяками. Пуля попала в ухо. Кровь потекла на шею. Боли я не почувствовал.
- ЖРИ!!!
Нет, нет, нет…
- Вторая - в лоб! - прохрипел сержант, поднимая пистолет.
Не хочу… Санта, мой милый Санта, сделай чудо…
И он сделал чудо. Последнее свое чудо. Это оказалось чудесней всего, даже того случая, когда меня разнесло на куски прямым попаданием 105-миллиметрового снаряда - и я не умер…
Санта исчез. На земле лежала свинка, розовая упитанная свинка.
Два штыка от винтовок "Гаранд" поворачивались над крохотным костерком. Запах ласкал ноздри. Пересохшие рты наполнялись слюной. Мы не смогли дождаться - и вгрызлись в полусырую свинину.
- Ну вот, Стиви, - прочавкал сержант почти ласково. - Я же знал - раз ты сумел его зарезать, сумеешь и съесть… Кстати, обернись!
Я, обернувшись, увидел пылающую "Оклахому". Фигурки катались по земле, объятые напалмовым пламенем. Вертолету пришел конец, и людям тоже, но давешней птице показалось этого мало, она прошла на второй заход. Я заметил белые буквы на ее оранжевом брюхе: "USAАF".
Сержант сыто рыгнул, и продекламировал:
Оклахома - штат богатый,
Гребут пшеницу там лопатой!
Его черви шевелились в такт словам.
Раскрыв тетрадь, Мак принялся писать:
"Меня зовут Джейсон Мак-Рей. Я родился в прошлом веке, в тысяча девятьсот тридцать втором году. Это уже шестьдесят девятое Рождество, которое случается на моем веку. Санта-Клауса я съел во вторник. После того, как начался проливной дождь. Дожди на Рождество большая редкость. По крайней мере, на моей родине, в Айдахо. Многое ли осталось в моей памяти с той давней, вьетнамской поры? Трудно сказать, но это уже пятидесятый Санта-Клаус, которого я съел. Все они превращались в свиней, вроде того, которого я съел на пару с сержантом. Мир его праху! Сержант Эйб Рабинович почил через год после окончания Вьетнамской кампании. Он умер под Рождество… от голода. Уморил себя сам. А я живу. Три года назад я был на приеме у врача. Тот сказал: "Гм-м, весьма и весьма странный вы, дедушка. Вам уже шестьдесят девять, а вашему организму может позавидовать любой юнец…". Диета, правильная диета, подумал я тогда и ничего ему не сказал. Ешь свинину под Рождество - и постоянно будь молодым. Это не шутка. Если сравнить фотографии, сделанные во Вьетнаме и мои тогдашние, трехлетней давности - различий не найти. Я внешне не постарел. То же лицо, те же глаза. Даже волосы не поседели. Ничего не болело - лишь постоянно чесалось отстреленное сержантом ухо. Но я сдерживался, не чесал при людях - дурная привычка.
Год назад все изменилось. Мое письмо не дошло до милого моего Санты. Не дошло… Я стал стареть… Я не знал, что делать… Я вернулся сюда, где начал свой путь - не помогло. Я снова и снова посылал письма к Санте - и не слышал ответа… Неужели я остался один???… Где ты, милый Санта?
Мне кажется - я слышу порой его слабый голос. Изнутри… Санта во мне, и мне надо отправиться во Вьетнам. И выпустить его на волю. Тогда он отпустит меня… Может, это и бред. Но я устал есть свинину на Рождество. Устал - и не могу остановиться… Билет до Ханоя в кармане. Осталось последний раз плюнуть на землю этой страны.
До встречи, милый Санта!"
Мак-Рей поставил точку и закрыл тетрадь. Он уже не помнил, что написал. Его губы шевелились, и раздавались звуки - но он не понимал слов. Потому что Стив (Я?) никогда не пытался выучить вьетнамский язык… Всё закончилось. Джейсона Мак-Рея - придуманной личности, литературного персонажа - больше нет… Здравствуй, милый Санта.
