- Это мы еще посмотрим, жених он тебе или преступник, - бурчит Супников, ведя дочь к стоящему неподалеку джипу "чероки", но я знаю: самое страшное уже позади.
Я вообще как-то вдруг слишком многое начинаю знать и понимать. Я даже вспоминаю слово, обозначающее это состояние: прозрение.
Например, я знаю, что действительно женюсь на Ксюхе. Она, конечно, не красавица, и грудь у нее маленькая, но сугубо как женщина сложена великолепно. Как раз по мне. Куда до нее Ягуповой... И если даже сегодня, когда она только боялась и ничего не умела, мне было так хорошо с нею, то что будет потом, когда она кое-чему научится? Точнее, мы вместе научимся. Я ведь тоже мало пока что усвоил из этой хитрой науки, хоть и выпендриваюсь перед одноклассниками.
А еще я знаю, что ничего более запоминающегося, чем сегодняшний день, в моей жизни уже не будет. Институт, дети, любовницы... Отец не посадит, конечно, тестя, как собирался, но заставит его отдать почти все награбленное... нам с Ксюхой. Супников возненавидит и меня, и свою дочь, я стану для нее единственным светом в окошке... Можно было бы, конечно, задержаться здесь. Когда-нибудь, устав от приключений, я останусь в одной из таких жизней надолго, почти до самого конца. Но не сейчас, не сегодня.
"Коробейники кукуют в деревянном падеже!"
Сильные мужчины умеют не хуже красивых женщин одним лишь взглядом заставить собеседника выполнять свою волю'. Именно так смотрел Шпак на главного инженера.
- Ну-с, и что вы выяснили?
- Под фамилией Лохов скрывается Эдуард Кондратюк. Тот самый Кондратюк, который принимал участие в создании витатрона и даже является соавтором нескольких патентов, - начал главный инженер с того, чего Шпак больше всего боялся. Начал очень деликатно, прикидываясь, что не знает того, о чем вот уже десять лет шепчутся по углам те старые сотрудники института, которых по тем или иным причинам не удалось уволить.
Да, настоящий создатель витатрона - Эдуард Кондратюк. Но, будучи талантливым инженером, по жизни он был лохом и все равно упустил бы выгоду, которую сулило владение восьмым чудом света. Такие люди обречены быть обманутыми. И он, Шпак, очень благородно обошелся с горе-изобретателем. Даже в тюрьму Кондратюка не упек, хотя - вполне мог бы. Любой другой, кстати, на его месте так и сделал бы.
- Где он взял залоговые сто тысяч, выяснили?
- Судя по всему, накопил отчисления за патенты. Основную долю получал институт, но и Кондратюку кое-что перепадало. Он десять лет деньги копил.
Шпак машинально потрогал родинку на лысине.
Главный инженер снова деликатничает. Не институт, а владелец витатрона получает основную часть лицензионных платежей. Кондратюк был уверен, что останется таковым навсегда, и с удовольствием подписывал договоры. Не ожидал, бедняга, что продажная Фемида повернется к нему задом.
- С личностью злоумышленника все ясно. Как ему удается оставаться в летаргии после переживания смерти? Автоматика такого не позволяет.
- По-видимому, он, программируя свой... то есть ваш витаскоп, ввел в код секретную команду. Она позволяет Кондратюку начинать процедуру выхода из летаргии за секунды до смерти. Но после первого же ее этапа происходит переключение на завершающую стадию погружения в летаргию. Едва-едва начав осознавать действительность, Кондратюк вновь погружается в сон.
- Остроумно. Он решил навечно занять один из саркофагов.
- Это был для него единственный шанс. Неизлечимая форма рака. Жить Кондратюку оставалось не больше трех месяцев.
Шпак стиснул зубы.
Сам он позволяет себе сеансы два-три раза в год. Остальное время занимает борьба за витатрон. Слишком лакомый это кусочек. Слишком много желающих завладеть им. Один судебный процесс сменяется другим, и конца этому не видно. А этот лох...
Шпак вновь воткнул в главного инженера свой особенный взгляд.
