Гусейн Мехти. Апшерон

   - А где же Баилов? - спросил он Джамиля, и тот сначала расхохотался, а потом принялся объяснять:
   - Смотри, мы находимся в самом центре Баилова. Отсюда начинаются промысла. Высокие здания, которые ты видишь вдали, - тоже на Баилове. А вон то одинокое дерево у подножья холма растет во дворе мастера Рамазана. Это фисташковое дерево. Оно вдвое старше своего хозяина - ему сто двадцать лет. Но фисташек на нем как звезд на небе. Как-то я прихожу к мастеру, чтобы позвать его на буровую. Вижу, все дерево будто увешано пучками коралла. Сейчас, наверное, мастер уже снял урожай. - Джамиль перевел дыхание и продолжал: - Апшерон чудесное место. Правда, влаги маловато, от безводья раскалывается земля, но плоды ее здесь изумительные. Какой тут виноград, инжир!.. Знаешь что, - перебил он себя, - давай-ка сядем в трамвай да прокатимся по городу.
   Заметив недовольство на лице Таира, Джамиль спросил:
   - Ты что? Или уже наскучил город? Так быстро?
   - Нет, почему? Но было бы лучше сначала выяснить, примут меня или нет.
   Джамилю было приятно видеть, как жаждет его друг поскорее устроиться на работу.
   - Об этом не беспокойся, - сказал он. - Если в тресте откажут, пойдем к мастеру. Мигом устроит, с ним очень считаются.
   Однако Таир не мог отделаться от сомнений. Все время, пока они ехали в трамвае к центру, он думал: "Вся деревня знает, что я поехал в Баку. Если не устроюсь, совестно будет смотреть людям в глаза".
   В центре города у здания "Азнефти" они сошли с трамвая и, выйдя на старый приморский бульвар, зашагали по широкой аллее.
   Беспокойство не покидало Таира: "А что скажет мать? Председатель колхоза?.. Ну, этот уж не упустит случая посмеяться. Скажет: стоющего парня не отпустили бы из Баку!"
   Они подошли к самому берегу. Покрытое тонким слоем мазута море слегка волновалось, радужно переливаясь в лучах солнца. Прислонившись к каменному парапету, Таир глядел, как набегали и с журчанием откатывались тяжелые, ленивые волны.
   - Сколько раз приходилось читать, - задумчиво проговорил он, - что Каспий - самое синее море, а тут...
   - Идем я тебе покажу, какое это море! - сказал Джамиль и направился к пристани, где покачивались на волнах моторные лодки и катера, предназначенные для морских прогулок.
   Боясь опоздать в трест к приезду управляющего, Таир испуганно схватил Джамиля за руку и потянул назад:
   - Нет, нет, потом. Посмотрим в другой раз. Пойдем лучше обратно!
   - Не спеши, друг. Уверяю тебя, что завтра вечером мы с тобой поедем на буровую и будем вместе работать в ночной смене. А пока незачем торопиться. Пошли прокатимся. Через полчаса мы вернемся и попадем в трест как раз к сроку... Смотри, все уже садятся! На лодке есть и музыканты. Будет очень весело.
   С одной из лодок доносились звуки тара и бубна. Таир с детства любил музыку и, услышав эти звуки, сдался на уговоры Джамиля.
   Взяв билеты на пристани, они вошли в лодку. Почти все места были заняты молодежью. Тарист и кеманчист с увлечением играли, а певец сдержанно покашливал, собираясь петь.
   Солнце все чаще выглядывало в просветы между облаков. Становилось жарко, и всем хотелось поскорее выйти в море.
   Новая обстановка, в которой Таир очутился впервые, все более увлекала, и на время он забыл обо всем, что так волновало его.
   В лодку прыгнул еще один молодой рабочий и уселся на лавочке рядом с Таиром. Увидя перед собой высокого и худощавого парня, сидевшего рядом с девушкой в белом шелковом платке, он громко воскликнул:
   - А, Мехман, здорово! Весь Баку, брат, сегодня говорит о тебе! - Он вытащил из кармана последний номер газеты "Коммунист" и развернул его. Видел свой снимок? И тебя хвалят, и твоего мастера. Да после этого к тебе и не подступишься!..
