Харви Джон. Малолетки

   – Там находятся восемь мужчин, подобранных из-за физического сходства с вами. Вы можете выбрать любое место между ними, встав в общую с ними линию. Вы увидите на полу карточки с цифрами. Каждая карточка предназначена для одного из вас. Когда войдет свидетель, его попросят определить человека, которого он видел раньше (если он может это сделать), и назвать номер, у которого тот стоит.
   Глаза Шепперда бегали по сторонам, но ни разу не задержались на лице Резника.
   – Это ясно?
   – Да.
   – Поскольку с вами нет никакого другого лица, фотограф сделает снимок всех выставленных людей до того, как войдет свидетель. Экземпляр снимка будет вручен вам или вашему адвокату, если это понадобится.
   Резник отступил назад, чтобы позволить Пателю ввести Шепперда. Он нашел Вивьен Натансон, что-то оживленно обсуждавшую с Линн Келлог. О чем бы они ни говорили, разговор внезапно прервался, как только к ним приблизился Резник.
   – Я должен сказать вам, – обратился Резник к Вивьен, направляясь обратно в комнату, – человек, которого вы видели, может находиться или не находиться в этой комнате. Если вы не сможете сделать положительное опознание, вы просто должны будете сказать это. Если вы узнаете кого-либо, вы просто должны будете назвать его номер.
   – У них есть номера?
   – Угу.
   – Вокруг шеи?
   – Перед каждым стоящим.
   Через минуту они были в комнате. Стивен Шепперд встал третьим в шеренге. Пятерых прохожих с улицы уговорили выполнить свой гражданский долг, остальные были переодетыми в штатское полицейскими.
   – Не торопитесь, – проговорил Резник. – Пройдите вдоль шеренги по крайней мере два раза, и затем, если можете, если вы совершенно уверены, я хочу, чтобы вы указали, находится ли в этой комнате человек, которого вы видели бегущим в прошлое воскресенье во второй половине дня.
   Вивьен Натансон думала, что это будет очень просто. Она не представляла себе, что это окажется так сложно. В конце концов, она только свидетель, она сама пришла, по своей доброй воле, желая помочь. Почему же сейчас, когда она глядела на эту цепочку мужчин, у нее внезапно пересохло во рту, а в желудке начались спазмы?

– 37 —

   Дивайн был в привычной для него обстановке. Сержант приказал ему добыть что-либо на Килпатрика. Он неплохо поработал, и теперь Миллингтон и он направлялись в Балвелл. Миллингтон насвистывал, отдыхая на месте пассажира и предвкушая предстоящее удовольствие. «Только что подровнял свои вонючие усики», – усмехнулся Дивайн, представляя свою фотографию уже напечатанной в газетах.
   Когда они вошли, Бернард Килпатрик обслуживал молодого парня в хлопчатобумажном пиджаке и джинсах, примерявшего спортивные туфли «Найк» восьмого размера.
   – К вашим услугам через секунду, – нахмурился Килпатрик. Он почти полностью исключал, чтобы детектив появился снова в магазине так быстро, да еще с подкреплением.
   – Нет, извините. Я не чувствую в них себя хорошо. – Паренек не без сожаления вернул Килпатрику спортивные туфли и вышел на улицу.
   – Все же занятие, – объяснил Килпатрик, укладывая ботинки обратно в коробку. – На этой неделе он приходит уже третий раз. Прекрасно ему подходят, но он никогда не сможет позволить себе купить их.
   В одном углу магазина Дивайн взял биту для игры в крикет и отрабатывал удар с подъемом мяча.
   – Прекрасная бита, – заявил Килпатрик. – «Дункан Фирнли». Если вы ищете биту несколько потяжелее, то это и есть то самое. Посмотрите, попробуйте одной рукой, проверьте балансировку.
   – В какое время вы собираетесь закрываться? – спросил Миллингтон.
   Килпатрик моргнул.
