Виталий Георгиевич Губарев
Трое на острове

ГЛАВА ПЕРВАЯ,
в которой в мои руки попадает волшебный платок

   Это случилось однажды вечером, когда я читал книгу о приключениях морских разбойников. Вы, конечно, знаете, как интересно читать такие книги…
   Океан. Шторм. Парусный корабль под названием «Калоша Дьявола» терпит бедствие. Волны с грохотом хлещут на палубу. Бесится ветер. Сорваны паруса, и на голой мачте болтается чёрный лоскут с белым черепом и скрещёнными костями. А капитан морских разбойников с широченными плечами и красным носом кричит:
   — Пираты! Тысяча чертей и одна ведьма! Справа по борту какой-то остров! Клянусь брюхом акулы, здесь мы добудем золото!
   Я лежал на диване в столовой, пристроив поближе настольную лампу, и одну за другой жадно проглатывал истрёпанные страницы старой книжки. Глухой шум трамвая, доносившийся по временам с улицы, казался мне упоительным рокотом океанского прибоя. Я не расслышал, как в столовую вошла мама, и вздрогнул, услышав её голос:
   — Ну, знаешь, дорогой, это никуда не годится!
   — Что? — спросил я, не поднимая головы от книги.
   — Я говорю, что это никуда не годится!
   — Это ты, мама? — пробормотал я, все ещё не в силах оторвать глаз от страницы.
   — Нет, это не я! — сердито сказала мама.
   — Ты уже пришла с работы?
   — Нет, я не пришла!
   — То есть как? — растерялся я и сел на диване. — Ах, ты шутишь…
   — Наоборот, я очень рассержена, Боря!
   — Чем, мамочка? — сладким голоском спросил я и постарался сделать удивлённые глаза, хотя прекрасно понимал, чем она недовольна.
   Мама стояла посреди комнаты, сокрушённо покачивая головой.
   — Ты обещал мне подмести квартиру?
   — Я не успел… Я подмету, мамочка…
   Она ушла в соседнюю комнату, и я услышал оттуда новое восклицание:
   — Какое безобразие!
   — Где, мамочка?
   Она вернулась в столовую с небольшим синим платком в руке.
   — Ты сегодня был в школе?
   Уж этого мама могла бы не спрашивать: ведь она отлично знала, что я никогда не пропускаю занятий. Правда, однажды такое случилось, когда у Петьки Халютина ощенилась собака, и я ходил смотреть щенят. Но ведь это было давно — недели две назад или даже больше.
   — Ты был в школе? — повторила мама.
   — Конечно.
   — А я думала, что ты весь день пролежал в кровати. Почему ты не убрал постель?
   — Я не успел, мамочка… Понимаешь, я немного проспал… и я боялся опоздать в школу.
   — С завтрашнего дня ты будешь вставать вместе со мной и стелить кровать у меня на глазах.
   — Да зачем же, мамочка? — взволновался я. — Ведь я учусь во второй смене.
   — Ступай! — строго проговорила она.
   — Куда? — захныкал я. — Стелить кровать? Да зачем же? Ведь всё равно нужно будет опять ложиться спать.
   — Боря! — повысила мама голос.
   И я, мрачный, двинулся в спальню.
   — Погоди минутку, — остановила она меня. — Ты обедал?
   — Да…
   — А посуда?
   — В кухне…
   — Чистая?
   — Мамочка… — замялся я.
   — Даже перед соседями стыдно, — вздохнула мама. — Ах, дорогой друг, не любишь ты у меня работать!
   — Все работай да работай! — наконец не выдержал я. — Ни минуты покоя!
   — Ни минуты покоя? Это у тебя-то?
   Я увидел, как она согнала с лица улыбку и, наверно, для того чтобы не рассмеяться, прикусила нижнюю губу.
   — Эх, — продолжал я, понимая, что если мама и сердится, то не так уж сильно, — изобрести бы такую машину, которая сама и подметать, и посуду мыть!..
   — И стелить кровать! — иронически прибавила она и махнула на меня синим платком. — А ты целыми днями будешь валяться с книжкой на диване.
