Страница:
Полигон, согласно докладной генерала Ж., ликвидировали. Пески быстро поглотили искусственный оазис. Немногие уцелевшие после взрыва споры были погребены под барханами — дожидаться своего настырного археолога.
А те, что унес инспектор на своих сапогах и мундире, проросли вдоль всей трассы, по которой он добирается до своею Министерства.
Теперь генерал Ж. больше не ездит в инспекции но той причине, что впал в непонятное состояние типа прострации. Он сутками лежит или сидит, глядя перед собой, никого не узнает. Денщик кормит его манной кашей с малиновым вареньем, с ложечки. Подносит и подсовывает утку, когда требуется.
Но тем не менее, генерал Ж. по-прежнему числится на посту — ведь такие, самые заслуженные в мире генералы в отставку не ходят и от службы родине, от дач, денщиков и прочего их может освободить только Смерть…
СГОРЕТЬ СО СТЫДА
БУДИЛЬНИК
ДОИСТОРИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ
ИДИПОВ КОМПЛЕКС
[2]
ЦИВИЛИЗАЦИЯ ИККИ
САШЕНЬКА
СИНДРОМ БРУСНИЦЫНОЙ
А те, что унес инспектор на своих сапогах и мундире, проросли вдоль всей трассы, по которой он добирается до своею Министерства.
Теперь генерал Ж. больше не ездит в инспекции но той причине, что впал в непонятное состояние типа прострации. Он сутками лежит или сидит, глядя перед собой, никого не узнает. Денщик кормит его манной кашей с малиновым вареньем, с ложечки. Подносит и подсовывает утку, когда требуется.
Но тем не менее, генерал Ж. по-прежнему числится на посту — ведь такие, самые заслуженные в мире генералы в отставку не ходят и от службы родине, от дач, денщиков и прочего их может освободить только Смерть…
СГОРЕТЬ СО СТЫДА
В Тылту Степа Холмов прибыл ранним утром 11 сентября. Он неспешно шел по еще малолюдным и тихим улочкам и наслаждался покоем и ярким многоцветным морем. Он впервые оказался в этом благословенном краю — работа без отпусков и выходных не оставляла времени для посещения мест отдыха, И сейчас… Как задачка посложней, из неразрешимых, так сразу: «Степа, возьми-ка ты…» А на этот раз вообще придумали задание из ряда вон. Мистика какая-то… Массовая гибель отдыхающих… Без всякого смысла… Явно стихия виновата…
Вспомнив о задании. Холмов помрачнел и нехотя побрел в местный угрозыск — представиться и изучить досконально дела потерпевших.
Через час все данные разместились в ячейках холмовской памяти, все, выясненные на текущий момент, детали обо всех 36 происшествиях. Он снова убедился, что вся эта история отдает мистикой, но его четко работающий мыслительный аппарат никакой мистики не признавал.
Он снова и снова перебирал факты, пытаясь отыскать нечто общее для всех 36 происшествий. Пока что общим для всех было только то, что пострадавшие сгорели без остатка. Были они почти все взрослыми, кроме одного подростка, местного хулигана.
Можно было предположить злой умысел — все случаи произошли во время или после ссор или скандалов. Но в пирокинез Холмов верил еще меньше, чем в прочие мистические явления. Кстати, у всех пострадавших не оказалось даже общих знакомых…
Степа тяжко вздохнул и отправился знакомиться с обстановкой. Неделя ушла на разговоры с очевидцами и друзьями — собутыльниками потерпевших. Из множества противоречивых фактиков и житейских обстоятельств ему вроде бы удалось отыскать кое-что стоящее: все пострадавшие загорали на одном и том же пляже — Нижнем! И он даже стал очевидцем подобного инцидента, так как проводил теперь на пляже почти весь день.
Два толстячка, расположившись на цветастом полотенце, играли в карты. Степа как раз остановился около киоска, в котором мрачный Усач торговал всякой всячиной, и собирался прицениться к солнцезащитным очкам, когда толстячки повздорили. Вероятно, один из них смухлевал, и… вспыхнул. Полыхнул, как факел, и вскоре от него осталась только кучка пепла, которую мгновенно развеял по песку легкий ветерок с моря. Степа подскочил к уцелевшему и застывшему в ужасе картежнику.
— Что вы ему пожелали? Сгореть синим пламенем?
— Н-н-н-е-е-т! Мы же с ним друзья!.. Что я скажу Анне Тимофеевне?! Что?
— Признавайтесь, что вы ему пожелали? — теребил несчастного Степа. — Это облегчит вашу совесть.
— Ничего! — в отчаянии закричал толстячок. — Только попросил не жульничать. Сказал, как тебе не стыдно, Саша… И кто мне деньги отдаст, я ему мазь для загара купил у Усача… И что я скажу Анне Тимофеевне?!
Степе показалось, что в голове у нега что-то явственно щелкнуло, соединились — какие-то цепи. Все потерпевшие сшивались на этом «диком» пляже и испепелились тут же, за исключением двух-трех случаев «по месту жительства». И все пострадавшие, несомненно, пользовались услугами Усача!
По-кошачьи неслышно ступая, он подобрался к киоску, приобрел давно облюбованные темные очки, нацепил их на нос и уставился на продавца.
— Где твой патент? — зашипел он, дождавшись, когда отойдет прочь блондинка, покупавшая крем для загара, — Почему торгуешь снадобьями неизвестного происхождения?! Признавайся, душегуб, что снабжаешь их всех горючей смесью и они сгорают по твоей вине!
— Но нэ всэ… Только бэссовестные… у них рэакция происходит…
— Как тебе не стыдно… — начал Степа, но окончить не успел. Усач побагровел, уж и неясно, со стыда или от гнева, раскрыл рот и… полыхнул. Пламя мгновенно охватило и пожрало киоск, и раньше, чем прибыли пожарные, все было кончено. Только легкий дымок шел изо рта растянувшегося неподалеку на песке Холмова. У Великого Электронного Сыщика со стыда за свою оплошность сгорели все предохранители. Лишь в последний момент его озарило, что надо было сначала вызнать у Усача секрет изготовления «мази от бессовестности», отыскать таинственный катализатор!
Вспомнив о задании. Холмов помрачнел и нехотя побрел в местный угрозыск — представиться и изучить досконально дела потерпевших.
