Страница:
Астрономию Свифт знал превосходно. До сих пор удивление специалистов вызывает следующий отрывок:
"Они (лапутские астрономы. - Г. Г.) открыли две маленьких звезды или спутника, обращающихся около Марса, из которых ближайший к Марсу удален от центра этой планеты на расстояние, равное трем ее диаметрам, а более отдаленный находится на расстоянии пяти таких же диаметров. Первый совершает свое обращение в течение десяти часов, а второй в течение двадцати одного с половиной часа, так что квадраты времен их обращения почти пропорциональны кубам их расстояний от центра Марса".
Так вот, эти спутники были действительно открыты в 1877 г., через полтора века после выхода в свет "Путешествий Гулливера". Их два, они очень малы; первый находится на расстоянии полутора диаметров от центра планеты, другой удален на три с половиной диаметра. Периоды обращения их - семь часов с минутами и тридцать часов.
И как же он рисует нам астрономов? Комичные, нелепые, донельзя рассеянные чудаки, один глаз уставлен в зенит, другой - неведомо куда, беспомощные, неуклюжие. Заняты ненужными рассуждениями, волнуются по пустякам - из-за комет каких-то, боятся, что Солнце погаснет, что Земля сгорит. А что творится рядом, не замечают. На столбы натыкаются, в ямы падают, забывают слушать и говорить, по ушам и губам надо их хлопать.
Почему же с такой насмешкой изобразил Свифт Ньютона и его соратников?
Да потому, что он знал не только ученый Лондон, но и Ирландию, голодную, обобранную, нищую полуколонию, сочувствовал обнищавшему народу. Вот и нарисовал мир, где мудрецы витают в облаках, в прямом и переносном смысле, а хозяйство в запустении, дома разваливаются, поля заброшены, простые люди голодны и оборваны, как в Ирландии. Не будем подробно останавливаться на четвертом путешествии Гулливера. Гулливер приходит к выводу, что все люди отвратительные порочные существа, любое животное благороднее, разумнее и чище.
С точки зрения Свифта, гуигнгнмы - говорящие лошади - идеал. Каковы же они? Дружелюбны, доброжелательны, спокойно бесстрастны. Умирая, не горюют, умерших не оплакивают, женятся без любви, только для продолжения рода. У них есть хозяева и есть слуги-работники, причем потомственные, сословие слуг. Фермеры живут независимо, ведя натуральное хозяйство. Раз в четыре года хозяева собираются для решения общих дел - этакая деревенская сходка. Что касается культуры, она не очень высока. Городов нет, нет торговли и мореплавания. Гуигнгнмы занимаются земледелием и скотоводством, умеют строить дома и лепить посуду, но орудия у них каменные, им неведом металл и неведома письменность. Для правильной жизни даже и грамотность счел необязательной писатель Свифт.
Подведем итоги: что же хотел сказать, что хотел показать автор? Отправившись к лилипутам, он как бы взглянул на человечество в бинокль; увидел мелочную суету тех, кто воображает себя великими, владыками мира. В королевстве великанов разглядывал человека вплотную, как бы в лупу; увидел грубость и невежество. Ну а что же думают самые умные, самые ученые? Витают в эмпиреях, на каком-то летающем острове, занимаются ненужными абстракциями, знать ничего не хотят б подлинных нуждах народа. Власть имущие пыжатся, простые люди прозябают в грязи, мудрецы эгоистично повернулись к ним спиной. Плохой народ - люди. Лошади и те лучше их неизмеримо.
К горькому выводу пришел писатель, не видящий будущего, критикующий мир с позиций уходящего прошлого...
Итак, изображая лилипутов, великанов, лапутян и говорящих лошадей, Свифт имеет в виду людей. Фантастика - обрамление, условность, литературный прием. Зачем же понадобилось невероятное в романе, изображающем человека?
Беседа вторая
Зачем же невероятное?
Свифт - не единственный писатель, который вводил в свои произведения фантастические образы. Вспомним лермонтовского демона, пушкинскую русалку, в повести Гоголя - нос, превратившийся в самостоятельного человека, в произведении Бальзака волшебная шагреневая кожа укорачивает жизнь героя при исполнении его любых желаний, в "Фаусте" Гете Мефистофель (западно-европейский вариант черта) возвращает молодость.
Зачем гениальный немецкий поэт ввел в свое произведение черта? Говорят, был у него друг, язвительный молодой человек, все отрицавший, послуживший прообразом Мефистофеля. Ну и пусть изобразил бы язвительного молодого человека. Для чего же понадобилось превращать его в черта? Что приобрел сюжет с включением в произведение фантастического существа?
Три качества: исключительность, наглядность и значительность вывода.
Интерес к исключительному - характерная черта человеческой психологии. Общее мы лучше понимаем через единичный пример, примеры же предпочитаем броские. Тысячи детей играют на мостовой; рискованно, но привычно, и прохожие идут мимо, занятые своими мыслями. Но вот мальчик, погнавшийся за мячом, попал под машину - все сбегаются в ужасе. И дома расскажут с потрясением: "Вот до чего доводит беспечность!"
Аналогично внимание к чрезвычайному в литературе. Не ростовщик, не вор, не судья - дьявол самолично явился в гости.
Не о доме, не о саде, не об имуществе - о бессмертной душе, торгуются. Исключительность вносит в историю о докторе Фаусте Мефистофель.
Второе достоинство фантастического образа - наглядность. Вопрос, волновавший Гете: в чем счастье человека? Автор отвечает: не в молодости, не в любви, не в вихре наслаждений, не в почете и придворной жизни, счастье в творческом труде на благо народу. Но чтобы выяснить, в чем же счастье, человеку (Фаусту) надо было перепробовать все, о чем мечтается. Однако в реальной жизни ВСЕ иметь нельзя. ВСЕ дать и даже вернуть молодость герою может только сверхъестественное существо. С точки зрения построения сюжета роль Мефистофеля при Фаусте служебная: он - Исполняющий Желания. Конечно, у него есть и самостоятельное значение: он - олицетворение сомнения, насмешки, скептического отрицания, оправдывающего бездействие и равнодушие, он оборотная сторона самого Фауста, выражение усталости и разочарования стареющего ученого.
