Страница:
— Лоури?
— Да, это я.
— Хм. Откровенный ты, однако, парень. Впрочем, всем известно, что меня лучше не водить за нос. — Он громко сплюнул и опять уставился в книгу. — Хорошая черная погодка, не правда ли?
— Да. Не спорю.
— Сколько ты весишь, Лоури?
— Сто девяносто фунтов.
— Хм. Сто девяносто фунтов. — Он отыскал карандаш и нацарапал что-то в своей книжечке. Затем, высоко подняв фонарь, он пристально оглядел лицо и фигуру Лоури. — Хм. Физических недостатков нет?
— Вроде нет.
— Сто девяносто фунтов и нормальная шея. А, Джеймс Лоури?
— Да.
— Что же, наше знакомство не затянется, но это твоя беда, а не моя.
— Как… как вас зовут?
— Джек. Вообще-то Джек Кетч, но можешь называть меня просто Джек. — Он опять громко сплюнул. — Если хочешь, чтобы со мной у тебя все прошло гладко, положи в карман один или два фунта, когда подойдешь.
От этого человека исходил запах тления — тления и запекшейся крови; волосы у Лоури встали дыбом.
— Почему фунт?
— А почему бы и нет? Мне ведь надо питаться, как и тебе надо было. Я могу устроить так, что тебе будет легко или, наоборот, чудовищно трудно. Так что послушайся моего совета и дай мне фунт или два, и мы приступим к делу. Терпеть не могу ходить вокруг да около. Все уже готово, и задержкой мы лишь осложним процедуру, а ты будешь понапрасну нервничать. Что ты на это скажешь?
— Я… я не знаю, о чем вы.
Он поднял фонарь и внимательно посмотрел на Лоури.
— Хм. А производишь впечатление толкового парня. — Он поставил фонарь и поднял с колен змееподобную штуку. Он начал возиться с ней заскорузлыми пальцами.
Мало-помалу Лоури охватил ужас. Джек Кетч. Знакомое имя. Но этого человека он видит впервые. Джек Кетч…
Внезапно Лоури осенило, чем занят Джек Кетч. Ведь эта штука у него в руках — веревка! Он завязывает петлю для виселицы!
И эти ступени. Их было тринадцать! И площадка наверху — эшафот!
— Нет! — крикнул Лоури. — Вы не можете этого сделать! У вас нет такого права!
— Полегче! Полегче, Лоури! Джим Лоури! Иди сюда! От меня не убежишь! Лоури, Джим Лоури!
Сзади гулко прозвучали шаги палача, а шуршание плаща было подобно грому.
Лоури попытался удержаться на краю новой лестницы — он ее скорее ощущал, нежели видел, — но ступени были скользкими, и он уже не мог остановиться. Он напряг мускулы перед нижней ступенькой…
Но ступил в никуда.
Дергаясь, извиваясь и кувыркаясь, он летел вниз, вниз, вниз, в чернильную бездну, задыхаясь от страха, в животе у него пульсировал комок боли. Вниз, вниз, вниз, вниз, рассекая темную мглу, потом больно хлеставшие ветви деревьев — и снова туман.
Лоури плюхнулся в липкое месиво, вонявшее мертвячиной и гнилью, пальцы его утопали в чем-то слизистом. Где-то в темноте двигалось некое существо. Потрескивал валежник и слышалось учащенное, жаркое дыхание — этот некто вел поиск.
Лоури отполз, стараясь двигаться бесшумно. Было слишком темно — никто не мог его видеть, если он будет лежать беззвучно…
— Лоури! Джим Лоури! Лоури сжался и замер.
— Думаешь, я тебя не вижу. Джим Лоури! Подожди минутку. У меня есть для тебя сюрприз.
Голос Джека Кетча прозвучал ближе, и Лоури понял, что в то время как он сам не видел ни зги, Джек Кетч прекрасно видел его. Он вскочил на ноги и, спотыкаясь, не разбирая дороги, устремился прочь, обдираясь о ветки кустарника, он бежал, пока путь ему не преградила полуутопленная коряга — он застрял возле нее по колено в грязи.
— Я скажу тебе, где ты можешь найти свою шляпу, Джим Лоури. Я хочу тебе помочь, — Было слышно, как он сплюнул. — От меня не убежишь.
Чувствуя, что теплая илистая жижа, от которой поднимаются зловонные испарения, доходит ему до колен, он заспешил дальше.
— Я пытаюсь тебе помочь, Джим Лоури, — совсем близко произнес голос Джека Кетча, — Единственное, чего я хочу, так это помочь тебе. Я могу сказать, где находится твоя шляпа. Не желаешь меня выслушать?
Изможденный и обессиленный Лоури упал ничком в грязь, затем, поднявшись с неимоверным усилием, двинулся дальше, с трудом переставляя ноги.
— Я не намерен причинять тебе боль, — умоляющим голосом проговорил Джек Кетч. — Я только хочу тебя вздернуть! — Он выругался и сплюнул, — Вот она, благодарность. Лоури! Вернись! Я скажу тебе, где твоя шляпа.
Почва под ногами стала твердой, и Лоури ринулся в бархатную темноту. Неведомая могучая сила резко ударила его в грудь и сбила с ног — и вот уже он барахтается в морской воде, смешанной с песком, — его вертит, бьет, выталкивает и тянет ко дну. Он тонул!
Лоури открыл было рот, чтобы закричать, но чуть не захлебнулся соленой водой — он погружался в глубину, видя вокруг себя зеленоватый свет и серебристые пузырьки собственного дыхания, поднимавшиеся на поверхность.
Внезапно он выплыл, судорожно ловя ртом воздух и заглатывая соленую воду, — он был измучен до крайности. Он кашлял и, задыхаясь, силился позвать на помощь. Вдруг он успокоился, обнаружив, что лежать на воде не составляет никакого труда. Покачиваясь — дыхание его вновь стало ровным, — он с тревогой искал глазами Джека Кетча, но палача нигде не было видно. Зато перед ним предстала протянувшаяся вдоль берега длинная полоса джунглей — желтый пляж, омываемый белыми волнами, и гигантские зеленые деревья, нависающие над морем. Голубое небо и голубое море, полнейшая тишина, покой и безмятежность. Лоури с благодарностью созерцал всю эту красоту, удивляясь приятному теплу, разлившемуся по телу. Еще раз бросив взгляд в сторону пляжа, он позабыл про Джека Кетча, хотя смутно помнил, что где-то потерял четыре часа. Он должен их найти во что бы то ни стало, невзирая на все предупреждения, которые получил; надо во что бы то ни стало восстановить в памяти все, чтобы знать наверняка…
Снова начала наползать темнота, подул ветер, который постепенно усиливался, — море заволновалось. Он почувствовал усталость. Внезапно его осенила догадка — в морской глубине подстерегает опасность: ему могут нанести удар и увлечь вниз; а там множество черных и жутких тварей утащат его на дно и разорвут в клочья.
