Страница:
Пол взял ее руки в свои, заставил Ким заглянуть ему в глаза и, улыбаясь, сказал, что ей не о чем беспокоиться, так как Шарлотта теперь его до смерти боится. Девушка позволила ему снять с нее обувь, и, скользнув руками по ее джинсам, он добрался до нежного углубления у колен и неспешными ласками заставил Ким подняться с кресла.
Потом Пол лежал в постели, заложив руки за голову, согретый ее женственным теплом, и на незримое веретено своей безупречной логики накручивал один за другим аргументы против получения ею диплома в Айове в сфере телекоммуникаций. По его словам, для женщины с ее талантом и амбициями это пустая трата времени. Телестудии в больших городах не принимают всерьез магистерские дипломы, и ей лучше взять чикагский телерынок штурмом. А с таким шармом и умом нет ничего проще.
– Как Шелли Лонг, – сказала Ким, внезапно прижимаясь к его груди, и добавила: – Не смейся.
Улыбка мгновенно исчезла с его лица.
– А ты будешь у меня на содержании, – вдруг сказала она. Он опрокинул ее на спину и произнес с неожиданным жаром:
– Я буду твоим любовником.
Это заявление балансировало на опасной грани с тем словом, которое Пол поклялся никогда не употреблять, а в данном случае особенно, но он чувствовал, что сейчас поступил абсолютно правильно. Произнесенное слово пробудило в девушке длинную вереницу ассоциаций, юношеских представлений о женской искушенности, о такой притягательной «взрослой» безнравственности. В любом случае избранная им тактика сработала, и, уходя поутру, Ким пообещала пока ничего не говорить своему куратору, подождать, пока Пол окончательно не устроится в Чикаго.
Все это время Шарлотта представала либо как смутное пятно на периферии зрения, либо просто где-то пряталась. Пола начинало раздражать и даже немного пугать ее умение исчезать из виду в мгновение ока. По временам полуденная тишина в квартире, казалось, была наэлектризована ее незримым присутствием. Подумав, Пол решил не навязываться Шарлотте, так как она, по всей видимости, объявила перемирие. Он обратил внимание, что куда-то стали исчезать игрушечные мыши. Он выкладывал их по одной из ящика своего стола, но теперь они исчезали быстрее, чем раньше, словно Шарлотта собирала их где-то в укромном уголке с одной ей известной целью.
Пол начал выдумывать новые прозвища для нее: Киска-Фантом, Кошка-Которой-Нет. Он пользовался ими в тех редких случаях, когда ему удавалось вновь увидеть Шарлотту, обычно во время кормления. Все остальное время она пряталась, и Пол принял это как молчаливое условие их перемирия: он не должен искать ее укрытие. Кошка появлялась снова, когда слышала на ступеньках лестницы знакомые шаги Элизабет. Тогда она пулей летела по коридору, хвост трубой, и останавливалась на верхней ступеньке с громким призывным мяуканьем в ожидании хозяйки и ее ласк.
– Бу-бу скучала по мне? – сюсюкала Элизабет, поднимая Шарлотту на руки.
Теперь, к великому удивлению Пола, кошка не проявляла ни малейшего желания вырваться из объятий Элизабет.
– Скучала, скучала, – отвечал Пол, обнимая жену, которая прижимала к себе кошку. – Мы оба скучали.
И в его словах искренности было значительно больше, чем неизбежного лицемерия. Он ожидал ее приезда с тем же нетерпением, что и Шарлотта. Будь у него хвост, он тоже держал бы его трубой.
Тем не менее Полу удалось выдержать необходимую паузу. Элизабет сама завела разговор, сообщив, что вопрос о получении ею места считается уже практически решенным, и с такой перспективой смирились все сотрудники кафедры. Сейчас наступил этап неформального обсуждения – где будет находиться ее кабинет, какова зарплата и т.п. И ни слова о его деле! Элизабет не была наделена большими драматическими способностями, но в данном случае, Пол был уверен, она пытается играть, нагнетая обстановку молчанием о самом главном. У нее все-таки талант увиливать в самые неподходящие мгновения в важных вопросах.
Наконец после обеда, когда Пол уже решил плюнуть на чувство собственного достоинства и напрямую спросить о разговоре с Уолтером, Элизабет вдруг призналась, что имела с ним беседу.
– И что? – спросил Пол.
– Ему бы хотелось увидеть пару каких-нибудь глав из твоей книги.
Она опустилась на диван, поджав под себя ноги. Пол стоял на пороге. Внезапно откуда ни возьмись появилась Шарлотта и вспрыгнула на колени к Элизабет. Та начала гладить кошку, старательно избегая прямого вопрошающего взгляда Пола. Тот факт, что его книга оказалась в профессиональном чистилище, тогда как ее творение было вознесено на вершины рая, практически никогда не упоминался в их разговорах. С тех самых пор, как его книгу отвергло британское издательство, Пол не мог видеть свою рукопись больше, чем час-два подряд и не более одного раза в неделю. Переделки и коррективы, которые, по его собственным словам, он в настоящее время вносил, оказывались всякий раз жалкими и безнадежными фальстартами. В настоящий момент она представляла собой набор разрозненных черновиков. От одной мысли, что теперь ему придется восстанавливать книгу в некое связное и удобочитаемое единство, Полу сделалось дурно. Он не мог ни войти в комнату, ни уйти из нее. Элизабет сидела, опустив голову, глядя на Шарлотту, а кошка смотрела на Пола пристальным, непроницаемым взглядом, послушно выгибаясь под ласковыми прикосновениями хозяйки.
– И что ты ему сказала? – наконец выдавил из себя Пол.
– Что работа над ней еще не закончена, хотя основные ее положения тщательно продуманы и интересны.
И все же Элизабет не решалась поднять на мужа глаза и продолжала почесывать Шарлотту за ушками. Пол стоял, дрожа, в противоположном конце комнаты, ухватившись за косяк двери побелевшими пальцами, и пытался что-то выговорить. Где-то в глубине его потрясенного сознания маячила жуткая мыслишка: а не с похожих ли симптомов начинается инсульт? Но тут перед его мысленным взором всплыл другой образ: он сжимает голову жены с такой силой, что ее череп трескается и ломается, и тут же Пола оглушил звенящий, бесконечно повторяющийся ритмичный звук, похожий на звук колокола, окрашенный в тембр голоса Элизабет. Колокол этот снова и снова отбивал одну и ту же фразу: «...тщательно продуманы... тщательно продуманы...»
