Страница:
— Видите ли, сам я стал вампиром в двадцать пять лет и поэтому вряд ли могу судить о человеческой любви во всем ее многообразии, — заметил он так, словно речь шла вовсе не о нем. — Но в данном случае любовь прежде всего означает то, что, когда некий константинопольский вампир (или тот, кто на него вышел) пригрозил Чарльзу через своего агента гибелью Антеи, тот принял все их условия. Ум вампира остер, и Чарльз наверняка все взвесил. Собственная жизнь для него ценности не представляет, но сказано, что все мы заложники нашей любви. — Исидро шевельнул рукой, как бы открывая невидимую карту. — Полагаю, что и обыск в доме Эрнчестеров был сделан с одной-единственной целью: воздействовать на Чарльза.
— Если султану потребовалось новое оружие, — озадаченно произнесла Лидия, — то зачем было забираться так далеко? Неужели в самом Константинополе мало вампиров? Если верить легендам, которые собирал Джеймс, Греция и Балканы буквально кишат ими.
— Возможно, вампир, рассказавший об Эрнчестере Кароли (или султану), ныне уже мертв. Мы пока ничего не знаем. Мастер Константинополя мог обнаружить этот заговор и принять меры. — Исидро протянул руку и раздвинул шторы окна. — Глядите!
Это было сравнимо лишь с заревом ночного Парижа. Зыбкий мерцающий ковер газового света покрывал холмы, на которых простирался древний город. Драгоценными камнями в бледное это мерцание вкраплены были янтарные, топазовые, алые огни. Поезд снова совершил крутой поворот — и в желтом сиянии электрических ламп из мрака выступили многобашенные врага, огражденные тройным рядом заросших деревьями рвов. У Лидии захватило дух. Она слышала о стенах Константинополя, но не предполагала, что византийские укрепления до сих пор стоят здесь на страже.
Колеса замедлили ход, и к насыпи подступило ночное море. Темные дома теснились на древних фундаментах стен, как грибы, выросшие на поваленном дубе.
Исидро извлек из кармашка золотые часы.
— Двадцать минут первого, — одобрительно молвил он. — Опаздываем всего на два часа. Для Турции просто отлично.
Лидия вздохнула с облегчением. В Софию они, помнится, прибыли с четырехчасовым опозданием, когда небо уже начало светлеть, а Маргарет билась в такой истерике, что можно было подумать, будто опасность сгореть в первых лучах солнца грозила не Исидро, а ей самой. Впрочем, и дон Симон выглядел непривычно задумчивым, ибо поезд то и дело останавливался, словно дожидаясь восхода. Лидия не знала, какое именно количество солнечного света требуется, чтобы воспламенить псевдоплоть вампира, и ей оставалось лишь надеяться, что они прибудут в Софию еще в сумерках. К счастью, так оно и случилось. Дон Симон проводил их до отеля «Терминус», после чего немедленно откланялся.
Затем Маргарет устроила Лидии сцену, после которой та долго еще не могла прийти в себя. Мисс Поттон обвинила ее в том, что она «совершенно нe думает об Исидро» и «относится к людям, как к посуде: разбилась — значит выбросить». Когда же Лидия заметила, что Исидро вполне мог воспользоваться своим дорожным саркофагом, доверившись своим попутчицам, та взвизгнула: «Если бы вы с детства сами заботились о себе, вы бы так не рассуждали!»
После этих слов Лидия вспомнила о том, сколь бесцеремонно Исидро использует саму мисс Поттон, и пришла в ярость. «Перестаньте вести себя, как дура!» — бросила она и, удалившись в соседнюю комнату, хлопнула дверью. Маргарет некоторое время рыдала за стеной, потом затихла. Приотворив дверь, Лидия увидела, что гувернантка уснула на диване, даже не раздевшись
Впрочем, вскоре они помирились…
— Что же вы не разбудили меня раньше?… — пробормотала Маргарет, когда Лидия потрясла ее за плечо.
— Мы прибыли. Константинополь, — сообщила Лидия и подумала, что Исидро правильно сделал, дав выспаться мисс Поттон.
Маргарет достала из сумочки гребень и принялась чесать волосы, время от времени бросая опасливые взгляды на Исидро, как будто занималась этим при нем впервые. Затем повернулась к окну и произнесла растерянно:
— O!.. Взгляните, какая красота!
В ониксовой воде вились прядки отраженных огней. То тут, то там смутный свет выхватывал часть стены медового цвета, в то время как большая часть города была погружена во мрак. Залитые лунным светом хребты холмов были увенчаны минаретами и куполами.
— Его называли Городом Стен, — мягко сказал Исидро. — Городом Дворцов. С тех пор, как императоры покинули Рим, его жаждали завоевать и в то же время боялись. Как киплинговское сокровище, охраняемое коброй. И даже завоевав, его так и не узнали до конца.
И Лидии вспомнилось, что Джеймс, глядя на башни Оксфорда, мог каждую из них назвать по имени. Возможно, Исидро так же знал древние имена этих куполов и башен.
— Вы здесь уже бывали? — Маргарет коснулась руки дона Симона, чего тот, как было известно Лидии, терпеть не мог.
Он улыбнулся:
— Однажды…
Видимо, теперь ей приснится Константинополь.
Поезд остановился на маленькой станции близ приземистой башни старой твердыни. Вблизи станция, однако, не отличалась особой экзотикой. Здесь останавливались составы, пришедшие с запада. Очевидно, поэтому здание вокзала было сложено в европейском стиле и выкрашено все той же золотистой охрой. В резком свете электрических ламп Лидия увидела на перроне все тех же бабушек и козлов, джентльменов в красных фесках и черных сюртуках, белые брючки греков, клетки с цыплятами и плетеные корзинки болгар. Люд на перроне никуда не спешил — все знали, что поезд еще не скоро тронется. Кругом витали запахи трущоб и кожевенного завода. Невдалеке Лидия заметила группу солдат в современной форме цвета хаки.
— Неужели так теперь выглядят янычары? — спросила она, и в бледно-желтых глазах Исидро мелькнула ирония. Несмотря на сильно осунувшееся черепообразное лицо, в это мгновение он стал как никогда похож на человека.
— Корпус янычаров был ликвидирован (точнее — вырезан) столетие назад по приказу султана Мурада, учредившего взамен новую армию. Ту самую армию, что в июле отплатила услугой за услугу, отстранив теперешнего султана от власти и силой учредив в Турции конституционную монархию в духе нынешнего просвещения.