О поэме Гете написаны целые библиотеки, нет нужды и нет возможности пересказывать их. В данном случае мы с вами беседуем о фантастике, о том, зачем понадобилось фантастическое в литературе вообще, в этой главе говорим, как фантастическое помогает писателю при построении сюжета и выявлении главной идеи, на этой странице - зачем понадобилось Гете фантастическое в его глубоко философской поэме "Фауст".
И вот мы видим, что мистический образ делает яснее историю поисков человеческого счастья.
А в итоге у читателя возникает обобщенный глобальный вывод: даже черт не мог предложить иного счастья, кроме благородного труда. То же стремление к глобальным выводам можно наблюдать и в научной фантастике. Например, повесть Алексея Толстого "Аэлита" кончается апофеозом любви. Слово "любовь" несется через космические просторы от Марса к Земле. Нет для любви преград, и миллионы километров - не преграда.
Если место действия отнесено в космос, автор как бы убеждает нас: "Так будет везде-везде-везде!"
Если время действия отнесено в будущее, автор как бы говорит: "Так будет всегда-всегда-всегда!" '
Итак, повторяем: у литературы невероятного есть три основных достоинства исключительность, наглядная простота, значительность выводов.
Мефистофель - невероятное существо, сразу привлекающее внимание читателя. Исключительность этого образа - его достоинство. Оборотная же сторона такой исключительности образа - его недостоверность. Во имя значительности выводов автор как бы приглашает читателя примириться с недостоверностью образа принять его как условность. Без условности, как известно, нет искусства. В каждом виде искусства - свои условности.
Например, условность кино в плоском экране, в неимоверных масштабах крупного плана: трехметровые лица, трехметровые губы, трехметровые глаза с ресницами как копья, зрачками размером в щит. Условность в мгновенной смене точек зрения, в переброске через тысячи километров и сквозь годы.
Условность театра в сцене - этой комнате с тремя стенами, в которой поочередно высказываются герои, делая вид, что не замечают полного зала свидетелей. Опера добавляет еще и условность пения: герои объясняются друг с другом ариями или речитативами. В балете же выражают свои переживания танцем.
У литературы свои условности, свои правила. Мы забываем о них, читая художественные произведения.
Условность в печатном тексте. Условность, во "всезнайстве" автора: самые сокровенные мысли и чувства героев откуда-то известны ему. Условно герои, не знающие русского языка, говорят и думают на этом языке. Условно на современном языке говорят исторические лица.
В произведениях же фантастики "разрешается" изображать как истину не только вполне возможное, но и невозможное сегодня и подчас невозможное вообще.
Для полноты следует отметить еще одно литературное достоинство фантастики: она "удобна" для остранения.
Что означает слово остранение? Это изображение знакомых предметов с необычной точки зрения. Угол зрения непривычен, и в знакомом открывается нечто новое, обыденное становится странным. Хрестоматийный пример: сцена военного совета в Филях в .великом романе "Война и мир" Льва Николаевича Толстого. Совещание генералов описано здесь так, как его видит крестьянская девочка, лежащая на полатях. Не протокол, не запись речей, а наблюдения девочки. Подобного рода приемы привычны для фантастики. То ли путешественники прибыли на чужую планету, удивляются странным тамошним обычаям, а читатель подводится к выводу: "Значит, можно и иначе жить, думать, смотреть на мир". То ли пришельцы со звезд прибыли на Землю, удивляются нашим обычаям, а читатель подводится к выводу: "Значит, и наша жизнь кому-то покажется странной". Вот и у Свифта добросердечному королю великанов странной показалась такая естественная для современников Свифта готовность Гулливера выслужиться, предлагая "абсолютное" огнестрельное оружие. Гулливер ждет похвал, а великан говорит, что он скорее согласится потерять половину королевства, чем быть посвященным в тайну подобного оружия. Великану отвратительны хитрая политика и губительные войны. И читателю внушается мысль о том, насколько отвратительны привычные европейские порядки того времени.
И вот мы снова вернулись к "Путешествиям Гулливера".
Лилипуты, великаны, говорящие лошади, летающий остров! Зачем тонкий и глубокий, язвительно насмешливый писатель Свифт рассказывает людям сказки?
Как мы сказали выше, писатель использует сказочность, фантастичность в своем творчестве с определенной целью, а именно: для придания своему повествованию исключительности, доступности, значительности обобщающего вывода и нового взгляда на предмет.
Исключительно все, что описывает Свифт: лилипуты, великаны, лапутяне, говорящие лошади. Доступность наиболее ярко реализована писателем в последней части своей книги: человеку противопоставлены животные. И отсюда обобщающий вывод: плохи все люди. То же и во второй части: все (почти) люди грубы и неопрятны. То же и в третьей: все ученые отворачиваются от жизни.
Но у фантастики есть не только достоинства, есть недостатки. Самый главный из них - недостоверность. Небывалое вызывает сомнение и, как следствие, недоверие читателя.
А теперь вообразите себя на месте Свифта. В какой форме написать сказку о лилипутах и великанах так, чтобы она выглядела убедительной?
Как известно, вся литература выросла из сказки. Выросла и ушла от сказочной формы. Ведь сказка была изустной, "сказывалась" для слушателей. Когда же была изобретена письменность, а вслед за тем книгопечатание, появилась письменная форма речи. Самое слово литература происходит от слова литера - буква. Литература - письменное искусство, со своими особыми средствами выразительности и со своим стилем изложения. Причем литературные стили менялись от эпохи к эпохе у каждой нации. И убедительности ради фантастика "рядится" в литературные одежды своей эпохи.
Приведем параллельные примеры из сказки и научной фантастики.
А заснул Садко на той доске на дубовой,
А проснулся Садко, новгородский гость,
В окиян-море, да на самом дне,
Увидел - сквозь воду печет красно-солнышко,
Очутилась возле палата белокаменна,
Заходил как он в палату белокаменну,
А сидит теперь во палатушках
Царь Морской теперь на стуле ведь...
(Былина о Садко, новгородском госте.)
"Стадо крупных черных рыб, толстых и неповоротливых, проплыло над самым дном, то и дело поклевывая что-то. Потом появилось еще одно неуклюжее существо, похожее на морскую корову...