Через час все данные разместились в ячейках холмовской памяти, все, выясненные на текущий момент, детали обо всех 36 происшествиях. Он снова убедился, что вся эта история отдает мистикой, но его четко работающий мыслительный аппарат никакой мистики не признавал.
Он снова и снова перебирал факты, пытаясь отыскать нечто общее для всех 36 происшествий. Пока что общим для всех было только то, что пострадавшие сгорели без остатка. Были они почти все взрослыми, кроме одного подростка, местного хулигана.
Можно было предположить злой умысел — все случаи произошли во время или после ссор или скандалов. Но в пирокинез Холмов верил еще меньше, чем в прочие мистические явления. Кстати, у всех пострадавших не оказалось даже общих знакомых…
Степа тяжко вздохнул и отправился знакомиться с обстановкой. Неделя ушла на разговоры с очевидцами и друзьями — собутыльниками потерпевших. Из множества противоречивых фактиков и житейских обстоятельств ему вроде бы удалось отыскать кое-что стоящее: все пострадавшие загорали на одном и том же пляже — Нижнем! И он даже стал очевидцем подобного инцидента, так как проводил теперь на пляже почти весь день.
Два толстячка, расположившись на цветастом полотенце, играли в карты. Степа как раз остановился около киоска, в котором мрачный Усач торговал всякой всячиной, и собирался прицениться к солнцезащитным очкам, когда толстячки повздорили. Вероятно, один из них смухлевал, и… вспыхнул. Полыхнул, как факел, и вскоре от него осталась только кучка пепла, которую мгновенно развеял по песку легкий ветерок с моря. Степа подскочил к уцелевшему и застывшему в ужасе картежнику.
— Что вы ему пожелали? Сгореть синим пламенем?
— Н-н-н-е-е-т! Мы же с ним друзья!.. Что я скажу Анне Тимофеевне?! Что?
— Признавайтесь, что вы ему пожелали? — теребил несчастного Степа. — Это облегчит вашу совесть.
— Ничего! — в отчаянии закричал толстячок. — Только попросил не жульничать. Сказал, как тебе не стыдно, Саша… И кто мне деньги отдаст, я ему мазь для загара купил у Усача… И что я скажу Анне Тимофеевне?!
Степе показалось, что в голове у нега что-то явственно щелкнуло, соединились — какие-то цепи. Все потерпевшие сшивались на этом «диком» пляже и испепелились тут же, за исключением двух-трех случаев «по месту жительства». И все пострадавшие, несомненно, пользовались услугами Усача!
По-кошачьи неслышно ступая, он подобрался к киоску, приобрел давно облюбованные темные очки, нацепил их на нос и уставился на продавца.
— Где твой патент? — зашипел он, дождавшись, когда отойдет прочь блондинка, покупавшая крем для загара, — Почему торгуешь снадобьями неизвестного происхождения?! Признавайся, душегуб, что снабжаешь их всех горючей смесью и они сгорают по твоей вине!
— Но нэ всэ… Только бэссовестные… у них рэакция происходит…
— Как тебе не стыдно… — начал Степа, но окончить не успел. Усач побагровел, уж и неясно, со стыда или от гнева, раскрыл рот и… полыхнул. Пламя мгновенно охватило и пожрало киоск, и раньше, чем прибыли пожарные, все было кончено. Только легкий дымок шел изо рта растянувшегося неподалеку на песке Холмова. У Великого Электронного Сыщика со стыда за свою оплошность сгорели все предохранители. Лишь в последний момент его озарило, что надо было сначала вызнать у Усача секрет изготовления «мази от бессовестности», отыскать таинственный катализатор!
БУДИЛЬНИК
Дверь приемной отворилась, и на пороге возник вроде бы ничем не примечательный человек в сером костюме и старомодных очках. Человек этот сразу не понравился Аллочке, секретарше Генерального. Она холодно взглянула на него и, придав своей хорошенькой мордочке неприступное выражение, голосом дикторши центрального телевидения сообщила:
— Иван Кузьмин не принимает. У него Совещание.
Однако вошедший повел себя очень странно. Он неслышной походкой приблизился к аллочкиному столу, опустился в кресло и сказал глухим голосом приятного тембра:
— Я думаю, Иван Кузьмич очень занятой человек. И ему всегда недосуг. Я прав, красавица?
От этой фамильярной «красавицы» Аллочку передернуло, но сохраняя невозмутимость, она подтвердила, что да, у Ивана Кузьмича масса работы и на следующей неделе тоже вряд ли удастся выкроить время для приема…
— А знаете, — доверительно сообщил человек в сером, — у меня к Ивану Кузьмичу очень серьезное предложение. Было бы неплохо, если бы ваше предприятие освоило выпуск будильников моей конструкции. Вот таких…
И он жестом фокусника извлек откуда-то, может даже из рукава, прехорошенький маленький будильничек с ярко-золотистыми цифрами на фиолетовом фоне.
— Дарю вам образчик будущей продукции нашего Предприятия. Послушайте только! — И он прижал кнопку на макушке будильничка. Раздался мелодичный писк, не способный, наверно, разбудить и комара, но на Аллочку он произвел магическое действие. Ведь подарочек был так, тьфу, мелочь, а между тем, Аллочка в личике переменилась, словно облачко набежало, и благосклонно кивнула на массивную дверь, которую так бдительно охраняла. Мол, входите… И человек в сером быстро скользнул в дверь, мягко прикрыв ее за собой.
Иван Кузьмич стоял у окна и глядел на городскую панораму. О чем он размышлял — ведомо ему одному. Услышав за спиной шорох, он удивленно оглянулся.
— Вам чего? — спросил он в меру вежливо, но с ноткой раздражения в голосе. — У меня сейчас Совещание.
— Вижу, что поспел вовремя, обрадовался посетитель. — У меня строго деловое предложение для вашего Совещания. Хочу предложить освоить выпуск моих будильничков. Вот этих…
И он извлек из недр своих карманов будильничек — точную копию подаренного секретарше.
— Что это? — брезгливо спросил Иван Кузьмич. — Что это за безобразие? Вы что, не понимаете? В новых экономических условиях нет никакого резона выпускать ваши игрушки. Нам нужны габаритные изделия с высокой стоимостью, чтобы можно было на чем-то экономить и из чего-то извлекать прибыль… Вам ясно?