   – Пять тридцать, шесть, а что?
   – Думаю, сегодня может выйти по-другому. Килпатрик взял биту у Дивайна и начал потихоньку постукивать ею по наружной стороне ноги.
   – Может быть, вы лучше объясните мне, что тут происходит.
   – О, всего несколько вопросов.
   – А именно?
   – Послушайте, – сказал Миллингтон, двигаясь к двери, – почему бы нам не перевернуть эту штуку?
   – Вы не можете…
   Но сержант уже повернул табличку с надписью «Открыто» на другую сторону, где значилось «Закрыто». Дивайн быстро оказался около Килпатрика и забрал биту для крикета из его руки.
   – Послушайте, я… – Килпатрик повернулся к прилавку, глядя на телефон.
   Дивайн низко наклонился и вытащил вилку из розетки телефона.
   – Так лучше, – заявил Миллингтон, – никаких шансов, что нас побеспокоят.
   – Правильно, – улыбнулся Дивайн. – А то вдруг поступит внезапный заказ от местных скаутов на шарики для пинг-понга.
   – Это безобразное издевательство, – заявил Килпатрик.
   – Это щеколда? – спросил сержант.
   – Что бы здесь ни происходило, я хочу пригласить моего адвоката.
   – Нет. – Дивайн подошел к нему спереди почти вплотную. – Я так не думаю. Нет, нет.
   – Еще нет, – добавил Миллингтон.
   – Не хотите ли вы сесть? – спросил Дивайн.
   – Или вы предпочитаете стоять?
   – Что я хочу, так это узнать, что за чертовщина здесь происходит?
   – Правильно, – кивнул головой Миллингтон.
   – Правильно, – закивал Дивайн.
   – Двадцать третье февраля, – сказал Миллингтон, – это для начала.
   Килпатрик прислонился к прилавку. Он стал покрываться потом под тренировочным костюмом, который носил на работе, чтобы привлечь покупателей. Просторные брюки со штрипками и жакет, застегивающийся на молнию. Все в серебряных и голубых тонах.
   – Вы помните двадцать третье?
   – Февраля?
   – Двадцать третье.
   – Этого года?
   – Прекратите водить нас за нос, – посоветовал сержант.
   – Я ничего. Я не…
   Двое парней затрясли дверь, но Дивайн жестом показал, чтобы они шли своей дорогой.
   – А как в отношении тринадцатого?
   – Февраля?
   – Июня.
   – Какого дьявола я должен знать это? Как…
   – Спокойно, – предупредил Миллингтон.
   – Нервы, нервы, – ухмыльнулся Дивайн.
   – Давайте выкладывайте, не ленитесь подумать.
   – Июнь, тринадцатое.
   – Несчастливое тринадцатое.
   – Несчастливое для некоторых.
   – Тогда было и девятое.
   – Сентября, насколько я помню.
   – Совершенно верно, сентябрь.
   – В этом же месяце исчезла Глория Саммерс.
   – Кто? – спросил Килпатрик.
   – Глория Саммерс.
   – Шести лет.
   – Исчезла с места, где она играла.
   – Нашли ее два месяца спустя.
   – Вероятно, вы читали об этом.
   – В каком-то старом складе?
   – На железнодорожной ветке.
   – Мертвую.
   – Ну хорошо. – Килпатрик раскинул руки, протолкнулся между ними почти до двери из магазина и только тогда повернулся лицом к ним. – Я не знаю, что все это значит. Не могу даже догадываться. Но вы пришли сюда со своим обычным напором, целым арсеналом пушек и ядер. За одну минуту вы спрашиваете у меня про целую цепочку дат, которые ничего не значат, затем говорите о том, что какой-то ребенок оказался убитым. Я хочу знать, что все это значит, и я хочу поговорить со своим адвокатом сейчас. До того, как я скажу еще хотя бы одно слово.