14.
Она дочитывает последнюю страницу как раз в тот момент, когда в управление возвращается Малиновски. Он взбешен - дичь опять ускользнула.
Бросает на стол синюю куртку.
- Посмотрите! - говорит он Скалли. - Чертовщина какая-то… Он что, бесплотный призрак? Или новая модель терминатора?
Скалли смотрит. На куртке четыре отверстия. Два на спине - ровные, аккуратные. Два на груди - с рваными краями, наружу торчат волокна утеплителя. Санта-Клаус не промахнулся. Но внутри - никаких следов крови.
Скалли подзывает Меллоу (он вернулся вместе с шефом полиции).
- Наденьте. Размер вроде ваш.
Хомяк мнется и колеблется.
- Надевай! - рявкает Малиновски.
Хомяк понуро вздыхает и облачается. Куртка ему действительно впору.
Скалли и шеф полиции обмениваются взглядами. Однако… Одна из пуль прошла в районе сердца, другая - в непосредственной близости от позвоночника. Человек с такими ранами никак не мог продолжить бег…
- Трюк… - говорит Малиновски неуверенно. - Снял, натянул на что-то, - и прострелил… Но зачем, черт возьми?!
Скалли качает головой.
- Не думаю… Помните, эпизод в дневнике, где комбинезон солдата превратился от пуль вьетконговцев в москитную сетку? А парень остался цел и невредим?
Малиновски тоже читал дневник - вернее, лишь вырванные из него листы. И реагирует на такую ссылку однозначно:
- Бред! Весь дневник - бред!
- Возможно. А то, что человек за тридцать три убийства не оставил ни единого ведущего к себе следа - не бред? У вас большой опыт - вы когда-нибудь слышали о таком? Не бывает серийников-невидимок! Не бывает! Кто-то что-то да заметит неладное…
- Вы предлагаете принять на веру всю ахинею, что Свинопас тут написал?
- Не всю. Лишь последний пассаж. Посмотрите…
Оба склоняются над дневником. Читают вместе.
- Решил, значит, плюнуть… - цедит шеф полиции. - Как бы эта страна тоже не плюнула ему в спину - свинцовым плевком. Вы считаете, это имя - Джейсон Мак-Рей - подлинное?
Скалли с большим сомнением пожимает плечами.
Шеф связывается с аэропортом. Через несколько минут выясняется: человек с таким именем не брал билет ни на один из предстоящих или отложенных из-за непогоды рейсов. Что, впрочем, ничего не значит.
- Он не проскочит, - говорит Малиновски уверенно. - Ни под своим именем, ни под чужим, ни в мужском обличье, ни в женском… Аэропорт под плотным контролем.
- До сих пор Свинопас проскакивал сквозь все расставленные сети. Если - в порядке бреда - предположить, что он не просто субъективно чувствовал себя моложе после каждого акта каннибализма? Если - действительно молодел? Или - становился способен внушить это и окружающим, и даже себе самому?
Она видит, что Малиновски не верит. Спрашивает его резко:
- Когда вылетает первый самолет?
- Через полчаса.
- Куда?
- Во Фриско, с посадкой в Карсон-Сити…
- Из Сан-Франциско наверняка есть прямые рейсы на Ханой. Я еду в аэропорт. Вы - как хотите.
Скалли встает из-за стола, надевает пуховик, перекладывает пистолет в наружный боковой карман. Выходит. Малиновски, помедлив несколько секунд, - за ней.
Бросает на стол синюю куртку.
- Посмотрите! - говорит он Скалли. - Чертовщина какая-то… Он что, бесплотный призрак? Или новая модель терминатора?
Скалли смотрит. На куртке четыре отверстия. Два на спине - ровные, аккуратные. Два на груди - с рваными краями, наружу торчат волокна утеплителя. Санта-Клаус не промахнулся. Но внутри - никаких следов крови.
Скалли подзывает Меллоу (он вернулся вместе с шефом полиции).
- Наденьте. Размер вроде ваш.