- Вы нашли способ выкурить его из саркофага?
- Да. Хоть витаскоп и превратился в витатрон, некоторые команды компьютер еще выполняет. Среди них есть такая: выбор сеанса с неожиданной смертью. Врачи уверяют, что некоторым пациентам необходимо именно это. Хотя сюжеты сеансов мы уже не контролируем, их общую направленность, как ни странно, иногда удается...
- Тогда почему вы все. еще здесь?
- Потому что соответствующая команда уже введена. Через несколько дней или недель саркофаг в семнадцатой палате освободится.
- Я выставлю Кондратюку иск за все украденные сеансы. Остаток своих дней он, конечно, проведет в больнице, но - тюремной!
Поставив на очаг сразу два больших горшка с водой, я развожу огонь.
Сегодня - великий день, и тело мое должно быть чисто. Войдя в хижину, я достаю из большого сундука чистые полотняные штаны и рубаху, вышитую по низу затейливым узором. Он не простой, этот узор. Даже обыкновенный старик, поносивший полдня такую рубаху, почувствует себя молодым и сильным, как в двадцать лет. А ведь я - не просто старик. И особая рубаха - далеко не единственное средство, которое я сегодня применю.
Потому что я должен быть сильным, как никогда. Иначе дева, которую мне сегодня приведут, так и останется девой. Но тогда я не смогу прогонять и собирать тучи, и жители окрестных сел станут приносить еду и приводить своих жен и дочерей к другому колдуну. Говорят, в соседнем лесу какой-то юноша начал строить хижину. Я уже пробовал увидеть его - и не смог. То ли зрение слабеть стало, то ли в тот день в соседнем лесу действительно туман был. Вот восстановлю силы - и займусь этим юношей всерьез. Слыханное ли дело, при живом колдуне строить отшельническую хижину! Не поздоровится этому наглецу, ой как не поздоровится! Будет он болеть, недолго, но помучается. А потом отойдет, тихо, словно желтый лист упадет с дерева...
Пошарив по застрехам, я собираю травы. Эта - чтобы мужскую силу сгустить, вторая - чтобы женскую не упустить, третья - дабы согласие между нами установилось. Для трав я ставлю на очаг отдельный горшок. А третий - для другого зелья, которое дам своей невесте.
Одна трава - чтобы женскую силу пробудить, вторая - дабы интерес к мужской стати разжечь, третья - чтобы не понесла она от меня, четвертая поможет боль прогнать и кровь затворить.
Многие годы я получал деву каждый год, и жителям окрестных поселений было не в чем упрекнуть меня. Но с тех пор, как моя борода поседела и волосы на голове поредели, женщины стали обходить хижину стороной, а девы так и вовсе дальней дорогой. Да... А ведь было время - сами просились ко мне, а некоторые и тайком ночью приходили, потому что знали - счастье не минует их дома, а дети родятся здоровыми и красивыми.
Дождавшись, пока вода в большом горшке закипит, я бросаю в нее мыльный корень, выливаю воду в лохань и, добавив воды холодной, начинаю мыться. Я тру пучком собранной на утренней заре оленьей травы свою дряблую кожу до тех пор, пока она не начинает краснеть, а мышцы не наливаются силой. Я знаю, это ненадолго. Но целую неделю, а может, и полторы я буду чувствовать себя свежим и полным сил.
Закончив мытье, я иду на берег ручья и трижды погружаюсь в воду. Когда-то я мог делать это стоя, но углубленное мною много лет назад русло с годами снова затянуло песком, и теперь мне приходится в ручей почти ложиться.
Выйдя на берег, я долго растираю тело ладонями, прогоняя из него холод, а .потом, вернувшись в хижину, надеваю чистую одежду.
Выхожу я из хижины как раз вовремя: солнце только-только спряталось за верхушки .деревьев. Снова выйдя на берег ручья и обхватив ствол могучего дуба, я долго произношу заклинания.
