Страница:
- Ты здесь давно? Мечко глянул на небо. - Часа два, думаю. Или чуть меньше? А ты? Они сидели на каменных плитах, разогретых солнечным жаром, прислонясь к зубцам башни. - А я лет пять. Я попал сначала в другой форт, Лина, у моря. Сам понимаешь - был дурак дураком. Странно переплелись коридоры Времени! Мы умерли почти разом, а ты оказался здесь позднее. Впрочем, это, наверное, не случайно, ты-то привычен к странствиям во времени... - Почему ты знаешь? - быстро спросил Мечко. - Ты же сам вел ветролов! И не падаешь в обморок от рокота мотора, от сверканья антенн, от всей этой техники. А я был совсем другой. Перепуганный дикарь... Вот я и говорю: эти пять лет были хорошей школой. - Погоди, - сказал Мечко.- Так ты что - правда, воистину из тех времен? - Ну, теперь-то я и сам толком не знаю, кто же я. Но в момент смерти я был только военачальником, которого пронзила невесть откуда залетевшая стрела. И можешь мне поверить: через несколько мгновений (так мне показалось) беспамятства оказаться вдруг в чужом городе, среди чужих людей с чужими лицами, речью - да еще в тот момент, когда на них напали чудовища леса... Мечко невольно содрогнулся. И тотчас зазвенело что-то в мозгу, словно сигнал об опасности, прошла какая-то мысль, догадка или вопрос... Что-то такое, о чем мог знать только Скиф... - Это произошло в первый же день моего появления в форте. Я там слонялся, как неприкаянный, повергая всех в недоумение своей одеждой, своим нескрываемым ужасом перед всем, что встречалось на пути. Потом вдруг люди бросились к стенам. Запели огнестрелы. Я тоже выхватил оружие... кровь заиграла... мне хотелось кого-нибудь убить, но я не знал, кого. Врагами были все! И вдруг над фортом завис гигантский летающий паук, а потом всей массой рухнул на Диспетчерскую башню. Все сплющилось: кабина диспетчеров, пульты... Люди погибли там сразу, форт остался без энергии, а значит, без охраны. Паук подох тоже... его хитиновый панцирь проломился, оттуда потекла мерзкая белая слизь, запах которой действовал парализующе на тех, кто оказывался вблизи. И еще долго ворочались его могучие жвалы, дергались в агонии клешни, вздрагивали огромные лапы, сокрушая все что ни попадалось... Не помню, что было потом: как прорвались одичавшие сквозь стену, как я спасся. Так, отрывочные жуткие картины. Помню лицо ужасного крылатого козла - да, именно человеческое лицо: тонкое, породистое, злобное, - с брезгливостью обращенное ко мне. Он обнюхал меня с отвращением, но почему-то не тронул и не дал знать своим, что попалась добыча. Может быть, его отпугнул мой запах - запах иного Времени? А вокруг рвали на куски, загрызали людей. Метались на конях птицеглавые, добивая из луков тех, кто хотел бежать, но, кажется, им было все равно, станет мишенью человек, зверь ли, нелюдь... Через несколько дней, когда от форта уже остались только развалины, туда добрались люди с севера. Орлы-наблюдатели сообщили им. Среди них был Эльф глава Северного Союза. Теперь между ними есть связь, и каждый форт обязуется прийти на выручку соседу в случае нападения. В Лине я один остался живой, одичавшие уже все ушли, так меня и не тронув. Да, я забыл! Тогда в форте оставались еще дети... - Голос его стал невнятным. - Дети нелюдей. Они порхали на своих стрекозиных крылышках над разбитыми цветочными вазонами... Считалось, что я сошел с ума от пережитого... Меня лечили, лечили... гипноз. Вживляли в сознание новую информацию. Но моя память осталась при мне. Я теперь и вождь, чудом перенесенный из прошлого в будущее, и Скиф - человек этого времени, со всеми необходимыми мне знаниями и умением оценивать случившееся, - но все же с ущербной психикой. - Ну хорошо. Ты об этом мире уже все знаешь. Теперь просвети меня, сказал Мечко, чуть отодвигаясь, чтобы за зубцом стены укрыться от порыва ветра, который к закату остывал и все резче трепал волосы. - Откуда нелюди? А одичавшие? - Нелюди - мутанты, чудовищные гибриды. Одичавшие - потомки тех, кто когда-то не уберегся от нападения Дикой Природы, еще до всеобщей вакцинации, до возникновения замкнутых фортов. Теперь отчасти виден обратный процесс: потомство людей снабжено генетическим кодом защиты от последствий заражения "дикостью" - скажем так. Действуют строжайшие охранные меры, однако опыты показывают, что практически люди уже не могут быть заражены. И, кстати, одичавшие это усвоили очень быстро. Они ненавидят людей еще и за то, что те не становятся им подобными. Это удесятеряет их ненависть! - А нельзя применять эту же вакцину для животных? Все проблемы были бы сняты. Словно бы искра вспыхнула в чертах смуглого, резкого лица Скифа. Озарила на миг - и погасла. - Нет, - сказал он сухо. - Похоже, этот процесс в Дикой Природе необратим. Более того-он усугубляется. Животные, которые всегда стремятся сохранить в сражении свою жизнь, разве что готовы пожертвовать ею для продолжения рода, теперь бездумно жертвуют собою, если есть возможность уничтожить при этом человека. Нарушены все системы инстинктов, понимаешь? Бас Эльфа прокатился по дальним углам Диспетчерской башни, но Мечко все же уловил почти заглушенную этим рокотом, еле слышную усмешку Скифа. А вслед за тем запела сирена и раздался усиленный громкоговорителем голос: - Внимание! Коменданта - к воротам! Под стенами люди. Непосредственной угрозы для форта нет. Внимание! Коменданта к воротам!.. Форт Северный являл собою подобие небольшого городка тысячи на три жителей. Только стены его да Диспетчерская башня оказались сложенными из камня, остальные же постройки были деревянными, и у Мечко