Я уже упомянул, что волнистая серая долина вся была испещрена маленькими холмиками. Один, более крупный, высился перед моим окном, метрах в десяти. На нем были какие-то странные знаки. ...У меня дыхание остановилось и сердце на момент замерло, когда я догадался, что эти знаки... были орнаментом, несомненно высеченным рукой человека!
- Ей-ей, это лепка, - воскликнул Сканлэн. - Слушайте, хозяин, да ведь мы без пересадки приехали в подводный город..."
(А. Конан-Дойль. Маракотова бездна.)
И еще один пример:
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумленными глазами...
И встает она из гроба...
(А.Пушкин. Сказка о мертвой царевне и семи богатырях.)
"Вспыхнувшая было надежда вновь померкла в душе Николая, когда он увидел близко лицо (Анны) с полуоткрытыми глазами, подернутыми мутной свинцовой дымкой...
Ридан медлил. Ему оставалось теперь сделать только одно маленькое движение: повернуть выключатель "ГЧ", настроенный на ту волну мозга, которая возбуждала деятельность сердца...
- Даю волну сердца, - сказал он глухо и нажал рычажок. Прошла минута. Медленно потянулась другая... И вдруг рычажок... еле заметно дрогнул! Сердце Анны начало биться! Первый короткий трудный вдох..."
(Ю.Долгушин. Генератор чудес.)
Видимо, и Свифту с его сказочными героями, достоверности ради, необходимо было придерживаться стиля эпохи, начинать, как принято было в английском романе XVIII в., с обстоятельного описания происхождения героя, детства. Так он и пишет:
"Мой отец имел небольшое поместье в Ноттингемшире; я был третьим из его пяти сыновей... Хотя я получал весьма скудное содержание, но и оно ложилось тяжким бременем на моего отца, состояние которого было весьма незначительно; поэтому меня отдали в ученье к мистеру Джемсу Бетсу, выдающемуся хирургу в Лондоне, у которого я прожил четыре года...
Вняв советам родных не оставаться холостяком, женился на мисс Бертон, второй дочери Эдмунда Бертона, чулочного торговца на Ньюгейт-стрит, за которой получил четыреста фунтов приданого.
Но так как спустя два года мой добрый учитель Бетс умер, а друзей у меня было немного, то дела мои пошатнулись... Прождав три года улучшения моего положения, я принял выгодное предложение капитана Вильяма Причарда, владельца судна "Антилопа"... 4 мая 1699 года мы снялись с якоря в Бристоле..."
Обычная рядовая история жителя Англии той эпохи. Указаны фамилий, адреса, даты.
Нет оснований не верить рассказчику. Итак, Свифт живет в Англии, островной стране. В портах ее ежедневно бросают якорь корабли, прибывшие из экзотических стран, капитаны рассказывают, пишут и публикуют отчеты о своих странствиях и приключениях, подлинных или мнимых. Серьезные люди читают эти отчеты не без интереса. Прочтут и "Путешествия в некоторые отдаленные страны Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей", написанные в привычном стиле, с обстоятельными описаниями, где ясно проявляется знание морского дела:
"...Когда буря стихла, поставили грот и фок и легли в дрейф. Затем подняли бизань, большой и малый марсели. Мы шли на северо-восток при юго-западном ветре. Мы укрепили швартовы к штирборту, ослабили брасы у рей за ветром, обрасопили под ветер и крепко притянули булиня... Во время этой бури, сопровождавшейся сильным 3-Ю-З ветром, нас отнесло по моим расчетам по крайней мере на пятьсот лиг к востоку, так что самые старые и опытные моряки не могли сказать, в какой части света мы находимся...
16 июня 1703 года стоявший на брам-стеньге юнга увидел землю. 17-го мы подошли к острову или континенту..."
Правдоподобно? Без сомнения. Чувствуется, что писал опытный моряк, хорошо разбирающийся в ветрах и парусах? Безусловно. Мог он наткнуться на неведомую землю в отдаленных морях? Вполне вероятно. Доверие читателя завоевано. И тогда можно на той земле поселить великанов.
Однако самые недоверчивые, самые придирчивые читатели все-таки могут спросить:
- Отдаленные моря? Какие именно, как называются? Для великанов нужна обширная земля - целый континент. Где он, покажите на глобусе.
С проблемой местонахождения чудес столкнулась еще сказка.
"Где она, Баба Яга? Столько лет прожили, ни разу не видели". - "В темном лесу", - отвечала самая старая сказка.
Но темный лес, как обиталище ведьм, "пригоден" не для всякого слушателя, а только для суеверного и наивного. Пока люди верили, что в лесу полным-полно нечисти, можно было поселить там и Бабу Ягу, и кикимору, и дракона. А если вера в лесную нечисть повыветрилась, приходилось менять место действия: "За тридевять земель, в тридесятом государстве..."
Все-таки, "тридесятое государство" прозвучит убедительно только для того, кто не знает, как называется второе и третье... Но если корабли уже плавают в чужие земли?
Тогда можно назвать самую отдаленную страну, известную только понаслышке. Имя такое слыхали, достоверного известно мало. Может, и правда, там еще есть чудеса.
Герой греческой мифологии Ясон сражается с драконами и добывает золотое руно в Колхиде - в нынешней Грузии. Спутников Одиссея пожирает шестиглавый дракон Сцилла (якобы обитавший на нынешнем острове Сицилия). Для древних греков так называемой "героической" эпохи Грузия и Италия были краем света, самое подходящее место для обитания драконов.
Но за последующие две тысячи лет "края света" отодвинулись намного дальше. Владелец волшебной лампы Алладин из "Тысячи и одной ночи" живет в Китае. Враг его, злой волшебник, приезжает из Магриба (Северо-Западной Африки).
Край света поздняя сказка считала удобным местом действия. И фантастика унаследовала этот прием.
В конце XV в. начинается эпоха географических открытий. Моряки, побывавшие в отдаленных странах, рассказывают всяческие чудеса, правдивые и неправдоподобные. И когда Томас Мор, автор "Утопии", решает изобразить государство с образцовым строем, он выбирает самую обычную для своего времени форму - отчет о путешествии на отдаленный остров. Утопию будто бы открыл один из спутников Америго Веспуччи, того мореплавателя, в честь которого названа Америка.