Этот дуб не раз выручал меня. Я, в свою очередь, тщательно замазываю глиной зачатки дупел, а осенью разношу его желуди по всему лесу и вминаю во влажную землю там, где деревья растут чуть пореже. У меня не может быть своих детей, но молодые дубочки почитают меня как отца, и это помогает мне прогонять градовые тучи или, наоборот, стягивать к окрестным полям тучи дождевые.
Почувствовав, что впитал достаточно силы, я отрываюсь от своего подопечного-покровителя и возвращаюсь к хижине.
Отвар трав кажется нестерпимо горьким, но зато мне не .придется краснеть перед девой, а ей будет потом чем похвастаться перед подружками. Да и мужем ее станет тот, кто придется по сердцу: приворотное зелье, которое я дам ей завтра утром, действует безотказно.
Чу... Кажется, она уже идет. Я не слышу ее шагов, но по чуть заметно изменившимся голосам птиц, по шуму ветра в кронах деревьев безошибочно определяю: кто-то появился в окрестностях хижины, кто-то идет в мою сторону. А по тому, как скачет белка на ближней сосне и как стрекочут кузнечики, я догадываюсь: ко мне идет дева.
Я жду ее, стоя на пороге хижины. Но когда она, увидев меня и оробев, начинает замедлять и укорачивать шаги, спешу ей навстречу.
- Не бойся, красавица, я не причиню тебе зла, - успокаиваю я деву.
- Я знаю это, - тихо говорит она, стыдливо опуская глаза.
Алый отсвет зари румянит ее лоб и щеки. Медленно подняв руку, словно к птице, которую хочу покормить с руки, я прикасаюсь своими темными узловатыми пальцами к нежной белой коже. Дева пытается было отстраниться, но потом вспоминает, зачем ее прислали, и прижимается щекой к моей ладони.
- На, выпей это, - протягиваю я ей чашу с отваром. Дева покорно пьет, а я смотрю вначале на ее нежную шею, потом на выпирающие из платья перси.
Обычно мне присылали самых некрасивых, тех, кого никто не хотел брать в жены. Но эта дева - и в самом деле почти красавица. Ее пышные волосы, уложенные короной, украшены лентами и скреплены заколкой, брови насурьмлены, щеки нарумянены.
Значит, в окрестных селениях меня еще ценят и любят, и заезжему молодому колдуну делать здесь пока нечего.
Приняв пустую чашу, я ставлю ее на очаг и быстро прижимаю деву к себе, чтобы ощутить упругость ее персей, гибкость стана, жар молодого тела.
А главное - чтобы почувствовать, как разгорается чудесный жар в моем собственном теле.
Потом я мну и тискаю ее перси - вначале поверх платья, потом запускаю руку в глубокий вырез.
Кровь бушует в моих жилах и стучит в висках. Никогда я не был так силен. Никогда не был так счастлив. А ведь это - только преддверие...
.Наклонившись, я ухватываю за подол и стягиваю с девы платье. Она покорно вздымает вверх руки и лишь потом, ощутив свою наготу, тревожится:
- Нас может кто-нибудь увидеть... Давай войдем в хижину...
Но в хижине уже темно, а мне хочется полюбоваться девичьим телом при последних отблесках зари.
- Не бойся... Сегодня ночью никто не войдет в мой лес...
Слегка отстранившись, я долго смотрю на крутые холмы ее персей, на широкие бедра, на нежный темный пушок, скрывающий низ живота.
Потом я начинаю целовать ее - шею, груди, живот. Дева между тем вынимает заколку, и ее волосы тяжело спадают на плечи.
Мои губы скользят все -ниже, ниже...
Резкая боль в спине почти мгновенно переходит в невыносимую боль в сердце. В глазах моих вновь вспыхивает уже закатившееся было солнце, и вслед за этим на меня обрушивается тьма.
- Вот он, попался! - слышу я над своей головой незнакомый мужской голос. Доносится он глухо, словно из могилы. Точнее, наоборот, словно я лежу в могиле.
А еще точнее - в саркофаге.
- Кажется, я не ошибся в выборе главного инженера, - отвечает ему Шпак. Его тенор я не спутаю ни с чьим другим. Небось поглаживает сейчас свою родинку на лысине и смот-рит на всех полным презрения взглядом. Когда-то он смотрел на меня по-другому, этот Шпак. Преданный, энергичный, готовый выполнять любую, самую неинтересную работу... Как я в нем ошибся!