сердце зашлось при виде этих островерхих теремов, потемневших от времени и дождей; от этих многоступенчатых причудливых лесенок и деревянных мостков, мягко пружинивших под ногами; накатанных бревенчатых мостовых - точно как где-нибудь в России XVII века, который он знал лишь по книгам и картинам. Стук шагов по деревянным настилам гулко отдавался вокруг; множество людей спешило вслед за Эльфом к воротам, встревоженные сиреной, - однако в этом шуме Мечко отчетливо различал торопливую поступь Мадэлейн. Эльф тем временем начал подниматься по крутой лестнице, ведущей на стену форта. Мечко ринулся за ним, а за спиной слышалось запыхавшееся дыхание Мадэлейн. Он тоже не сразу смог перевести дух, когда встал на высоте третьего этажа на широкой смотровой площадке, где под ногами хрустело битое стекло, а вокруг перил обвивались оголенные провода. В одном месте провода были изолированы, уходили под настил, и Эльф, безбоязненно подойдя к перилам, низко наклонился, чтобы увидеть, что же происходит под стенами форта. Мечко стал рядом - и увидел внизу двух людей. Они еле стояли, поддерживая друг друга, потому что один из них был инвалид на деревянной ноге, а другой обмотан кровавыми тряпками. Ветер трепал их непокрытые волосы, и в тишине, царившей вокруг, в тишине, которую нарушал только шелест ветра, была какая-то обреченность. Такая же, как в этих двух молчаливых фигурах. Они не били кулаками в створки ворот, не кричали, не молили о подмоге. Без сомнения, они пришли издалека, Бог весть как прорвавшись через лес, и неизвестно, сколько их товарищей там полегло, на этом странном пути. И вот теперь они покорно ждали решения своей судьбы от тех, кто смотрел на них сверху. А ворота все не открывались. - Ты что? - ткнул Мечко Эльфа в бок. - Надо их скорее впустить. Ты посмотри, в каком они состоянии! - Я вижу, - мягко ответил Эльф, отводя его руку, но Мечко заметил, что глаза его были устремлены вовсе не на двух несчастных, смиренно замерших под стенами форта, а за пределы пустой поляны, в сомкнутые ветви леса. И только тут Мечко понял, что еще слышал все это время, кроме ветра. Лес тоже не безмолвствовал! Стоило лишь напрячь слух, чтобы уловить и треск валежника, и шум ветвей, и еще какие-то звуки, напоминающие то еле сдерживаемый рык, то дальний гомон потревоженной птичьей стаи. И еще ощущение немигающего, ледяного взгляда, устремленного на тебя со всех сторон... - Ничего себе - угрозы для форта нет! - пробормотал Эльф, передразнивая дежурного, подавшего сигнал тревоги, и, склонившись ниже, спросил негромко, но слова его отчетливо прозвенели в насторожившейся тишине: - Откуда вы? - Форт Левобережный, - донесся снизу слабый голос одного, и Мечко увидел, что его обожженное солнцем лицо искажено тоской, увидел блеск непролитых слез в его глазах. - Форт осажден? - Форт разрушен, - ответил одноногий и, резко качнувшись, с трудом устоял на своей деревяшке, поддерживая товарища, который все тяжелее обвисал на его руках. - Почему не подали сигнала бедствия? - Диспетчерская башня была разбита первым же выбросом, - ответил одноногий, и вдруг голос его сорвался на крик: - Впустите нас! Откройте! Они уже рядом! Спасите нас! - Внимание! - крикнул Эльф, резко вскинув руку. - Опасность для форта! Приготовиться к защите! И в ту же минуту Мечко увидел то, что Эльф ощутил гораздо раньше. Раздался треск ломающихся ветвей, и из леса, тяжело переваливаясь, вырвался зверь - отвратительная смесь гигантского крокодила и белого медведя, весь покрытый грязной, свалявшейся шерстью, то и дело вздымаясь на задние лапы и широко разевая пасть, из которой высовывались два длинных языка. А за ним... В свете меркнущего дня, призрачном, сизом, они тоже казались призраками - те, кто несся к форту. Порожденья самого жуткого бреда не смогли бы сравниться с этими существами, которые возникли из леса, вмиг поглотив собою тех двух несчастных, которым так и не удалось спастись, хотя спасение казалось так близко. И уже скоро их окровавленные, оторванные от тел головы взметнулись над толпой нелюдей... Теперь-то Мечко понимал, что Эльф не мог допустить ни малейшего риска для форта, ибо скорость, с какой одичавшие заполонили поляну, была подобна скорости стремительно нахлынувшей волны. И в этой толчее то одно, то другое чудовище оказывалось так близко, что можно было рассмотреть его кошмарный лик. ...Рыжий пятнистый леопард с длинными ослиными ушами, сидевший верхом на голой, безволосой собаке, напоминавшей уродливого дога. Обезьяноподобное существо с глупым, даже сконфуженным выражением толстощекого, усатого лица. Огромная улитка, неуклюже переваливающаяся по земле. Существо с тонким и стройным девичьим телом, но с пушистой лисьей головой, все поросшее короткой, мягкой, голубоватой шерсткой. И какая-то совсем по-человечески красивая нелюдь, нагая, с бессмысленно-злобными неподвижными черными глазами, с крылышками на длинных точеных ногах, вдруг подлетевшая совсем близко и до дрожи напомнившая Мечко Тизифону... Но даже и там, на берегу незабвенного Стикса, не испытывал он такого парализующего ужаса! Послышался щелчок, и нелюдь, залившись кровью, рухнула к подножию стены, а Мечко, обернувшись, увидел, что Мадэлейн опустила руку с таким же оружием, какое он видел на поясе Эльфа. Лицо ее было бледным от отвращения, но все же буднично спокойным, и Скиф, заметив, как оторопел Мечко, съязвил - и даже эта ехидная фраза скорее походила на аксиому, изреченную закончившим работу ученым: - Существа женского рода гораздо беспощаднее мужского! Да и в голосе его не было веселья. Он