Харви Джон. Грубая обработка

   – Что же, по-вашему, это было? – поинтересовался Резник, идя с ним рядом по коридору. – Что вас подтолкнуло?
   – О, полагаю, что девушка.
   – Официантка?
   – Да.
   Резник задержался наверху лестницы.
   – Приятно было узнать, что век рыцарства находит почву в индустриальном сердце Милтон Кейнес.
   – Да, – ухмыльнулся Грабянский – Я всегда был слишком большим романтиком. Друзья говорят, что из-за этого я и погибну.
   – Часть нашего национального наследия, – предположил Резник. – Вашего и моего.
   – Встретить вторгающиеся танки кавалерией.
   – Что-то в этом роде.
   Они спустились на первый этаж, и Резник отомкнул замок двери, которая вывела их к выходу. Их оглушил громкий шум перегруженной машинами дороги. Это был последний утренний час пик.
   – Я полагаю, что вы останавливаетесь в гостинице, когда совершаете поездки? – заметил Резник. Они стояли на верхней ступеньке лесенки, идущей от двери.
   – Вы правы.
   – Какая-нибудь получше, чем другие?
   – «Кингз Корт». По крайней мере, там хорошее обслуживание.
   – Но не ресторан.
   – Простите?
   – Я хочу сказать, что он не так хорош, чтобы избавить вас от необходимости питаться в другом месте.
   Грабянский протянул свою руку Резнику. Два крупных человека стояли рядом, оба в костюмах, оба уставшие. Если посмотреть близко, крупным планом, на их глаза и мешки под ними, можно ясно представить меру их усталости. Для того и другого были слишком длинная ночь и слишком раннее утро.
   – Я надеюсь, что вы разберетесь в этом деле, – произнес Грабянский.
   – О, мы разберемся. Со временем.
   – Будьте осторожны.
   – Вы тоже.
   Резник видел, как Грабянский пошел по тротуару, повернул налево на зеленый свет светофора, затем повернул направо, к воротам кладбища, туда, где в свое время был мужской туалет.
   – Патель, – позвал он тут же, как только вошел в комнату угрозыска, – отправляйтесь в гостиницу «Кингз Корт». Это где-то на Мансфилд-роуд. Нужна копия списка проживающих за последние десять дней.
   Гарольд Рой сидел за пультом. Слева от него Дайана Вулф, справа – монтажер.
   Находившиеся перед ними мониторы транслировали изображение с трех камер, подготовленных к съемке и нацеленных под тремя различными углами на жилую комнату. Эта комната была оформлена с большой расточительностью, но в плохом вкусе, как и все остальное в доме, куда переехало семейство «Дивидендов» после того, как их коснулось колесо фортуны. Одна из камер внезапно ушла в сторону, следуя за ножками, туго обтянутыми джинсами.
   – Сосредоточьтесь на предстоящей работе, Джон, – прикрикнула Дайана в микрофон.
   – Все в порядке, – последовал ответ через переговорное устройство.
   – Можем мы начать съемку? – спросил Гарольд.
   – Вы не хотите прорепетировать?
   – А что мы сейчас только что делали?
   Наступило молчание, лишь слышался треск статического электричества от перемотки пленки. Затем прозвучало:
   – Еще один раз для звука, Гарольд, пожалуйста.
   – А, черт возьми.
   – Вы так не скажете, если мы дадим шумовое сопровождение, – прокомментировал звукорежиссер из соседней кабины.
   – Именно это я скажу.
   – Мы могли бы прорепетировать это, пока спорим, – заметил ассистент с площадки.
   Гарольд поднял кверху обе руки.
   – Делайте, – распорядился он. – Делайте.
   Ведущий актер сделал несколько шагов по съемочной площадке, и тут же раздался громовой удар по задней стене декорации.
   – Найдется ли кто-нибудь, кто будет отрицать, что я не предупреждал вас о чем-нибудь подобном? – Гарольд посмотрел через стекло панели туда, где звукорежиссер был занят тем, что давал инструкции звукооператорам.
