Страница:
– Угостить вас чем-нибудь?
Элис справилась со своими эмоциями.
Джинни пожала плечами и слабо улыбнулась.
– Почему бы нет? – ответил Джо. – Что у тебя есть?
– Чай и кофе.
– И все?
– Могу предложить холодное пиво. – Элис тоже улыбнулась.
– Так-то лучше, – кивнул Джо и пошел на кухню.
– Джинни, ты выпьешь? – спросил он, но девушка лишь покачала головой, нервно теребя длинными тонкими пальцами ткань платья.
Элис почувствовала раздражение. Покорность и пассивность Джинни действовали на нервы; она обращалась к Джо за каждой мелочью и скромно опускала ресницы, когда не смотрела на него, но такая застенчивость почему-то сильно напрягала. Элис попыталась преодолеть это и впервые за вечер обратилась к гостье напрямую.
– Вы недавно в Кембридже? – спросила она, чтобы завязать разговор.
Джинни подняла свои странные глаза – они были как разбитые зеркала. Элис поймала в них свое отражение.
– Я много лет знаю этот город.
– Он не меняется, правда?
Джинни молча кивнула.
– А что вы здесь больше всего любите? Бэкс?[8] Колледжи?
Джинни улыбнулась.
– Кладбища. И реку, конечно.
Элис пробормотала что-то в ответ. Она очень устала.
Джо, однако, ничего не заметил – он беззаботно выпивал весь вечер. Элис и не ждала, что он почувствует возникшую неловкость. Джо вернулся с кухни с упаковкой пива и стаканами, но прихлебывал из банки, как обычно.
– Слушай, Эл, – сказал он между глотками. – Смотрю, старушка Кэт еще жива и меня не забыла. Подошел к холодильнику – сразу прибежала и стала тереться о ноги. Вот память! Эта кошка мне всегда нравилась. Даже когда гадила в мои ботинки.
– Просто она знает, что в холодильнике еда.
– А-а…
На минуту Джо смутился. Потом ему в голову пришла новая идея, и он опять оживился.
– Мы завтра играем в «Корн-Эксчендже»[9]. Важная благотворительная акция, кроме нас будут еще три группы. Тебе понравится. Джинни тоже хочет нас послушать. Может, придете вместе? В одиночку ей немного не по себе.
Джинни кивнула. Элис заставила себя улыбнуться.
– С удовольствием. Что, говоришь, вы играете?
Элис знала: стоит вспомнить о его бесценной группе, и Джо не умолкнет весь вечер. Надо только поддакивать и притворяться заинтересованной. Она слишком устала, чтобы всерьез поддерживать разговор. К тому же присутствие Джинни необъяснимым образом подавляло. Напряжение было таким сильным, что Элис отвечала невпопад, и при всем своем эгоцентризме Джо это заметил.
– Что-то ты тихая. То ли с годами смягчилась, то ли устала от меня? Раньше всегда находила что сказать.
Элис глянула на Джинни.
– А ты всегда считал, что женщины слишком много болтают.
Он ухмыльнулся.
– Точно.
– И Джинни? – Элис решила вовлечь в беседу молчаливую девушку.
– Ничего подобного, – заявил Джо, одной рукой вскрывая новую пивную банку. – Она самая спокойная женщина из всех, кого я знаю.
– Не дай себя обмануть, – повернулась Элис к Джинни. – Под милой оболочкой скрывается настоящий мужской шовинист.
Джинни слегка улыбнулась, посмотрела на нее и снова опустила глаза. Потом произнесла что-то еле слышно, и Джо засмеялся.
Элис надеялась, что сумела показать свой дружеский настрой и развеяла его сомнения.
– Боюсь, мне пора уходить. – Джо посмотрел на часы. – Приду утром, пораньше, как только смогу. В десять репетиция, потом еще одна в три, но я выкрою часок и свожу вас на ланч.
Элис машинально улыбнулась и тут осознала: Джо сейчас уйдет, и она останется наедине с Джинни.
– Хочешь кофе на дорожку? – спросила она почти в отчаянии, потому что он допил свое пиво, потому что он надел плащ, потому что он уже направился к двери…
– Эл, мне пора. Совсем поздно. Спасибо – и до свидания.
– До свидания, – отозвалась Элис, глядя, как он выходит в ночь. – Джо!..
Но он уже переступил порог, и оранжевый свет фонарей провожал его.
– Спокойной ночи, – пробормотала Элис.
Она не могла вспомнить, о чем собиралась ему сказать.
Повернувшись, Элис увидела Джинни. Девушка вежливо ждала у лестницы, улыбаясь мягкой, понимающей улыбкой. Ее глаза прикрывала тень, словно маска. Элис попыталась улыбнуться в ответ, встряхнула отяжелевшей головой и пошла на кухню.
– Джинни, хочешь выпить? – сделав над собой усилие, предложила она.
– Спасибо. – Джинни говорила тихо, но четко и ясно, чуть насмешливо, с правильным произношением. – Ты не против, если я поднимусь наверх и переоденусь? Мне будет гораздо удобнее.
– Разумеется! – Теперь Элис улыбалась непринужденно, от души. Может быть, потому что Джо ушел. – Боюсь, наверху все по-походному, у меня было мало времени для подготовки. Вешай одежду в гардероб, если хочешь, а понадобится что-нибудь, зови меня.
– Спасибо, я справлюсь сама.
– Можешь не торопиться.
Джинни не ответила – она уже поднималась по лестнице.
Такая застенчивая, да еще вдали от дома, подумала вдруг Элис и устыдилась собственной неприязни. Наверное, она вела себя слишком грубо, поэтому Джинни и не отзывается. Надо постараться разговорить ее.
Элис вспомнила свои добрые намерения, обругала себя и решила подружиться с Джинни. Ей сразу стало легче. Она повеселела, поставила чайник, приготовила две чашки и открыла коробку печенья. Выкладывая его на тарелку, даже начала тихо напевать.
Один
Два
Элис справилась со своими эмоциями.
Джинни пожала плечами и слабо улыбнулась.
– Почему бы нет? – ответил Джо. – Что у тебя есть?
– Чай и кофе.
– И все?
– Могу предложить холодное пиво. – Элис тоже улыбнулась.
– Так-то лучше, – кивнул Джо и пошел на кухню.
– Джинни, ты выпьешь? – спросил он, но девушка лишь покачала головой, нервно теребя длинными тонкими пальцами ткань платья.