"Утопия" была опубликована в 1516 г., "Путешествия Гулливера" в 1726 г. Колумб и Магеллан за это время давно стали историей, но Беринг и Кук еще не пустились в плавание. Еще не открыта Антарктида, неведомы северные и южные части Тихого океана, неизвестны Гавайские острова, Аляска, Таити, Алеуты, не нанесены на карту берега Восточной Австралии. Полным-полно "белых пятен" на глобусе, и в эти "белые пятна" Свифт "врисовывает" маршруты Гулливера. Лилипутия и Блефуску помещены западнее Ван-Дименовой земли (так называлась тогда Австралия). Материк великанов удалось разместить в -северной половине Тихого океана - между Японией и Калифорнией. Еще севернее - ближе к неоткрытым Алеутским островам - летает Лапута, между ней и Японией - Лаггнегг с бессмертными стариками. Страна благородных гуигнгнмов, как и Лилипутия - в южной части Индийского океана, восточнее Мадагаскара. Все это неведомые края. Европейские корабли туда не заходят, если и заходили - случайно. Свифт даже дает точные координаты: 30° южной широты для Лилипутии, для Лапуты - 46° северной широты, 183° восточной долготы. Хочешь - верь, не хочешь - проверь. Но кому достанет сил проверять? Плыть туда год с лишним.
К началу XIX в. неведомых морей не осталось. И фантастика отступила к полюсам, в дебри" Центральной Африки, Южной Америки и Азии. Но к середине века и материки были пройдены.
И настоящей находкой для фантастики было открытие каналов на Марсе. Казалось бы, сами ученые удостоверяли, что на этой планете должна быть разумная жизнь. Десятки писателей-фантастов отправляют своих героев на Марс. С Марса являются безжалостные завоеватели у Уэллса ("Война миров"). На Марс летит демобилизованный красноармеец Гусев с мечтательным инженером Лосем ("Аэлита" А. Толстого).
Однако ученые "открыли" Марс для фантастики, и они же "закрыли" Марс. Астрономы измерили температуру поверхности планеты и пришли к выводу, что Марс - холодная, высокогорная пустыня с разреженным воздухом. Слишком изученный слишком конкретный Марс стеснял простор для фантазии. И фантастика покинула его, перебралась на другие планеты, а затем и за пределы Солнечной системы - к далеким звездам.
Из темного леса к звездам - такова оказалась тенденция движения фантастики. Тенденция - отнюдь не непреложный закон. Выбирать другие места действия не возбраняется, но где они? На морском дне и под землей право же меньше простора, чем в космосе. Неведомого зверя, неведомый город еще можно упрятать на дно морское. Но нет же там места для обширного государства. В космос, волей-неволей!
И тут в научной фантастике, только в научной, возникает ситуация, невозможная ни в сказке, ни в фантастическом вымысле. В отличие от тридесятого государства, в отличие от края света, от выдуманной Лилипутии и выдуманной Великании дно, недра, космос действительно существуют. Нельзя написать научно-популярную книгу о климате, растительности и животном мире тридесятого государства, а вот научно-популярные сочинения о недрах и звездах писать возможно. И описывая приключения под землей и в небе, писатели-фантасты вынуждены считаться с научными фактами. Лилипутия - чистейшая условность, только прием для изображения характеров, Марс фактически существует, воображаемое путешествие на Марс может быть и основным содержанием, главной темой фантастического произведения.
Пример фантастики-темы будет рассмотрен в следующей беседе.
Но до того надо нам разобраться в одной непростой проблеме. В первой беседе шел разговор о фантастике в общем понимании этого термина. Здесь впервые мы говорим о научной фантастике. Где граница между "чистой" и научной фантастикой? Скажем, "Путешествия Гулливера" куда отнести? Великаны в Тихом океане, лошади, обсуждающие вопросы земледелия, - что тут научного?
Чтобы понять это, следует знать, о чем спорят теоретики фантастики.
Дело в том, что и в жизни, и в искусстве, и в науке порядок такой: сначала человек рождается, потом ему дают имя; сначала возникает нечто новое, потом оно получает название. В XIX в. сложилась новая разновидность литературы, пожалуй, Жюль Берн был основным ее создателем, хотя и не самым первым. Сам-то он называл свои романы серией "Необыкновенных путешествий". Но позже, в XX в., подобные произведения стали именовать научной фантастикой. Такое дали имя, и как оказалось в дальнейшем, не слишком ясное.
Неясно оно из-за многозначности слова "научная".
"Научная" может означать: основанная на науке, возлагающая надежды на науку, доказанная и безукоризненно точная. В каком же смысле научна научная фантастика?
Безукоризненно точной фантастика не бывает никогда. Ведь речь идет о несуществующем.
Доказанная научная истина излагается преимущественно в учебниках. Любая гипотеза еще не доказана. А в фантастике - не только гипотезы, но и мечты.
Поэтому фантастике подходит самое широкое определение: фантастика - это литература, где существенную роль играет необыкновенное, несуществующее, неведомое, явно придуманное. Научная же фантастика это такая область, где необыкновенное создается материальными силами - природой или человеком с помощью науки и техники. Фантастику, где необыкновенное создается нематериальными, сверхъестественными силами, не следует называть научной. В нашем литературоведении ее именуют "фантазией" или "чистой фантастикой".
Остановитесь на этом параграфе, вдумайтесь. "Ненаучная" не. обязательно плоха! Ну, конечно, так оно и должно быть. Ведь есть много разновидностей ненаучной литературы. В свою очередь и научная фантастика не всегда хороша.
Вас смущает это, сбивает с толку? Но ведь жанровые границы не совпадают с качественными. Может быть, тема хороша, а написано плохо. Или написано хорошо, а идеи ветхие. Идеи свежие, но форма стандартная - надоела. Всякое бывает. Если на сцене появился капиталист, это еще не значит, что автор его прославляет. Вопрос в том, как изображен этот образ - с сочувствием или с осуждением. То же относится к фантастике. Всякие бывают образы - естественные и сверхъестественные. Вопрос в том, для чего они введены автором в произведение. Разве русалка Пушкина, разве демон Лермонтова служат прославлению мистики?