уставился вдаль, и глаза его были так холодны, что, чудилось, взор этот способен разогнать толпу тварей, если бы кто-нибудь из них мог заглянуть ему в глаза. Выстрел Мадэлейн вызвал в стаде нелюдей неистовый вой и визг. И когда в перила вдруг вонзилась уже знакомая Мечко красная стрела, он понял, что на поляне появились самые опасные - птицеглавые. - Отражатели! - скомандовал Эльф, и черные полукружья, тут и там закрепленные на стене, принятые Мечко сперва за прожекторы с закрытыми шторками, вдруг зеркально засверкали, наклоняясь к толпе. И, словно сигналя им в ответ, засверкали такие же полукружья, вмиг выросшие вокруг поляны на суставчатых подпорах. Толпа одичавших наваливалась на них, но зеркала, словно диковинные цветы под ветром, раскачивались, гнулись до земли, вновь распрямлялись, и ледяной блеск их постепенно теплел, наливался разнообразием красок, мельтешащих вокруг, словно впитывая их в себя, и, наконец Мечко, увидел, что со стен форта и даже, казалось, с мрачнеющих небес на толпу тоже бросаются чудовища! Он еле сдержал крик, не сразу сообразив, что на стенах и на поляне задействована система телеобъективов, подающих изображение на стены, как на простейшие экраны, причем искажая изображение кривыми зеркалами, так что перед чудовищами, метавшимися по поляне, оказались еще более кошмарные, еще более страшные существа. Толпа отхлынула к лесу, а вслед со сторожевых башен враз ударили огнестрелы, повергая в бегство оставшихся. Мечко был так захвачен этим зрелищем, что команда Эльфа: "Дежурная группа, к ветроловам!" - прошла мимо его сознания. Он опомнился лишь, когда две легонькие коробочки, сопровождаемые неизменными орлами-наблюдателями, проплыли высоко над головой к западу, несомые попутным ветром с такой скоростью, что почти тотчас растаяли в синем сумраке. - Куда это они?- спросил Мечко, с трудом отводя взор от мирно темнеющего неба со светлой, розовой, нежной полосой там, где село солнце. - В Левобережный. Это дежурная группа обследования. Два биолога, стрелки. Внезапная тревога коснулась сердца. Мечко обернулся. Ни Скифа, ни Мадэлейн на площадке не было.
Попутный ветер удалось поймать сразу, и он плавно перенес летательные аппараты через поляну - так быстро, что охваченные паникой нелюди не успели заметить этого стремительного перелета. Мадэлейн оглянулась, ловя взглядом меркнущие очертания форта, но ветролов качнулся, и ей пришлось сосредоточиться на управлении. Ей было страшно. Ей было так страшно, что она не могла себя заставить слова сказать. Благо Хедли, ее стрелок, был парень молчаливый и не докучал ей, так что тишина в кабине нарушалась лишь приглушенными голосами Скифа и стрелка второго ветролова, Ануара, доносимых звукоуловителями. Мадэлейн было страшно совсем по-иному, чем прежде, когда она отправлялась на задание со спокойным сознанием: всякое может случиться, и если ей когда-нибудь не повезет в лесу, - ну что ж, такая судьба. Она, вообще говоря, как и все ее друзья, была постоянно готова к смерти, понимала ее неизбежность и принимала ее неотвратимость, - конечно, боясь, конечно, пытаясь ее избежать, но, в конечном счете, смиряясь. Теперь страх был новый. Лютый холод одиночества, безысходность обреченного, мука брошенного, всеми забытого, невыносимый ужас ребенка пред ликом ночи... Конечно, после того, что уже случилось сегодня, ей бы следовало попросить позволения остаться в форте, однако нынче был ее и Скифа черед лететь на боевое дежурство - может быть, их черед умереть, и этого они не могли, не имели права да и не хотели уступить никому. Притом Мадэлейн чувствовала: будь с нею сейчас Мечко, страх отступил бы. Вообще говоря, больше всего она боялась не увидеть его вновь, вернувшись... - Хедли, - послышался вдруг глуховатый голос Ануара в наушниках. - Не пора давать подсветку? Они шли над померкшим лесом меж низких облаков, тихо, сами похожие на несомые ветром тучи. - Рановато! - поднес Хедли микрофон к губам. - До Левобережного еще минут пять. Включим прямо над фортом. Да и вообще... Ты вглядись! Там горит что-то, или мне мерещится? - Горит не горит, - не сразу отозвался Ануар, - но что-то мерцает. И впрямь - ночь надвигалась с каждой минутой, однако на земле брезжил свет. Сначала Мадэлейн решила, что это звездный свет отражается в лесном озере, и сердце дрогнуло от зрелища этой тайны, этой красоты; однако нет - звезды еще не всходили, да и то, что открылось взору внизу, меньше всего напоминало водную гладь. Черные зубчатые стены Левобережного были озарены множеством разноцветных бликов. Их отбрасывало легкое колыханье волн, перекатывавшихся по поверхности чего-то плоского, плотного, упругого и медлительного, более всего напоминающего огромное количество разлитой ртути с этой ее зеркальной сонливостью. - Не пойму ничего, - послышался растерянный голос Ануара, и Хедли, оторвавшись от турели, перегнулся через плечо Мадэлейн к окну. Она увидела сбоку его искаженное недоумением лицо. - Наводнение, что ли? - пробормотал он, и до Мадэлейн долетел из другого ветролова нервный смешок Скифа. - Смотри, стена рухнула. Башня развалилась! Ох ты! Полфорта залито! Да что, почти весь! - Что это за жидкость? - спросила Мадэлейн - и чуть не вскрикнула, вспомнив утренний кошмар: нелюдь, пахнущую морем. - Море дошло сюда? Нет, это все-таки не вода. - Какая-то клейкая масса? - предположил Ануар, и тут же раздался твердый, но странно-безжизненный голос Скифа: - Точнее, биомасса. Биома - так я назвал ее. - Ты? Так ты знал?.. - вскрикнули все разом, и ответом им вновь была эта нервическая усмешка, от