Единственное, что прорывалось в его сознание сквозь нараставшую безумную ярость, был пристальный гипнотический взгляд Шарлотты, наблюдающей за ним с дивана, и ее громогласное мурлыканье, которое не смог заглушить даже звук его внутреннего колокола.
– Послушай, милый. Я должна была сказать Уолтеру правду.
Пол не заметил, как Элизабет оказалась рядом с ним. Она стояла на пороге, прижимая к груди Шарлотту. Когда она успела встать с дивана и пересечь всю комнату?
– У твоей книги ведь были реальные проблемы, – продолжала Элизабет, – и нет никакого смысла вводить Уолтера в заблуждение, как ты понимаешь. Тебе ведь известно мое мнение?
– Нет, не известно, – вырвалось у Пола помимо его воли.
– Мне представляется, что тебе нужен хороший подзатыльник, чтобы ты снова вернулся к работе над рукописью. И вот, кажется, для этого настал благоприятный момент.
Она поцеловала его в щеку и проскользнула в дверь. Когда Элизабет проходила мимо него, Шарлотта как будто случайно ударила Пола хвостом по лицу.
Остаток вечера и большую часть уик-энда они провели в разных концах квартиры. Элизабет намеренно старалась оставить Пола одного, чтобы таким образом поощрить к работе над книгой, однако преуспела только в том, что еще больше разозлила. Она даже не предоставила ему возможность уединиться самому и тем самым сохранить хотя бы какую-то жалкую толику мужского достоинства. Тем не менее, когда Элизабет тем вечером отправилась спать, Пол послушно остался сидеть в своей стенной нише при выключенном свете, один на один с мистическим голубоватым мерцанием компьютерного монитора.
Большую часть времени он тупо смотрел на экран и не открыл ни одного файла из диссертационных. Целый час сидел, уставившись на экранную заставку и придумывая новые метафоры для характеристики последних событий в своей жизни: «мишень теперь значительно дальше», «беговая дорожка удлинилась», «морковка поднялась немного выше». И даже придумал целый образ: он сидит на корточках в середине круга, а Уолтер и Элизабет перебрасываются над его головой местом в Чикагском университете, как в жестокой детской игре «Обезьянка в центре».
Затем Пол немного порыскал по Интернету, вышел на несколько каталогов женского нижнего белья и перебросил себе несколько рекламных фотографий. Три или четыре раза проверил электронную почту. Два часа играл в «СимСити»: строил город от самого основания, заполнял крошечное компьютерное пространство дорогами, заводами, яркими офисными зданиями, а пустоты «засаживал» деревьями. Затем вызвал меню «катастрофы», поджег только что выстроенный город и, пока он горел, остекленевшим взглядом смотрел, как оранжевые языки цифрового пламени пожирают плоды двухчасового творчества.
Наконец Пол пошел спать и в ту ночь провел в постели рядом с Элизабет всего каких-нибудь два часа. Обычно она вставала очень рано. Когда же он наконец проснулся, было уже около полудня, и Элизабет решила его немного побаловать, принеся в постель чай и бутерброды. Эта непрошеная забота только испортила Полу настроение, но он не стал возражать. После обеда Элизабет подошла к нему, покорно сидевшему за компьютером и бесцельно листавшему свой труд страницу за страницей, положила ему руки на плечи и сказала:
– Глава о Кафке и jouissance [2]. Мне кажется, она произведет на Уолтера необходимое впечатление.
Элизабет провела рукой по его волосам и оставила в полном одиночестве до самого вечера. Пол открыл предложенную ею главу – глава о Кафке в самом деле была, пожалуй, единственной частью книги, которую он мог читать без жгучего стыда и ярости от поразившей его интеллектуальной импотенции, – но целый день провел за игрой с текстом. Он пропускал его через программу проверки орфографии, испытывал различные шрифты, форматы, перевел всю главу в готическое письмо. Потом встал и начал в носках расхаживать по квартире из конца в конец, один раз вспугнув Шарлотту, пригревшуюся в солнечных лучах на кухонном кафеле. Он наклонился к ней с желанием ласково подергать за ушко, а кошка, почувствовав его приближение, подскочила и бросилась бежать. Полу ничего не оставалось, как попытаться поддеть ее ногой, но и здесь его постигла неудача.
Когда вернулась Элизабет, начинало смеркаться. Услышав звук ее автомобиля у дома, Пол выключил компьютер и поспешил в спальню за туфлями и пальто. Он проскочил мимо жены, когда она поднималась по лестнице, сказав, что идет немного прогуляться. Наконец оказавшись возле дома Ким, Пол в темноте полез по пожарной лестнице, встал на цыпочки рядом с занесенным снегом окном преподавательницы, страдавшей неврозом, и увидел, что она сидит за кухонным столом и плачет. Он поднялся еще на две-три ступеньки и посмотрел в окно Ким. Та сидела за столом в футболке и тренировочных штанах, читала «Сэсси» и ела кукурузные чипсы из пакета. Ким была в очках, и это его удивило – Пол не знал, что она носит очки. Он постучал в окно и испугал ее так, что она чуть не подавилась своими чипсами. Пол влез в комнату, снял с Ким очки и крепко прижал девушку к себе.
– О, детка, – выговаривали его губы сами собой, – как ты мне нужна! Как ты мне нужна!
Когда Пол вернулся домой, в квартире было уже темно. Он на цыпочках прошел в спальню и снял пальто. Дыхание Элизабет казалось медленным и спокойным, но он понимал, что она притворяется, поэтому вновь на цыпочках вышел из спальни и вернулся к компьютеру. Пресловутая глава оказалась восстановлена в первоначальном виде, в обычном шрифте и формате, на компьютере висела бумажка желтого цвета, где угловатым почерком Элизабет было выведено: «Я знаю, у тебя получится».
Полу захотелось плакать. Он положил голову на клавиатуру и несколько раз тяжело вздохнул; компьютер откликнулся характерным пиканьем. Подняв голову, Пол увидел, что экран заполнен беспорядочным набором самых разных знаков. Потом он еще долго сидел в абсолютной темноте перед голубовато-мерцающим дисплеем и громко выл, словно старый и больной пес.