— Но мое изделие позарез нужно всему народу! Вы только послушайте!
И посетитель нажал кнопочку. Снова комнату залил мелодичный писк. Раздражительный Иван Кузьмич мгновенно остыл, прошел к столу и сел в кресло, покусывая губу. Наконец, взял в руки маленький будильничек, осторожно повертел, внимательно разглядывая. Покачал головой.
— И кого же он способен пробудить, этот цыпленок? Человек улыбнулся:
Не кого, а что. СОВЕСТЬ! А как работает! Только что на Центральном рынке испытал…
— Иван Кузьмин не принимает. У него Совещание.
Однако вошедший повел себя очень странно. Он неслышной походкой приблизился к аллочкиному столу, опустился в кресло и сказал глухим голосом приятного тембра:
— Я думаю, Иван Кузьмич очень занятой человек. И ему всегда недосуг. Я прав, красавица?
От этой фамильярной «красавицы» Аллочку передернуло, но сохраняя невозмутимость, она подтвердила, что да, у Ивана Кузьмича масса работы и на следующей неделе тоже вряд ли удастся выкроить время для приема…
— А знаете, — доверительно сообщил человек в сером, — у меня к Ивану Кузьмичу очень серьезное предложение. Было бы неплохо, если бы ваше предприятие освоило выпуск будильников моей конструкции. Вот таких…
И он жестом фокусника извлек откуда-то, может даже из рукава, прехорошенький маленький будильничек с ярко-золотистыми цифрами на фиолетовом фоне.
— Дарю вам образчик будущей продукции нашего Предприятия. Послушайте только! — И он прижал кнопку на макушке будильничка. Раздался мелодичный писк, не способный, наверно, разбудить и комара, но на Аллочку он произвел магическое действие. Ведь подарочек был так, тьфу, мелочь, а между тем, Аллочка в личике переменилась, словно облачко набежало, и благосклонно кивнула на массивную дверь, которую так бдительно охраняла. Мол, входите… И человек в сером быстро скользнул в дверь, мягко прикрыв ее за собой.
Иван Кузьмич стоял у окна и глядел на городскую панораму. О чем он размышлял — ведомо ему одному. Услышав за спиной шорох, он удивленно оглянулся.
— Вам чего? — спросил он в меру вежливо, но с ноткой раздражения в голосе. — У меня сейчас Совещание.
— Вижу, что поспел вовремя, обрадовался посетитель. — У меня строго деловое предложение для вашего Совещания. Хочу предложить освоить выпуск моих будильничков. Вот этих…
И он извлек из недр своих карманов будильничек — точную копию подаренного секретарше.
— Что это? — брезгливо спросил Иван Кузьмич. — Что это за безобразие? Вы что, не понимаете? В новых экономических условиях нет никакого резона выпускать ваши игрушки. Нам нужны габаритные изделия с высокой стоимостью, чтобы можно было на чем-то экономить и из чего-то извлекать прибыль… Вам ясно?
— Но мое изделие позарез нужно всему народу! Вы только послушайте!
И посетитель нажал кнопочку. Снова комнату залил мелодичный писк. Раздражительный Иван Кузьмич мгновенно остыл, прошел к столу и сел в кресло, покусывая губу. Наконец, взял в руки маленький будильничек, осторожно повертел, внимательно разглядывая. Покачал головой.
— И кого же он способен пробудить, этот цыпленок? Человек улыбнулся:
Не кого, а что. СОВЕСТЬ! А как работает! Только что на Центральном рынке испытал…
ДОИСТОРИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ
В Изанграде Апетс оказался проездом, инкогнито, надеясь на заслуженный отдых. Но в небольшом люфт-баре его опознал завхоз Ушко — страстный любитель детективной литературы. Ушко попытался увлечь заезжую зарубежную знаменитость таинственностью пропажи, случившейся в его институте. Апетс пытался отбить атаку настырного хозяйственника. Безуспешно. Пришлось идти в институт.
Дело было темное и скучное. Ушко весело поспешал следом за Апетсом, вводя его в курс. Делился своими догадками:
— Я так думаю; похититель проник из будущего. Поэтому и нет ни следов, ни запахов. А у меня нюх — ого-го!
Не терпевший подсказок и суеты, Апетс сделал вид, что не слушает, а изучает список утрат.
«Итак, генератор универсальный ГУ-1, вырабатывает ЭДС под воздействием планетарного тяготения… своего рода вечный двигатель. Далее… БТ-3, биоманипулятор… хм, почему трехпалый? Странно. А-а, трехрукий командированный с Тритона, позабыл! Ничего себе, каждая лапа — двенадцать метров! Хм-м… „Костя“ Может, опечатка? „Кость“? Какой еще неандерталец? Откуда?!»
Ушко прояснил ситуацию: директор института пишет монографию «Психическая устойчивость неандертальского человека в условиях стрессов XXI века». Выписали из той эпохи. Одного, И уже изрядно говорит. Научился. Спросишь, как зовут — он лопочет: «Костей»… Но хулили еще тот!
В последнее время Апетс примечал, что наиболее удачные мысли к нему стали приходить во время движения. Но разобраться с ослабевшими контактами все было как-то недосуг. На этот раз он выходил рабочую гипотезу всего минут за двадцать. Ушко не отставал. Апетс присел на скамеечку в сквере — отключиться и передохнуть. Подбежала крохотная девчушка:
— Дяденька, почитай мне сказку!
Апетс послушно взял стереокнижку. Листнул. И окончательно прозрел. Вот оно! Недостающее звено в цепи его логических построений! Он сунул книжку завхозу Ушко: «Читай!» И помчался в институт.
Директор к разгадке, предложенной Апетсом, отнесся с холодком. Но издательские сроки его поджимали. Костя был необходим позарез…
…В пластиковом шлеме, восседая на киберкляче, собранной институтскими умельцами по старинным рисункам, Апетс за три дня добрался до Пещеры, где обосновался наводивший страх на всю округу Кащей. Неандерталец безобразничал в далеком прошлом, облюбовав самый что ни есть наитемнейший век. Бражничал. Похищал красавиц. А женихов и прочих заступников гнал в три шеи биоманипулятором БТ-3. Костину Пещеру Апетс рассмотрел еще издали: у входа застыли, будто в карауле, три двенадцатиметровые конечности БТ. Вот так и рождаются суеверия… Среднее держало энергетический вывод от генератора. Укрывшись за базальтовой скалой, Апетс достал лазерное ружье, замаскированное под копье, и аккуратно снял все три «головы».