В сгущавшихся сумерках Лоури поплыл к берегу, призвав всю свою волю, чтобы не поддаться слепой панике и не думать о тварях, таившихся в глубине. Ветер ревел, волны бились о берег, он напряг зрение и увидел, что огромные пенистые смерчи вздымаются и опадают, и волны яростно бьются о зубчатую скалу. Он повернулся в сторону. От него ничего не останется, если он попытается вылезти на скалу, и в то же время ясно, что надо как можно быстрее выбраться из воды, ибо в любой момент его может разорвать выплывшее из глубины морское чудовище. Он не мог повернуть назад — море как будто толкало его к торчавшим из воды громадным черным зубьям. Где-то сверкнула молния, разодрав небо на синие лоскуты. Но раскатов грома не последовало — только шумел прибой. Вздымавшиеся волны бросали его на десять футов вверх, потом вниз, унося к скале. Лоури ничего не слышал, не мог дышать. Вода поймала его в ловушку — если он не утонет, то разобьется о риф. Что-то ударило по нему и отшвырнуло в сторону. Удар повторился, и он повернул голову. Кусок дерева! Уже ухватившись за него, он увидел, что деревяшка имела престранную форму, так что прикасаться к ней не стоило. Он почувствовал, что над бревном что-то витает. Поднял глаза. Он увидел книгу, которую держали две руки. И все. Только книгу и пару рук.
— А теперь ухватись покрепче, — произнес какой-то маслянистый голос. — Очень скоро все кончится. Но ты должен крепко держаться, закрыть глаза и видеть и слышать только то, что я говорю. Положись на меня и точно выполняй мои требования…
Казалось, голос замирает и отдаляется, а на самом деле это обессилевший Лоури опустил лицо на мягкую подушку воды, в то время как его онемевшие руки продолжали сжимать деревяшку.
Глава 4
Слова донеслись словно сквозь сон; ощущение прикасавшихся к нему рук, наконец, достигло его сознания. Он послушно — с чужой помощью — поднялся с мокрого тротуара, чувствуя, что покрыт синяками и ссадинами.
На улице шел дождь; в свете фонарей капли его казались серебристыми; ночной воздух полнился свежим, замечательным ароматом распускавшейся зелени и возрождавшейся земли.
Его поддерживал старый Билли Уоткинс в темном плаще, с которого текла вода. Когда Лоури еще под стол пешком ходил, старый Билли Уоткинс был молодым констеблем. Однажды он арестовал Лоури за то, что тот катался на велосипеде по тротуару, а потом еще раз, когда поступила жалоба, что Лоури разбил окно; этот-то Билли Уоткинс с нескрываемым почтением, если не с подобострастием, поддерживал сейчас Джима Лоури, профессора «Атуорти». Его белые усы обвисли от дождя, зато с них наконец смыло табачную копоть.
— Интересно, — произнес Лоури, еле ворочая языком, — сколько времени я здесь пролежал?
— По моим подсчетам минут пять, может, шесть. Я как раз проходил здесь, дошел до Чэпел-стрит и тут сообразил, что собирался позвонить из телефона-автомата; вернулся и вижу, вы лежите на тротуаре.
— Который час?
— Наверно, около четырех. Вот-вот рассвет. У вас что, жена заболела? Я видел свет в окнах.
— Нет. Нет, Билли, скорее всего заболел я. Я пошел прогуляться…
— Видимо, не могли уснуть. Я, например, убедился: самое лучшее снотворное — добрый стакан горячего молока.
Вы себя нормально чувствуете?
— Да. Да, кажется, сейчас нормально.
— Вы, вероятно, споткнулись и упали. У вас на лице ссадина, и, похоже, вы потеряли шляпу.
— Да… да, похоже, я потерял шляпу. Я, вероятно, споткнулся. Что это за улица?
— Та, где вы живете. Вон ваш дом, до него не больше тридцати футов. Пойдемте-ка, я помогу вам подняться по ступенькам. Я слыхал, вы подцепили какую-то тропическую заразу. Правда, горничная миссис Чалмерс говорит, что ничего страшного. И что тебя тянет в эти страны, где полно язычников, Джимми, то есть я хотел сказать, профессор Лоури.
— Ну просто это интересно.
— Да, наверно, дело в этом. Вот и мой дед так. Бывало, всю ночь сражается с индейцами, а днем строит железные дороги. Ну, мы пришли. Хотите, я позвоню или…
— Нет, дверь открыта.
— Ваша хозяйка запирала ее, пока вас не было, я и подумал, может, и сейчас заперла. Что-то ты бледный, Джи… профессор. Вы уверены, что не надо вызвать доктора Чалмерса?
— Нет, со мной все в порядке.
— Но вид-то у вас неважный. Ну да вам лучше знать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Билли.
Затаив дыхание, он наблюдал как Билли Уоткинс, ковыляя, спускается с крыльца. Но дорожка была как дорожка — старый Билли дошел до тротуара, обернулся, помахал на прощание рукой и пошел прочь под дождем.
Лоури открыл дверь и вошел. Когда он снимал пальто, на пол натекла лужица.
— Это ты, Джим?
— Да, Мэри.
Она перегнулась через перила, затем, запахнув халат, сбежала вниз.
— Я чуть с ума не сошла. Я уже собиралась позвонить Томми и попросить его, чтобы он пошел тебя искать… Да ты насквозь промок! И на лице ссадина! А что у тебя на руке?
Лоури взглянул на руку, там тоже был синяк и след, как будто его ущипнули. Он содрогнулся.
— Наверно упал.
— Но где? От тебя пахнет тиной.
Его начало знобить, и она — само участие, — бросив на пол пальто и напрочь позабыв о ковре, повела его наверх по лестнице. В старом доме было холодно, а в его комнате — особенно. Раздев мужа, она помогла ему улечься под одеяло и вытерла полотенцем лицо и волосы.
Он чувствовал вкус соленой воды на губах, а в голове вертелась фраза: «Самый низ наверху, конечно!»
— Не надо было мне пускать тебя на улицу.
— Бедная моя Мэри, я заставил тебя волноваться.
— Да это-то ладно. Теперь ты наверняка сляжешь. Почему ты не вернулся сразу, как пошел дождь?
— Мэри.
— Да, Джим?
— Я люблю тебя. Она поцеловала его.
— Ты же знаешь, я бы никогда нарочно не причинил тебе боль, Мэри.
— Конечно, Джим.
— Ты такая добрая, верная и красивая, Мэри.
— Тш. Спать.
Он закрыл глаза, она нежно положила руку ему на лоб. Вскоре он уснул.
Он проснулся с ощущением того, что творится неладное, словно некое существо, находившееся рядом, сейчас сделает с ним что-то нехорошее. Он оглядел комнату, но ничего такого не увидел: ласковые лучи солнца освещали ковер и часть стены, за окном разговаривали прохожие, неподалеку кто-то нетерпеливо сигналил из машины.