Хомяк мнется и колеблется.
- Надевай! - рявкает Малиновски.
Хомяк понуро вздыхает и облачается. Куртка ему действительно впору.
Скалли и шеф полиции обмениваются взглядами. Однако… Одна из пуль прошла в районе сердца, другая - в непосредственной близости от позвоночника. Человек с такими ранами никак не мог продолжить бег…
- Трюк… - говорит Малиновски неуверенно. - Снял, натянул на что-то, - и прострелил… Но зачем, черт возьми?!
Скалли качает головой.
- Не думаю… Помните, эпизод в дневнике, где комбинезон солдата превратился от пуль вьетконговцев в москитную сетку? А парень остался цел и невредим?
Малиновски тоже читал дневник - вернее, лишь вырванные из него листы. И реагирует на такую ссылку однозначно:
- Бред! Весь дневник - бред!
- Возможно. А то, что человек за тридцать три убийства не оставил ни единого ведущего к себе следа - не бред? У вас большой опыт - вы когда-нибудь слышали о таком? Не бывает серийников-невидимок! Не бывает! Кто-то что-то да заметит неладное…
- Вы предлагаете принять на веру всю ахинею, что Свинопас тут написал?
- Не всю. Лишь последний пассаж. Посмотрите…
Оба склоняются над дневником. Читают вместе.
- Решил, значит, плюнуть… - цедит шеф полиции. - Как бы эта страна тоже не плюнула ему в спину - свинцовым плевком. Вы считаете, это имя - Джейсон Мак-Рей - подлинное?
Скалли с большим сомнением пожимает плечами.
Шеф связывается с аэропортом. Через несколько минут выясняется: человек с таким именем не брал билет ни на один из предстоящих или отложенных из-за непогоды рейсов. Что, впрочем, ничего не значит.
- Он не проскочит, - говорит Малиновски уверенно. - Ни под своим именем, ни под чужим, ни в мужском обличье, ни в женском… Аэропорт под плотным контролем.
- До сих пор Свинопас проскакивал сквозь все расставленные сети. Если - в порядке бреда - предположить, что он не просто субъективно чувствовал себя моложе после каждого акта каннибализма? Если - действительно молодел? Или - становился способен внушить это и окружающим, и даже себе самому?
Она видит, что Малиновски не верит. Спрашивает его резко:
- Когда вылетает первый самолет?
- Через полчаса.
- Куда?
- Во Фриско, с посадкой в Карсон-Сити…
- Из Сан-Франциско наверняка есть прямые рейсы на Ханой. Я еду в аэропорт. Вы - как хотите.
Скалли встает из-за стола, надевает пуховик, перекладывает пистолет в наружный боковой карман. Выходит. Малиновски, помедлив несколько секунд, - за ней.
15.
Они едва успевают - на восьмимильной дороге, ведущей к аэропорту, ликвидированы далеко не все последствия снегопада.
Когда Малиновски и Скалли торопливо входят в диспетчерскую аэропорта, пассажиры уже прошли регистрацию. Вот-вот отправятся к самолету.
- Задержите посадку, - командует шеф полиции.
Начальник аэропорта недоволен - люди и без того сутки просидели в ожидании летной погоды - но подчиняется. Пассажиры остаются в накопителе - небольшом зале, выход из которого ведет прямо на летное поле.
Пару минут спустя Малиновски просматривает список пассажиров, параллельно слушая объяснения О'Нила - седовласого ветерана полиции Форт-Тийч. Патрик О'Нил служит тридцать семь лет - и, кажется, нет в городе человека, которого он не знает. Именно поэтому О'Нил был назначен руководить прикрывавшей аэропорт командой полицейских.
- А это кто такая - Гортензия Донелли? - спрашивает шеф полиции.
- Теща Мэлса Седжена, - без запинки выдает Патрик из своей головы-компьютера. - Прилетала погостить из Невады, но Рождество торопится встретить дома.
Шеф продолжает изучение списка.
- Так… Так… Баскетболисты, надо думать, вне подозрений… Зараеску - кто такой? Вроде не из местных.