   Дивайн посмотрел на Миллингтона, который слегка наклонил голову. По этому знаку Дивайн взял вилку телефонного провода и воткнул в розетку. Подняв трубку с аппарата, он протянул ее в направлении Килпатрика.
   Килпатрик не сдвинулся с места.
   – Девятого сентября, – начал Миллингтон, – вас остановили в вашей машине в районе Радфорд-роуд. Двое полицейских-детективов заявили, что специально наблюдали за вами почти целый час, в течение которого вы притормаживали машину и обращались к нескольким женщинам, которых они имеют основания рассматривать как занимающихся проституцией. Они также заметили, что вы проезжали несколько раз мимо дома, который, как они подозревают, используется как публичный дом. Вас предупредили, что данные о вашем имени, адресе и регистрационном номере машины будут записаны и сохранятся в архивах. Вас также предупредили о том, как мы можем поступить с вами. Помните?
   – Да.
   – И вы помните, что подобные предупреждения вы получали тринадцатого июня и двадцать третьего февраля?
   – Да.
   – По словам ваших соседей, у вас была привычна принимать у себя дома различных молодых женщин, которые якобы предоставляли услуги как массажистки.
   – Некоторым людям было бы полезнее, если бы они занимались своими собственными делами. – Килпатрик нахмурился.
   – Другим можно посоветовать держаться подальше от подобного сорта женщин.
   – Это было плохое для меня время, плохой год. Мы с женой разошлись…
   – После чего вы перебрались к семнадцатилетней проститутке, которая через месяц бросила вас. – Дивайн разогревался, как спортсмен, готовящийся к главному действу. Он уже начинал получать удовольствие, предвкушая дальнейшее.
   – Восемнадцать. Ей было восемнадцать. Дивайн рассмеялся прямо ему в лицо.
   – Семнадцать лет семь месяцев и способность выглядеть моложе. Много моложе. Если на это был спрос.
   Килпатрик повернул голову, но теперь остановить Дивайна было просто невозможно. Он нашел эту девушку через Тома Хаддона в местечке, которое было в стороне от Карлтон-роуд, где она предлагала облегчающий массаж в обеденное время и через день.
   – Когда вы повстречались с ней, она работала в гостиницах. Совала десятку дежурным и прогуливалась по коридорам с улыбкой и бутылочкой лосьона для массажа в сумочке. Интересно, на что вы клюнули в первый раз, на эту улыбку невинной школьницы?
   Килпатрик быстро замахнулся и, может быть, мгновение или два собирался ударить Дивайна, вколотить свой кулак в его ухмыляющуюся физиономию.
   – Разыгрываешь школьника, Килпатрик, – усмехнулся Дивайн.
   – Прекратите! – закричал Килпатрик. – Вы можете, черт бы вас побрал, прекратить это! Вы можете положить конец этому сейчас же, мать вашу!..
   – Матросочка, – подначивал Дивайн. – Волосы собраны в хвостик. Игры в классных комнатах.
   – Ублюдок!
   – Ты будешь избалованной маленькой школьницей, а я буду твой учитель.
   Килпатрик схватил телефон, прижал его к груди, пока лихорадочно листал страницы книги с адресами, раскрытой на прилавке. Дивайн повернулся к Миллингтону и подмигнул.
   – Сьюзан Олдс, – сказал Килпатрик в трубку.
   – Девятого сентября, – сказал Миллингтон, – вас остановила полиция, когда вы искали продажной любви. Это была вторая неделя сентября. В эту же неделю Глория Саммерс была похищена, подверглась сенсуальному насилию, была убита.
   – Нет, я не хочу ее секретаря, – кричал Килпатрик, – я хочу ее лично, и, если это означает необходимость вызвать ее из суда, вам лучше сделать это.