которой у Мадэлейн пошли мурашки по коже. Какое-то мгновение царило молчание, потом Скиф произнес: - Ты же биолог, Мэд! Ты же знаешь закон: по мере того, как жертва улучшает способы защиты, хищник совершенствует метод нападения... Люди скрылись от одичавших за стенами фортов, пропустили сквозь ограду ток. Люди вооружены, очень осторожны, их так просто не взять - всех, а не шалых одиночек. Да, сошедшей с ума Природе мало одиночных жертв - тех, кому не повезло в лесу. И вот - концентрация ее ненависти к человеку дошла до того, что лес перестал быть лесом, земля перестала быть землей, вода перестала быть водой, и даже одичавшие - передовые отряды прежней ненависти Природы стали только частью, только органом, только молекулой этого нового существа. - Голос Скифа креп, наливался силой. - Биома воплотила, слила в себе все, кроме человека, но ее губительная ненависть к нему простирается лишь до определенных пределов. Она готова постепенно принять и всех людей в свои объятия, слиться с ними, чтобы их тела растворились в ней, растворились вместе с лесом, морем, землей, сделались с нею единым существом. И только тогда погаснет кошмар, только тогда настанет истинная гармония, только тогда Природа перестанет ненавидеть человека, ибо он сделается частью ее, а разве можно ненавидеть себя самое?.. Торжественный, размеренный голос Скифа умолк, но металлическое эхо еще звенело в ушах. - Сдается мне, что можно, - вдруг произнес Ануар. - Сдается мне, что вполне можно ненавидеть самое себя! Ведь ты, Скиф, оказывается, ненавидишь людей, несмотря на то, что ты - человек. - Ты ошибся! - яростно закричал Скиф. - Это не так! Я... - О нет. Я вижу. Я теперь вижу! Я не ошибся! В голосе Ануара был холод того же безумия, отзвук которого, пробужденный голосом Скифа, все еще отдавался в голове Мадэлейн. - Ануар! - Крик Скифа походил на рев смертельно раненого зверя. - Ты обезумел! Не смей! Это гибель! - Ты назвал ее Биомой, да? - равнодушно спросил Ануар. - Ты дал ей имя, будто собственному ребенку? Так ступай же к ней! Давай, давай, сливайся в истинной гармонии! - Нет!.. Последний вскрик Скифа - и окаменевшие Мадэлейн и Хедли увидели, как задрожала легонькая коробочка ветролова, словно в ней кто-то бился, метался, а потом перепончатые крылья враз сложились, и ветролов, утратив легкость и летучесть, рухнул вниз-в тягучую, сверкающую Биому. Живая масса расступилась - и бесшумно сомкнулась, поглотив ветролов, Легкая рябь замутила ее поверхность, но тут же она вновь заиграла тысячью искр. - Ануар... - потрясенно пробормотал Хедли. - И это все?! Но нет. Это было еще не все. Внезапно Биома пришла в движение. Новые, новые огни вспыхивали в ней, и скоро не только развалины форта, не только глубины леса озарились, но и в небе стало светло, как будто внезапно взошло солнце. На поверхности Биомы вспучивались пузырьки; они росли, насыщались разнообразием цветов, а потом, отрываясь, всплывали все выше и выше радужные, переливающиеся шары. - Поворачивай! - сдавленно крикнул Хедли, и Мадэлейн увидела, что самый большой шар надвигается прямо на них. Поплыли, словно бы перетекая одно в другое, птичий испуганный глаз, полуприкрытый морщинистым красноватым веком; огонек оплывающей свечи, тоже напоминающий чей-то горящий глаз; полное зеленоватых слез прекрасное девичье око... Взор Биомы! О, как уйти, как спастись, как выдержать его? Этот взор был направлен прямо в сердце, в самые темные, самые сокровенные глубины души. Он зачаровывал Мадэлейн, она не могла отвести глаз от тысячеликого, тысячеглазого прекрасного существа, пристально глядевшего на нее. - Давай назад! - вновь крикнул Хэдли. Сзади раздался легкий треск его огнестрела, и стрела, с сияющим пламенем вместо наконечника, вонзилась в шар. Мадэлейн отшатнулась, ожидая, что сейчас шар лопнет, взорвется мириадами брызг, но нет... нет! Он раздулся, вмиг вырос, и по древку стрелы, торчащего из его округлого бока, вдруг поползла тягучая кроваво-красная струя. Поползла, обвив древко, - и втянула его в шар. А затем эта струя, словно щупальце, медленно потянулась от шара к ветролову - безукоризненно прямо, точно, и Мадэлейн поняла, что Биома повторяет путь стрелы, нащупывает ее энергетический след, и еще миг... Окаменевшие руки наконец-то ожили. Мадэлейн рванула рычаг управления, пытаясь повернуть ветролов, и ей это удалось, однако тут же рывок замедлился, и, оглянувшись, Мадэлейн увидела, что красное щупальце уцепилось за крыло и сминает, сворачивает его... Ветролов косо прянул к земле, но тут же падение замедлилось, и он повис, словно бы привязанный красной нитью к легко парящему шару. Пол и потолок кабины поменялись местами. Хэдли ударился о ручку дверцы. Дверца распахнулась. Мелькнуло искаженное ужасом лицо... Он полетел вниз. И Мадэлейн, успевшая зацепиться за края люка, увидела, как Хедли врезался в Биому - и бесследно канул в нее.
Эльф смотрел на Мечко, чуть приподняв выгоревшие густые брови, и это было единственным выражением изумления, которое он позволил себе при виде гнева, которым вспыхнуло лицо гостя. - Как ты мог отпустить ее? - хрипло твердил Мечко, и голос его напоминал, скорее, сдавленное рычание. - Как ты мог?.. Теперь я должен уйти. Откройте мне ворота! - Не сходи с ума, - насмешливо произнес Эльф, но глаза его были серьезны. - Я не сделал этого, чтобы спасти жизнь тем двум несчастным, так неужто ты думаешь, я открою ворота, чтобы погубить тебя? Безумец! - Это ты безумец, если уверен, что я буду сидеть здесь, за стенами, тупо ожидая смерти. Я найду Мадэлейн. - Ладно, найдем ее вместе!