   – Слабеет освещение, Гарольд.
   – Боже мой, почему сейчас?
   – Всего на чуть-чуть, – прозвучал по одному из микрофонов голос осветителя.
   – Черт возьми! – прошептал Гарольд и взглянул на часы.
   – Прошу – Дайана Вулф разорвала фольгу еще одной палочки мятных таблеток и протянула ее Гарольду. Он взял две и тут же разжевал.
   – Не хотите ли аспирина? – спросила Дайана, положив свою наманикюренную руку на его плечо.
   – Я бы хотел, чтобы мы отсняли что-нибудь до того, как прервемся на обед.
   – Гарольд? – Роберт Делевал принялся за свое от самой двери. – Поскольку сейчас пауза, я полагаю, мы могли бы заменить парочку этих строк?
   – Роберт.
   – Да?
   – Умри!
   Разговор Резника с суперинтендантом был кратким и ничего не решил. Скелтон, казалось, был рассеян и думал о других вещах.
   – Чао не одинок и не без друзей в городе, Чарли. Не вредно помнить об этом.
   – Он член гольф-клуба, не так ли, сэр?
   – Чарли?
   – Простите, сэр.
   – Только вы знаете, каким может быть сержант Миллингтон, если он почувствует, что его обвели вокруг пальца. Это как красная тряпка для быка.
   – Я прослежу, чтобы он не выпускал пар, сэр.
   – Сделайте это, Чарли.
   Скелтон замолчал и задумчиво смотрел на него. А Резник думал, что ему надо еще повидаться с другими людьми, выполнить другую работу.
   – Что-нибудь еще, сэр? – спросил инспектор. – Только…
   – Нет-нет, Чарли. – Он мотнул головой. – Это все. Резник уже переправил Риза Стэнли Дивайну, дав ему инструкции успокоить этого человека, выяснить, знал ли кто-либо из соседей о его намерении вернуться раньше, чем планировалось, предложить, чтобы он присоединился к местному отделению общества наблюдения за соседними домами. Джефф Харрисон звонил третий раз, и Резник просто отметил это в своей памяти. Почему-то он не имел особого желания разговаривать с Джеффом.
   – Сэр?
   Патель ждал около кабинета Резника. Когда инспектор приблизился, Патель еще больше расправил свои широкие плечи. На нем были пиджак в мелкую клетку и брюки, которые гладили последний раз, когда они были в чистке.
   – «Кингз Корт», сэр. Все их данные находятся в компьютере.
   – И?
   – Возникла некоторая проблема с этим. – Патель покачал головой. – Не хотят делать распечатку.
   – Я заскочу туда, – вздохнул Резник.
   Пластинка Барри Манилоу, которую поставила Мария, когда направилась в ванную, создавала интимный, обволакивающий фон: приглушенный, но резкий бас, сопровождаемый иногда звуками фортепьяно. Дым от сигареты скрадывал свет, на удивление яркий, хотя он и проходил через кружевную занавеску на окне спальни.
   – Тебе нравится эта пластинка?
   – Ммм. А тебе?
   Грабянский не знал. Он разбирался в музыке, как его партнерша в орнитологии, – бывают большие птицы, бывают и маленькие, а в музыке бывают медленные мелодии, бывают и быстрые. Большинство здесь были медленные.
   Грабянский ухитрился так лечь на бок, чтобы не потревожить свою правую руну, особенно пальцы. Он дважды провел языком по раковине ее уха, и дрожь пробежала по неподвижному телу Марии.
   – Эй! – воскликнула Мария.
   – Да?
   – Что это?
   – Что именно?
   – Что ты сделал?
   – Это?
   – Да.
   – Ну и что?
   – Где ты научился этому?
