Страница:
У меня возникло искушение встать у обочины и извергнуть поток непристойных предложений: «Эй, детка, давай почудим. Прыгай ко мне в мой модный «Каддилак», я мигом отвезу тебя к себе номер во «Фламинго», нанюхаемся эфира и будем плескаться, как дикие животные в моем личном почкообразном бассейне… «
Непременно. Но я уже проехал далеко по парковой магистрали и встал в левый ряд, чтобы свернуть на Фламинго-роуд. Вернуться в гостиницу, оценить обстановку. У меня были все причины полагать, что меня ждали неприятности, что я слишком долго испытывал судьбу. Я нарушил все правила Вегаса: кидал местных, оскорблял туристов, терроризировал обслугу.
Теперь была одна надежда: что мы настолько далеко зашли в своих подвигах, что ни один страж правосудия в них просто не поверит. Особенно после того, как мы записались на полицейский съезд. Если в этом городе жечь, то жечь люто. Не размениваться на мелкое жульничество и хулиганство, а браться за матерую уголовщину.
Менталитет Лас-Вегаса чудовищно архаичен, настоящие крупные преступления здесь часто проходят незамеченными. Недавно один мой сосед попал в вегасскую тюрьму на неделю за «бродяжничество». Ему лет двадцать: длинный волосы, джинсовая куртка «Ливайс», рюкзак – типичный путешественник-автостопщик. Совершенно безобиден. Скитается по стране в поисках того, что мы, как нам тогда казалось, нашли в шестидесятых – трип в духе раннего Боба Циммермана.
По пути из Чикаго в Лос-Анджелес ему захотелось посмотреть Вегас. Прогуляться по Стрип, поглазеть на достопримечательности … без спешки, куда торопиться? Пока он стоял на углу улицы возле «Цирка-цирка» любуясь разноцветным фонтаном, рядом остановился патруль.
Бац! Прямиком в тюрьму. Ни телефона, ни адвоката, не обвинения. «Меня затолкали в машину и отвезли в участок, – рассказывал он. – Посадили в большом помещении, полно народу, сняли всю одежду, зарегистрировали. Я стоял перед большим столом высотой в человеческий рост, а за ним сидел коп и смотрел на меня как средневековый судья.
Народу было полно. Дюжина арестованных, вдвое больше копов-мужиков, и десять теток-полицейских. Нужно было выйти в центр, вынуть всё из карманов и положить на стол, а потом раздеться догола – и при этом все на тебя смотрят.
У меня с собой была двадцатка, а штраф за бродяжничество – двадцать пять, так что меня посадили на скамейку с теми, кого в камеру. Никто надо мной не издевался, было похоже на конвейер.
Прямо за мной сидели двое волосатых. Кислотники. Их тоже забрали за бродяжничество. Но когда они стали доставать вещи из карманов, все прифигели. У них было 130 тысяч, крупными купюрами. У копов глаза на лоб полезли. А эти стоят голые и молча выкладывают и выкладывают пачку за пачкой на стол.
«Копы прифигели от таких денег. Стали между собой шептаться; ясен хрен, этих ребят за «бродяжничество» никак не посадишь, – он засмеялся. – Короче, им пришили «подозрение в уклонении от уплаты налогов».
«Нас всех отвели в тюрьму, а эти двое сели на измену. Они ведь барыги, понятное дело, и у них в номере лежал товар, поэтому им надо было выбраться, прежде чем копы узнают, где они остановились.
Они сунули охраннику сотню, чтобы тот привел им лучшего адвоката в городе, и через минут двадцать тот появился. Вопил что-то про неприкосновенность личности и всё такое. Я с ним пытался заговорить, но у он как зациклился. Я ему говорил, что могу заплатить залог и даже заплатить ему, если мне разрешат позвонить отцу в Чикаго, но он был слишком занят теми парнями.
Часа через два он возвращается вместе с охранником и говорит: «Пойдем». Их отпустили. Пока они ждали, один мне сказал, что это им обойдется в тридцать штук … наверно, не соврал. Ну а что? Считай еще дешево отделались, по сравнению с тем, что было бы, если бы они там задержались.
Наконец мне разрешили послать отцу телеграмму, и он мне выслал 125 баксов … Но на это ушло семь, а то и восемь дней. Не знаю, сколько я там просидел, потому что окон там не было, а кормили нас раз в двенадцать часов … Когда не видишь солнца, теряешь счет времени.
В каждой камере сидело семьдесят пять человек. Посередине толчок. Перед камерой выдавали тюфяк, и спи где хочешь. Там был мужик, который просидел тридцать лет за ограбление бензоколонки.
Когда меня наконец отпустили, коп на регистрации взял еще четвертак из тех денег, что послал мне отец, сверх штрафа. А что я мог ему сказать? Потом он отдал мне оставшиеся семьдесят пять и сказал, что на улице меня ждет такси до аэропорта … когда я сел в такси, водитель сказал: «Останавливаться мы нигде не будем, и лучше не шевелись, пока не доедем до терминала».
Я всю дорогу сидел как парализованный. Он бы меня пристрелил, не сомневаюсь. Я сразу пошел на самолет и никому и слова не сказал, пока мы не покинули Неваду. Я туда больше ни ногой».
11. Мошенничество? Кража? Изнасилование? … Зверский контакт с горничной Элис.
Над этой историей я и раздумывал, въезжая на Белом Ките на стоянку гостиницы. Пятьдесят баксов и неделя в тюрьме за постоять и поглазеть на углу …
Господи, какие же тогда немыслимые кары падут на меня? Я составил перечень обвинений – но в виде юридических терминов без подробностей они смотрелись не так уж и страшно:
Изнасилование? Не прокатит. Я даже не желал этой девки, не то что прикасался к ее плоти. Мошенничество? Кража? Здесь всегда можно «уладить дело». Выплатить долги. Сказать, что я выполнял задание «Спортс иллюстрейтед» и втянуть юристов «Таймс инкорпорейтед» в кошмарный процесс. Будут годами разгребать горы постановлений и апелляций.
Перевести все их активы на Аляску и в Техас, потом постоянно подавать прошения о переносе слушания в Кито, Ноум и Арубу … не задерживаться на месте, водить их по кругу, сталкивать с бухгалтерским отделом.