   - Ну, что ты? Ведь я... - худощавый парень не договорил и, смутившись, опустил глаза.
   Таир взглянул сначала на газетный снимок, потом на худощавого парня, и в нем заговорило чувство зависти. "Не на много и старше меня, - подумал он. - Только бы приняли, уж я покажу, как надо работать! Не я буду, если через месяц в "Коммунисте" не поместят мой портрет, размером вдвое больше!"
   А сосед его тем временем так же громко читал надпись под снимком:
   - "Молодой рабочий Мехман Файзулла-оглы. Ученик известного бурового мастера Волкова, он в совершенстве овладел специальностью бурильщика и сейчас выполняет дневную норму на сто восемьдесят процентов".
   - Послушай, дорогой! - обратился к нему один из пассажиров. - Человек ведь играет на таре. Ты думаешь, мы не читаем газет?
   Мехман казался Таиру самым счастливым человеком на свете. "Посмотришь на него, - ничего особенного. Совсем даже невзрачный парень. А он, гляди-ка, Герой нефти!"
   - Послушай, Джамиль, - шепотом заговорил Таир, - спроси, пожалуйста, сколько времени он работает на промысле?
   - На что тебе? - не понял Джамиль.
   - Так, просто...
   - Наверно - год, два.
   Ответ разочаровал Таира. Чтобы узнать точнее, он сам обратился к Мехману:
   - Скажите, товарищ, сколько времени вы работаете на промысле?
   - Шесть месяцев... - ответил Мехман, чуть покраснев.
   - Шесть месяцев!
   - А как ты думал? Да еще года два, наверно, учился в школе или на курсах.
   Мотор заработал на полный ход, и лодка, рассекая водную гладь бухты, через минуту вышла в открытое море. Джамиль указал другу на медленно вздымавшиеся прозрачные волны.
   - Гляди! Вот почему Каспий считается самым синим из всех морей.
   Лодка, покачиваясь на волне, быстро неслась вперед. Влажный ветерок бил в лицо, и разморенные жарой и духотой люди дышали полной грудью. Звуки музыки постепенно нарастали, приятный и сильный голос молодого певца разносился далеко по морскому простору.
   - Джамиль, послушай, Джамиль! Мастер сейчас на буровой?
   Джамиль не услышал вопроса. Все его внимание было поглощено певцом. Таиру же не нравилось исполнение, и поэтому он сосредоточенно думал о своем: "Все зависит от самого человека. Этот парень добился известности за шесть месяцев, а я добьюсь того же за месяц!"
   Глядя задумчивыми глазами вдаль, Таир вдруг заметил, что лодка приближается к какому-то острову.
   - Что это за земля? - спросил он Джамиля.
   - Остров Нарген. По ночам там горит маяк, указывая путь проходящим судам. До революции туда высылали арестантов. А теперь, видишь, там новые здания. Сейчас там строится целый город.
   Описав круг, лодка повернула к Баилову. Вдали темнели ажурные вышки морских буровых.
   - А где ваша буровая, Джамиль?
   Джамиль опять не откликнулся. Певец брал самую высокую ноту, и глаза всех были устремлены на него. Вдруг певец резко оборвал заключительную ноту. Раздались дружные рукоплескания. Таир, вспомнив о тресте, толкнул друга в бок:
   - Кажется, мы опаздываем!
   Словно угадывая его беспокойство, рулевой торопливо завертел колесо штурвала, лодка помчалась к берегу.
   - Интересно, Джамиль, что нам скажет управляющий?
   5
   Кудрату Исмаил-заде перевалило уже за сорок, но выглядел он очень молодо. Некоторые удивлялись этому, особенно те, кому в годы войны приходилось по нескольку суток подряд оставаться на промысле. Глядя на полное, добродушно улыбающееся лицо управляющего трестом, на его черные вьющиеся волосы, располневшую с годами фигуру и внушительную осанку, действительно можно было подумать, что этот человек не изнуряет себя излишней работой, потому и выглядит всегда таким бодрым и жизнерадостным.
