Страница:
Например, колоритная фигура, пригодная для борьбы сумо – Лена-Чуча – хулиганы отступали под ее кулаками. На сохранившейся фотографии сделанной ею, мы с Чижом за работой среди аппаратуры на фоне ресторанных бокалов. Только что окончивший школу забавный паренек
Санька, с тем чтобы бесплатно проскочить вход, помогал таскать оборудование. После пары рюмок он заказывал полюбившуюся ему вещь:
"Включи эту!", – имелось в виду Go West! Санька тогда толком не разбирался в названиях.
Моя жена сидела в углу сцены за колонкой и беспрерывно курила. Чиж объяснял любопытным, что это проверяющая из отдела культуры, многие верили. В ее обязанности входило оттаскивать нахальных баб, пытавшихся сесть ко мне на колени. Сам я почти не пил, а вот Чижа иногда приходилось тащить до дома наравне с чемоданами. Большую часть вечера он проводил за чьим-нибудь столом. Вечного "хвостиста" любили и угощали. Он играл роль связующего звена между мной и публикой: знал все местные новости, договаривался о проведении свадеб, при случае сглаживал возникающие конфликты.
С началом зимы появились проблемы. Не исключено, что это была организованная провокация с целью прекращения нашей "антисоветской" деятельности. Сначала милиция поймала на дискотеке пьяных пятнадцатилетних девок подростков. Директору дали нагоняй. Давили на него через администрацию общепита, перед которой он оправдывал необходимость дискотек, привлекающих публику в простые дни. В декабре отключили отопление. Не смотря на электрообогреватели, в зале стоял холод, людей собиралось все меньше, через свободный вход пошли хроники. В такой неуютной атмосфере мне предложили провести вечер для педучилища. Директора в те дни в городе не было. Я предчувствовал неладное и долго отказывался. Но уговорили. Студенток пришло мало, от силы человек тридцать, да, с ними еще преподавательница. И вот в холодном полу пустом зале среди шатающихся алкашей сидели, поеживаясь, субтильные создания, начитавшиеся книжек про чистую любовь и статеек о проведении советских дискотек. Коллективная жалоба была состряпана и отправлена кому надо. Новый год мы еще отпраздновали – рядом в банкетном зале шумел Емеля для своей избранной публики, – а после меня вызвал к себе унылый директор и подал некую бумагу со списками разрешенных и запрещенных для прокручивания иностранных групп. Моих любимых записей ни в той, ни в другой категории не значилось. Кроме этого, не менее 40% времени должны были занимать "песни советских композиторов". С этим дела обстояли особенно плохо, – за все время на дискотеках я только раз включил вещь на русском языке, из фильма
"31 июня", да, на свадьбах крутил иногда народные. Условия совершенно невозможные и унизительные для меня. Дискотекой мы с
Чижом занимались не ради денег, а исключительно для удовольствия, своего и, надеюсь, части нашей публики – молодежи тяготеющей к западной культуре, проводниками которой мы себя ощущали.
С февраля переехали на окраину города в Стуловский дом культуры и провели там несколько вечеров, возможно, самых успешных за период нашей деятельности. Публика доходила до телячьего восторга. Но дирекция из осторожности ограничивала частоту наших выступлений.
После шести вечеров, когда для проведения свадеб потребовалось держать аппаратуру поближе к центру, этот очаг культуры так же заглох.
17. Simply a Love Song.
18. Воронья слободка.
19. Рейс "Антилопы".
Санька, с тем чтобы бесплатно проскочить вход, помогал таскать оборудование. После пары рюмок он заказывал полюбившуюся ему вещь:
"Включи эту!", – имелось в виду Go West! Санька тогда толком не разбирался в названиях.
Моя жена сидела в углу сцены за колонкой и беспрерывно курила. Чиж объяснял любопытным, что это проверяющая из отдела культуры, многие верили. В ее обязанности входило оттаскивать нахальных баб, пытавшихся сесть ко мне на колени. Сам я почти не пил, а вот Чижа иногда приходилось тащить до дома наравне с чемоданами. Большую часть вечера он проводил за чьим-нибудь столом. Вечного "хвостиста" любили и угощали. Он играл роль связующего звена между мной и публикой: знал все местные новости, договаривался о проведении свадеб, при случае сглаживал возникающие конфликты.
С началом зимы появились проблемы. Не исключено, что это была организованная провокация с целью прекращения нашей "антисоветской" деятельности. Сначала милиция поймала на дискотеке пьяных пятнадцатилетних девок подростков. Директору дали нагоняй. Давили на него через администрацию общепита, перед которой он оправдывал необходимость дискотек, привлекающих публику в простые дни. В декабре отключили отопление. Не смотря на электрообогреватели, в зале стоял холод, людей собиралось все меньше, через свободный вход пошли хроники. В такой неуютной атмосфере мне предложили провести вечер для педучилища. Директора в те дни в городе не было. Я предчувствовал неладное и долго отказывался. Но уговорили. Студенток пришло мало, от силы человек тридцать, да, с ними еще преподавательница. И вот в холодном полу пустом зале среди шатающихся алкашей сидели, поеживаясь, субтильные создания, начитавшиеся книжек про чистую любовь и статеек о проведении советских дискотек. Коллективная жалоба была состряпана и отправлена кому надо. Новый год мы еще отпраздновали – рядом в банкетном зале шумел Емеля для своей избранной публики, – а после меня вызвал к себе унылый директор и подал некую бумагу со списками разрешенных и запрещенных для прокручивания иностранных групп. Моих любимых записей ни в той, ни в другой категории не значилось. Кроме этого, не менее 40% времени должны были занимать "песни советских композиторов". С этим дела обстояли особенно плохо, – за все время на дискотеках я только раз включил вещь на русском языке, из фильма
"31 июня", да, на свадьбах крутил иногда народные. Условия совершенно невозможные и унизительные для меня. Дискотекой мы с
Чижом занимались не ради денег, а исключительно для удовольствия, своего и, надеюсь, части нашей публики – молодежи тяготеющей к западной культуре, проводниками которой мы себя ощущали.
С февраля переехали на окраину города в Стуловский дом культуры и провели там несколько вечеров, возможно, самых успешных за период нашей деятельности. Публика доходила до телячьего восторга. Но дирекция из осторожности ограничивала частоту наших выступлений.