   Он проделал это еще несколько раз, и она застонала. Он хорошо помнил, где и когда он научился делать это. Ему было пятнадцать, а она была дочерью сторожа – худенькая девушка шестнадцати лет, которая носила очки и толстые хлопчатобумажные носки до колен. У задней двери было небольшое углубление, в котором могли поместиться их тела, если они стоя крепко прижимались друг к другу. Грабянский был уверен, что, кроме родителей и тетки на Рождество и в дни рождения, ее никто никогда до этого не целовал. И, конечно, не так: с языком, нежно играющим вокруг ее маленького уха.
   – Джерри!
   – Так меня зовут.
   – Нет-нет, не надо.
   – Тебе хорошо?
   – Очень.
   – Ну что. Хватит?
   – Ммм, – ворковала Мария. – Мммм.
   – А ты говоришь – Джерри, – осклабился Грабянский.
   Гостиница «Кингз Корт» была переделана из жилого здания: с квартирами, выходившими окнами на обе стороны дома, с подвалами и мансардами для слуг и различных служб, с отдельно стоявшими строениями для карет и лошадей. Теперь она обслуживала новое поколение: торговцев компьютерами, родителей, навещающих в свободные дни недели своих отпрысков-студентов, американцев или немцев, прибывающих в Англию по тридцатидневным турам и горящих желанием увековечить свой облик около памятника Робину Гуду. Портье гостиницы заверила Резника в отсутствии свободных мест, сжала губы при виде полицейской карточки и распушила свою прическу одной рукой, надеясь, что где-то есть камера и их снимают для телевизионной программы «Следим за преступлениями».
   Она была в трудно поддающемся точному определению «тридцатилетнем» возрасте, одета в тесно облегающий жакет черного цвета с накладными плечами и значком, на котором было написано «Лезли». Резнику было ясно, что в свидетельстве о рождении ее имя записано иначе. Если, конечно, ее не крестил малограмотный священник.
   – У вас возникли проблемы с вашим компьютером, – заявил Резник.
   – Я думала, вы из полиции?
   – Правильно.
   – Тогда зачем вам обслуживать наш компьютер?
   – Я не собираюсь делать этого.
   – Тогда вы, наверное, интересуетесь теми, кто убегает из гостиницы под покровом ночи, не уплатив за проживание? Это называют «мунлайтинг», не правда ли?
   – Что-то в этом роде.
   У Лезли была богатая фантазия, что неудивительно для человека, выполняющего работу, которая обрекает его на бесконечное сидение часами, разговоры с людьми, набравшими не тот номер телефона, или просто с идиотами. У нее не укладывалось в голове: о чем думала Мадди из телесериала, когда не подпускала к себе Уиллиса ближе, чем на вытянутую руку, целых две серии. Если бы на месте Мадди была она, то все было бы в порядке еще до того, как закончилась половина первой серии. Но тогда это была бы реальная жизнь, а не телевидение.
   – Алло, – прервал ее Резник.
   – Да?
   – Относительно компьютера, который я не собираюсь обслуживать.
   – Ну и что?
   – Я полагаю, нет никаких шансов, что он уже работает? Лезли покачала головой и прикусила кончик карандаша.
   Она звонила в мастерскую в это утро три раза, и каждый раз один и тот же гнусавый голос обещал, что придут в течение часа. Какого часа – хотела бы она знать.
   Резник понял – еще немного, и он потеряет ее снова, и решил попробовать с другого конца.
   – Как давно вы перешли на компьютер? – спросил он.
   – О, дайте подумать… это будет… около года назад. Да, что-то в этом роде. Год.
   – А что было до этого?
   – Маленькие карточки.
   – И вы их выбросили, поскольку они были переведены на диск.
   – Вы шутите. Я хотела это сделать и сделала бы, будь моя воля, но нет, управляющий сказал, что я должна держать их пять лет, целых пять лет! – Она наклонилась к нему через барьер, и Резник отчетливо заметил твердые края контактных линз в ее глазах. – Но такого закона нет, не правда ли? Пять лет?
   – Нет, насколько мне известно.
