Страница:
«Главноуполномоченный» Вышегородский также добровольно остался у белых и с первых дней служил летчиком в 8-м авиаотряде. А комиссар 6-го авиапарка Гладков попал в плен не по своей воле и в результате оказался в городской тюрьме.
Падение Казани вызвало серьезное беспокойство большевистского руководства. На освобождение этого стратегически важного центра были брошены значительные силы. Именно здесь большевики решили впервые испытать в деле новорожденный Красный Воздушный флот. По приказу Л.Д. Троцкого комиссар авиации Восточного фронта Горшков, не сумевший организовать эвакуацию авиатехники из Казани, был отстранен от должности, а на его место назначен прибывший из Москвы анархист К.В. Акашев. Утром 11 августа Акашев сошел с поезда на станции Свияжск, где разместилось командование красных войск казанского участка фронта. При себе он имел выданный Главвоздухофлотом мандат «чрезвычайного комиссара авиации Чехословацкого фронта». Вместе с Акашевым в Свияжске «десантировалась» группа авиаработников, образовавшая фронтовой штаб ВВС, в том числе сам Главный комиссар авиации Восточного фронта А.В. Сергеев, а также Васильев, Конкин, Кириллов, Лебедев, Соколов и Хорьков.
По воспоминаниям очевидцев и участников событий, чрезвычайный комиссар и его команда представляли собой весьма живописное зрелище. Начштаба ВФ 5-й армии А. Григорьев вспоминал, как «летчики невольно косились в их сторону, глаза скользнули по измятому костюму Акашева, по нечищеным желтым полуботинкам, по поясу, перетянувшему живот поверх жилета, за который был засунут маузер». Бывшие фронтовые пилоты восприняли такое начальство с недоумением, но выработанная в царской армии привычка к дисциплине все еще давала себя знать.
Также 11 августа из алатырской школы Высшего пилотажа на станцию Свияжск прибыли летчики Рябов на «Ньюпоре-23» и ДеВайот [5] на «Ньюпоре-17», прикомандированные к 23-му корпусному отряду, в котором после поспешной эвакуации из Казани оставалось всего два самолета.
12 августа в Свияжске разгрузили еще два эшелона с авиатехникой. Из Нижнего Новгорода прибыло 1-е Казанское отделение 4-го Социалистического авиаотряда под командованием военного летчика К. Хендрикова в составе летчиков И. Ефимова, Н. Медведева, Р. Левитова и четырех разнотипных аэропланов («Ньюпор-23», два «Сопвича» и «Фарман-30»), а из Москвы – боевая часть 12-го авиадивизиона (летчики Д. Кудлаенко и В. Батурин с двумя «Сопвичами»).
Наконец, утром 16 августа прибыла 1-я Советская боевая авиагруппа под командованием И.У. Павлова. В ее состав входили два авиаотряда с десятью пилотами (А. Бакин, Б. Былинкин, Е. Гвайта, И. Ефремов, А. Ефимов, Ф. Ингаунис, Н. Логинов, Г. Сапожников, А. Штурм и сам Павлов), а также 13 истребителей (два «Спада-7» и «Ньюпоры» типов 17, 23 и 24).
Таким образом, численность советской авиации, сосредоточенной на свияжском аэродроме и получившей неофициальное название Казанской авиагруппы, составила 23 самолета. На первый взгляд, она вдвое уступала противостоящей ей казанской авиагруппировке белых. Однако надо учесть, что все красноармейские аэропланы были относительно новыми и находились в боеспособном состоянии, чего нельзя сказать про самолеты Народной армии.
О степени оснащенности белой авиации во времена боев под Казанью красноречиво свидетельствует объявление, напечатанное в те дни в казанской газете «Народная жизнь»:
«К населению города Казани.
Мы, летчики Народной Армии, воздушная стража Казани, обращаемся к населению города с убедительной просьбой.
Молодая Народная Армия создается в исключительно тяжелых условиях.
Многих предметов снаряжения нет и достать неоткуда. Между тем от полноты технического оборудования зависит успех в борьбе с нашим врагом.
Мы, летчики, сильно нуждаемся в хороших призматических биноклях и револьверах. Без биноклей мы не можем правильно нести свою трудную воздушную службу народу, а без оружия мы в несчастных случаях оказываемся беспомощными жертвами врага.
Поэтому мы просим всех казанцев придти к нам на помощь. Несите к нам призматические бинокли и револьверы. Мы будем по мере возможности платить за то и другое. Помните, что, помогая нам, вы избавляете Казань и себя от налета воздушных разбойников.
Казанские летчики Народной Армии».
16 августа все действовавшие под Казанью красноармейские полки и отряды были объединены в 5-ю армию, которую возглавил П.А. Славен, непосредственно подчинявшийся находившемуся тут же, в Свияжске Л.Д. Троцкому (личный поезд Наркомвоенмора стоял на запасных путях местной железнодорожной станции, неподалеку от летного поля).
На другом аэродроме близ станции Алатырь базировался «1-й Московский авиаотряд коммунистов», сформированный из курсантов Егорьевской авиашколы. Этот отряд, состоявший из семи самолетов, считался резервным и не принимал участия в боях, хотя его пилоты иногда совершали разведывательные полеты над Свиягой и западным берегом Волги. Кроме того, на складах в Алатыре находилось три «Сопвича», три «Фарсаля» (так иногда называли «Фарман-30» с двигателем «Сальмсон»), несколько одноместных «Ньюпоров» и шесть весьма редких для России истребителей «Виккерс-FB-19», полученных из Англии незадолго до революции. Все эти машины предназначались для восполнения потерь в предстоящей операции.
Вечером 16 августа самолеты Казанской авиагруппы совершили первый групповой налет на Казань. Приказ был короток и прост: «Бомбить городские кварталы, избегая рабочих окраин». Ставка делалась, прежде всего, на запугивание и деморализацию защитников города. В налете принимали участие не менее 10 аэропланов, в том числе самолеты 4-го Социалистического авиаотряда и только что собранные машины 1-й Советской авиагруппы. Летчик Медведев из 4-го отряда потерпел аварию при взлете. Самолет (двухместный «Сопвич») был разбит, но сам пилот и его летнаб отделались ушибами.
Из полета не вернулся летчик Штурм. По поводу его исчезновения позже был составлен рапорт, поданный в Реввоенсовет Главным комиссаром Красного Воздушного флота А.В. Сергеевым ( орфография подлинника): «16 августа 1918 г. под Свияжском летчик 1-й Советской авиагруппы А.Ю. Штурм вылетел на самолете „Ньюпор-24“ для обстрела г. Казани и возвращаясь обратно заблудился из-за позднего времени и сел между нашими позициями и расположением чехо-словаков у дер. Елизаветинская. По опустившемуся самолету была открыта сильная ружейная стрельба, и взять его ни той, ни другой стороне в этот вечер не удалось. Летчик бежал в лес и пропал без вести.