После шести вечеров, когда для проведения свадеб потребовалось держать аппаратуру поближе к центру, этот очаг культуры так же заглох.
17. Simply a Love Song.
В сентябре 81 года мы попытались еще раз начать работать в
Промокашке. Лариса сразу заявила: "У тебя плохая дикция, вести буду я!" (В ресторане мне кидали трешки, чтобы я больше говорил.) Я согласился, и мы засели выдумывать сценарий дискотеки. Сочинили нечто ужасное, включая угадайку из нескольких старых советских мелодий начала 70-х.
Лариса отчитала визгливым голоском текстовку и удрала от микрофона по своим делам – в фойе опять дрались. На следующий вечер я привел
Марту. Она сидела на сцене, а пару раз прошлась со мной среди танцующих. Порядок соблюдался, вид милицейской собаки внушал уважение. После третьего вечера мне стало противно видеть Ларису и слушать ее голос, сбивчиво выплевывающий мои заготовки. Мы забрали аппаратуру на очередную свадьбу и больше не вернулись.
Примерно в это время Чижа вызвал к себе на допрос Веселков. Для начала он стал с пристрастием выяснять финансовый источник красивой жизни нашего героя:
– Зачем носишь кожаный плащ? – (среди молодежи, скорее всего как противовес коммунистическому засилью, появилось увлечение фашистскими атрибутами).
– Где взял деньги на джинсы? -…
– А на рестораны каждый день!?
Чиж с друзьями окопались в только что открывшемся ресторанчике
"Уют", где на халяву ели, пили и, не отходя от кухонной плиты, развлекались с поварихами. С нескрываемым торжеством доморощенный любитель психологических экзерсисов, повозившись с ключами, вытащил из сейфа бутылочку с машинным маслом и торжественно поставил ее на стол перед носом ошарашенного Чижа. Дело в том, что не задолго до того тот продал в церковь за сто рублей списанное на работе трансформаторное масло, для употребления его в качестве лампадного.
Церковники, не смотря на их искреннюю лояльность и сотрудничество, считались коммунистами врагами народа. Особенно пресекалась всякая связь молодежи с церковью. Не то что молиться, но даже просто зайти туда на минутку считалось опасным для карьеры. На работе могли узнать и сделать проработку с оргвыводами вплоть до увольнения.
Прежде всего, это касалось членов партии и комсомола, работников школ, детских садов, госслужащих.
В довершении дела чекист отправил свою жертву в сопровождении сотрудника в форме нескончаемыми лестницами и коридорами в какой-то подвал, где у вконец запуганного Чижа сняли отпечатки пальцев.
"Поиграем на пианино?" – весело предложил подвальный спец.
Наши дискотеки начались со свадеб друзей и знакомых. Этим и завершились. Чаще всего бывали в столовой фанерного комбината, ресторане, столовой в Светлицах, а также, в кафе у автостанции, стекляшке у педучилища, а однажды в столовой бетонного, в том здании, возле которого когда-то произошло побоище с милицией.
До 81 года свадьбы были веселее, вино лилось рекой, плясали доупаду. Вечер начинался обычно в семь часов, и до девяти сидели за столами – не спеша, пили, закусывали. На конце стола всегда хватало места и нам с Чижом. Часто нас сопровождали в этих походах моя жена и холостяцкий друг Чижикова по выпивкам и прочим похождениям Валера
Зянкин. Свадебщики иногда роптали, глядя на компанию халявщиков, устроившуюся в конце стола наравне с гостями. Любитель спиртного,
Чиж промышлял умыканием бутылок со свадебных столов. Заранее присматривал парочку бесхозных и во время танцевального запала, когда я, как бы для большего кайфа, делал затемнение на несколько секунд, он тащил их и совал в чемоданы из-под аппаратуры. Однажды добыча составила восемь штук, правда, две были не полные, а в одной оказался самогон.
Когда цену на водку подняли на рубль, а продолжительность мероприятий ограничили одиннадцатью часами вечера, свадьбы стали скромнее. Иногда уже к десяти часам на столах было пусто, и несчастные мужики шатались между них в поисках спиртного. Зато работы стало меньше, а деньги те же – 50 рублей. Кроме нас на свадьбу обычно приглашался баянист – за десятку и выпивку он ублажал старичков после сорока народными песнями и плясками.
На свадьбе Аркана, где Чиж под всеобщий хохот в дикарском кордебалете выделывал непристойные па за спиной Медяка и, главным образом, его Гали, меня отозвал в сторону их сосед П. и стал, как мог, извиняться за давний армейский случай. Первые месяцы мы служили в одном отделении, – на меня свалили его промах. "Ты тогда тянул на сержанта, а мне было все равно" – успокоил я его запоздалую совесть.
Последняя свадьба, где мы засветились, состоялась летом 83 года.
Моя жена была первой, кто вырубился. Пока я тащил ее от столовой фанерного комбината к матери, пьяный Янычар, оставленный у магнитофона, уронил усилитель, повредив немного угол корпуса. Вообще тогда все много выпили. Даже я затеял небольшую драку. Один из гостей заснул где-то в кухонной утробе. Очнувшись среди ночи, он вышел наружу, высадив окно. Когда на другой день увозили аппаратуру, забыли в автобусе синий фонарь, самый дефицитный. Но упорно искать не стали, Время DISCO подходило к концу. А жизнь еще продолжалась…
Промокашке. Лариса сразу заявила: "У тебя плохая дикция, вести буду я!" (В ресторане мне кидали трешки, чтобы я больше говорил.) Я согласился, и мы засели выдумывать сценарий дискотеки. Сочинили нечто ужасное, включая угадайку из нескольких старых советских мелодий начала 70-х.
Лариса отчитала визгливым голоском текстовку и удрала от микрофона по своим делам – в фойе опять дрались. На следующий вечер я привел
Марту. Она сидела на сцене, а пару раз прошлась со мной среди танцующих. Порядок соблюдался, вид милицейской собаки внушал уважение. После третьего вечера мне стало противно видеть Ларису и слушать ее голос, сбивчиво выплевывающий мои заготовки. Мы забрали аппаратуру на очередную свадьбу и больше не вернулись.
Примерно в это время Чижа вызвал к себе на допрос Веселков. Для начала он стал с пристрастием выяснять финансовый источник красивой жизни нашего героя:
– Зачем носишь кожаный плащ? – (среди молодежи, скорее всего как противовес коммунистическому засилью, появилось увлечение фашистскими атрибутами).