Было воскресенье, и ему следовало пойти в церковь. Сбросив одеяло, он встал с постели. Его одежда висела на стуле, однако костюм, который он надевал накануне, был весь заляпан грязью и нуждался в чистке.
— Мэри!
Спит, наверно. Он натянул халат и подошел к двери ее комнаты. Она лежала, выпростав руки из-под одеяла, рот полуоткрыт, волосы сияющим облаком обрамляют прелестное лицо. Она заворочалась и открыла глаза.
— Ах, — произнесла она, проснувшись. — Я проспала, и мы опоздали в церковь. Сейчас приготовлю завтрак и…
— Нет, — сказал Лоури. — Ты в церковь не пойдешь.
— Но, Джим…
— Ты заслужила право хорошенько выспаться. Поваляйся в постели — ты ведь спала не больше трех-четырех часов.
— Но ведь…
— Я поддержу честь семьи и позавтракаю в кафетерии. А ты поворачивайся на другой бок и спи.
— Сон ради красоты?
— Ты и без того красивая. — Он поцеловал ее и, прикрыв за собой дверь, пошел в свою комнату и достал темный костюм.
Приняв ванну и одевшись, он снова на цыпочках приблизился к двери.
— Джим, — сонно пролепетала она, — днем к нам должны прийти гости. Придумай что-нибудь, например, что мне нездоровится. Мне неохота заниматься уборкой.
— Дело твое, дорогая.
— Потом расскажешь, какие туалеты были на женщинах, — сказала она ему вслед.
Лоури был почти счастлив, когда спускался с крыльца. Но на последней ступеньке он остановился, боясь взглянуть на дорожку. Он медлил, пока любопытные взгляды прохожих не заставили его сдвинуться с места. В это утро дорожка была твердой, и, вздохнув с облегчением и чуть ли не с радостью, он пошел по улице, на ходу раскланиваясь со знакомыми.
Кафетерий был почти пуст, на дальнем конце стойки повар в голубом переднике пил кофе и курил сигарету. Он нахмурился при виде входящего, но, разглядев, что это Лоури, просиял.
— А, профессор! Не видал вас с тех пор, как вы вернулись. Лоури пожал мягкую влажную руку Майка.
— Был очень занят. Приготовьте мне яичницу с ветчиной и кофе, Майк. И постарайтесь побыстрее, ладно? Я опаздываю в церковь.
— Колокол еще не звонил, — сказал Майк, ставя на огонь сковороду и мастерски разбивая яйца свободной рукой.
— Приятно возвратиться в цивилизованное общество? — осведомился Майк, ставя еду перед Лоури.
— Видимо, да, — рассеянно бросил Лоури.
Лоури ел медленно, поскольку в голове роилось множество мыслей: опять и опять всплывали в памяти слова Томми, его жутковатые предсказания, — а ведь жестокость не была ему свойственна. Он чувствовал, как между ним и Томми разверзается пропасть уже во время их разговора: ему было не по себе с Томми Уилльямсом, и это было более чем странно. Ведь когда-то они с Томми кровью скрепили мальчишескую клятву верности.
Уже доедая, Лоури обнаружил, что пища не имеет вкуса — в него медленно проникал страх. А чего ему, собственно, бояться? Вдруг в комнате стало душно, и он торопливо полез в карман за мелочью, чтобы расплатиться. Положив на прилавок пятидесятицентовик, он взглянул в зеркало над кофейниками. Его лицо, осунувшееся и изможденное, и…
В зеркале отражалось что-то еще, прятавшееся за ним! Уродливое, ужасное нечто, медленно вползавшее ему на спину!
Он резко повернулся.
Ничего.
Он посмотрел в зеркало.
Ничего.
— Сорок центов, — сказал Майк.
— А?
— Что с вами? Плохо себя чувствуете или что? Яйца вроде были свежими, а?
— Да, — сказал Лоури. — Да. Яйца были свежими.
— Вы забыли сдачу, — крикнул Майк ему вслед.
— Привет, Джим.
Он вздрогнул, но увидев, что это был Томми, невероятно обрадовался.
— Привет, Томми.
— Ты скверно выглядишь, старина, — сказал Томми. — Тебе надо заняться своей малярией, а то как бы микробы не проели тебя насквозь.
— Со мной все в порядке, — с улыбкой отозвался Лоури. Судя по темному костюму и темному пальто, Томми направлялся в церковь. «На редкость красивый парень», — подумал Джим.
— Ты аккуратно принимал лекарство?
— Лекарство?
— Хинин или что ты там принимаешь.
— Нет. Но я себя сносно чувствую. Слушай, Томми, я и не помню, чтобы я был так рад кого-нибудь видеть. Томми улыбнулся во весь рот.
— И я рад тебя видеть, Джим.
— Мы уже так давно дружим, — сказал Лоури. — Сколько лет прошло?
— Без малого тридцать четыре. Но не будем об этом.
— Ты в церковь?
— Конечно. А куда же еще?
— Ну… — Лоури пожал плечами и почему-то хмыкнул.
— Сколько раз мы встречались на этом углу приблизительно в один и тот же час, — сказал Томми. — А где Мэри?
— Она плохо спала ночью и осталась дома.
— Хотел бы я сделать то же самое. Пастор Бейтс редкая зануда; по-моему, он не слыхал о Ветхом завете, пока я его не просветил за очередным томительным чаем, который устраивала его жена.
— Томми… Томми, я хочу у тебя кое-что спросить.
— Валяй, старина.
— Томми, я ведь ушел от тебя вчера без четверти три?
— Что-то около того, если мне не изменяет память.
— И я ушел, да?
— Конечно, ушел, — ответил Томми, весьма заинтригованный.
— И выпил я всего одну рюмку?
— Совершенно верно. Я вижу, тебя это очень беспокоит. Не хитри со старым провидцем. В чем дело?
— Томми, я потерял четыре часа.
— Подумаешь, беда какая! Я потерял тридцать девять лет.
— Томми, я серьезно. Я потерял четыре часа и… шляпу. Томми расхохотался.
— Ничего смешного, — сказал Лоури.
— Джим, когда ты смотришь на меня с глубокомысленным видом и сообщаешь, что места себе не находишь из-за шляпы, по-моему, это забавно. Не обижайся.
— Я потерял четыре часа. И не знаю, что произошло в течение этого времени.
— Ну что ж, это действительно досадно. Но у тебя в запасе есть множество других часов и других шляп. Выкинь это из головы.
— Не могу, Томми. С тех пор, как я потерял четыре часа, со мной все время что-то творится. Творится неладное, — Он вкратце поведал Томми о событиях минувшей ночи.
— Вниз по лестнице, — откликнулся Томми, на сей раз очень серьезно. — Да. Теперь я понимаю — и понимаю еще кое-что.
— Что все это значит? — умоляюще спросил Лоури. Некоторое время Томми шел молча, затем, увидев, что они уже подходят к церкви, где толпится народ, остановился.
— Джим, ты мне не поверишь.
— Я готов верить чему угодно.