   – Видите, я говорила ему. Нельзя сказать, что он прислушивается ко всему, что я ему говорю, за исключением «нет», и то лишь когда мне приходится кричать.
   – До них можно добраться? – спросил Резник.
   – Что?
   – Вы можете добраться до этих карточек?
   – Это важно?
   – Очень.
   Она заморгала, глядя на него. Ей так не хотелось идти рыться в кабинет. Управляющий будет пялиться на ее спину, ей придется вытаскивать массу пыльных ящиков с бумагами, пыль забьется ей в нос и под ногти.
   – Вы бы этим очень нам помогли, – старался поощрить ее Резник.
   Лезли демонстративно повздыхала и ушла. Минут через пять она появилась, неся три коробки с карточками, одна на другой, и балансируя ими. Она поставила их на барьер и отправилась на поиски тряпки, которой можно было бы смахнуть пыль.
   – Это не за все пять лет? – поинтересовался инспектор.
   – За три, – ответила она тоном, не допускающим новой просьбы принести остальное.
   Резник не принадлежал к типу людей, которые будут идти до конца, если им везет Он пошел бы на это только тогда, когда был бы уверен, что повезет и на этот раз. Инспектор спокойно листал местную туристскую брошюру в то время, когда Лезли проверяла карточки. Нужная информация была найдена удивительно быстро.
   – Вы хотите, чтобы я записала все это?
   – Если вас не затруднит.
   Грабянский в качестве своего адреса называл контору компании «Джи энд Джи Текстайлз энд Лейзурвир» в Милтон Кейнесе. За последние три года он дважды останавливался в гостинице, каждый раз на несколько недель, и только на этот раз он сократил свое пребывание здесь.
   Резник взглянул на помогавшую ему женщину с возникшим интересом.
   – Он выписался сегодня? Она покачала головой.
   – Это я могла бы сказать вам и так. Три дня тому назад. Возникло что-то срочное. Он ничего не сказал, но я думаю, случилось что-то дома – заболела жена или еще что-либо.
   – Выходит, он женат?
   Лезли уверенно закивала головой.
   – Он никогда этого не говорил, но я знаю, я всегда могу сказать. «По личному опыту», – подумала она.
   Резник взял листок гостиничной бумаги, на котором были проставлены даты пребывания Грабянского в городе. Он был почти совершенно уверен, что один из периодов его жизни здесь совпадет с предыдущей волной грабежей, которые они расследовали, или, по крайней мере, перехлестнется с ней по времени.
   – Спасибо, – сказал он, – вы очень помогли. Лезли очень внимательно смотрела, как он уходил. Она никак не могла выбросить из головы заползшую туда мысль, что где-то должна быть спрятана камера. Ведь так они всегда и делают, не правда ли? Такие вот программы. Она видела через стекла дверей, как Резник сел в свою машину. Она не думала, что это могло передаваться в прямой эфир. В этом случае они, вне всякого сомнения, заставили бы его придать себе более респектабельный вид. Что-то сделать с этими ужасными складками на одежде, с этим отвратительным галстуком.
   В одном она полностью была уверена – в отличие от Грабянского инспектор Резник не женат, и у него дома нет женщины, которая смотрела бы за ним.

– 19 —

   Это была ключевая сцена во всем эпизоде. Выиграв более миллиона фунтов и залепив дорогим липким пластырем загнивающую семейную жизнь, главный герой возвращается с заседания правления директоров сети пиццерий, которую он создал при помощи части обретенного богатства. Его коллеги-директора выступили против него и взяли под свой контроль все, начиная с дорогостоящего счета по обслуживанию «БМВ» и до его планов открыть новые специальные рестораны с продажей фруктов и салями на вынос. Совершенно расстроенный и готовый в любую минуту взорваться и пойти на самые резкие шаги, он приезжает домой, в этот псевдоготический рай, в который поместил семью, и находит жену, грубо нарушающую законы и приличия в бассейне с разносчиком газет. Это был напряженный и драматически изумительный момент, а Гарольда он никак не устраивал, он все время был недоволен.