Ведомость
Абнер Додж, главный юридический советник
Сумма: 44.066,12 $ … Дополнительные расходы, а именно: мы преследовали обвиняемого, Р. Дюка, по всему западному полушарию и, наконец, обнаружили его близ деревни на северном берегу острова Кулебра в Карибском море, где его адвокаты добились от суда постановления о том, что все дальнейшие слушания должны проводиться на языке племени карибов. С этой целью мы отправили трех человек в языковую школу «Берлиц», но за девятнадцать часов до начала прения сторон подсудимый сбежал в Колумбию, где он устроился на местожительство в рыбацком поселке Гуахира близ венесуэльской границы, где официальным языком юриспруденции является малоизвестный диалект гуахиро. Нам потребовался не один месяц, чтобы установить юрисдикцию в этом месте, но к тому времени подсудимый поменял местожительство, переселившись в практически недостижимый порт в истоках реки Амазонки, где он обзавелся крепкими связями с племенем охотников за головами хибаро. Наш внештатный сотрудник в Манаусе был отправлен вверх по реке, чтобы найти и нанять местного адвоката со знанием языка хибаро, но поиски затрудняются из-за серьезных проблем со связью. В нашем отделении в Рио существует серьезная озабоченность, что вдова вышеупомянутого сотрудника может добиться от местных судов, вследствие их предвзятости, решение о выплате нами разорительной суммы компенсации, гораздо большей, чем жюри присяжных в нашей стране сочло бы разумным.
Да уж. Но что значит «разумный»? Особенно здесь, «в нашей стране» – в угрюмую эпоху Никсона. Теперь у всех нас трип на выживание. Кончилась скорость шестидесятых. Стимуляторы выходят из моды. Вот в чем роковой изъян трипа Тима Лири. Он катался по Америке и впаривал «расширение сознания», даже не задумываясь о мрачных уродливых реалиях, за углом с топором поджидавших тех, кто воспринял его чересчур всерьез. После Уэст-Пойнта и католического колледжа выбор ЛСД был для него совершенно логичным … но нет особой радости от того, что он сам всё проебал, потому что слишком многих он увлек на дно за собой.
Не то, чтобы они этого не заслужили: несмоненно, они все Получили По Заслугам. Все эти до нелепого восторженные кислотные торчки, вообразившие, будто можно купить Покой и Понимание по три бакса за дозу. Но их поражение – это и наше поражение тоже. Лири забрал с собой на дно главную иллюзию, породившую целый образ жизни, у истоков которого он стоял … поколение покалеченных на всю жизнь, ничего не нашедших искателей – они так и не поняли главного древне-мистического заблуждения Кислотной культуры: отчаянной веры в то, будто кто-то – или хотя бы какая-то сила – хранит тот самый Свет в конце тоннеля.
На той же жестокой и, как ни странно, во благо задуманной херне много веков держится и католическая церковь. Таков же этический принцип военных … слепая вера в вышестоящую мудрую «власть». Папа, Генерал, Премьер-министр … и так до самого «Бога». Один из переломных моментов шестидесятых случился тот день, когда Битлы связались с Махариши. Это как если бы Дилан поехал в Ватикан целовать перстень Папы.
Первые «гуру». Потом, когда с ними не вышло – обратно к Иисусу. А теперь, по стопам следовавшего первобытному инстинкту Мэнсона, полезла целая шайка клановых местечковых божков, типа Мела Лаймана, правителя «Аватара» или того хрена с горы, что заправляет «Духом и плотью».
Сонни Барджер до этого так и не дошел, и ему никогда не узнать, как близко он стоял у Рубикона. «Ангелы ада» профукали свой шанс в 65-ом, когда подчинились инстинктам ретрограда и бандита Барджера и набросились на первые ряды антивоенной демонстрации в Беркли. Так произошел исторический раскол в тогда еще только стававшем на ноги молодежном движении шестидесятых. То было первое столкновение между гризерами и волосатыми, и о значении той стычки можно почитать в истории «Студентов за демократическое общество», которое впоследствии уничтожило само себя в обреченной попытке примирить интересы байкеров/люмпенов из рабочего класса и выходцев из среднего и высшего класса/студентов-активистов Беркли.
Тогда никто из участников движения не смог предугадать, чем обернется неудачная попытка Гинзберга и Кизи убедить Ангелов ада объединить силы с левыми радикалами из Беркли. Окончательный разрыв произошел в Альтамонте четыре года спустя, но к тому времени все давно было ясно каждому, кроме национальной прессы и кучки укурышей из рок-индустрии. Вакханалия насилия в Альтамонте лишь драматизировала проблему. Реальность уже все успела расставить по свои местам; диагноз поставлен – болезнь неизлечима, а энергия Движения давно рассеялась на импульсы самосохранения.
Ох, какой бред. Мрачные воспоминания и дурные флэшбеки проглядывают сквозь туман/время из Сан-Франциско, с улицы Станьян … нет утешенья беглецам, бессмысленно смотреть назад. Вопрос, как всегда, сейчас… ?
Я лежу, распластавшись на своей кровати во «Фламинго», чуя опасный сдвиг по фазе с окружавшим меня миром. Сейчас случится что-то скверное. Не иначе. Номер похож на место катастрофического зоологического эксперимента с гориллами и виски. Трехметровое зеркало разбито, но пока висит – дурное напоминание о том дне, когда у моего адвоката сорвало крышу и он молотком для кокосов побил зеркало и лампы.
Лампы мы заменили красными и синими фонариками для рождественской елки, но зеркало было не спасти. Кровать моего адвоката выглядела как выжженное крысиное гнездо. Огонь уничтожил верхнюю половину, а от нижней остались пружины и обуглившаяся набивка. К счастью, горничные даже близко к нашему номеру не подходили после того жуткого происшествия во вторник.
В то утро, когда зашла горничная, я спал. Мы забыли повесить табличку «Не беспокоить» … она вошла в комнату и напугала моего адвоката. Тот стоял совершенно голый на коленях в кладовке и блевал в свои туфли … думал, он в туалете. Он поднимает голову и видит женщину с простым и добрым лицом, как у Мики Руни, которая, не в силах сказать ни слова, смотрит на него сверху вниз в растерянности и дрожит от испуга.
«Она держала свою швабру как топор, – рассказывал он потом. – Я выбегаю из кладовки на карачках, все еще блюю, и толкаю ее прямо в колени … все на автомате; я думал, она собирается меня убить … потом она стала вопить, и я сунул ей в рот мешок со льдом».
Да. Я помню тот вопль … более жуткого звука мне слышать не доводилось. Я проснулся и увидел, как возле кровати на полу голый адвокат схватился не на жизнь, а насмерть с какой-то пожилой теткой. В номере стоял сильный шум статических помех – на полной громкости свистел включенный на не существующий канал телевизор. Вопли тетки, отбивающейся от мешка со льдом были едва слышны … но она было не справиться с огромной голой тушей моего адвоката … Он наконец зажал ее в углу за телевизором и схватил руками за горло. Она запричитала: «Пожалуйста, пожалуйста … я просто горничная … я ничего такого не хотела … « Я мигом спрыгнул с кровати, схватил бумажник и помахал у нее перед носом золотым жетоном Полицейской благотворительной ассоциации. «Вы арестованы!» – гаркнул я.