Косматый Костя всхрапывал в Пещере, уютно расположившись на корпусе ГУ-1, от которого веяло нежным теплом. Было темно и чадно: лохматая девица жарила в углу что-то мясное.
Апетс вытолкал стойко упиравшуюся деву на вольный воздух, вышвырнул вслед ей подгоревшее яство, затолкал все имущество, похищенное из института, в багажник Временной капсулы. Затащил туда же бесчувственного Костю. И отбыл восвояси.
Монография о пластичности психики неандертальцев вышла в свет в намеченные сроки. Директор подарил один экземплярчик с автографом Апетсу. Но великий сыщик, обиженный (с него, из гонорара, удержали за поврежденный биоманипулятор), похоже, нисколько не дорожил этим раритетом, изданным тиражом всего в 11 экземпляров. И при первом удобном случае обменял его на стереоиздание сказки об Иване-Царевиче, Кащее Бессмертном и Змее Горыныче. Он никогда не расстается с ней. Постоянно разглядывает украдкой картинки и бормочет сокрушенно:
— Совсем, совсем непохожим меня намалевали. Мазилы…
Дело было темное и скучное. Ушко весело поспешал следом за Апетсом, вводя его в курс. Делился своими догадками:
— Я так думаю; похититель проник из будущего. Поэтому и нет ни следов, ни запахов. А у меня нюх — ого-го!
Не терпевший подсказок и суеты, Апетс сделал вид, что не слушает, а изучает список утрат.
«Итак, генератор универсальный ГУ-1, вырабатывает ЭДС под воздействием планетарного тяготения… своего рода вечный двигатель. Далее… БТ-3, биоманипулятор… хм, почему трехпалый? Странно. А-а, трехрукий командированный с Тритона, позабыл! Ничего себе, каждая лапа — двенадцать метров! Хм-м… „Костя“ Может, опечатка? „Кость“? Какой еще неандерталец? Откуда?!»
Ушко прояснил ситуацию: директор института пишет монографию «Психическая устойчивость неандертальского человека в условиях стрессов XXI века». Выписали из той эпохи. Одного, И уже изрядно говорит. Научился. Спросишь, как зовут — он лопочет: «Костей»… Но хулили еще тот!
В последнее время Апетс примечал, что наиболее удачные мысли к нему стали приходить во время движения. Но разобраться с ослабевшими контактами все было как-то недосуг. На этот раз он выходил рабочую гипотезу всего минут за двадцать. Ушко не отставал. Апетс присел на скамеечку в сквере — отключиться и передохнуть. Подбежала крохотная девчушка:
— Дяденька, почитай мне сказку!
Апетс послушно взял стереокнижку. Листнул. И окончательно прозрел. Вот оно! Недостающее звено в цепи его логических построений! Он сунул книжку завхозу Ушко: «Читай!» И помчался в институт.
Директор к разгадке, предложенной Апетсом, отнесся с холодком. Но издательские сроки его поджимали. Костя был необходим позарез…
…В пластиковом шлеме, восседая на киберкляче, собранной институтскими умельцами по старинным рисункам, Апетс за три дня добрался до Пещеры, где обосновался наводивший страх на всю округу Кащей. Неандерталец безобразничал в далеком прошлом, облюбовав самый что ни есть наитемнейший век. Бражничал. Похищал красавиц. А женихов и прочих заступников гнал в три шеи биоманипулятором БТ-3. Костину Пещеру Апетс рассмотрел еще издали: у входа застыли, будто в карауле, три двенадцатиметровые конечности БТ. Вот так и рождаются суеверия… Среднее держало энергетический вывод от генератора. Укрывшись за базальтовой скалой, Апетс достал лазерное ружье, замаскированное под копье, и аккуратно снял все три «головы».
Косматый Костя всхрапывал в Пещере, уютно расположившись на корпусе ГУ-1, от которого веяло нежным теплом. Было темно и чадно: лохматая девица жарила в углу что-то мясное.
Апетс вытолкал стойко упиравшуюся деву на вольный воздух, вышвырнул вслед ей подгоревшее яство, затолкал все имущество, похищенное из института, в багажник Временной капсулы. Затащил туда же бесчувственного Костю. И отбыл восвояси.
Монография о пластичности психики неандертальцев вышла в свет в намеченные сроки. Директор подарил один экземплярчик с автографом Апетсу. Но великий сыщик, обиженный (с него, из гонорара, удержали за поврежденный биоманипулятор), похоже, нисколько не дорожил этим раритетом, изданным тиражом всего в 11 экземпляров. И при первом удобном случае обменял его на стереоиздание сказки об Иване-Царевиче, Кащее Бессмертном и Змее Горыныче. Он никогда не расстается с ней. Постоянно разглядывает украдкой картинки и бормочет сокрушенно:
— Совсем, совсем непохожим меня намалевали. Мазилы…
ИДИПОВ КОМПЛЕКС
[2]
— Почему? Почему в Институте Физических Проблем, у наших соседей, — благодарности, дипломы, премии, открытия, какие-то эффекты, а у нас — ничего! О них и печать вспоминает, их и по телевидению показывают, а когда же о нас вспомнят?
Директор обвел суровым взглядом сотрудников. Те сидели тихо, работали мыслью. И только Иван Захарович Моденов, завкадрами, лысоватый мужчина неопределенного возраста, что-то чертил в записной книжке, да Агафья Агромадных, мэнээс, заинтересованно косилась в его блокнотик.
«В балду что ли играют? — расстроился директор. — Непорядок!» — и сказал:
— Вижу только один выход: раскрыть секреты соседей изнутри. Пошлем к ним надежных людей. Предлагаю Моденова и Агромадных.
Карандашик выпал из рук вздрогнувшего Моденова и покатился под скамью. А директор развил идею:
— Будете уволены временно и поступайте к ним на работу, в Институт Физических Проблем. На месяц. Если потребуется, продлим командировку. Но разузнайте все.