- Приезжий, но весь снегопад не покидал аэропорта. Личность колоритная, и все время был на виду…
Дальше Скалли не слушает. Идет в накопитель. Медленно ходит среди пассажиров, вглядывается в лица. Ожидает какого-то внутреннего толчка, всплеска интуиции, позволяющего понять: он! Свинопас!
Ничего. Лица как лица - напряженные, усталые, недовольные еще одной задержкой. Скалли натянута, как струна, все чувства обострены, она замечает самые тончайшие нюансы мимики, видит и оценивает самые малозаметные рефлекторные жесты… Ничего.
Входит Малиновски. Встречается с ней глазами. Еле заметно качает головой. Скалли повторяет его жест… Репродуктор объявляет посадку.
Взлетная полоса расчищена - темно-серый шрам на безбрежной белизне огромного поля. Расчищены и рулежные дорожки для самолетов. Но автобусу по сугробам не проехать. И пассажиры идут пешком, по одному, по узенькой протоптанной дорожке, протянувшейся от аэровокзала к середине ВПП, - в начале которой застыл "Боинг".
Скалли и Малиновски в это время шагают к выходу из аэропорта. Скалли мрачна. Впервые ее подвела интуиция. Впервые отказало шестое чувство. Шеф полиции говорит утешающе:
- До Ханоя можно добраться разными путями…
Рядом, у стойки досмотра, - два молодых парня, сотрудники аэропорта. Смеются. Скалли внезапно хватает шефа за рукав. Тот замолкает. Оба слышат обрывок фразы одного из парней:
- …поросята! Нет, ты представляешь, просветили багаж: полный чемодан разных статуэток - и сплошь поросята!
Скалли и Малиновски ревут в один голос:
- У кого???!!!
Парень - говоривший про поросят - объясняет сбивчиво:
- Тут… на посадке… девчонка, лет пятнадцати… похоже, китаяночка, симпатичная… а может, и…
Они уже не слышат. Мчатся обратно. Накопитель, удивленные лица персонала, хлопок двери, морозный ветер в лицо… Цепочка пассажиров тянется медленно, задние еще не дошли до серого бетона. Они мчатся, догоняют, бегут рядом, по колено в снегу, торопливо заглядывая в лица…
Она! Симпатичное молоденькое лицо выглядывает из капюшона парки. Действительно, китаянка… Или… ИЛИ ВЬЕТНАМКА??
- Извините, мисс… - с трудом хрипит запыхавшийся Малиновски. - Разрешите еще раз осмотреть ваш багаж.
Скалли не говорит ничего. Опускает руку в карман, нащупывает рукоять пистолета.
Глаза девушки удивленно округляются. Ничего не произнеся, она ставит чемоданчик на сугроб, щелкает замками.
Черт! Никаких поросят! Немного одежды, яркий плоский пакет с иероглифами, пять или шесть Си-Ди…
- Ваше имя? - резко спрашивает шеф полиции. Резкость маскирует растерянность.
- Ли Фей, - говорит девушка.
- Куда следуете?
- В Лос-Анжелес, к родителям. - В ее мелодичном голоске слышен легкий акцент.
Еще несколько столь же бесплодных вопросов-ответов. Скалли молчит, кусает губы.
Остальные пассажиры уже поднимаются по трапу. Стоящая внизу стюардесса машет рукой Ли Фей.
- Извините, мисс… - повторяет Малиновски. Он готов признать ошибку и распрощаться.
Скалли вынимает руку из кармана. Нагибается, касается пальцами плоского пакета. Что за… Вместо ровной глянцевой поверхности пальцы ощущают нечто небольшое, неровное, с вмятинками и выступами.
- Стоять!!! - орет над ухом Малиновски.