Элис почувствовала раздражение. Покорность и пассивность Джинни действовали на нервы; она обращалась к Джо за каждой мелочью и скромно опускала ресницы, когда не смотрела на него, но такая застенчивость почему-то сильно напрягала. Элис попыталась преодолеть это и впервые за вечер обратилась к гостье напрямую.
– Вы недавно в Кембридже? – спросила она, чтобы завязать разговор.
Джинни подняла свои странные глаза – они были как разбитые зеркала. Элис поймала в них свое отражение.
– Я много лет знаю этот город.
– Он не меняется, правда?
Джинни молча кивнула.
– А что вы здесь больше всего любите? Бэкс?[8] Колледжи?
Джинни улыбнулась.
– Кладбища. И реку, конечно.
Элис пробормотала что-то в ответ. Она очень устала.
Джо, однако, ничего не заметил – он беззаботно выпивал весь вечер. Элис и не ждала, что он почувствует возникшую неловкость. Джо вернулся с кухни с упаковкой пива и стаканами, но прихлебывал из банки, как обычно.
– Слушай, Эл, – сказал он между глотками. – Смотрю, старушка Кэт еще жива и меня не забыла. Подошел к холодильнику – сразу прибежала и стала тереться о ноги. Вот память! Эта кошка мне всегда нравилась. Даже когда гадила в мои ботинки.
– Просто она знает, что в холодильнике еда.
– А-а…
На минуту Джо смутился. Потом ему в голову пришла новая идея, и он опять оживился.
– Мы завтра играем в «Корн-Эксчендже»[9]. Важная благотворительная акция, кроме нас будут еще три группы. Тебе понравится. Джинни тоже хочет нас послушать. Может, придете вместе? В одиночку ей немного не по себе.
Джинни кивнула. Элис заставила себя улыбнуться.
– С удовольствием. Что, говоришь, вы играете?
Элис знала: стоит вспомнить о его бесценной группе, и Джо не умолкнет весь вечер. Надо только поддакивать и притворяться заинтересованной. Она слишком устала, чтобы всерьез поддерживать разговор. К тому же присутствие Джинни необъяснимым образом подавляло. Напряжение было таким сильным, что Элис отвечала невпопад, и при всем своем эгоцентризме Джо это заметил.
– Что-то ты тихая. То ли с годами смягчилась, то ли устала от меня? Раньше всегда находила что сказать.
Элис глянула на Джинни.
– А ты всегда считал, что женщины слишком много болтают.
Он ухмыльнулся.
– Точно.
– И Джинни? – Элис решила вовлечь в беседу молчаливую девушку.
– Ничего подобного, – заявил Джо, одной рукой вскрывая новую пивную банку. – Она самая спокойная женщина из всех, кого я знаю.
– Не дай себя обмануть, – повернулась Элис к Джинни. – Под милой оболочкой скрывается настоящий мужской шовинист.
Джинни слегка улыбнулась, посмотрела на нее и снова опустила глаза. Потом произнесла что-то еле слышно, и Джо засмеялся.
Элис надеялась, что сумела показать свой дружеский настрой и развеяла его сомнения.
– Боюсь, мне пора уходить. – Джо посмотрел на часы. – Приду утром, пораньше, как только смогу. В десять репетиция, потом еще одна в три, но я выкрою часок и свожу вас на ланч.
Элис машинально улыбнулась и тут осознала: Джо сейчас уйдет, и она останется наедине с Джинни.
– Хочешь кофе на дорожку? – спросила она почти в отчаянии, потому что он допил свое пиво, потому что он надел плащ, потому что он уже направился к двери…
– Эл, мне пора. Совсем поздно. Спасибо – и до свидания.
– До свидания, – отозвалась Элис, глядя, как он выходит в ночь. – Джо!..
Но он уже переступил порог, и оранжевый свет фонарей провожал его.
– Спокойной ночи, – пробормотала Элис.
Она не могла вспомнить, о чем собиралась ему сказать.
Повернувшись, Элис увидела Джинни. Девушка вежливо ждала у лестницы, улыбаясь мягкой, понимающей улыбкой. Ее глаза прикрывала тень, словно маска. Элис попыталась улыбнуться в ответ, встряхнула отяжелевшей головой и пошла на кухню.
– Джинни, хочешь выпить? – сделав над собой усилие, предложила она.
– Спасибо. – Джинни говорила тихо, но четко и ясно, чуть насмешливо, с правильным произношением. – Ты не против, если я поднимусь наверх и переоденусь? Мне будет гораздо удобнее.
– Разумеется! – Теперь Элис улыбалась непринужденно, от души. Может быть, потому что Джо ушел. – Боюсь, наверху все по-походному, у меня было мало времени для подготовки. Вешай одежду в гардероб, если хочешь, а понадобится что-нибудь, зови меня.
– Спасибо, я справлюсь сама.
– Можешь не торопиться.
Джинни не ответила – она уже поднималась по лестнице.
Такая застенчивая, да еще вдали от дома, подумала вдруг Элис и устыдилась собственной неприязни. Наверное, она вела себя слишком грубо, поэтому Джинни и не отзывается. Надо постараться разговорить ее.
Элис вспомнила свои добрые намерения, обругала себя и решила подружиться с Джинни. Ей сразу стало легче. Она повеселела, поставила чайник, приготовила две чашки и открыла коробку печенья. Выкладывая его на тарелку, даже начала тихо напевать.