Мое тело абсолютно неподвижно. Я не чувствую ни своих ног, ни рук, вообще ничего. В глазах моих - кромешная тьма, в памяти - ощущение нестерпимой боли.
К счастью, только в памяти.
Этот старый маразматик забыл, что бывает с колдунами, переставшими справляться со своими обязанностями! И я не успел произнести магическую фразу...
- Полицию я уже вызвал, - спешит выслужиться главный инженер. - И не Интерпол. Как только пробуждение закончится, его арестуют.
Да, это правда. Когда я выйду из витатрона, меня сразу же посадят в тюрьму. Это - единственная плата, которую с меня можно взять за те сны, которые я успел просмотреть. Точнее, не сны, а жизни, и не просмотреть, а прожить, и не все жизни, а только наиболее эмоциональные их периоды. Такое не по карману даже миллионерам.
- Ну что же... Даже он не все смог предусмотреть, - отдает должное Шпак моему профессионализму - и ошибается.
Все, конечно, никому не дано предугадать. Но некоторые достаточно тривиальные события - вполне.
Все обрушилось на меня почти одновременно: гибель единственной дочери, смерть жены, неизлечимая форма рака. Вдобавок я заподозрил, что Шпак собирается украсть у меня витатрон. Тогда-то я и решил заложить в программу гипернейрокомпьютера несколько только мне известных функций.
В том числе и такую:
"Информатика слепая бьет печаль по голове!"
Интересно, сработает или нет? Если нет - есть еще пара вариантов.
Но, кажется, в этот раз они мне не понадобятся.
- Что происходит? Пробуждение еще не закончилось - а саркофаг, похоже...
- Витатрон вновь начал сеанс! Проклятие! Он все-таки перехитрил нас!
Ну конечно, перехитрил. И Шпак, и его наследники будут как зеницу ока беречь витатрон, гарант их безбедного существования, а вместе с ним и меня, профессионального путешественника.
- Поднимите крышку!
Да, я - путешественник. Было время, когда меня интересовало совершенно другое. Я увлекался наукой, пытался чего-то достичь. И, чтобы добиться главного, старался не отвлекаться на мелочи. Не тратил время ни на гулянье под луной, ни на болтовню с друзьями, ни на борьбу с подонками.
- Крышка заблокирована.
И кое-что мне удалось сделать. Например - витатрон, восьмое чудо света. Но потом я, понял: жизнь дана человеку для того, чтобы жить. А жить - значит бороться и страдать, любить и ненавидеть, побеждать и проигрывать.
- Взломайте ее!
Иначе жизнь становится пресной и неинтересной. А человек, избегающий сильных эмоций, заболевает раком или впадает в депрессию.
- Вы готовы рискнуть витатроном?
Шпак не отвечает. И я знаю почему: он не найдет ответа на этот вопрос ни сегодня, ни завтра - вообще никогда.
- Пациент, ваши ноги полностью расслаблены... - начинает программу погружения в состояние летаргии украденный у меня витатрон.
Ну конечно, расслаблены. Я их и не чувствую даже. Как не чувствую боли, которая уже была готова на меня наброситься.
- Ваши руки полностью расслаблены... Мышцы шеи и лица тоже полностью расслаблены... У вас просто замечательно все получается, пациент! А теперь представьте, что вы - легкое пушистое облачко, парящее в голубом небе...
Да, я - легкое пушистое облачко. И, как облачко, путешествую из одного страны в другую. А еще - из эпохи в эпоху, из жизни в жизнь. Ведь я профессиональный путешественник. Куда и зачем я стремлюсь? Не знаю. Да меня это в общем-то и не волнует. Так же, как не волнует большинство людей ответ на вопрос, для чего они живут. Мой путь лежит через разные города и страны, и сегодня я не знаю, где буду завтра. Я не знаю также, кем я буду и когда. Я вообще ничего не знаю о своем будущем. Ну разве это не прекрасно?