Скалли поднимает голову. Девушка, почти не проваливаясь, бежит к самолету напрямик, по сугробам. Но ее крохотные, изящные башмачки оставляют следы огромные, мужские, восьмого или девятого номера…
"ЗИГ-Зауер" грохочет ей вслед. Через долю секунды к нему присоединяется пистолет Малиновски. Получи!!! За Фреда!!! Скалли стреляет в тело, в голову, в шею - должны же быть у твари уязвимые точки! Должны!!!
Она не промахивается. Но эффект нулевой. Бесформенная серая фигура - явно ставшая выше и шире, чем миниатюрная Ли Фей, бежит и бежит…
Стрельба заканчивается - вместе с обоймами.
Они бросаются вслед - и тут же вязнут по пояс. По инерции пытаются было таранить сугробы…
Серое нечто подбегает к трапу. Поднимается по нему - вместе со стюардессой. Неужели та ничего не видела? - думает Скалли. Не слышала выстрелов? И сам себе отвечает: не видела. И не слышала.
Самолет медленно начинает движение.
- Назад! - кричит Малиновски. - В диспетчерскую! Свяжемся с пилотами!
Они продираются сквозь сугробы обратно на тропинку. Там - у опрокинутого чемоданчика - куча маленьких поросят. Ярких, разноцветных…
Диспетчерская. Сквозь широченное окно видно, как вдали "Боинг" отрывается от земли. Малиновски грязно ругается. Радист - бледный, волосы слиплись на потном лбу - нервно колдует над аппаратурой. Из нее - лишь вой, треск, скрежет…
- Мать вашу… - опускает руки радист. - Похоже, у них на борту был активный постановщик помех. И только что врубился на полную катушку…
Скалли думает: так оно и есть. А пилоты, наверное, слышат сейчас спокойный голос диспетчера, говорящий именно те слова, которые они ожидают…
- Связь с Карсон-Сити! - отрывисто командует Малиновски.
Бесполезно, думает Скалли. Разве что сбить "Боинг" на подлете - и то без какой-либо гарантии… Тварь улетит в Ханой. Тварь, много лет крохотным отравленным зернышком сидевшая в съевшем ее психе - и прораставшая, прораставшая, прораставшая… Тварь улетит в Ханой. Но, может быть, когда-нибудь вернется… Скалли будет ждать. Терпеливо ждать и тщательно готовиться. Не бывает абсолютно неуязвимых людей и не-людей…
Она медленно идет к выходу. До Рождества осталось совсем недолго. Тетя Мергерит, наверное, хлопочет у духовки - в честь приезда Скалли она обещала запечь вместо традиционной индейки молочного поросенка. И наверное обидится, когда гостья не возьмет в рот ни кусочка…
Скалли выходит на улицу. Покров туч становится все реже - в их разрыве видна первая звезда.
Когда Малиновски и Скалли торопливо входят в диспетчерскую аэропорта, пассажиры уже прошли регистрацию. Вот-вот отправятся к самолету.
- Задержите посадку, - командует шеф полиции.
Начальник аэропорта недоволен - люди и без того сутки просидели в ожидании летной погоды - но подчиняется. Пассажиры остаются в накопителе - небольшом зале, выход из которого ведет прямо на летное поле.
Пару минут спустя Малиновски просматривает список пассажиров, параллельно слушая объяснения О'Нила - седовласого ветерана полиции Форт-Тийч. Патрик О'Нил служит тридцать семь лет - и, кажется, нет в городе человека, которого он не знает. Именно поэтому О'Нил был назначен руководить прикрывавшей аэропорт командой полицейских.
- А это кто такая - Гортензия Донелли? - спрашивает шеф полиции.
- Теща Мэлса Седжена, - без запинки выдает Патрик из своей головы-компьютера. - Прилетала погостить из Невады, но Рождество торопится встретить дома.
Шеф продолжает изучение списка.
- Так… Так… Баскетболисты, надо думать, вне подозрений… Зараеску - кто такой? Вроде не из местных.
- Приезжий, но весь снегопад не покидал аэропорта. Личность колоритная, и все время был на виду…
Дальше Скалли не слушает. Идет в накопитель. Медленно ходит среди пассажиров, вглядывается в лица. Ожидает какого-то внутреннего толчка, всплеска интуиции, позволяющего понять: он! Свинопас!