– Где взял деньги на джинсы? -…
– А на рестораны каждый день!?
Чиж с друзьями окопались в только что открывшемся ресторанчике
"Уют", где на халяву ели, пили и, не отходя от кухонной плиты, развлекались с поварихами. С нескрываемым торжеством доморощенный любитель психологических экзерсисов, повозившись с ключами, вытащил из сейфа бутылочку с машинным маслом и торжественно поставил ее на стол перед носом ошарашенного Чижа. Дело в том, что не задолго до того тот продал в церковь за сто рублей списанное на работе трансформаторное масло, для употребления его в качестве лампадного.
Церковники, не смотря на их искреннюю лояльность и сотрудничество, считались коммунистами врагами народа. Особенно пресекалась всякая связь молодежи с церковью. Не то что молиться, но даже просто зайти туда на минутку считалось опасным для карьеры. На работе могли узнать и сделать проработку с оргвыводами вплоть до увольнения.
Прежде всего, это касалось членов партии и комсомола, работников школ, детских садов, госслужащих.
В довершении дела чекист отправил свою жертву в сопровождении сотрудника в форме нескончаемыми лестницами и коридорами в какой-то подвал, где у вконец запуганного Чижа сняли отпечатки пальцев.
"Поиграем на пианино?" – весело предложил подвальный спец.
Наши дискотеки начались со свадеб друзей и знакомых. Этим и завершились. Чаще всего бывали в столовой фанерного комбината, ресторане, столовой в Светлицах, а также, в кафе у автостанции, стекляшке у педучилища, а однажды в столовой бетонного, в том здании, возле которого когда-то произошло побоище с милицией.
До 81 года свадьбы были веселее, вино лилось рекой, плясали доупаду. Вечер начинался обычно в семь часов, и до девяти сидели за столами – не спеша, пили, закусывали. На конце стола всегда хватало места и нам с Чижом. Часто нас сопровождали в этих походах моя жена и холостяцкий друг Чижикова по выпивкам и прочим похождениям Валера
Зянкин. Свадебщики иногда роптали, глядя на компанию халявщиков, устроившуюся в конце стола наравне с гостями. Любитель спиртного,
Чиж промышлял умыканием бутылок со свадебных столов. Заранее присматривал парочку бесхозных и во время танцевального запала, когда я, как бы для большего кайфа, делал затемнение на несколько секунд, он тащил их и совал в чемоданы из-под аппаратуры. Однажды добыча составила восемь штук, правда, две были не полные, а в одной оказался самогон.
Когда цену на водку подняли на рубль, а продолжительность мероприятий ограничили одиннадцатью часами вечера, свадьбы стали скромнее. Иногда уже к десяти часам на столах было пусто, и несчастные мужики шатались между них в поисках спиртного. Зато работы стало меньше, а деньги те же – 50 рублей. Кроме нас на свадьбу обычно приглашался баянист – за десятку и выпивку он ублажал старичков после сорока народными песнями и плясками.
На свадьбе Аркана, где Чиж под всеобщий хохот в дикарском кордебалете выделывал непристойные па за спиной Медяка и, главным образом, его Гали, меня отозвал в сторону их сосед П. и стал, как мог, извиняться за давний армейский случай. Первые месяцы мы служили в одном отделении, – на меня свалили его промах. "Ты тогда тянул на сержанта, а мне было все равно" – успокоил я его запоздалую совесть.
Последняя свадьба, где мы засветились, состоялась летом 83 года.
Моя жена была первой, кто вырубился. Пока я тащил ее от столовой фанерного комбината к матери, пьяный Янычар, оставленный у магнитофона, уронил усилитель, повредив немного угол корпуса. Вообще тогда все много выпили. Даже я затеял небольшую драку. Один из гостей заснул где-то в кухонной утробе. Очнувшись среди ночи, он вышел наружу, высадив окно. Когда на другой день увозили аппаратуру, забыли в автобусе синий фонарь, самый дефицитный. Но упорно искать не стали, Время DISCO подходило к концу. А жизнь еще продолжалась…
18. Воронья слободка.
Где-то в начале 80-х мы с женой ездили на родину ее матери в деревню Черменята вблизи села Пантыл, где тогда жила ее тетка. После застолья с водкой и простой деревенской закуской, родственник, приехавший, как и мы в гости, увлек автора на поиски в заброшенных домах безразличных ему самоваров. Потом была звенящая цикадами ночь в чулане на свежем воздухе под марлевым пологом. Утром, не дожидаясь местного автобуса, мы ушли вдвоем с женой по лесной дороге в сторону шоссе мимо кедровника возле несуществующей деревни, мимо брошенных среди полей храмов и развалившихся избушек, не встретив никого на своем пути.
Как я упоминал, моя теща жила на южной окраине города вблизи
Бетонного завода. Там же вскоре после свадьбы поселились и супруги
Греховы. В этом районе, заселенном в основном рабочими ближних предприятий, среди которых было не мало выходцев из деревень, существовала особая атмосфера добрососедства, когда многие знакомы, состоят в родстве, вместе работают или учатся. Все восьмидесятые мы с женой почти каждый уикенд проводили там. Иногда с нами собиралась и отдыхала с ночевкой целая компания друзей. У тещи в заначках всегда имелся не один десяток изделий известного завода, что придавало особый колорит нашим пирушкам. Каждый раз случались забавные происшествия, обсуждаемые на другой день с все новыми пикантными подробностями. Как-то среди ночи, услышав подозрительную возню, теща прогнала веником парочку, которой сама только что постелила: "Я у себя дома блядства не потерплю!" – иногда она была строга. Однажды под Новый год при свете елочки, не подумав закрыться, мы с Изеговым уединились в соседнем доме с двумя молоденькими девками, но отдохнуть душой и телом не успели. В самый драматический момент как фурии ворвались наши супруги. Больших трудов стоило помириться с ними.