   – Я спускаюсь вниз! – закричал он в микрофон и соскочил со стула.
   – Гарольд спускается на площадку, – провозгласила ассистентка.
   – А, черт, – произнес кто-то по линии обратной связи, но без какого-либо раздражения.
   Актрисе, которая исполняла роль жены, перевязали тесемки верхней части бикини и добавили косметики на тело, чтобы на нем не были тан заметны мурашки от холода. «Муж» ходил взад и вперед по павильону, пытаясь сохранить воинственное настроение и не забыть те ужасные фразы, которые ему предстояло произнести. Разносчик газет, двадцатилетний парень с золотой сережкой и тем пылом, который остался у него от только что сыгранной сцены, шарил руками под блестящим синим комбинезоном одной из девушек-гримерш.
   – Неприятности, Гарольд? – появился на площадке Маккензи, как если бы он обладал всеми естественными инстинктами акулы, почуявшей запах крови.
   – Ничего такого, что нельзя было бы исправить. Маккензи не так-то просто было убедить в чем-либо.
   Гарольд обнял за плечи главного героя и отвел его подальше в сторону.
   – Послушай, дорогой, то, что ты делаешь, меня устраивает, только есть одна малюсенькая вещь… как бы это лучше сказать… ты немножко скован, зажат…
   Актер отчужденно смотрел на него.
   – Ты приходишь домой, у тебя неприятности на работе, ты чувствуешь потрясение, тебе нужно утешение, а что ты находишь вместо этого? Я знаю, что ты испытываешь гнев, шок, горе. Я все это чувствую, но я думаю также, что ты должен дать нам еще немножко, выплеснуть свои эмоции наружу. Покажи нам все это.
   – Что вы хотите, Гарольд? Вы жаждете крови?
   – Энергии – вот чего я хочу. – Гарольд ободряюще сжал плечо актера. – Подумай о том, что происходит здесь. Ты видишь, как она плещется в бассейне, который ты купил ей, бассейне, в котором она изменяет тебе, и ты хочешь убить ее. Я должен не только это видеть, я должен чувствовать это, вдыхать это. Понятно?
   – Ну, в общем понятно.
   – Великолепно! Замечательно! – Гарольд отошел в сторону и хлопнул в ладоши. – Все в порядке, – крикнул он ассистентке на площадке. – Начнем, когда я поднимусь наверх.
   – Начинаем заново. Всем быть готовыми, – предупредила ассистентка. Сегодня на ней были ярко-зеленые бейсбольные ботинки с синими номерами на лодыжках, на водолазке выцветшие буквы призывали поддержать команду «Вашингтон редскинз». – Спокойно, пожалуйста! Тишина!
   – Хорошо, – сказал Гарольд, забравшись на стул, и перевернул странички сценария обратно к самому началу. – Начали!
   – Я говорю лишь, – заявил Роберт Делевал, скрывая возбуждение, – если эта сцена не получится, вся картина развалится на куски.
   Сидя рядом со сценаристом в застекленной кабине, проходящая практику помощница художника по дизайну переложила жевательную резинку во рту с одной стороны на другую и проявила притворный интерес к словам Роберта.
   – Без этого, – прошипел тот, – все остальное не имеет смысла.
   – Никакого?
   – Абсолютно. Эта сцена ключевая для понимания того, о чем этот сериал.
   – Я полагаю, я увижу…
   – Нет, это сценарий. Лишь основа. – Одной коленкой Роберт Делевал стоял на обшитой материей скамье, а обе его руки летали перед лицом практикантки. – Именно здесь сходится вместе все, написанное в этом сценарии. – Он вскочил на ноги и продолжал размахивать руками. – Главные движущие силы в этом сериале – это темы денег и обмана, они, а также все остальное, что пульсирует в подтексте, именно здесь всплывает на поверхность. Прямо там, в столкновении в бассейне. Вы понимаете это?