На другой день под моим руководством летчики Павлов, Ингаунис, Былинкин и комиссар группы Семенов пошли выручать самолет. Ввиду отказа красноармейцев 1-го Сов. Вл. полка, 6-го Латышского полка, сидевших в окопах, идти за самолетом, т.к. по их сведениям в д. Елизаветинской утром видели чехо-словацкий разъезд. Комиссар Семенов пошел со мною на разведку в деревню, где нашли самолет и позвав 5 красноармейцев, на крестьянских лошадях под угрозой расстрела хозяев их, вывезли таковой в наше расположение вполне исправным. Прошу об отпуске мне в виде награды комиссару Семенову 5.000 рублей из особо отпущенных мне сумм».
К сказанному надо добавить, что подпоручик Штурм вовсе не исчез бесследно, а убежал к белым. Приказом капитана Борейко его с 17 августа зачислили на «провиантское, приварочное, чайное и табачное довольствия» при штабе авиации Народной армии.
17 августа павловская группа лишилась еще одного пилота – с бомбардировки не вернулся летчик Ефремов, посадивший свой истребитель на казанском аэродроме. Зная о том, что красные начали арестовывать и брать в заложники семьи перебежчиков, руководство Народной армии поместило в газетах ложное сообщение о якобы сбитых советских аэропланах, пилоты которых «скрылись в неизвестном направлении».
Несмотря на дезертирство уже двух пилотов, 18 августа бомбардировки Казани продолжались с нарастающей силой. Большинство экипажей совершали по два-три вылета в день. Двухместные «Сопвичи», «Фарманы» и «Вуазены» брали по две-три пудовые бомбы, одноместные «Ньюпоры» – по две десятифунтовые. В центре города наблюдались многочисленные пожары и разрушения. Одна из бомб попала в здание дворянского собрания, еще несколько разорвалось на территории кремля. Едва заслышав шум самолета, жители в страхе разбегались и прятались по подвалам.
Никакого противодействия, кроме редкой и беспорядочной ружейной стрельбы, гарнизон Казани не оказывал. В городе отыскалось всего одно «противоаэропланное» орудие, установленное на барже, да и то без снарядов. Правда, в дальнейшем зенитная артиллерия у белых все-таки появилась (возможно, это были обычные полевые орудия на самодельных зенитных лафетах, которые нередко использовались для стрельбы по самолетам в начале Первой мировой войны), но из-за слабой подготовки расчетов и отсутствия специальных прицелов, от нее было мало толка.
Забегая немного вперед, отметим, что единственным «успехом» казанских зенитчиков стало уничтожение 28 августа прямо над городом... собственного аэроплана, на котором были ясно видны опознавательные знаки – георгиевские ленты. И хотя вина стрелков тут очевидна, в их оправдание можно сказать, что авиация Народной армии появлялась в небе настолько редко, что наземные войска уже привыкли считать любой пролетающий над ними самолет вражеским и палить по нему из всех стволов. Сразу после инцидента был издан приказ, согласно которому ни один зенитный расчет не имел права открывать огонь по самолетам, не связавшись предварительно со штабом авиации Народной армии и не получив от него разрешение. Этот приказ фактически поставил крест на противовоздушной обороне Казани, поскольку за то время, пока зенитчики пытались дозвониться в штаб, советские аэропланы спокойно успевали сделать свое дело и улететь восвояси.
Но, вернемся в 18 августа. При очередном групповом вылете на бомбежку не смог оторваться от земли перегруженный бомбами «Фарман-30» летчика Невяжского и наблюдателя Гудкова. Самолет, подпрыгивая и натужно гудя мотором, пробежал до конца полосы, зарылся колесами в раскисший от дождей грунт и скапотировал. К счастью, бомбы не сдетонировали и бензин не вспыхнул, но оба авиатора получили ранения, а полностью разбитый «Фарман» пришлось списать.
В тот же день белые летчики впервые попытались нанести ответный удар. Прилетевший из Казани «Лебедь-12» сбросил двухпудовую бомбу и тюк с прокламациями на штабной поезд Троцкого в Свияжске, но сильно промахнулся. Бомба упала в болото, и взрыв не причинил никакого вреда, за исключением нескольких разбитых стекол. Летчик Сатунин на «Фармане-30» вылетел на перехват и погнался за «Лебедем». Заметив преследователя, белогвардейский пилот увеличил скорость и стал на полном газу уходить со снижением, но не рассчитал высоту и врезался в лес неподалеку от своего аэродрома.
Позже обломки машины были найдены и сфотографированы красными. О судьбе ее экипажа ничего не известно, но авиаторам, скорее всего, посчастливилось выжить в этой аварии, поскольку в документах нет упоминаний о гибели под Казанью каких-либо белых летчиков.
19 августа другой белогвардейский аэроплан вновь совершил попытку разбомбить поезд Троцкого, и вновь неудачно. По воспоминаниям самого Наркомвоенмора, выглядело это так: «Едва я вернулся к себе в вагон, как со всех сторон раздалась ружейная трескотня. Я выскочил на площадку. Над нами кружился белый самолет. Он явно охотился на поезд. Три бомбы упали одна за другой по широкой дуге, не причинив никому вреда. С крыш вагонов стреляли по врагу из винтовок и пулеметов. Самолет стал недосягаем, но стрельба не прекращалась. Все были точно в опьянении. С большим трудом я прекратил стрельбу».
А вечером того же дня красные подвергли Казань наиболее массированной и жестокой бомбардировке. Одновременно город атаковало более 10 самолетов. Летчики действовали без единого плана, каждый экипаж сам выбирал себе цели. Пользуясь отсутствием у противника зенитных средств, они снижались до 80 – 100 метров, целясь в наиболее приметные здания. Некоторые экипажи вместо бомб рассыпали над заводскими окраинами агитационные листовки. Акашев из задней кабины «Сопвича», который пилотировал летчик Кудлаенко, лично бросал на «буржуйскую сволочь» пудовые бомбы.
По докладам пилотов, во время налета центр города словно вымер. Тут и там виднелись брошенные извозчичьи повозки, застыли на рельсах опустевшие трамваи. И только носились, не разбирая дороги, обезумевшие от рева моторов и грохота взрывов лошади.