   — Да, а ты знаешь, какая книга интересная! Тут описывается, как пираты потерпели кораблекрушение. У них был главарь по кличке Рыжий Пёс.
   — Ну вот что, Рыжий Пёс, — сказала мама, — мне сейчас очень некогда. Я должна выполнить одно поручение фабрики и уйду ненадолго. А ты… постели кровать — раз, — она начала загибать пальцы, — подмети пол — два, вымой посуду — три. Кстати, зачем ты рылся в шкафу?
   — Искал чистые носки.
   — Носки лежат на верхней полке, а ты перевернул весь шкаф и зачем-то бросил на пол бабушкин платок, который мы храним вот уже пятнадцать лет. Понимаешь, это же память о твоей бабушке!
   — Ах, это, кажется, тот самый платок, который бабушка называла волшебным?
   — Да, — кивнула мама, — так его называла бабушка. Возьми платок и положи на место. А уроки ты сделал?
   — Сделал, — сказал я, позевывая и рассматривая синий платок.
   — Все уроки?
   — Все… Нет, алгебра осталась… Мамочка, ты же знаешь, что по алгебре я занимаюсь с Милой Улыбкиной и с Юркой Беловым. Они сейчас придут.
   — Тогда поскорей все прибери, чтобы тебе не пришлось краснеть перед товарищами. До свидания, мой Рыжий Пёс… Нет, мой Рыжий Поросёнок! — Мама поцеловала меня в щеку и пошла к двери.
   — Мама, а зачем на этом платке завязан узелок?
   — О, в этом узелке, говорила бабушка, и заключается вся сила волшебства! — загадочно проговорила она и скрылась за дверью.
   «Шутит со мной, как будто я маленький, — недовольно подумал я, ощупывая узелок. — Разумеется никакого волшебства на свете никогда не было и не может быть, — рассуждал я. — Но почему же бабушка называла его волшебным? Платок как платок, немного вылинявший от времени. Бабушка, должно быть, носила его на голове, как все старушки». Я внимательно осмотрел платок и даже понюхал его. От старого шелка чуть-чуть попахивало нафталином.
   Тут я вспомнил, что должен сделать до возвращения мамы целую уйму дел, и мне сразу сделалось грустно.
   Стелить кровать, подметать пол, мыть посуду — и так каждый день! Неужели человек не может прожить без всякой работы? Надоело мне все это хуже горькой редьки! Вот возьму и не буду работать! Буду читать книгу про морских разбойников!
   Я вздохнул и сел на диван. Конечно, если бы этот платок действительно был волшебным, тогда другое дело. Махнуть бы этим платком и сказать… Я задумался: что бы такое сказать?
   — Диван, поднимись в воздух, — сказал я, усмехаясь про себя, и махнул платком.
   И вдруг, к моему ужасу, почувствовал, что вместе с диваном поднимаюсь в воздух…

ГЛАВА ВТОРАЯ,
в которой я начинаю творить чудеса

   — Ай-ай! — закричал я, цепляясь за стену. — Что такое? Кто меня поднимает? Ай-ай! Не балуйтесь! Это ты, Юрка? Когда ты пришёл?
   Диван поднялся примерно на два метра от пола и повис в воздухе неподвижно и так прочно, словно стоял на ножках.
   — Хватит валять дурака! — сердито сказал я. — Опусти, пожалуйста, диван!
   В комнате было тихо. На улице прогрохотал трамвай, и я услышал, как тоненько задребезжала электрическая люстра. Я перегнулся с дивана и заглянул вниз. Там никого не было. На том месте, где стоял диван, я увидел пыльные меточки, которые остаются на полу, когда передвигаешь мебель. Мне стало жутко. Я похолодел. Потом почувствовал жар. Выходит, что синий платок действительно волшебный! Значит, моя бабушка была волшебницей? Жаль, что я никогда её не видел…
   Но что мне теперь делать? Как опустить диван? Я спрыгнул на пол, оступился, больно ударившись о пол коленкой, и запрыгал на одной ноге. Когда боль прошла, я попытался притянуть диван к полу, но скоро выбился из сил. Получалось ужасно глупо! Не может же этот диван вечно торчать под потолком…
   И вдруг я вспомнил: надо, кажется, махнуть платком.