Ничего. Лица как лица - напряженные, усталые, недовольные еще одной задержкой. Скалли натянута, как струна, все чувства обострены, она замечает самые тончайшие нюансы мимики, видит и оценивает самые малозаметные рефлекторные жесты… Ничего.
Входит Малиновски. Встречается с ней глазами. Еле заметно качает головой. Скалли повторяет его жест… Репродуктор объявляет посадку.
Взлетная полоса расчищена - темно-серый шрам на безбрежной белизне огромного поля. Расчищены и рулежные дорожки для самолетов. Но автобусу по сугробам не проехать. И пассажиры идут пешком, по одному, по узенькой протоптанной дорожке, протянувшейся от аэровокзала к середине ВПП, - в начале которой застыл "Боинг".
Скалли и Малиновски в это время шагают к выходу из аэропорта. Скалли мрачна. Впервые ее подвела интуиция. Впервые отказало шестое чувство. Шеф полиции говорит утешающе:
- До Ханоя можно добраться разными путями…
Рядом, у стойки досмотра, - два молодых парня, сотрудники аэропорта. Смеются. Скалли внезапно хватает шефа за рукав. Тот замолкает. Оба слышат обрывок фразы одного из парней:
- …поросята! Нет, ты представляешь, просветили багаж: полный чемодан разных статуэток - и сплошь поросята!
Скалли и Малиновски ревут в один голос:
- У кого???!!!
Парень - говоривший про поросят - объясняет сбивчиво:
- Тут… на посадке… девчонка, лет пятнадцати… похоже, китаяночка, симпатичная… а может, и…
Они уже не слышат. Мчатся обратно. Накопитель, удивленные лица персонала, хлопок двери, морозный ветер в лицо… Цепочка пассажиров тянется медленно, задние еще не дошли до серого бетона. Они мчатся, догоняют, бегут рядом, по колено в снегу, торопливо заглядывая в лица…
Она! Симпатичное молоденькое лицо выглядывает из капюшона парки. Действительно, китаянка… Или… ИЛИ ВЬЕТНАМКА??
- Извините, мисс… - с трудом хрипит запыхавшийся Малиновски. - Разрешите еще раз осмотреть ваш багаж.
Скалли не говорит ничего. Опускает руку в карман, нащупывает рукоять пистолета.
Глаза девушки удивленно округляются. Ничего не произнеся, она ставит чемоданчик на сугроб, щелкает замками.
Черт! Никаких поросят! Немного одежды, яркий плоский пакет с иероглифами, пять или шесть Си-Ди…
- Ваше имя? - резко спрашивает шеф полиции. Резкость маскирует растерянность.
- Ли Фей, - говорит девушка.
- Куда следуете?
- В Лос-Анжелес, к родителям. - В ее мелодичном голоске слышен легкий акцент.
Еще несколько столь же бесплодных вопросов-ответов. Скалли молчит, кусает губы.
Остальные пассажиры уже поднимаются по трапу. Стоящая внизу стюардесса машет рукой Ли Фей.
- Извините, мисс… - повторяет Малиновски. Он готов признать ошибку и распрощаться.
Скалли вынимает руку из кармана. Нагибается, касается пальцами плоского пакета. Что за… Вместо ровной глянцевой поверхности пальцы ощущают нечто небольшое, неровное, с вмятинками и выступами.
- Стоять!!! - орет над ухом Малиновски.
Скалли поднимает голову. Девушка, почти не проваливаясь, бежит к самолету напрямик, по сугробам. Но ее крохотные, изящные башмачки оставляют следы огромные, мужские, восьмого или девятого номера…
"ЗИГ-Зауер" грохочет ей вслед. Через долю секунды к нему присоединяется пистолет Малиновски. Получи!!! За Фреда!!! Скалли стреляет в тело, в голову, в шею - должны же быть у твари уязвимые точки! Должны!!!