   Вивьен Натансон остановилась в нерешительности перед Шеппердом во второй раз. Человек, который налетел на нее почти неделю тому назад, смотрел тогда через плечо. Она видела его лицо в течение одной минуты, даже меньше. Этого было достаточно для того, чтобы полицейский художник изобразил его основные черты. Глядя на рисунок, она была уверена, что он действительно выглядел тан. Но теперь в духоте служебной комнаты все было по-другому. Надо было смотреть на этих восьмерых, вначале на одного, затем на другого, третьего и так далее, а каждый смотрит на тебя в свою очередь. Другие тоже смотрят и ждут.
   Она думала о пропавшей девочке.
   О фотографиях, которые были размножены.
   О том страшном, что было сделано.
   Она прошла до конца шеренги выстроенных мужчин, возвратилась обратно. Медленно она подошла к Резнику и покачала головой.
   – Человек, которого вы видели в прошлое воскресенье. Вы видите его здесь сейчас?
   Легкое колебание и затем: «Я не уверена». Резник не отрываясь смотрел на нее. Он явно ожидал услышать другое.
   – Я не уверена, – снова повторила она. Он кивнул с сумрачным лицом.
   – Очень хорошо. Спасибо вам за то, что вы пришли. Констебль Патель доставит вас туда, куда вы пожелаете.
   Она колебалась, пыталась найти в его глазах что-то еще, кроме злости и разочарования.
   Патель жестом пригласил ее на выход.
   Когда дверь за ними закрылась, Резник подошел к Шепперду, который стоял теперь, скрестив на груди руки, чтобы остановить охватившую его дрожь.
   – Если у вас имеются какие-либо замечания относительного того, как проходило опознание, то сейчас самое время их сделать.

– 38 —

   – Что случилось, Чарли? Чем вы кормите их? Сырыми бифштексами, что ли?
   Резник снял капельку майонеза, которая каким-то образом попала на лацкан его пиджака. Оказаться на ковре у начальника во второй раз за двенадцать часов? Это не вызывало у него восторга.
   – Может быть, они обошлись несколько сурово и резко, сэр, слишком быстро поставили точки над «i».
   – Они сделали вот что, Чарли. Вначале повели расследование, как хорошие полицейские, затем занялись этими детскими штучками, которые дадут любому судье шанс вышвырнуть дело из суда.
   – Существует только слово Килпатрика и больше ничего.
   – Вы не верите ему? Резник не ответил.
   – Запугивание, естественно, словесное, но почти доходившее до физического, отказ в просьбе связаться с адвокатом, а вы знаете, я полагаю, кто это?
   Резник знал: он и Сьюзан Олдс часто бывали соперниками, что, впрочем, не мешало им иногда выпить вместе по чашечке кофе «эспрессо» в небольшом заведении. Они относились друг к другу с завидным уважением и никогда не упускали возможности заполучить лишнее очко.
   – Мисс Олдс теперь потирает руки, подсчитывает, сколько она заработает, и не может поверить, что мы преподнесли ей готовенькое прямо на тарелочке.
   – Это все-таки только слова Килпатрика против наших слов.
   – И чьи слова мы примем?
   Резник посмотрел мимо головы Скелтона в окошко. Небо приобретало ту синюю черноту, которая никогда не бывает действительно черной, эта чернота больших городов. Прошел еще один день, а Эмили Моррисон так и не найдена. Разве так трудно понять его офицеров, почему они так действовали, их разочарование?
   – Не трудно понять, что произошло, Чарли. Дни скучной работы, потом тупик и теперь это. Адреналин берет свое. Здравый смысл? Счищается, как грязь с подошвы ботинок.
   Резник кивнул в знак согласия.
   – То, что Дивайн, я не удивлен. Но Грэхем… Для полицейских в положении Миллингтона, следующая ступенька в служебной лестнице кажется похожей на начало радуги.
   Все, что они могут видеть, все, что, по их мнению, им требуется, это один удачный результат, одно крупное дело, которое покроет их славой. А теперь, так или иначе, но вам придется прочистить его мозги, и негодование будет таким сильным, что вам с трудом удастся выдержать его.