   — Диван, опустись на место, — строго сказал я и махнул платком.
   Диван опустился так быстро, что у меня захватило дыхание. Едва он стукнул о пол четырьмя ножками, я сорвался с места и заплясал посреди комнаты. Я стал волшебником! У меня в руках страшная, удивительная сила! Что бы теперь придумать? Какое совершить чудо?
   Я вытер пот, выступивший на лице, и, облизнув пересохшие губы, взмахнул платком:
   — Хочу, чтобы квартира была подметена, кровать постелена и посуда помыта!
   Что-то ярко блеснуло, лёгкий вихрь прошёл по квартире, шелохнув мои волосы. Паркетный пол в комнате засверкал так, что я зажмурился. В каждой половице отсвечивала люстра. Пожалуй, даже дюжина полотёров не смогла бы так великолепно натереть пол.
   Я бросился в спальню и, словно на льду, поскользнулся на паркете и растянулся во весь рост. На четвереньках я добрался до порога и заглянул в спальню.
   Кровать была постелена так аккуратно, как это умеет делать только одна мама!
   Я поднялся и, осторожно ступая по скользкому паркету, отправился в кухню.
   У столика с нашей посудой стояла высокая пожилая соседка, та самая, которая говорит мужским голосом и на подбородке у которой растут жёсткие седые волосинки. Я всегда её немножко побаивался.
   — Странно, — сказала она густым басом, — что случилось с вашей посудой?
   — А что? — спросил я, делая рассеянное лицо.
   — Стояли грязные тарелки, и вдруг в одно мгновение они стали чистыми. Это ты их вымыл, что ли?
   — Ну, конечно, — соврал я без зазрения совести.
   — Странно, — недоверчиво покачала она головой. Но тут в передней раздался звонок, и я побежал открывать дверь. Это пришла Мила Улыбкина, худенькая девочка с толстой светлой косой и маленьким острым носом. Все ребята считали её самой красивой в нашей школе, но я никогда не находил этого.
   — А Белов ещё не пришёл? — спросила она, входя в комнату, и сощурилась. — Ох, как блестит пол!
   — Мила! — торжественно заговорил я. — Скажи, ты во мне ничего не замечаешь?
   — Что именно? — удивилась она.
   — Я не изменился? Может, глаза у меня не такие…
   — Глаза как глаза, чуть зеленоватые, как у лягушки. Я взволнованно глотнул воздух:
   — Мила! Я стал волшебником! В ту минуту, кажется, мои слова не произвели на неё никакого впечатления. Она посмотрела на меня, как на дурака, села на диван и, подышав на замёрзшие пальцы, начала поправлять бантик на своей косе. Я повторил:
   — Мила, я волшебник!
   Она неопределённо фыркнула, перебросила через плечо косу и неторопливо расправила на платье чёрный передник.
   — Слышишь, что я говорю? — рассердился я.
   — Я не люблю, когда мне говорят глупости, — ответила она спокойно.
   — Я не шучу!
   — Не дури, Борис!
   — Честное слово!
   Она иронически сморщила свой маленький нос.
   — Волшебник, а решать задачи по алгебре не умеешь.
   — Я уже решил! — воскликнул я.
   — Покажи!
   — Вон на столе тетрадка…
   Она подошла к столу, а я тем временем махнул платком и прошептал: «Хочу, чтобы все задачи были решены».
   Мила открыла тетрадку, и я увидел, как она вздрогнула. Её лицо все больше вытягивалось, брови все выше поднимались на лоб, а серые глаза стали совсем круглыми.
   — Просто удивительно! — пожала она плечами. — Кто тебе помог? Мне кажется, что у тебя изменился почерк… Ты никогда не писал так аккуратно.
   — Я теперь все могу! — быстро сказал я, даже не взглянув в тетрадку, которую удивлённая Мила рассматривала очень внимательно. — Я же сказал тебе, что я стал волшебником!