Один
Сегодня она опять мне приснилась. Зачем я об этом говорю, когда она снится еженощно, каждый раз в новых чудовищных нарядах? Мои сны переполнены ею, как разбухший от яда плод. Зачем писать об этом? Ведь ее лицо глядит на меня с любой страницы, ее тонкие пальцы сжимают мою руку, когда я берусь за перо. О Розмари…
Ее присутствие – как аромат духов в воздухе, ее голос – как звук свирели. Этой ночью она привиделась мне: в сером платье, с цветами в руках, с развевающимися на ветру рыжими волосами. Она шла по берегу реки, где растет высокий болиголов, и что-то напевала. И я подумал: эта женщина потерялась, попала в беду. Встал и пошел к ней через кладбище, но споткнулся, а она обернулась и заметила меня. Кажется, она ничего не сказала, но я увидел у нее в руке какой-то круглый шарик, вроде бусины. Розмари протягивала его мне и улыбалась. Сквозь эту маленькую бусину летел ветер, производя странный тоскливый звук. Я взял шарик и увидел в нем свое искаженное лицо. Мой рот был широко распахнут в крике. Шарик становился все больше и больше, сквозь выпуклое стекло проступали деревья и дома, кусты и дорога, рельсы, идущие через лес…
Я испугался и огляделся. Вокруг – никого. Только рельсы, деревья и отдаленный шум мотора. Я посмотрел вверх и понял: она там. Она все время была там и глядела вниз, ее волосы развевались, глаза казались бездонными, как колодцы смерти, и огромными – больше мира. А над миром – в том пространстве, где она обитала, круглом, как аквариум или рыбий глаз, – царила темнота. Вместо неба я видел раскрашенный синий купол юлы, вместо солнца сияли глаза Розмари, вместо луны мерцал круглый розовый отпечаток ее пальца, прижатого к стеклу. И я знал, что время от времени она берется за красную деревянную рукоятку, с помощью которой крутится этот мир… Где же тогда я сам? Вечно вращаюсь во тьме по ее прихоти, под ее пристальным взглядом. Под взглядом моей небесной подруги.
Внезапно мои размышления прервал низкий, тягучий, скрипучий звук, невероятно глубокий, исходивший из самых недр, будто отворились древние подземные кузницы. Он сопровождался пиликаньем скрипки, словно закружилась древнейшая, рассыпающаяся от ветхости карусель. Музыка ускоряла темп, ярмарочные мелодии раздавались все громче. Свет померк, по земле протянулись тени, накрывшие деревья и кусты, и лишь изредка вспыхивали лучи – зеленые, розовые, ярко-синие, – обрисовывая детали зловещего пейзажа, то пенек, то вытянутую ветку. Или это были не ветки? Не знаю, почему я так решил. Купол над головой вертелся быстрее, музыка играла все ритмичней. Я нащупал в темноте какую-то твердую выщербленную поверхность и ухватился за нее. Бубенчики, резная грива – конечно же, это была деревянная лошадка. Карусель крутилась слишком быстро, лошадка подскакивала, но я не мог оторваться от единственного устойчивого объекта своего мира, поэтому зажмурился и не смотрел вокруг, пока не привык к стремительному движению. Когда мне стало легче, я рискнул приоткрыть глаза.
Я увидел свет, но не ясное сияние дня, а вульгарные разноцветные ярмарочные огни. В этом ярком свете я разглядел, что на карусели Розмари я не один. Там были и другие лошадки: красные, белые, черные и синие, с бубенчиками на сбруе, с длинными гривами, летящими по ветру, с бешеными стеклянными глазами и пылающими красными ноздрями.
Роберт тоже был здесь, его пальцы стискивали поводья, плащ развевался, как крылья. Я окликнул его по имени, надеясь перекричать оглушительную музыку… и он обратил ко мне лицо.
Он был мертв, бедняга. Лицо бледное, губы синие, глаза совсем закатились, так, что видны только белки. Я вскрикнул от ужаса и жалости, карусель накренилась, и голова Роберта мотнулась на сломанной шее. Тут я понял, что на каждой лошадке сидит всадник – мертвый всадник. Мужчины, женщины, знакомые и незнакомые. Кто-то ухмылялся мне, оказавшись рядом. Женщина в маске послала воздушный поцелуй, дохнув тленом. Иные болтались в седлах со сломанными спинами и перерезанными глотками, у одного шея была свернута назад, как у куклы. И тут меня пронзила мысль, наполнив сердце ледяным ужасом: я видел всех, кто катался вместе со мной на этой карусели, кроме одного. Одного-единственного.
По спине пробежали мурашки, будто потянуло сквозняком. Повеяло смрадом, как от протухших овощей. Что-то коснулось плеча. Обернуться я не мог, словно двигался под толщей воды. Что-то дотронулось до моего лица.
Что-то холодное.
Я боролся, безуспешно пытаясь избежать того, что мне предназначено. Молотил свою лошадку ногами по бокам, стараясь обогнать преследователя. Потом снова попытался обернуться, и на этот раз у меня получилось.
Грянувшая музыка заглушила мой вопль. Ужас обрушился на меня, как падает перезрелая слива. Женщина была в бархатной маске, открытыми оставались только губы и кончик носа, но я узнал ее: Офелия через десять дней после того, как она утопилась. От нее пахло тиной, и к этой вони примешивалась другая, еще более мерзкая. В волосах застрял ил реки Кэм, тело под белым платьем деформировалось. Когда-то у меня была японская гравюра, изображающая шесть стадий тления тела юной девушки, брошенного на горном склоне. Это было отвратительно, но увлекательно – смотреть, как труп в белых погребальных одеждах меняется, распухает, потом усыхает…
– Жду под твоим окном, – прохрипела женщина в маске.
Я снова вскрикнул, ударил свою лошадку по бокам и отпрянул назад, оставляя ошметки кожи с ободранных ладоней на полированном дереве. Мой рассудок угас среди вспышек света, подобных фейерверкам (я и их видел, они горели ярче всей ярмарочной иллюминации), когда утопленница приблизилась ко мне.
– Я Валентиною твоей, – неумолимо продолжала она, – жду под твоим окном[10].
Затем холодные мягкие руки соединились на моей шее. Ее рот раскрылся, на меня пахнуло могильным тленом, я упал в этот рот – и все исчезло, все полетело в черный тоннель, которым была Розмари. Крики и мольбы утратили смысл.
Ее присутствие – как аромат духов в воздухе, ее голос – как звук свирели. Этой ночью она привиделась мне: в сером платье, с цветами в руках, с развевающимися на ветру рыжими волосами. Она шла по берегу реки, где растет высокий болиголов, и что-то напевала. И я подумал: эта женщина потерялась, попала в беду. Встал и пошел к ней через кладбище, но споткнулся, а она обернулась и заметила меня. Кажется, она ничего не сказала, но я увидел у нее в руке какой-то круглый шарик, вроде бусины. Розмари протягивала его мне и улыбалась. Сквозь эту маленькую бусину летел ветер, производя странный тоскливый звук. Я взял шарик и увидел в нем свое искаженное лицо. Мой рот был широко распахнут в крике. Шарик становился все больше и больше, сквозь выпуклое стекло проступали деревья и дома, кусты и дорога, рельсы, идущие через лес…
Я испугался и огляделся. Вокруг – никого. Только рельсы, деревья и отдаленный шум мотора. Я посмотрел вверх и понял: она там. Она все время была там и глядела вниз, ее волосы развевались, глаза казались бездонными, как колодцы смерти, и огромными – больше мира. А над миром – в том пространстве, где она обитала, круглом, как аквариум или рыбий глаз, – царила темнота. Вместо неба я видел раскрашенный синий купол юлы, вместо солнца сияли глаза Розмари, вместо луны мерцал круглый розовый отпечаток ее пальца, прижатого к стеклу. И я знал, что время от времени она берется за красную деревянную рукоятку, с помощью которой крутится этот мир… Где же тогда я сам? Вечно вращаюсь во тьме по ее прихоти, под ее пристальным взглядом. Под взглядом моей небесной подруги.