«За что? – простонала она, – я просто хотела убраться!» Мой адвокат, тяжело дыша, поднялся на ноги. «Она, наверно, воспользовалась служебным доступа. Я чистил обувь в кладовке, когда заметил, что она сюда проникла – и взял ее». Он дрожал, по подбородку у него стекала рвота, и я с одного взгляда определил, что он понимает всю серьезность происходящего. На сей раз своей выходкой мы далеко перешли границу дозволенных мудачеств. Итак, мы стоим, оба голые, уставившись на запуганную до полусмерти пожилую женщину – работника гостиницы – распростертую на полу нашего номера в припадке страха и истерики. Придется с ней что-то придумать.
– Кто тебя послал? – спросил я – Кто тебе заплатил?
– Никто! – взревела она. – Я горничная!
– Врешь! – рявкнул мой адвокат. – Ты пришла за уликами. Кто тебя послал – управляющий?
– Я работаю в гостинице, я просто убираюсь в номерах.
Я повернулся к адвокату.
– Значит, им известно, что у нас есть. Поэтому они послали сюда эту бедную старушку, чтоб она это выкрала.
– Нет! – закричала она. – Что вы такое говорите!
– Херня! – сказал адвокат. – Ты с ними заодно.
– С кем?
– С бандой наркоторговцев, – сказал я. – Ты что, не знаешь, что происходит в этой гостинице? Зачем мы, по-твоему, здесь?
Она таращилась на нас, пытаясь что-то сказать, но только всхипывала.
– Я знаю, что вы копы, – выдавила она наконец. – Но я думала, что вы на съезд приехали. Клянусь! Я просто хотела у вас убраться. Я ничего не знаю про наркотики!
Мой адвокат рассмеялся.
– Да ты что. Только не говори, что никогда не слышала о Грандже Гормане.
– Нет! – вскрикнула она. – Нет! Богом клянусь, никогда я о таком не слыхала!
Адвокат задумался, потом нагнулся, протянул руку и помог ей встать.
– Возможно, она говорит правду, – обратился он ко мне. – Возможно, она ни причем.
– Нет! Клянусь, я ни при чем! – завыла она.
– Что ж … – сказал я. – В таком случае нам, возможно, не придется ее арестовывать. Вдруг она сможет нам помочь.
– Да! – охотно подхватила она. – Я помогу вам всем, чем смогу. Я ненавижу наркотики.
– Мы тоже, – сказал я.
– Думаю, надо включить ее в штат, – сказал мой адвокат. – Пусть ее проверят, и можно выплачивать ей по штуке в месяц, в зависимости от того, что она принесет.
Лицо у тетки заметно просветлело. Ее, кажется, больше не тревожило, что она беседует с двумя голыми мужиками, один из которых минуту назад пытался ее придушить.
– Думаешь, справишься?
– С чем?
– Один телефонный звонок каждый день, – сказал мой адвокат. – Просто расскажешь, что видела, – он похлопал ее по плечу. – Даже если, это окажется пустышка, ничего страшного. Это наша проблема.
Она заулыбалась
– И вы мне будете за это платить?
– А то, – сказал я. – Но как только ты кому-то об этом расскажешь, сразу сядешь в тюрьму до конца жизни.
Она кивнула.
– Я помогу всем, чем смогу. Но кому мне звонить?
– Не беспокойся, – сказал адвокат. – Как тебя зовут?
– Элис, – ответила она. – Звоните в прачечную и спросите Эллис.
– С тобой свяжутся, – сказал я. – Где-то через неделю. Но держи ухо востро и веди себя как ни в чем не бывало. Справишься?
– Да, сэр! Когда я вас снова увижу? – она робко заулыбалась. – После этого, ну …
– Нет, – ответил адвокат. – Нас послали сюда из Карсон-сити. С тобой свяжется инспектор Рок. Артур Рок. Он будет выдавать себя за политика, но ты без труда его узнаешь.
Она нервно зашаркала.
– Что такое? – спросил я. – Ты что-то нам не сказала?
– Нет! – быстро ответила она. – Я просто подумала, а кто мне будет платить?
– Инспектор Рок об этом позаботится, – сказал я. – Оплата наличными, тысяча долларов девятого числа каждого месяца.
– О, Боже! – воскликнула она. – За такие деньги я на все готова!
– Ты и многие другие, – сказал адвокат. – Ты бы удивилась, узнав, кто в гостинице работает на нас.
Она поразилась.
– Я их узнаю?
– Вероятно, – сказал я. – Но они все под прикрытием. Ты узнаешь наверняка, только если случится что-то очень серьезное, и кто-то из них свяжется с тобой в открытую, назвав пароль.
– Какой?
– «Рука руку моет». Как только услышишь, отвечай: «Я ничего не боюсь». Так они тебя узнают.
Она кивнула и несколько раз повторила пароль, а проверили, чтобы она его верно запомнила.
– Отлично, – сказал мой адвокат. – Пока все. Скорее всего мы больше никогда не увидимся. Лучше игнорируй нас, пока мы не уедем. В номере убираться не надо. Просто оставляй полотенца и мыло у двери ровно в полночь, – он улыбнулся. – Так мы сможем избежать повторения подобных инцидента, верно?
Она направилась к двери.
– Как скажете, джентльмены. Мне правда очень жаль, что так вышло … но я ведь не знала.
Адвокат проводил ее на выход.
– Мы понимаем, но теперь все в порядке. Хвала всевышнему, что есть на свете порядочные люди.
Перед тем, как закрыть за собой дверь, она улыбнулась.
12. Возвращение в «Цирк-цирк» … В поисках обезьяны … К чертям Американскую мечту.
После того странного происшествия минуло почти трое суток, и еще ни одна горничная не заглянула к нам в номер. Любопытно, что сказала им Эллис. Мы видели ее один раз на стоянке, когда заезжали туда на Белом ките – она катила тележку со стиркой, но мы не подали виду, что узнали ее, и она поняла.
Но долго так продолжаться не могло. Номер был завален использованными полотенцами, они висели повсюду. На полу в ванной было по щиколотку кусков мыла, блевотины и грейпфрутовых корок вперемешку с битым стеклом. Чтобы сходить отлить, мне приходилось всякий раз надевать сапоги. Серый коврик был так густо усыпан семенами марихуаны, что выглядел зеленым.
Номер походил на помойку, в нем стоял такой невероятный чудовищный срач, что я решил, что можно будет отмазаться, заявив, что это «кусок жизни», экспонат, привезенный с Хейт-стрит, дабы наглядно продемонстрировать копам с других частей страны до какой мерзости могут опуститься наркоманы, если предоставить их самим себе.