— Так что, султана уже нет? — В возгласе Маргарет прозвучало изумление ребенка, услышавшего в канун Рождества, что Санта Клаус вышел на пенсию и проживает теперь в поместье на юге Франции.
— В июле… — задумчиво повторила Лидия. — Пятнадцатого августа я отдавала в набор свою монографию о воздействии ультрафиолетового излучения на гипоталамус… И до сих пор не могу запомнить, на чьей стороне султан: за нас он или за немцев. Стало быть, это не он посылал за Эрнчестером?
— Возможно, что и он, — сказал Исидро. — Султан и сейчас обладает немалой властью. Но если он в самом деле думает воспользоваться услугами иноземного вампира, то еще неизвестно, как к этому отнесется Хозяин Константинополя.
Поезд медленно двинулся, наращивая скорость и все дальше погружаясь в неразбериху ламп, теней и оплетенных виноградом стен.
— Кто он, этот Мастер Константинополя? — тихо спросила Лидия
Все трое смотрели в окно купе, где над чернильными водами вставали унизанные огнями холмы
— В мое время считалось опасным называть его по имени. — Исидро повернулся к столу и собрал карты. Маргарет кинулась было помочь, но он уже сунул колоду в карман своего мышастого сюртука. — При жизни он был колдун, но в ту пору так именовали и алхимика-теоретика, и студента, изучающего травы. Совершенно точно, что он был отравителем; возможно, астрономом, хотя все это для него не было главным. И до, и после смерти он обладал властью, сравнимой лишь с властью визирей Высокой Порты. Легенды гласят, что султаны поставляли к его столу пленников, хотя при таком изобилии нищих в Константинополе я, признаться, не вижу в этом смысла. И как сказал Ювенал: «Глупец, кто доверяется владыкам». На его месте я бы не предлагал какому-либо султану своих услуг.
Поезд затормозил. Исидро оперся рукой о стену. Близилась очередная пригородная станция. Снова электрический свет, и снова вооруженные солдаты на перроне.
— Самое лучшее, — сказал Исидро, — вообще не упоминать в разговорах о Мастере этого города.
На площади перед главным вокзалом Стамбула их поджидал с фургоном и лошадьми очередной человек дона Симона — угрюмый грек, к которому тот, впрочем, обратился по-испански. Очки Лидия сняла сразу, как только они покинули поезд, но когда экипаж двинулся, пробираясь сквозь гущу телег, двуколок и пеших, она вновь водрузила их на нос и принялась озираться. В конце площади чернел залив Золотого Рога, там горели огни пришвартованных кораблей, в воде отражались фонари двух суденышек, несмотря на поздний час, отваливших от стамбульской пристани и направлявшихся к усеянным точками света холмам Пера на том берегу.
Темные улицы поглотили фургон, и в течение нескольких минут, пока глаза не привыкли к мраку, издырявленному редкими огнями, Лидия скорее угадывала, нежели видела черные дома и высоко парящие балконы. Везде вспыхивали глаза котов, пахло козлами, псиной, отбросами — да так, что перехватывало дух. Забранные решетками лампы явили мрачную красоту мечети, наполовину утонувшей в стигийской тьме, когда, пересекши площадь, фургон въезжал на вполне современный железный мост.
По ту его сторону дома пошли большей частью европейской и греческой архитектуры, белые стены в лунном свете обретали оттенок взбитых сливок. Идущая вверх дорога вывела их на обсаженную деревьями площадь с очаровательным итальянским дворцом из бледно-золотистого камня.
— Британское посольство, — негромко сказал Исидро. — Утром вам стоит посетить досточтимого мистера Лоутера. Поверьте, в течение многих лет посольство представляло здесь реальную силу.
Как обычно, Исидро позаботился обо всем заранее: в розовом доме, где каменная арка вела в тенистый дворик с огромным гранатовым деревом, их встретили три толстенные гречанки (должно быть, мать и две дочери), которые на любой вопрос отвечали с самой радушной улыбкой: «Паракало-паракало…»
Точно так же, как в Белграде, Софии и Адрианополе, стоило перенести в дом громоздкий багаж Лидии, Исидро попрощался, сел в фургон — и отбыл в неизвестном направлении.
— Так больше не может продолжаться!
Лидия вздрогнула, обернулась. В руках у нее было платье из мшисто-зеленого бархата. Завтра утром она собиралась не только представиться досточтимому мистеру Лоутеру, но также передать письмо мистера Холивелла сэру Бернуэллу Чепхэму, атташе, в ведении которого находилось то, что уклончиво называлось делами. Вполне возможно, утром ей скажут, что Джейми здесь, может быть, где-то рядом. О да, доктор Эшер! Он прибыл на той неделе…
Пожалуйста, — мысленно взмолилась она. — Ну пожалуйста…
Маргарет стояла в неловкой позе у двери их обшей спальни. Так же, как в Вене, Белграде и Софии, ночь приходилось проводить в одной кровати. Хотя отношения компаньонок трудно было назвать натянутыми, Лидия прекрасно бы обошлась без вздохов и бормотания мисс Поттон во сне. Однако выбора не было. В маленькой смежной комнате Лидия обнаружила руины огромной кровати, очевидно, выписанной прямо из Берлина в те времена, когда там сходили с ума по готике. Кровать, в которой они спали, была точной копией этого чудища — правда, исправной и покрашенной в веселенькие розово-голубые тона. Ложе занимало большую часть неуклюжей обширной спальни с выходящим на улицу фонарем. Туалетный столик, трюмо, мраморный умывальник.
«По крайней мере, — думала Лидия, — тут нет фарфоровых безделушек, как в Белграде, и православных икон…»
Застигнутая врасплох фразой Маргарет, она обернулась с платьем в руках:
— Что?
— Вы запретили ему. — Маргарет запнулась, подыскивая слово. — Вы запретили ему выходить на охоту, — сказала она наконец. — Вы поставили это условие… — Голос мисс Поттон дрожал, руки комкали черные перчатки. — Теперь, когда мы достигли места назначения, вы больше не имеете права… не имеете права настаивать…
Оцепенев, Лидия смотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова.
Маргарет, очевидно, ждала, что ей возразят, и наверняка заготовила на этот случай еще пару фраз, но Лидия молчала. Так и не услышав ответа, Маргарет выпалила:
— Вы не понимаете его!
— Держите свое мнение при себе. — Лидия подошла к кровати, бросила платье рядом с ночной рубашкой и принялась расстегивать рукав. Крохотные жемчужные пуговки следовало бы переставить, но Лидия уже отослала горничную, когда та попыталась привести вещи в порядок. А позвать ее обратно мешало плохое знание греческого языка. Интересно, что бы она подумала, увидев среди нижних юбок, платьев и корсетов серебряные ножи, револьвер и связки чеснока…
Маргарет приблизилась и взяла Лидию за руку.