   Она таращилась на него и медленно качала головой. Примерно через полчаса будет перерыв на обед.
   – Тут важен не сам бассейн, важно показать зрителю подводное течение. – Делевал ударил кулаками по ляжкам. – Если этот чертов Гарольд не сможет сделать эту работу…
   – Да?..
   – Мы утонем.
   – Готовы? – спросил Гарольд.
   Дайана Вулф, сидевшая рядом, провела языком по нижней губе, положила руки на кнопки управления. Каким-то образом она ухитрялась одновременно смотреть на замечания, которые сделала цветными карандашами на своем экземпляре сценария, и на три монитора, находившиеся перед ней.
   – Сейчас или никогда! – драматично провозгласила она. – Внимание всем, – заявила она в микрофон. – Тишина на площадке, пожалуйста. Я все еще слышу разговоры. Тише, пожалуйста! Хорошо. Начали.
   Главный герой вошел в ужасно обставленную жилую комнату как раз в то время, когда раздался вскрик, затем громкий всплеск воды. В распахнутых створках двери, выходившей на веранду, появилась актриса в мини-бикини, играющая его жену, ее волосы и тело были заново обрызганы гримершами.
   – О! Боже мой! – вскричала она.
   Еще один всплеск воды, и ее красивый мальчишка-любовник вбежал следом за ней. Он испуганно уставился в камеру.
   – Тан вот на что я потратил деньги, а? – возмутился обманутый муж. – Чтобы ты превратила наш дом в Содом и Гоморру!
   – Ты все не так понял, – умоляющие проговорила жена. Она не сомневалась, что все его мыслительные способности сосредоточены сейчас на том, чтобы придумать какой-то ответ. Ведь в этом проклятом сценарии ничего не говорилось ни о каких Содоме и Гоморре, ни, тем более, о том, что должно последовать дальше.
   Наверху Гарольд Рой издал вопль отчаяния. Роберт Делевал колотил обеими руками по стеклу.
   – Теперь наконец я вижу, какой маленькой мелкобуржуазной вавилонской блудницей ты была все это время! – гремел рогоносец, декламируя в стиле, который мог бы звучать по радио по крайней мере лет десять тому назад.
   – О Боже! – стонал Гарольд, – что за дурацкий вариант Отелло!
   – Проститутка! – вопил актер, выкидывая вперед руку и срывая верхнюю часть бикини с пораженной артистки.
   – Сволочь!
   – Дерьмо!
   – Ублюдок!
   – Сука!
   Гарольд резко подался вперед и сильно ударился головой о торчавший перед ним микрофон – раз, два. Дайана Вулф закрыла глаза. Ассистентка затаила дыхание.
   Внезапно в комнате появился Маккензи, его лицо сияло от удовольствия.
   – Прекрасно, Гарольд! Удивительная работа. Вы действительно создали на этот раз настоящий шедевр.
   Гарольд повернулся на стуле, вскочил и нанес удар прямо в лицо Маккензи.
   – Ты знаешь, – сказала Мария, – Гарольд и я никогда не делали этого.
   – Никогда?
   – Не-ет.
   – Никогда сейчас или вообще никогда?
   – Один раз, может быть. Давным-давно. И даже тогда это было по ошибке.
   – Как так?
   – Он был рассеян и споткнулся. Упал.
   Грабянский расхохотался. «У него, – подумала Мария уже не в первый раз, – прекрасный смех. Громкий и открытый, как у человека, который не боится показаться невоспитанным. Так же не похож на Гарольда, как и во всех других делах. За что бы ни брался Гарольд, у него ничего не получалось. В шкафу с лекарствами целая полка, а может быть, и больше, забита слабительным, и все равно его мучают запоры».
   – Бедный глупец не знает, чего ему не хватает, – заявил Грабянский, набирая пахнущую орехом пену в свои ладони и охватывая ее груди.