   — Бессовестный врун! — Она закрыла тетрадку и снова села на диван. — Ну, хорошо, если ты стал волшебником, сделай так, чтобы… — Она задумалась, не зная, как уличить меня во лжи. — Сделай так, чтобы в этой комнате пошёл снег!
   — Пожалуйста! — Я отвернулся и махнул платком. Что тут началось! Со всех сторон на нас с пронзительным свистом обрушился ледяной ветер.
   Комнату затянуло мглой, в лицо с силой ударили колючие дробинки снега, и я почувствовал, что у моих ног растёт сугроб. Снег набивался за шиворот и в рукава, метель слепила глаза, и я с трудом разглядел Милу, которая с ногами забралась на диван. Гремящий, хлещущий ветер валил Милу с дивана. Одной рукой она судорожно держалась за валик, а другой прикрывала голову. Словно издалека услышал я слабый, жалобный голосок:
   — Довольно, Боря… Довольно!
   Мне самому было не по себе. Я махнул платком, и в одно мгновение все успокоилось. Лампа в люстре горела ровно и ярко, нигде не виднелось ни одной снежинки, и только в ушах немного звенело.
   — Ага! — закричал я. — Что ты теперь скажешь?
   — Я ничего не понимаю, — призналась она, зябко потирая плечи.
   — Хочешь, я ещё что-нибудь сделаю? Она спрыгнула с дивана и испуганно замахала руками.
   — Нет, нет, не хочу!.. Слушай, как ты делаешь этот фокус со снегом?
   — Это не фокус, а настоящее волшебство!
   — Не верю… — совсем неуверенно сказала Мила и, услышав в передней шаги, быстро прибавила: — Вот, кажется, идёт Юрик Белов… Если ты волшебник, сделай так, чтобы он… превратился в негритёнка!
   Почему ей захотелось, чтобы Юрка стал черным, я не знаю. Она все проверяла меня и придумывала задания потрудней. Я расхохотался. Должен признаться, что мне очень понравилась эта мысль — превратить Юрку в негритёнка. Я незаметно махнул платком и уставился на дверь, силясь представить себе, как будет выглядеть мой приятель.
   Но когда он, как всегда стремительно, ворвался в комнату и поскользнулся на паркете, я ахнул и растерянно опустился на стул. Он был черным как смола, белели только зубы.
   — Вы чего на меня так уставились? — спросил он подозрительно.
   — Ты… ты сам на себя посмотри… — пролепетала Мила, указывая на зеркало. Юрка сделал шаг к зеркалу — и отшатнулся.
   — Тьфу ты! Где это я так вымазался? — захохотал он и начал вытирать носовым платком лицо.
   — Не три, Юрка, не поможет, — покачала головой Мила. — Тебя заколдовал Борис.
   — Заколдовал? Враки!
   — Я сама не верила, только это правда, Юрик!
   Я сказал, не сводя с него глаз:
   — Ты теперь не Юрий Белов, а Юрий Чернов ! Совсем неожиданно он вдруг заплясал и весело проговорил:
   — Ребята, а это здорово! Мне всегда немножко хотелось побыть негритёнком!
   Он был так доволен, что даже не спросил, каким образом я превратил его в чернокожего. Меня это даже чуточку обидело. Уж слишком много Юрка был занят собственной особой и совсем не удивился, что я стал волшебником. Как будто я только и делал всю жизнь, что творил чудеса!
   — Я могу тебя расколдовать, — сказал я.
   — Потом… Мне так нравится. Очень симпатичное лицо, правда. Мила?
   — Да, конечно… — нерешительно согласилась она. — Только я не привыкла видеть тебя вот таким.
   Юрка потирал чёрные руки.
   — Завтра в школе все мальчишки полопаются от зависти, когда меня увидят. Только ты, Борька, больше никого не делай негритёнком, а то будет неинтересно. Пусть я буду один негр на всю школу!
   — Ладно, — согласился я. — Вообще я могу сделать всё, что угодно!
   — Например, что? — заинтересовался он.
   Я задумался.
   — Например… например, перенестись на необитаемый остров!
   — Очень хорошо! — захлопала в ладоши Мила. — Только не на север, я не люблю, когда холодно.