— Вы не имеете права запрещать ему охотиться, — уже с отчаянием повторила она. — Если он не будет…
— Убивать людей?
Маргарет вздрогнула, но тут же оправилась
— Эти люди не заслуживают жизни.
Лидия по-прежнему перебирала жемчужные пуговки на рукаве, но делала это теперь чисто машинально.
— Это он вам так сказал? — тихо спросила она.
— Я знала это! — Гувернантка готова была расплакаться. — Да, он сказал! Но я это знала и так. Из сновидений, из прошлой жизни… И не говорите мне, что сны лгут! — Она отвернулась порывисто. — Потому что я знаю: они не лгут! Это вы так думаете, а они не лгут!
Лидия хотела уйти, но Маргарет заступила ей дорогу. На покрасневшем лице дрожали слезы.
— Вы же знаете, если вампир не будет… не будет охотиться… — Она по-прежнему избегала слова «убивать». — Они питаются жизненной энергией! А иначе их мозг утрачивает силу, они даже не могут защитить себя…
— Убивая других людей?
— Вы заморите его до смерти! — крикнула Маргарет. — Вы хотите лишить его силы здесь, сейчас, когда опасность так близка!.. А вы не задумывались, почему вампиры так долго выбирают жертву? По крайней мере он! Да потому, что он ищет воров, убийц… мерзавцев, заслуживающих смерти! Вы же знаете, что мир переполнен ими! Других он не трогает! И он слишком честен, чтобы нарушить данное вам слово…
— Вы говорите со мной по его просьбе? — Голос Лидии был холоден, как серебряная цепочка, защищающая горло.
— Нет. — Маргарет шмыгнула носом и утерла слезы, из последних сил пытаясь не сломаться перед этой прямой и стройной рыжеволосой девчонкой. — Я же вижу! — всхлипнула она. — Он чахнет день ото дня! Вы уже обыгрываете его в карты…
— Это вопрос практики, — возразила Лидия. — Я играю уже неделю…
— Вы никогда бы у него не выиграли! Просто сейчас он все свои силы, все свое внимание тратит на другое! Уберечь себя…
— Спасибо, достаточно. — Голова болела от переутомления — шел третий час ночи. Действительно, Исидро, мягко говоря, сильно осунулся за последние дни и несколько раз проиграл ей в карты. — Маргарет, стоит ли говорить об этом сейчас? Я устала, вы тоже устали и, думаю, не понимаете, что вы такое плетете…
— Как же можно быть такой слепой! — Мисс Поттон не унималась. — Неужели вы не видите? Он уже не может отвлечь внимание людей, не может читать их сны…
Услышав о снах, Лидия не выдержала:
— Не может навевать видений, где вы с ним вальсируете в лунном свете! Это в семнадцатом-то столетии! Да тогда вальса еще и в помине не было!.. Извините, — поспешно добавила она, видя, что уязвленная в самое сердце Маргарет все-таки разрыдалась. — Мне не следовало так говорить…
— Вы не понимаете! — неистово выкрикнула Маргарет. — Вы не понимаете его! Все, о чем вы заботитесь, — это найти своего муженька и помочь ему в его шпионских делишках! А то, что рядом с вами гибнет одинокий, благородный, романтический герой… — Она вслепую кинулась из комнаты. Лидия услышала вскрик перил, на которые налетела мисс Поттон, сбегая вниз по изогнутой лестнице.
— Маргарет! — Она схватила очки с туалетного столика и, даже не обувшись, бросилась в погоню. Внизу хлопнула входная дверь. Когда же Лидия достигла ее и распахнула, во дворе уже хлопнула калитка.
— Маргарет! — Взглянула под ноги, подумала машинально: «Ну, этой паре чулок все равно конец…» Два маленьких фонаря освещали обманчиво чистый двор, да тлела лампадка над дверью перед иконой какого-то святого. Лидия сошла с порога и двинулась к кирпичной арке входа. Остановилась у калитки, словно опасаясь открыть ее и ступить во внешнюю тьму.
Где-то поблизости слышалось дыхание Маргарет. Потом в лунном свете неподалеку возникло бледное, похожее на череп лицо, обрамленное паутиной волос. Привыкнув к темноте, Лидия различила и руки Исидро, стиснувшие запястья плачущей мисс Поттон.
Вампир что-то говорил, но так тихо, что нельзя было ничего расслышать. С огромным пониманием и терпением он выслушал затем невнятный истерический шепот Маргарет. Руки ее судорожно цеплялись за серый плащ дона Симона.
В смутном свете, падающем из верхнего окна, происходящее сильно смахивало на сновидение и одновременно на театральный эпизод. Не сводя страстных глаз с вампира, Маргарет откинула голову, выставив горло, и рванула воротник блузки.
— Возьми меня! — услышала Лидия ее выдох. — Убей меня, если тебе это нужно!
Что ответил Исидро, осталось тайной. Но Лидия видела, как вампир вновь закутал горло Маргарет, положил руку на плечо и склонил голову, тихо о чем-то говоря. Видя, что дон Симон ведет мисс Поттон к калитке, Лидия бесшумно отступила в тень гранатового дерева. Под кирпичным сводом арки Исидро, должно быть, что-то еще сказал, потому что Маргаpeт кивнула, сняла очки и, утерев слезы безропотно позволила увести себя в дом. Дверь за ними закрылась.
Несколько секунд было тихо, но Лидия знала, что Исидро сейчас вернется. Вскоре на крыльцо легла узкая черта света — вампир снова приоткрыл дверы. Затем щель, исчезла, и, скользнув через двор, он оказался с Лидией лицом к лицу.
— Я попросил ее подыскать для подобных сцен иное время и место.
— Да. — Раздражение Лидии обратилось теперь на Исидро. — Досадно, не правда ли, когда кто-то ощущает более сильные чувства, чем ему положено?
— Да, — просто ответил он. Таким голосом подтверждают, что да, сегодня суббота. Луна ушла, сияла лишь лампадка над дверью. — Хотя сны, которые она видит, больше принадлежат ей, нежели мне. И я бы предпочел, чтобы вы обе пребывали сейчас в постели, которую вы уже наверняка обложили этими зловонными травами, привезенными вами из Парижа.
Холодный бриз с азиатского берега зашуршал последними листьями. Колеблемый сквозняком огонек лампадки обозначил туго обтянутую кожей скулу Исидро. Впадины глаз казались черными дырами. И Лидии невольно вспомнился их разговор о том, почему вампиры избегают зеркал.