Внезапно мои размышления прервал низкий, тягучий, скрипучий звук, невероятно глубокий, исходивший из самых недр, будто отворились древние подземные кузницы. Он сопровождался пиликаньем скрипки, словно закружилась древнейшая, рассыпающаяся от ветхости карусель. Музыка ускоряла темп, ярмарочные мелодии раздавались все громче. Свет померк, по земле протянулись тени, накрывшие деревья и кусты, и лишь изредка вспыхивали лучи – зеленые, розовые, ярко-синие, – обрисовывая детали зловещего пейзажа, то пенек, то вытянутую ветку. Или это были не ветки? Не знаю, почему я так решил. Купол над головой вертелся быстрее, музыка играла все ритмичней. Я нащупал в темноте какую-то твердую выщербленную поверхность и ухватился за нее. Бубенчики, резная грива – конечно же, это была деревянная лошадка. Карусель крутилась слишком быстро, лошадка подскакивала, но я не мог оторваться от единственного устойчивого объекта своего мира, поэтому зажмурился и не смотрел вокруг, пока не привык к стремительному движению. Когда мне стало легче, я рискнул приоткрыть глаза.
Я увидел свет, но не ясное сияние дня, а вульгарные разноцветные ярмарочные огни. В этом ярком свете я разглядел, что на карусели Розмари я не один. Там были и другие лошадки: красные, белые, черные и синие, с бубенчиками на сбруе, с длинными гривами, летящими по ветру, с бешеными стеклянными глазами и пылающими красными ноздрями.
Роберт тоже был здесь, его пальцы стискивали поводья, плащ развевался, как крылья. Я окликнул его по имени, надеясь перекричать оглушительную музыку… и он обратил ко мне лицо.
Он был мертв, бедняга. Лицо бледное, губы синие, глаза совсем закатились, так, что видны только белки. Я вскрикнул от ужаса и жалости, карусель накренилась, и голова Роберта мотнулась на сломанной шее. Тут я понял, что на каждой лошадке сидит всадник – мертвый всадник. Мужчины, женщины, знакомые и незнакомые. Кто-то ухмылялся мне, оказавшись рядом. Женщина в маске послала воздушный поцелуй, дохнув тленом. Иные болтались в седлах со сломанными спинами и перерезанными глотками, у одного шея была свернута назад, как у куклы. И тут меня пронзила мысль, наполнив сердце ледяным ужасом: я видел всех, кто катался вместе со мной на этой карусели, кроме одного. Одного-единственного.
По спине пробежали мурашки, будто потянуло сквозняком. Повеяло смрадом, как от протухших овощей. Что-то коснулось плеча. Обернуться я не мог, словно двигался под толщей воды. Что-то дотронулось до моего лица.
Что-то холодное.
Я боролся, безуспешно пытаясь избежать того, что мне предназначено. Молотил свою лошадку ногами по бокам, стараясь обогнать преследователя. Потом снова попытался обернуться, и на этот раз у меня получилось.
Грянувшая музыка заглушила мой вопль. Ужас обрушился на меня, как падает перезрелая слива. Женщина была в бархатной маске, открытыми оставались только губы и кончик носа, но я узнал ее: Офелия через десять дней после того, как она утопилась. От нее пахло тиной, и к этой вони примешивалась другая, еще более мерзкая. В волосах застрял ил реки Кэм, тело под белым платьем деформировалось. Когда-то у меня была японская гравюра, изображающая шесть стадий тления тела юной девушки, брошенного на горном склоне. Это было отвратительно, но увлекательно – смотреть, как труп в белых погребальных одеждах меняется, распухает, потом усыхает…
– Жду под твоим окном, – прохрипела женщина в маске.
Я снова вскрикнул, ударил свою лошадку по бокам и отпрянул назад, оставляя ошметки кожи с ободранных ладоней на полированном дереве. Мой рассудок угас среди вспышек света, подобных фейерверкам (я и их видел, они горели ярче всей ярмарочной иллюминации), когда утопленница приблизилась ко мне.
– Я Валентиною твоей, – неумолимо продолжала она, – жду под твоим окном[10].
Затем холодные мягкие руки соединились на моей шее. Ее рот раскрылся, на меня пахнуло могильным тленом, я упал в этот рот – и все исчезло, все полетело в черный тоннель, которым была Розмари. Крики и мольбы утратили смысл.
Два
– Как насчет кофе, Джинни?..
Элис запнулась. Чашка у нее в руке покачнулась, но не упала.
– Спасибо, – тихо ответила Джинни. – Но не думаю, что я сейчас хочу кофе. Я бы немного прогулялась.
– А-а… Да, конечно.
Преображение девушки потрясло Элис, она потеряла дар речи. Мысли заметались. Неужели это и есть настоящая Джинни? Она не просто поменяла одежду, но сбросила оболочку, открыв подлинное содержание. Сняла бледно-голубое платье, в котором казалась средневековой дамой. Обвела глаза черным, будто надела маску. Причесала рыжие волосы так, что они стояли торчком. Натянула выгоревшие джинсы (на каждой штанине по длинной прорехе, открывающей белую кожу), футболку с черепом и яркой надписью «СМЕРТЬ». На ноги надела замшевые пурпурные сапоги до середины бедра, со шнуровкой и острыми каблуками, оставлявшими в ворсе ковра дырочки – вроде вентиляционных отверстий для подковерных жильцов. В этой жуткой молодежной одежде Джинни выглядела еще моложе и беззащитнее, чем раньше. И гораздо опытнее.
Ее глаза сверкали, как беспокойные разноцветные огни американских горок.
– Там ярмарка!
Даже голос изменился. Теперь это был не шепот стеснительного ребенка – она говорила манерно, как кокетливая школьница.
– Где? – спросила Элис.