В какой-то момент двигатель самолета Кудлаенко вдруг начал давать перебои. Акашев решил, что пилот специально перекрыл бензиновый кран, чтобы сесть у белых. Перспектива плена комиссару явно не улыбалась, и он, выхватив револьвер, закричал пилоту, что застрелит его, как только самолет коснется земли. Но тут двигатель вновь набрал обороты и «Сопвич» благополучно вернулся на свой аэродром. Сразу после посадки бледный как мел Кудлаенко бросился объяснять, что он не виноват в неритмичной работе мотора. Акашев поверил (или сделал вид, что поверил) и не стал заводить дело.
Кудлаенко летал на бомбардировки с Акашевым еще несколько раз, но через пару дней красная авиагруппа едва не лишилась своего комиссара: при взлете «Сопвич» зацепил колесами за кусты и разбился. Экипаж чудом остался в живых. На следующий день Кудлаенко, сказавшись больным, отпросился в тыл, а через две недели (7 сентября)... улетел из Алатыря на самарский аэродром Народной армии, прихватив с собой подлечившегося после аварии летчика Невяжского.
В общем, подозрения Акашева были далеко не беспочвенны. Не все красные авиаторы, особенно – бывшие офицеры, разделяли большевистские убеждения и с энтузиазмом участвовали в бомбардировках «белогвардейского» города. Порой это выливалось в открытое неповиновение и заканчивалось бегством к противнику. Вслед за Ефремовым и Штурмом число перебежчиков пополнили Рябов и Девайот. 19 августа, получив приказ вылететь на Казань вместе с остальными пилотами, они отказались брать с собой бомбы. В ответ Сатунин, размахивая маузером, пригрозил расстрелять «изменников» на месте. «Аргумент», казалось, подействовал: Рябов и Девайот улетели, взяв по две десятифунтовые «фугаски». Но, вместо того, чтобы сбросить их на город, а затем вернуться, они приземлились на казанском аэродроме. Уже на следующий день их зачислили в штат Управления Воздушного флота Народной армии.
Рано утром 20 августа народноармейцы отправили на бомбардировку сразу три самолета: «Лебедь» и «Моран-парасоль» в сопровождении «Ньюпора», летевшего над ними. Целью был Романовский мост через Волгу у Свияжска, по которому шел основной поток снабжения северного фланга 5-й армии. Однако белых летчиков вновь постигла неудача: все бомбы упали в реку. Впрочем, даже в случае прямого попадания пудовый или двухпудовый боеприпас вряд ли мог нанести стальному на каменных опорах железнодорожному мосту серьезные повреждения.
Летчики Павлов, Ингаунис и Бакин взлетели на перехват. Павлов стартовал первым. Он почти догнал «Ньюпор» и выпустил ему вслед пулеметную очередь, но, судя по всему, не попал. Второй атаки не получилось – вражеский аэроплан оказался не менее скоростным, чем преследующий его истребитель. Снизившись над Волгой до 300 метров, «Ньюпор» оторвался от преследования и ушел на свою территорию. Возможно, это была одна из машин, которые накануне угнали к белым летчики-перебежчики. Ингаунису и Бакину так и не удалось вступить в огневой контакт с противником. Но, несмотря на «нулевой» результат, этот эпизод можно считать в Гражданской войне первым воздушным боем.
Из-за трудностей со снабжением, а также из-за того, что белогвардейские летчики ни разу не предпринимали попыток атаковать советские аэропланы, штаб Казанской авиагруппы 20 августа решил отвести в тыл большинство истребителей павловской авиагруппы. Из ее пилотов в Свияжске остались только Павлов и Ингаунис с тремя самолетами – двумя «Ньюпорами-23» и «Спадом». 23 августа, несмотря на сильный ветер, они бомбили и обстреливали из пулеметов занятые народноармейцами поселки Верхний и Нижний Услон на западном берегу Волги, за что Реввоенсовет 5-й армии наградил их денежной премией – по 300 рублей каждому. Поселки также бомбили три «Сопвича» и «Фарман», сбросившие 28 бомб.
24 августа красные продолжали бомбить Верхний и Нижний Услон, а также разбрасывать листовки над Казанью. При возвращении с бомбардировки из-за отказа двигателя разбился «Фарман» 23-го отряда. Погибли летчик Сметанин и летнаб Мезбах (Меспах) – первые жертвы Красного воздушного флота в Гражданской войне на территории России.
25 и 26 августа погода была неустойчивой, то и дело усиливался ветер, шли дожди. Когда позволяли атмосферные условия, красные авиаторы отдельными экипажами и небольшими группами вылетали бомбить Казань и Услоны. Белая авиация им по-прежнему не препятствовала. Возможно, это объяснялось тем, что имевшиеся у нее аэропланы в большинстве своем не имели вооружения.
27 августа летчики Павлов, Ингаунис, Левитов и Гусев вновь летали на разведку, бомбометание и разбрасывание листовок в район поселков Верхний и Нижний Услон. Атакам также подверглись белогвардейские пароходы на Волге у села Ташевка, на которые было сброшено 3,5 пуда бомб.
А командиру 23-го отряда Сатунину досталось сложное и ответственное задание по доставке в расположение 2-й армии делегата от штаба 5-й армии. 2-я армия командарма Азина занимала позиции к северу от Казани. Она должна была координировать свои действия с 5-й, но ни наземной, ни телеграфной, ни радиосвязи между этими армиями не было. Чтобы наладить взаимодействие, к Азину решили послать «гонцов» на аэроплане. Им необходимо было пролететь большое расстояние по незнакомому маршруту, значительная часть которого проходила над вражеской территорией.
Для полета выбрали сатунинский «Фарман-30», считавшийся одним из самых надежных. В случае поломки (а с тогдашней авиатехникой это случалось нередко) Сатунину приказали сесть, по возможности, в безлюдном месте, бросить машину и вместе с пассажиром добираться до места назначения пешком, стараясь не попасть в руки белогвардейцев. Для подстраховки их переодели в деревенскую одежду, снабдили деньгами и фальшивыми документами. При встрече с белым или чешским патрулем они должны были назваться крестьянами из одной деревни, которые отправились в город за покупками. Но легенда не понадобилась. Сатунин долетел без происшествий, высадил делегата в заданном квадрате у села Собакино и в тот же день вернулся обратно. Садиться пришлось уже ночью, почти в полной темноте, но летчику повезло и на этот раз: посадка прошла благополучно.