Радужный шар опускался все ниже, и ветролов мотался из стороны в сторону. Мадэлейн, выворачивая руки, цеплялась за что ни попадя, чтобы не вылететь. При новом броске ее почти вышвырнуло, но каким-то чудом все же удалось удержаться за опрокинутое сиденье. Ветролов мотался, как маятник, и Мадэлейн заметила, что кабина ритмично зависает то над Биомой, то над еще не тронутой, еще не поглощенной этой тварью деревянной мостовой форта. Думать, колебаться не было ни минуты. Она извернулась, уперлась руками и ногами в проеме, и, выждав, когда маятник ветролова оказался над спасительной мостовой, сильно оттолкнулась и мотнулась вниз, на миг ощутив себя частицей ветра. Она успела сгруппироваться и упала удачно - на корточки. Тяжелый гул мостовой показался сладчайшей музыкой - не промахнулась, спасена! Но тут же тело ее утратило силы, и Мадэлейн безвольно распростерлась в каком-нибудь шаге от наползающего края Биомы. Здесь, вблизи, чудовище утратило свой магнетический блеск и сходство с разлившейся ртутью. Исчезло ощущение мертвенности, тупой медлительности ее движения, ибо как в том радужном шаре, который все еще парил над землею, так и в каждой капле Биомы теперь мелькали, сливаясь и перетекая друг в друга, зубчатые травы, и конские копыта, и руки людей, извилины древесных корней, волны золотых волос, чешуя, пузыри, перья... и снова, снова чьи-то глаза! Между тем пустой ветролов завис уже совсем низко, над самой поверхностью Биомы, и она начала размыкаться, готовая поглотить его. Тут Мадэлейн вспомнила, что произошло, когда в Биому канул ветролов Скифа и Ануара, и ужас вернул ей силы. Она вскочила и кинулась было прочь, туда, где еще вздымались дома Левобережного, как вдруг ее отвлек какой-то злобный звук. Мадэлейн обернулась - и увидела на мостках, у самых ног своих, котенка. Он был совсем еще крошечный, белый, в рыжевато-пепельных пятнах, пушистый, с большими ушами и желтыми глазами, с ярко-рыжим хвостом. Он был голоден, напуган... Он попытался сделать шаг, но лапки подогнулись, и котенок неловко плюхнулся на белое пушистое брюшко, опять слабо, жалобно мяукнув. Мадэлейн так и застыла. Слезящиеся, испуганные глазки были устремлены прямо в ее глаза с такой мольбой, что у нее запершило в горле. Наверное, этот котенок вывелся в форте и то ли не успел еще возненавидеть людей, то ли был лишен этой ненависти. А может быть, наступающая Биома пугала его как смерть, и даже исконный враг, человек, казался менее ужасным, чем эта братская могила, это безликое существование... И вдруг счастье нахлынуло с такой силой, что Мадэлейн даже зажмурилась, еле сдерживая слезы.
* * *
Нет, все далеко не так, как пророчествовал там, в ветролове, Скиф! Похоже, есть еще, еще есть надежда! Может быть, понадобится время, но Природа спохватится. Птицы рождены, чтобы летать, кони - мчаться быстрее ветра, змеи - извиваться меж трав, рыбы - играть в речных глубинах, цветы чтобы сверкать под солнцем! У каждого живого существа свое, отдельное, особое предназначение. Они созданы богами вовсе не для того, чтобы всем вместе, перемешавшись, растекаться не то живой, не то мертвой массой. Они не смогут не взбунтоваться, и тогда... Она побоялась думать дальше. Побоялась спугнуть радость, развеять сомнениями эту вспышку надежды. Она подхватила котенка и побежала по пружинистым мосткам, и пока бежала, ей все время казалось, что сзади слышится чье-то тяжелое, надсадное дыхание. Это было дыхание Биомы. Несомненно, новый враг человека был наделен разумом, ибо, когда пустая скорлупка ветролова не утолила аппетита, Биома поняла: добыча ускользнула и ринулась в погоню. Раза два Мадэлейн оглянулась, с ужасом замечая, что блеск Биомы померк, она налилась чернотою, будто темной злобой, и неостановимо передвигается следом. Трудно было различить дорогу во внезапно сгустившейся ночи, и только совы, как молчаливые призраки с горящими глазами, совы, беззвучные, как все это безмолвие мертвого форта, порою мелькали перед Мадэлейн, заставляя ее шарахаться, чуть ли не падать, ни на миг, однако, не выпуская котенка, который цеплялся коготками за ее куртку и, утыкаясь влажным носиком в разгоряченную шею, громко, блаженно мурлыкал. Внезапно Мадэлейн показалось, что рокот Биомы усилился. Она замерла - и через некоторое время разглядела, что один из языков чудовища уже лижет тротуар параллельно ее пути и вот-вот перережет дорогу, замкнет в губительное кольцо! Мадэлейн метнулась в сторону, ударилась плечом - и с разгона ввалилась в теплую тьму какого-то дома. Одной рукою она нашарила засов и опустила его в петли, а потом поспешно, ощупью, двинулась вперед. Под ноги ей попали ступеньки, и она начала подниматься по винтовой лестнице. Дом был пуст, заброшен, но шаги и дыхание Мадэлейн гулко отдавались в тиши, и ей казалось, что вокруг есть еще люди, хозяева дома, и они идут где-то совсем рядом, готовые защитить, спасти свою гостью... Лестница привела Мадэлейн в застекленную башенку, и, заперев за собою люк, она села на маленький диванчик в углу, подняв глаза к темноте, царившей за окнами. Этот мрак скрывал все страхи и ужасы, которые только могло измыслить ее исстрадавшееся существо, но самым страшным было ожидание, и Мадэлейн уже проклинала себя за то, что пустилась бежать. Пусть бы уж лучше Биома схватила ее, убила сразу - как волк убивает добычу мгновенно, перервав горло, чем вот так ждать, слушая ночные крики одичавших с их тупой, неизбывной тоской. Котенок пригрелся и уснул, порою тяжко вздыхая и вздрагивая; и тогда дрожь пробегала и по напряженному телу Мадэлейн. Шепотом, криком, стоном, воплем готова была она заклинать мрак и тьму, что наваливались на нее, но не могла издать ни звука. Мысли все угасли, угасла и надежда, и только одно лицо стояло перед взором, одно имя грело губы... Это было лицо человека, встреченного сегодня в лесу, но почему-то имя он носил другое. Георгий звали его - чудное, странное, родное имя, бог весть откуда она его знает! - Георгий! - шепнула Мадэлейн пересохшими губами, и показалось, дальнее эхо отозвалось ей. Но уже через мгновенье она поняла: то было не эхо. То было надсадное дыхание Биомы, навалившейся на дом, где скрывалась Мадэлейн, пожирающей этот дом своим тысячегорлым, тысячелапым телом... Дом дрожал, качался; трещали бревна; шуршала пакля в пазах; истошно скрипели доски; ходуном ходили ступени, как будто по ним поднимался великан; а Мадэлейн все сидела в своем углу недвижимо, прижимая к себе тепло сопящего котенка, глядя в темное небо, где вдруг проглянула одинокая звезда - словно дружеское око, полное слез. Вдруг стекла жалобно задребезжали, и Мадэлейн увидела, что по ним медленно, но неостановимо расползаются черные щупальца Биомы. А звезда все играла в вышине, мерцала, сияла, и Мадэлейн ловила ее светлый взор до самой последней минуты, пока все стекло не затекло чернотой - и в комнату не ввалилась Биома.