Наконец Пол овладел собой настолько, что смог положить руку на «мышку» и удалить всю бессмысленную ерунду, отпечатавшуюся за мгновения тяжелого отчаяния. Он начал печатать с полной уверенностью, что это начало конца его академической карьеры. И потому просто выбрасывал на экран мешанину из безумных рассуждений и ни на чем не основанных выводов и допущений. Смысл слов, которые он с такой лихостью высыпал на экран, не имел никакого значения, Пол получал странное извращенное наслаждение от созерцания бликов, что монитор отбрасывал на его руки: в них появлялось сходство с синевато-бледными руками трупа. Ему нравилось и прохладное, мягкое прикосновение клавиш к кончикам пальцев. А от их приятного постукивания тишина в доме становилась еще более непроницаемой. Она давила на него, как будто это он заполнял комнату словами. Руки порхали по клавиатуре, клавиши постукивали, и на экране возникали непристойные лимерики, причудливые каламбуры, стишки песенок из популярных телепрограмм. Пол пододвинул стул еще ближе к компьютеру, отчего напряжение в позвоночнике увеличилось и стало причинять ощутимую боль. Ему пришлось сжать зубы, чтобы не расхохотаться в голос. Его распирало от смеха, который, несмотря на все усилия, все-таки вырывался через нос комичным пыхтением, сопением и прысканьем.
Где-то в середине ночи он внезапно проснулся. Спина нестерпимо ныла от неудобной позы, и Пол не знал, сколько времени проспал в таком положении. Почему-то было страшно шевелиться. Взглянув на экран, Пол увидел скринсейвер с картинкой из «Парка Юрского периода». За маленьким джипом, разъезжавшим взад и вперед по экрану, гонялся громадный тираннозавр. Однако, присмотревшись, Пол понял, что это немыслимых размеров черно-белый кот. Чудище нагнало джип, схватило его огромной когтистой лапищей и вытряхнуло пассажиров. Затем, обнажив страшные клыки, зверь прыгнул на крошечную человеческую фигурку.
Пол в ужасе отшатнулся от компьютера и чуть было не упал со стула. Подавшись вперед, он обеими руками ухватился за стол, потом снова взглянул на экран и с облегчением увидел привычную картинку: похожий на огромную птицу тираннозавр молча бегал за маленьким спортивным автомобилем без малейшей надежды когда-либо его поймать. Но по какой-то непонятной причине Пол все равно боялся обернуться. Волоски у него на шее встали дыбом. Он был полностью уверен, что сзади кто-то стоит и внимательно наблюдает за ним. Пол нашел в себе силы выпрямиться, сделать глубокий вдох и медленно повернуться. На полу посередине гостиной, как раз рядом с кружком света от компьютера, сидела Шарлотта. Зрачки ее были как-то необычно, фантастически велики, и Полу показалось, что он может провалиться в них с головой, как в черные бездонные ямы.
Пол схватил со стола первую попавшуюся книгу, прицелился и со всего маху швырнул в кошку. Шарлотта исчезла, подобно призраку, книга же пролетела по ковру в противоположный конец комнаты. Пол вскочил и бросился за кошкой. Теперь Шарлотта сидела на пороге гостиной, темным силуэтом вырисовываясь в круге света от уличных фонарей. А потом вдруг легла на пороге пластом, словно ящерица, прижав уши к голове, и шипела на него, издавая долгий, резкий, нечеловеческий звук, от которого по телу пробегал ледяной холод, словно от порыва январского ветра.
Пол сделал шаг назад, беспомощно заморгав, – и в одно мгновение кошки не стало. Круг света от уличных фонарей был пуст, словно там и в помине никого не было.
7
8
Потом Пол лежал в постели, заложив руки за голову, согретый ее женственным теплом, и на незримое веретено своей безупречной логики накручивал один за другим аргументы против получения ею диплома в Айове в сфере телекоммуникаций. По его словам, для женщины с ее талантом и амбициями это пустая трата времени. Телестудии в больших городах не принимают всерьез магистерские дипломы, и ей лучше взять чикагский телерынок штурмом. А с таким шармом и умом нет ничего проще.
– Как Шелли Лонг, – сказала Ким, внезапно прижимаясь к его груди, и добавила: – Не смейся.
Улыбка мгновенно исчезла с его лица.
– А ты будешь у меня на содержании, – вдруг сказала она. Он опрокинул ее на спину и произнес с неожиданным жаром:
– Я буду твоим любовником.
Это заявление балансировало на опасной грани с тем словом, которое Пол поклялся никогда не употреблять, а в данном случае особенно, но он чувствовал, что сейчас поступил абсолютно правильно. Произнесенное слово пробудило в девушке длинную вереницу ассоциаций, юношеских представлений о женской искушенности, о такой притягательной «взрослой» безнравственности. В любом случае избранная им тактика сработала, и, уходя поутру, Ким пообещала пока ничего не говорить своему куратору, подождать, пока Пол окончательно не устроится в Чикаго.
Все это время Шарлотта представала либо как смутное пятно на периферии зрения, либо просто где-то пряталась. Пола начинало раздражать и даже немного пугать ее умение исчезать из виду в мгновение ока. По временам полуденная тишина в квартире, казалось, была наэлектризована ее незримым присутствием. Подумав, Пол решил не навязываться Шарлотте, так как она, по всей видимости, объявила перемирие. Он обратил внимание, что куда-то стали исчезать игрушечные мыши. Он выкладывал их по одной из ящика своего стола, но теперь они исчезали быстрее, чем раньше, словно Шарлотта собирала их где-то в укромном уголке с одной ей известной целью.
Пол начал выдумывать новые прозвища для нее: Киска-Фантом, Кошка-Которой-Нет. Он пользовался ими в тех редких случаях, когда ему удавалось вновь увидеть Шарлотту, обычно во время кормления. Все остальное время она пряталась, и Пол принял это как молчаливое условие их перемирия: он не должен искать ее укрытие. Кошка появлялась снова, когда слышала на ступеньках лестницы знакомые шаги Элизабет. Тогда она пулей летела по коридору, хвост трубой, и останавливалась на верхней ступеньке с громким призывным мяуканьем в ожидании хозяйки и ее ласк.
– Бу-бу скучала по мне? – сюсюкала Элизабет, поднимая Шарлотту на руки.
Теперь, к великому удивлению Пола, кошка не проявляла ни малейшего желания вырваться из объятий Элизабет.
– Скучала, скучала, – отвечал Пол, обнимая жену, которая прижимала к себе кошку. – Мы оба скучали.
И в его словах искренности было значительно больше, чем неизбежного лицемерия. Он ожидал ее приезда с тем же нетерпением, что и Шарлотта. Будь у него хвост, он тоже держал бы его трубой.