"Они (лапутские астрономы. - Г. Г.) открыли две маленьких звезды или спутника, обращающихся около Марса, из которых ближайший к Марсу удален от центра этой планеты на расстояние, равное трем ее диаметрам, а более отдаленный находится на расстоянии пяти таких же диаметров. Первый совершает свое обращение в течение десяти часов, а второй в течение двадцати одного с половиной часа, так что квадраты времен их обращения почти пропорциональны кубам их расстояний от центра Марса".
Так вот, эти спутники были действительно открыты в 1877 г., через полтора века после выхода в свет "Путешествий Гулливера". Их два, они очень малы; первый находится на расстоянии полутора диаметров от центра планеты, другой удален на три с половиной диаметра. Периоды обращения их - семь часов с минутами и тридцать часов.
И как же он рисует нам астрономов? Комичные, нелепые, донельзя рассеянные чудаки, один глаз уставлен в зенит, другой - неведомо куда, беспомощные, неуклюжие. Заняты ненужными рассуждениями, волнуются по пустякам - из-за комет каких-то, боятся, что Солнце погаснет, что Земля сгорит. А что творится рядом, не замечают. На столбы натыкаются, в ямы падают, забывают слушать и говорить, по ушам и губам надо их хлопать.
Почему же с такой насмешкой изобразил Свифт Ньютона и его соратников?
Да потому, что он знал не только ученый Лондон, но и Ирландию, голодную, обобранную, нищую полуколонию, сочувствовал обнищавшему народу. Вот и нарисовал мир, где мудрецы витают в облаках, в прямом и переносном смысле, а хозяйство в запустении, дома разваливаются, поля заброшены, простые люди голодны и оборваны, как в Ирландии. Не будем подробно останавливаться на четвертом путешествии Гулливера. Гулливер приходит к выводу, что все люди отвратительные порочные существа, любое животное благороднее, разумнее и чище.
С точки зрения Свифта, гуигнгнмы - говорящие лошади - идеал. Каковы же они? Дружелюбны, доброжелательны, спокойно бесстрастны. Умирая, не горюют, умерших не оплакивают, женятся без любви, только для продолжения рода. У них есть хозяева и есть слуги-работники, причем потомственные, сословие слуг. Фермеры живут независимо, ведя натуральное хозяйство. Раз в четыре года хозяева собираются для решения общих дел - этакая деревенская сходка. Что касается культуры, она не очень высока. Городов нет, нет торговли и мореплавания. Гуигнгнмы занимаются земледелием и скотоводством, умеют строить дома и лепить посуду, но орудия у них каменные, им неведом металл и неведома письменность. Для правильной жизни даже и грамотность счел необязательной писатель Свифт.
Подведем итоги: что же хотел сказать, что хотел показать автор? Отправившись к лилипутам, он как бы взглянул на человечество в бинокль; увидел мелочную суету тех, кто воображает себя великими, владыками мира. В королевстве великанов разглядывал человека вплотную, как бы в лупу; увидел грубость и невежество. Ну а что же думают самые умные, самые ученые? Витают в эмпиреях, на каком-то летающем острове, занимаются ненужными абстракциями, знать ничего не хотят б подлинных нуждах народа. Власть имущие пыжатся, простые люди прозябают в грязи, мудрецы эгоистично повернулись к ним спиной. Плохой народ - люди. Лошади и те лучше их неизмеримо.
К горькому выводу пришел писатель, не видящий будущего, критикующий мир с позиций уходящего прошлого...
Итак, изображая лилипутов, великанов, лапутян и говорящих лошадей, Свифт имеет в виду людей. Фантастика - обрамление, условность, литературный прием. Зачем же понадобилось невероятное в романе, изображающем человека?
Беседа вторая
Зачем же невероятное?
Свифт - не единственный писатель, который вводил в свои произведения фантастические образы. Вспомним лермонтовского демона, пушкинскую русалку, в повести Гоголя - нос, превратившийся в самостоятельного человека, в произведении Бальзака волшебная шагреневая кожа укорачивает жизнь героя при исполнении его любых желаний, в "Фаусте" Гете Мефистофель (западно-европейский вариант черта) возвращает молодость.
Зачем гениальный немецкий поэт ввел в свое произведение черта? Говорят, был у него друг, язвительный молодой человек, все отрицавший, послуживший прообразом Мефистофеля. Ну и пусть изобразил бы язвительного молодого человека. Для чего же понадобилось превращать его в черта? Что приобрел сюжет с включением в произведение фантастического существа?
Три качества: исключительность, наглядность и значительность вывода.
Интерес к исключительному - характерная черта человеческой психологии. Общее мы лучше понимаем через единичный пример, примеры же предпочитаем броские. Тысячи детей играют на мостовой; рискованно, но привычно, и прохожие идут мимо, занятые своими мыслями. Но вот мальчик, погнавшийся за мячом, попал под машину - все сбегаются в ужасе. И дома расскажут с потрясением: "Вот до чего доводит беспечность!"
Аналогично внимание к чрезвычайному в литературе. Не ростовщик, не вор, не судья - дьявол самолично явился в гости.
Не о доме, не о саде, не об имуществе - о бессмертной душе, торгуются. Исключительность вносит в историю о докторе Фаусте Мефистофель.
Второе достоинство фантастического образа - наглядность. Вопрос, волновавший Гете: в чем счастье человека? Автор отвечает: не в молодости, не в любви, не в вихре наслаждений, не в почете и придворной жизни, счастье в творческом труде на благо народу. Но чтобы выяснить, в чем же счастье, человеку (Фаусту) надо было перепробовать все, о чем мечтается. Однако в реальной жизни ВСЕ иметь нельзя. ВСЕ дать и даже вернуть молодость герою может только сверхъестественное существо. С точки зрения построения сюжета роль Мефистофеля при Фаусте служебная: он - Исполняющий Желания. Конечно, у него есть и самостоятельное значение: он - олицетворение сомнения, насмешки, скептического отрицания, оправдывающего бездействие и равнодушие, он оборотная сторона самого Фауста, выражение усталости и разочарования стареющего ученого.