Попутный ветер удалось поймать сразу, и он плавно перенес летательные аппараты через поляну - так быстро, что охваченные паникой нелюди не успели заметить этого стремительного перелета. Мадэлейн оглянулась, ловя взглядом меркнущие очертания форта, но ветролов качнулся, и ей пришлось сосредоточиться на управлении. Ей было страшно. Ей было так страшно, что она не могла себя заставить слова сказать. Благо Хедли, ее стрелок, был парень молчаливый и не докучал ей, так что тишина в кабине нарушалась лишь приглушенными голосами Скифа и стрелка второго ветролова, Ануара, доносимых звукоуловителями. Мадэлейн было страшно совсем по-иному, чем прежде, когда она отправлялась на задание со спокойным сознанием: всякое может случиться, и если ей когда-нибудь не повезет в лесу, - ну что ж, такая судьба. Она, вообще говоря, как и все ее друзья, была постоянно готова к смерти, понимала ее неизбежность и принимала ее неотвратимость, - конечно, боясь, конечно, пытаясь ее избежать, но, в конечном счете, смиряясь. Теперь страх был новый. Лютый холод одиночества, безысходность обреченного, мука брошенного, всеми забытого, невыносимый ужас ребенка пред ликом ночи... Конечно, после того, что уже случилось сегодня, ей бы следовало попросить позволения остаться в форте, однако нынче был ее и Скифа черед лететь на боевое дежурство - может быть, их черед умереть, и этого они не могли, не имели права да и не хотели уступить никому. Притом Мадэлейн чувствовала: будь с нею сейчас Мечко, страх отступил бы. Вообще говоря, больше всего она боялась не увидеть его вновь, вернувшись... - Хедли, - послышался вдруг глуховатый голос Ануара в наушниках. - Не пора давать подсветку? Они шли над померкшим лесом меж низких облаков, тихо, сами похожие на несомые ветром тучи. - Рановато! - поднес Хедли микрофон к губам. - До Левобережного еще минут пять. Включим прямо над фортом. Да и вообще... Ты вглядись! Там горит что-то, или мне мерещится? - Горит не горит, - не сразу отозвался Ануар, - но что-то мерцает. И впрямь - ночь надвигалась с каждой минутой, однако на земле брезжил свет. Сначала Мадэлейн решила, что это звездный свет отражается в лесном озере, и сердце дрогнуло от зрелища этой тайны, этой красоты; однако нет - звезды еще не всходили, да и то, что открылось взору внизу, меньше всего напоминало водную гладь. Черные зубчатые стены Левобережного были озарены множеством разноцветных бликов. Их отбрасывало легкое колыханье волн, перекатывавшихся по поверхности чего-то плоского, плотного, упругого и медлительного, более всего напоминающего огромное количество разлитой ртути с этой ее зеркальной сонливостью. - Не пойму ничего, - послышался растерянный голос Ануара, и Хедли, оторвавшись от турели, перегнулся через плечо Мадэлейн к окну. Она увидела сбоку его искаженное недоумением лицо. - Наводнение, что ли? - пробормотал он, и до Мадэлейн долетел из другого ветролова нервный смешок Скифа. - Смотри, стена рухнула. Башня развалилась! Ох ты! Полфорта залито! Да что, почти весь! - Что это за жидкость? - спросила Мадэлейн - и чуть не вскрикнула, вспомнив утренний кошмар: нелюдь, пахнущую морем. - Море дошло сюда? Нет, это все-таки не вода. - Какая-то клейкая масса? - предположил Ануар, и тут же раздался твердый, но странно-безжизненный голос Скифа: - Точнее, биомасса. Биома - так я назвал ее. - Ты? Так ты знал?.. - вскрикнули все разом, и ответом им вновь была эта нервическая усмешка, от которой у Мадэлейн пошли мурашки по коже. Какое-то мгновение царило молчание, потом Скиф произнес: - Ты же биолог, Мэд! Ты же знаешь закон: по мере того, как жертва улучшает способы защиты, хищник совершенствует метод нападения... Люди скрылись от одичавших за стенами фортов, пропустили сквозь ограду ток. Люди вооружены, очень осторожны, их так просто не взять - всех, а не шалых одиночек. Да, сошедшей с ума Природе мало одиночных жертв - тех, кому не повезло в лесу. И вот - концентрация ее ненависти к человеку дошла до того, что лес перестал быть лесом, земля перестала быть землей, вода перестала быть водой, и даже одичавшие - передовые отряды прежней ненависти Природы стали только частью, только органом, только молекулой этого нового существа. - Голос Скифа креп, наливался силой. - Биома воплотила, слила в себе все, кроме человека, но ее губительная ненависть к нему простирается лишь до определенных пределов. Она готова постепенно принять и всех людей в свои объятия, слиться с ними, чтобы их тела растворились в ней, растворились вместе