— Трущобы Галаты и кварталы Пера с их посольствами и банками одинаково пропахли вампирами. — Пламя лампадки отразилось в бледно-желтом хрустале его глаз. — Стоя здесь, сейчас, я пытаюсь дотянуться своими чувствами через залив Золотого Рога — и город как будто окутан миазмами. Ощущаю вампиров. Мастера… Но все закрыто, затенено, искажено… словно все карты на столе лежат лицом вниз и ни одной не угадать. — Он нахмурился и взглянул в сторону калитки.
Гнев улетучился, Лидия невольно шагнула к Исидро:
— Но это точно? Вы говорите… не можете ощутить…
Угол рта его дрогнул в иронической улыбке — слабое эхо человеческой мимики.
— Сожалеете, сударыня? Вас заинтересовало, что, перестав по вашей просьбе убивать, я не смогу оказать помощь ни себе, ни вам?
Лидия всмотрелась в его недвижное лицо.
— Нет, — сказала она. — Заинтересовало? Да, возможно. Но о сожалении речи быть не может.
— Да, — тихо отозвался он. — Леди до мозга костей.
Впервые на ее памяти он упомянул этот их уговор.
Исидро качнул головой и вновь оглянулся. В арке лежала чернильная тьма.
— А Джейми? — Лидия с трудом произнесла его имя, страшась услышать то, чего боялась все эти дни.
Брови Исидро слегка вздернулись.
— Если он в городе, то не здесь, не в Пера. — В голосе его прозвучала некая неуверенность. — А если он спит на стамбульском берегу… — Исидро покачал головой. — Нет. Мои чувства ослаблены, но дело даже не в этом. Эта тень… эта замутненность, наведенная самими вампирами… — Он виновато улыбнулся и вновь удивительно стал похож на человека. — Завтра ночью я попробую в этом во всем разобраться. — Дон Симон плотнее закутался в плащ (еще один человеческий жест); руки в белых перчатках смотрелись на фоне темных складок, как иней на скале. — Но мне уже сейчас ясно: что-то странное происходит в этом городе. Я уже объяснил нашей романтической спутнице, что здесь не стоит говорить вслух (пусть даже по-английски) об охоте, убийстве и питье крови. Хотя бы и при свете дня.
12
— Если султану потребовалось новое оружие, — озадаченно произнесла Лидия, — то зачем было забираться так далеко? Неужели в самом Константинополе мало вампиров? Если верить легендам, которые собирал Джеймс, Греция и Балканы буквально кишат ими.
— Возможно, вампир, рассказавший об Эрнчестере Кароли (или султану), ныне уже мертв. Мы пока ничего не знаем. Мастер Константинополя мог обнаружить этот заговор и принять меры. — Исидро протянул руку и раздвинул шторы окна. — Глядите!
Это было сравнимо лишь с заревом ночного Парижа. Зыбкий мерцающий ковер газового света покрывал холмы, на которых простирался древний город. Драгоценными камнями в бледное это мерцание вкраплены были янтарные, топазовые, алые огни. Поезд снова совершил крутой поворот — и в желтом сиянии электрических ламп из мрака выступили многобашенные врага, огражденные тройным рядом заросших деревьями рвов. У Лидии захватило дух. Она слышала о стенах Константинополя, но не предполагала, что византийские укрепления до сих пор стоят здесь на страже.
Колеса замедлили ход, и к насыпи подступило ночное море. Темные дома теснились на древних фундаментах стен, как грибы, выросшие на поваленном дубе.
Исидро извлек из кармашка золотые часы.
— Двадцать минут первого, — одобрительно молвил он. — Опаздываем всего на два часа. Для Турции просто отлично.
Лидия вздохнула с облегчением. В Софию они, помнится, прибыли с четырехчасовым опозданием, когда небо уже начало светлеть, а Маргарет билась в такой истерике, что можно было подумать, будто опасность сгореть в первых лучах солнца грозила не Исидро, а ей самой. Впрочем, и дон Симон выглядел непривычно задумчивым, ибо поезд то и дело останавливался, словно дожидаясь восхода. Лидия не знала, какое именно количество солнечного света требуется, чтобы воспламенить псевдоплоть вампира, и ей оставалось лишь надеяться, что они прибудут в Софию еще в сумерках. К счастью, так оно и случилось. Дон Симон проводил их до отеля «Терминус», после чего немедленно откланялся.
Затем Маргарет устроила Лидии сцену, после которой та долго еще не могла прийти в себя. Мисс Поттон обвинила ее в том, что она «совершенно нe думает об Исидро» и «относится к людям, как к посуде: разбилась — значит выбросить». Когда же Лидия заметила, что Исидро вполне мог воспользоваться своим дорожным саркофагом, доверившись своим попутчицам, та взвизгнула: «Если бы вы с детства сами заботились о себе, вы бы так не рассуждали!»
После этих слов Лидия вспомнила о том, сколь бесцеремонно Исидро использует саму мисс Поттон, и пришла в ярость. «Перестаньте вести себя, как дура!» — бросила она и, удалившись в соседнюю комнату, хлопнула дверью. Маргарет некоторое время рыдала за стеной, потом затихла. Приотворив дверь, Лидия увидела, что гувернантка уснула на диване, даже не раздевшись
Впрочем, вскоре они помирились…
— Что же вы не разбудили меня раньше?… — пробормотала Маргарет, когда Лидия потрясла ее за плечо.
— Мы прибыли. Константинополь, — сообщила Лидия и подумала, что Исидро правильно сделал, дав выспаться мисс Поттон.
Маргарет достала из сумочки гребень и принялась чесать волосы, время от времени бросая опасливые взгляды на Исидро, как будто занималась этим при нем впервые. Затем повернулась к окну и произнесла растерянно:
— O!.. Взгляните, какая красота!
В ониксовой воде вились прядки отраженных огней. То тут, то там смутный свет выхватывал часть стены медового цвета, в то время как большая часть города была погружена во мрак. Залитые лунным светом хребты холмов были увенчаны минаретами и куполами.
— Его называли Городом Стен, — мягко сказал Исидро. — Городом Дворцов. С тех пор, как императоры покинули Рим, его жаждали завоевать и в то же время боялись. Как киплинговское сокровище, охраняемое коброй. И даже завоевав, его так и не узнали до конца.
И Лидии вспомнилось, что Джеймс, глядя на башни Оксфорда, мог каждую из них назвать по имени. Возможно, Исидро так же знал древние имена этих куполов и башен.