   Вот и сегодня один из его ровесников и друзей, с которым Кудрат давно работал в нефтяной промышленности, придя одолжить бурильные трубы для своего промысла, сидел у Кудрата и с любопытством разглядывал его.
   - Не можешь ли ты открыть мне один секрет? - спрашивал он. - Как это получается, что и трест у тебя всегда идет впереди, и сам ты выглядишь моложе нас всех?
   Вопрос был задан серьезно, без тени иронии. Исмаил-заде ответил со своей привычной и казавшейся чуть насмешливой улыбкой:
   - Просто везет мне...
   Но приятель его, поседевший на нефтяных промыслах, был вовсе не склонен сводить разговор к шутке. Он спросил еще серьезнее:
   - Меня интересуют методы твоей работы. Может быть, поделишься со мной?
   Кудрат рассмеялся:
   - А чем делиться-то? Никаких особых методов у меня нет. Почему я бодр? Не могу тебе в точности объяснить. Получаю ту же норму продуктов, жалованье такое же, что и ты, и, клянусь честью, что и сплю меньше других. За двенадцать лет ни разу не имел отпуска и не был на курорте. Должно быть, молодость еще не покидает меня. А может быть, так получается потому, что я несколько толстокож...
   - Нет, нет, этого о тебе не скажет даже твой злейший враг. Причина тут в чем-то другом. Спокойный ты, по-моему, человек, нервов понапрасну не треплешь.
   - Спокойный? Моту открыть тебе одну из причин того спокойствия. Кудрат взял своей большой огрубелой, как у мастерового, рукой папиросу с длинным мундштуком, щелкнул зажигалкой и закурил. - Моя мать умеет рассказывать хорошие сказки. Одна из них прямо отвечает на этот вопрос.
   Приятель Кудрата тоже взял из подвинутой к нему коробки папиросу и попросил:
   - Расскажи. Что это за сказка?
   Кудрат разогнал рукой вьющийся синеватыми кольцами табачный дым и, будто только сейчас собираясь говорить серьезно, задумчиво опустил глаза.
   - Видишь ли, источник здорового настроения в работе, - заговорил он с тем же задумчивым видом, - по-моему, берет начало в семье. Эту же мысль подтверждает сказка, о которой идет речь. Я, разумеется, не смогу рассказать ее так занимательно, как мать... Она развлекает мою дочку Ширмаи и при этом так умело изображает события в лицах, что сказка получается во много раз интереснее и трогательнее... Словом, один мудрый падишах, - Кудрат улыбнулся, - бывали и такие... - между прочим добавил он. - Так вот, один мудрый падишах, повелитель многих провинций, любил изредка странствовать. Он ходил со своей свитой из города в город, из деревни в деревню и знакомился с жизнью своих подданных. Однажды внимание его привлек некий молодой плотник. Распевая веселую песню, плотник тесал топором деревянный кол, держа его стоймя на железной наковальне. И что всего удивительнее: рубил он со всего размаху, а топор ни разу не коснулся железа. Тогда удивленный шах спросил одного из своих приближенных:
   - Что ты скажешь, визирь? Как это ему удалось достигнуть такого мастерства?
   - Да ниспошлет небо здоровья падишаху! - ответил визирь. - Наверно, плотник живет со своей женой в мире и согласии.
   Ответ визиря поверг шаха в глубокое раздумье. Чтобы узнать истину, он решил сам посмотреть, как живет плотник с женой. И вот с наступлением вечерних сумерек шах и его визирь, переодевшись в одежду бедных людей, отправились к плотнику. На стук вышел приветливый хозяин.
   - Кого вам надо, братцы?
   - Мы странники, - сказал визирь. - Не приютишь ли нас на одну ночь?
   - Войдите, - радушно ответил плотник. - Мой дом и мое сердце принадлежат дорогим гостям!
   Все вошли в дом, и плотник обратился к жене:
   - Я привел гостей, жена!