У Чижа есть пунктик – антиквар – иконы, самовары, серебряные табакерки и прочий инвентарь прошедших времен. Всю жизнь он мечтает где-то что-то такое откопать или стянуть, а потом продать за большие деньги и жить припеваючи. Насобирал немало ценного хлама. Однажды под Новый год с пьяных глаз из чулана Греховых, как Паниковский гуся, стащил здоровенную вазу. Спрятали под тещиным крыльцом, где зимовал незаконнорожденный сын Марты Барбос. Когда через пару дней мы извлекли ее оттуда и рассмотрели трезвыми глазами, это оказалась облупившаяся гипсовая поделка сталинских времен с засохшими внутри трусами неопределенной ориентации. Впрочем, Крошке ваза нравилась.
Грехова до сих пор при встрече после пары рюмок полу серьезно вопрошает: "Чиж, когда вазу вернешь?"
Часто в походы к теще я брал с собой Марту. Однажды она слегка прихватила за нос дядю жены, любившего в подпитии орать: "Балтийский
Флот!", – хоть никогда там не служил. К всеобщему веселью собравшихся, он пробовал при обнять мою пухленькую супругу, за что и был наказан. Как-то Чиж пытался скормить Марте кусок сырого мяса – аж в пасть толкал, – но привереда так и уснула на ковре с нетронутым куском возле морды. На утро это мясо было поджарено и с аппетитом съедено нами.
Летом обычно приезжала из Братска к своей матери троюродная сестра жены с мужем, ресторанным лабухом. Умный мужик в очках, с большим черепом, кругленький в талии, как и его супруга, – он представлял собой интеллигентное украшение в наших посиделках. Было приятно в сумерках на веранде под завывание глушилок и бормотанье далеких радио голосов вести с ним беседы о политике, музыке и далекой сторонней жизни.
В июле 82 года на излете нашего счастья в стиле диско в Вороньей слободке состоялся праздник – заключительный в череде того лета. За неделю до того была свадьба младшей дочери Карасевых и упорно добивавшегося ее вечного автобусника Рудика. Роскошные богатства пышнотелой брюнетки всегда вызывали плотоядное восхищение Чижа.
Однажды он уговорил ее продать за 50 рублей домашнюю икону без оклада, с условием, что "Блинов нарисует копию". Во дворе соседей поставили столы человек на тридцать с общей закуской и выпивкой, включая самогон, произведенный мною с помощью скороварки – мутноватый, с запахом резины медицинских трубок. Привезли аппаратуру. На открытом воздухе звучание особенное, очень четкое.
Сидели и танцевали до часу ночи. Молодежь, возвращаясь с танцев в городском саду, присоединялась к нашему веселью: "У вас тут лучше!"
Как я упоминал, моя теща жила на южной окраине города вблизи
Бетонного завода. Там же вскоре после свадьбы поселились и супруги
Греховы. В этом районе, заселенном в основном рабочими ближних предприятий, среди которых было не мало выходцев из деревень, существовала особая атмосфера добрососедства, когда многие знакомы, состоят в родстве, вместе работают или учатся. Все восьмидесятые мы с женой почти каждый уикенд проводили там. Иногда с нами собиралась и отдыхала с ночевкой целая компания друзей. У тещи в заначках всегда имелся не один десяток изделий известного завода, что придавало особый колорит нашим пирушкам. Каждый раз случались забавные происшествия, обсуждаемые на другой день с все новыми пикантными подробностями. Как-то среди ночи, услышав подозрительную возню, теща прогнала веником парочку, которой сама только что постелила: "Я у себя дома блядства не потерплю!" – иногда она была строга. Однажды под Новый год при свете елочки, не подумав закрыться, мы с Изеговым уединились в соседнем доме с двумя молоденькими девками, но отдохнуть душой и телом не успели. В самый драматический момент как фурии ворвались наши супруги. Больших трудов стоило помириться с ними.
У Чижа есть пунктик – антиквар – иконы, самовары, серебряные табакерки и прочий инвентарь прошедших времен. Всю жизнь он мечтает где-то что-то такое откопать или стянуть, а потом продать за большие деньги и жить припеваючи. Насобирал немало ценного хлама. Однажды под Новый год с пьяных глаз из чулана Греховых, как Паниковский гуся, стащил здоровенную вазу. Спрятали под тещиным крыльцом, где зимовал незаконнорожденный сын Марты Барбос. Когда через пару дней мы извлекли ее оттуда и рассмотрели трезвыми глазами, это оказалась облупившаяся гипсовая поделка сталинских времен с засохшими внутри трусами неопределенной ориентации. Впрочем, Крошке ваза нравилась.
Грехова до сих пор при встрече после пары рюмок полу серьезно вопрошает: "Чиж, когда вазу вернешь?"
Часто в походы к теще я брал с собой Марту. Однажды она слегка прихватила за нос дядю жены, любившего в подпитии орать: "Балтийский
Флот!", – хоть никогда там не служил. К всеобщему веселью собравшихся, он пробовал при обнять мою пухленькую супругу, за что и был наказан. Как-то Чиж пытался скормить Марте кусок сырого мяса – аж в пасть толкал, – но привереда так и уснула на ковре с нетронутым куском возле морды. На утро это мясо было поджарено и с аппетитом съедено нами.
Летом обычно приезжала из Братска к своей матери троюродная сестра жены с мужем, ресторанным лабухом. Умный мужик в очках, с большим черепом, кругленький в талии, как и его супруга, – он представлял собой интеллигентное украшение в наших посиделках. Было приятно в сумерках на веранде под завывание глушилок и бормотанье далеких радио голосов вести с ним беседы о политике, музыке и далекой сторонней жизни.
В июле 82 года на излете нашего счастья в стиле диско в Вороньей слободке состоялся праздник – заключительный в череде того лета. За неделю до того была свадьба младшей дочери Карасевых и упорно добивавшегося ее вечного автобусника Рудика. Роскошные богатства пышнотелой брюнетки всегда вызывали плотоядное восхищение Чижа.
Однажды он уговорил ее продать за 50 рублей домашнюю икону без оклада, с условием, что "Блинов нарисует копию". Во дворе соседей поставили столы человек на тридцать с общей закуской и выпивкой, включая самогон, произведенный мною с помощью скороварки – мутноватый, с запахом резины медицинских трубок. Привезли аппаратуру. На открытом воздухе звучание особенное, очень четкое.
Сидели и танцевали до часу ночи. Молодежь, возвращаясь с танцев в городском саду, присоединялась к нашему веселью: "У вас тут лучше!"
19. Рейс "Антилопы".