   — В жаркие страны, — предложил Юрка. — На какой-нибудь остров посреди океана!
   Я мечтательно сказал:
   — Поживём всласть! Так, чтобы совсем не нужно было работать! А то мама каждый день пилит: постели кровать, подмети пол, вымой посуду! Все работай да работай! Хорошо бы без всякой работы пожить!
   — А мы можем вернуться? — спросила Мила.
   — В любую минуту, как только нам надоест. Поехали?
   — Поехали! — решительно сказал Юрка. — А на чём?
   — Я и сам не знаю… Закройте глаза! Эй, чур, не подсматривать!
   Увидев, что они зажмурились, я махнул платком. Что-то загремело и заскрежетало, и сразу наступила полная темнота. Потом какие-то огни — красные, жёлтые, синие, зелёные — вихрем закружились вокруг нас. Наконец огни исчезли, и всё смолкло. В тишине я отчётливо услышал нарастающий шум морского прибоя. Ослепительный луч солнечного света ударил мне в лицо. Я заслонился от солнца ладонью и вдруг увидел, что справа и слева от меня покачиваются какие-то ветки. В ту же секунду я услышал рядом восторженные крики моих приятелей.
   — Океан! — задыхаясь от волнения, пищала Мила.
   — Пальмы, лианы! — вторил ей Юрик.
   — Ананасы!
   — Бананы!
   Мы стояли, окружённые пышной тропической растительностью. Невидимые птицы свистели и щёлкали в зелени. Пахло какими-то цветами и сыростью. А глубоко внизу, под обрывом, клубилась пелена океанских волн. Зеленоватые валы накатывались на скалы и с шумом разбивались о камни. По временам ветер доносил до нас прохладный туман брызг.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,
в которой я ссорюсь со своими приятелями

   Разумеется, мы прежде всего обследовали остров. Он оказался довольно большим и совершенно необитаемым. Густой тропический лес, скалы, тихие лагуны с прозрачной водой, в которой сверкали рыбы, тёплый песок на берегу лагун — всё было просто роскошно!
   Усталые, изнемогающие от жары, но совершенно счастливые, мы, наконец, решили отдохнуть в тенистом ущелье, увитом какой-то зеленью.
   — Хорошо бы чего-нибудь холодненького сейчас! — сказала Мила, садясь на камень.
   Вы, наверное, догадались, что я сделал. Мои приятели только слабо ахнули, увидев, как в ущелье вдруг появились круглый стол и три удобных мягких кресла. На столе стояли вазочки с мороженым и большая ваза пирожных!
   Это был настоящий пир. Таких сладких и вкусных вещей я не ел никогда в жизни. А кругом пели, свистели и щёлкали птицы, мощно шумел прибой, и бесчисленное количество солнечных зайчиков сверкало в волнах океана.
   — Больше не могу, объелась, — сказала Мила, блаженно откидываясь на спинку кресла. — Ребята, а мне нравится такая жизнь.
   — Ещё бы! — усмехнулся я.
   — Вот так бы каждый день, — потянулся в кресле Юрка.
   — Ну, каждый день, я думаю, надоест, — вздохнула Мила.
   — Ничего, можно привыкнуть, это не алгебра, — сказал я.
   Мы помолчали, прислушиваясь к шуму прибоя.
   — А что мы теперь будем делать? — спросил Юра.
   — Ничего! — сказал я.
   Они недоуменно переглянулись.
   — То есть как?.. — Мила посмотрела на меня своими широко открытыми серыми глазами.
   — А просто так: ни-че-го! Мы зачем сюда попали? Чтоб отдохнуть от работы — ведь правда?
   — А-а… — разочарованно протянула она.
   Юрка почесал черным пальцем кончик чёрного носа и проворчал:
   — Странно… Что ж, мы теперь должны вот так сидеть, и… все?
   — Угу, — не очень уверенно сказал я.
   Должен честно сознаться, что и самому мне сидеть без движения было не очень приятно, но теперь отступать было поздно, и я продолжал:
   — А вам что, не нравится, что ли?
   Мила снова взглянула на мрачного Юрку и тихонько проговорила:
   — Н-нет… В общем, нравится…
   — Нравится, да не очень, — проворчал Юрка.