   - И хорошо сделал, - ответила та приветливо. - Приютить дорогих гостей и беречь их, как зеницу ока, наш долг. Вот пришли они, и радость посетила наш дом... Все, что послал нам аллах от своих щедрот, принадлежит им.
   Шах взглянул на своего умного визиря и многозначительно улыбнулся, убедившись, что тот был прав.
   Побывав во многих городах и селениях, шах вернулся к себе в столицу. А спустя два года он предпринял новое путешествие. Ему довелось побывать в том же городе, и он, вспомнив о плотнике, решил опять проведать его. Вот он идет мимо его мастерской и видит: за эти два года плотник постарел самое меньшее на двадцать лет. Стан его согнулся в дугу, борода сплошь поседела. Сидит он нахмурившись и снова тешет кол. Но каждый раз лезвие топора срывается и со звоном бьет в железную наковальню.
   Шах удивился:
   - Что с ним стало?
   - Да ниспошлет небо здоровья падишаху! - сказал визирь. - Наверно, жена стала плохо обращаться с ним.
   Снова переодевшись, они пришли вечером к плотнику. Тот не отказался дать им приют на ночь, но когда они вошли в дом, жена с руганью набросилась на старика:
   - Ах, чтоб я смерила твой труп серой веревкой! Самим есть нечего, а тут еще корми первых встречных!
   И опять шах взглянул на умного визиря и горько улыбнулся...
   Когда Кудрат кончил свой рассказ, на губах его друга появилась едва уловимая улыбка.
   - Ясно, - сказал он. - Стало быть, и тому, что ты хорошо работаешь, и тому, что так хорошо выглядишь, ты обязан Лалэ?
   - Вот именно! - подтвердил Кудрат.
   В это время дверь открылась, и в кабинет вошел низенький и сутулый человек на кривых ногах. Узкое и продолговатое лицо его заросло щетиной. Особенно уродовали вошедшего отвислые, как лопух, уши и большая бородавка у правого глаза. Из-под грязного воротника выглядывала длинная, худая шея с острым кадыком, вся черная, будто измазанная в мазуте. Кудрат был не из тех, кто расценивал людей по внешности. И хотя неопрятные люди вызывали в нем отвращение, он принял незнакомого человека по своему обыкновению вежливо и учтиво.
   Взглянув на добродушное и приветливое лицо управляющего, посетитель осмелел, громко поздоровался и справился о его здоровье. Кудрат с легкой усмешкой ответил на приветствие.
   - Большое спасибо, - сказал он и, решив, что перед ним один из служащих его треста, спросил: - Кем вы работаете и как вас зовут?
   Посетитель заискивающе улыбнулся, показав при этом свои редкие желтые зубы:
   - Зовут меня Конаг и фамилия моя Конагов. Руковожу транспортным отделом треста. Разрешите поздравить вас...
   Фигура его еще больше согнулась, на лице застыло выражение покорной услужливости. Добродушная улыбка мгновенно сошла с лица Кудрата, и оно стало холодным и замкнутым. Устремив на Конагова посуровевший взгляд и не скрывая при этом своего удивления, он сказал:
   - Так, так... А по какому поводу вы поздравляете меня?
   Конагов не понял иронии, заключавшейся в вопросе управляющего. Оставаясь все в той же покорной позе, он подался немного вперед.
   - Я считал своим долгом поздравить вас с назначением в наш трест. Я был болен и не мог зайти раньше. Рад, от души рад...
   - Что еще скажете? - резко прервал его Исмаил-заде.
   - Наш трест плетется в хвосте. По правде говоря, старое руководство не имело должного авторитета. - Надеюсь, что такой опытный руководитель, как вы...
   Исмаил-заде молча уставился немигающими глазами на морщинистый лоб и впалые щеки Конагова.
   - Какое у вас дело ко мне, товарищ Конагов? - спросил он, хмурясь все больше.
   Конагов смутился. На лбу его появились крупные капли пота.
   - Нет, что же еще?
   - Тогда идите и приготовьте моторную лодку. Сегодня я хочу объехать морские буровые... Ясно или объяснить еще раз?