— Помнишь, что я тебе вчера сказал? О твоей статье?
— Думаешь, статья имеет к этому отношение?
— Да. Я в этом убежден. Джим, ты занял непримиримую, если не сказать оскорбительную позицию в отношении предмета, который обходили стороной, по меньшей мере, сто лет.
— Оскорбительную? Кого я оскорбил?
— Джим, трудно подобрать такие слова, чтобы ты тут же не встал на дыбы. На твоем месте я бы больше не пытался найти шляпу.
— Но… но я почему-то уверен, что если я ее не найду, вся эта история сведет меня с ума!
— Спокойно. Уж лучше сумасшествие, чем смерть. Слушай, Джим, все эти штуки, про которые ты рассказывал… в общем, тут действуют сверхъестественные силы. Да, да, я знаю, ты начнешь возражать. В наше время никто не верит в сверхъестественное. Дело твое. Но именно с подобным ты и столкнулся. Разумеется, не с теми, настоящими силами, которые еще могут вступить в игру…
— Ты имеешь в виду дьяволов и демонов?
— Это было бы слишком конкретно.
— Что же тогда?
— Сперва Джебсон. Потом четыре часа и шляпа. Кстати, Джим, у тебя на теле нет никакой отметины, которая появилась после того, как ты от меня ушел?
— Есть. — Лоури задрал рукав.
— Хм. Очень странно. Похоже на отпечаток заячьей лапки.
— И что?
— Ничего, забудем об этом, — сказал Томми. — Послушай, Джим. Вчера я был в дурном расположении духа и резко высказался о твоей статье. Разумеется, она пришлась мне не по нутру — я предпочитаю верить в существование сверхъестественного, иначе жизнь была бы невыносимо скучна. Но сейчас я соглашаюсь с твоим мнением. Джим, не сомневайся, я помогу тебе по мере своих сил. Но пока я могу только разубедить тебя в том, что сам же тебе внушил. У тебя просто разыгралась малярия, а врачи это проглядели. На какое-то время у тебя затуманился рассудок, ты где-то бродил и потерял шляпу. Запомни хорошенько. Малярия спровоцировала провал в памяти, а шляпу ты потерял, пока бродил. Я твой друг и пожертвую чем угодно, лишь бы ты был спокоен. Понимаешь?
— Спасибо, Томми.
— Сходи к доктору Чалмерсу, и пусть он напичкает тебя хинином. Я буду рядом с тобой и позабочусь, чтобы ты опять не заплутал. Тем самым я преследую еще одну цель. Если ты что-нибудь увидишь, то увижу и я. И, может статься, благодаря моим познаниям в этой области ты останешься цел и невредим.
— Я с трудом понимаю, что…
— Ничего не говори. Отчасти это моя вина — наговорил тебе невесть что про демонов и дьяволов. Вы оба — и ты, и Мэри — мне слишком дороги, и я не могу допустить, чтобы случилось несчастье. Кстати, Джим…
— Да?
— Слушай, ты ведь не подозреваешь меня в том, что я подсыпал тебе в рюмку наркотик или еще что-нибудь в этом роде?
— Нет! Мне такое и в голову не приходило!
— Я просто так спросил. Ты же знаешь, что я тебе друг, верно, Джим?
— Да. Конечно, знаю. Иначе я бы никогда не отважился рассказать тебе все это. Они двинулись к церкви. Начал звонить колокол — на колокольне раскачивалась черная тень, и плывущий в воздухе звук кольцами обвивал нарядную толпу на паперти, как бы мягко подталкивая ее внутрь. Джим Лоури оглядел старую, милую сердцу церковь: плющ еще не распустился, и длиннющие бурые петли тянулись вверх, приникая к серому камню; витражи поблескивали в солнечных лучах. Но почему-то он ощущал себя не в своей тарелке. Церковь всегда была для него святилищем, местом отдохновения, но сейчас…
— Ах, миссис Хокинс!
— Здравствуйте, профессор Лоури. Ваша жена с вами сегодня?
— Про это-то я и хотел сказать, миссис Хокинс. Ей нездоровится, а, если не ошибаюсь, она пригласила вас на чашку чая.
— Да.
— Она просила извиниться от ее имени и, если можно, отложить ваш визит, миссис Хокинс.
— Может быть, мне стоило бы позвонить и справиться, не нужно ли ей чего-нибудь?
— Нет. Все, что ей нужно, так это немного отдохнуть.
— Пожалуйста, передайте ей мои пожелания скорейшего выздоровления.
— Непременно передам, — откликнулся Лоури, и они разошлись каждый в свою сторону.
Обычно Томми сидел рядом с Лоури и Мэри — их места на скамье никто не занимал. Лоури сел и огляделся вокруг, рассеянно отвечая на приветствия.
— Отвратительная старая карга, — прошептал Томми. — Неудивительно, что Хокинс страдает расстройством пищеварения. Как это она вообще с тобой заговорила после такого известия.
— Какого известия? — шепотом спросил Лоури, слегка повернувшись к Томми.
— Касающегося тебя и Джебсона. Они с миссис Джебсон близкие подруги, и новость знают уже все. Вряд ли она навестила бы сегодня Мэри. Сидя рядом с тобой, я подрываю свою репутацию. Их же реакция в высшей степени смехотворна. Как будто этот дурак Джебсон тебя огорчил.
— Огорчил. Немножко.
— Чему же тут огорчаться? Отныне ты избавлен от чудовищной скуки. Тебе больше не придется зевать на чаепитиях. Ты сам не понимаешь, как тебе повезло.
— А как быть с Мэри?
— Мэри всегда мечтала путешествовать с тобой, и теперь ты не сможешь ей отказать. Если бы ты сам так болезненно это не переживал, она, скорее всего, веселилась бы, как дитя. Подумай только, отменить визит миссис Хокинс! Неужели ты не понимаешь, как это прекрасно, Джим? Она вмазала самой миссис Хокинс ниже пояса.
— Споем гимн номер 197, — раздался голос издалека.
Под хриплые стоны органа все прихожане поднялись со своих мест, открыли молитвенники и начали откашливаться, переминаясь с ноги на ногу, затем гнусавый голос пастора Бейтса перекрыл шум, хор запричитал дрожащими голосами, и служба началась.
Во время службы взгляд Лоури был прикован к затылку Джебсона — Лоури смотрел на него почти ненамеренно, но Джебсон несколько раз тревожно обернулся. На самом же деле Лоури едва видел Джебсона — убаюканный монотонным речитативом Бейтса, Лоури отдался во власть своих мыслей, беспокойно блуждавших в поисках ответа.
— Да, это я.
— Хм. Откровенный ты, однако, парень. Впрочем, всем известно, что меня лучше не водить за нос. — Он громко сплюнул и опять уставился в книгу. — Хорошая черная погодка, не правда ли?
— Да. Не спорю.
— Сколько ты весишь, Лоури?
— Сто девяносто фунтов.