Но какому наркоману понадобится эта скорлупа от кокосов и кожура от мускатных дынь? Как присутствие наркоманов объяснит весь этот недоеденный картофель-фри? Капли засохшего кетчупа на комоде?
Ладно. Но зачем столько бухла? А эти грубые порнографические фото, вырванные из журналов вроде «Шведских шлюх» и «Мавританских оргий», прилепленные к разбитому зеркалу горчицей, засохшей и превратившейся в твердую желтую корку … все эти следы разгрома, эти странные красные и синие лампочки и осколки стекла, торчащие из штукатурки на стенах …
Нет. Эти дымящиеся серой следы оставили не обычные богобоязненные наркоманы. Слишком дико, слишком агрессивно. В этом номере повсюду виднелись свидетельства чрезмерного потребления почти всех видов наркотиков, известных цивилизованному человеку с 1544 года. Это можно объяснить только как инсталляцию, какой-то гигантский медицинский экспонат, тщательно собранный с целью показать, что выйдет, если двадцать два тяжелых наркомана – и каждый со разной зависимостью – безвылазно просидят взаперти в одном помещении пять дней и ночей.
В самом деле. Но, разумеется, господа, в Реальной Жизни такого не никогда случится. Мы устроили все это исключительно в показательных целях …
Вдруг зазвонил телефон, выдернув меня из мечтательного ступора. Я посмотрел на него. Дзиииииинь … Господи, ну что теперь? Неужели все? Я уже представил себе, как управляющий мистер Хим сообщает пронзительным голосом, что полиция уже поднимается ко мне в номере и просит, чтобы я не стрелял через дверь, когда они начнут ее ломать.
Дзииииииинь … Нет, они не станут звонить. Если будут меня брать, то устроят засаду в лифте: струя газа в лицо и навалятся скопом. Без всяких предупреждений.
Я взял трубку. Это звонил мой приятель Брюс Иннс, из «Цирка-цирка». Он нашел человека, который хотел продать обезьяну, о которой я давеча спрашивал. Цена – 750 долларов.
– Вот жадюга! – спросил я. – Вчера вечером было четыреста.
– Он говорит, что только обнаружил, что она приучена к туалету, – сказал Брюс. – Он вчера оставил ее на ночь в трейлере, и она нагадила в душе.
– Это ничего не значит. Обезьяны тянутся к воде. В следующий раз нагадит в раковине.
– Может ты сам подойдешь и с ним поторгуешься. Он со мной в баре. Я ему сказал, что обезьяна тебе очень нужна, что ты можешь взять ее в хороший дом. Думаю, он готов поторговаться. Он сильно привязался к этой вонючей твари. Она с нами в баре, сидит на табурете, пускает слюни в бочку с пивом.
– Ладно, буду через десять минут. Только смотри, чтоб не нажрался. Хочу увидеть его в нормальном состоянии.
Когда я добрался до «Цирка-цирка», у главного входа в «скорую помощь» заносили какого-то старика. «Что случилось?» – спросил я у парковщика.
«Не знаю. Говорят, инсульт. Но я видел, что у него весь затылок разбит». Он сел в Кита и протянул мне квиток. «А что с напитком, – спросил он, поднимая большой стакан с текилой, стоявший на сиденье. – Могу поставить в холодильник, если хотите». Я кивнул. Эти люди были знакомы с моими привычками. Я так часто бывал в этом месте, с Брюсом и другими членами группы, что парковщики знали меня по имени, хотя я им не представлялся, а они не спрашивал, как меня зовут. Я решил, что здесь так заведено, они просто залезли в бардачок и нашли блокнот с моим именем.
На самом деле все объяснялось по-другому – тогда мне это в голову не пришло – на мне до сих пор висел значок с Конференции окружных прокуроров. Он болтался на кармане моей разноцветной охотничьей куртки, но о нем я давно забыл. Они наверняка приняли меня за суперстранного тайного агента … а может и нет, может они угождали мне рассудив, что псих, выдающий себя за копа, разъезжая по Лас-Вегасу в кабриолете марки «Кадиллак» со стаканом в руке – очень Крут, возможно даже опасен. В городе, где любой уважающий себя человек не тот, кем он кажется, вести себя как конченый отморозок не слишком рискованно. Смотрящие важно кивнут друг другу и пробормочут что-нибудь про «неотесанных понторезов».
Другая сторона медали – синдром «А это еще что за черт?». Встречается у людей вроде швейцаров и официантов, считающих, что если кто-то ведет себя как псих, но дает щедрые чаевые, то это кто-то важный – а значит ему надо угождать, или хотя бы обходиться учтиво.
Но все это ничего не значит под мескалином. Ты просто бродишь туда-сюда и делаешь то, что считаешь правильным, и так оно обычно и есть. В Лас-Вегасе полным-полно людей двинутых от природы, которых прет на ровном месте, поэтому наркотики здесь никого не волнуют – кроме полиции и героинового синдиката. Психоделикам не место в городе, где в любое время дня и ночи ты можешь зайти в казино и узреть распятие гориллы на пылающем неоновом кресте, который вдруг оборачивается колесом и вертит зверюгу кругами над многолюдным игровым залом.
Я нашел Брюса в баре, но обезьяны нигде не было. «Где она? – спросил я. – Я готов выписать чек. Возьму эту тварь с собой на самолете. Я уже заказал два билета в первом классе – Р. Дюк и сын».
– На самолете?
– А что такого, черт подери? Думаешь, мне кто возразит? Укажет на недостатки моего сына?
Он пожал плечами.
– Забудь. Ее только что увезли. Набросилась на старика прямо в баре. Какой-то старик начал домогаться до бармена, почему тот пускает сюда «всякий босоногий сброд», и тут обезьяна как заверещит, а старик швырнул в нее кружкой, и обезьяна взбесилась. Прыг с табуретки – и оттяпала ему полбашки … Бармену пришлось вызывать «скорую», потом приехали копы и увезли обезьяну.
– Черт подери. Сколько залог? Мне нужна эта обезьяна.
– Угомонись. Еще не хватало тебе угодить в тюрягу. Им только повод дай – сразу наденут на тебя наручники. Забудь про обезьяну. Она тебе не нужна.
Я подумал и решил, что он, пожалуй, прав. Ни к чему все портить из-за какой-то бешеной обезьяны, которой я никогда не видел. А то еще откусит мне голову, если я пойду ее вызволять. Она долго будет оправляться после пережитого в тюрьме потрясения, а мне столько ждать некогда.
– Когда улетаешь? – спросил Брюс.
– Чем скорее, тем лучше. Больше оставаться в этом городе незачем. Все что нужно, у меня есть. Лишнее только собьет меня с толку.
Он удивился.
– Ты нашел Американскую мечту? В этом городе?
Я кивнул.
