Страница:
почтовый самолет проделывает это расстояние за двадцать шесть - двадцать
восемь часов.
- Проверим, - согласился я. - Похоже, Креда Декстер не так уж уверена,
что ее родственничек не приложил руку к убийству. У нас тоже нет
уверенности, что этому Бонфий никто не помогал. Но мне кажется
маловероятным, чтобы сама Креда участвовала в преступлении. Она знает, что
завещание еще не подписано. Глупо было бы таким образом избавляться от 750
тысяч долларов.
Мы отправили довольно длинную телеграмму в нью-йоркское отделение и
заглянули в агентство посмотреть, не пришли ли ответы на те депеши, которые
я выслал ночью.
Оказалось, пришли.
Ни одного человека из тех, чьи имена стояли рядом с именем Гантвоорта в
отпечатанном на машинке списке, обнаружить не удалось. Не удалось даже
напасть на след кого-нибудь из них. Два адреса вообще были ошибочные - на
указанных улицах не существовали дома под такими номерами. Ни сейчас, ни
когда-либо в прошлом.
Остаток дня мы с О'Гаром провели, путешествуя по улицам между домом
Гантвоорта на Ращен Хилл и квартирой Декстеров. Мы расспрашивали каждого,
кто попадался по дороге - мужчин, женщин, детей, которые жили, работали или
отдыхали на протяжении трех маршрутов, одним из которых мог воспользоваться
убитый.
Никто не слышал выстрела Эмиля Бонфий позавчера вечером. Никто не видел
ничего подозрительного в ночь убийства. Никто также не заметил, как покойный
садился в автомобиль.
Затем мы отправились в дом Гантвоортов и еще раз опросили Чарльза, его
жену и всех слуг - и ничего нового не узнали. Насколько им было известно,
ничто из вещей убитого не пропало - ничто, настолько маленькое, чтобы его
можно было спрягать в каблуке штиблета.
Обувь, которую Леопольд Гантвоорт носил в тот день, была одной из трех
пар, сделанных по заказу в Нью-Йорке два месяца назад. Он мог оторвать
каблук левого штиблета, выдолбить его так, чтобы там поместился небольшой
предмет, а потом снова прибить на место. Уиппл, однако, решительно
утверждал, что наверняка заметил бы следы подобных манипуляций, особенно в
исполнении непрофессионала.
Исчерпав все возможности в этой области, мы вернулись в агентство.
Только что пришла телеграмма из нью-йоркского отделения, в которой
сообщалось, что Эмиль Бонфий не фигурировал в списках пассажиров ни одного
из пароходов, прибывших из Англии, Франции или Германии за последние шесть
месяцев.
Агенты, которые прочесывали город в поисках Эмиля Бонфий, вернулись с
пустыми руками. Они обнаружили и допросили одиннадцать человек, носящих эту
фамилию, в Сан-Франциско, Окленде, Беркли и Аламеде. Опросы подтвердили
алиби всех одиннадцати. Никто из них не знал Эмиля Бонфий. Проверка отелей
тоже ничего не дала.
Мы с О'Гаром отправились на ужин - молчаливую, прошедшую в подавленном
настроении трапезу, в течение которой мы вряд ли обменялись и полудюжиной
слов, а потом вернулись в агентство, куда тем временем принесли еще одну
телеграмму:
"Мэдден Декстер прибыл сегодня утром в отель "Макэлпайн" с
доверенностью на продажу акций Гантвоорта в Б. Ф. Ф. "Айрон Корпорейшен".
Отрицает, что знаком с Эмилем Бонфий и что знал об убийстве. Собирается
закончить дела завтра и вернуться в Сан-Франциско".
Я позволил листку бумаги, на котором расшифровывал депешу, выскользнуть
из моих пальцев; мы сидели в апатии друг напротив друга, тупо глядя пустыми
глазами друг другу в лицо поверх моего стола, слушая, как грохочет ведрами
уборщица в коридоре.
- Забавная история, - сказал наконец О'Гар словно сам себе.
Я кивнул. Действительно, забавная.
- У нас есть девять ключей к разгадке тайны, - продолжал он после
паузы. - Девять следов, и ни один из них никуда не ведет.