— Хм. Сто девяносто фунтов. — Он отыскал карандаш и нацарапал что-то в своей книжечке. Затем, высоко подняв фонарь, он пристально оглядел лицо и фигуру Лоури. — Хм. Физических недостатков нет?
— Вроде нет.
— Сто девяносто фунтов и нормальная шея. А, Джеймс Лоури?
— Да.
— Что же, наше знакомство не затянется, но это твоя беда, а не моя.
— Как… как вас зовут?
— Джек. Вообще-то Джек Кетч, но можешь называть меня просто Джек. — Он опять громко сплюнул. — Если хочешь, чтобы со мной у тебя все прошло гладко, положи в карман один или два фунта, когда подойдешь.
От этого человека исходил запах тления — тления и запекшейся крови; волосы у Лоури встали дыбом.
— Почему фунт?
— А почему бы и нет? Мне ведь надо питаться, как и тебе надо было. Я могу устроить так, что тебе будет легко или, наоборот, чудовищно трудно. Так что послушайся моего совета и дай мне фунт или два, и мы приступим к делу. Терпеть не могу ходить вокруг да около. Все уже готово, и задержкой мы лишь осложним процедуру, а ты будешь понапрасну нервничать. Что ты на это скажешь?
— Я… я не знаю, о чем вы.
Он поднял фонарь и внимательно посмотрел на Лоури.
— Хм. А производишь впечатление толкового парня. — Он поставил фонарь и поднял с колен змееподобную штуку. Он начал возиться с ней заскорузлыми пальцами.
Мало-помалу Лоури охватил ужас. Джек Кетч. Знакомое имя. Но этого человека он видит впервые. Джек Кетч…
Внезапно Лоури осенило, чем занят Джек Кетч. Ведь эта штука у него в руках — веревка! Он завязывает петлю для виселицы!
И эти ступени. Их было тринадцать! И площадка наверху — эшафот!
— Нет! — крикнул Лоури. — Вы не можете этого сделать! У вас нет такого права!
— Полегче! Полегче, Лоури! Джим Лоури! Иди сюда! От меня не убежишь! Лоури, Джим Лоури!
Сзади гулко прозвучали шаги палача, а шуршание плаща было подобно грому.
Лоури попытался удержаться на краю новой лестницы — он ее скорее ощущал, нежели видел, — но ступени были скользкими, и он уже не мог остановиться. Он напряг мускулы перед нижней ступенькой…
Но ступил в никуда.
Дергаясь, извиваясь и кувыркаясь, он летел вниз, вниз, вниз, в чернильную бездну, задыхаясь от страха, в животе у него пульсировал комок боли. Вниз, вниз, вниз, вниз, рассекая темную мглу, потом больно хлеставшие ветви деревьев — и снова туман.
Лоури плюхнулся в липкое месиво, вонявшее мертвячиной и гнилью, пальцы его утопали в чем-то слизистом. Где-то в темноте двигалось некое существо. Потрескивал валежник и слышалось учащенное, жаркое дыхание — этот некто вел поиск.
Лоури отполз, стараясь двигаться бесшумно. Было слишком темно — никто не мог его видеть, если он будет лежать беззвучно…
— Лоури! Джим Лоури! Лоури сжался и замер.
— Думаешь, я тебя не вижу. Джим Лоури! Подожди минутку. У меня есть для тебя сюрприз.
Голос Джека Кетча прозвучал ближе, и Лоури понял, что в то время как он сам не видел ни зги, Джек Кетч прекрасно видел его. Он вскочил на ноги и, спотыкаясь, не разбирая дороги, устремился прочь, обдираясь о ветки кустарника, он бежал, пока путь ему не преградила полуутопленная коряга — он застрял возле нее по колено в грязи.
— Я скажу тебе, где ты можешь найти свою шляпу, Джим Лоури. Я хочу тебе помочь, — Было слышно, как он сплюнул. — От меня не убежишь.
Чувствуя, что теплая илистая жижа, от которой поднимаются зловонные испарения, доходит ему до колен, он заспешил дальше.
— Я пытаюсь тебе помочь, Джим Лоури, — совсем близко произнес голос Джека Кетча, — Единственное, чего я хочу, так это помочь тебе. Я могу сказать, где находится твоя шляпа. Не желаешь меня выслушать?
Изможденный и обессиленный Лоури упал ничком в грязь, затем, поднявшись с неимоверным усилием, двинулся дальше, с трудом переставляя ноги.
— Я не намерен причинять тебе боль, — умоляющим голосом проговорил Джек Кетч. — Я только хочу тебя вздернуть! — Он выругался и сплюнул, — Вот она, благодарность. Лоури! Вернись! Я скажу тебе, где твоя шляпа.
Почва под ногами стала твердой, и Лоури ринулся в бархатную темноту. Неведомая могучая сила резко ударила его в грудь и сбила с ног — и вот уже он барахтается в морской воде, смешанной с песком, — его вертит, бьет, выталкивает и тянет ко дну. Он тонул!
Лоури открыл было рот, чтобы закричать, но чуть не захлебнулся соленой водой — он погружался в глубину, видя вокруг себя зеленоватый свет и серебристые пузырьки собственного дыхания, поднимавшиеся на поверхность.
Внезапно он выплыл, судорожно ловя ртом воздух и заглатывая соленую воду, — он был измучен до крайности. Он кашлял и, задыхаясь, силился позвать на помощь. Вдруг он успокоился, обнаружив, что лежать на воде не составляет никакого труда. Покачиваясь — дыхание его вновь стало ровным, — он с тревогой искал глазами Джека Кетча, но палача нигде не было видно. Зато перед ним предстала протянувшаяся вдоль берега длинная полоса джунглей — желтый пляж, омываемый белыми волнами, и гигантские зеленые деревья, нависающие над морем. Голубое небо и голубое море, полнейшая тишина, покой и безмятежность. Лоури с благодарностью созерцал всю эту красоту, удивляясь приятному теплу, разлившемуся по телу. Еще раз бросив взгляд в сторону пляжа, он позабыл про Джека Кетча, хотя смутно помнил, что где-то потерял четыре часа. Он должен их найти во что бы то ни стало, невзирая на все предупреждения, которые получил; надо во что бы то ни стало восстановить в памяти все, чтобы знать наверняка…
Снова начала наползать темнота, подул ветер, который постепенно усиливался, — море заволновалось. Он почувствовал усталость. Внезапно его осенила догадка — в морской глубине подстерегает опасность: ему могут нанести удар и увлечь вниз; а там множество черных и жутких тварей утащат его на дно и разорвут в клочья.