О поэме Гете написаны целые библиотеки, нет нужды и нет возможности пересказывать их. В данном случае мы с вами беседуем о фантастике, о том, зачем понадобилось фантастическое в литературе вообще, в этой главе говорим, как фантастическое помогает писателю при построении сюжета и выявлении главной идеи, на этой странице - зачем понадобилось Гете фантастическое в его глубоко философской поэме "Фауст".
И вот мы видим, что мистический образ делает яснее историю поисков человеческого счастья.
А в итоге у читателя возникает обобщенный глобальный вывод: даже черт не мог предложить иного счастья, кроме благородного труда. То же стремление к глобальным выводам можно наблюдать и в научной фантастике. Например, повесть Алексея Толстого "Аэлита" кончается апофеозом любви. Слово "любовь" несется через космические просторы от Марса к Земле. Нет для любви преград, и миллионы километров - не преграда.
Если место действия отнесено в космос, автор как бы убеждает нас: "Так будет везде-везде-везде!"
Если время действия отнесено в будущее, автор как бы говорит: "Так будет всегда-всегда-всегда!" '
Итак, повторяем: у литературы невероятного есть три основных достоинства исключительность, наглядная простота, значительность выводов.
Мефистофель - невероятное существо, сразу привлекающее внимание читателя. Исключительность этого образа - его достоинство. Оборотная же сторона такой исключительности образа - его недостоверность. Во имя значительности выводов автор как бы приглашает читателя примириться с недостоверностью образа принять его как условность. Без условности, как известно, нет искусства. В каждом виде искусства - свои условности.
Например, условность кино в плоском экране, в неимоверных масштабах крупного плана: трехметровые лица, трехметровые губы, трехметровые глаза с ресницами как копья, зрачками размером в щит. Условность в мгновенной смене точек зрения, в переброске через тысячи километров и сквозь годы.
Условность театра в сцене - этой комнате с тремя стенами, в которой поочередно высказываются герои, делая вид, что не замечают полного зала свидетелей. Опера добавляет еще и условность пения: герои объясняются друг с другом ариями или речитативами. В балете же выражают свои переживания танцем.
У литературы свои условности, свои правила. Мы забываем о них, читая художественные произведения.
Условность в печатном тексте. Условность, во "всезнайстве" автора: самые сокровенные мысли и чувства героев откуда-то известны ему. Условно герои, не знающие русского языка, говорят и думают на этом языке. Условно на современном языке говорят исторические лица.
В произведениях же фантастики "разрешается" изображать как истину не только вполне возможное, но и невозможное сегодня и подчас невозможное вообще.
Для полноты следует отметить еще одно литературное достоинство фантастики: она "удобна" для остранения.
Что означает слово остранение? Это изображение знакомых предметов с необычной точки зрения. Угол зрения непривычен, и в знакомом открывается нечто новое, обыденное становится странным. Хрестоматийный пример: сцена военного совета в Филях в .великом романе "Война и мир" Льва Николаевича Толстого. Совещание генералов описано здесь так, как его видит крестьянская девочка, лежащая на полатях. Не протокол, не запись речей, а наблюдения девочки. Подобного рода приемы привычны для фантастики. То ли путешественники прибыли на чужую планету, удивляются странным тамошним обычаям, а читатель подводится к выводу: "Значит, можно и иначе жить, думать, смотреть на мир". То ли пришельцы со звезд прибыли на Землю, удивляются нашим обычаям, а читатель подводится к выводу: "Значит, и наша жизнь кому-то покажется странной". Вот и у Свифта добросердечному королю великанов странной показалась такая естественная для современников Свифта готовность Гулливера выслужиться, предлагая "абсолютное" огнестрельное оружие. Гулливер ждет похвал, а великан говорит, что он скорее согласится потерять половину королевства, чем быть посвященным в тайну подобного оружия. Великану отвратительны хитрая политика и губительные войны. И читателю внушается мысль о том, насколько отвратительны привычные европейские порядки того времени.
И вот мы снова вернулись к "Путешествиям Гулливера".
Лилипуты, великаны, говорящие лошади, летающий остров! Зачем тонкий и глубокий, язвительно насмешливый писатель Свифт рассказывает людям сказки?
Как мы сказали выше, писатель использует сказочность, фантастичность в своем творчестве с определенной целью, а именно: для придания своему повествованию исключительности, доступности, значительности обобщающего вывода и нового взгляда на предмет.
Исключительно все, что описывает Свифт: лилипуты, великаны, лапутяне, говорящие лошади. Доступность наиболее ярко реализована писателем в последней части своей книги: человеку противопоставлены животные. И отсюда обобщающий вывод: плохи все люди. То же и во второй части: все (почти) люди грубы и неопрятны. То же и в третьей: все ученые отворачиваются от жизни.
Но у фантастики есть не только достоинства, есть недостатки. Самый главный из них - недостоверность. Небывалое вызывает сомнение и, как следствие, недоверие читателя.
А теперь вообразите себя на месте Свифта. В какой форме написать сказку о лилипутах и великанах так, чтобы она выглядела убедительной?
Как известно, вся литература выросла из сказки. Выросла и ушла от сказочной формы. Ведь сказка была изустной, "сказывалась" для слушателей. Когда же была изобретена письменность, а вслед за тем книгопечатание, появилась письменная форма речи. Самое слово литература происходит от слова литера - буква. Литература - письменное искусство, со своими особыми средствами выразительности и со своим стилем изложения. Причем литературные стили менялись от эпохи к эпохе у каждой нации. И убедительности ради фантастика "рядится" в литературные одежды своей эпохи.
Приведем параллельные примеры из сказки и научной фантастики.
А заснул Садко на той доске на дубовой,
А проснулся Садко, новгородский гость,
В окиян-море, да на самом дне,
Увидел - сквозь воду печет красно-солнышко,
Очутилась возле палата белокаменна,
Заходил как он в палату белокаменну,
А сидит теперь во палатушках
Царь Морской теперь на стуле ведь...
(Былина о Садко, новгородском госте.)
"Стадо крупных черных рыб, толстых и неповоротливых, проплыло над самым дном, то и дело поклевывая что-то. Потом появилось еще одно неуклюжее существо, похожее на морскую корову...