На следующий день в битве наступил критический момент. Крупный отряд Народной армии при поддержке чехословаков нанес удар на западном берегу Волги с целью пробиться к штабу 5-й армии и разгромить его, обезглавив тем самым советские войска под Казанью. Благодаря внезапности белые молниеносно прорвали фронт и захватили станцию Тюрлема, а затем и Свияжск. Одноименная железнодорожная станция, возле которой располагался армейский штаб и аэродром Казанской авиагруппы, находилась от города всего в двух километрах. Красноармейцам, находившимся на станции, а также штабным работникам и даже наземному персоналу авиаотрядов пришлось срочно занимать оборону. Но никаких шансов удержаться против гораздо более многочисленного противника у них не было. Спасти положение мог 4-й латышский стрелковый полк, казармы которого находились у станции Шихраны, в десяти километрах от Свияжска. Но какая-либо наземная связь с Шихранами отсутствовала. На выручку пришла авиация. Летчик Левитов взлетел на «Фармане» буквально на глазах у противника и через несколько минут приземлился у казарм латышского полка, передав призыв о помощи. Полк тут же поднялся по тревоге и ускоренным маршем двинулся к Свияжску.
Тем временем другой красный летчик с бреющего полета стал косить из пулемета атакующие цепи белогвардейцев. По словам участника боя, командира батальона Народной армии ротмистра Корженко, «по полю, расположенному перед станцией Свияжск, бывшему на виду наступавшего отряда и служившему аэродромом для красных, стал разбегаться большевистский самолет, прямо в сторону отряда и, не забирая высоты, подлетел к цепи и стал обстреливать ее из пулемета. „...“ Впечатление было самое отвратительное и солдаты не выдержали, побежали. Бой был проигран и положение восстановить не удалось».
Летчиком, который своей штурмовкой фактически спас штаб 5-й армии, а быть может и всю казанскую группировку красных, был либо Павлов, либо Ингаунис. Согласно документом, именно они совершили 28 августа под Казанью боевые вылеты против прорвавшихся к Свияжску белогвардейцев. Возможно также, что в воспоминаниях Корженко содержится ошибка, и на самом деле солдат Народной армии атаковал не один, а два истребителя.
Вскоре подоспели латыши и выбили белых из Свияжска, а затем и со станции Тюрлема, которую те успели сжечь. К вечеру 29 августа народноармейцы, понеся серьезные потери, отошли на исходные позиции. До конца боев под Казанью они больше не предпринимали попыток наступать, отдав инициативу в руки Красной Армии.
К тому времени Казанская авиагруппа пополнилась 2-м боевым отделением 4-го Социалистического отряда с двумя самолетами и двумя летчиками – Кропиновым и Родзевичем. Добровольно прибыл летчик Бригге. Сперва к нему почему-то отнеслись с недоверием. Чтобы доказать свою верность пролетарской идее, Бригге вызвался летать на самом старом и утлом «Вуазене», с которым никто не хотел иметь дела. Ему и дали этот аппарат по принципу «если разобьет – не жалко». Но «Вуазен» не подвел (разве что при посадке развалилось сиденье), а Бригге заслужил репутацию отчаянного парня. Через полгода он разбился в тумане, врезавшись на самолете в церковную ограду.
В начале сентября красные при поддержке Волжской военной флотилии (несколько вооруженных пароходов и два миноносца, переброшенных из Петрограда по Мариинской водной системе) перешли в наступление. Вскоре им удалось очистить от белогвардейцев западный берег Волги с поселками Верхний и Нижний Услоны. Фронт вновь почти вплотную приблизился к Казани. Советская авиагруппа принимала в этих боях активное участие, летая на разведку и бомбардировку противника. Так, 6 сентября красные летчики сбросили на казанский кремль и белогвардейские суда у городской пристани пять с половиной пудов (около 90 кг) бомб. По сообщению газеты «Народная жизнь», осколком авиабомбы был ранен в ногу десятилетний мальчик. Встреч с вражескими аэропланами не отмечалось.
7 сентября интенсивной бомбардировке дважды подвергались белогвардейские вооруженные пароходы и баржи. Экипажу в составе летчика Левитова и летнаба Дмитриева впервые удалось добиться прямого попадания пудовой бомбы в одно из судов, на котором возник пожар.
9 сентября авиаразведка красных засекла, что чехи и народноармейцы на пассажирских пароходах начали эвакуироваться из города. Пароходы были обстреляны из пулеметов с воздуха. В тот же день – последний день обороны Казани – командир 8-го авиаотряда Народной армии лейтенант Кукуранов и летчик его отряда подпоручик Понятов совершили четыре боевых вылета на самолетах «Лебедь» для бомбардировки пароходов красной Волжской флотилии, которые вели артиллерийский обстрел города. Всего было сброшено 11 пудовых бомб, но ни одна из них в цель не попала.
10 сентября в оставленную белогвардейцами Казань вступили советские войска.
Боеспособные аэропланы Народной армии эвакуировались по воздуху на аэродром у города Тетюши. Неисправные же пришлось бросить, из-за чего в Самаре еще долго шло разбирательство с поиском виновных, но в конце концов все списали на нехватку транспорта. Таким образом, красные вернули себе многое из оставленного месяцем ранее. Согласно акту о потерях 2-й авиагруппы Народной армии, на аэродроме у Архирейской дачи под Казанью 10 сентября было брошено 30 аэропланов: два «Ньюпора-10», два «Морана-парасоля», три «Лебедя-12», одиннадцать «Вуазенов», четыре «Альбатроса» и восемь «Фарманов» различных типов.
Преследуя отступавшего противника, советские летчики непрерывно бомбили и обстреливали из пулеметов обозы и войсковые колонны. На дорогах не раз возникала паника. В результате многое из того, что «народноармейцы» пытались вывезти из города, оказалось брошенным на радость жителей окрестных деревень. В этот день Казанская авиагруппа сбросила на врага максимальное количество бомб за всю операцию – 18 пудов, то есть почти 300 кг.
Как ни странно, именно в этот победный для Красной армии день перелетел к белым на своем «Ньюпоре» летчик Гусев. Что подвигло его на столь нелогичный и явно несвоевременный поступок, неизвестно. Это был последний случай дезертирства в советской авиации в ходе боев за Казань.
11 сентября советские авиаотряды перебазировались из Свияжска на аэродром у Архирейской дачи и занялись подсчетом трофеев. В городе красные освободили из тюрьмы плененного месяц назад комиссара Гладкова.
Радость победы была омрачена новой потерей. В день взятия Казани 1-я Советская авиагруппа лишилась еще одного человека: летчик А.А. Бакин вылетел из Алатыря на разведку в район Симбирска и не вернулся. Через несколько дней на только что освобожденной от белых территории солдаты наткнулись на сгоревшие обломки его истребителя, но среди них не было останков пилота. По рассказу одного из местных жителей, чехи или «народноармейцы» захватили летчика в плен и якобы расстреляли. Возможно, так оно и случилось, поскольку фамилия Бакина в белогвардейских документах не значится. Почему упал (или приземлился) и сгорел самолет, так и осталось невыясненным.