В сгущавшихся сумерках Лоури поплыл к берегу, призвав всю свою волю, чтобы не поддаться слепой панике и не думать о тварях, таившихся в глубине. Ветер ревел, волны бились о берег, он напряг зрение и увидел, что огромные пенистые смерчи вздымаются и опадают, и волны яростно бьются о зубчатую скалу. Он повернулся в сторону. От него ничего не останется, если он попытается вылезти на скалу, и в то же время ясно, что надо как можно быстрее выбраться из воды, ибо в любой момент его может разорвать выплывшее из глубины морское чудовище. Он не мог повернуть назад — море как будто толкало его к торчавшим из воды громадным черным зубьям. Где-то сверкнула молния, разодрав небо на синие лоскуты. Но раскатов грома не последовало — только шумел прибой. Вздымавшиеся волны бросали его на десять футов вверх, потом вниз, унося к скале. Лоури ничего не слышал, не мог дышать. Вода поймала его в ловушку — если он не утонет, то разобьется о риф. Что-то ударило по нему и отшвырнуло в сторону. Удар повторился, и он повернул голову. Кусок дерева! Уже ухватившись за него, он увидел, что деревяшка имела престранную форму, так что прикасаться к ней не стоило. Он почувствовал, что над бревном что-то витает. Поднял глаза. Он увидел книгу, которую держали две руки. И все. Только книгу и пару рук.
— А теперь ухватись покрепче, — произнес какой-то маслянистый голос. — Очень скоро все кончится. Но ты должен крепко держаться, закрыть глаза и видеть и слышать только то, что я говорю. Положись на меня и точно выполняй мои требования…
Казалось, голос замирает и отдаляется, а на самом деле это обессилевший Лоури опустил лицо на мягкую подушку воды, в то время как его онемевшие руки продолжали сжимать деревяшку.
Глава 4
Ничего определенного — лишь впечатление чего-то темного и округлого, двигавшегося рядом с ним. Он резко повернулся, желая разглядеть этот предмет, но ничего не увидел.
— Ну, давайте-ка. Все будет хорошо. Крепкий сон в тюрьме пойдет вам на пользу. Никогда не понимал, зачем люди напиваются… Ба, да это же профессор Лоури!Слова донеслись словно сквозь сон; ощущение прикасавшихся к нему рук, наконец, достигло его сознания. Он послушно — с чужой помощью — поднялся с мокрого тротуара, чувствуя, что покрыт синяками и ссадинами.
На улице шел дождь; в свете фонарей капли его казались серебристыми; ночной воздух полнился свежим, замечательным ароматом распускавшейся зелени и возрождавшейся земли.
Его поддерживал старый Билли Уоткинс в темном плаще, с которого текла вода. Когда Лоури еще под стол пешком ходил, старый Билли Уоткинс был молодым констеблем. Однажды он арестовал Лоури за то, что тот катался на велосипеде по тротуару, а потом еще раз, когда поступила жалоба, что Лоури разбил окно; этот-то Билли Уоткинс с нескрываемым почтением, если не с подобострастием, поддерживал сейчас Джима Лоури, профессора «Атуорти». Его белые усы обвисли от дождя, зато с них наконец смыло табачную копоть.
— Интересно, — произнес Лоури, еле ворочая языком, — сколько времени я здесь пролежал?
— По моим подсчетам минут пять, может, шесть. Я как раз проходил здесь, дошел до Чэпел-стрит и тут сообразил, что собирался позвонить из телефона-автомата; вернулся и вижу, вы лежите на тротуаре.
— Который час?
— Наверно, около четырех. Вот-вот рассвет. У вас что, жена заболела? Я видел свет в окнах.
— Нет. Нет, Билли, скорее всего заболел я. Я пошел прогуляться…
— Видимо, не могли уснуть. Я, например, убедился: самое лучшее снотворное — добрый стакан горячего молока.
Вы себя нормально чувствуете?
— Да. Да, кажется, сейчас нормально.
— Вы, вероятно, споткнулись и упали. У вас на лице ссадина, и, похоже, вы потеряли шляпу.
— Да… да, похоже, я потерял шляпу. Я, вероятно, споткнулся. Что это за улица?
— Та, где вы живете. Вон ваш дом, до него не больше тридцати футов. Пойдемте-ка, я помогу вам подняться по ступенькам. Я слыхал, вы подцепили какую-то тропическую заразу. Правда, горничная миссис Чалмерс говорит, что ничего страшного. И что тебя тянет в эти страны, где полно язычников, Джимми, то есть я хотел сказать, профессор Лоури.
— Ну просто это интересно.
— Да, наверно, дело в этом. Вот и мой дед так. Бывало, всю ночь сражается с индейцами, а днем строит железные дороги. Ну, мы пришли. Хотите, я позвоню или…
— Нет, дверь открыта.
— Ваша хозяйка запирала ее, пока вас не было, я и подумал, может, и сейчас заперла. Что-то ты бледный, Джи… профессор. Вы уверены, что не надо вызвать доктора Чалмерса?
— Нет, со мной все в порядке.
— Но вид-то у вас неважный. Ну да вам лучше знать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Билли.
Затаив дыхание, он наблюдал как Билли Уоткинс, ковыляя, спускается с крыльца. Но дорожка была как дорожка — старый Билли дошел до тротуара, обернулся, помахал на прощание рукой и пошел прочь под дождем.
Лоури открыл дверь и вошел. Когда он снимал пальто, на пол натекла лужица.
— Это ты, Джим?
— Да, Мэри.
Она перегнулась через перила, затем, запахнув халат, сбежала вниз.
— Я чуть с ума не сошла. Я уже собиралась позвонить Томми и попросить его, чтобы он пошел тебя искать… Да ты насквозь промок! И на лице ссадина! А что у тебя на руке?
Лоури взглянул на руку, там тоже был синяк и след, как будто его ущипнули. Он содрогнулся.
— Наверно упал.
— Но где? От тебя пахнет тиной.
Его начало знобить, и она — само участие, — бросив на пол пальто и напрочь позабыв о ковре, повела его наверх по лестнице. В старом доме было холодно, а в его комнате — особенно. Раздев мужа, она помогла ему улечься под одеяло и вытерла полотенцем лицо и волосы.
Он чувствовал вкус соленой воды на губах, а в голове вертелась фраза: «Самый низ наверху, конечно!»
— Не надо было мне пускать тебя на улицу.
— Бедная моя Мэри, я заставил тебя волноваться.
— Да это-то ладно. Теперь ты наверняка сляжешь. Почему ты не вернулся сразу, как пошел дождь?
— Мэри.
— Да, Джим?
— Я люблю тебя. Она поцеловала его.
— Ты же знаешь, я бы никогда нарочно не причинил тебе боль, Мэри.
— Конечно, Джим.
— Ты такая добрая, верная и красивая, Мэри.
— Тш. Спать.
Он закрыл глаза, она нежно положила руку ему на лоб. Вскоре он уснул.
Он проснулся с ощущением того, что творится неладное, словно некое существо, находившееся рядом, сейчас сделает с ним что-то нехорошее. Он оглядел комнату, но ничего такого не увидел: ласковые лучи солнца освещали ковер и часть стены, за окном разговаривали прохожие, неподалеку кто-то нетерпеливо сигналил из машины.