…Утром в понедельник «уволенные» встретились в просторном вестибюле института и едва узнали друг друга. Моденов позаимствовал у соседки рыжеватый парик, а Агромадных, отступив от своих пуританских принципов, неумело раскрасилась.
В отделе кадров их встретил ослепительно улыбающийся мужчина лет тридцати. Моденов затравленно огляделся, перенимая опыт. Да, куда уж было его кабинетику с унылой канцелярской мебелью, фанерными ящиками для личных карточек и пыльным фикусом, до этой красоты!
Мягкие кресла с высокими спинками, приятных тонов стены, керамические вазочки на полках. А в соседней комнате через приоткрытую дверь видна какая-то поблескивающая никелем аппаратура…
Между тем, жизнерадостный кадровик завладел их документами, сложил стопкой и утопил клавишу на пульте. Комнату, плавно нарастая, залил яркий свет. Где-то что-то зажужжало.
— На этих бланках напишите заявления и свои автобиографии. Забрав все бумаги, кадровик удалился в соседнюю комнату, но вскоре вернулся.
— Положите руки на эту панель. Очень хорошо, благодарю вас. Теперь по очереди прочтите несколько фраз из этой книжки. Любых. Вот микрофон, сюда, пожалуйста. Спасибо. Подождите несколько минут.
Кадровик пощелкал тумблерами на пульте, вмонтированном в стол, списал возникшее на табло цифры, снова защелкал переключателем. Застрекотала пишущая машинка, и из щели сбоку поползла белая лента. Кадровик быстро просмотрел ее и ласково улыбнулся.
— Вынужден вас огорчить. Принять на работу вас не можем.
— Как так? Вам же нужны работники моего профиля. Я знаю! Я объявление читал! — возмутился Моденов.
— Выяснилось, что вы не подходите нам по своим данным. Вот справка нашего ИДИПа — импульсно-дистанционного информатора-психографа: «Плохая память, замедленная адаптация к незнакомой обстановке, затруднен процесс принятия решений, отсутствует чувство нового. Нет перспектив роста, слабо развиты административные способности при непомерно раздутом самолюбии…»
Моденов побледнел.
— Вас мы тоже не можем принять. Мне не хотелось бы конкретизировать…
Но так как Агромадных настаивала, кадровик протянул ей справку: «Ограниченность мышления, эпигонство, жестокость к близким людям, стремление выдавать себя не за то, что есть на самом деле…» Она перестала читать и недоуменно подняла глаза на кадровика.
— К сожалению, вы не соответствуете нашим требованиям. Вы прирожденная домохозяйка, наука не для вас. На работе у вас всегда будет неодолимое желание вязать свитера и носки…
Откомандированные встали. Моденов зловеще прошипел:
— Клевета! Как вы смеете? Я этого так не оставлю!
— Это не я. Это — ИДИП. Он проанализировал ваши душевные и интеллектуальные свойства по почерку, рисунку линий на ладонях, походке, движениям, интонациям и тембру голоса и прочим данным… экстраполировал развитие ваших качеств в будущее и выдал ваши характеристики. А также ориентировочные ваши портреты через пятнадцать лет. Можете полюбоваться.
На перфоленте мелкими крестиками были выбиты два рисунка. Лысый мужчина с тенями на пол-лица и дородная оплывшая тетя. Иван Захарович потрогал парик (откуда догадались?) и осторожно забрал свои документы. Агромадных, поджав губы, тоже сгребла со стола свой паспорт и трудовую книжку. И они ушли…
…Внедрив ИДИП при подборе кадров, Моденов прослыл человеком деловым, творческим, не чурающимся рационализации. Институт теперь тоже имел дипломы, премии, благодарности и даже был открыт (скорее, приоткрыт) некий эффект. Однако ИДИПу Иван Захарович не доверял, хотя теперь ему не приходилось мучиться, принимая решения, получать выговоры за невыполненные по забывчивости поручения.
— Электронным мозгам свойственно заблуждаться! — постоянно говаривал он своей супруге. — Помнишь, как машина во мне ошиблась? Боюсь я этого ИДИПа, подведет как-нибудь, ох, подведет!
Его жена, бывшая Агромадных, дебелая женщина, давно оставившая науку, не отрываясь от вязания, делала пренебрежительную гримаску:
— Надоел ты со своим «идиповым комплексом»… Разумеется, подведет. Не знаю, как тебя, а вот мою душу он понять не смог!
Директор обвел суровым взглядом сотрудников. Те сидели тихо, работали мыслью. И только Иван Захарович Моденов, завкадрами, лысоватый мужчина неопределенного возраста, что-то чертил в записной книжке, да Агафья Агромадных, мэнээс, заинтересованно косилась в его блокнотик.
«В балду что ли играют? — расстроился директор. — Непорядок!» — и сказал:
— Вижу только один выход: раскрыть секреты соседей изнутри. Пошлем к ним надежных людей. Предлагаю Моденова и Агромадных.
Карандашик выпал из рук вздрогнувшего Моденова и покатился под скамью. А директор развил идею:
— Будете уволены временно и поступайте к ним на работу, в Институт Физических Проблем. На месяц. Если потребуется, продлим командировку. Но разузнайте все.
…Утром в понедельник «уволенные» встретились в просторном вестибюле института и едва узнали друг друга. Моденов позаимствовал у соседки рыжеватый парик, а Агромадных, отступив от своих пуританских принципов, неумело раскрасилась.
В отделе кадров их встретил ослепительно улыбающийся мужчина лет тридцати. Моденов затравленно огляделся, перенимая опыт. Да, куда уж было его кабинетику с унылой канцелярской мебелью, фанерными ящиками для личных карточек и пыльным фикусом, до этой красоты!
Мягкие кресла с высокими спинками, приятных тонов стены, керамические вазочки на полках. А в соседней комнате через приоткрытую дверь видна какая-то поблескивающая никелем аппаратура…
Между тем, жизнерадостный кадровик завладел их документами, сложил стопкой и утопил клавишу на пульте. Комнату, плавно нарастая, залил яркий свет. Где-то что-то зажужжало.
— На этих бланках напишите заявления и свои автобиографии. Забрав все бумаги, кадровик удалился в соседнюю комнату, но вскоре вернулся.
— Положите руки на эту панель. Очень хорошо, благодарю вас. Теперь по очереди прочтите несколько фраз из этой книжки. Любых. Вот микрофон, сюда, пожалуйста. Спасибо. Подождите несколько минут.