– Мы сейчас сидим на главном нерве. Помнишь, управляющий рассказывал нам про владельца? Как он в детстве всегда хотел убежать из дома и работать в цирке?
Непременно. Но я уже проехал далеко по парковой магистрали и встал в левый ряд, чтобы свернуть на Фламинго-роуд. Вернуться в гостиницу, оценить обстановку. У меня были все причины полагать, что меня ждали неприятности, что я слишком долго испытывал судьбу. Я нарушил все правила Вегаса: кидал местных, оскорблял туристов, терроризировал обслугу.
Теперь была одна надежда: что мы настолько далеко зашли в своих подвигах, что ни один страж правосудия в них просто не поверит. Особенно после того, как мы записались на полицейский съезд. Если в этом городе жечь, то жечь люто. Не размениваться на мелкое жульничество и хулиганство, а браться за матерую уголовщину.
Менталитет Лас-Вегаса чудовищно архаичен, настоящие крупные преступления здесь часто проходят незамеченными. Недавно один мой сосед попал в вегасскую тюрьму на неделю за «бродяжничество». Ему лет двадцать: длинный волосы, джинсовая куртка «Ливайс», рюкзак – типичный путешественник-автостопщик. Совершенно безобиден. Скитается по стране в поисках того, что мы, как нам тогда казалось, нашли в шестидесятых – трип в духе раннего Боба Циммермана.
По пути из Чикаго в Лос-Анджелес ему захотелось посмотреть Вегас. Прогуляться по Стрип, поглазеть на достопримечательности … без спешки, куда торопиться? Пока он стоял на углу улицы возле «Цирка-цирка» любуясь разноцветным фонтаном, рядом остановился патруль.
Бац! Прямиком в тюрьму. Ни телефона, ни адвоката, не обвинения. «Меня затолкали в машину и отвезли в участок, – рассказывал он. – Посадили в большом помещении, полно народу, сняли всю одежду, зарегистрировали. Я стоял перед большим столом высотой в человеческий рост, а за ним сидел коп и смотрел на меня как средневековый судья.
Народу было полно. Дюжина арестованных, вдвое больше копов-мужиков, и десять теток-полицейских. Нужно было выйти в центр, вынуть всё из карманов и положить на стол, а потом раздеться догола – и при этом все на тебя смотрят.
У меня с собой была двадцатка, а штраф за бродяжничество – двадцать пять, так что меня посадили на скамейку с теми, кого в камеру. Никто надо мной не издевался, было похоже на конвейер.
Прямо за мной сидели двое волосатых. Кислотники. Их тоже забрали за бродяжничество. Но когда они стали доставать вещи из карманов, все прифигели. У них было 130 тысяч, крупными купюрами. У копов глаза на лоб полезли. А эти стоят голые и молча выкладывают и выкладывают пачку за пачкой на стол.
«Копы прифигели от таких денег. Стали между собой шептаться; ясен хрен, этих ребят за «бродяжничество» никак не посадишь, – он засмеялся. – Короче, им пришили «подозрение в уклонении от уплаты налогов».
«Нас всех отвели в тюрьму, а эти двое сели на измену. Они ведь барыги, понятное дело, и у них в номере лежал товар, поэтому им надо было выбраться, прежде чем копы узнают, где они остановились.
Они сунули охраннику сотню, чтобы тот привел им лучшего адвоката в городе, и через минут двадцать тот появился. Вопил что-то про неприкосновенность личности и всё такое. Я с ним пытался заговорить, но у он как зациклился. Я ему говорил, что могу заплатить залог и даже заплатить ему, если мне разрешат позвонить отцу в Чикаго, но он был слишком занят теми парнями.
Часа через два он возвращается вместе с охранником и говорит: «Пойдем». Их отпустили. Пока они ждали, один мне сказал, что это им обойдется в тридцать штук … наверно, не соврал. Ну а что? Считай еще дешево отделались, по сравнению с тем, что было бы, если бы они там задержались.
Наконец мне разрешили послать отцу телеграмму, и он мне выслал 125 баксов … Но на это ушло семь, а то и восемь дней. Не знаю, сколько я там просидел, потому что окон там не было, а кормили нас раз в двенадцать часов … Когда не видишь солнца, теряешь счет времени.
В каждой камере сидело семьдесят пять человек. Посередине толчок. Перед камерой выдавали тюфяк, и спи где хочешь. Там был мужик, который просидел тридцать лет за ограбление бензоколонки.
Когда меня наконец отпустили, коп на регистрации взял еще четвертак из тех денег, что послал мне отец, сверх штрафа. А что я мог ему сказать? Потом он отдал мне оставшиеся семьдесят пять и сказал, что на улице меня ждет такси до аэропорта … когда я сел в такси, водитель сказал: «Останавливаться мы нигде не будем, и лучше не шевелись, пока не доедем до терминала».
Я всю дорогу сидел как парализованный. Он бы меня пристрелил, не сомневаюсь. Я сразу пошел на самолет и никому и слова не сказал, пока мы не покинули Неваду. Я туда больше ни ногой».
11. Мошенничество? Кража? Изнасилование? … Зверский контакт с горничной Элис.
Над этой историей я и раздумывал, въезжая на Белом Ките на стоянку гостиницы. Пятьдесят баксов и неделя в тюрьме за постоять и поглазеть на углу …
Господи, какие же тогда немыслимые кары падут на меня? Я составил перечень обвинений – но в виде юридических терминов без подробностей они смотрелись не так уж и страшно:
Изнасилование? Не прокатит. Я даже не желал этой девки, не то что прикасался к ее плоти. Мошенничество? Кража? Здесь всегда можно «уладить дело». Выплатить долги. Сказать, что я выполнял задание «Спортс иллюстрейтед» и втянуть юристов «Таймс инкорпорейтед» в кошмарный процесс. Будут годами разгребать горы постановлений и апелляций.
Перевести все их активы на Аляску и в Техас, потом постоянно подавать прошения о переносе слушания в Кито, Ноум и Арубу … не задерживаться на месте, водить их по кругу, сталкивать с бухгалтерским отделом.