   Губы Конагова сомкнулись, закрыв его длинные желтые зубы. Не зная, что ответить, он некоторое время смущенно топтался на месте. Кудрат решил вывести его из затруднительного положения.
   - Чего вы растерялись? Если у вас есть что-либо сказать, пожалуйста говорите, не стесняйтесь!
   Вытирая вспотевший лоб грязным платком, Конагов попятился назад:
   - Нет... ничего... Считал своим долгом... - Теряя равновесие и спотыкаясь, словно пьяный, он на носках вышел из кабинета.
   Как только Конагов исчез за дверью, приятель Кудрата, хлопнув одной рукой о другую, громко расхохотался.
   - Как же не растеряться бедняге! Новое руководство оказалось столь бессердечным, что даже не дало человеку произнести заученную наизусть поздравительную речь!
   Дверь кабинета снова открылась, и в ней показались Джамиль и Таир. Они поздоровались с управляющим и попросили разрешения войти. Кудрат приветливо улыбнулся:
   - Входите, товарищи! Чем могу служить?
   Джамиль шагнул вперед. Назвав себя и сказав, что работает на буровой мастера Рамазана, он указал на Таира:
   - Хочет работать у нас. Окончил семилетку. Мы с ним из одной деревни. Я приехал сюда в прошлом году, а отпуск проводил дома, у матери. Ну вот, рассказал ему о Баку, его и забрала охота...
   - У меня и до этого была охота! - перебивая друга, сказал Таир. - Если хотите знать, я давно мечтал стать
   Героем нефти...
   - А где работал до сего времени?
   - На колхозной ферме, - ответил Таир и горячо продолжал: - Товарищ Исмаил-заде, многие наши ребята хотят приехать сюда. Колхоз вполне обойдется без нас. На ферме могут работать и женщины. Моя мать - доярка. В прошлом году награждена орденом.
   - Так, так, - отозвался Кудрат и, видя, что с этими парнями надо поговорить серьезно, указал им место на стоявшем у стены и покрытом серым чехлом диване. - Садитесь, чего стоите?
   Друзья сели рядышком.
   - Ну как, скота в колхозе прибавляется? - Таир, ожидавший ответа на свою просьбу, был озадачен таким вопросом управляющего и на миг задумался.
   - Прибавляется, товарищ Исмаил-заде, - помолчав, оживленно заговорил он. - Прошлой весной все коровы отелились. Лето, правда, было немного засушливо, кормов не хватило. Но помог соседний с нами колхоз имени Маркса. Сена у них оказалось достаточно, они и нам одолжили. А потом мы сами посеяли клевер, так что теперь и долг вернули, и запасы сделали.
   - А отец чем занимается?
   "Как по анкете спрашивает", - подумал Таир, а Кудрат, словно угадав его мысль, добавил:
   - Анкету завтра напишешь в отделе кадров. Я спрашиваю просто так, из любопытства.
   - Отец был старшим конюхом колхоза. Умер в начале войны.
   - Жаль, - с грустью заметил Кудрат. - Наш комиссар земледелия всегда жалуется на недостаток хороших конюхов. А что, долго болел?
   - Да нет. В начале войны держался бодро. Потом занемог. Пролежал с неделю и умер.
   - Может быть, потому заболел, что мобилизовали коней, а?
   - Нет, нет! Только о том и говорил, что в случае войны его кони займут первое место в армии. За несколько дней до болезни написал даже письмо товарищу Буденному. Просил ни в коем случае не запрягать его коней в повозки и не отдавать артиллеристам. "На выращенном мною коне, - не раз говорил он, - не всякий джигит усидит..."