Кадровик пощелкал тумблерами на пульте, вмонтированном в стол, списал возникшее на табло цифры, снова защелкал переключателем. Застрекотала пишущая машинка, и из щели сбоку поползла белая лента. Кадровик быстро просмотрел ее и ласково улыбнулся.
— Вынужден вас огорчить. Принять на работу вас не можем.
— Как так? Вам же нужны работники моего профиля. Я знаю! Я объявление читал! — возмутился Моденов.
— Выяснилось, что вы не подходите нам по своим данным. Вот справка нашего ИДИПа — импульсно-дистанционного информатора-психографа: «Плохая память, замедленная адаптация к незнакомой обстановке, затруднен процесс принятия решений, отсутствует чувство нового. Нет перспектив роста, слабо развиты административные способности при непомерно раздутом самолюбии…»
Моденов побледнел.
— Вас мы тоже не можем принять. Мне не хотелось бы конкретизировать…
Но так как Агромадных настаивала, кадровик протянул ей справку: «Ограниченность мышления, эпигонство, жестокость к близким людям, стремление выдавать себя не за то, что есть на самом деле…» Она перестала читать и недоуменно подняла глаза на кадровика.
— К сожалению, вы не соответствуете нашим требованиям. Вы прирожденная домохозяйка, наука не для вас. На работе у вас всегда будет неодолимое желание вязать свитера и носки…
Откомандированные встали. Моденов зловеще прошипел:
— Клевета! Как вы смеете? Я этого так не оставлю!
— Это не я. Это — ИДИП. Он проанализировал ваши душевные и интеллектуальные свойства по почерку, рисунку линий на ладонях, походке, движениям, интонациям и тембру голоса и прочим данным… экстраполировал развитие ваших качеств в будущее и выдал ваши характеристики. А также ориентировочные ваши портреты через пятнадцать лет. Можете полюбоваться.
На перфоленте мелкими крестиками были выбиты два рисунка. Лысый мужчина с тенями на пол-лица и дородная оплывшая тетя. Иван Захарович потрогал парик (откуда догадались?) и осторожно забрал свои документы. Агромадных, поджав губы, тоже сгребла со стола свой паспорт и трудовую книжку. И они ушли…
…Внедрив ИДИП при подборе кадров, Моденов прослыл человеком деловым, творческим, не чурающимся рационализации. Институт теперь тоже имел дипломы, премии, благодарности и даже был открыт (скорее, приоткрыт) некий эффект. Однако ИДИПу Иван Захарович не доверял, хотя теперь ему не приходилось мучиться, принимая решения, получать выговоры за невыполненные по забывчивости поручения.
— Электронным мозгам свойственно заблуждаться! — постоянно говаривал он своей супруге. — Помнишь, как машина во мне ошиблась? Боюсь я этого ИДИПа, подведет как-нибудь, ох, подведет!
Его жена, бывшая Агромадных, дебелая женщина, давно оставившая науку, не отрываясь от вязания, делала пренебрежительную гримаску:
— Надоел ты со своим «идиповым комплексом»… Разумеется, подведет. Не знаю, как тебя, а вот мою душу он понять не смог!
ЦИВИЛИЗАЦИЯ ИККИ
Ик и Ки сразу после завтрака, воспользовавшись тем, что воспитательница журила озорного Ша, улизнули в заросли лепидодентронов. Ик выбрал большой черный камень с гладкой поверхностью и вопросительно уставился на Ки.
— Что сегодня будем рисовать? Та зачастила скороговоркой:
— Папа Пи открыл новую комету… дядя Фу трансплантировал сердце дедушке…
И Ик острым ножиком из прочнейшей стали начал процарапывать рисунок.
Кабрера повертел на ладони небольшой камешек. На двух гранях его были прочерчены тонкие линии, складывающиеся в замысловатый рисунок.
— Нет, Альварес, не более двух песо. Ты мне натаскал уже несколько тысяч таких камней. Говоришь, что откапываешь их в Андах… А может, ты их сам царапаешь?
И он подозрительно уставился на смуглого перуанца. Тот возмущенно что-то затараторил.
Оставшись один, Кабрера недоуменно пожал плечами:
— Если эти древние так много умели и знали, почему же поведали они об этом так коряво, царапая какие-то булыжники? Ведь на них, — он окинул взглядом полки, уставленные черными камнями, — полный набор фантастических изобретений и чудищ: от динозавров до трансплантации сердца!
Но никто не хочет верить в доисторические цивилизации!
А в это время пятилетний Кабрера-младший, высунув язык, неумело скреб на заднем дворе обломок песчаника перочинным ножичком, силясь изобразить старт космического корабля…
Ау, археологи будущего! Вы не останетесь без работы!..
— Что сегодня будем рисовать? Та зачастила скороговоркой:
— Папа Пи открыл новую комету… дядя Фу трансплантировал сердце дедушке…
И Ик острым ножиком из прочнейшей стали начал процарапывать рисунок.
Кабрера повертел на ладони небольшой камешек. На двух гранях его были прочерчены тонкие линии, складывающиеся в замысловатый рисунок.
— Нет, Альварес, не более двух песо. Ты мне натаскал уже несколько тысяч таких камней. Говоришь, что откапываешь их в Андах… А может, ты их сам царапаешь?
И он подозрительно уставился на смуглого перуанца. Тот возмущенно что-то затараторил.
Оставшись один, Кабрера недоуменно пожал плечами:
— Если эти древние так много умели и знали, почему же поведали они об этом так коряво, царапая какие-то булыжники? Ведь на них, — он окинул взглядом полки, уставленные черными камнями, — полный набор фантастических изобретений и чудищ: от динозавров до трансплантации сердца!
Но никто не хочет верить в доисторические цивилизации!
А в это время пятилетний Кабрера-младший, высунув язык, неумело скреб на заднем дворе обломок песчаника перочинным ножичком, силясь изобразить старт космического корабля…
Ау, археологи будущего! Вы не останетесь без работы!..
САШЕНЬКА
— Сашенька, может тебе хочется полетать на махолете? Я видела сегодня в нашем Распределительном Пункте чудненькие модели! Двадцатилетний Сашенька брезгливо скривил губы:
— Не знаю…
Папа, считавший сына слишком взрослым для поучений, на этот раз решил принять участие в воспитательном процессе.