Тем не менее Полу удалось выдержать необходимую паузу. Элизабет сама завела разговор, сообщив, что вопрос о получении ею места считается уже практически решенным, и с такой перспективой смирились все сотрудники кафедры. Сейчас наступил этап неформального обсуждения – где будет находиться ее кабинет, какова зарплата и т.п. И ни слова о его деле! Элизабет не была наделена большими драматическими способностями, но в данном случае, Пол был уверен, она пытается играть, нагнетая обстановку молчанием о самом главном. У нее все-таки талант увиливать в самые неподходящие мгновения в важных вопросах.
Наконец после обеда, когда Пол уже решил плюнуть на чувство собственного достоинства и напрямую спросить о разговоре с Уолтером, Элизабет вдруг призналась, что имела с ним беседу.
– И что? – спросил Пол.
– Ему бы хотелось увидеть пару каких-нибудь глав из твоей книги.
Она опустилась на диван, поджав под себя ноги. Пол стоял на пороге. Внезапно откуда ни возьмись появилась Шарлотта и вспрыгнула на колени к Элизабет. Та начала гладить кошку, старательно избегая прямого вопрошающего взгляда Пола. Тот факт, что его книга оказалась в профессиональном чистилище, тогда как ее творение было вознесено на вершины рая, практически никогда не упоминался в их разговорах. С тех самых пор, как его книгу отвергло британское издательство, Пол не мог видеть свою рукопись больше, чем час-два подряд и не более одного раза в неделю. Переделки и коррективы, которые, по его собственным словам, он в настоящее время вносил, оказывались всякий раз жалкими и безнадежными фальстартами. В настоящий момент она представляла собой набор разрозненных черновиков. От одной мысли, что теперь ему придется восстанавливать книгу в некое связное и удобочитаемое единство, Полу сделалось дурно. Он не мог ни войти в комнату, ни уйти из нее. Элизабет сидела, опустив голову, глядя на Шарлотту, а кошка смотрела на Пола пристальным, непроницаемым взглядом, послушно выгибаясь под ласковыми прикосновениями хозяйки.
– И что ты ему сказала? – наконец выдавил из себя Пол.
– Что работа над ней еще не закончена, хотя основные ее положения тщательно продуманы и интересны.
И все же Элизабет не решалась поднять на мужа глаза и продолжала почесывать Шарлотту за ушками. Пол стоял, дрожа, в противоположном конце комнаты, ухватившись за косяк двери побелевшими пальцами, и пытался что-то выговорить. Где-то в глубине его потрясенного сознания маячила жуткая мыслишка: а не с похожих ли симптомов начинается инсульт? Но тут перед его мысленным взором всплыл другой образ: он сжимает голову жены с такой силой, что ее череп трескается и ломается, и тут же Пола оглушил звенящий, бесконечно повторяющийся ритмичный звук, похожий на звук колокола, окрашенный в тембр голоса Элизабет. Колокол этот снова и снова отбивал одну и ту же фразу: «...тщательно продуманы... тщательно продуманы...»
Единственное, что прорывалось в его сознание сквозь нараставшую безумную ярость, был пристальный гипнотический взгляд Шарлотты, наблюдающей за ним с дивана, и ее громогласное мурлыканье, которое не смог заглушить даже звук его внутреннего колокола.
– Послушай, милый. Я должна была сказать Уолтеру правду.
Пол не заметил, как Элизабет оказалась рядом с ним. Она стояла на пороге, прижимая к груди Шарлотту. Когда она успела встать с дивана и пересечь всю комнату?
– У твоей книги ведь были реальные проблемы, – продолжала Элизабет, – и нет никакого смысла вводить Уолтера в заблуждение, как ты понимаешь. Тебе ведь известно мое мнение?
– Нет, не известно, – вырвалось у Пола помимо его воли.
– Мне представляется, что тебе нужен хороший подзатыльник, чтобы ты снова вернулся к работе над рукописью. И вот, кажется, для этого настал благоприятный момент.
Она поцеловала его в щеку и проскользнула в дверь. Когда Элизабет проходила мимо него, Шарлотта как будто случайно ударила Пола хвостом по лицу.
Остаток вечера и большую часть уик-энда они провели в разных концах квартиры. Элизабет намеренно старалась оставить Пола одного, чтобы таким образом поощрить к работе над книгой, однако преуспела только в том, что еще больше разозлила. Она даже не предоставила ему возможность уединиться самому и тем самым сохранить хотя бы какую-то жалкую толику мужского достоинства. Тем не менее, когда Элизабет тем вечером отправилась спать, Пол послушно остался сидеть в своей стенной нише при выключенном свете, один на один с мистическим голубоватым мерцанием компьютерного монитора.
Большую часть времени он тупо смотрел на экран и не открыл ни одного файла из диссертационных. Целый час сидел, уставившись на экранную заставку и придумывая новые метафоры для характеристики последних событий в своей жизни: «мишень теперь значительно дальше», «беговая дорожка удлинилась», «морковка поднялась немного выше». И даже придумал целый образ: он сидит на корточках в середине круга, а Уолтер и Элизабет перебрасываются над его головой местом в Чикагском университете, как в жестокой детской игре «Обезьянка в центре».
Затем Пол немного порыскал по Интернету, вышел на несколько каталогов женского нижнего белья и перебросил себе несколько рекламных фотографий. Три или четыре раза проверил электронную почту. Два часа играл в «СимСити»: строил город от самого основания, заполнял крошечное компьютерное пространство дорогами, заводами, яркими офисными зданиями, а пустоты «засаживал» деревьями. Затем вызвал меню «катастрофы», поджег только что выстроенный город и, пока он горел, остекленевшим взглядом смотрел, как оранжевые языки цифрового пламени пожирают плоды двухчасового творчества.
Наконец Пол пошел спать и в ту ночь провел в постели рядом с Элизабет всего каких-нибудь два часа. Обычно она вставала очень рано. Когда же он наконец проснулся, было уже около полудня, и Элизабет решила его немного побаловать, принеся в постель чай и бутерброды. Эта непрошеная забота только испортила Полу настроение, но он не стал возражать. После обеда Элизабет подошла к нему, покорно сидевшему за компьютером и бесцельно листавшему свой труд страницу за страницей, положила ему руки на плечи и сказала:
– Глава о Кафке и jouissance [2]. Мне кажется, она произведет на Уолтера необходимое впечатление.