   Мы умолкли. В тишине было слышно, как внизу шумит океан. Огромная птица с многоцветным, как у павлина, хвостом села на краешек скалы и, склонив голову, рассматривала нас круглым глазом. Мы тоже молча рассматривали её. Это длилось долго. Наконец я почувствовал, что мои глаза заволакивает туман, а птица начинает двоиться и троиться. Я начал клевать носом. Но тут Мила вскочила, вспугнув длиннохвостую птицу, и сказала:
   — Ребята, вот там среди камней ручеёк. Я помою посуду.
   Она собрала хрустальные вазочки и отправилась к ручейку. А я тем временем незаметно махнул платком и увидел, что Мила вдруг остановилась.
   — Чего ты стала? — крикнул ей Юрка.
   — Понимаешь, посуда уже чистая… Она вернулась к нам, подозрительно глядя на меня.
   — Это опять твои фокусы, Борис?
   — Ладно, садись. Мила, — махнул Юрка рукой.
   Мы опять надолго замолчали. Мила ворочалась в кресле, кряхтела и в конце концов опять не выдержала:
   — Борик, мы тут намусорили на камнях… — Она умоляюще посмотрела на меня. — Можно, я подмету?
   Я пожал плечами. Она подняла сухую пальмовую ветку и приготовилась подметать. Но я опять слегка тряхнул платком, который держал в опущенной руке.
   — НУ, это уже безобразие! — закричала Мила, отшвыривая ветку. — Весь мусор исчез!
   — Красота!.. — без всякого вдохновения проговорил Юрка. — Борька, довольно дурить, идёмте ловить рыбу.
   Мила запрыгала на месте и захлопала в ладоши:
   — Ловить рыбу! Ловить рыбу!
   — Зачем? — спросил я.
   — Чтобы приготовить обед, — убеждала она меня. — Не можем же мы обедать мороженым! Тут одни сладости, Борик.
   Я покачал головой.
   — Ловить рыбу — это уже работа. А на этом острове никто не работает. Вот вам…
   И к их ногам, неизвестно откуда, свалилась огромная серебристая рыба.
   — О-о-о!.. — в один голос разочарованно протянули Мила и Юрка.
   — Вам не нравится эта рыба? — спросил я.
   — Нет, нравится… Только, Борик, разреши мне, пожалуйста, её зажарить. — В серых глазах Милы светилась самая искренняя мольба. — Пожалуйста, Борик! Я хорошо умею жарить рыбу.
   — Когда будет нужно, она сама зажарится…
   — Довольно! — вдруг закричал Юрка, вскакивая с кресла. — Надоели мне твои фокусы! Мила, идём ловить рыбу!
   — Идём, Юрик, обрадовалась она.
   — А твой судак нам не нужен! — Юрка схватил рыбу за раздувающие жабры и швырнул с обрыва.
   — Идите, пожалуйста, я вас не задержу… — пожал я плечами, глядя, как они спускаются со скалы. — Эй, постойте! А чем вы будете ловить? Хотите, я вам сделаю сети или удочки?
   — Сами сделаем! — ответил Юрка, цепляясь за камни.
   — Сумасшедшие, в океане жуткие волны! Слышите, как там свистит ветер? Вы утонете?
   Мила ответила громко и радостно:
   — Пускай ветер, пускай буря! Лучше буря, чем ничего не делать!
   Они скрылись за выступом скалы, но я ещё долго слышал тонкий голосок Милы, которая весело распевала:
 
Будет буря, мы поспорим
И поборемся мы с ней…
 
   Мне было невыразимо скучно. Чтобы как-нибудь скоротать время, я сотворил для себя ещё несколько пирожных. Но они не полезли в рот. Мне захотелось пить, и на несколько минут я развлёк себя тем, что пустил из скалы шумный и звонкий фонтан нарзана. Вода была вкусная и холодная, и я пил её до тех пор, пока не почувствовал, что живот стал тугим, как барабан. Я сел в кресло, наблюдая, как пенится сбегающий в океан ручеёк, и в конце концов заснул.