— Вы здесь уже бывали? — Маргарет коснулась руки дона Симона, чего тот, как было известно Лидии, терпеть не мог.
Он улыбнулся:
— Однажды…
Видимо, теперь ей приснится Константинополь.
Поезд остановился на маленькой станции близ приземистой башни старой твердыни. Вблизи станция, однако, не отличалась особой экзотикой. Здесь останавливались составы, пришедшие с запада. Очевидно, поэтому здание вокзала было сложено в европейском стиле и выкрашено все той же золотистой охрой. В резком свете электрических ламп Лидия увидела на перроне все тех же бабушек и козлов, джентльменов в красных фесках и черных сюртуках, белые брючки греков, клетки с цыплятами и плетеные корзинки болгар. Люд на перроне никуда не спешил — все знали, что поезд еще не скоро тронется. Кругом витали запахи трущоб и кожевенного завода. Невдалеке Лидия заметила группу солдат в современной форме цвета хаки.
— Неужели так теперь выглядят янычары? — спросила она, и в бледно-желтых глазах Исидро мелькнула ирония. Несмотря на сильно осунувшееся черепообразное лицо, в это мгновение он стал как никогда похож на человека.
— Корпус янычаров был ликвидирован (точнее — вырезан) столетие назад по приказу султана Мурада, учредившего взамен новую армию. Ту самую армию, что в июле отплатила услугой за услугу, отстранив теперешнего султана от власти и силой учредив в Турции конституционную монархию в духе нынешнего просвещения.
— Так что, султана уже нет? — В возгласе Маргарет прозвучало изумление ребенка, услышавшего в канун Рождества, что Санта Клаус вышел на пенсию и проживает теперь в поместье на юге Франции.
— В июле… — задумчиво повторила Лидия. — Пятнадцатого августа я отдавала в набор свою монографию о воздействии ультрафиолетового излучения на гипоталамус… И до сих пор не могу запомнить, на чьей стороне султан: за нас он или за немцев. Стало быть, это не он посылал за Эрнчестером?
— Возможно, что и он, — сказал Исидро. — Султан и сейчас обладает немалой властью. Но если он в самом деле думает воспользоваться услугами иноземного вампира, то еще неизвестно, как к этому отнесется Хозяин Константинополя.
Поезд медленно двинулся, наращивая скорость и все дальше погружаясь в неразбериху ламп, теней и оплетенных виноградом стен.
— Кто он, этот Мастер Константинополя? — тихо спросила Лидия
Все трое смотрели в окно купе, где над чернильными водами вставали унизанные огнями холмы
— В мое время считалось опасным называть его по имени. — Исидро повернулся к столу и собрал карты. Маргарет кинулась было помочь, но он уже сунул колоду в карман своего мышастого сюртука. — При жизни он был колдун, но в ту пору так именовали и алхимика-теоретика, и студента, изучающего травы. Совершенно точно, что он был отравителем; возможно, астрономом, хотя все это для него не было главным. И до, и после смерти он обладал властью, сравнимой лишь с властью визирей Высокой Порты. Легенды гласят, что султаны поставляли к его столу пленников, хотя при таком изобилии нищих в Константинополе я, признаться, не вижу в этом смысла. И как сказал Ювенал: «Глупец, кто доверяется владыкам». На его месте я бы не предлагал какому-либо султану своих услуг.
Поезд затормозил. Исидро оперся рукой о стену. Близилась очередная пригородная станция. Снова электрический свет, и снова вооруженные солдаты на перроне.
— Самое лучшее, — сказал Исидро, — вообще не упоминать в разговорах о Мастере этого города.
На площади перед главным вокзалом Стамбула их поджидал с фургоном и лошадьми очередной человек дона Симона — угрюмый грек, к которому тот, впрочем, обратился по-испански. Очки Лидия сняла сразу, как только они покинули поезд, но когда экипаж двинулся, пробираясь сквозь гущу телег, двуколок и пеших, она вновь водрузила их на нос и принялась озираться. В конце площади чернел залив Золотого Рога, там горели огни пришвартованных кораблей, в воде отражались фонари двух суденышек, несмотря на поздний час, отваливших от стамбульской пристани и направлявшихся к усеянным точками света холмам Пера на том берегу.
Темные улицы поглотили фургон, и в течение нескольких минут, пока глаза не привыкли к мраку, издырявленному редкими огнями, Лидия скорее угадывала, нежели видела черные дома и высоко парящие балконы. Везде вспыхивали глаза котов, пахло козлами, псиной, отбросами — да так, что перехватывало дух. Забранные решетками лампы явили мрачную красоту мечети, наполовину утонувшей в стигийской тьме, когда, пересекши площадь, фургон въезжал на вполне современный железный мост.
По ту его сторону дома пошли большей частью европейской и греческой архитектуры, белые стены в лунном свете обретали оттенок взбитых сливок. Идущая вверх дорога вывела их на обсаженную деревьями площадь с очаровательным итальянским дворцом из бледно-золотистого камня.
— Британское посольство, — негромко сказал Исидро. — Утром вам стоит посетить досточтимого мистера Лоутера. Поверьте, в течение многих лет посольство представляло здесь реальную силу.
Как обычно, Исидро позаботился обо всем заранее: в розовом доме, где каменная арка вела в тенистый дворик с огромным гранатовым деревом, их встретили три толстенные гречанки (должно быть, мать и две дочери), которые на любой вопрос отвечали с самой радушной улыбкой: «Паракало-паракало…»
Точно так же, как в Белграде, Софии и Адрианополе, стоило перенести в дом громоздкий багаж Лидии, Исидро попрощался, сел в фургон — и отбыл в неизвестном направлении.
* * *
— Так больше не может продолжаться!
Лидия вздрогнула, обернулась. В руках у нее было платье из мшисто-зеленого бархата. Завтра утром она собиралась не только представиться досточтимому мистеру Лоутеру, но также передать письмо мистера Холивелла сэру Бернуэллу Чепхэму, атташе, в ведении которого находилось то, что уклончиво называлось делами. Вполне возможно, утром ей скажут, что Джейми здесь, может быть, где-то рядом. О да, доктор Эшер! Он прибыл на той неделе…
Пожалуйста, — мысленно взмолилась она. — Ну пожалуйста…
Маргарет стояла в неловкой позе у двери их обшей спальни. Так же, как в Вене, Белграде и Софии, ночь приходилось проводить в одной кровати. Хотя отношения компаньонок трудно было назвать натянутыми, Лидия прекрасно бы обошлась без вздохов и бормотания мисс Поттон во сне. Однако выбора не было. В маленькой смежной комнате Лидия обнаружила руины огромной кровати, очевидно, выписанной прямо из Берлина в те времена, когда там сходили с ума по готике. Кровать, в которой они спали, была точной копией этого чудища — правда, исправной и покрашенной в веселенькие розово-голубые тона. Ложе занимало большую часть неуклюжей обширной спальни с выходящим на улицу фонарем. Туалетный столик, трюмо, мраморный умывальник.