Элизабет провела рукой по его волосам и оставила в полном одиночестве до самого вечера. Пол открыл предложенную ею главу – глава о Кафке в самом деле была, пожалуй, единственной частью книги, которую он мог читать без жгучего стыда и ярости от поразившей его интеллектуальной импотенции, – но целый день провел за игрой с текстом. Он пропускал его через программу проверки орфографии, испытывал различные шрифты, форматы, перевел всю главу в готическое письмо. Потом встал и начал в носках расхаживать по квартире из конца в конец, один раз вспугнув Шарлотту, пригревшуюся в солнечных лучах на кухонном кафеле. Он наклонился к ней с желанием ласково подергать за ушко, а кошка, почувствовав его приближение, подскочила и бросилась бежать. Полу ничего не оставалось, как попытаться поддеть ее ногой, но и здесь его постигла неудача.
Когда вернулась Элизабет, начинало смеркаться. Услышав звук ее автомобиля у дома, Пол выключил компьютер и поспешил в спальню за туфлями и пальто. Он проскочил мимо жены, когда она поднималась по лестнице, сказав, что идет немного прогуляться. Наконец оказавшись возле дома Ким, Пол в темноте полез по пожарной лестнице, встал на цыпочки рядом с занесенным снегом окном преподавательницы, страдавшей неврозом, и увидел, что она сидит за кухонным столом и плачет. Он поднялся еще на две-три ступеньки и посмотрел в окно Ким. Та сидела за столом в футболке и тренировочных штанах, читала «Сэсси» и ела кукурузные чипсы из пакета. Ким была в очках, и это его удивило – Пол не знал, что она носит очки. Он постучал в окно и испугал ее так, что она чуть не подавилась своими чипсами. Пол влез в комнату, снял с Ким очки и крепко прижал девушку к себе.
– О, детка, – выговаривали его губы сами собой, – как ты мне нужна! Как ты мне нужна!
Когда Пол вернулся домой, в квартире было уже темно. Он на цыпочках прошел в спальню и снял пальто. Дыхание Элизабет казалось медленным и спокойным, но он понимал, что она притворяется, поэтому вновь на цыпочках вышел из спальни и вернулся к компьютеру. Пресловутая глава оказалась восстановлена в первоначальном виде, в обычном шрифте и формате, на компьютере висела бумажка желтого цвета, где угловатым почерком Элизабет было выведено: «Я знаю, у тебя получится».
Полу захотелось плакать. Он положил голову на клавиатуру и несколько раз тяжело вздохнул; компьютер откликнулся характерным пиканьем. Подняв голову, Пол увидел, что экран заполнен беспорядочным набором самых разных знаков. Потом он еще долго сидел в абсолютной темноте перед голубовато-мерцающим дисплеем и громко выл, словно старый и больной пес.
Наконец Пол овладел собой настолько, что смог положить руку на «мышку» и удалить всю бессмысленную ерунду, отпечатавшуюся за мгновения тяжелого отчаяния. Он начал печатать с полной уверенностью, что это начало конца его академической карьеры. И потому просто выбрасывал на экран мешанину из безумных рассуждений и ни на чем не основанных выводов и допущений. Смысл слов, которые он с такой лихостью высыпал на экран, не имел никакого значения, Пол получал странное извращенное наслаждение от созерцания бликов, что монитор отбрасывал на его руки: в них появлялось сходство с синевато-бледными руками трупа. Ему нравилось и прохладное, мягкое прикосновение клавиш к кончикам пальцев. А от их приятного постукивания тишина в доме становилась еще более непроницаемой. Она давила на него, как будто это он заполнял комнату словами. Руки порхали по клавиатуре, клавиши постукивали, и на экране возникали непристойные лимерики, причудливые каламбуры, стишки песенок из популярных телепрограмм. Пол пододвинул стул еще ближе к компьютеру, отчего напряжение в позвоночнике увеличилось и стало причинять ощутимую боль. Ему пришлось сжать зубы, чтобы не расхохотаться в голос. Его распирало от смеха, который, несмотря на все усилия, все-таки вырывался через нос комичным пыхтением, сопением и прысканьем.
Где-то в середине ночи он внезапно проснулся. Спина нестерпимо ныла от неудобной позы, и Пол не знал, сколько времени проспал в таком положении. Почему-то было страшно шевелиться. Взглянув на экран, Пол увидел скринсейвер с картинкой из «Парка Юрского периода». За маленьким джипом, разъезжавшим взад и вперед по экрану, гонялся громадный тираннозавр. Однако, присмотревшись, Пол понял, что это немыслимых размеров черно-белый кот. Чудище нагнало джип, схватило его огромной когтистой лапищей и вытряхнуло пассажиров. Затем, обнажив страшные клыки, зверь прыгнул на крошечную человеческую фигурку.
Пол в ужасе отшатнулся от компьютера и чуть было не упал со стула. Подавшись вперед, он обеими руками ухватился за стол, потом снова взглянул на экран и с облегчением увидел привычную картинку: похожий на огромную птицу тираннозавр молча бегал за маленьким спортивным автомобилем без малейшей надежды когда-либо его поймать. Но по какой-то непонятной причине Пол все равно боялся обернуться. Волоски у него на шее встали дыбом. Он был полностью уверен, что сзади кто-то стоит и внимательно наблюдает за ним. Пол нашел в себе силы выпрямиться, сделать глубокий вдох и медленно повернуться. На полу посередине гостиной, как раз рядом с кружком света от компьютера, сидела Шарлотта. Зрачки ее были как-то необычно, фантастически велики, и Полу показалось, что он может провалиться в них с головой, как в черные бездонные ямы.
Пол схватил со стола первую попавшуюся книгу, прицелился и со всего маху швырнул в кошку. Шарлотта исчезла, подобно призраку, книга же пролетела по ковру в противоположный конец комнаты. Пол вскочил и бросился за кошкой. Теперь Шарлотта сидела на пороге гостиной, темным силуэтом вырисовываясь в круге света от уличных фонарей. А потом вдруг легла на пороге пластом, словно ящерица, прижав уши к голове, и шипела на него, издавая долгий, резкий, нечеловеческий звук, от которого по телу пробегал ледяной холод, словно от порыва январского ветра.
Пол сделал шаг назад, беспомощно заморгав, – и в одно мгновение кошки не стало. Круг света от уличных фонарей был пуст, словно там и в помине никого не было.
7
Он проснулся ближе к полудню на кушетке. Элизабет накрыла его ватным одеялом. Пол сел, чувствуя сильное головокружение. Компьютер был выключен, но на нем снова висел стикер.