– На Паркер Пис. Сейчас одиннадцать, а открыто до полуночи. Совсем рядом.
В ее глазах, обведенных краской, тревожно мерцали отражения огней. Она как будто не понимала, какое впечатление производит.
– Когда вернешься? – холодно спросила Элис.
Джинни пожала плечами.
– Я ненадолго. Встречусь кое с кем… Ты меня не жди, ладно?
– Не буду запирать дверь.
– Спасибо.
Джинни взялась за дверную ручку. Внезапно на Элис обрушился шквал эмоций – гнев, ярость, отвращение к тому, чем ее вынудили заниматься весь вечер. Она невольно схватила девушку за руку. Кожа была холодной и гладкой.
– Джинни?
– Ну, в чем дело? – Опять, опять в ее голосе звучала насмешка, как будто она знала мысли Элис лучше ее самой.
– Джо… Он тебе нравится?
Секунду Джинни смотрела ей в лицо, потом склонила голову набок, как кукла. В глубине серых глаз вспыхивали ярмарочные огни.
– Джо? – пропела она, как птичка. – А при чем тут Джо?
Дверь открылась, и Джинни исчезла в ночи.
Элис замерла у порога. Она испытывала странное чувство – не страх, но смущение.
Она поддалась искушению и посмотрела из-за занавески на улицу. Не бросила случайный взгляд, а посмотрела пристально, прицельно, расчетливо. Элис знала, что высматривает, и от этого было неловко – стыдно признаться, но она хотела увидеть тех самых «друзей» и убедиться, что Джинни не принесет Джо ничего хорошего, что он ошибся. Элис с отвращением отвернулась от окна, но не раньше, чем заметила то, чего ожидала, на что надеялась. Под фонарем стоял мужчина. Лица не было видно, но яркий желтый свет четко обрисовывал силуэт, и Элис смогла его разглядеть: высокий, с длинными волосами, собранными в хвост. Одет в длинный плащ с поднятым воротником, на ногах – мотоциклетные бутсы с цепями на задниках. Джинни легко и без усилий, несмотря на высокие каблуки, подбежала к этому человеку и привычно взяла его под руку. Он повернулся к ней, заговорил, коснулся ее плеча интимным жестом, засмеялся. Элис услышала, как смех Джинни вторит ему, разносится звонким эхом по пустынной улице, и стиснула зубы. Нет, ей не нравилась Джинни, и эти «друзья» тоже не нравились. Человек в длинном плаще держался так самоуверенно, металл на его ботинках так блестел, рука так обнимала Джинни за плечи, что в этом сквозило нечто большее, чем дерзость и наглость. Элис даже подумала: не угрожает ли девушке опасность?
В тот же миг ее лицо залилось краской стыда, и она отодвинулась от окна. Показалось, что мужчина оглянулся на дом. Но это было невозможно – она даже лица его не различила на таком расстоянии. Он обернулся лишь на миг, подумала Элис, и никак, никак не мог ничего заметить. Ведь он не догадывался, что она смотрит на него, и все же… Нет сомнений: человек в плаще знал о ней, искал ее взглядом, пока она пряталась за занавеской, потом увидел и улыбнулся.
Элис перевернулась на левый бок и попыталась выбросить все заботы из головы. Надо заснуть. Едва она закрывала глаза, темноту под веками заполняли образы: лица, фрагменты ее старых картин и замыслы новых. Проваливаясь в сон, она услышала ритмическую музыку и обрывок песни:
«Друзья» здесь?
Элис ужаснулась при мысли об этом. Вспомнила, как выглядела и разговаривала Джинни, как девушка и ее неизвестный приятель беззвучно канули во тьму… Элис была уверена – происходит что-то нехорошее, но убеждала себя не вмешиваться. Кого бы ни привела Джинни, ее это не касается. Она не собирается выставлять себя дурой и выяснять, кто там. А вдруг это Джо? Надо просто выгнать Джинни из дому в конце недели и забыть о ней навсегда.
Снова послышались голоса, и уже не два, а три или четыре. Элис непременно узнала бы голос Джо, но это был не он.
Разозлившись, она уткнулась в подушку и попыталась отрешиться от шепота. В голове снова завертелся обрывок песни.
Я должна узнать, твердила себе Элис, должна посмотреть. Натянула джинсы, футболку и босиком прокралась к двери, обходя скрипучие половицы. Из комнаты гостьи доносилось едва слышное бормотание, неуловимое и дразнящее. Тихо прошуршала по ковру открывшаяся дверь, и мелкими шагами, затаив дыхание – все мышцы напряжены, ворс ковра, как сосновые иглы, впивается в подошвы, – Элис прокралась к спальне Джинни.
Под дверью виднелась полоска света. Когда Элис подошла ближе, голоса распустились в темноте, как расплываются облака дыма, огромные и бесформенные. Смысл разговора ускользал, обостренный слух разделял слова на оглушительные слоги. Обрывки фраз, доходившие до сознания, звучали угрожающе и таинственно.
Мужчина говорил:
– Она… когда спит… картина… знаю… думаю, она… картина…
Кто-то другой произнес:
– Какое-нибудь тихое место…
Ясный голос Джинни заглушил эти смутные речи. Она сказала повелительно и резко:
– Успокойтесь. Я не хочу рисковать, он не должен ничего заподозрить. Это была ошибка… – Она произнесла несколько неразборчивых слов, отвернувшись от двери. – Дайте мне время. Я все помню.
От напряжения у Элис закружилась голова, черный туннель тьмы поглощал ее. Вдруг возникло нелепое желание рассмеяться.
А чего она ожидала? Черной магии? Зеленых человечков с Марса? Элис подавила нервный смешок. Теперь она не только чувствовала страх, но и сознавала нелепость своих действий. Пускай Джинни развлекается. Похоже, она с приятелями курит травку или что-то в этом роде, уверенная, что им не помешают. Это действительно никого не касается. Джо способен сам постоять за себя. Элис не хотела ничего знать.
За дверью послышались шаги и голос:
– Хватит болтать… слишком много времени потеряно… слишком долго ждали… искали… сделаем то… что должно быть сделано… готовы… найти и избавиться от нее… опасно оставаться здесь… вдруг кто-нибудь… поймет…
– Не о чем беспокоиться. Бедняга Дэниел уже мертв, с ним покончено, – сказала Джинни.
И тут дверь открылась.