— Александр! Как разговариваешь с матерью? Ты можешь ей ответить по-человечески?
Сашенька лишь передернул плечиком:
— Не знаю…
Папа выключил «телик» и, нехотя приблизился к сыну, внимательно осмотрел его расслабленную фигуру, лежащую в шезлонге, взял за руку, нащупывая пульс, притронулся ко лбу.
— Покажи язык.
Александр лениво высунул кончик языка.
— Мать, по-моему, он болен!
— Может быть, ему дать таблетку улучшина?
— От его болезни нужны иные лекарства. Это же какой-то… живой труп! Ничего не хотеть и не мочь в двадцать лет! Это болезненное искажение в генетическом коде… Это все твоя бабушка по материнской линии виновата! Счастье нашего оболтуса, что его заболевание в наше время не смертельно. Мы в свеем Институте и не таких кретинов вылечивали. Александр! В последний раз спрашиваю, кем бы ты хотел быть?
Сашенька попытался изобразить гримаску недоумения, но папа рывком поднял его из шезлонга:
— Я покажу тебе «не знаю»! Отправлю в Институт, и будешь всю жизнь ремонтировать и настраивать мусороуборочных и очистительных роботов.
Мама тоненько всхлипнула. Засморкалась.
— Папочка! Он же у нас слабенький. И единственный!
— Тем более. Так кем ты хотел бы стать?
Напуганный Сашенька наконец выдавил из себя:
— Художником…
Перестройка Сашиной генной структуры заняла почти две недели. Программирование, кодирование, перфорация, настроечные и контрольные операции потребовали уймы времени. Прямо из Преобразующей Камеры Сашенька попал под наблюдение врачей. Наконец, пришел папа и с удивлением уставился на совершенно незнакомого сухощавого парня с обострившимися чертами лица и длинными нервными пальцами. Как привести этого юношу домой? Ведь мамочке нужен Сашенька и только Сашенька… Папа облегченно вздохнул только когда на вопрос доктора о самочувствии услышал такое знакомое и родное «не знаю». Он!
Осенью Сашеньку зачислили в Художественное Училище. Рисовал он отлично. В каждом штрихе рисунков и эскизов светила «божья искра» таланта, приобретенного в Преобразующей Камере. И только желания рисовать у Сашеньки не было. И заставить его было трудно. Он предпочитал валяться на диване, пропускал занятия и в конце концов был исключен «за непосещаемость».
Учеба сделала Сашеньку чуточку разговорчивее. Теперь, наряду со своим неизменным «не знаю», он иногда произносил и более длинные фразы:
— Не вижу цельных образов… Нету вдохновенья…
— Может ему сделаться врачом? — мечтала мама. Она была мнительна, постоянно советовалась с докторами, киберлекарями, знахарями, неумеренно употребляла какие-то мази, микстуры, таблетки.
— Сашенька нас будет лечить. Свой врач все-таки. Родной…
— Нет! — твердо сказал папа. — Никогда я не решусь доверить свою жизнь этому бездельнику. Мы загнемся раньше, чем он удосужится включить диагностический аппарат.
— Я… я… не прочь стать дегустатором, — сообщил Сашенька. — И учиться нет нужды, были бы способности…
На этот раз из Преобразующей Камеры вышел низенький упитанный субъект.
— Саня, ты ли это? — дрогнувшим голосом поинтересовалась мама.
— Не знаю…
— Значит ты! — облегченно вздохнул перепугавшийся было родитель.
Найти работу Сашеньке оказалось нелегко. Производство спиртных напитков было невелико.
А через несколько дней после начала сашиной трудовой деятельности папа и мама обнаружили Сашеньку дома в шезлонге. Перец ним выстроилась шеренга бутылок с пестрыми этикетками. Уровень жидкости во многих сосудах был заметно понижен.
— Что ты делаешь, Сашенька? — ужаснулась мама.
— Взял работу на дом…
Папа могучим пинком разметал стеклянный частокол:
— Завтра, завтра же к мусороуборщику!
Теперь вы догадываетесь, почему такая грязища в папином Институте?
— Не знаю…
Папа, считавший сына слишком взрослым для поучений, на этот раз решил принять участие в воспитательном процессе.
— Александр! Как разговариваешь с матерью? Ты можешь ей ответить по-человечески?
Сашенька лишь передернул плечиком:
— Не знаю…
Папа выключил «телик» и, нехотя приблизился к сыну, внимательно осмотрел его расслабленную фигуру, лежащую в шезлонге, взял за руку, нащупывая пульс, притронулся ко лбу.
— Покажи язык.
Александр лениво высунул кончик языка.
— Мать, по-моему, он болен!
— Может быть, ему дать таблетку улучшина?
— От его болезни нужны иные лекарства. Это же какой-то… живой труп! Ничего не хотеть и не мочь в двадцать лет! Это болезненное искажение в генетическом коде… Это все твоя бабушка по материнской линии виновата! Счастье нашего оболтуса, что его заболевание в наше время не смертельно. Мы в свеем Институте и не таких кретинов вылечивали. Александр! В последний раз спрашиваю, кем бы ты хотел быть?
Сашенька попытался изобразить гримаску недоумения, но папа рывком поднял его из шезлонга:
— Я покажу тебе «не знаю»! Отправлю в Институт, и будешь всю жизнь ремонтировать и настраивать мусороуборочных и очистительных роботов.
Мама тоненько всхлипнула. Засморкалась.
— Папочка! Он же у нас слабенький. И единственный!
— Тем более. Так кем ты хотел бы стать?
Напуганный Сашенька наконец выдавил из себя:
— Художником…
Перестройка Сашиной генной структуры заняла почти две недели. Программирование, кодирование, перфорация, настроечные и контрольные операции потребовали уймы времени. Прямо из Преобразующей Камеры Сашенька попал под наблюдение врачей. Наконец, пришел папа и с удивлением уставился на совершенно незнакомого сухощавого парня с обострившимися чертами лица и длинными нервными пальцами. Как привести этого юношу домой? Ведь мамочке нужен Сашенька и только Сашенька… Папа облегченно вздохнул только когда на вопрос доктора о самочувствии услышал такое знакомое и родное «не знаю». Он!