Я уже упомянул, что волнистая серая долина вся была испещрена маленькими холмиками. Один, более крупный, высился перед моим окном, метрах в десяти. На нем были какие-то странные знаки. ...У меня дыхание остановилось и сердце на момент замерло, когда я догадался, что эти знаки... были орнаментом, несомненно высеченным рукой человека!
- Ей-ей, это лепка, - воскликнул Сканлэн. - Слушайте, хозяин, да ведь мы без пересадки приехали в подводный город..."
(А. Конан-Дойль. Маракотова бездна.)
И еще один пример:
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумленными глазами...
И встает она из гроба...
(А.Пушкин. Сказка о мертвой царевне и семи богатырях.)
"Вспыхнувшая было надежда вновь померкла в душе Николая, когда он увидел близко лицо (Анны) с полуоткрытыми глазами, подернутыми мутной свинцовой дымкой...
Ридан медлил. Ему оставалось теперь сделать только одно маленькое движение: повернуть выключатель "ГЧ", настроенный на ту волну мозга, которая возбуждала деятельность сердца...
- Даю волну сердца, - сказал он глухо и нажал рычажок. Прошла минута. Медленно потянулась другая... И вдруг рычажок... еле заметно дрогнул! Сердце Анны начало биться! Первый короткий трудный вдох..."
(Ю.Долгушин. Генератор чудес.)
Видимо, и Свифту с его сказочными героями, достоверности ради, необходимо было придерживаться стиля эпохи, начинать, как принято было в английском романе XVIII в., с обстоятельного описания происхождения героя, детства. Так он и пишет:
"Мой отец имел небольшое поместье в Ноттингемшире; я был третьим из его пяти сыновей... Хотя я получал весьма скудное содержание, но и оно ложилось тяжким бременем на моего отца, состояние которого было весьма незначительно; поэтому меня отдали в ученье к мистеру Джемсу Бетсу, выдающемуся хирургу в Лондоне, у которого я прожил четыре года...
Вняв советам родных не оставаться холостяком, женился на мисс Бертон, второй дочери Эдмунда Бертона, чулочного торговца на Ньюгейт-стрит, за которой получил четыреста фунтов приданого.
Но так как спустя два года мой добрый учитель Бетс умер, а друзей у меня было немного, то дела мои пошатнулись... Прождав три года улучшения моего положения, я принял выгодное предложение капитана Вильяма Причарда, владельца судна "Антилопа"... 4 мая 1699 года мы снялись с якоря в Бристоле..."
Обычная рядовая история жителя Англии той эпохи. Указаны фамилий, адреса, даты.
Нет оснований не верить рассказчику. Итак, Свифт живет в Англии, островной стране. В портах ее ежедневно бросают якорь корабли, прибывшие из экзотических стран, капитаны рассказывают, пишут и публикуют отчеты о своих странствиях и приключениях, подлинных или мнимых. Серьезные люди читают эти отчеты не без интереса. Прочтут и "Путешествия в некоторые отдаленные страны Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей", написанные в привычном стиле, с обстоятельными описаниями, где ясно проявляется знание морского дела:
"...Когда буря стихла, поставили грот и фок и легли в дрейф. Затем подняли бизань, большой и малый марсели. Мы шли на северо-восток при юго-западном ветре. Мы укрепили швартовы к штирборту, ослабили брасы у рей за ветром, обрасопили под ветер и крепко притянули булиня... Во время этой бури, сопровождавшейся сильным 3-Ю-З ветром, нас отнесло по моим расчетам по крайней мере на пятьсот лиг к востоку, так что самые старые и опытные моряки не могли сказать, в какой части света мы находимся...
16 июня 1703 года стоявший на брам-стеньге юнга увидел землю. 17-го мы подошли к острову или континенту..."
Правдоподобно? Без сомнения. Чувствуется, что писал опытный моряк, хорошо разбирающийся в ветрах и парусах? Безусловно. Мог он наткнуться на неведомую землю в отдаленных морях? Вполне вероятно. Доверие читателя завоевано. И тогда можно на той земле поселить великанов.
Однако самые недоверчивые, самые придирчивые читатели все-таки могут спросить:
- Отдаленные моря? Какие именно, как называются? Для великанов нужна обширная земля - целый континент. Где он, покажите на глобусе.
С проблемой местонахождения чудес столкнулась еще сказка.
"Где она, Баба Яга? Столько лет прожили, ни разу не видели". - "В темном лесу", - отвечала самая старая сказка.
Но темный лес, как обиталище ведьм, "пригоден" не для всякого слушателя, а только для суеверного и наивного. Пока люди верили, что в лесу полным-полно нечисти, можно было поселить там и Бабу Ягу, и кикимору, и дракона. А если вера в лесную нечисть повыветрилась, приходилось менять место действия: "За тридевять земель, в тридесятом государстве..."
Все-таки, "тридесятое государство" прозвучит убедительно только для того, кто не знает, как называется второе и третье... Но если корабли уже плавают в чужие земли?
Тогда можно назвать самую отдаленную страну, известную только понаслышке. Имя такое слыхали, достоверного известно мало. Может, и правда, там еще есть чудеса.
Герой греческой мифологии Ясон сражается с драконами и добывает золотое руно в Колхиде - в нынешней Грузии. Спутников Одиссея пожирает шестиглавый дракон Сцилла (якобы обитавший на нынешнем острове Сицилия). Для древних греков так называемой "героической" эпохи Грузия и Италия были краем света, самое подходящее место для обитания драконов.
Но за последующие две тысячи лет "края света" отодвинулись намного дальше. Владелец волшебной лампы Алладин из "Тысячи и одной ночи" живет в Китае. Враг его, злой волшебник, приезжает из Магриба (Северо-Западной Африки).
Край света поздняя сказка считала удобным местом действия. И фантастика унаследовала этот прием.
В конце XV в. начинается эпоха географических открытий. Моряки, побывавшие в отдаленных странах, рассказывают всяческие чудеса, правдивые и неправдоподобные. И когда Томас Мор, автор "Утопии", решает изобразить государство с образцовым строем, он выбирает самую обычную для своего времени форму - отчет о путешествии на отдаленный остров. Утопию будто бы открыл один из спутников Америго Веспуччи, того мореплавателя, в честь которого названа Америка.