«Я переписала новую версию главы на диск, – гласила бумажка, – распечатаю ее в Чикаго и покажу Уолтеру. Привет, Лиззи».
– О боже! – простонал Пол. Волосы у него встали дыбом, во рту после сна был привкус мякины. – Боже, нет!.. Лиззи, – позвал он, встав с дивана и неуверенно перемещаясь по квартире.
Элизабет уже уехала, решив самостоятельно добраться до вокзала. Пол рухнул на кровать, схватил телефон и нажал кнопку быстрого набора чикагского телефона жены. Пол понимал, что не застанет ее, однако оставил длинное истерическое сообщение, в котором не только умолял Элизабет не показывать Уолтеру главу, но просил и саму Элизабет пока ее не читать.
– Она... она несколько не обработана, Лиззи, ведь это всего лишь черновик. Пожалуйста, не показывай ее никому. Пожалуйста!
Пол положил трубку и какое-то время беспомощно сидел с телефоном на коленях. И тут вновь ощутил какое-то странное покалывание на шее сзади, обернулся и увидел Шарлотту в дальнем углу кровати. Кошка пристально смотрела на Пола.
– Убирайся! – крикнул он.
Шарлотта не пошевелилась. Тогда он рванулся к ней, задел за провод, и телефон с грохотом упал на пол. Шарлотта легко и с достоинством спрыгнула с кровати и побежала куда-то по коридору.
Пол звонил Элизабет из своего университетского кабинета: один раз до начала занятий и три раза в течение присутственных часов. Каждый раз ему никто не отвечал, он клал трубку, не оставляя никакого сообщения. Вернувшись домой, Пол не мог даже думать о том, чтобы вернуться к работе над текстом главы, который он сотворил прошлой ночью, поэтому просто лег на диван с телевизионным пультом в руках и все время до вечера провел за механическим переключением каналов. Перед глазами мелькали бесчисленные ток-шоу, заполненные политкорректной белибердой; кулинарные шоу с хозяйками, отличавшимися какой-то немыслимой для нормального человека подвижностью и чудовищно комичным произношением; телевизионные комедии семидесятых годов с героями в брюках-клеш и с сальными волосами. Только одну программу он просмотрел с начала до конца. Это был филиппинский музыкальный фильм, в котором герои танцевали на пляже и распевали песни в стиле Элвиса Пресли.
Потом он лежал до самого наступления темноты, не зажигая свет, и смотрел научно-популярные программы о природе, длинные рекламные ролики, передачи, посвященные рыбалке, и отрывок из программы о гольфе, в котором подробно рассказывалось о том, как выпутываться из «песчаных ловушек».
Когда приехала Ким, Пол спустился вниз открыть дверь и стоял несколько секунд на пороге, тупо глядя на девушку, будто видел ее впервые в жизни. Однако Ким не обратила на его состояние ни малейшего внимания, протиснулась в дом и, поднимаясь по лестнице, непрерывно тараторила о том, как зверски холодно на улице. Пол пошел за ней наверх. Там она сняла пальто и сказала:
– Знаешь, Пол, я подумала, что мне следует иметь ключи от твоего дома.
Он не ответил, держа в руках ее громадное тяжелое пальто. Создавалось впечатление, будто Ким говорит на каком-то незнакомом языке.
– Я знаю, милый, – продолжала Ким, – ты не любишь говорить о чувствах, но согласись, если человек влезает но мне в окно и практически насилует меня, то, наверное, это что-то да значит?
Она чмокнула Пола, отвернулась и проследовала в гостиную на звук работающего телевизора. В темноте при свете телеэкрана Ким казалась жутковатым призраком.
– Боже мой! – воскликнула она. – Ты смотришь «Мелроуз-Плейс»!
Пол ничего не ответил и позволил ей остаться. Он был настолько подавлен, что даже не смог объяснить Ким, что сегодня ему не до нее. Когда она наконец уснула, обхватив его руками и ногами, словно кальмар – свою жертву, Пол долго лежал, уставившись в потолок и размышляя о полном крушении карьеры и жизни. Элизабет не позвонила, и это совсем неудивительно. Она уже, естественно, прочла главу. И теперь, конечно же, не покажет ее Уолтеру. Карьера окончена, а возможно, и брак тоже. Элизабет отбросит его, как ненужный балласт, и вознесется в академические эмпиреи, а он будет падать, и падать, и падать, и наконец приземлится в какой-нибудь государственной школе в Северной Дакоте или в училище с зарплатой в тысячу долларов за семестр. А закончит он владельцем букинистической лавки в захолустном городишке в северных штатах. Или, может быть, ему суждено кончить свой век продавцом в видеошопе рядом с восемнадцатилетними юнцами, мнящими себя будущими Тарантино.
Утром, когда Ким еще принимала душ, Пол обнаружил у нее в туфле засохшее кошачье дерьмо и чуть было не рассмеялся. Он выбросил дерьмо в мусорное ведро, заметив кошке:
– Как дурно, Шарлотта. Ты все никак не научишься себя вести.
При этом он подумал, что Шарлотте, собственно, не о чем беспокоиться. В отличие от него это мерзкое создание очень скоро окажется в Чикаго.
Элизабет не звонила, и Пол вновь целый день бесцельно слонялся по квартире, потом завалился на диван и стал читать журналы, не дочитывая ни одной статьи до конца, после чего бросал в корзинку для бумаг шарики из скомканных страниц первого варианта своей книги, и наконец разделся, взял пульт и включил телевизор. Он представил себя участником дневных ток-шоу в глубоком и удобном кресле. Толстый, лысеющий, бородатый, он сидит в центре, а Кимберли с микрофоном в руках, на четырехдюймовых каблуках, в стильном костюме с очень короткой юбкой ходит по рядам зрителей. Волосы у нее взбиты до невероятной высоты, микрофон она держит как самое опасное оружие. Она решительно подсовывает его под нос крупной чернокожей женщине лет пятидесяти. Негритянка с нескрываемой неприязнью взирает на него и говорит:
– Ведь к вам все шло само собой, на блюдечке с голубой каемочкой, Пол.
Женщины в аудитории решительно кивают в поддержку ее мнения.
– Вы белый с хорошим высшим образованием.
Одобрительный шепоток. Ким задумчиво хмурит лоб.
– Как же вы могли все это так просто упустить?
Люди в аудитории начинают кричать:
– Скажи ему, сестричка!.. Аминь!