Падение Казани вызвало серьезное беспокойство большевистского руководства. На освобождение этого стратегически важного центра были брошены значительные силы. Именно здесь большевики решили впервые испытать в деле новорожденный Красный Воздушный флот. По приказу Л.Д. Троцкого комиссар авиации Восточного фронта Горшков, не сумевший организовать эвакуацию авиатехники из Казани, был отстранен от должности, а на его место назначен прибывший из Москвы анархист К.В. Акашев. Утром 11 августа Акашев сошел с поезда на станции Свияжск, где разместилось командование красных войск казанского участка фронта. При себе он имел выданный Главвоздухофлотом мандат «чрезвычайного комиссара авиации Чехословацкого фронта». Вместе с Акашевым в Свияжске «десантировалась» группа авиаработников, образовавшая фронтовой штаб ВВС, в том числе сам Главный комиссар авиации Восточного фронта А.В. Сергеев, а также Васильев, Конкин, Кириллов, Лебедев, Соколов и Хорьков.
По воспоминаниям очевидцев и участников событий, чрезвычайный комиссар и его команда представляли собой весьма живописное зрелище. Начштаба ВФ 5-й армии А. Григорьев вспоминал, как «летчики невольно косились в их сторону, глаза скользнули по измятому костюму Акашева, по нечищеным желтым полуботинкам, по поясу, перетянувшему живот поверх жилета, за который был засунут маузер». Бывшие фронтовые пилоты восприняли такое начальство с недоумением, но выработанная в царской армии привычка к дисциплине все еще давала себя знать.
Также 11 августа из алатырской школы Высшего пилотажа на станцию Свияжск прибыли летчики Рябов на «Ньюпоре-23» и ДеВайот [5] на «Ньюпоре-17», прикомандированные к 23-му корпусному отряду, в котором после поспешной эвакуации из Казани оставалось всего два самолета.
12 августа в Свияжске разгрузили еще два эшелона с авиатехникой. Из Нижнего Новгорода прибыло 1-е Казанское отделение 4-го Социалистического авиаотряда под командованием военного летчика К. Хендрикова в составе летчиков И. Ефимова, Н. Медведева, Р. Левитова и четырех разнотипных аэропланов («Ньюпор-23», два «Сопвича» и «Фарман-30»), а из Москвы – боевая часть 12-го авиадивизиона (летчики Д. Кудлаенко и В. Батурин с двумя «Сопвичами»).
Наконец, утром 16 августа прибыла 1-я Советская боевая авиагруппа под командованием И.У. Павлова. В ее состав входили два авиаотряда с десятью пилотами (А. Бакин, Б. Былинкин, Е. Гвайта, И. Ефремов, А. Ефимов, Ф. Ингаунис, Н. Логинов, Г. Сапожников, А. Штурм и сам Павлов), а также 13 истребителей (два «Спада-7» и «Ньюпоры» типов 17, 23 и 24).
Таким образом, численность советской авиации, сосредоточенной на свияжском аэродроме и получившей неофициальное название Казанской авиагруппы, составила 23 самолета. На первый взгляд, она вдвое уступала противостоящей ей казанской авиагруппировке белых. Однако надо учесть, что все красноармейские аэропланы были относительно новыми и находились в боеспособном состоянии, чего нельзя сказать про самолеты Народной армии.
О степени оснащенности белой авиации во времена боев под Казанью красноречиво свидетельствует объявление, напечатанное в те дни в казанской газете «Народная жизнь»:
«К населению города Казани.
Мы, летчики Народной Армии, воздушная стража Казани, обращаемся к населению города с убедительной просьбой.
Молодая Народная Армия создается в исключительно тяжелых условиях.
Многих предметов снаряжения нет и достать неоткуда. Между тем от полноты технического оборудования зависит успех в борьбе с нашим врагом.
Мы, летчики, сильно нуждаемся в хороших призматических биноклях и револьверах. Без биноклей мы не можем правильно нести свою трудную воздушную службу народу, а без оружия мы в несчастных случаях оказываемся беспомощными жертвами врага.
Поэтому мы просим всех казанцев придти к нам на помощь. Несите к нам призматические бинокли и револьверы. Мы будем по мере возможности платить за то и другое. Помните, что, помогая нам, вы избавляете Казань и себя от налета воздушных разбойников.
Казанские летчики Народной Армии».
16 августа все действовавшие под Казанью красноармейские полки и отряды были объединены в 5-ю армию, которую возглавил П.А. Славен, непосредственно подчинявшийся находившемуся тут же, в Свияжске Л.Д. Троцкому (личный поезд Наркомвоенмора стоял на запасных путях местной железнодорожной станции, неподалеку от летного поля).
На другом аэродроме близ станции Алатырь базировался «1-й Московский авиаотряд коммунистов», сформированный из курсантов Егорьевской авиашколы. Этот отряд, состоявший из семи самолетов, считался резервным и не принимал участия в боях, хотя его пилоты иногда совершали разведывательные полеты над Свиягой и западным берегом Волги. Кроме того, на складах в Алатыре находилось три «Сопвича», три «Фарсаля» (так иногда называли «Фарман-30» с двигателем «Сальмсон»), несколько одноместных «Ньюпоров» и шесть весьма редких для России истребителей «Виккерс-FB-19», полученных из Англии незадолго до революции. Все эти машины предназначались для восполнения потерь в предстоящей операции.
Вечером 16 августа самолеты Казанской авиагруппы совершили первый групповой налет на Казань. Приказ был короток и прост: «Бомбить городские кварталы, избегая рабочих окраин». Ставка делалась, прежде всего, на запугивание и деморализацию защитников города. В налете принимали участие не менее 10 аэропланов, в том числе самолеты 4-го Социалистического авиаотряда и только что собранные машины 1-й Советской авиагруппы. Летчик Медведев из 4-го отряда потерпел аварию при взлете. Самолет (двухместный «Сопвич») был разбит, но сам пилот и его летнаб отделались ушибами.
Из полета не вернулся летчик Штурм. По поводу его исчезновения позже был составлен рапорт, поданный в Реввоенсовет Главным комиссаром Красного Воздушного флота А.В. Сергеевым ( орфография подлинника): «16 августа 1918 г. под Свияжском летчик 1-й Советской авиагруппы А.Ю. Штурм вылетел на самолете „Ньюпор-24“ для обстрела г. Казани и возвращаясь обратно заблудился из-за позднего времени и сел между нашими позициями и расположением чехо-словаков у дер. Елизаветинская. По опустившемуся самолету была открыта сильная ружейная стрельба, и взять его ни той, ни другой стороне в этот вечер не удалось. Летчик бежал в лес и пропал без вести.