Ведомость
Абнер Додж, главный юридический советник
Сумма: 44.066,12 $ … Дополнительные расходы, а именно: мы преследовали обвиняемого, Р. Дюка, по всему западному полушарию и, наконец, обнаружили его близ деревни на северном берегу острова Кулебра в Карибском море, где его адвокаты добились от суда постановления о том, что все дальнейшие слушания должны проводиться на языке племени карибов. С этой целью мы отправили трех человек в языковую школу «Берлиц», но за девятнадцать часов до начала прения сторон подсудимый сбежал в Колумбию, где он устроился на местожительство в рыбацком поселке Гуахира близ венесуэльской границы, где официальным языком юриспруденции является малоизвестный диалект гуахиро. Нам потребовался не один месяц, чтобы установить юрисдикцию в этом месте, но к тому времени подсудимый поменял местожительство, переселившись в практически недостижимый порт в истоках реки Амазонки, где он обзавелся крепкими связями с племенем охотников за головами хибаро. Наш внештатный сотрудник в Манаусе был отправлен вверх по реке, чтобы найти и нанять местного адвоката со знанием языка хибаро, но поиски затрудняются из-за серьезных проблем со связью. В нашем отделении в Рио существует серьезная озабоченность, что вдова вышеупомянутого сотрудника может добиться от местных судов, вследствие их предвзятости, решение о выплате нами разорительной суммы компенсации, гораздо большей, чем жюри присяжных в нашей стране сочло бы разумным.
Да уж. Но что значит «разумный»? Особенно здесь, «в нашей стране» – в угрюмую эпоху Никсона. Теперь у всех нас трип на выживание. Кончилась скорость шестидесятых. Стимуляторы выходят из моды. Вот в чем роковой изъян трипа Тима Лири. Он катался по Америке и впаривал «расширение сознания», даже не задумываясь о мрачных уродливых реалиях, за углом с топором поджидавших тех, кто воспринял его чересчур всерьез. После Уэст-Пойнта и католического колледжа выбор ЛСД был для него совершенно логичным … но нет особой радости от того, что он сам всё проебал, потому что слишком многих он увлек на дно за собой.
Не то, чтобы они этого не заслужили: несмоненно, они все Получили По Заслугам. Все эти до нелепого восторженные кислотные торчки, вообразившие, будто можно купить Покой и Понимание по три бакса за дозу. Но их поражение – это и наше поражение тоже. Лири забрал с собой на дно главную иллюзию, породившую целый образ жизни, у истоков которого он стоял … поколение покалеченных на всю жизнь, ничего не нашедших искателей – они так и не поняли главного древне-мистического заблуждения Кислотной культуры: отчаянной веры в то, будто кто-то – или хотя бы какая-то сила – хранит тот самый Свет в конце тоннеля.
На той же жестокой и, как ни странно, во благо задуманной херне много веков держится и католическая церковь. Таков же этический принцип военных … слепая вера в вышестоящую мудрую «власть». Папа, Генерал, Премьер-министр … и так до самого «Бога». Один из переломных моментов шестидесятых случился тот день, когда Битлы связались с Махариши. Это как если бы Дилан поехал в Ватикан целовать перстень Папы.
Первые «гуру». Потом, когда с ними не вышло – обратно к Иисусу. А теперь, по стопам следовавшего первобытному инстинкту Мэнсона, полезла целая шайка клановых местечковых божков, типа Мела Лаймана, правителя «Аватара» или того хрена с горы, что заправляет «Духом и плотью».
Сонни Барджер до этого так и не дошел, и ему никогда не узнать, как близко он стоял у Рубикона. «Ангелы ада» профукали свой шанс в 65-ом, когда подчинились инстинктам ретрограда и бандита Барджера и набросились на первые ряды антивоенной демонстрации в Беркли. Так произошел исторический раскол в тогда еще только стававшем на ноги молодежном движении шестидесятых. То было первое столкновение между гризерами и волосатыми, и о значении той стычки можно почитать в истории «Студентов за демократическое общество», которое впоследствии уничтожило само себя в обреченной попытке примирить интересы байкеров/люмпенов из рабочего класса и выходцев из среднего и высшего класса/студентов-активистов Беркли.
Тогда никто из участников движения не смог предугадать, чем обернется неудачная попытка Гинзберга и Кизи убедить Ангелов ада объединить силы с левыми радикалами из Беркли. Окончательный разрыв произошел в Альтамонте четыре года спустя, но к тому времени все давно было ясно каждому, кроме национальной прессы и кучки укурышей из рок-индустрии. Вакханалия насилия в Альтамонте лишь драматизировала проблему. Реальность уже все успела расставить по свои местам; диагноз поставлен – болезнь неизлечима, а энергия Движения давно рассеялась на импульсы самосохранения.
Ох, какой бред. Мрачные воспоминания и дурные флэшбеки проглядывают сквозь туман/время из Сан-Франциско, с улицы Станьян … нет утешенья беглецам, бессмысленно смотреть назад. Вопрос, как всегда, сейчас… ?
Я лежу, распластавшись на своей кровати во «Фламинго», чуя опасный сдвиг по фазе с окружавшим меня миром. Сейчас случится что-то скверное. Не иначе. Номер похож на место катастрофического зоологического эксперимента с гориллами и виски. Трехметровое зеркало разбито, но пока висит – дурное напоминание о том дне, когда у моего адвоката сорвало крышу и он молотком для кокосов побил зеркало и лампы.
Лампы мы заменили красными и синими фонариками для рождественской елки, но зеркало было не спасти. Кровать моего адвоката выглядела как выжженное крысиное гнездо. Огонь уничтожил верхнюю половину, а от нижней остались пружины и обуглившаяся набивка. К счастью, горничные даже близко к нашему номеру не подходили после того жуткого происшествия во вторник.
В то утро, когда зашла горничная, я спал. Мы забыли повесить табличку «Не беспокоить» … она вошла в комнату и напугала моего адвоката. Тот стоял совершенно голый на коленях в кладовке и блевал в свои туфли … думал, он в туалете. Он поднимает голову и видит женщину с простым и добрым лицом, как у Мики Руни, которая, не в силах сказать ни слова, смотрит на него сверху вниз в растерянности и дрожит от испуга.
«Она держала свою швабру как топор, – рассказывал он потом. – Я выбегаю из кладовки на карачках, все еще блюю, и толкаю ее прямо в колени … все на автомате; я думал, она собирается меня убить … потом она стала вопить, и я сунул ей в рот мешок со льдом».
Да. Я помню тот вопль … более жуткого звука мне слышать не доводилось. Я проснулся и увидел, как возле кровати на полу голый адвокат схватился не на жизнь, а насмерть с какой-то пожилой теткой. В номере стоял сильный шум статических помех – на полной громкости свистел включенный на не существующий канал телевизор. Вопли тетки, отбивающейся от мешка со льдом были едва слышны … но она было не справиться с огромной голой тушей моего адвоката … Он наконец зажал ее в углу за телевизором и схватил руками за горло. Она запричитала: «Пожалуйста, пожалуйста … я просто горничная … я ничего такого не хотела … « Я мигом спрыгнул с кровати, схватил бумажник и помахал у нее перед носом золотым жетоном Полицейской благотворительной ассоциации. «Вы арестованы!» – гаркнул я.