– Знаешь, – продолжает чернокожая женщина, – скажу прямо: нет у меня к тебе никакого сочувствия!
Публика разражается аплодисментами, некоторые встают, потрясая кулаками в его сторону, и камера приближается к Полу, крупным планом показывая его лицо с ввалившимися глазами, смертельно бледное от вечных замороженных обедов, пицц, макарон и сыра. Ниже возникают титры: «Пол, неудавшийся ученый». И пока он пытается, неуклюже и сильно заикаясь, возражать, его прерывает Кимберли:
– Сейчас нас соединяют с бывшей женой Пола. Элизабет дважды – прошу прощения, трижды – удостаивалась Национальной книжной премии. Она является первой женщиной-канцлером в Гарварде и президентом Лингвистической ассоциации. Здравствуйте, Элизабет, вы нас слышите?
Телефон все звонил и звонил. Пол вскочил с дивана и зашлепал босыми ногами в спальню. Прежде чем поднять трубку, помедлил несколько мгновений. Ему показалось, что в соседней комнате все еще продолжается ток-шоу, посвященное его неудавшейся жизни. Голос Кимберли произносил: «Когда вы впервые поняли, что ваш муж – неудачник?»
Звонила Элизабет.
– Пол! – почти крикнула она. – Я уже собиралась бросить трубку.
– Я слушаю, – ответил Пол, тупо уставившись в потолок.
– Я могу говорить не больше минуты – у меня лекция, но я хотела сообщить тебе, что твоя глава произвела на Уолтера сильнейшее впечатление.
Пол заморгал глазами и медленно сел на кровать.
– Должна признаться, что это для меня некоторая неожиданность, – продолжала Элизабет. – Откровенно говоря, в ней было много от Эндрю Росса, но Уолтеру понравилось, и он сказал, что твоя глава – настоящий прорыв.
У Пола пересохло горло. Он откашлялся.
– Ему понравилось?
– Черт! Я же сказала – да, понравилось! – воскликнула Элизабет. – В особенности параллель, которую ты провел между «Превращением» и «Моей мамой – автомобилем».
Пол встал и потащил за собой телефонный провод. Сердце бешено колотилось.
– Что он... что он... сказал...
– Он хочет посмотреть еще какую-нибудь главу, – ответила Элизабет. – Ты сможешь подготовить еще одну к следующей неделе? – Пол что-то промямлил в ответ, но Элизабет не слушала и продолжала тараторить: – Я собираюсь провести этот уик-энд в Чикаго, Ребекка устраивает вечеринку, конечно, жаль, что ты не сможешь приехать, но тебе все равно работать над следующей главой. В твоем распоряжении будет десять дней, и я знаю, что тебе лучше работается, когда я не... – Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание и закончила: – Я люблю тебя, Пол.
Последняя фраза повергла обоих в состояние шока. Элизабет никогда раньше не произносила это слово – по крайней мере ни разу со второго курса аспирантуры, – и ни он, ни она не знали, что следует отвечать в подобном случае. Пол стоял, не шевелясь, прижав трубку к уху, и наконец Элизабет сказала:
– Я знала, что ты справишься, дорогой. Я перезвоню вечерком.
«Я переписала новую версию главы на диск, – гласила бумажка, – распечатаю ее в Чикаго и покажу Уолтеру. Привет, Лиззи».
– О боже! – простонал Пол. Волосы у него встали дыбом, во рту после сна был привкус мякины. – Боже, нет!.. Лиззи, – позвал он, встав с дивана и неуверенно перемещаясь по квартире.
Элизабет уже уехала, решив самостоятельно добраться до вокзала. Пол рухнул на кровать, схватил телефон и нажал кнопку быстрого набора чикагского телефона жены. Пол понимал, что не застанет ее, однако оставил длинное истерическое сообщение, в котором не только умолял Элизабет не показывать Уолтеру главу, но просил и саму Элизабет пока ее не читать.
– Она... она несколько не обработана, Лиззи, ведь это всего лишь черновик. Пожалуйста, не показывай ее никому. Пожалуйста!
Пол положил трубку и какое-то время беспомощно сидел с телефоном на коленях. И тут вновь ощутил какое-то странное покалывание на шее сзади, обернулся и увидел Шарлотту в дальнем углу кровати. Кошка пристально смотрела на Пола.
– Убирайся! – крикнул он.
Шарлотта не пошевелилась. Тогда он рванулся к ней, задел за провод, и телефон с грохотом упал на пол. Шарлотта легко и с достоинством спрыгнула с кровати и побежала куда-то по коридору.
Пол звонил Элизабет из своего университетского кабинета: один раз до начала занятий и три раза в течение присутственных часов. Каждый раз ему никто не отвечал, он клал трубку, не оставляя никакого сообщения. Вернувшись домой, Пол не мог даже думать о том, чтобы вернуться к работе над текстом главы, который он сотворил прошлой ночью, поэтому просто лег на диван с телевизионным пультом в руках и все время до вечера провел за механическим переключением каналов. Перед глазами мелькали бесчисленные ток-шоу, заполненные политкорректной белибердой; кулинарные шоу с хозяйками, отличавшимися какой-то немыслимой для нормального человека подвижностью и чудовищно комичным произношением; телевизионные комедии семидесятых годов с героями в брюках-клеш и с сальными волосами. Только одну программу он просмотрел с начала до конца. Это был филиппинский музыкальный фильм, в котором герои танцевали на пляже и распевали песни в стиле Элвиса Пресли.
Потом он лежал до самого наступления темноты, не зажигая свет, и смотрел научно-популярные программы о природе, длинные рекламные ролики, передачи, посвященные рыбалке, и отрывок из программы о гольфе, в котором подробно рассказывалось о том, как выпутываться из «песчаных ловушек».
Когда приехала Ким, Пол спустился вниз открыть дверь и стоял несколько секунд на пороге, тупо глядя на девушку, будто видел ее впервые в жизни. Однако Ким не обратила на его состояние ни малейшего внимания, протиснулась в дом и, поднимаясь по лестнице, непрерывно тараторила о том, как зверски холодно на улице. Пол пошел за ней наверх. Там она сняла пальто и сказала:
– Знаешь, Пол, я подумала, что мне следует иметь ключи от твоего дома.
Он не ответил, держа в руках ее громадное тяжелое пальто. Создавалось впечатление, будто Ким говорит на каком-то незнакомом языке.