"Фрагментарное копыто неподкованной собаки!"
Я вообще как-то вдруг слишком многое начинаю знать и понимать. Я даже вспоминаю слово, обозначающее это состояние: прозрение.
Например, я знаю, что действительно женюсь на Ксюхе. Она, конечно, не красавица, и грудь у нее маленькая, но сугубо как женщина сложена великолепно. Как раз по мне. Куда до нее Ягуповой... И если даже сегодня, когда она только боялась и ничего не умела, мне было так хорошо с нею, то что будет потом, когда она кое-чему научится? Точнее, мы вместе научимся. Я ведь тоже мало пока что усвоил из этой хитрой науки, хоть и выпендриваюсь перед одноклассниками.
А еще я знаю, что ничего более запоминающегося, чем сегодняшний день, в моей жизни уже не будет. Институт, дети, любовницы... Отец не посадит, конечно, тестя, как собирался, но заставит его отдать почти все награбленное... нам с Ксюхой. Супников возненавидит и меня, и свою дочь, я стану для нее единственным светом в окошке... Можно было бы, конечно, задержаться здесь. Когда-нибудь, устав от приключений, я останусь в одной из таких жизней надолго, почти до самого конца. Но не сейчас, не сегодня.
"Коробейники кукуют в деревянном падеже!"
Сильные мужчины умеют не хуже красивых женщин одним лишь взглядом заставить собеседника выполнять свою волю'. Именно так смотрел Шпак на главного инженера.
- Ну-с, и что вы выяснили?
- Под фамилией Лохов скрывается Эдуард Кондратюк. Тот самый Кондратюк, который принимал участие в создании витатрона и даже является соавтором нескольких патентов, - начал главный инженер с того, чего Шпак больше всего боялся. Начал очень деликатно, прикидываясь, что не знает того, о чем вот уже десять лет шепчутся по углам те старые сотрудники института, которых по тем или иным причинам не удалось уволить.
Да, настоящий создатель витатрона - Эдуард Кондратюк. Но, будучи талантливым инженером, по жизни он был лохом и все равно упустил бы выгоду, которую сулило владение восьмым чудом света. Такие люди обречены быть обманутыми. И он, Шпак, очень благородно обошелся с горе-изобретателем. Даже в тюрьму Кондратюка не упек, хотя - вполне мог бы. Любой другой, кстати, на его месте так и сделал бы.
- Где он взял залоговые сто тысяч, выяснили?
- Судя по всему, накопил отчисления за патенты. Основную долю получал институт, но и Кондратюку кое-что перепадало. Он десять лет деньги копил.
Шпак машинально потрогал родинку на лысине.
Главный инженер снова деликатничает. Не институт, а владелец витатрона получает основную часть лицензионных платежей. Кондратюк был уверен, что останется таковым навсегда, и с удовольствием подписывал договоры. Не ожидал, бедняга, что продажная Фемида повернется к нему задом.
- С личностью злоумышленника все ясно. Как ему удается оставаться в летаргии после переживания смерти? Автоматика такого не позволяет.
- По-видимому, он, программируя свой... то есть ваш витаскоп, ввел в код секретную команду. Она позволяет Кондратюку начинать процедуру выхода из летаргии за секунды до смерти. Но после первого же ее этапа происходит переключение на завершающую стадию погружения в летаргию. Едва-едва начав осознавать действительность, Кондратюк вновь погружается в сон.
- Остроумно. Он решил навечно занять один из саркофагов.
- Это был для него единственный шанс. Неизлечимая форма рака. Жить Кондратюку оставалось не больше трех месяцев.
Шпак стиснул зубы.
Сам он позволяет себе сеансы два-три раза в год. Остальное время занимает борьба за витатрон. Слишком лакомый это кусочек. Слишком много желающих завладеть им. Один судебный процесс сменяется другим, и конца этому не видно. А этот лох...
Шпак вновь воткнул в главного инженера свой особенный взгляд.
- Вы нашли способ выкурить его из саркофага?