   Некоторое время они сидели молча. Машины спускались с холма и проносились мимо с такой скоростью, что дрожали стены здания. Неподалеку, у подножия того же холма, располагался дом Моррисонов. Резник представил себе, как Лоррейн в своей кухне смотрит на часы, определяя время, когда появится ее муж, а также пытаясь предугадать его состояние. Может быть, он выпил лишнюю банку пива в поезде, две порции шотландского виски вместо обычной одной. О чем они будут говорить до обеда и после него, заполняя тишину, которая совсем недавно нарушалась криками и смехом их дочери?
   – А что, если они правы, сэр? В отношении Килпатрика? Скелтон покачал головой.
   – Вы видели рабочих на строительной площадке, Чарли. Каждый раз, когда школьница проходит по улице, они прекращают работать. Мою Кейт освистывали и даже хуже, с тех пор как ей исполнилось двенадцать, причем чаще всего, когда она была в школьной форме. Лишь Богу известно, что их привлекает в этих носках до колен и плиссированной юбочке, и я рад, что они не оказывают на меня никакого воздействия, но, если мы будем привлекать к ответственности каждого мужчину, у которого от этого разыгрывается фантазия, нам пришлось бы посадить за решетку половину мужского населения. Даже больше. И если этот Килпатрик тратит хорошие деньги, чтобы заполучить женщин, которые изображали бы перед ним маленьких девочек, то это вовсе не говорит о том, что именно его мы ищем.
   Резник кивнул, подумав, что Скелтон одолжил где-то пару книг о сексуальном поведении или же просто прочел журнал своей жены – «Компани» или «Космополитен».
   – Его машина была припаркована около дома Моррисонов, сэр. Примерно в то время, когда исчезла девочка.
   – Если я не ошибаюсь, нет ничего, что связывало бы его с этой девочкой.
   Резник подергал себя за нос, глаза его стало щипать. Он не мог припомнить, когда в последний раз провел ночь без того, чтобы его не побеспокоили.
   – Тогда отпустить его?
   – Пусть Миллингтон продолжает говорить с ним. Он может раскопать кое-что, как я полагаю. И, если он это сделает, я возьму свои слова обратно – с удовольствием. После этого уберите его отсюда как можно быстрее и вежливее. Надеюсь, что сорок восемь часов, проведенные в участке, достаточно успокоят его, так что он забудет о своем намерении, если оно у него и возникло, подавать на нас жалобу на причиненное ему беспокойство и незаконный арест.
   – А Миллингтон? Дивайн?
   Скелтон позволил себе нечто близкое к улыбке.
   – Цепочка приказаний, Чарли. Сверху вниз.
   «Правильно, – подумал Резник, – я знаю очень хорошо, как она действует. Вы впадаете в панику и кричите на меня за то, что ничего не делается, я, в свою очередь, даю разгон своей команде, и, как результат, они все начинают бегать, как безголовые цыплята, чтобы добыть результат».
   Он встал и повернулся в сторону двери.
   – Жаль, что так получилось при опознании, – добавил Скелтон.
   – Я все-таки думаю, что он был там, сэр. В тот день. Стивен Шепперд.
   – Ну и что, если и был, Чарли? Что он делал? Сунул ребенка под мышку и убежал с ней?
   – Может быть.
   – Чарли.
   – Кто-то это сделал. Схема примерно такова. У него была машина, помните? Поехал в бассейн. Передумал и решил побегать. Должен был припарковаться. Если он схватил девочку, ему не надо было уезжать слишком далеко или тащить ее до машины.
   – Вторая половина воскресного дня, Чарли. Люди сидят дома. Она бы кричала, боролась. Кто-нибудь бы услышал.