   – Я знаю. – Мария прижалась спиной к нему, развернув свою шею таким образом, что она могла поцеловать его. Ноги Грабянского обхватили ее, его язык оказался во рту Марии. Она почувствовала, как напряглись его ноги.
   – Мария, – прошептал он нежно.
   – Да…
   – Гарольд… Собирается ли он сказать то, что мы хотим от него услышать?
   Она освободила голову, так что они снова могли смотреть друг на друга.
   – Я не знаю.
   – Что тогда он собирается делать? Ты знаешь, иногда, когда людей загоняют в угол, они делают странные вещи.
   – Гарольд? – Мария презрительно засмеялась.
   Грабянскому нравилось, как ее волосы спускались темной волной с затылка к шее, ему нравилось прижимать к себе эту женщину.
   – Когда он встречается с этим человеком?
   – Я говорила тебе, что не знаю точно. Сегодня вечером. Должно быть, после студии. – Она наклонилась вперед настолько, чтобы ее рука проскользнула между ними. – Не беспокойся. Тебя ведь не волнует это, правда?
   – Нет. – Грабянский покачал головой. Честно говоря, у него не было оснований для беспокойства, может быть, только совсем немного.
   – Ты не думаешь, что вода становится прохладной? – спросила Мария.
   – Немного.
   – Может, нам лучше перебраться обратно на кровать?
   – Через несколько минут. А пока полежи.
   Маккензи все еще пытался остановить кровотечение из разбитой губы, когда Гарольд Рой выехал с парковочной площадки на своем «ситроене» с такой скоростью, что задымили шины. Ассистентка осторожно прилаживала пластырь к рассеченной губе, а в это время Гарольд обогнал грузовик с пивом, подрезал ему нос и почти тут же вывернул налево на подъездную дорогу к дому.
   – Послушайте, – сказал Маккензи по телефону, – этот поверенный, ну, наш адвокат… дайте мне его имя и номер телефона.
   «Ситроен» остановился наполовину на гравийной дорожке, наполовину на траве.
   – Что это? – спросил Грабянский.
   Мария сидела на Джерри верхом, лицом к нему, откинув назад голову. Она оставила его вопрос без ответа.
   Только когда хлопнула входная дверь, Грабянский понял, в чем дело.
   – Мария! Встань!
   – Да! – вскрикнула она. – О, да!
   Голос снизу раздался, как приглушенное эхо. Затем послышались торопливые шаги на лестнице.
   – Мария?
   Грабянский схватил ее за руки и, держась за них, встал, затем, оставив ее плескаться в тепловатой воде, ухитрился подняться на ноги и, перекинув одну ногу через ее удивленное лицо, выпрыгнул из ванны.
   – Кто?.. – задохнулся Гарольд, ухватившись за ручку двери ванной комнаты. – Кто вы такой, дьявол вас побери?
   Он уставился на голого мужчину, с полового члена которого свисали клочья мыльной пены. Сзади его жена пыталась держаться ниже уровня воды.
   Гарольду совсем не улыбалась мысль оказаться в положении, напоминающем недавнюю сцену с Содомом и Гоморрой, не говоря уже о Вавилоне. Как там было у Лоренса: «Ступай туда, ты, сука! – подталкивал тот свою неверную жену. – Топи свою сволочную натуру!»
   – Вы Гарольд Рой, – произнес Грабянский, протягивая свою мыльную руку. – Меня зовут Джерри Грабянский. Выйдем отсюда, – предложил он, захватив полотенце. – Нам надо о многом поговорить.

– 20 —

   Резник разложил на столе листы бумаги: посещения Грабянским гостиницы «Кингз Корт», грабежи по одному и тому же методу. Не было никакого сомнения, что по времени они совершались, когда здесь находился Грабянский. Телефонный звонок в Милтон Кейнес установил, что, хотя индустриальный район, который Грабянский назвал как место своей работы, действительно существует, но на его территории нет никакой текстильной фабрики, никто там и не слышал ни о каком Грабянском.