«По крайней мере, — думала Лидия, — тут нет фарфоровых безделушек, как в Белграде, и православных икон…»
Застигнутая врасплох фразой Маргарет, она обернулась с платьем в руках:
— Что?
— Вы запретили ему. — Маргарет запнулась, подыскивая слово. — Вы запретили ему выходить на охоту, — сказала она наконец. — Вы поставили это условие… — Голос мисс Поттон дрожал, руки комкали черные перчатки. — Теперь, когда мы достигли места назначения, вы больше не имеете права… не имеете права настаивать…
Оцепенев, Лидия смотрела на нее, не в силах вымолвить ни слова.
Маргарет, очевидно, ждала, что ей возразят, и наверняка заготовила на этот случай еще пару фраз, но Лидия молчала. Так и не услышав ответа, Маргарет выпалила:
— Вы не понимаете его!
— Держите свое мнение при себе. — Лидия подошла к кровати, бросила платье рядом с ночной рубашкой и принялась расстегивать рукав. Крохотные жемчужные пуговки следовало бы переставить, но Лидия уже отослала горничную, когда та попыталась привести вещи в порядок. А позвать ее обратно мешало плохое знание греческого языка. Интересно, что бы она подумала, увидев среди нижних юбок, платьев и корсетов серебряные ножи, револьвер и связки чеснока…
Маргарет приблизилась и взяла Лидию за руку.
— Вы не имеете права запрещать ему охотиться, — уже с отчаянием повторила она. — Если он не будет…
— Убивать людей?
Маргарет вздрогнула, но тут же оправилась
— Эти люди не заслуживают жизни.
Лидия по-прежнему перебирала жемчужные пуговки на рукаве, но делала это теперь чисто машинально.
— Это он вам так сказал? — тихо спросила она.
— Я знала это! — Гувернантка готова была расплакаться. — Да, он сказал! Но я это знала и так. Из сновидений, из прошлой жизни… И не говорите мне, что сны лгут! — Она отвернулась порывисто. — Потому что я знаю: они не лгут! Это вы так думаете, а они не лгут!
Лидия хотела уйти, но Маргарет заступила ей дорогу. На покрасневшем лице дрожали слезы.
— Вы же знаете, если вампир не будет… не будет охотиться… — Она по-прежнему избегала слова «убивать». — Они питаются жизненной энергией! А иначе их мозг утрачивает силу, они даже не могут защитить себя…
— Убивая других людей?
— Вы заморите его до смерти! — крикнула Маргарет. — Вы хотите лишить его силы здесь, сейчас, когда опасность так близка!.. А вы не задумывались, почему вампиры так долго выбирают жертву? По крайней мере он! Да потому, что он ищет воров, убийц… мерзавцев, заслуживающих смерти! Вы же знаете, что мир переполнен ими! Других он не трогает! И он слишком честен, чтобы нарушить данное вам слово…
— Вы говорите со мной по его просьбе? — Голос Лидии был холоден, как серебряная цепочка, защищающая горло.
— Нет. — Маргарет шмыгнула носом и утерла слезы, из последних сил пытаясь не сломаться перед этой прямой и стройной рыжеволосой девчонкой. — Я же вижу! — всхлипнула она. — Он чахнет день ото дня! Вы уже обыгрываете его в карты…
— Это вопрос практики, — возразила Лидия. — Я играю уже неделю…
— Вы никогда бы у него не выиграли! Просто сейчас он все свои силы, все свое внимание тратит на другое! Уберечь себя…
— Спасибо, достаточно. — Голова болела от переутомления — шел третий час ночи. Действительно, Исидро, мягко говоря, сильно осунулся за последние дни и несколько раз проиграл ей в карты. — Маргарет, стоит ли говорить об этом сейчас? Я устала, вы тоже устали и, думаю, не понимаете, что вы такое плетете…
— Как же можно быть такой слепой! — Мисс Поттон не унималась. — Неужели вы не видите? Он уже не может отвлечь внимание людей, не может читать их сны…
Услышав о снах, Лидия не выдержала:
— Не может навевать видений, где вы с ним вальсируете в лунном свете! Это в семнадцатом-то столетии! Да тогда вальса еще и в помине не было!.. Извините, — поспешно добавила она, видя, что уязвленная в самое сердце Маргарет все-таки разрыдалась. — Мне не следовало так говорить…
— Вы не понимаете! — неистово выкрикнула Маргарет. — Вы не понимаете его! Все, о чем вы заботитесь, — это найти своего муженька и помочь ему в его шпионских делишках! А то, что рядом с вами гибнет одинокий, благородный, романтический герой… — Она вслепую кинулась из комнаты. Лидия услышала вскрик перил, на которые налетела мисс Поттон, сбегая вниз по изогнутой лестнице.
— Маргарет! — Она схватила очки с туалетного столика и, даже не обувшись, бросилась в погоню. Внизу хлопнула входная дверь. Когда же Лидия достигла ее и распахнула, во дворе уже хлопнула калитка.
— Маргарет! — Взглянула под ноги, подумала машинально: «Ну, этой паре чулок все равно конец…» Два маленьких фонаря освещали обманчиво чистый двор, да тлела лампадка над дверью перед иконой какого-то святого. Лидия сошла с порога и двинулась к кирпичной арке входа. Остановилась у калитки, словно опасаясь открыть ее и ступить во внешнюю тьму.
Где-то поблизости слышалось дыхание Маргарет. Потом в лунном свете неподалеку возникло бледное, похожее на череп лицо, обрамленное паутиной волос. Привыкнув к темноте, Лидия различила и руки Исидро, стиснувшие запястья плачущей мисс Поттон.
Вампир что-то говорил, но так тихо, что нельзя было ничего расслышать. С огромным пониманием и терпением он выслушал затем невнятный истерический шепот Маргарет. Руки ее судорожно цеплялись за серый плащ дона Симона.
В смутном свете, падающем из верхнего окна, происходящее сильно смахивало на сновидение и одновременно на театральный эпизод. Не сводя страстных глаз с вампира, Маргарет откинула голову, выставив горло, и рванула воротник блузки.