Было воскресенье, и ему следовало пойти в церковь. Сбросив одеяло, он встал с постели. Его одежда висела на стуле, однако костюм, который он надевал накануне, был весь заляпан грязью и нуждался в чистке.
— Мэри!
Спит, наверно. Он натянул халат и подошел к двери ее комнаты. Она лежала, выпростав руки из-под одеяла, рот полуоткрыт, волосы сияющим облаком обрамляют прелестное лицо. Она заворочалась и открыла глаза.
— Ах, — произнесла она, проснувшись. — Я проспала, и мы опоздали в церковь. Сейчас приготовлю завтрак и…
— Нет, — сказал Лоури. — Ты в церковь не пойдешь.
— Но, Джим…
— Ты заслужила право хорошенько выспаться. Поваляйся в постели — ты ведь спала не больше трех-четырех часов.
— Но ведь…
— Я поддержу честь семьи и позавтракаю в кафетерии. А ты поворачивайся на другой бок и спи.
— Сон ради красоты?
— Ты и без того красивая. — Он поцеловал ее и, прикрыв за собой дверь, пошел в свою комнату и достал темный костюм.
Приняв ванну и одевшись, он снова на цыпочках приблизился к двери.
— Джим, — сонно пролепетала она, — днем к нам должны прийти гости. Придумай что-нибудь, например, что мне нездоровится. Мне неохота заниматься уборкой.
— Дело твое, дорогая.
— Потом расскажешь, какие туалеты были на женщинах, — сказала она ему вслед.
Лоури был почти счастлив, когда спускался с крыльца. Но на последней ступеньке он остановился, боясь взглянуть на дорожку. Он медлил, пока любопытные взгляды прохожих не заставили его сдвинуться с места. В это утро дорожка была твердой, и, вздохнув с облегчением и чуть ли не с радостью, он пошел по улице, на ходу раскланиваясь со знакомыми.
Кафетерий был почти пуст, на дальнем конце стойки повар в голубом переднике пил кофе и курил сигарету. Он нахмурился при виде входящего, но, разглядев, что это Лоури, просиял.
— А, профессор! Не видал вас с тех пор, как вы вернулись. Лоури пожал мягкую влажную руку Майка.
— Был очень занят. Приготовьте мне яичницу с ветчиной и кофе, Майк. И постарайтесь побыстрее, ладно? Я опаздываю в церковь.
— Колокол еще не звонил, — сказал Майк, ставя на огонь сковороду и мастерски разбивая яйца свободной рукой.
— Приятно возвратиться в цивилизованное общество? — осведомился Майк, ставя еду перед Лоури.
— Видимо, да, — рассеянно бросил Лоури.
Лоури ел медленно, поскольку в голове роилось множество мыслей: опять и опять всплывали в памяти слова Томми, его жутковатые предсказания, — а ведь жестокость не была ему свойственна. Он чувствовал, как между ним и Томми разверзается пропасть уже во время их разговора: ему было не по себе с Томми Уилльямсом, и это было более чем странно. Ведь когда-то они с Томми кровью скрепили мальчишескую клятву верности.
Уже доедая, Лоури обнаружил, что пища не имеет вкуса — в него медленно проникал страх. А чего ему, собственно, бояться? Вдруг в комнате стало душно, и он торопливо полез в карман за мелочью, чтобы расплатиться. Положив на прилавок пятидесятицентовик, он взглянул в зеркало над кофейниками. Его лицо, осунувшееся и изможденное, и…
В зеркале отражалось что-то еще, прятавшееся за ним! Уродливое, ужасное нечто, медленно вползавшее ему на спину!
Он резко повернулся.
Ничего.
Он посмотрел в зеркало.
Ничего.
— Сорок центов, — сказал Майк.
— А?
— Что с вами? Плохо себя чувствуете или что? Яйца вроде были свежими, а?
— Да, — сказал Лоури. — Да. Яйца были свежими.
— Вы забыли сдачу, — крикнул Майк ему вслед.
* * *
Но Лоури уже вышел на улицу и быстро зашагал прочь, изо всех сил стараясь не бежать, не оглядываться и справиться с тошнотворным оцепенением, которое, того и гляди, его парализует.— Привет, Джим.
Он вздрогнул, но увидев, что это был Томми, невероятно обрадовался.
— Привет, Томми.
— Ты скверно выглядишь, старина, — сказал Томми. — Тебе надо заняться своей малярией, а то как бы микробы не проели тебя насквозь.
— Со мной все в порядке, — с улыбкой отозвался Лоури. Судя по темному костюму и темному пальто, Томми направлялся в церковь. «На редкость красивый парень», — подумал Джим.
— Ты аккуратно принимал лекарство?
— Лекарство?
— Хинин или что ты там принимаешь.
— Нет. Но я себя сносно чувствую. Слушай, Томми, я и не помню, чтобы я был так рад кого-нибудь видеть. Томми улыбнулся во весь рот.
— И я рад тебя видеть, Джим.
— Мы уже так давно дружим, — сказал Лоури. — Сколько лет прошло?
— Без малого тридцать четыре. Но не будем об этом.
— Ты в церковь?
— Конечно. А куда же еще?
— Ну… — Лоури пожал плечами и почему-то хмыкнул.
— Сколько раз мы встречались на этом углу приблизительно в один и тот же час, — сказал Томми. — А где Мэри?
— Она плохо спала ночью и осталась дома.
— Хотел бы я сделать то же самое. Пастор Бейтс редкая зануда; по-моему, он не слыхал о Ветхом завете, пока я его не просветил за очередным томительным чаем, который устраивала его жена.
— Томми… Томми, я хочу у тебя кое-что спросить.
— Валяй, старина.
— Томми, я ведь ушел от тебя вчера без четверти три?
— Что-то около того, если мне не изменяет память.
— И я ушел, да?
— Конечно, ушел, — ответил Томми, весьма заинтригованный.
— И выпил я всего одну рюмку?
— Совершенно верно. Я вижу, тебя это очень беспокоит. Не хитри со старым провидцем. В чем дело?
— Томми, я потерял четыре часа.
— Подумаешь, беда какая! Я потерял тридцать девять лет.
— Томми, я серьезно. Я потерял четыре часа и… шляпу. Томми расхохотался.
— Ничего смешного, — сказал Лоури.
— Джим, когда ты смотришь на меня с глубокомысленным видом и сообщаешь, что места себе не находишь из-за шляпы, по-моему, это забавно. Не обижайся.
— Я потерял четыре часа. И не знаю, что произошло в течение этого времени.
— Ну что ж, это действительно досадно. Но у тебя в запасе есть множество других часов и других шляп. Выкинь это из головы.
— Не могу, Томми. С тех пор, как я потерял четыре часа, со мной все время что-то творится. Творится неладное, — Он вкратце поведал Томми о событиях минувшей ночи.
— Вниз по лестнице, — откликнулся Томми, на сей раз очень серьезно. — Да. Теперь я понимаю — и понимаю еще кое-что.