с лесом, морем, землей, сделались с нею единым существом. И только тогда погаснет кошмар, только тогда настанет истинная гармония, только тогда Природа перестанет ненавидеть человека, ибо он сделается частью ее, а разве можно ненавидеть себя самое?.. Торжественный, размеренный голос Скифа умолк, но металлическое эхо еще звенело в ушах. - Сдается мне, что можно, - вдруг произнес Ануар. - Сдается мне, что вполне можно ненавидеть самое себя! Ведь ты, Скиф, оказывается, ненавидишь людей, несмотря на то, что ты - человек. - Ты ошибся! - яростно закричал Скиф. - Это не так! Я... - О нет. Я вижу. Я теперь вижу! Я не ошибся! В голосе Ануара был холод того же безумия, отзвук которого, пробужденный голосом Скифа, все еще отдавался в голове Мадэлейн. - Ануар! - Крик Скифа походил на рев смертельно раненого зверя. - Ты обезумел! Не смей! Это гибель! - Ты назвал ее Биомой, да? - равнодушно спросил Ануар. - Ты дал ей имя, будто собственному ребенку? Так ступай же к ней! Давай, давай, сливайся в истинной гармонии! - Нет!.. Последний вскрик Скифа - и окаменевшие Мадэлейн и Хедли увидели, как задрожала легонькая коробочка ветролова, словно в ней кто-то бился, метался, а потом перепончатые крылья враз сложились, и ветролов, утратив легкость и летучесть, рухнул вниз-в тягучую, сверкающую Биому. Живая масса расступилась - и бесшумно сомкнулась, поглотив ветролов, Легкая рябь замутила ее поверхность, но тут же она вновь заиграла тысячью искр. - Ануар... - потрясенно пробормотал Хедли. - И это все?! Но нет. Это было еще не все. Внезапно Биома пришла в движение. Новые, новые огни вспыхивали в ней, и скоро не только развалины форта, не только глубины леса озарились, но и в небе стало светло, как будто внезапно взошло солнце. На поверхности Биомы вспучивались пузырьки; они росли, насыщались разнообразием цветов, а потом, отрываясь, всплывали все выше и выше радужные, переливающиеся шары. - Поворачивай! - сдавленно крикнул Хедли, и Мадэлейн увидела, что самый большой шар надвигается прямо на них. Поплыли, словно бы перетекая одно в другое, птичий испуганный глаз, полуприкрытый морщинистым красноватым веком; огонек оплывающей свечи, тоже напоминающий чей-то горящий глаз; полное зеленоватых слез прекрасное девичье око... Взор Биомы! О, как уйти, как спастись, как выдержать его? Этот взор был направлен прямо в сердце, в самые темные, самые сокровенные глубины души. Он зачаровывал Мадэлейн, она не могла отвести глаз от тысячеликого, тысячеглазого прекрасного существа, пристально глядевшего на нее. - Давай назад! - вновь крикнул Хэдли. Сзади раздался легкий треск его огнестрела, и стрела, с сияющим пламенем вместо наконечника, вонзилась в шар. Мадэлейн отшатнулась, ожидая, что сейчас шар лопнет, взорвется мириадами брызг, но нет... нет! Он раздулся, вмиг вырос, и по древку стрелы, торчащего из его округлого бока, вдруг поползла тягучая кроваво-красная струя. Поползла, обвив древко, - и втянула его в шар. А затем эта струя, словно щупальце, медленно потянулась от шара к ветролову - безукоризненно прямо, точно, и Мадэлейн поняла, что Биома повторяет путь стрелы, нащупывает ее энергетический след, и еще миг... Окаменевшие руки наконец-то ожили. Мадэлейн рванула рычаг управления, пытаясь повернуть ветролов, и ей это удалось, однако тут же рывок замедлился, и, оглянувшись, Мадэлейн увидела, что красное щупальце уцепилось за крыло и сминает, сворачивает его... Ветролов косо прянул к земле, но тут же падение замедлилось, и он повис, словно бы привязанный красной нитью к легко парящему шару. Пол и потолок кабины поменялись местами. Хэдли ударился о ручку дверцы. Дверца распахнулась. Мелькнуло искаженное ужасом лицо... Он полетел вниз. И Мадэлейн, успевшая зацепиться за края люка, увидела, как Хедли врезался в Биому - и бесследно канул в нее.
Эльф смотрел на Мечко, чуть приподняв выгоревшие густые брови, и это было единственным выражением изумления, которое он позволил себе при виде гнева, которым вспыхнуло лицо гостя. - Как ты мог отпустить ее? - хрипло твердил Мечко, и голос его напоминал, скорее, сдавленное рычание. - Как ты мог?.. Теперь я должен уйти. Откройте мне ворота! - Не сходи с ума, - насмешливо произнес Эльф, но глаза его были серьезны. - Я не сделал этого, чтобы спасти жизнь тем двум несчастным, так неужто ты думаешь, я открою ворота, чтобы погубить тебя? Безумец! - Это ты безумец, если уверен, что я буду сидеть здесь, за стенами, тупо ожидая смерти. Я найду Мадэлейн. - Ладно, найдем ее вместе!