После выдворения из строительного техникума, Чиж трудился в
"Медтехнике". Когда там потребовался третий работник, он предложил меня. К тому времени я почти два года не состоял на государственной службе, начиная все более смахивать на бездельника, захребетника, паразита, тунеядца и тому подобного антиобщественного элемента. Жил доходами от "нетрудовой деятельности": сомнительная дискотека, торговля записями втихаря. Правда, при этом восемь месяцев я учился на курсах радиотелемастеров в Кирове – трижды в неделю по вечерам, – но это была слабая отмастка. Пришла пора легализоваться.
Контора "Медтехники" находилась в Кирове на территории областной больницы. Раз в месяц мы ездили туда за ценными указаниями и зарплатой, сдавали отчеты о работе и брали запчасти, в основном не пригодные в ремонте, но завалявшиеся на складе и требующие списания.
Неофициально старшим у нас числился Ляо – лысеющий мужичок слегка за сорок, любитель выпить и побалагурить. Конторе он служил давно, а потому пользовался авторитетом.
Все медицинские учреждения района были кем-то поделены между нами, каждый обслуживал свой участок. Ляо прибрал себе все самое выгодное и удобное для обслуживания: районную больницу, поликлинику, аптеку, ветлечебницу с новым оборудованием, физиолечебницу. Почти все в центре города, а объем работ, вроде бы большой. Получал больше двух сотен. Мне дали тубдиспансер с лабораторией, детскую больницу с консультацией, производственную аптеку, Волковский детский санаторий и все Вахруши – крупный поселок в 12 км от города. Чижу осталось немного: роддом (который тогда размещался на углу Ленина и
Энгельса), стоматология, профилакторий фанерного, СЭС, аптека в
Первомайском, медпункт "Белки" и небольшой поселок Озерница. В последнем у него числился единственный рентген аппарат, благодаря заботам вскоре окончательно умолкший и благополучно "списанный". Не мудрено, что Чиж иной раз по неделе не появлялся на службе. Впрочем, наш крошечный служебный кабинетик, заваленный поломанными медицинскими аппаратами и запчастями к ним, не мог пожаловаться на невнимание со стороны Чижа. Об этом недвусмысленно свидетельствовал ряд глубоких зарубок по краю кондового стола. "Только с новенькими и только в первый раз…" – закинув ноги на стол, мечтательно комментировал сладострастник.
Нашими соседями на первом этаже были патологоанатомы, Сан Саныч и его склонный к алкоголю шеф. Здесь в многолитровых банках со спиртом плавали с привязанными номерками доставленные из морга в качестве вещдоков органы сомнительно умерших. Саныч на правах экскурсовода рассказывал о примечательных экспонатах. "Вот эта девка 26-ти лет, – он поскреб ногтем о стекло напротив некого округлого органа, – умерла от рака. В матке спираль была". "Молодец! – одобрил Чиж. -
Хоть на последок оттянулась". Иногда с похмелья соблазн пересиливал брезгливость. Все проблемы с ошибками в диагнозе поправлялись бутылками коньяка от лечащих врачей. В особых случаях специалист по смерти мог рассчитывать на целый ящик любимого напитка. Чиж пребывал в восторге от никелированных медицинских инструментов. Особенно ему понравилась пилка для вскрытия черепных коробок. Мне из этой коллекции некрофила-Потрошителя достался на память малопригодный в обычной практике пинцет с округлыми захватами, вероятно, для извлечения пуль и других мелких предметов.
Первый месяц я ходил с Ляо, – он все мне показывал и рассказывал.
Работа заключалась в том, чтобы придти к восьми утра в наш сборный пункт на втором этаже небольшого двухэтажного домика во дворе больницы, получить у дежурной сестры заявки на ремонт, поболтать и разойтись. Часто мы ходили по объектам вместе с Чижиковым – веселее, да, и помогали друг другу разобраться в сложных случаях. К концу каждого месяца надо было собрать бумаги с подписями и печатями всех основных отделений: рентген кабинеты (у меня четыре), физио кабинеты
(пять), автоклавы и дистилляторы (шесть), лаборатории (три) и, наконец, глав врачи (три). Всего набиралось около двадцати пунктов отчетности. Значительная часть времени тратилась на эту ненужную с нашей точки зрения беготню, но контора в Кирове стремилась подстраховаться.
Я быстро освоил ремонт медоборудования. Если что не понимал, – переделывал по-своему, упрощал. Во всех аппаратах основной рабочий узел очень прост, сложности возникают с разными примочками: блокировки, автоматика, сервис и контроль. Барахлит реле – отключи!
Подумаешь, не будет светиться надпись "карта"! У персонала все действия доведены до автоматизма – не забудут. Зато работает без отказа! Хитроумный электронный регулятор в сушильном шкафу (год не работал до меня) наладил с помощью контактного термометра. Чиж так ремонтирует до сих пор, и все довольны. За мои "рацухи" благодарный персонал выдавал иногда двухсотграммовые бутылочки со спиртом.
Сложности возникали только с рентгеном, там нужен некоторый опыт, да, и аппараты очень разных лет. Присланный из Кирова старичок
Бронников, монтировал с Ляо новейший по тем временам "Рентген-30", а в лаборатории тубика я видел аппарат 1946 года, – работал он безотказно. Более всего меня донимала Вахрушевская больница.
Оборудование изношенное, народу много (новый корпус еще строили), персонал нервный, а ездить туда два раза в неделю утомительно.
Знакомство с нашей медициной привело меня к выводу, что не стоит спешить попадать в их лапы, – залечат до смерти. Например, в вахрущевском физиокабинете часто засорялся распылитель ингалятора.
Когда я очередной раз прочищал его, обнаружил белый порошок. В ходе проведенного мною следствия выяснилось: компрессор ингалятора сильно шумел, и его заперли в тумбочку, а когда в ней завелись тараканы, их посыпали дустом. Компрессор засасывал его с воздухом и вместе с аэрозолями лекарств больные, в том числе дети, несколько месяцев вдыхали отраву. Медсестра просила никому не говорить об этом. Через
20 лет нарушаю обещание.
Хирургов с операций часто выводят под руки, до того пьяны. От чего не редки случаи забывания в брюшной полости инструментов и тряпок.
Что делать, когда режешь при аппендиците кишки, запах стоит тошнотворный и картинка соответствующая.