— Возьми меня! — услышала Лидия ее выдох. — Убей меня, если тебе это нужно!
Что ответил Исидро, осталось тайной. Но Лидия видела, как вампир вновь закутал горло Маргарет, положил руку на плечо и склонил голову, тихо о чем-то говоря. Видя, что дон Симон ведет мисс Поттон к калитке, Лидия бесшумно отступила в тень гранатового дерева. Под кирпичным сводом арки Исидро, должно быть, что-то еще сказал, потому что Маргаpeт кивнула, сняла очки и, утерев слезы безропотно позволила увести себя в дом. Дверь за ними закрылась.
Несколько секунд было тихо, но Лидия знала, что Исидро сейчас вернется. Вскоре на крыльцо легла узкая черта света — вампир снова приоткрыл дверы. Затем щель, исчезла, и, скользнув через двор, он оказался с Лидией лицом к лицу.
— Я попросил ее подыскать для подобных сцен иное время и место.
— Да. — Раздражение Лидии обратилось теперь на Исидро. — Досадно, не правда ли, когда кто-то ощущает более сильные чувства, чем ему положено?
— Да, — просто ответил он. Таким голосом подтверждают, что да, сегодня суббота. Луна ушла, сияла лишь лампадка над дверью. — Хотя сны, которые она видит, больше принадлежат ей, нежели мне. И я бы предпочел, чтобы вы обе пребывали сейчас в постели, которую вы уже наверняка обложили этими зловонными травами, привезенными вами из Парижа.
Холодный бриз с азиатского берега зашуршал последними листьями. Колеблемый сквозняком огонек лампадки обозначил туго обтянутую кожей скулу Исидро. Впадины глаз казались черными дырами. И Лидии невольно вспомнился их разговор о том, почему вампиры избегают зеркал.
— Трущобы Галаты и кварталы Пера с их посольствами и банками одинаково пропахли вампирами. — Пламя лампадки отразилось в бледно-желтом хрустале его глаз. — Стоя здесь, сейчас, я пытаюсь дотянуться своими чувствами через залив Золотого Рога — и город как будто окутан миазмами. Ощущаю вампиров. Мастера… Но все закрыто, затенено, искажено… словно все карты на столе лежат лицом вниз и ни одной не угадать. — Он нахмурился и взглянул в сторону калитки.
Гнев улетучился, Лидия невольно шагнула к Исидро:
— Но это точно? Вы говорите… не можете ощутить…
Угол рта его дрогнул в иронической улыбке — слабое эхо человеческой мимики.
— Сожалеете, сударыня? Вас заинтересовало, что, перестав по вашей просьбе убивать, я не смогу оказать помощь ни себе, ни вам?
Лидия всмотрелась в его недвижное лицо.
— Нет, — сказала она. — Заинтересовало? Да, возможно. Но о сожалении речи быть не может.
— Да, — тихо отозвался он. — Леди до мозга костей.
Впервые на ее памяти он упомянул этот их уговор.
Исидро качнул головой и вновь оглянулся. В арке лежала чернильная тьма.
— А Джейми? — Лидия с трудом произнесла его имя, страшась услышать то, чего боялась все эти дни.
Брови Исидро слегка вздернулись.
— Если он в городе, то не здесь, не в Пера. — В голосе его прозвучала некая неуверенность. — А если он спит на стамбульском берегу… — Исидро покачал головой. — Нет. Мои чувства ослаблены, но дело даже не в этом. Эта тень… эта замутненность, наведенная самими вампирами… — Он виновато улыбнулся и вновь удивительно стал похож на человека. — Завтра ночью я попробую в этом во всем разобраться. — Дон Симон плотнее закутался в плащ (еще один человеческий жест); руки в белых перчатках смотрелись на фоне темных складок, как иней на скале. — Но мне уже сейчас ясно: что-то странное происходит в этом городе. Я уже объяснил нашей романтической спутнице, что здесь не стоит говорить вслух (пусть даже по-английски) об охоте, убийстве и питье крови. Хотя бы и при свете дня.
12
Эшера разбудили голоса муэдзинов: «Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет Пророк Его…» Слова молитвы были ему известны, но повторить их он не решился — уж больно мрачно они звучали на этот раз.
Сводчатые узкие бойницы, когда-то опоясывавшие помещение, были замурованы лет сто назад. А каждое из верхних окон, прорезанных в барабанах пяти мелких куполов, насколько мог судить Эшер, защищала серебряная решетка. Впрочем, он мог и ошибаться. В течение дня он не слышал ни голосов, ни скрипа колес, ни цоканья ослиных копыт — один лишь лай печально известных константинопольских псов. Иногда ветер забрасывал сюда крики торговцев — на местном греческом диалекте. Зато крики чаек, сильно напоминавшие кошачьи вопли, раздавались здесь день и ночь.
Небо сквозь решетку было цвета тигровых лилий, на голубых изразцах бледнели желтоватые блики.
Эшер не поворачивался лицом к Мекке, хотя представлял, в какой стороне она находится, не повторял слова муэдзина, и тем не менее, сидя на диване среди подушек и одеял, он молился. Он был очень испуган.
Свет, проникавший сверху в помещение, мало-помалу иссяк, купола наполнились мраком. Располагающийся посреди длинной комнаты прямоугольный выложенный голубой плиткой бассейн казался теперь черной пропастью, откуда могло в любой миг появиться все что угодно. Эшер чиркнул спичкой и зажег одну из стоящих в нишах бронзовых ламп. По привычке полез в кармашек за часами, но часы, естественно, были изъяты. Как и серебряные цепочки, защищавшие запястья и горло.
Он оделся, умылся, привел в порядок постель, вслушиваясь в каждый звук, проникавший в гулкий дом. Когда снаружи стемнело настолько, что не отличишь белой нити от черной, как сказано в Коране, Эшер услышал проворот ключа в старом замке.
Отодвинулся подальше от двери, готовясь бороться с той странной ленивой рассеянностью, какую вампиры обычно наводят на своих жертв. И однако же заметить, как и когда они вошли, Эшеру не удалось. Мгновенная сонливость — и внезапное пробуждение…
Они уже стояли вокруг него кольцом, связывая ему руки за спиной с помощью тонкого шелкового шнура. Глаза их при свете лампы вспыхивали, как у крыс; прикосновения — леденили… Все они были голодны.