- Да. Хоть витаскоп и превратился в витатрон, некоторые команды компьютер еще выполняет. Среди них есть такая: выбор сеанса с неожиданной смертью. Врачи уверяют, что некоторым пациентам необходимо именно это. Хотя сюжеты сеансов мы уже не контролируем, их общую направленность, как ни странно, иногда удается...
- Тогда почему вы все. еще здесь?
- Потому что соответствующая команда уже введена. Через несколько дней или недель саркофаг в семнадцатой палате освободится.
- Я выставлю Кондратюку иск за все украденные сеансы. Остаток своих дней он, конечно, проведет в больнице, но - тюремной!
Поставив на очаг сразу два больших горшка с водой, я развожу огонь.
Сегодня - великий день, и тело мое должно быть чисто. Войдя в хижину, я достаю из большого сундука чистые полотняные штаны и рубаху, вышитую по низу затейливым узором. Он не простой, этот узор. Даже обыкновенный старик, поносивший полдня такую рубаху, почувствует себя молодым и сильным, как в двадцать лет. А ведь я - не просто старик. И особая рубаха - далеко не единственное средство, которое я сегодня применю.
Потому что я должен быть сильным, как никогда. Иначе дева, которую мне сегодня приведут, так и останется девой. Но тогда я не смогу прогонять и собирать тучи, и жители окрестных сел станут приносить еду и приводить своих жен и дочерей к другому колдуну. Говорят, в соседнем лесу какой-то юноша начал строить хижину. Я уже пробовал увидеть его - и не смог. То ли зрение слабеть стало, то ли в тот день в соседнем лесу действительно туман был. Вот восстановлю силы - и займусь этим юношей всерьез. Слыханное ли дело, при живом колдуне строить отшельническую хижину! Не поздоровится этому наглецу, ой как не поздоровится! Будет он болеть, недолго, но помучается. А потом отойдет, тихо, словно желтый лист упадет с дерева...
Пошарив по застрехам, я собираю травы. Эта - чтобы мужскую силу сгустить, вторая - чтобы женскую не упустить, третья - дабы согласие между нами установилось. Для трав я ставлю на очаг отдельный горшок. А третий - для другого зелья, которое дам своей невесте.
Одна трава - чтобы женскую силу пробудить, вторая - дабы интерес к мужской стати разжечь, третья - чтобы не понесла она от меня, четвертая поможет боль прогнать и кровь затворить.
Многие годы я получал деву каждый год, и жителям окрестных поселений было не в чем упрекнуть меня. Но с тех пор, как моя борода поседела и волосы на голове поредели, женщины стали обходить хижину стороной, а девы так и вовсе дальней дорогой. Да... А ведь было время - сами просились ко мне, а некоторые и тайком ночью приходили, потому что знали - счастье не минует их дома, а дети родятся здоровыми и красивыми.
Дождавшись, пока вода в большом горшке закипит, я бросаю в нее мыльный корень, выливаю воду в лохань и, добавив воды холодной, начинаю мыться. Я тру пучком собранной на утренней заре оленьей травы свою дряблую кожу до тех пор, пока она не начинает краснеть, а мышцы не наливаются силой. Я знаю, это ненадолго. Но целую неделю, а может, и полторы я буду чувствовать себя свежим и полным сил.
Закончив мытье, я иду на берег ручья и трижды погружаюсь в воду. Когда-то я мог делать это стоя, но углубленное мною много лет назад русло с годами снова затянуло песком, и теперь мне приходится в ручей почти ложиться.
Выйдя на берег, я долго растираю тело ладонями, прогоняя из него холод, а .потом, вернувшись в хижину, надеваю чистую одежду.
Выхожу я из хижины как раз вовремя: солнце только-только спряталось за верхушки .деревьев. Снова выйдя на берег ручья и обхватив ствол могучего дуба, я долго произношу заклинания.
Этот дуб не раз выручал меня. Я, в свою очередь, тщательно замазываю глиной зачатки дупел, а осенью разношу его желуди по всему лесу и вминаю во влажную землю там, где деревья растут чуть пореже. У меня не может быть своих детей, но молодые дубочки почитают меня как отца, и это помогает мне прогонять градовые тучи или, наоборот, стягивать к окрестным полям тучи дождевые.