"Утопия" была опубликована в 1516 г., "Путешествия Гулливера" в 1726 г. Колумб и Магеллан за это время давно стали историей, но Беринг и Кук еще не пустились в плавание. Еще не открыта Антарктида, неведомы северные и южные части Тихого океана, неизвестны Гавайские острова, Аляска, Таити, Алеуты, не нанесены на карту берега Восточной Австралии. Полным-полно "белых пятен" на глобусе, и в эти "белые пятна" Свифт "врисовывает" маршруты Гулливера. Лилипутия и Блефуску помещены западнее Ван-Дименовой земли (так называлась тогда Австралия). Материк великанов удалось разместить в -северной половине Тихого океана - между Японией и Калифорнией. Еще севернее - ближе к неоткрытым Алеутским островам - летает Лапута, между ней и Японией - Лаггнегг с бессмертными стариками. Страна благородных гуигнгнмов, как и Лилипутия - в южной части Индийского океана, восточнее Мадагаскара. Все это неведомые края. Европейские корабли туда не заходят, если и заходили - случайно. Свифт даже дает точные координаты: 30° южной широты для Лилипутии, для Лапуты - 46° северной широты, 183° восточной долготы. Хочешь - верь, не хочешь - проверь. Но кому достанет сил проверять? Плыть туда год с лишним.
К началу XIX в. неведомых морей не осталось. И фантастика отступила к полюсам, в дебри" Центральной Африки, Южной Америки и Азии. Но к середине века и материки были пройдены.
И настоящей находкой для фантастики было открытие каналов на Марсе. Казалось бы, сами ученые удостоверяли, что на этой планете должна быть разумная жизнь. Десятки писателей-фантастов отправляют своих героев на Марс. С Марса являются безжалостные завоеватели у Уэллса ("Война миров"). На Марс летит демобилизованный красноармеец Гусев с мечтательным инженером Лосем ("Аэлита" А. Толстого).
Однако ученые "открыли" Марс для фантастики, и они же "закрыли" Марс. Астрономы измерили температуру поверхности планеты и пришли к выводу, что Марс - холодная, высокогорная пустыня с разреженным воздухом. Слишком изученный слишком конкретный Марс стеснял простор для фантазии. И фантастика покинула его, перебралась на другие планеты, а затем и за пределы Солнечной системы - к далеким звездам.
Из темного леса к звездам - такова оказалась тенденция движения фантастики. Тенденция - отнюдь не непреложный закон. Выбирать другие места действия не возбраняется, но где они? На морском дне и под землей право же меньше простора, чем в космосе. Неведомого зверя, неведомый город еще можно упрятать на дно морское. Но нет же там места для обширного государства. В космос, волей-неволей!
И тут в научной фантастике, только в научной, возникает ситуация, невозможная ни в сказке, ни в фантастическом вымысле. В отличие от тридесятого государства, в отличие от края света, от выдуманной Лилипутии и выдуманной Великании дно, недра, космос действительно существуют. Нельзя написать научно-популярную книгу о климате, растительности и животном мире тридесятого государства, а вот научно-популярные сочинения о недрах и звездах писать возможно. И описывая приключения под землей и в небе, писатели-фантасты вынуждены считаться с научными фактами. Лилипутия - чистейшая условность, только прием для изображения характеров, Марс фактически существует, воображаемое путешествие на Марс может быть и основным содержанием, главной темой фантастического произведения.
Пример фантастики-темы будет рассмотрен в следующей беседе.
Но до того надо нам разобраться в одной непростой проблеме. В первой беседе шел разговор о фантастике в общем понимании этого термина. Здесь впервые мы говорим о научной фантастике. Где граница между "чистой" и научной фантастикой? Скажем, "Путешествия Гулливера" куда отнести? Великаны в Тихом океане, лошади, обсуждающие вопросы земледелия, - что тут научного?
Чтобы понять это, следует знать, о чем спорят теоретики фантастики.
Дело в том, что и в жизни, и в искусстве, и в науке порядок такой: сначала человек рождается, потом ему дают имя; сначала возникает нечто новое, потом оно получает название. В XIX в. сложилась новая разновидность литературы, пожалуй, Жюль Берн был основным ее создателем, хотя и не самым первым. Сам-то он называл свои романы серией "Необыкновенных путешествий". Но позже, в XX в., подобные произведения стали именовать научной фантастикой. Такое дали имя, и как оказалось в дальнейшем, не слишком ясное.
Неясно оно из-за многозначности слова "научная".
"Научная" может означать: основанная на науке, возлагающая надежды на науку, доказанная и безукоризненно точная. В каком же смысле научна научная фантастика?
Безукоризненно точной фантастика не бывает никогда. Ведь речь идет о несуществующем.
Доказанная научная истина излагается преимущественно в учебниках. Любая гипотеза еще не доказана. А в фантастике - не только гипотезы, но и мечты.
Поэтому фантастике подходит самое широкое определение: фантастика - это литература, где существенную роль играет необыкновенное, несуществующее, неведомое, явно придуманное. Научная же фантастика это такая область, где необыкновенное создается материальными силами - природой или человеком с помощью науки и техники. Фантастику, где необыкновенное создается нематериальными, сверхъестественными силами, не следует называть научной. В нашем литературоведении ее именуют "фантазией" или "чистой фантастикой".
Остановитесь на этом параграфе, вдумайтесь. "Ненаучная" не. обязательно плоха! Ну, конечно, так оно и должно быть. Ведь есть много разновидностей ненаучной литературы. В свою очередь и научная фантастика не всегда хороша.
Вас смущает это, сбивает с толку? Но ведь жанровые границы не совпадают с качественными. Может быть, тема хороша, а написано плохо. Или написано хорошо, а идеи ветхие. Идеи свежие, но форма стандартная - надоела. Всякое бывает. Если на сцене появился капиталист, это еще не значит, что автор его прославляет. Вопрос в том, как изображен этот образ - с сочувствием или с осуждением. То же относится к фантастике. Всякие бывают образы - естественные и сверхъестественные. Вопрос в том, для чего они введены автором в произведение. Разве русалка Пушкина, разве демон Лермонтова служат прославлению мистики?