На другой день под моим руководством летчики Павлов, Ингаунис, Былинкин и комиссар группы Семенов пошли выручать самолет. Ввиду отказа красноармейцев 1-го Сов. Вл. полка, 6-го Латышского полка, сидевших в окопах, идти за самолетом, т.к. по их сведениям в д. Елизаветинской утром видели чехо-словацкий разъезд. Комиссар Семенов пошел со мною на разведку в деревню, где нашли самолет и позвав 5 красноармейцев, на крестьянских лошадях под угрозой расстрела хозяев их, вывезли таковой в наше расположение вполне исправным. Прошу об отпуске мне в виде награды комиссару Семенову 5.000 рублей из особо отпущенных мне сумм».
К сказанному надо добавить, что подпоручик Штурм вовсе не исчез бесследно, а убежал к белым. Приказом капитана Борейко его с 17 августа зачислили на «провиантское, приварочное, чайное и табачное довольствия» при штабе авиации Народной армии.
17 августа павловская группа лишилась еще одного пилота – с бомбардировки не вернулся летчик Ефремов, посадивший свой истребитель на казанском аэродроме. Зная о том, что красные начали арестовывать и брать в заложники семьи перебежчиков, руководство Народной армии поместило в газетах ложное сообщение о якобы сбитых советских аэропланах, пилоты которых «скрылись в неизвестном направлении».
Несмотря на дезертирство уже двух пилотов, 18 августа бомбардировки Казани продолжались с нарастающей силой. Большинство экипажей совершали по два-три вылета в день. Двухместные «Сопвичи», «Фарманы» и «Вуазены» брали по две-три пудовые бомбы, одноместные «Ньюпоры» – по две десятифунтовые. В центре города наблюдались многочисленные пожары и разрушения. Одна из бомб попала в здание дворянского собрания, еще несколько разорвалось на территории кремля. Едва заслышав шум самолета, жители в страхе разбегались и прятались по подвалам.
Никакого противодействия, кроме редкой и беспорядочной ружейной стрельбы, гарнизон Казани не оказывал. В городе отыскалось всего одно «противоаэропланное» орудие, установленное на барже, да и то без снарядов. Правда, в дальнейшем зенитная артиллерия у белых все-таки появилась (возможно, это были обычные полевые орудия на самодельных зенитных лафетах, которые нередко использовались для стрельбы по самолетам в начале Первой мировой войны), но из-за слабой подготовки расчетов и отсутствия специальных прицелов, от нее было мало толка.
Забегая немного вперед, отметим, что единственным «успехом» казанских зенитчиков стало уничтожение 28 августа прямо над городом... собственного аэроплана, на котором были ясно видны опознавательные знаки – георгиевские ленты. И хотя вина стрелков тут очевидна, в их оправдание можно сказать, что авиация Народной армии появлялась в небе настолько редко, что наземные войска уже привыкли считать любой пролетающий над ними самолет вражеским и палить по нему из всех стволов. Сразу после инцидента был издан приказ, согласно которому ни один зенитный расчет не имел права открывать огонь по самолетам, не связавшись предварительно со штабом авиации Народной армии и не получив от него разрешение. Этот приказ фактически поставил крест на противовоздушной обороне Казани, поскольку за то время, пока зенитчики пытались дозвониться в штаб, советские аэропланы спокойно успевали сделать свое дело и улететь восвояси.
Но, вернемся в 18 августа. При очередном групповом вылете на бомбежку не смог оторваться от земли перегруженный бомбами «Фарман-30» летчика Невяжского и наблюдателя Гудкова. Самолет, подпрыгивая и натужно гудя мотором, пробежал до конца полосы, зарылся колесами в раскисший от дождей грунт и скапотировал. К счастью, бомбы не сдетонировали и бензин не вспыхнул, но оба авиатора получили ранения, а полностью разбитый «Фарман» пришлось списать.
В тот же день белые летчики впервые попытались нанести ответный удар. Прилетевший из Казани «Лебедь-12» сбросил двухпудовую бомбу и тюк с прокламациями на штабной поезд Троцкого в Свияжске, но сильно промахнулся. Бомба упала в болото, и взрыв не причинил никакого вреда, за исключением нескольких разбитых стекол. Летчик Сатунин на «Фармане-30» вылетел на перехват и погнался за «Лебедем». Заметив преследователя, белогвардейский пилот увеличил скорость и стал на полном газу уходить со снижением, но не рассчитал высоту и врезался в лес неподалеку от своего аэродрома.
Позже обломки машины были найдены и сфотографированы красными. О судьбе ее экипажа ничего не известно, но авиаторам, скорее всего, посчастливилось выжить в этой аварии, поскольку в документах нет упоминаний о гибели под Казанью каких-либо белых летчиков.
19 августа другой белогвардейский аэроплан вновь совершил попытку разбомбить поезд Троцкого, и вновь неудачно. По воспоминаниям самого Наркомвоенмора, выглядело это так: «Едва я вернулся к себе в вагон, как со всех сторон раздалась ружейная трескотня. Я выскочил на площадку. Над нами кружился белый самолет. Он явно охотился на поезд. Три бомбы упали одна за другой по широкой дуге, не причинив никому вреда. С крыш вагонов стреляли по врагу из винтовок и пулеметов. Самолет стал недосягаем, но стрельба не прекращалась. Все были точно в опьянении. С большим трудом я прекратил стрельбу».
А вечером того же дня красные подвергли Казань наиболее массированной и жестокой бомбардировке. Одновременно город атаковало более 10 самолетов. Летчики действовали без единого плана, каждый экипаж сам выбирал себе цели. Пользуясь отсутствием у противника зенитных средств, они снижались до 80 – 100 метров, целясь в наиболее приметные здания. Некоторые экипажи вместо бомб рассыпали над заводскими окраинами агитационные листовки. Акашев из задней кабины «Сопвича», который пилотировал летчик Кудлаенко, лично бросал на «буржуйскую сволочь» пудовые бомбы.
По докладам пилотов, во время налета центр города словно вымер. Тут и там виднелись брошенные извозчичьи повозки, застыли на рельсах опустевшие трамваи. И только носились, не разбирая дороги, обезумевшие от рева моторов и грохота взрывов лошади.