– Я знаю, милый, – продолжала Ким, – ты не любишь говорить о чувствах, но согласись, если человек влезает но мне в окно и практически насилует меня, то, наверное, это что-то да значит?
Она чмокнула Пола, отвернулась и проследовала в гостиную на звук работающего телевизора. В темноте при свете телеэкрана Ким казалась жутковатым призраком.
– Боже мой! – воскликнула она. – Ты смотришь «Мелроуз-Плейс»!
Пол ничего не ответил и позволил ей остаться. Он был настолько подавлен, что даже не смог объяснить Ким, что сегодня ему не до нее. Когда она наконец уснула, обхватив его руками и ногами, словно кальмар – свою жертву, Пол долго лежал, уставившись в потолок и размышляя о полном крушении карьеры и жизни. Элизабет не позвонила, и это совсем неудивительно. Она уже, естественно, прочла главу. И теперь, конечно же, не покажет ее Уолтеру. Карьера окончена, а возможно, и брак тоже. Элизабет отбросит его, как ненужный балласт, и вознесется в академические эмпиреи, а он будет падать, и падать, и падать, и наконец приземлится в какой-нибудь государственной школе в Северной Дакоте или в училище с зарплатой в тысячу долларов за семестр. А закончит он владельцем букинистической лавки в захолустном городишке в северных штатах. Или, может быть, ему суждено кончить свой век продавцом в видеошопе рядом с восемнадцатилетними юнцами, мнящими себя будущими Тарантино.
Утром, когда Ким еще принимала душ, Пол обнаружил у нее в туфле засохшее кошачье дерьмо и чуть было не рассмеялся. Он выбросил дерьмо в мусорное ведро, заметив кошке:
– Как дурно, Шарлотта. Ты все никак не научишься себя вести.
При этом он подумал, что Шарлотте, собственно, не о чем беспокоиться. В отличие от него это мерзкое создание очень скоро окажется в Чикаго.
Элизабет не звонила, и Пол вновь целый день бесцельно слонялся по квартире, потом завалился на диван и стал читать журналы, не дочитывая ни одной статьи до конца, после чего бросал в корзинку для бумаг шарики из скомканных страниц первого варианта своей книги, и наконец разделся, взял пульт и включил телевизор. Он представил себя участником дневных ток-шоу в глубоком и удобном кресле. Толстый, лысеющий, бородатый, он сидит в центре, а Кимберли с микрофоном в руках, на четырехдюймовых каблуках, в стильном костюме с очень короткой юбкой ходит по рядам зрителей. Волосы у нее взбиты до невероятной высоты, микрофон она держит как самое опасное оружие. Она решительно подсовывает его под нос крупной чернокожей женщине лет пятидесяти. Негритянка с нескрываемой неприязнью взирает на него и говорит:
– Ведь к вам все шло само собой, на блюдечке с голубой каемочкой, Пол.
Женщины в аудитории решительно кивают в поддержку ее мнения.
– Вы белый с хорошим высшим образованием.
Одобрительный шепоток. Ким задумчиво хмурит лоб.
– Как же вы могли все это так просто упустить?
Люди в аудитории начинают кричать:
– Скажи ему, сестричка!.. Аминь!
– Знаешь, – продолжает чернокожая женщина, – скажу прямо: нет у меня к тебе никакого сочувствия!
Публика разражается аплодисментами, некоторые встают, потрясая кулаками в его сторону, и камера приближается к Полу, крупным планом показывая его лицо с ввалившимися глазами, смертельно бледное от вечных замороженных обедов, пицц, макарон и сыра. Ниже возникают титры: «Пол, неудавшийся ученый». И пока он пытается, неуклюже и сильно заикаясь, возражать, его прерывает Кимберли:
– Сейчас нас соединяют с бывшей женой Пола. Элизабет дважды – прошу прощения, трижды – удостаивалась Национальной книжной премии. Она является первой женщиной-канцлером в Гарварде и президентом Лингвистической ассоциации. Здравствуйте, Элизабет, вы нас слышите?
Телефон все звонил и звонил. Пол вскочил с дивана и зашлепал босыми ногами в спальню. Прежде чем поднять трубку, помедлил несколько мгновений. Ему показалось, что в соседней комнате все еще продолжается ток-шоу, посвященное его неудавшейся жизни. Голос Кимберли произносил: «Когда вы впервые поняли, что ваш муж – неудачник?»
Звонила Элизабет.
– Пол! – почти крикнула она. – Я уже собиралась бросить трубку.
– Я слушаю, – ответил Пол, тупо уставившись в потолок.
– Я могу говорить не больше минуты – у меня лекция, но я хотела сообщить тебе, что твоя глава произвела на Уолтера сильнейшее впечатление.
Пол заморгал глазами и медленно сел на кровать.
– Должна признаться, что это для меня некоторая неожиданность, – продолжала Элизабет. – Откровенно говоря, в ней было много от Эндрю Росса, но Уолтеру понравилось, и он сказал, что твоя глава – настоящий прорыв.
У Пола пересохло горло. Он откашлялся.
– Ему понравилось?
– Черт! Я же сказала – да, понравилось! – воскликнула Элизабет. – В особенности параллель, которую ты провел между «Превращением» и «Моей мамой – автомобилем».
Пол встал и потащил за собой телефонный провод. Сердце бешено колотилось.
– Что он... что он... сказал...
– Он хочет посмотреть еще какую-нибудь главу, – ответила Элизабет. – Ты сможешь подготовить еще одну к следующей неделе? – Пол что-то промямлил в ответ, но Элизабет не слушала и продолжала тараторить: – Я собираюсь провести этот уик-энд в Чикаго, Ребекка устраивает вечеринку, конечно, жаль, что ты не сможешь приехать, но тебе все равно работать над следующей главой. В твоем распоряжении будет десять дней, и я знаю, что тебе лучше работается, когда я не... – Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание и закончила: – Я люблю тебя, Пол.
Последняя фраза повергла обоих в состояние шока. Элизабет никогда раньше не произносила это слово – по крайней мере ни разу со второго курса аспирантуры, – и ни он, ни она не знали, что следует отвечать в подобном случае. Пол стоял, не шевелясь, прижав трубку к уху, и наконец Элизабет сказала:
– Я знала, что ты справишься, дорогой. Я перезвоню вечерком.
8
Отсутствие Элизабет совпало с весенними каникулами в университете Айовы, и, когда Ким узнала, что Элиза-Ост не приедет на выходные, она сдала билет на самолет до Саут-Падре-Айленд и переехала жить к Полу.