   Кудрат взглянул на приятеля и улыбнулся. Беседа оборвалась. Управляющий позвонил кому-то и ровным, внушительным голосом сказал в трубку:
   - К вам зайдет один парень, по имени Таир Байрамлы. Отведите ему место в общежитии для молодых рабочих. - Положив трубку на рычаг, управляющий обратился к Джамилю: - От моего имени передай мастеру, чтобы назначил твоего друга в вечернюю смену. Только условия у меня не легкие, - он взглянул на Таира. - От людей, которые работают на морском бурении, требуется прежде всего твердое желание работать при любых условиях. Если ты не тверд в своем решении, говори сейчас же. Чтобы не раскаиваться потом, в зимнюю стужу, когда завоют ветры, и в летний зной, когда будет нечем дышать... Молодым ребятам, вроде тебя, я ставлю еще одно условие: они должны и работать, и учиться.
   Кудрат выжидательно помолчал, давая Таиру время подумать. Затем сказал:
   - Если согласен, иди и приступай к работе... Ясно или объяснить еще раз?
   Кудрат улыбнулся. Это были его излюбленные слова, и само повторение их, казалось, доставляло ему удовольствие. Таир же подумал, что ему будет легко работать в тресте Кудрата Исмаил-заде, и удовлетворенно закивал головой.
   Джамилъ и Таир подошли к столу и, пожав руку управляющему, покинули кабинет, довольные, что все устроилось так быстро.
   Кудрат подмигнул своему приятелю:
   - Ну, что ты скажешь? Говорил же я тебе, что мне просто везет. Другим приходится искать вот таких ребят, а ко мне сами идут. А ведь это будущие командиры производства, и судьбу азербайджанской нефти будут решать они. Да, мой дорогой, успех выпадет на долю того руководителя, кто думает о завтрашнем дне.
   Кудрат встал и воспаленными от бессонницы глазами посмотрел в окно. Была видна только часть промысла. В недавно заложенной буровой над скважиной поднимали бурильные трубы, а рядом, у действующей скважины, устало раскланивались качалки насоса. Чуть поодаль белело свежей штукатуркой одноэтажное здание конторы третьего промысла. Сбоку от него виднелась еще одна вышка, качалка которой почему-то стояла без движения.
   Прошло немного больше недели, как Исмаил-заде принял трест, но он уже точно знал, каковы мощность и возможности каждой скважины. Увидев остановившуюся качалку, он нахмурился и, подняв трубку внутреннего телефона, попросил соединить его с конторой третьего промысла.
   - Товарищ Самедов, - сказал он, - если все так следят за скважинами, как ты, то нечего удивляться, что трест отстает. Скважина тысяча девяносто бездействует... Нет, нет, я прекрасно вижу отсюда. Поблизости никого нет. Проверь, проверь, пожалуйста!
   Кудрат положил трубку на рычаг и посмотрел на приятеля долгим и задумчивым взглядом. Трудно было ему расстаться с той тысячей метров бурильных труб, которые просил тот взаимообразно, обещая вернуть через месяц.
   - Будь у меня сейчас возможность заложить еще одну-две скважины, разумеется, ни одного метра не дал бы. Сам знаешь, в каком я положении. Каждый день недодаем стране пятьсот тонн нефти...
   - Но ведь не ты же виноват в отставании треста!
   - Я или кто другой - какая разница? Сейчас я отвечаю за выполнение государственного плана. И выход для меня в сущности один: двигаться вперед, и как можно быстрее.
   - Самыми скоростными методами?
   - Вот именно! - живо подхватил Кудрат. - Ты интересовался, кажется, методами моей работы? По-моему, самый лучший метод - это идти впереди. Когда я отстаю, я не могу смотреть открыто в глаза ни родной дочери, ни собственной жене. Конечно, нет еще ничего героического в том, чтобы неделями не вылезать с промысла, урывками спать вот здесь на диване, но иначе я не могу. Или я добьюсь...
   - Прости, Кудрат, я перебью тебя... Кажется, сюда идет Лалэ. Какова женушка - управляющий трестом! Соперники, а? Наделала шуму на весь Баку! С такой женой, как твоя, отставать не станешь... Ты извини меня, я уж пойду. Совестно вам мешать, ведь вы так редко встречаетесь.
   Вошла Лалэ и поздоровалась с обоими мужчинами. Извинившись еще раз, приятель Кудрата вышел из кабинета.