Через щель в двери Элис, укрывшаяся в темной ванной, увидела три фигуры, пересекшие освещенное пространство. Она заметила отблеск на высокой скуле, пурпурную подкладку плаща, холодное сверкание металла на мотоциклетных бутсах… Свет резко выключили. В темноте слышались осторожные шаги и шепот, подобный шелесту пыли.
– Нельзя будить ее… дверь на задвижке… все просто… спит как убитая… – Смех, легкий, как паутинка. – Вернуться до рассвета… детская игра…
– Подозрения… помни… картина… найти ее и уничтожить…
Вниз по лестнице. Тихий шорох, словно полы длинного плаща метут по ковру.
Элис осторожно выглянула из ванной. Везде было темно. Она видела – или ей казалось – лишь мерцание уличного фонаря сквозь опущенную занавеску. Отворила дверь пошире. Переступила скрипучую половицу и стала тихо спускаться, держась за перила, чтобы не потерять равновесие. Внизу щелкнул замок. Луч света рассек темноту, блеснул и исчез.
Элис осталась одна в доме.
Не включая свет, она легко сбежала вниз по лестнице, чуть раздвинула шторы… Гости уже были далеко – вытянутые силуэты шагали вперед решительно и целеустремленно. Отступив от окна, Элис наткнулась на свои ботинки и машинально обулась. Замок снова щелкнул – она открыла дверь.
Потом дверь захлопнулась, и Элис пошла следом за удалявшимися гостями в залитую желтым светом безмолвную ночь.
Затаиться было нетрудно: мягкая обувь, темная, хоть и случайно выбранная, одежда. Она знала эти улицы и держалась в тени. В аллеях и арках сгущалась темнота, ночной воздух был холодным и недвижным, на мостовой кое-где блестел иней, от дыхания поднимался пар. Элис шла через город тихо и легко: прохожих нет, здания колледжей с погасшими окнами – как сброшенные маски с пустыми глазницами, лишь кое-где мигает свет у припозднившегося студента. Постепенно город остался позади. Гости Джинни дважды переправились через реку, перешли дорогу и свернули в поле зеленой кукурузы. Элис подождала, пока они пересекут открытое пространство, и эта задержка увеличила дистанцию. Но было уже ясно: они выбрали короткую дорогу через поля до Гранчестера. Элис не раз проходила здесь днем, а теперь, ночью, узнала путь по приметам. С небес лился тусклый лунный свет, сгущались огромные облака. В темноте тропа казалась короче, чем под солнцем. Элис чувствовала себя странно; как во сне, она перешла на бег, чтобы догнать три тени. Земля стелилась под ноги волшебным ковром. Ни усталости, ни нетерпения – только возбуждение погони; волоски на руках встали дыбом от холода и предвкушения. Песня все крутилась в голове, задавая ритм:
Послышалось тихое лязганье металла о металл: тот, кто говорил, легко вспрыгнул на усаженные железными зубцами ворота, а оттуда соскочил вниз, на кладбище. Спутники последовали его примеру. Один из них что-то сказал, в ответ раздался смех, и гости Джинни растворились в сумраке, как будто церковь поглотила их. Элис наконец стало жутко. Это не розыгрыш, не студенческая выходка – компания Джинни явно пришла сюда не впервые. Мысль о черной магии уже не казалась нелепой.
Элис все равно последовала за ними, увлеченная и напуганная. Остановилась перед воротами и некоторое время разглядывала церковь, а в мозгу медленно раскручивалось колесо страха и азарта. Ей не понравилось мрачное здание со зловещими маленькими окнами. Ворота были не слишком высоки – почти как те, через которые Элис перелезала, сбегая по ночам из колледжа. Они были заперты.
Элис подивились, зачем запирать кладбище, и вспомнила слова Джо. Он говорил это давно, во время одной ночной прогулки, ласково и насмешливо, пока она грела руку в кармане его пальто:
– Черт его знает, зачем запирают ворота. По-моему, никто особо не стремится туда войти, да и выйти желающих мало.
Это воспоминание казалось печальным призраком в холодную ночь: его тепло испарилось, оставив бледную тень ностальгии по былым временам. Шутка теперь звучала зловеще, а при мысли о том, что кто-то пытается выйти с кладбища, пробирал озноб. Элис потрогала планки ворот. Краска с них облезала, частицы прилипли к пальцам. За воротами была другая, темная сторона, как в глубине зеркала. Элис хотела узнать, что там находится, но боялась сойти с безопасной тропы. И все же, словно во сне, она была уверена, что переберется через ворота. Подтянулась – и перспектива резко изменилась, словно Элис выросла на семьдесят футов и возвышалась теперь над черной пропастью. Она наклонилась, осторожно нащупывая деревянные створки, и перелезла через ворота.
Под покровом ночи Элис нашла таинственную троицу и спряталась за памятником. Она собиралась посмотреть, что они будут делать, но их скрывала тень от стены третьего кладбища. Только силуэты, бессмысленная игра теней, обрывки голосов, скрежет металла по камню, по земле… Они что, копают?
Элис запнулась. Чашка у нее в руке покачнулась, но не упала.
– Спасибо, – тихо ответила Джинни. – Но не думаю, что я сейчас хочу кофе. Я бы немного прогулялась.
– А-а… Да, конечно.
Преображение девушки потрясло Элис, она потеряла дар речи. Мысли заметались. Неужели это и есть настоящая Джинни? Она не просто поменяла одежду, но сбросила оболочку, открыв подлинное содержание. Сняла бледно-голубое платье, в котором казалась средневековой дамой. Обвела глаза черным, будто надела маску. Причесала рыжие волосы так, что они стояли торчком. Натянула выгоревшие джинсы (на каждой штанине по длинной прорехе, открывающей белую кожу), футболку с черепом и яркой надписью «СМЕРТЬ». На ноги надела замшевые пурпурные сапоги до середины бедра, со шнуровкой и острыми каблуками, оставлявшими в ворсе ковра дырочки – вроде вентиляционных отверстий для подковерных жильцов. В этой жуткой молодежной одежде Джинни выглядела еще моложе и беззащитнее, чем раньше. И гораздо опытнее.
Ее глаза сверкали, как беспокойные разноцветные огни американских горок.
– Там ярмарка!
Даже голос изменился. Теперь это был не шепот стеснительного ребенка – она говорила манерно, как кокетливая школьница.
– Где? – спросила Элис.
– На Паркер Пис. Сейчас одиннадцать, а открыто до полуночи. Совсем рядом.