— Что все это значит? — умоляюще спросил Лоури. Некоторое время Томми шел молча, затем, увидев, что они уже подходят к церкви, где толпится народ, остановился.
— Джим, ты мне не поверишь.
— Я готов верить чему угодно.
— Помнишь, что я тебе вчера сказал? О твоей статье?
— Думаешь, статья имеет к этому отношение?
— Да. Я в этом убежден. Джим, ты занял непримиримую, если не сказать оскорбительную позицию в отношении предмета, который обходили стороной, по меньшей мере, сто лет.
— Оскорбительную? Кого я оскорбил?
— Джим, трудно подобрать такие слова, чтобы ты тут же не встал на дыбы. На твоем месте я бы больше не пытался найти шляпу.
— Но… но я почему-то уверен, что если я ее не найду, вся эта история сведет меня с ума!
— Спокойно. Уж лучше сумасшествие, чем смерть. Слушай, Джим, все эти штуки, про которые ты рассказывал… в общем, тут действуют сверхъестественные силы. Да, да, я знаю, ты начнешь возражать. В наше время никто не верит в сверхъестественное. Дело твое. Но именно с подобным ты и столкнулся. Разумеется, не с теми, настоящими силами, которые еще могут вступить в игру…
— Ты имеешь в виду дьяволов и демонов?
— Это было бы слишком конкретно.
— Что же тогда?
— Сперва Джебсон. Потом четыре часа и шляпа. Кстати, Джим, у тебя на теле нет никакой отметины, которая появилась после того, как ты от меня ушел?
— Есть. — Лоури задрал рукав.
— Хм. Очень странно. Похоже на отпечаток заячьей лапки.
— И что?
— Ничего, забудем об этом, — сказал Томми. — Послушай, Джим. Вчера я был в дурном расположении духа и резко высказался о твоей статье. Разумеется, она пришлась мне не по нутру — я предпочитаю верить в существование сверхъестественного, иначе жизнь была бы невыносимо скучна. Но сейчас я соглашаюсь с твоим мнением. Джим, не сомневайся, я помогу тебе по мере своих сил. Но пока я могу только разубедить тебя в том, что сам же тебе внушил. У тебя просто разыгралась малярия, а врачи это проглядели. На какое-то время у тебя затуманился рассудок, ты где-то бродил и потерял шляпу. Запомни хорошенько. Малярия спровоцировала провал в памяти, а шляпу ты потерял, пока бродил. Я твой друг и пожертвую чем угодно, лишь бы ты был спокоен. Понимаешь?
— Спасибо, Томми.
— Сходи к доктору Чалмерсу, и пусть он напичкает тебя хинином. Я буду рядом с тобой и позабочусь, чтобы ты опять не заплутал. Тем самым я преследую еще одну цель. Если ты что-нибудь увидишь, то увижу и я. И, может статься, благодаря моим познаниям в этой области ты останешься цел и невредим.
— Я с трудом понимаю, что…
— Ничего не говори. Отчасти это моя вина — наговорил тебе невесть что про демонов и дьяволов. Вы оба — и ты, и Мэри — мне слишком дороги, и я не могу допустить, чтобы случилось несчастье. Кстати, Джим…
— Да?
— Слушай, ты ведь не подозреваешь меня в том, что я подсыпал тебе в рюмку наркотик или еще что-нибудь в этом роде?
— Нет! Мне такое и в голову не приходило!
— Я просто так спросил. Ты же знаешь, что я тебе друг, верно, Джим?
— Да. Конечно, знаю. Иначе я бы никогда не отважился рассказать тебе все это. Они двинулись к церкви. Начал звонить колокол — на колокольне раскачивалась черная тень, и плывущий в воздухе звук кольцами обвивал нарядную толпу на паперти, как бы мягко подталкивая ее внутрь. Джим Лоури оглядел старую, милую сердцу церковь: плющ еще не распустился, и длиннющие бурые петли тянулись вверх, приникая к серому камню; витражи поблескивали в солнечных лучах. Но почему-то он ощущал себя не в своей тарелке. Церковь всегда была для него святилищем, местом отдохновения, но сейчас…
* * *
Какая-то женщина, задев локтем, вывела его из состояния задумчивости, и он увидел, что это жена декана Хокинса. Тут он вспомнил.— Ах, миссис Хокинс!
— Здравствуйте, профессор Лоури. Ваша жена с вами сегодня?
— Про это-то я и хотел сказать, миссис Хокинс. Ей нездоровится, а, если не ошибаюсь, она пригласила вас на чашку чая.
— Да.
— Она просила извиниться от ее имени и, если можно, отложить ваш визит, миссис Хокинс.
— Может быть, мне стоило бы позвонить и справиться, не нужно ли ей чего-нибудь?
— Нет. Все, что ей нужно, так это немного отдохнуть.
— Пожалуйста, передайте ей мои пожелания скорейшего выздоровления.
— Непременно передам, — откликнулся Лоури, и они разошлись каждый в свою сторону.
Обычно Томми сидел рядом с Лоури и Мэри — их места на скамье никто не занимал. Лоури сел и огляделся вокруг, рассеянно отвечая на приветствия.
— Отвратительная старая карга, — прошептал Томми. — Неудивительно, что Хокинс страдает расстройством пищеварения. Как это она вообще с тобой заговорила после такого известия.
— Какого известия? — шепотом спросил Лоури, слегка повернувшись к Томми.
— Касающегося тебя и Джебсона. Они с миссис Джебсон близкие подруги, и новость знают уже все. Вряд ли она навестила бы сегодня Мэри. Сидя рядом с тобой, я подрываю свою репутацию. Их же реакция в высшей степени смехотворна. Как будто этот дурак Джебсон тебя огорчил.
— Огорчил. Немножко.
— Чему же тут огорчаться? Отныне ты избавлен от чудовищной скуки. Тебе больше не придется зевать на чаепитиях. Ты сам не понимаешь, как тебе повезло.
— А как быть с Мэри?
— Мэри всегда мечтала путешествовать с тобой, и теперь ты не сможешь ей отказать. Если бы ты сам так болезненно это не переживал, она, скорее всего, веселилась бы, как дитя. Подумай только, отменить визит миссис Хокинс! Неужели ты не понимаешь, как это прекрасно, Джим? Она вмазала самой миссис Хокинс ниже пояса.
— Споем гимн номер 197, — раздался голос издалека.
Под хриплые стоны органа все прихожане поднялись со своих мест, открыли молитвенники и начали откашливаться, переминаясь с ноги на ногу, затем гнусавый голос пастора Бейтса перекрыл шум, хор запричитал дрожащими голосами, и служба началась.
Во время службы взгляд Лоури был прикован к затылку Джебсона — Лоури смотрел на него почти ненамеренно, но Джебсон несколько раз тревожно обернулся. На самом же деле Лоури едва видел Джебсона — убаюканный монотонным речитативом Бейтса, Лоури отдался во власть своих мыслей, беспокойно блуждавших в поисках ответа.