   Со дня назначения в трест Кудрат Исмаил-заде почти не бывал дома, и сейчас приход жены очень обрадовал его. Лалэ была ему не только преданной женой, но и близким другом, советчиком. Когда им долго не удавалось видеться, оба они начинали остро ощущать, как недостает им друг друга. За последнюю неделю у Лалэ тоже было очень много хлопот. Возвращалась она домой поздно, тотчас звонила мужу в его трест и, не застав на месте, сидела за книжкой до глубокой ночи. Кудрат не приезжал, и она, с беспокойством думая о муже, ложилась в постель.
   Лалэ знала, как трудно приходится Кудрату в новом тресте. Он не любил говорить об этом, но она достаточно изучила характер мужа: даже когда ему нездоровилось, он никогда не жаловался. Малейшую неудачу мужа Лалэ переживала, как свое личное горе. Так у нее сложилась привычка - хотя бы издали, но пристально и с волнением следить за каждым шагом Кудрата. Впрочем, в их семье и любовь, и супружеская нежность приобрели совершенно иной, может быть не совсем обычный характер. Со стороны могло показаться, что отношения между супругами не отличаются особенной нежностью. Некоторые строили на этот счет всякие догадки. Как-то одна из подруг Лалэ вздумала даже предупредить ее: "Будь настороже, дорогая. У Кудрата, наверно, есть любовница". Лалэ пропустила это мимо ушей, но подумала: "Тебе не понять наших отношений". Только из вежливости не произнесла она этих слов вслух, а прибегла к более мягким выражениям.
   - Знаешь, дорогая, - сказала она, - я люблю и достоинства и недостатки Кудрата. И даже если верны твои предположения, я уверена, что Кудрат не променяет меня на другую женщину.
   Подруга Лалэ ехидно рассмеялась над этой странной логикой:
   - Тогда, или ты его не любишь, или же сама...
   Лалэ резко оборвала подругу на полуслове и, не прощаясь, ушла..
   И вот теперь она стоит перед мужем. Оба молча глядят друг на друга, о чем-то задумались.
   Первой нарушила молчание Лалэ:
   - Кудрат, скажи секретарше, чтобы подали стакан чаю.
   - Что же ты стоишь? - в свою очередь отозвался Кудрат.:
   "Без тебя мне трудно, Кудрат. Но, как видно, тебя не особенно удручает, что целую неделю мы не виделись", - думала Лалэ.
   "Нет, моя дорогая, - как бы угадывая ее опасения, мысленно отвечал ей Кудрат. - Если бы я не чувствовал всегда твоего присутствия, на каждом шагу спотыкался бы".
   - Где же твоя секретарша?
   - Я отпустил ее пообедать.
   Глаза Лалэ выдавали усталость. Тени под глазами, и поблекшие щеки жены говорили Кудрату, что жена за эти дни работала не меньше его.
   - Ты устала, Лалэ?
   - Нет, я провела ночь дома.
   - Значит, плохо спала.
   - Да, не спалось... Звонила тебе. Сказали, что ты уехал на морскую буровую. Не опасно сейчас ночью на море?
   - Теперь ночи лунные. Да и море было довольно спокойным.
   Кудрат ни словом не упомянул о шторме, разыгравшемся под утро, когда он возвращался на берег. У тебя нет чайника?
   - Сейчас... - Кудрат вышел в другую комнату и вернулся с электрическим чайником.
   - Сколько дней ты не пил чая?
   - Пил сегодня утром...
   Заметив слой пыли на чайнике, Лалэ улыбнулась и начала развертывать пакет, который принесла с собой. Казалось, Кудрат его еще не заметил.
   - Ты откуда сейчас? - спросил он, косясь на салфетку, которая легла вдруг на угол стола.
   - Из дому.
   - А это к чему, дорогая? Я не голоден.
   - До того дня, когда ты выведешь трест из прорыва, разреши уж мне поухаживать за тобой. Буду заезжать к тебе каждый день.
   Не будь Кудрат в учреждении, он сжал бы Лалэ в объятиях, крепко поцеловал бы и сказал: "Я горжусь, что у меня такая жена!"