В ее глазах, обведенных краской, тревожно мерцали отражения огней. Она как будто не понимала, какое впечатление производит.
– Когда вернешься? – холодно спросила Элис.
Джинни пожала плечами.
– Я ненадолго. Встречусь кое с кем… Ты меня не жди, ладно?
– Не буду запирать дверь.
– Спасибо.
Джинни взялась за дверную ручку. Внезапно на Элис обрушился шквал эмоций – гнев, ярость, отвращение к тому, чем ее вынудили заниматься весь вечер. Она невольно схватила девушку за руку. Кожа была холодной и гладкой.
– Джинни?
– Ну, в чем дело? – Опять, опять в ее голосе звучала насмешка, как будто она знала мысли Элис лучше ее самой.
– Джо… Он тебе нравится?
Секунду Джинни смотрела ей в лицо, потом склонила голову набок, как кукла. В глубине серых глаз вспыхивали ярмарочные огни.
– Джо? – пропела она, как птичка. – А при чем тут Джо?
Дверь открылась, и Джинни исчезла в ночи.
Элис замерла у порога. Она испытывала странное чувство – не страх, но смущение.
Она поддалась искушению и посмотрела из-за занавески на улицу. Не бросила случайный взгляд, а посмотрела пристально, прицельно, расчетливо. Элис знала, что высматривает, и от этого было неловко – стыдно признаться, но она хотела увидеть тех самых «друзей» и убедиться, что Джинни не принесет Джо ничего хорошего, что он ошибся. Элис с отвращением отвернулась от окна, но не раньше, чем заметила то, чего ожидала, на что надеялась. Под фонарем стоял мужчина. Лица не было видно, но яркий желтый свет четко обрисовывал силуэт, и Элис смогла его разглядеть: высокий, с длинными волосами, собранными в хвост. Одет в длинный плащ с поднятым воротником, на ногах – мотоциклетные бутсы с цепями на задниках. Джинни легко и без усилий, несмотря на высокие каблуки, подбежала к этому человеку и привычно взяла его под руку. Он повернулся к ней, заговорил, коснулся ее плеча интимным жестом, засмеялся. Элис услышала, как смех Джинни вторит ему, разносится звонким эхом по пустынной улице, и стиснула зубы. Нет, ей не нравилась Джинни, и эти «друзья» тоже не нравились. Человек в длинном плаще держался так самоуверенно, металл на его ботинках так блестел, рука так обнимала Джинни за плечи, что в этом сквозило нечто большее, чем дерзость и наглость. Элис даже подумала: не угрожает ли девушке опасность?
В тот же миг ее лицо залилось краской стыда, и она отодвинулась от окна. Показалось, что мужчина оглянулся на дом. Но это было невозможно – она даже лица его не различила на таком расстоянии. Он обернулся лишь на миг, подумала Элис, и никак, никак не мог ничего заметить. Ведь он не догадывался, что она смотрит на него, и все же… Нет сомнений: человек в плаще знал о ней, искал ее взглядом, пока она пряталась за занавеской, потом увидел и улыбнулся.
Элис перевернулась на левый бок и попыталась выбросить все заботы из головы. Надо заснуть. Едва она закрывала глаза, темноту под веками заполняли образы: лица, фрагменты ее старых картин и замыслы новых. Проваливаясь в сон, она услышала ритмическую музыку и обрывок песни:
Она ворочалась на жаркой подушке, не могла найти удобную позу. Черт. Раздраженно включила ночник и потянулась за книгой. Может, почитать полчасика? Взялась за обложку – и замерла. Ей почудился звук, похожий на шепот. Голоса. Элис села в кровати, прислушиваясь к малейшему шороху, затем расслабилась. Ерунда, подумала она. Это Джинни вернулась с прогулки. Мгновение все было тихо, потом из комнаты Джинни снова донесся шепот.
Однажды ты увидишь, что странная девчонка смотрит на тебя.
Однажды ты увидишь, что странная девчонка грустит.
Она сбежала в город,
Бросив дом и родную деревню.
Будь осторожна,
Странная девчонка…[11]
«Друзья» здесь?
Элис ужаснулась при мысли об этом. Вспомнила, как выглядела и разговаривала Джинни, как девушка и ее неизвестный приятель беззвучно канули во тьму… Элис была уверена – происходит что-то нехорошее, но убеждала себя не вмешиваться. Кого бы ни привела Джинни, ее это не касается. Она не собирается выставлять себя дурой и выяснять, кто там. А вдруг это Джо? Надо просто выгнать Джинни из дому в конце недели и забыть о ней навсегда.
Снова послышались голоса, и уже не два, а три или четыре. Элис непременно узнала бы голос Джо, но это был не он.
Разозлившись, она уткнулась в подушку и попыталась отрешиться от шепота. В голове снова завертелся обрывок песни.
Черт побери! Почему она не может отвлечься? Это не ее дело, не надо вмешиваться… Поток мыслей вдруг оборвался, Элис откинула одеяла и встала. Не просто встала – все-таки решила вмешаться. Она не заснет, если не выберется из тихой спальни и не увидит, что творится у Джинни.
Однажды ты увидишь, что странная девчонка смотрит на тебя.
Однажды ты увидишь, что странная девчонка грустит.
Странная девчонка…
Я должна узнать, твердила себе Элис, должна посмотреть. Натянула джинсы, футболку и босиком прокралась к двери, обходя скрипучие половицы. Из комнаты гостьи доносилось едва слышное бормотание, неуловимое и дразнящее. Тихо прошуршала по ковру открывшаяся дверь, и мелкими шагами, затаив дыхание – все мышцы напряжены, ворс ковра, как сосновые иглы, впивается в подошвы, – Элис прокралась к спальне Джинни.
Под дверью виднелась полоска света. Когда Элис подошла ближе, голоса распустились в темноте, как расплываются облака дыма, огромные и бесформенные. Смысл разговора ускользал, обостренный слух разделял слова на оглушительные слоги. Обрывки фраз, доходившие до сознания, звучали угрожающе и таинственно.
Мужчина говорил:
– Она… когда спит… картина… знаю… думаю, она… картина…
Кто-то другой произнес:
– Какое-нибудь тихое место…
Ясный голос Джинни заглушил эти смутные речи. Она сказала повелительно и резко:
– Успокойтесь. Я не хочу рисковать, он не должен ничего заподозрить. Это была ошибка… – Она произнесла несколько неразборчивых слов, отвернувшись от двери. – Дайте мне время. Я все помню.