— Так кто ты, инглиз? — спросил тот, что прошлой ночью представился Эшеру как Зардалу. Был он безбородый и словно бы бескостный, с крашенными в алый цвет ногтями и прозрачной голубизной глаз. — Вчера я принял тебя за одного из микаников нашего Бея, и я подумал: вот тот, кого он хочет сделать таким, как мы, и приставить ко всем этим штукам, которые они настроили в усыпальнице, к этому дастлаху… — Глаза его оглядели Эшера из-под крашеных век. А тот, зная, насколько чуток слух вампиров, старался успокоить бешено бьющееся сердце. — А сегодня Бей дал нам относительно тебя совершенно другие инструкции. И что нам теперь думать?
— Ты в самом деле считаешь, что он хочет сделать его одним из нас ради этих своих опытов? — уставив на Эшера круглые демонские глаза, спросила Джамиля Байкус — или, как она звала себя сама, Байкус Кадинэ, — тонкая, словно трость, и впрямь похожая на сову (именно так переводилась ее кличка). Половина волос ее была заплетена в косы, уложена и унизана гребнями. Другая половина свободно свисала до пояса. На шее вампирши висело ожерелье, снизанное из бриллиантов и крысиных костей. — Это так, инглиз? — Ее твердый ледяной палец уперся снизу в подбородок Эшера. Ростом Джамиля была не выше двенадцатилетней английской школьницы.
— Он велел, чтобы мы не задавали ему вопросов. — Это вмешался Харалпос, одноглазый крепыш, бывший когда-то янычаром. На шее у него болтался шарф из нежной ткани, грязный, засаленный, весь в темных пятнах.
— А велел ли он, чтобы я не задавал вопросы вам? — Эшер когда-то изучал персидский и арабский и приблизительно понимал, о чем они говорят между собой.
Зардалу с недобрым восхищением выгнул брови дугами и обнажил в улыбке клыки:
— О, какой умный инглиз! Конечно, ты можешь задавать нам вопросы. Все мы слуги нашего Бессмертного Господина!
— Он требовал тишины, — настаивал Харалпос. Темнокожий Хабиб и пышная молчаливая русская девушка Пелагея беспокойно шевельнулись. Эшер знал, о ком говорил янычар и что остальные действительно имеют повод для беспокойства.
— Он сказал: тихо идти, как дым. Нам не поздоровится, если этот неверный закричит.
Сводчатые узкие бойницы, когда-то опоясывавшие помещение, были замурованы лет сто назад. А каждое из верхних окон, прорезанных в барабанах пяти мелких куполов, насколько мог судить Эшер, защищала серебряная решетка. Впрочем, он мог и ошибаться. В течение дня он не слышал ни голосов, ни скрипа колес, ни цоканья ослиных копыт — один лишь лай печально известных константинопольских псов. Иногда ветер забрасывал сюда крики торговцев — на местном греческом диалекте. Зато крики чаек, сильно напоминавшие кошачьи вопли, раздавались здесь день и ночь.
Небо сквозь решетку было цвета тигровых лилий, на голубых изразцах бледнели желтоватые блики.
Эшер не поворачивался лицом к Мекке, хотя представлял, в какой стороне она находится, не повторял слова муэдзина, и тем не менее, сидя на диване среди подушек и одеял, он молился. Он был очень испуган.
Свет, проникавший сверху в помещение, мало-помалу иссяк, купола наполнились мраком. Располагающийся посреди длинной комнаты прямоугольный выложенный голубой плиткой бассейн казался теперь черной пропастью, откуда могло в любой миг появиться все что угодно. Эшер чиркнул спичкой и зажег одну из стоящих в нишах бронзовых ламп. По привычке полез в кармашек за часами, но часы, естественно, были изъяты. Как и серебряные цепочки, защищавшие запястья и горло.
Он оделся, умылся, привел в порядок постель, вслушиваясь в каждый звук, проникавший в гулкий дом. Когда снаружи стемнело настолько, что не отличишь белой нити от черной, как сказано в Коране, Эшер услышал проворот ключа в старом замке.
Отодвинулся подальше от двери, готовясь бороться с той странной ленивой рассеянностью, какую вампиры обычно наводят на своих жертв. И однако же заметить, как и когда они вошли, Эшеру не удалось. Мгновенная сонливость — и внезапное пробуждение…
Они уже стояли вокруг него кольцом, связывая ему руки за спиной с помощью тонкого шелкового шнура. Глаза их при свете лампы вспыхивали, как у крыс; прикосновения — леденили… Все они были голодны.
— Так кто ты, инглиз? — спросил тот, что прошлой ночью представился Эшеру как Зардалу. Был он безбородый и словно бы бескостный, с крашенными в алый цвет ногтями и прозрачной голубизной глаз. — Вчера я принял тебя за одного из микаников нашего Бея, и я подумал: вот тот, кого он хочет сделать таким, как мы, и приставить ко всем этим штукам, которые они настроили в усыпальнице, к этому дастлаху… — Глаза его оглядели Эшера из-под крашеных век. А тот, зная, насколько чуток слух вампиров, старался успокоить бешено бьющееся сердце. — А сегодня Бей дал нам относительно тебя совершенно другие инструкции. И что нам теперь думать?
— Ты в самом деле считаешь, что он хочет сделать его одним из нас ради этих своих опытов? — уставив на Эшера круглые демонские глаза, спросила Джамиля Байкус — или, как она звала себя сама, Байкус Кадинэ, — тонкая, словно трость, и впрямь похожая на сову (именно так переводилась ее кличка). Половина волос ее была заплетена в косы, уложена и унизана гребнями. Другая половина свободно свисала до пояса. На шее вампирши висело ожерелье, снизанное из бриллиантов и крысиных костей. — Это так, инглиз? — Ее твердый ледяной палец уперся снизу в подбородок Эшера. Ростом Джамиля была не выше двенадцатилетней английской школьницы.
— Он велел, чтобы мы не задавали ему вопросов. — Это вмешался Харалпос, одноглазый крепыш, бывший когда-то янычаром. На шее у него болтался шарф из нежной ткани, грязный, засаленный, весь в темных пятнах.
— А велел ли он, чтобы я не задавал вопросы вам? — Эшер когда-то изучал персидский и арабский и приблизительно понимал, о чем они говорят между собой.
Зардалу с недобрым восхищением выгнул брови дугами и обнажил в улыбке клыки:
— О, какой умный инглиз! Конечно, ты можешь задавать нам вопросы. Все мы слуги нашего Бессмертного Господина!
— Он требовал тишины, — настаивал Харалпос. Темнокожий Хабиб и пышная молчаливая русская девушка Пелагея беспокойно шевельнулись. Эшер знал, о ком говорил янычар и что остальные действительно имеют повод для беспокойства.
— Он сказал: тихо идти, как дым. Нам не поздоровится, если этот неверный закричит.