«За что? – простонала она, – я просто хотела убраться!» Мой адвокат, тяжело дыша, поднялся на ноги. «Она, наверно, воспользовалась служебным доступа. Я чистил обувь в кладовке, когда заметил, что она сюда проникла – и взял ее». Он дрожал, по подбородку у него стекала рвота, и я с одного взгляда определил, что он понимает всю серьезность происходящего. На сей раз своей выходкой мы далеко перешли границу дозволенных мудачеств. Итак, мы стоим, оба голые, уставившись на запуганную до полусмерти пожилую женщину – работника гостиницы – распростертую на полу нашего номера в припадке страха и истерики. Придется с ней что-то придумать.
– Кто тебя послал? – спросил я – Кто тебе заплатил?
– Никто! – взревела она. – Я горничная!
– Врешь! – рявкнул мой адвокат. – Ты пришла за уликами. Кто тебя послал – управляющий?
– Я работаю в гостинице, я просто убираюсь в номерах.
Я повернулся к адвокату.
– Значит, им известно, что у нас есть. Поэтому они послали сюда эту бедную старушку, чтоб она это выкрала.
– Нет! – закричала она. – Что вы такое говорите!
– Херня! – сказал адвокат. – Ты с ними заодно.
– С кем?
– С бандой наркоторговцев, – сказал я. – Ты что, не знаешь, что происходит в этой гостинице? Зачем мы, по-твоему, здесь?
Она таращилась на нас, пытаясь что-то сказать, но только всхипывала.
– Я знаю, что вы копы, – выдавила она наконец. – Но я думала, что вы на съезд приехали. Клянусь! Я просто хотела у вас убраться. Я ничего не знаю про наркотики!
Мой адвокат рассмеялся.
– Да ты что. Только не говори, что никогда не слышала о Грандже Гормане.
– Нет! – вскрикнула она. – Нет! Богом клянусь, никогда я о таком не слыхала!
Адвокат задумался, потом нагнулся, протянул руку и помог ей встать.
– Возможно, она говорит правду, – обратился он ко мне. – Возможно, она ни причем.
– Нет! Клянусь, я ни при чем! – завыла она.
– Что ж … – сказал я. – В таком случае нам, возможно, не придется ее арестовывать. Вдруг она сможет нам помочь.
– Да! – охотно подхватила она. – Я помогу вам всем, чем смогу. Я ненавижу наркотики.
– Мы тоже, – сказал я.
– Думаю, надо включить ее в штат, – сказал мой адвокат. – Пусть ее проверят, и можно выплачивать ей по штуке в месяц, в зависимости от того, что она принесет.
Лицо у тетки заметно просветлело. Ее, кажется, больше не тревожило, что она беседует с двумя голыми мужиками, один из которых минуту назад пытался ее придушить.
– Думаешь, справишься?
– С чем?
– Один телефонный звонок каждый день, – сказал мой адвокат. – Просто расскажешь, что видела, – он похлопал ее по плечу. – Даже если, это окажется пустышка, ничего страшного. Это наша проблема.
Она заулыбалась
– И вы мне будете за это платить?
– А то, – сказал я. – Но как только ты кому-то об этом расскажешь, сразу сядешь в тюрьму до конца жизни.
Она кивнула.
– Я помогу всем, чем смогу. Но кому мне звонить?
– Не беспокойся, – сказал адвокат. – Как тебя зовут?
– Элис, – ответила она. – Звоните в прачечную и спросите Эллис.
– С тобой свяжутся, – сказал я. – Где-то через неделю. Но держи ухо востро и веди себя как ни в чем не бывало. Справишься?
– Да, сэр! Когда я вас снова увижу? – она робко заулыбалась. – После этого, ну …
– Нет, – ответил адвокат. – Нас послали сюда из Карсон-сити. С тобой свяжется инспектор Рок. Артур Рок. Он будет выдавать себя за политика, но ты без труда его узнаешь.
Она нервно зашаркала.
– Что такое? – спросил я. – Ты что-то нам не сказала?
– Нет! – быстро ответила она. – Я просто подумала, а кто мне будет платить?
– Инспектор Рок об этом позаботится, – сказал я. – Оплата наличными, тысяча долларов девятого числа каждого месяца.
– О, Боже! – воскликнула она. – За такие деньги я на все готова!
– Ты и многие другие, – сказал адвокат. – Ты бы удивилась, узнав, кто в гостинице работает на нас.
Она поразилась.
– Я их узнаю?
– Вероятно, – сказал я. – Но они все под прикрытием. Ты узнаешь наверняка, только если случится что-то очень серьезное, и кто-то из них свяжется с тобой в открытую, назвав пароль.
– Какой?
– «Рука руку моет». Как только услышишь, отвечай: «Я ничего не боюсь». Так они тебя узнают.
Она кивнула и несколько раз повторила пароль, а проверили, чтобы она его верно запомнила.
– Отлично, – сказал мой адвокат. – Пока все. Скорее всего мы больше никогда не увидимся. Лучше игнорируй нас, пока мы не уедем. В номере убираться не надо. Просто оставляй полотенца и мыло у двери ровно в полночь, – он улыбнулся. – Так мы сможем избежать повторения подобных инцидента, верно?
Она направилась к двери.
– Как скажете, джентльмены. Мне правда очень жаль, что так вышло … но я ведь не знала.
Адвокат проводил ее на выход.
– Мы понимаем, но теперь все в порядке. Хвала всевышнему, что есть на свете порядочные люди.
Перед тем, как закрыть за собой дверь, она улыбнулась.
12. Возвращение в «Цирк-цирк» … В поисках обезьяны … К чертям Американскую мечту.
После того странного происшествия минуло почти трое суток, и еще ни одна горничная не заглянула к нам в номер. Любопытно, что сказала им Эллис. Мы видели ее один раз на стоянке, когда заезжали туда на Белом ките – она катила тележку со стиркой, но мы не подали виду, что узнали ее, и она поняла.
Но долго так продолжаться не могло. Номер был завален использованными полотенцами, они висели повсюду. На полу в ванной было по щиколотку кусков мыла, блевотины и грейпфрутовых корок вперемешку с битым стеклом. Чтобы сходить отлить, мне приходилось всякий раз надевать сапоги. Серый коврик был так густо усыпан семенами марихуаны, что выглядел зеленым.
Номер походил на помойку, в нем стоял такой невероятный чудовищный срач, что я решил, что можно будет отмазаться, заявив, что это «кусок жизни», экспонат, привезенный с Хейт-стрит, дабы наглядно продемонстрировать копам с других частей страны до какой мерзости могут опуститься наркоманы, если предоставить их самим себе.
Но какому наркоману понадобится эта скорлупа от кокосов и кожура от мускатных дынь? Как присутствие наркоманов объяснит весь этот недоеденный картофель-фри? Капли засохшего кетчупа на комоде?