Первый: Гантвоорт позвонил в сыскное агентство и сказал, что некий
Эмиль Бонфий, с которым у него был давний конфликт в Париже, прислал ему
письмо с угрозами и стрелял в него.
Второй: пишущая машинка и тот факт, что и письмо, и список имен
напечатаны именно на ней. Мы все еще пытаемся определить ее происхождение,
но на данный момент безуспешно. Да и вообще, что это, черт возьми, за
оружие? Может быть, Бонфий взбесился и огрел Гантвоорта первым, что ему
попалось под руку? Но откуда она взялась в краденом автомобиле? И зачем
кто-то спилил ее номер?
Я покачал головой в знак того, что понятия не имею, и О' Гар продолжал
перечислять ключи к загадке, имеющиеся в нашем распоряжении:
- Третий: письмо с угрозами, о котором Гантвоорт говорил по телефону.
Четвертый: две пули с крестообразным распилом.
Пятый: шкатулка для драгоценностей.
Шестой: прядь светлых волос.
Седьмой: тот факт, что кто-то забрал левый штиблет убитого и застежки
от его воротничка.
Восьмой: найденный рядом бумажник с двумя десятидолларовыми банкнотами,
тремя вырезками из газет и списком имен.
Девятый: обнаружение на следующий день штиблета, недостающих застежек и
еще четырех других, а также ржавого ключа, причем все это было завернуто в
филадельфийскую газету пятидневной давности.
Вот и все наши следы. Если они вообще о чем-то говорят, то
исключительно о том, что Гантвоорт украл какую-то вещь у некоего Эмиля
Бонфий в Париже в 1902 году, а теперь тот приехал за этим предметом. Вчера
вечером он увез Гантвоорта в украденном автомобиле, захватив с собой - бог
знает для чего - пишущую машинку. Гантвоорт затеял с ним ссору, в ходе
которой Бонфий раскроил ему череп этой самой машинкой, а потом обыскал
карманы убитого, скорее всего, ничего оттуда не взяв. Он решил, что нужная
ему вещь должна находиться в левом штиблете Гантвоорта, поэтому и унес
штиблет. Затем... но это ничего не объясняет: ни исчезновения застежек от
воротничка, ни списка несуществующих лиц...
- А вот как раз и объясняет, - прервал я его, распрямляясь и умнея на
глазах. - Это будет наш десятый ключ, которым мы отныне и будем
пользоваться. Тот список, исключая фамилию и адрес Гантвоорта, полностью
вымышлен. Наши ребята обязательно отыскали бы хоть одного человека из тех
пяти, если бы они существовали в действительности. Но они не нашли и следа
этих людей. К тому же в двух адресах указаны ошибочные номера домов.
Кто-то сочинил этот список, положил его в бумажник вместе с вырезками
из газет и двадцатью долларами... для большей правдоподобности... и
подбросил возле машины, с целью запутать полицию. А если так, то ставлю сто
против одного, что и все остальное тоже мистификация.
С этой минуты я буду считать наши девять красивых ключиков девятью
ложными следами. И пойду в обратном направлении. Я начну искать человека,
чье имя не Эмиль Бонфий, чьи инициалы не соответствуют буквам Э. Б., не
француза, который не был в Париже в 1902 году. Человека, у которого не
светлые волосы, который не носит револьвер калибра 9,1 мм, не интересуется
разделом личных объявлений в газетах. Человека, не убивавшего Гантвоорта
из-за какой-то штуки, которую можно спрятать в штиблете или на застежке от
воротничка. Я начну охоту за кем-то совершенно другим.
Сержант-детектив прищурил задумчиво свои маленькие зеленые глазки и
почесал затылок.
- Что ж, может, это и не так глупо, - сказал он. - Может, ты и прав. А
если да, то что? Наш котенок не убивал... это обошлось бы ей в 750 тысяч
долларов. Брат ее тоже нет - он в Нью-Йорке. А, кроме того, людей не
отправляют на тот свет лишь потому, что они слишком старые для чьей-то там
сестры. Чарльз Гантвоорт? Он и его жена - единственные, кому была выгодна
смерть отца до того, как он подпишет новое завещание. И у нас есть только их
собственные утверждения, что Чарльз был дома в тот вечер. Слуги не видели
его с восьми до одиннадцати. Ты был там и тоже его не видел. Но мы оба
верим, когда он говорит, что не выходил из дому весь вечер. И никто из нас
не думает, что это он прикончил своего старика... хотя, конечно, вполне мог.