Она не промахивается. Но эффект нулевой. Бесформенная серая фигура - явно ставшая выше и шире, чем миниатюрная Ли Фей, бежит и бежит…
Стрельба заканчивается - вместе с обоймами.
Они бросаются вслед - и тут же вязнут по пояс. По инерции пытаются было таранить сугробы…
Серое нечто подбегает к трапу. Поднимается по нему - вместе со стюардессой. Неужели та ничего не видела? - думает Скалли. Не слышала выстрелов? И сам себе отвечает: не видела. И не слышала.
Самолет медленно начинает движение.
- Назад! - кричит Малиновски. - В диспетчерскую! Свяжемся с пилотами!
Они продираются сквозь сугробы обратно на тропинку. Там - у опрокинутого чемоданчика - куча маленьких поросят. Ярких, разноцветных…
Диспетчерская. Сквозь широченное окно видно, как вдали "Боинг" отрывается от земли. Малиновски грязно ругается. Радист - бледный, волосы слиплись на потном лбу - нервно колдует над аппаратурой. Из нее - лишь вой, треск, скрежет…
- Мать вашу… - опускает руки радист. - Похоже, у них на борту был активный постановщик помех. И только что врубился на полную катушку…
Скалли думает: так оно и есть. А пилоты, наверное, слышат сейчас спокойный голос диспетчера, говорящий именно те слова, которые они ожидают…
- Связь с Карсон-Сити! - отрывисто командует Малиновски.
Бесполезно, думает Скалли. Разве что сбить "Боинг" на подлете - и то без какой-либо гарантии… Тварь улетит в Ханой. Тварь, много лет крохотным отравленным зернышком сидевшая в съевшем ее психе - и прораставшая, прораставшая, прораставшая… Тварь улетит в Ханой. Но, может быть, когда-нибудь вернется… Скалли будет ждать. Терпеливо ждать и тщательно готовиться. Не бывает абсолютно неуязвимых людей и не-людей…
Она медленно идет к выходу. До Рождества осталось совсем недолго. Тетя Мергерит, наверное, хлопочет у духовки - в честь приезда Скалли она обещала запечь вместо традиционной индейки молочного поросенка. И наверное обидится, когда гостья не возьмет в рот ни кусочка…
Скалли выходит на улицу. Покров туч становится все реже - в их разрыве видна первая звезда.
16.
Стюардесса, затянутая в униформу "Эйр-Америки", негромко обращается к средних лет даме, сидящей на первом за пилотской кабиной ряду кресел - та не то дремлет, не то задумалась.
- Миссис, извините, вы будете ужинать? У нас сегодня праздничный ужин - в полете мы встречаем Рождество.
Коллектив стюардесс чисто женский - ни одного мужчины-стюарда. И на девушке, поверх униформы, - распахнут легкий, из тонкой ткани, полушубок. На голове - красный колпак из такой же ткани с невесомой белой опушкой.
Дама открывает глаза - она вовсе не спала. И видит: затянутая в униформу, над ней наклонилась аппетитнейшая розовая молодая свинка.
Дама улыбается. Протягивает руку, ласково гладит нежнейшую щетину чуть выше переднего копытца.
- Буду, милочка, обязательно буду!
И вновь плотоядно улыбается.
Санкт-Петербург 09.12.2003
- Миссис, извините, вы будете ужинать? У нас сегодня праздничный ужин - в полете мы встречаем Рождество.
Коллектив стюардесс чисто женский - ни одного мужчины-стюарда. И на девушке, поверх униформы, - распахнут легкий, из тонкой ткани, полушубок. На голове - красный колпак из такой же ткани с невесомой белой опушкой.
Дама открывает глаза - она вовсе не спала. И видит: затянутая в униформу, над ней наклонилась аппетитнейшая розовая молодая свинка.
Дама улыбается. Протягивает руку, ласково гладит нежнейшую щетину чуть выше переднего копытца.
- Буду, милочка, обязательно буду!
И вновь плотоядно улыбается.
Санкт-Петербург 09.12.2003