От напряжения у Элис закружилась голова, черный туннель тьмы поглощал ее. Вдруг возникло нелепое желание рассмеяться.
А чего она ожидала? Черной магии? Зеленых человечков с Марса? Элис подавила нервный смешок. Теперь она не только чувствовала страх, но и сознавала нелепость своих действий. Пускай Джинни развлекается. Похоже, она с приятелями курит травку или что-то в этом роде, уверенная, что им не помешают. Это действительно никого не касается. Джо способен сам постоять за себя. Элис не хотела ничего знать.
За дверью послышались шаги и голос:
– Хватит болтать… слишком много времени потеряно… слишком долго ждали… искали… сделаем то… что должно быть сделано… готовы… найти и избавиться от нее… опасно оставаться здесь… вдруг кто-нибудь… поймет…
– Не о чем беспокоиться. Бедняга Дэниел уже мертв, с ним покончено, – сказала Джинни.
И тут дверь открылась.
Через щель в двери Элис, укрывшаяся в темной ванной, увидела три фигуры, пересекшие освещенное пространство. Она заметила отблеск на высокой скуле, пурпурную подкладку плаща, холодное сверкание металла на мотоциклетных бутсах… Свет резко выключили. В темноте слышались осторожные шаги и шепот, подобный шелесту пыли.
– Нельзя будить ее… дверь на задвижке… все просто… спит как убитая… – Смех, легкий, как паутинка. – Вернуться до рассвета… детская игра…
– Подозрения… помни… картина… найти ее и уничтожить…
Вниз по лестнице. Тихий шорох, словно полы длинного плаща метут по ковру.
Элис осторожно выглянула из ванной. Везде было темно. Она видела – или ей казалось – лишь мерцание уличного фонаря сквозь опущенную занавеску. Отворила дверь пошире. Переступила скрипучую половицу и стала тихо спускаться, держась за перила, чтобы не потерять равновесие. Внизу щелкнул замок. Луч света рассек темноту, блеснул и исчез.
Элис осталась одна в доме.
Не включая свет, она легко сбежала вниз по лестнице, чуть раздвинула шторы… Гости уже были далеко – вытянутые силуэты шагали вперед решительно и целеустремленно. Отступив от окна, Элис наткнулась на свои ботинки и машинально обулась. Замок снова щелкнул – она открыла дверь.
Потом дверь захлопнулась, и Элис пошла следом за удалявшимися гостями в залитую желтым светом безмолвную ночь.
Затаиться было нетрудно: мягкая обувь, темная, хоть и случайно выбранная, одежда. Она знала эти улицы и держалась в тени. В аллеях и арках сгущалась темнота, ночной воздух был холодным и недвижным, на мостовой кое-где блестел иней, от дыхания поднимался пар. Элис шла через город тихо и легко: прохожих нет, здания колледжей с погасшими окнами – как сброшенные маски с пустыми глазницами, лишь кое-где мигает свет у припозднившегося студента. Постепенно город остался позади. Гости Джинни дважды переправились через реку, перешли дорогу и свернули в поле зеленой кукурузы. Элис подождала, пока они пересекут открытое пространство, и эта задержка увеличила дистанцию. Но было уже ясно: они выбрали короткую дорогу через поля до Гранчестера. Элис не раз проходила здесь днем, а теперь, ночью, узнала путь по приметам. С небес лился тусклый лунный свет, сгущались огромные облака. В темноте тропа казалась короче, чем под солнцем. Элис чувствовала себя странно; как во сне, она перешла на бег, чтобы догнать три тени. Земля стелилась под ноги волшебным ковром. Ни усталости, ни нетерпения – только возбуждение погони; волоски на руках встали дыбом от холода и предвкушения. Песня все крутилась в голове, задавая ритм:
Гранчестер уже виднелся в конце дороги – церковная колокольня со шпилем чернела на фоне светлого неба. Три тени почти добрались до нее. В воротах они замедлили шаг; до Элис донесся голос. Слов она не разобрала, но тон был спокойный, почти беззаботный, никакой тревоги или страха.
Странная девчонка, куда ты собралась?
Странная девчонка, куда ты собралась?
Знаешь ли ты, куда ты собралась?
Послышалось тихое лязганье металла о металл: тот, кто говорил, легко вспрыгнул на усаженные железными зубцами ворота, а оттуда соскочил вниз, на кладбище. Спутники последовали его примеру. Один из них что-то сказал, в ответ раздался смех, и гости Джинни растворились в сумраке, как будто церковь поглотила их. Элис наконец стало жутко. Это не розыгрыш, не студенческая выходка – компания Джинни явно пришла сюда не впервые. Мысль о черной магии уже не казалась нелепой.
Элис все равно последовала за ними, увлеченная и напуганная. Остановилась перед воротами и некоторое время разглядывала церковь, а в мозгу медленно раскручивалось колесо страха и азарта. Ей не понравилось мрачное здание со зловещими маленькими окнами. Ворота были не слишком высоки – почти как те, через которые Элис перелезала, сбегая по ночам из колледжа. Они были заперты.
Элис подивились, зачем запирать кладбище, и вспомнила слова Джо. Он говорил это давно, во время одной ночной прогулки, ласково и насмешливо, пока она грела руку в кармане его пальто:
– Черт его знает, зачем запирают ворота. По-моему, никто особо не стремится туда войти, да и выйти желающих мало.
Это воспоминание казалось печальным призраком в холодную ночь: его тепло испарилось, оставив бледную тень ностальгии по былым временам. Шутка теперь звучала зловеще, а при мысли о том, что кто-то пытается выйти с кладбища, пробирал озноб. Элис потрогала планки ворот. Краска с них облезала, частицы прилипли к пальцам. За воротами была другая, темная сторона, как в глубине зеркала. Элис хотела узнать, что там находится, но боялась сойти с безопасной тропы. И все же, словно во сне, она была уверена, что переберется через ворота. Подтянулась – и перспектива резко изменилась, словно Элис выросла на семьдесят футов и возвышалась теперь над черной пропастью. Она наклонилась, осторожно нащупывая деревянные створки, и перелезла через ворота.
Под покровом ночи Элис нашла таинственную троицу и спряталась за памятником. Она собиралась посмотреть, что они будут делать, но их скрывала тень от стены третьего кладбища. Только силуэты, бессмысленная игра теней, обрывки голосов, скрежет металла по камню, по земле… Они что, копают?