   – Нет, если она знала его. И нет никакого сомнения, что она знала его. Она могла его видеть, приходя и уходя из школы, в классной комнате, когда он помогал своей жене. Шепперд мог говорить с ней множество раз. Что могло помешать ему заговорить с ней снова в то воскресенье? Ее родители в доме, дверь закрыта, занавеси опущены. Вполне возможно, она устала, ей стало скучно и тому, кого она знала, было нетрудно заманить ее посмотреть что-либо. Он вполне мог уйти с Эмили Моррисон, держа ее за руку.
   Пока Резник говорил, Скелтон несколько раз кивал головой, но теперь он откинулся назад в своем кресле, засунув руки в карманы брюк, и покачал головой.
   – Единственный свидетель, которого мы отыскали, единственный человек, который мог бы привязать Шепперда к месту происшествия, не смог опознать его. Таким образом мы не можем даже доказать, что он был там.
   – Почему он лгал, говоря, что ездил плавать?
   – Если он лгал.
   – Я уверен в этом.
   – Даже если мы знаем, что он не был в бассейне, даже если бы мы знали, что он лжет, мы не можем с полной уверенностью сказать, что он делал в это время. Все, что у нас есть, это предположения и слухи. Никого не интересует, что придумаем мы сами.
   – так бывает довольно часто?
   – Согласен. – Скелтон кивнул. – Но прежде, чем мы сможем сделать что-либо, нам нужно нечто более существенное. Потому что, если вы правы, мы не можем позволить себе такой роскоши, какую применили к Килпатрику, позволив ему уйти как ни в чем не бывало.
   Резник кивнул и поднялся на ноги.
   – «Лайковые перчатки», сэр.
   – Лучше пусть будет так.
   В коридоре курила Сьюзан Олдс, высокая женщина, на которой был светло-серый костюм от модного портного, с дорогой сумкой, висящей на плече, она с интересом следила за приближением Резника. Одна ее бровь была вопросительно изогнута. Опустив голову, Резник прошел мимо. Он услышал, как Сьюзан Олдс спокойно произнесла:
   – Я вижу, уроки запугивания невиновных включены в служебные инструкции.
   Резник даже не обернулся. В комнате детективов он оставил инструкцию, чтобы Грэхем Миллингтон ни при каких условиях не покидал участок, не повидавшись с ним. Чайник был теплым, он сделал кофе и направился к себе в кабинет, намереваясь вновь просмотреть текст своих бесед со Стивеном Шеппердом. Против своего желания он обнаружил, что его мысли заняты Вивьен Натансон и поэмой, которую она читала. Неохотно он выдвинул ящик стола и достал книгу, развернув ее на той самой странице.
   «Безграничные, необъяснимые желания».

– 39 —

   В тот день Лоррейн разговаривала с матерью три раза, Майкл дважды звонил с работы. Во второй раз по переносному аппарату, который работал очень плохо, так что вместо разговора получилась какая-то смесь едва связанных между собой слов. Человек, утверждавший, что он представляет одну из национальных газет, предлагал ей пятнадцать тысяч за историю о горе молодой матери при условии, что они будут иметь исключительное право на ее опубликование. Тысячу он предложил выплатить сразу, четыре, когда будет найдено тело, остальное после опубликования. Как обычно, к ней зашла Вал Паттерсон выпить кофе и поболтать. Она оставалась достаточно долго, чтобы съесть половину пакета шоколадок, которыми Лоррейн пользовалась для улучшения пищеварения. «Последнюю. Надеюсь, она не испортит мою фигуру». После чего она закуривала сигарету со словами: «Последняя, надеюсь, она не разрушит мои легкие».
   Звонил помощник управляющего банком, интересовался ее самочувствием. «Нет, вы не приходите, оставайтесь дома до тех пор, пока не почувствуете, что вам хочется прийти. Это должно быть вашим и только вашим решением».
   Лоррейн пыталась позвонить Линн Келлог в полицейский участок, чтобы поговорить с ней или с Резником, но оба были заняты. Она сняла занавески в спальне, чтобы заменить подкладку, что она собиралась сделать уже давно. Теперь они лежали грудой вокруг швейной машинки.