На передвижном флюорографе я побывал в интернате для слабоумных где-то за Порошино. К тому времени, видимо еще не все реле успел отключить, случались сбои в работе. По приезде на место ко мне подскочил молодой парень в белом халате и стал уговаривать купить ему брюки за 25 рублей. Пока он бегал за деньгами, подошла медсестра и объяснила, что он не санитар, а больной, но любит ходить в халате, изображая мед персонал. Некоторые больные опасны и боятся только шприцев, а потому все сотрудники носят их с собой наготове в карманах.
У завхоза роддома – маленькой сухонькой женщины неопределенного возраста – основной заботой было найти Чижикова и доставить к месту ремонта. Как-то он взял меня с собой в родильное отделение, там были проблемы с аппаратом, с помощью которого новорожденным помогают сделать первый вдох, – подлец рвал легкие младенцам. Нас обрядили в белые облачения, и повели в помещение для родов. Не помню, помог ли чем тогда, но, уходя, сострил: "Теперь я знаю, откуда берутся дети!"
На очередном собрании в конце августа нас обрадовали, сообщив, что в Белой Холунице уволился работник и нам временно придется обслуживать этот район. В помощь обещали прислать на неделю машину с водителем.
Утром в понедельник 6 сентября из Кирова действительно прибыл
"Уазик". Сборы, как всегда, отняли время, из города выехали уже после полудня. Погода стояла теплая. С нами подсел прокатиться знакомый Чижа по кличке Плетень, этакий Шура Балаганов. Ему, по-видимому, нечем было заняться. Когда уже в пути он узнал, что едем не на один день, то не долго сожалел.
В Салтыках, первой деревне на выезде из города, закупили бутылок шесть вина и погнали.
В Белой нас разместили в физиокабинете на отдельных койках за занавесками среди аппаратов УВЧ. Работать – поздно, пошли отдыхать на крутой берег пруда похожего на море. Там выпивали, о чем-то болтали, я чуть не затеял драку с местными алкашами. Как стемнело, продолжили празднование у себя, в прихожей физиокабинета. Первым отрубился наш водитель – худосочный немец по фамилии Дерингер, предварительно успев снять с машины, оставленной во дворе, катушку зажигания. Следом закемарил Ляо. Чиж с Плетнем, пошептавшись, выудили из кармана пиджака Дерингера катушку, и мы поехали кататься по ночному городку в поисках приключений. Время выдалось неудачное – понедельник, к тому же, накануне случилось зверское убийство двух женщин – улицы пусты, все попрятались. Я уснул за своей занавеской.
Ночью сквозь сон слышал какой-то шум, крики, топанье ног. На утро оказалось – наши парни в поисках баб взломали стеклянную дверь в соседнее гинекологическое отделение.
Наконец, приступили к делу. Мы с Чижом бегали по кабинетам, на ходу ремонтируя оборудование и собирая подписи. Водитель, обнаружив следы вчерашнего неудачного разворота, с ворчаньем чинил "Антилопу", а Плетень слонялся по территории. Ляо, видимо, заранее приискал себе не пыльную работенку: менять подсевшую трубку в флюорографе старого друга Тюлькина. Надо заметить, страсть нашего Лысенького к досрочной замене трубок была не совсем бескорыстной. Она подогревалась спиртом, выдаваемым по такому случаю для протирки прецизионных поверхностей.
После обеда в больничной столовке мы заглянули к Тюлькину. Шеф, попивая с ним спиртик в ходе дружеского базара, был уже хорош и под извечные смехуечки Чижа, когда распрямлялся больно стукнулся головой о выступающую деталь аппарата. "О, рог поломал!" – издевательски завопил мой приятель. Такая шуточка взбесила нашего старшого. Намек на его половую несостоятельность после 15 лет работы с рентгеном и, как следствие, наличие любовника у жены, – это уж слишком! Он аж бросился на Чижа, но тот успел выскочить вон. Я из приличия едва сдерживал смех. После второго столкновения головы шефа со строптивой железякой, сопровождаемого очередным издевательским восклицанием
("Второй рог сломал!!"), вызвавшим аналогичные последствия, выяснилось, что аппарат не работает и это надолго. Пьяный Ляо испортил высоковольтный трансформатор, который починили в Кирове только через два месяца.
А мы поехали дальше, вояж только начинался, впереди нас ждали еще пять довольно населенных пунктов. В дороге на ходу опохмелились, – водитель только пивом. Первая остановка на пути больница в Дубровке.
Провозились без приключений пол дня и поехали дальше.
Следующая ночевка была в Климковском санатории для придурков.
Здесь в пасторальном уголке на берегу пруда тихим почти летним вечером мы продолжили философскую беседу о жизни. Я нес какой-то бред про старика Фрейда с его комплексами и по случаю нейтрально, на мой взгляд, прошелся по национальности нашего водителя. Тот, обидевшись за всех российских немцев, в целом людей не дурных, схватил лодку лежавшую на берегу и как танк попер на меня. И тогда наш командор Ляо приспустив очки, произнес историческую фразу:
"Положите лодку на место!"
Вино кончилось. Поехали искать самогон. Кто-то из встретившейся толпы молодежи указал на домик старухи на краю поселка, и я долго безуспешно упрашивал ее продать бутылку. Видимо над нами пошутили.
Весь следующий день мы посвятили работе. Даже Плетню нашлось дело, он помогал замерять сопротивление заземляющих контуров, то есть, таскал провода и забивал костыли в землю.
В конце дня прибыли в Подрезчиху и провозились до темноты.
Ночевать в этом сумрачном поселке лесорубов, где все улицы для борьбы с болотиной завалены стволами деревьев, мне не хотелось ввиду возможного столкновения с лесными хирургами, нетвердой походкой наполнявшими под вечер улицы. Я уговорил бригаду ехать дальше ночью на Полом. Перед отъездом посидели на берегу Вятки, разбавив ее мутными водами бутылку спирта, полученную от обрадованного нашим скорым убытием глав врача.
К Поломской больнице прибыли уже за полночь. Ляо остался спать в машине, а я пошел уговаривать пустить нас на ночлег, просунув в приоткрытую дверь в качестве документов пачку бланков с собранными подписями и печатями. Дежурная сестра по телефону доложила о нас кому-то: "Четверо,… немного…" Спали в большой палате среди больных, всю ночь где-то рядом в трубе журчала вода.