Осенью Сашеньку зачислили в Художественное Училище. Рисовал он отлично. В каждом штрихе рисунков и эскизов светила «божья искра» таланта, приобретенного в Преобразующей Камере. И только желания рисовать у Сашеньки не было. И заставить его было трудно. Он предпочитал валяться на диване, пропускал занятия и в конце концов был исключен «за непосещаемость».
Учеба сделала Сашеньку чуточку разговорчивее. Теперь, наряду со своим неизменным «не знаю», он иногда произносил и более длинные фразы:
— Не вижу цельных образов… Нету вдохновенья…
— Может ему сделаться врачом? — мечтала мама. Она была мнительна, постоянно советовалась с докторами, киберлекарями, знахарями, неумеренно употребляла какие-то мази, микстуры, таблетки.
— Сашенька нас будет лечить. Свой врач все-таки. Родной…
— Нет! — твердо сказал папа. — Никогда я не решусь доверить свою жизнь этому бездельнику. Мы загнемся раньше, чем он удосужится включить диагностический аппарат.
— Я… я… не прочь стать дегустатором, — сообщил Сашенька. — И учиться нет нужды, были бы способности…
На этот раз из Преобразующей Камеры вышел низенький упитанный субъект.
— Саня, ты ли это? — дрогнувшим голосом поинтересовалась мама.
— Не знаю…
— Значит ты! — облегченно вздохнул перепугавшийся было родитель.
Найти работу Сашеньке оказалось нелегко. Производство спиртных напитков было невелико.
А через несколько дней после начала сашиной трудовой деятельности папа и мама обнаружили Сашеньку дома в шезлонге. Перец ним выстроилась шеренга бутылок с пестрыми этикетками. Уровень жидкости во многих сосудах был заметно понижен.
— Что ты делаешь, Сашенька? — ужаснулась мама.
— Взял работу на дом…
Папа могучим пинком разметал стеклянный частокол:
— Завтра, завтра же к мусороуборщику!
Теперь вы догадываетесь, почему такая грязища в папином Институте?
СИНДРОМ БРУСНИЦЫНОЙ
Первой приметила признаки загадочного заболевания у членов экипажа «Стрельца» биохимик Брусницына. Равнодушие и сонливость, замутившиеся глаза и нездоровая полнота наблюдались уже у многих астронавтов. Арина поспешила доложить о замеченных симптомах капитану Турсину:
— Кажется, капитан, мы заполучили на Этрее серьезную хворобу… Капитан встревожился.
— Вирус? Микроб? Мы сможем продолжить наш путь к Земле?
— Скорее всего наше положение не настолько опасно, чтобы откладывать возвращение на Землю. Полагаю, болезнь является следствием накопления у членов экипажа избыточной информации в результате многомесячных исследований на Этрее. Было получено столько нового, что организмы отреагировали на перегрузки мозга торможением жизненных процессов. Возможна даже летаргия! Необходимо часть информации срочно законсервировать!
Брусницына несколько дней самозабвенно трудилась на синтезаторе: нужно было торопиться, так как некоторых, в том числе штурмана Головина уже с трудом удавалось добудиться к обеду. Наконец, препарат, гордо названный Брусниныной склерозином, был готов. Арина, как истинный эскулап опробовала его на себе и уже на второй день ничего не помнила из академического курса биохимии. После эксперимента она принялась лечить остальных, добавляя необходимую дозу лекарства в любимый всеми компот.
Вскоре все участники экспедиции порозовели, приободрились, выглядели веселыми и жизнерадостными. И только кибернетик Везунок вдруг загрустил. На расспросы Арины он признался:
— Что-то Корабельный Мозг с ответами задерживается. Не провалиться бы нам в какую-нибудь Черную дыру…
— Чепуха! — попыталась приободрить его Брусницына. — У него такой же Синдром Избыточной Информации, как и у остальных. Мой тебе совет: отключи у него часть блоков, например, с материалами работ на Этрее…
Везунок покраснел.
— Я, кажется, забыл, как это делается.
Брусницына помчалась к капитану. Капитан Турсин задумчиво вышагивал по своей каюте.
— Капитан! Везунок разучился работать с Мозгом! Капитан выслушал аринину тираду и ответил, как всегда, уверенно и спокойно.
— Это, конечно, некстати. Кстати, вы не помните куда мы летим? И сколько еще будет продолжаться действие вашего склерозина?
— Кажется, капитан, мы заполучили на Этрее серьезную хворобу… Капитан встревожился.
— Вирус? Микроб? Мы сможем продолжить наш путь к Земле?
— Скорее всего наше положение не настолько опасно, чтобы откладывать возвращение на Землю. Полагаю, болезнь является следствием накопления у членов экипажа избыточной информации в результате многомесячных исследований на Этрее. Было получено столько нового, что организмы отреагировали на перегрузки мозга торможением жизненных процессов. Возможна даже летаргия! Необходимо часть информации срочно законсервировать!
Брусницына несколько дней самозабвенно трудилась на синтезаторе: нужно было торопиться, так как некоторых, в том числе штурмана Головина уже с трудом удавалось добудиться к обеду. Наконец, препарат, гордо названный Брусниныной склерозином, был готов. Арина, как истинный эскулап опробовала его на себе и уже на второй день ничего не помнила из академического курса биохимии. После эксперимента она принялась лечить остальных, добавляя необходимую дозу лекарства в любимый всеми компот.
Вскоре все участники экспедиции порозовели, приободрились, выглядели веселыми и жизнерадостными. И только кибернетик Везунок вдруг загрустил. На расспросы Арины он признался:
— Что-то Корабельный Мозг с ответами задерживается. Не провалиться бы нам в какую-нибудь Черную дыру…
— Чепуха! — попыталась приободрить его Брусницына. — У него такой же Синдром Избыточной Информации, как и у остальных. Мой тебе совет: отключи у него часть блоков, например, с материалами работ на Этрее…
Везунок покраснел.
— Я, кажется, забыл, как это делается.
Брусницына помчалась к капитану. Капитан Турсин задумчиво вышагивал по своей каюте.
— Капитан! Везунок разучился работать с Мозгом! Капитан выслушал аринину тираду и ответил, как всегда, уверенно и спокойно.
— Это, конечно, некстати. Кстати, вы не помните куда мы летим? И сколько еще будет продолжаться действие вашего склерозина?