Почувствовав, что впитал достаточно силы, я отрываюсь от своего подопечного-покровителя и возвращаюсь к хижине.
Отвар трав кажется нестерпимо горьким, но зато мне не .придется краснеть перед девой, а ей будет потом чем похвастаться перед подружками. Да и мужем ее станет тот, кто придется по сердцу: приворотное зелье, которое я дам ей завтра утром, действует безотказно.
Чу... Кажется, она уже идет. Я не слышу ее шагов, но по чуть заметно изменившимся голосам птиц, по шуму ветра в кронах деревьев безошибочно определяю: кто-то появился в окрестностях хижины, кто-то идет в мою сторону. А по тому, как скачет белка на ближней сосне и как стрекочут кузнечики, я догадываюсь: ко мне идет дева.
Я жду ее, стоя на пороге хижины. Но когда она, увидев меня и оробев, начинает замедлять и укорачивать шаги, спешу ей навстречу.
- Не бойся, красавица, я не причиню тебе зла, - успокаиваю я деву.
- Я знаю это, - тихо говорит она, стыдливо опуская глаза.
Алый отсвет зари румянит ее лоб и щеки. Медленно подняв руку, словно к птице, которую хочу покормить с руки, я прикасаюсь своими темными узловатыми пальцами к нежной белой коже. Дева пытается было отстраниться, но потом вспоминает, зачем ее прислали, и прижимается щекой к моей ладони.
- На, выпей это, - протягиваю я ей чашу с отваром. Дева покорно пьет, а я смотрю вначале на ее нежную шею, потом на выпирающие из платья перси.
Обычно мне присылали самых некрасивых, тех, кого никто не хотел брать в жены. Но эта дева - и в самом деле почти красавица. Ее пышные волосы, уложенные короной, украшены лентами и скреплены заколкой, брови насурьмлены, щеки нарумянены.
Значит, в окрестных селениях меня еще ценят и любят, и заезжему молодому колдуну делать здесь пока нечего.
Приняв пустую чашу, я ставлю ее на очаг и быстро прижимаю деву к себе, чтобы ощутить упругость ее персей, гибкость стана, жар молодого тела.
А главное - чтобы почувствовать, как разгорается чудесный жар в моем собственном теле.
Потом я мну и тискаю ее перси - вначале поверх платья, потом запускаю руку в глубокий вырез.
Кровь бушует в моих жилах и стучит в висках. Никогда я не был так силен. Никогда не был так счастлив. А ведь это - только преддверие...
.Наклонившись, я ухватываю за подол и стягиваю с девы платье. Она покорно вздымает вверх руки и лишь потом, ощутив свою наготу, тревожится:
- Нас может кто-нибудь увидеть... Давай войдем в хижину...
Но в хижине уже темно, а мне хочется полюбоваться девичьим телом при последних отблесках зари.
- Не бойся... Сегодня ночью никто не войдет в мой лес...
Слегка отстранившись, я долго смотрю на крутые холмы ее персей, на широкие бедра, на нежный темный пушок, скрывающий низ живота.
Потом я начинаю целовать ее - шею, груди, живот. Дева между тем вынимает заколку, и ее волосы тяжело спадают на плечи.
Мои губы скользят все -ниже, ниже...
Резкая боль в спине почти мгновенно переходит в невыносимую боль в сердце. В глазах моих вновь вспыхивает уже закатившееся было солнце, и вслед за этим на меня обрушивается тьма.
- Вот он, попался! - слышу я над своей головой незнакомый мужской голос. Доносится он глухо, словно из могилы. Точнее, наоборот, словно я лежу в могиле.
А еще точнее - в саркофаге.
- Кажется, я не ошибся в выборе главного инженера, - отвечает ему Шпак. Его тенор я не спутаю ни с чьим другим. Небось поглаживает сейчас свою родинку на лысине и смот-рит на всех полным презрения взглядом. Когда-то он смотрел на меня по-другому, этот Шпак. Преданный, энергичный, готовый выполнять любую, самую неинтересную работу... Как я в нем ошибся!