"Медтехнике". Когда там потребовался третий работник, он предложил меня. К тому времени я почти два года не состоял на государственной службе, начиная все более смахивать на бездельника, захребетника, паразита, тунеядца и тому подобного антиобщественного элемента. Жил доходами от "нетрудовой деятельности": сомнительная дискотека, торговля записями втихаря. Правда, при этом восемь месяцев я учился на курсах радиотелемастеров в Кирове – трижды в неделю по вечерам, – но это была слабая отмастка. Пришла пора легализоваться.
Контора "Медтехники" находилась в Кирове на территории областной больницы. Раз в месяц мы ездили туда за ценными указаниями и зарплатой, сдавали отчеты о работе и брали запчасти, в основном не пригодные в ремонте, но завалявшиеся на складе и требующие списания.
Неофициально старшим у нас числился Ляо – лысеющий мужичок слегка за сорок, любитель выпить и побалагурить. Конторе он служил давно, а потому пользовался авторитетом.
Все медицинские учреждения района были кем-то поделены между нами, каждый обслуживал свой участок. Ляо прибрал себе все самое выгодное и удобное для обслуживания: районную больницу, поликлинику, аптеку, ветлечебницу с новым оборудованием, физиолечебницу. Почти все в центре города, а объем работ, вроде бы большой. Получал больше двух сотен. Мне дали тубдиспансер с лабораторией, детскую больницу с консультацией, производственную аптеку, Волковский детский санаторий и все Вахруши – крупный поселок в 12 км от города. Чижу осталось немного: роддом (который тогда размещался на углу Ленина и
Энгельса), стоматология, профилакторий фанерного, СЭС, аптека в
Первомайском, медпункт "Белки" и небольшой поселок Озерница. В последнем у него числился единственный рентген аппарат, благодаря заботам вскоре окончательно умолкший и благополучно "списанный". Не мудрено, что Чиж иной раз по неделе не появлялся на службе. Впрочем, наш крошечный служебный кабинетик, заваленный поломанными медицинскими аппаратами и запчастями к ним, не мог пожаловаться на невнимание со стороны Чижа. Об этом недвусмысленно свидетельствовал ряд глубоких зарубок по краю кондового стола. "Только с новенькими и только в первый раз…" – закинув ноги на стол, мечтательно комментировал сладострастник.
Нашими соседями на первом этаже были патологоанатомы, Сан Саныч и его склонный к алкоголю шеф. Здесь в многолитровых банках со спиртом плавали с привязанными номерками доставленные из морга в качестве вещдоков органы сомнительно умерших. Саныч на правах экскурсовода рассказывал о примечательных экспонатах. "Вот эта девка 26-ти лет, – он поскреб ногтем о стекло напротив некого округлого органа, – умерла от рака. В матке спираль была". "Молодец! – одобрил Чиж. -
Хоть на последок оттянулась". Иногда с похмелья соблазн пересиливал брезгливость. Все проблемы с ошибками в диагнозе поправлялись бутылками коньяка от лечащих врачей. В особых случаях специалист по смерти мог рассчитывать на целый ящик любимого напитка. Чиж пребывал в восторге от никелированных медицинских инструментов. Особенно ему понравилась пилка для вскрытия черепных коробок. Мне из этой коллекции некрофила-Потрошителя достался на память малопригодный в обычной практике пинцет с округлыми захватами, вероятно, для извлечения пуль и других мелких предметов.
Первый месяц я ходил с Ляо, – он все мне показывал и рассказывал.
Работа заключалась в том, чтобы придти к восьми утра в наш сборный пункт на втором этаже небольшого двухэтажного домика во дворе больницы, получить у дежурной сестры заявки на ремонт, поболтать и разойтись. Часто мы ходили по объектам вместе с Чижиковым – веселее, да, и помогали друг другу разобраться в сложных случаях. К концу каждого месяца надо было собрать бумаги с подписями и печатями всех основных отделений: рентген кабинеты (у меня четыре), физио кабинеты
(пять), автоклавы и дистилляторы (шесть), лаборатории (три) и, наконец, глав врачи (три). Всего набиралось около двадцати пунктов отчетности. Значительная часть времени тратилась на эту ненужную с нашей точки зрения беготню, но контора в Кирове стремилась подстраховаться.
Я быстро освоил ремонт медоборудования. Если что не понимал, – переделывал по-своему, упрощал. Во всех аппаратах основной рабочий узел очень прост, сложности возникают с разными примочками: блокировки, автоматика, сервис и контроль. Барахлит реле – отключи!
Подумаешь, не будет светиться надпись "карта"! У персонала все действия доведены до автоматизма – не забудут. Зато работает без отказа! Хитроумный электронный регулятор в сушильном шкафу (год не работал до меня) наладил с помощью контактного термометра. Чиж так ремонтирует до сих пор, и все довольны. За мои "рацухи" благодарный персонал выдавал иногда двухсотграммовые бутылочки со спиртом.
Сложности возникали только с рентгеном, там нужен некоторый опыт, да, и аппараты очень разных лет. Присланный из Кирова старичок
Бронников, монтировал с Ляо новейший по тем временам "Рентген-30", а в лаборатории тубика я видел аппарат 1946 года, – работал он безотказно. Более всего меня донимала Вахрушевская больница.
Оборудование изношенное, народу много (новый корпус еще строили), персонал нервный, а ездить туда два раза в неделю утомительно.
Знакомство с нашей медициной привело меня к выводу, что не стоит спешить попадать в их лапы, – залечат до смерти. Например, в вахрущевском физиокабинете часто засорялся распылитель ингалятора.
Когда я очередной раз прочищал его, обнаружил белый порошок. В ходе проведенного мною следствия выяснилось: компрессор ингалятора сильно шумел, и его заперли в тумбочку, а когда в ней завелись тараканы, их посыпали дустом. Компрессор засасывал его с воздухом и вместе с аэрозолями лекарств больные, в том числе дети, несколько месяцев вдыхали отраву. Медсестра просила никому не говорить об этом. Через
20 лет нарушаю обещание.
Хирургов с операций часто выводят под руки, до того пьяны. От чего не редки случаи забывания в брюшной полости инструментов и тряпок.
Что делать, когда режешь при аппендиците кишки, запах стоит тошнотворный и картинка соответствующая.