   Проснулся я от толчка в плечо и вздрогнул, увидев чёрное лицо Юрки, освещённое красноватыми отблесками костра. Был вечер. Далеко в океане, за линией горизонта, чуть-чуть розовело небо.
   Мила хлопотала у костра. Приятно пахло дымком и жареной рыбой.
   — Если так долго сидеть на одном месте, у тебя ноги совсем отсохнут. Вставай, вставай, волшебник!
   Юрка помог мне добраться до костра. У меня было такое ощущение, словно моё тело несколько часов подряд колотили палками.
   — Вы ловили рыбу? — спросил я. — А волны?
   — А мы поворошили мозгами и придумали. Мы ловили рыбу в лагуне моей рубашкой. Потрогай, она ещё мокрая. В океане волны, а в лагуне совсем тихо.
   — Накупались, наплавались! — живо говорила Мила. — Вода такая хорошая, тёплая!
   — Накупались, — с завистью сказал я. — А меня не могли позвать?
   — Так ведь плавать — это тоже работа! — расхохотался Юрка и язвительно прибавил: — Впрочем, если ничего не умеешь делать, то поневоле будешь бездельничать.
   — Кто ничего не умеет делать? — возмутился я.
   Мила посмотрела на меня так, словно видела меня впервые.
   — Борик, а что ты умеешь делать?
   — Фокусы… — быстро выпалил Юрка.
   Моё самолюбие было задето.
   — Я все умею делать! А вот интересно, что ты, Юрка, сам умеешь делать?
   Он развёл руками:
   — Ну, всего, конечно, как ты, я не умею…
   Мила с укором сказала мне:
   — Борик, он у нас молодец! Смотри, какой он устроил костёр.
   — Подумаешь, костёр! Разве так дрова кладут? Нет никакого притока воздуха.
   — Покажи, как надо! — запальчиво крикнул Юрка.
   — Пожалуйста, могу показать…
   Я начал показывать, и костёр, конечно, очень скоро погас.
   — Хм… — смущённо пробормотал я. — Дрова сырые. Дайте спички…
   — Спичек нет, — кусая губы от сдерживаемого смеха, проговорила Мила.
   — Хм… Сейчас я сделаю спички.
   — Опять фокус? — подозрительно спросил Юрка. — А ты без фокуса.
   — Без фокуса? Хорошо, дайте подумать… Ну, ясно, чтобы добыть огонь, нужно увеличительное стекло.
   — Чем ты думаешь, Борька? Во-первых, увеличительного стекла нет, а во-вторых, если бы оно даже и было, то что бы ты с ним стал делать, когда солнце уже зашло?
   — В таком случае… — лихорадочно соображал я, — в таком случае можно добыть огонь при помощи трения дерева о дерево.
   — Потри попробуй!
   Я неуверенно взял две ветки и минут пять тёр их одну о другую. Меня все больше раздражали молчаливые улыбки приятелей. До боли стиснув зубы, напрягая силы и покрываясь потом, я все тёр и тёр. А проклятые ветки даже не сделались тёплыми. Шумел океан, ясные и крупные звёзды блестели в вышине, ухала в темноте какая-то птица.
   — Не мучайся, — сказал наконец мне Юрка.
   — Это дерево не годится, — отбросил я ветки и расстегнул воротник на взмокшей рубашке.
   Он подошёл ко мне и покачал головой.
   — С твоим терпением никакое дерево не загорится. — Он улыбнулся, и на его тёмном лице блеснули зубы. — Я читал, что дикари на добычу огня таким способом тратили много часов. Но есть способ и попроще. Видишь вот этот сухой нарост на дереве?
   — Ну?
   — Это называется трут. Берём немножко трута…
   Смотри, вот так… Кладём в костёр. Теперь я этой железкой и камнем высекаю искру…
   Костёр задымился, вспыхнуло пламя, и вокруг нас заплясали тени. Юрка снова приблизил ко мне своё лицо.
   — Понял?
   Я был посрамлён и оттолкнул его довольно грубо.
   — Чего ты толкаешься?
   Я молчал.
   — Слышишь, ты чего толкаешься? — вскипел Юрка.