Мое тело абсолютно неподвижно. Я не чувствую ни своих ног, ни рук, вообще ничего. В глазах моих - кромешная тьма, в памяти - ощущение нестерпимой боли.
К счастью, только в памяти.
Этот старый маразматик забыл, что бывает с колдунами, переставшими справляться со своими обязанностями! И я не успел произнести магическую фразу...
- Полицию я уже вызвал, - спешит выслужиться главный инженер. - И не Интерпол. Как только пробуждение закончится, его арестуют.
Да, это правда. Когда я выйду из витатрона, меня сразу же посадят в тюрьму. Это - единственная плата, которую с меня можно взять за те сны, которые я успел просмотреть. Точнее, не сны, а жизни, и не просмотреть, а прожить, и не все жизни, а только наиболее эмоциональные их периоды. Такое не по карману даже миллионерам.
- Ну что же... Даже он не все смог предусмотреть, - отдает должное Шпак моему профессионализму - и ошибается.
Все, конечно, никому не дано предугадать. Но некоторые достаточно тривиальные события - вполне.
Все обрушилось на меня почти одновременно: гибель единственной дочери, смерть жены, неизлечимая форма рака. Вдобавок я заподозрил, что Шпак собирается украсть у меня витатрон. Тогда-то я и решил заложить в программу гипернейрокомпьютера несколько только мне известных функций.
В том числе и такую:
"Информатика слепая бьет печаль по голове!"
Интересно, сработает или нет? Если нет - есть еще пара вариантов.
Но, кажется, в этот раз они мне не понадобятся.
- Что происходит? Пробуждение еще не закончилось - а саркофаг, похоже...
- Витатрон вновь начал сеанс! Проклятие! Он все-таки перехитрил нас!
Ну конечно, перехитрил. И Шпак, и его наследники будут как зеницу ока беречь витатрон, гарант их безбедного существования, а вместе с ним и меня, профессионального путешественника.
- Поднимите крышку!
Да, я - путешественник. Было время, когда меня интересовало совершенно другое. Я увлекался наукой, пытался чего-то достичь. И, чтобы добиться главного, старался не отвлекаться на мелочи. Не тратил время ни на гулянье под луной, ни на болтовню с друзьями, ни на борьбу с подонками.
- Крышка заблокирована.
И кое-что мне удалось сделать. Например - витатрон, восьмое чудо света. Но потом я, понял: жизнь дана человеку для того, чтобы жить. А жить - значит бороться и страдать, любить и ненавидеть, побеждать и проигрывать.
- Взломайте ее!
Иначе жизнь становится пресной и неинтересной. А человек, избегающий сильных эмоций, заболевает раком или впадает в депрессию.
- Вы готовы рискнуть витатроном?
Шпак не отвечает. И я знаю почему: он не найдет ответа на этот вопрос ни сегодня, ни завтра - вообще никогда.
- Пациент, ваши ноги полностью расслаблены... - начинает программу погружения в состояние летаргии украденный у меня витатрон.
Ну конечно, расслаблены. Я их и не чувствую даже. Как не чувствую боли, которая уже была готова на меня наброситься.
- Ваши руки полностью расслаблены... Мышцы шеи и лица тоже полностью расслаблены... У вас просто замечательно все получается, пациент! А теперь представьте, что вы - легкое пушистое облачко, парящее в голубом небе...
Да, я - легкое пушистое облачко. И, как облачко, путешествую из одного страны в другую. А еще - из эпохи в эпоху, из жизни в жизнь. Ведь я профессиональный путешественник. Куда и зачем я стремлюсь? Не знаю. Да меня это в общем-то и не волнует. Так же, как не волнует большинство людей ответ на вопрос, для чего они живут. Мой путь лежит через разные города и страны, и сегодня я не знаю, где буду завтра. Я не знаю также, кем я буду и когда. Я вообще ничего не знаю о своем будущем. Ну разве это не прекрасно?
"Фрагментарное копыто неподкованной собаки!"