В какой-то момент двигатель самолета Кудлаенко вдруг начал давать перебои. Акашев решил, что пилот специально перекрыл бензиновый кран, чтобы сесть у белых. Перспектива плена комиссару явно не улыбалась, и он, выхватив револьвер, закричал пилоту, что застрелит его, как только самолет коснется земли. Но тут двигатель вновь набрал обороты и «Сопвич» благополучно вернулся на свой аэродром. Сразу после посадки бледный как мел Кудлаенко бросился объяснять, что он не виноват в неритмичной работе мотора. Акашев поверил (или сделал вид, что поверил) и не стал заводить дело.
Кудлаенко летал на бомбардировки с Акашевым еще несколько раз, но через пару дней красная авиагруппа едва не лишилась своего комиссара: при взлете «Сопвич» зацепил колесами за кусты и разбился. Экипаж чудом остался в живых. На следующий день Кудлаенко, сказавшись больным, отпросился в тыл, а через две недели (7 сентября)... улетел из Алатыря на самарский аэродром Народной армии, прихватив с собой подлечившегося после аварии летчика Невяжского.
В общем, подозрения Акашева были далеко не беспочвенны. Не все красные авиаторы, особенно – бывшие офицеры, разделяли большевистские убеждения и с энтузиазмом участвовали в бомбардировках «белогвардейского» города. Порой это выливалось в открытое неповиновение и заканчивалось бегством к противнику. Вслед за Ефремовым и Штурмом число перебежчиков пополнили Рябов и Девайот. 19 августа, получив приказ вылететь на Казань вместе с остальными пилотами, они отказались брать с собой бомбы. В ответ Сатунин, размахивая маузером, пригрозил расстрелять «изменников» на месте. «Аргумент», казалось, подействовал: Рябов и Девайот улетели, взяв по две десятифунтовые «фугаски». Но, вместо того, чтобы сбросить их на город, а затем вернуться, они приземлились на казанском аэродроме. Уже на следующий день их зачислили в штат Управления Воздушного флота Народной армии.
Рано утром 20 августа народноармейцы отправили на бомбардировку сразу три самолета: «Лебедь» и «Моран-парасоль» в сопровождении «Ньюпора», летевшего над ними. Целью был Романовский мост через Волгу у Свияжска, по которому шел основной поток снабжения северного фланга 5-й армии. Однако белых летчиков вновь постигла неудача: все бомбы упали в реку. Впрочем, даже в случае прямого попадания пудовый или двухпудовый боеприпас вряд ли мог нанести стальному на каменных опорах железнодорожному мосту серьезные повреждения.
Летчики Павлов, Ингаунис и Бакин взлетели на перехват. Павлов стартовал первым. Он почти догнал «Ньюпор» и выпустил ему вслед пулеметную очередь, но, судя по всему, не попал. Второй атаки не получилось – вражеский аэроплан оказался не менее скоростным, чем преследующий его истребитель. Снизившись над Волгой до 300 метров, «Ньюпор» оторвался от преследования и ушел на свою территорию. Возможно, это была одна из машин, которые накануне угнали к белым летчики-перебежчики. Ингаунису и Бакину так и не удалось вступить в огневой контакт с противником. Но, несмотря на «нулевой» результат, этот эпизод можно считать в Гражданской войне первым воздушным боем.
Из-за трудностей со снабжением, а также из-за того, что белогвардейские летчики ни разу не предпринимали попыток атаковать советские аэропланы, штаб Казанской авиагруппы 20 августа решил отвести в тыл большинство истребителей павловской авиагруппы. Из ее пилотов в Свияжске остались только Павлов и Ингаунис с тремя самолетами – двумя «Ньюпорами-23» и «Спадом». 23 августа, несмотря на сильный ветер, они бомбили и обстреливали из пулеметов занятые народноармейцами поселки Верхний и Нижний Услон на западном берегу Волги, за что Реввоенсовет 5-й армии наградил их денежной премией – по 300 рублей каждому. Поселки также бомбили три «Сопвича» и «Фарман», сбросившие 28 бомб.
24 августа красные продолжали бомбить Верхний и Нижний Услон, а также разбрасывать листовки над Казанью. При возвращении с бомбардировки из-за отказа двигателя разбился «Фарман» 23-го отряда. Погибли летчик Сметанин и летнаб Мезбах (Меспах) – первые жертвы Красного воздушного флота в Гражданской войне на территории России.
25 и 26 августа погода была неустойчивой, то и дело усиливался ветер, шли дожди. Когда позволяли атмосферные условия, красные авиаторы отдельными экипажами и небольшими группами вылетали бомбить Казань и Услоны. Белая авиация им по-прежнему не препятствовала. Возможно, это объяснялось тем, что имевшиеся у нее аэропланы в большинстве своем не имели вооружения.
27 августа летчики Павлов, Ингаунис, Левитов и Гусев вновь летали на разведку, бомбометание и разбрасывание листовок в район поселков Верхний и Нижний Услон. Атакам также подверглись белогвардейские пароходы на Волге у села Ташевка, на которые было сброшено 3,5 пуда бомб.
А командиру 23-го отряда Сатунину досталось сложное и ответственное задание по доставке в расположение 2-й армии делегата от штаба 5-й армии. 2-я армия командарма Азина занимала позиции к северу от Казани. Она должна была координировать свои действия с 5-й, но ни наземной, ни телеграфной, ни радиосвязи между этими армиями не было. Чтобы наладить взаимодействие, к Азину решили послать «гонцов» на аэроплане. Им необходимо было пролететь большое расстояние по незнакомому маршруту, значительная часть которого проходила над вражеской территорией.
Для полета выбрали сатунинский «Фарман-30», считавшийся одним из самых надежных. В случае поломки (а с тогдашней авиатехникой это случалось нередко) Сатунину приказали сесть, по возможности, в безлюдном месте, бросить машину и вместе с пассажиром добираться до места назначения пешком, стараясь не попасть в руки белогвардейцев. Для подстраховки их переодели в деревенскую одежду, снабдили деньгами и фальшивыми документами. При встрече с белым или чешским патрулем они должны были назваться крестьянами из одной деревни, которые отправились в город за покупками. Но легенда не понадобилась. Сатунин долетел без происшествий, высадил делегата в заданном квадрате у села Собакино и в тот же день вернулся обратно. Садиться пришлось уже ночью, почти в полной темноте, но летчику повезло и на этот раз: посадка прошла благополучно.