На передвижном флюорографе я побывал в интернате для слабоумных где-то за Порошино. К тому времени, видимо еще не все реле успел отключить, случались сбои в работе. По приезде на место ко мне подскочил молодой парень в белом халате и стал уговаривать купить ему брюки за 25 рублей. Пока он бегал за деньгами, подошла медсестра и объяснила, что он не санитар, а больной, но любит ходить в халате, изображая мед персонал. Некоторые больные опасны и боятся только шприцев, а потому все сотрудники носят их с собой наготове в карманах.
У завхоза роддома – маленькой сухонькой женщины неопределенного возраста – основной заботой было найти Чижикова и доставить к месту ремонта. Как-то он взял меня с собой в родильное отделение, там были проблемы с аппаратом, с помощью которого новорожденным помогают сделать первый вдох, – подлец рвал легкие младенцам. Нас обрядили в белые облачения, и повели в помещение для родов. Не помню, помог ли чем тогда, но, уходя, сострил: "Теперь я знаю, откуда берутся дети!"
На очередном собрании в конце августа нас обрадовали, сообщив, что в Белой Холунице уволился работник и нам временно придется обслуживать этот район. В помощь обещали прислать на неделю машину с водителем.
Утром в понедельник 6 сентября из Кирова действительно прибыл
"Уазик". Сборы, как всегда, отняли время, из города выехали уже после полудня. Погода стояла теплая. С нами подсел прокатиться знакомый Чижа по кличке Плетень, этакий Шура Балаганов. Ему, по-видимому, нечем было заняться. Когда уже в пути он узнал, что едем не на один день, то не долго сожалел.
В Салтыках, первой деревне на выезде из города, закупили бутылок шесть вина и погнали.
В Белой нас разместили в физиокабинете на отдельных койках за занавесками среди аппаратов УВЧ. Работать – поздно, пошли отдыхать на крутой берег пруда похожего на море. Там выпивали, о чем-то болтали, я чуть не затеял драку с местными алкашами. Как стемнело, продолжили празднование у себя, в прихожей физиокабинета. Первым отрубился наш водитель – худосочный немец по фамилии Дерингер, предварительно успев снять с машины, оставленной во дворе, катушку зажигания. Следом закемарил Ляо. Чиж с Плетнем, пошептавшись, выудили из кармана пиджака Дерингера катушку, и мы поехали кататься по ночному городку в поисках приключений. Время выдалось неудачное – понедельник, к тому же, накануне случилось зверское убийство двух женщин – улицы пусты, все попрятались. Я уснул за своей занавеской.
Ночью сквозь сон слышал какой-то шум, крики, топанье ног. На утро оказалось – наши парни в поисках баб взломали стеклянную дверь в соседнее гинекологическое отделение.
Наконец, приступили к делу. Мы с Чижом бегали по кабинетам, на ходу ремонтируя оборудование и собирая подписи. Водитель, обнаружив следы вчерашнего неудачного разворота, с ворчаньем чинил "Антилопу", а Плетень слонялся по территории. Ляо, видимо, заранее приискал себе не пыльную работенку: менять подсевшую трубку в флюорографе старого друга Тюлькина. Надо заметить, страсть нашего Лысенького к досрочной замене трубок была не совсем бескорыстной. Она подогревалась спиртом, выдаваемым по такому случаю для протирки прецизионных поверхностей.
После обеда в больничной столовке мы заглянули к Тюлькину. Шеф, попивая с ним спиртик в ходе дружеского базара, был уже хорош и под извечные смехуечки Чижа, когда распрямлялся больно стукнулся головой о выступающую деталь аппарата. "О, рог поломал!" – издевательски завопил мой приятель. Такая шуточка взбесила нашего старшого. Намек на его половую несостоятельность после 15 лет работы с рентгеном и, как следствие, наличие любовника у жены, – это уж слишком! Он аж бросился на Чижа, но тот успел выскочить вон. Я из приличия едва сдерживал смех. После второго столкновения головы шефа со строптивой железякой, сопровождаемого очередным издевательским восклицанием
("Второй рог сломал!!"), вызвавшим аналогичные последствия, выяснилось, что аппарат не работает и это надолго. Пьяный Ляо испортил высоковольтный трансформатор, который починили в Кирове только через два месяца.
А мы поехали дальше, вояж только начинался, впереди нас ждали еще пять довольно населенных пунктов. В дороге на ходу опохмелились, – водитель только пивом. Первая остановка на пути больница в Дубровке.
Провозились без приключений пол дня и поехали дальше.
Следующая ночевка была в Климковском санатории для придурков.
Здесь в пасторальном уголке на берегу пруда тихим почти летним вечером мы продолжили философскую беседу о жизни. Я нес какой-то бред про старика Фрейда с его комплексами и по случаю нейтрально, на мой взгляд, прошелся по национальности нашего водителя. Тот, обидевшись за всех российских немцев, в целом людей не дурных, схватил лодку лежавшую на берегу и как танк попер на меня. И тогда наш командор Ляо приспустив очки, произнес историческую фразу:
"Положите лодку на место!"
Вино кончилось. Поехали искать самогон. Кто-то из встретившейся толпы молодежи указал на домик старухи на краю поселка, и я долго безуспешно упрашивал ее продать бутылку. Видимо над нами пошутили.
Весь следующий день мы посвятили работе. Даже Плетню нашлось дело, он помогал замерять сопротивление заземляющих контуров, то есть, таскал провода и забивал костыли в землю.
В конце дня прибыли в Подрезчиху и провозились до темноты.
Ночевать в этом сумрачном поселке лесорубов, где все улицы для борьбы с болотиной завалены стволами деревьев, мне не хотелось ввиду возможного столкновения с лесными хирургами, нетвердой походкой наполнявшими под вечер улицы. Я уговорил бригаду ехать дальше ночью на Полом. Перед отъездом посидели на берегу Вятки, разбавив ее мутными водами бутылку спирта, полученную от обрадованного нашим скорым убытием глав врача.
К Поломской больнице прибыли уже за полночь. Ляо остался спать в машине, а я пошел уговаривать пустить нас на ночлег, просунув в приоткрытую дверь в качестве документов пачку бланков с собранными подписями и печатями. Дежурная сестра по телефону доложила о нас кому-то: "Четверо,… немного…" Спали в большой палате среди больных, всю ночь где-то рядом в трубе журчала вода.