Радужный шар опускался все ниже, и ветролов мотался из стороны в сторону. Мадэлейн, выворачивая руки, цеплялась за что ни попадя, чтобы не вылететь. При новом броске ее почти вышвырнуло, но каким-то чудом все же удалось удержаться за опрокинутое сиденье. Ветролов мотался, как маятник, и Мадэлейн заметила, что кабина ритмично зависает то над Биомой, то над еще не тронутой, еще не поглощенной этой тварью деревянной мостовой форта. Думать, колебаться не было ни минуты. Она извернулась, уперлась руками и ногами в проеме, и, выждав, когда маятник ветролова оказался над спасительной мостовой, сильно оттолкнулась и мотнулась вниз, на миг ощутив себя частицей ветра. Она успела сгруппироваться и упала удачно - на корточки. Тяжелый гул мостовой показался сладчайшей музыкой - не промахнулась, спасена! Но тут же тело ее утратило силы, и Мадэлейн безвольно распростерлась в каком-нибудь шаге от наползающего края Биомы. Здесь, вблизи, чудовище утратило свой магнетический блеск и сходство с разлившейся ртутью. Исчезло ощущение мертвенности, тупой медлительности ее движения, ибо как в том радужном шаре, который все еще парил над землею, так и в каждой капле Биомы теперь мелькали, сливаясь и перетекая друг в друга, зубчатые травы, и конские копыта, и руки людей, извилины древесных корней, волны золотых волос, чешуя, пузыри, перья... и снова, снова чьи-то глаза! Между тем пустой ветролов завис уже совсем низко, над самой поверхностью Биомы, и она начала размыкаться, готовая поглотить его. Тут Мадэлейн вспомнила, что произошло, когда в Биому канул ветролов Скифа и Ануара, и ужас вернул ей силы. Она вскочила и кинулась было прочь, туда, где еще вздымались дома Левобережного, как вдруг ее отвлек какой-то злобный звук. Мадэлейн обернулась - и увидела на мостках, у самых ног своих, котенка. Он был совсем еще крошечный, белый, в рыжевато-пепельных пятнах, пушистый, с большими ушами и желтыми глазами, с ярко-рыжим хвостом. Он был голоден, напуган... Он попытался сделать шаг, но лапки подогнулись, и котенок неловко плюхнулся на белое пушистое брюшко, опять слабо, жалобно мяукнув. Мадэлейн так и застыла. Слезящиеся, испуганные глазки были устремлены прямо в ее глаза с такой мольбой, что у нее запершило в горле. Наверное, этот котенок вывелся в форте и то ли не успел еще возненавидеть людей, то ли был лишен этой ненависти. А может быть, наступающая Биома пугала его как смерть, и даже исконный враг, человек, казался менее ужасным, чем эта братская могила, это безликое существование... И вдруг счастье нахлынуло с такой силой, что Мадэлейн даже зажмурилась, еле сдерживая слезы.
* * *
Нет, все далеко не так, как пророчествовал там, в ветролове, Скиф! Похоже, есть еще, еще есть надежда! Может быть, понадобится время, но Природа спохватится. Птицы рождены, чтобы летать, кони - мчаться быстрее ветра, змеи - извиваться меж трав, рыбы - играть в речных глубинах, цветы чтобы сверкать под солнцем! У каждого живого существа свое, отдельное, особое предназначение. Они созданы богами вовсе не для того, чтобы всем вместе, перемешавшись, растекаться не то живой, не то мертвой массой. Они не смогут не взбунтоваться, и тогда... Она побоялась думать дальше. Побоялась спугнуть радость, развеять сомнениями эту вспышку надежды. Она подхватила котенка и побежала по пружинистым мосткам, и пока бежала, ей все время казалось, что сзади слышится чье-то тяжелое, надсадное дыхание. Это было дыхание Биомы. Несомненно, новый враг человека был наделен разумом, ибо, когда пустая скорлупка ветролова не утолила аппетита, Биома поняла: добыча ускользнула и ринулась в погоню. Раза два Мадэлейн оглянулась, с ужасом замечая, что блеск Биомы померк, она налилась чернотою, будто темной злобой, и неостановимо передвигается следом. Трудно было различить дорогу во внезапно сгустившейся ночи, и только совы, как молчаливые призраки с горящими глазами, совы, беззвучные, как все это безмолвие мертвого форта, порою мелькали перед Мадэлейн, заставляя ее шарахаться, чуть ли не падать, ни на миг, однако, не выпуская котенка, который цеплялся коготками за ее куртку и, утыкаясь влажным носиком в разгоряченную шею, громко, блаженно мурлыкал. Внезапно Мадэлейн показалось, что рокот Биомы усилился. Она замерла - и через некоторое время разглядела, что один из языков чудовища уже лижет тротуар параллельно ее пути и вот-вот перережет дорогу, замкнет в губительное кольцо! Мадэлейн метнулась в сторону, ударилась плечом - и с разгона ввалилась в теплую тьму какого-то дома. Одной рукою она нашарила засов и опустила его в петли, а потом поспешно, ощупью, двинулась вперед. Под ноги ей попали ступеньки, и она начала подниматься по винтовой лестнице. Дом был пуст, заброшен, но шаги и дыхание Мадэлейн гулко отдавались в тиши, и ей казалось, что вокруг есть еще люди, хозяева дома, и они идут где-то совсем рядом, готовые защитить, спасти свою гостью... Лестница привела Мадэлейн в застекленную башенку, и, заперев за собою люк, она села на маленький диванчик в углу, подняв глаза к темноте, царившей за окнами. Этот мрак скрывал все страхи и ужасы, которые только могло измыслить ее исстрадавшееся существо, но самым страшным было ожидание, и Мадэлейн уже проклинала себя за то, что пустилась бежать. Пусть бы уж лучше Биома схватила ее, убила сразу - как волк убивает добычу мгновенно, перервав горло, чем вот так ждать, слушая ночные крики одичавших с их тупой, неизбывной тоской. Котенок пригрелся и уснул, порою тяжко вздыхая и вздрагивая; и тогда дрожь пробегала и по напряженному телу Мадэлейн. Шепотом, криком, стоном, воплем готова была она заклинать мрак и тьму, что наваливались на нее, но не могла издать ни звука. Мысли все угасли, угасла и надежда, и только одно лицо стояло перед взором, одно имя грело губы... Это было лицо человека, встреченного сегодня в лесу, но почему-то имя он носил другое. Георгий звали его - чудное, странное, родное имя, бог весть откуда она его знает! - Георгий! - шепнула Мадэлейн пересохшими губами, и показалось, дальнее эхо отозвалось ей. Но уже через мгновенье она поняла: то было не эхо. То было надсадное дыхание Биомы, навалившейся на дом, где скрывалась Мадэлейн, пожирающей этот дом своим тысячегорлым, тысячелапым телом... Дом дрожал, качался; трещали бревна; шуршала пакля в пазах; истошно скрипели доски; ходуном ходили ступени, как будто по ним поднимался великан; а Мадэлейн все сидела в своем углу недвижимо, прижимая к себе тепло сопящего котенка, глядя в темное небо, где вдруг проглянула одинокая звезда - словно дружеское око, полное слез. Вдруг стекла жалобно задребезжали, и Мадэлейн увидела, что по ним медленно, но неостановимо расползаются черные щупальца Биомы. А звезда все играла в вышине, мерцала, сияла, и Мадэлейн ловила ее светлый взор до самой последней минуты, пока все стекло не затекло чернотой - и в комнату не ввалилась Биома.