На следующий день в битве наступил критический момент. Крупный отряд Народной армии при поддержке чехословаков нанес удар на западном берегу Волги с целью пробиться к штабу 5-й армии и разгромить его, обезглавив тем самым советские войска под Казанью. Благодаря внезапности белые молниеносно прорвали фронт и захватили станцию Тюрлема, а затем и Свияжск. Одноименная железнодорожная станция, возле которой располагался армейский штаб и аэродром Казанской авиагруппы, находилась от города всего в двух километрах. Красноармейцам, находившимся на станции, а также штабным работникам и даже наземному персоналу авиаотрядов пришлось срочно занимать оборону. Но никаких шансов удержаться против гораздо более многочисленного противника у них не было. Спасти положение мог 4-й латышский стрелковый полк, казармы которого находились у станции Шихраны, в десяти километрах от Свияжска. Но какая-либо наземная связь с Шихранами отсутствовала. На выручку пришла авиация. Летчик Левитов взлетел на «Фармане» буквально на глазах у противника и через несколько минут приземлился у казарм латышского полка, передав призыв о помощи. Полк тут же поднялся по тревоге и ускоренным маршем двинулся к Свияжску.
Тем временем другой красный летчик с бреющего полета стал косить из пулемета атакующие цепи белогвардейцев. По словам участника боя, командира батальона Народной армии ротмистра Корженко, «по полю, расположенному перед станцией Свияжск, бывшему на виду наступавшего отряда и служившему аэродромом для красных, стал разбегаться большевистский самолет, прямо в сторону отряда и, не забирая высоты, подлетел к цепи и стал обстреливать ее из пулемета. „...“ Впечатление было самое отвратительное и солдаты не выдержали, побежали. Бой был проигран и положение восстановить не удалось».
Летчиком, который своей штурмовкой фактически спас штаб 5-й армии, а быть может и всю казанскую группировку красных, был либо Павлов, либо Ингаунис. Согласно документом, именно они совершили 28 августа под Казанью боевые вылеты против прорвавшихся к Свияжску белогвардейцев. Возможно также, что в воспоминаниях Корженко содержится ошибка, и на самом деле солдат Народной армии атаковал не один, а два истребителя.
Вскоре подоспели латыши и выбили белых из Свияжска, а затем и со станции Тюрлема, которую те успели сжечь. К вечеру 29 августа народноармейцы, понеся серьезные потери, отошли на исходные позиции. До конца боев под Казанью они больше не предпринимали попыток наступать, отдав инициативу в руки Красной Армии.
К тому времени Казанская авиагруппа пополнилась 2-м боевым отделением 4-го Социалистического отряда с двумя самолетами и двумя летчиками – Кропиновым и Родзевичем. Добровольно прибыл летчик Бригге. Сперва к нему почему-то отнеслись с недоверием. Чтобы доказать свою верность пролетарской идее, Бригге вызвался летать на самом старом и утлом «Вуазене», с которым никто не хотел иметь дела. Ему и дали этот аппарат по принципу «если разобьет – не жалко». Но «Вуазен» не подвел (разве что при посадке развалилось сиденье), а Бригге заслужил репутацию отчаянного парня. Через полгода он разбился в тумане, врезавшись на самолете в церковную ограду.
В начале сентября красные при поддержке Волжской военной флотилии (несколько вооруженных пароходов и два миноносца, переброшенных из Петрограда по Мариинской водной системе) перешли в наступление. Вскоре им удалось очистить от белогвардейцев западный берег Волги с поселками Верхний и Нижний Услоны. Фронт вновь почти вплотную приблизился к Казани. Советская авиагруппа принимала в этих боях активное участие, летая на разведку и бомбардировку противника. Так, 6 сентября красные летчики сбросили на казанский кремль и белогвардейские суда у городской пристани пять с половиной пудов (около 90 кг) бомб. По сообщению газеты «Народная жизнь», осколком авиабомбы был ранен в ногу десятилетний мальчик. Встреч с вражескими аэропланами не отмечалось.
7 сентября интенсивной бомбардировке дважды подвергались белогвардейские вооруженные пароходы и баржи. Экипажу в составе летчика Левитова и летнаба Дмитриева впервые удалось добиться прямого попадания пудовой бомбы в одно из судов, на котором возник пожар.
9 сентября авиаразведка красных засекла, что чехи и народноармейцы на пассажирских пароходах начали эвакуироваться из города. Пароходы были обстреляны из пулеметов с воздуха. В тот же день – последний день обороны Казани – командир 8-го авиаотряда Народной армии лейтенант Кукуранов и летчик его отряда подпоручик Понятов совершили четыре боевых вылета на самолетах «Лебедь» для бомбардировки пароходов красной Волжской флотилии, которые вели артиллерийский обстрел города. Всего было сброшено 11 пудовых бомб, но ни одна из них в цель не попала.
10 сентября в оставленную белогвардейцами Казань вступили советские войска.
Боеспособные аэропланы Народной армии эвакуировались по воздуху на аэродром у города Тетюши. Неисправные же пришлось бросить, из-за чего в Самаре еще долго шло разбирательство с поиском виновных, но в конце концов все списали на нехватку транспорта. Таким образом, красные вернули себе многое из оставленного месяцем ранее. Согласно акту о потерях 2-й авиагруппы Народной армии, на аэродроме у Архирейской дачи под Казанью 10 сентября было брошено 30 аэропланов: два «Ньюпора-10», два «Морана-парасоля», три «Лебедя-12», одиннадцать «Вуазенов», четыре «Альбатроса» и восемь «Фарманов» различных типов.
Преследуя отступавшего противника, советские летчики непрерывно бомбили и обстреливали из пулеметов обозы и войсковые колонны. На дорогах не раз возникала паника. В результате многое из того, что «народноармейцы» пытались вывезти из города, оказалось брошенным на радость жителей окрестных деревень. В этот день Казанская авиагруппа сбросила на врага максимальное количество бомб за всю операцию – 18 пудов, то есть почти 300 кг.
Как ни странно, именно в этот победный для Красной армии день перелетел к белым на своем «Ньюпоре» летчик Гусев. Что подвигло его на столь нелогичный и явно несвоевременный поступок, неизвестно. Это был последний случай дезертирства в советской авиации в ходе боев за Казань.
11 сентября советские авиаотряды перебазировались из Свияжска на аэродром у Архирейской дачи и занялись подсчетом трофеев. В городе красные освободили из тюрьмы плененного месяц назад комиссара Гладкова.
Радость победы была омрачена новой потерей. В день взятия Казани 1-я Советская авиагруппа лишилась еще одного человека: летчик А.А. Бакин вылетел из Алатыря на разведку в район Симбирска и не вернулся. Через несколько дней на только что освобожденной от белых территории солдаты наткнулись на сгоревшие обломки его истребителя, но среди них не было останков пилота. По рассказу одного из местных жителей, чехи или «народноармейцы» захватили летчика в плен и якобы расстреляли. Возможно, так оно и случилось, поскольку фамилия Бакина в белогвардейских документах не значится. Почему упал (или приземлился) и сгорел самолет, так и осталось невыясненным.