   Когда зазвонил звонок входной двери, ее первой мыслью было, что это Майкл, вернувшийся раньше домой, хотя, когда спешила вниз по лестнице, она подумала, куда же он девал свои ключи. Увидев стоявшую за дверью женщину, она нерешительно заморгала, не узнав в ней одну из учительниц Эмили.
   – Миссис Моррисон, Джоан Шепперд. Надеюсь, вы не возражаете, что я пришла к вам?
   – О нет. Конечно, нет. Я…
   – Я хотела раньше. Я собиралась только…
   Они обе стояли там, глядя друг на друга, но каждая думала о своем.
   Для окружающих они выглядели бы как мать и дочь.
   – Пожалуйста, – пригласила Лоррейн, отступая назад, – не войдете ли в дом?
   – Спасибо, я не имела в виду…
   – Нет, входите, пожалуйста.
   Пока Лоррейн кипятила воду для чая, Джоан Шепперд расточала похвалы уютному дому, чистоте кухни, форме и росписи посуды. В то же время ее не покидала мысль, зачем вообще она пришла сюда, что, собственно, она надеялась здесь найти.
   – Эмили была… – начала она, но спохватилась и поправилась, – она – умный ребенок, всем интересуется. Можно заметить ее успехи с начала семестра.
   Лоррейн в ответ улыбнулась.
   – Ничего не было слышно?
   – Боюсь, что нет.
   – И у вас совершенно нет представления?..
   – Нет, на самом деле. Совершенно никакого. Джоан отпила чай, спросила Лоррейн о Майкле, о матери Эмили.
   – Она в больнице, – ответила Лоррейн. – Диана нездорова уже порядочное время. Вряд ли она, бедняжка, знает о том, что произошло.
   Когда Джоан Шепперд подняла глаза, по лицу Лоррейн струились слезы.
   – Извините меня, – проговорила она. – Мне действительно лучше было бы не приходить. Это необдуманно с моей стороны, это только расстроило вас.
   – Нет. – Лоррейн, покачала головой. – Я боюсь, что плачу все время. Иногда я этого даже не замечаю. – Она вытащила из кармана смятую коробочку бумажных салфеток и стала открывать ее. – Вчера я пошла уплатить человеку, который мыл окна, и со мной случилось то же самое. Он стоял и удивленно смотрел мне вслед, а я даже не сообразила почему.
   Она промокнула щеки, осушила глаза, прочистила нос и спросила Джоан Шепперд, не хочет ли она еще чашечку чая.
   – Нет, спасибо. Он был превосходный. – Она потянулась пожать Лоррейн руку. – Я хочу, чтобы вы знали, как я переживаю за Эмили. Я много думаю о ней.
   Слезы вновь навернулись на глаза Лоррейн, и она отошла к мойке, отвернула воду, чтобы она уносила с собой и слезы. «Эмили была». Майкл сказал то же самое лишь вчера вечером, сам, здесь, в этой комнате. «Эмили была». Тогда получается, что только полиция считает, что существует еще какой-то шанс, что она может быть найдена живой? Или они тоже просто делают вид, не имея возможности признать то, что умом и сердцем понимают: где бы она сейчас ни была, Эмили, она, конечно, уже мертва?
   – Так не может продолжаться.
   – Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
   – Ты не можешь постоянно игнорировать меня. Стивен стоял у своего верстана в подвале, спиной к лестнице.
   – Я не игнорирую тебя. Я работаю.
   Джоан посмотрела на его мясистую шею, широкие плечи, наклоненные вперед.
   – Что сказала полиция?
   – Ничего.
   – Тогда что произошло после обеда?
   – Ничего. Они устроили опознание, выстроили в одну линию мужчин, чтобы эта женщина опознала меня.
   – Какая женщина?
   – Я не знаю. Откуда мне знать? Во всяком случае, это была ошибка.