Ладно. Но зачем столько бухла? А эти грубые порнографические фото, вырванные из журналов вроде «Шведских шлюх» и «Мавританских оргий», прилепленные к разбитому зеркалу горчицей, засохшей и превратившейся в твердую желтую корку … все эти следы разгрома, эти странные красные и синие лампочки и осколки стекла, торчащие из штукатурки на стенах …
Нет. Эти дымящиеся серой следы оставили не обычные богобоязненные наркоманы. Слишком дико, слишком агрессивно. В этом номере повсюду виднелись свидетельства чрезмерного потребления почти всех видов наркотиков, известных цивилизованному человеку с 1544 года. Это можно объяснить только как инсталляцию, какой-то гигантский медицинский экспонат, тщательно собранный с целью показать, что выйдет, если двадцать два тяжелых наркомана – и каждый со разной зависимостью – безвылазно просидят взаперти в одном помещении пять дней и ночей.
В самом деле. Но, разумеется, господа, в Реальной Жизни такого не никогда случится. Мы устроили все это исключительно в показательных целях …
Вдруг зазвонил телефон, выдернув меня из мечтательного ступора. Я посмотрел на него. Дзиииииинь … Господи, ну что теперь? Неужели все? Я уже представил себе, как управляющий мистер Хим сообщает пронзительным голосом, что полиция уже поднимается ко мне в номере и просит, чтобы я не стрелял через дверь, когда они начнут ее ломать.
Дзииииииинь … Нет, они не станут звонить. Если будут меня брать, то устроят засаду в лифте: струя газа в лицо и навалятся скопом. Без всяких предупреждений.
Я взял трубку. Это звонил мой приятель Брюс Иннс, из «Цирка-цирка». Он нашел человека, который хотел продать обезьяну, о которой я давеча спрашивал. Цена – 750 долларов.
– Вот жадюга! – спросил я. – Вчера вечером было четыреста.
– Он говорит, что только обнаружил, что она приучена к туалету, – сказал Брюс. – Он вчера оставил ее на ночь в трейлере, и она нагадила в душе.
– Это ничего не значит. Обезьяны тянутся к воде. В следующий раз нагадит в раковине.
– Может ты сам подойдешь и с ним поторгуешься. Он со мной в баре. Я ему сказал, что обезьяна тебе очень нужна, что ты можешь взять ее в хороший дом. Думаю, он готов поторговаться. Он сильно привязался к этой вонючей твари. Она с нами в баре, сидит на табурете, пускает слюни в бочку с пивом.
– Ладно, буду через десять минут. Только смотри, чтоб не нажрался. Хочу увидеть его в нормальном состоянии.
Когда я добрался до «Цирка-цирка», у главного входа в «скорую помощь» заносили какого-то старика. «Что случилось?» – спросил я у парковщика.
«Не знаю. Говорят, инсульт. Но я видел, что у него весь затылок разбит». Он сел в Кита и протянул мне квиток. «А что с напитком, – спросил он, поднимая большой стакан с текилой, стоявший на сиденье. – Могу поставить в холодильник, если хотите». Я кивнул. Эти люди были знакомы с моими привычками. Я так часто бывал в этом месте, с Брюсом и другими членами группы, что парковщики знали меня по имени, хотя я им не представлялся, а они не спрашивал, как меня зовут. Я решил, что здесь так заведено, они просто залезли в бардачок и нашли блокнот с моим именем.
На самом деле все объяснялось по-другому – тогда мне это в голову не пришло – на мне до сих пор висел значок с Конференции окружных прокуроров. Он болтался на кармане моей разноцветной охотничьей куртки, но о нем я давно забыл. Они наверняка приняли меня за суперстранного тайного агента … а может и нет, может они угождали мне рассудив, что псих, выдающий себя за копа, разъезжая по Лас-Вегасу в кабриолете марки «Кадиллак» со стаканом в руке – очень Крут, возможно даже опасен. В городе, где любой уважающий себя человек не тот, кем он кажется, вести себя как конченый отморозок не слишком рискованно. Смотрящие важно кивнут друг другу и пробормочут что-нибудь про «неотесанных понторезов».
Другая сторона медали – синдром «А это еще что за черт?». Встречается у людей вроде швейцаров и официантов, считающих, что если кто-то ведет себя как псих, но дает щедрые чаевые, то это кто-то важный – а значит ему надо угождать, или хотя бы обходиться учтиво.
Но все это ничего не значит под мескалином. Ты просто бродишь туда-сюда и делаешь то, что считаешь правильным, и так оно обычно и есть. В Лас-Вегасе полным-полно людей двинутых от природы, которых прет на ровном месте, поэтому наркотики здесь никого не волнуют – кроме полиции и героинового синдиката. Психоделикам не место в городе, где в любое время дня и ночи ты можешь зайти в казино и узреть распятие гориллы на пылающем неоновом кресте, который вдруг оборачивается колесом и вертит зверюгу кругами над многолюдным игровым залом.
Я нашел Брюса в баре, но обезьяны нигде не было. «Где она? – спросил я. – Я готов выписать чек. Возьму эту тварь с собой на самолете. Я уже заказал два билета в первом классе – Р. Дюк и сын».
– На самолете?
– А что такого, черт подери? Думаешь, мне кто возразит? Укажет на недостатки моего сына?
Он пожал плечами.
– Забудь. Ее только что увезли. Набросилась на старика прямо в баре. Какой-то старик начал домогаться до бармена, почему тот пускает сюда «всякий босоногий сброд», и тут обезьяна как заверещит, а старик швырнул в нее кружкой, и обезьяна взбесилась. Прыг с табуретки – и оттяпала ему полбашки … Бармену пришлось вызывать «скорую», потом приехали копы и увезли обезьяну.
– Черт подери. Сколько залог? Мне нужна эта обезьяна.
– Угомонись. Еще не хватало тебе угодить в тюрягу. Им только повод дай – сразу наденут на тебя наручники. Забудь про обезьяну. Она тебе не нужна.
Я подумал и решил, что он, пожалуй, прав. Ни к чему все портить из-за какой-то бешеной обезьяны, которой я никогда не видел. А то еще откусит мне голову, если я пойду ее вызволять. Она долго будет оправляться после пережитого в тюрьме потрясения, а мне столько ждать некогда.
– Когда улетаешь? – спросил Брюс.
– Чем скорее, тем лучше. Больше оставаться в этом городе незачем. Все что нужно, у меня есть. Лишнее только собьет меня с толку.
Он удивился.
– Ты нашел Американскую мечту? В этом городе?
Я кивнул.
– Мы сейчас сидим на главном нерве. Помнишь, управляющий рассказывал нам про владельца? Как он в детстве всегда хотел убежать из дома и работать в цирке?