Так, значит, кто?
- Эта Креда Декстер, - предположил я. - Она хотела выйти замуж за
Гантвоорта ради его денег, да? Ты ведь не думаешь, что она была влюблена?
- Нет. Если и влюблена, то только в его полтора миллиона.
- Отлично, - продолжал я. - Она ведь совсем не уродина. Ты считаешь,
что Гантвоорт был единственным мужчиной, который когда-либо потерял от нее
голову?
- Понял! Понял! - выкрикнул О'Гар . - Ты, о том, что вполне может
существовать еще какой-то молодой человек, у которого нет полутора миллионов
и который не хочет так легко смириться с поражением от того, у кого они
есть? Может... может.
- Ну, так давай бросим к черту все, над чем мы до сих пор сушили мозги,
и возьмемся за дело под этим углом.
- Согласен, - сказал он. - Итак, завтра с самого утра мы начинаем
искать соперника Гантвоорта в борьбе за лапку этой кошечки.
Разумно это или нет, но именно так мы и поступили. Бросили все эти
красивые улики на дно ящика в столе, заперли его и забыли о них. А затем
занялись поисками знакомых мужчин Креды Декстер, чтобы попробовать выявить
среди них убийцу.
Но это оказалось вовсе не таким простым делом, как мы считали.
В ее прошлом мы не обнаружили ни одного мужчины, которого можно было бы
назвать кандидатом на ее руку. Они с братом жили в Сан-Франциско уже три
года. Мы проследили каждый их шаг за весь этот период, с одной квартиры до
другой. Опросили даже тех, кто знал их хотя бы в лицо. И ни один не мог
назвать нам никого, кроме Гантвоорта, кто бы интересовался этой женщиной.
Никто, попросту, не видел возле нее кого-либо, кроме Гантвоорта или брата.
Такие результаты если и не продвинули нас вперед, то, по крайней мере,
убедили, что мы на верном пути. Обязательно был - считали мы - в ее жизни
хоть один мужчина в течение этих трех лет, помимо Гантвоорта. Она не
принадлежала к тем женщинам - или мы сильно в ней ошибались - которые
остались бы безразличными к знакам внимания со стороны мужчин, природа щедро
наделила ее достоинствами, привлекающими представителей сильного пола. А
если существовал второй мужчина, то уже сам факт, что он так старательно
скрывался, говорил о его возможном участии в убийстве Гантвоорта.
Нам не удалось установить, где Декстеры жили до приезда в
Сан-Франциско, но тот период их жизни и не очень-то нас интересовал.
Существовала, конечно, возможность, что на сцене вдруг появился какой-то
давний возлюбленный, но, в таком случае, легче было бы обнаружить их новую
связь, чем старую.
Не оставалось сомнений - как подтвердило наше расследование - что
Чарльз Гантвоорт был прав, считая Декстеров охотниками за богатством. Все их
поведение указывало на это, хотя деятельность подозрительной парочки и не
носила явно преступного характера.
Я еще раз взялся за Креду Декстер и провел в ее квартире целый день,
задавая вопрос за вопросом, и все они касались ее прежних амурных связей.
Кого она бросила ради Гантвоорта и его миллионов? А ответ всегда был:
никого. Ответ, в который я не верил.
Мы приказали следить за Кредой Декстер круглые сутки, но это не помогло
нам продвинуться в наших поисках даже на сантиметр. Возможно, она
подозревала, что за ней следят. Во всяком случае, она редко выходила из дома
и только с самой невинной целью. Мы приказали держать под наблюдением ее
квартиру, независимо, была она внутри или нет. Никто не появился. Мы
организовали прослушивание ее телефона - никаких результатов. Расставили
сети на ее корреспонденцию - ни одного письма, даже с рекламой.
Тем временем стало известно, откуда взялись три газетные вырезки,
обнаруженные в бумажнике: из колонок личных объявлений нью-йоркской,
чикагской и портлендской газет. Объявление в портлендской газете появилось
за два дня до убийства, в чикагской - за четыре, а в нью-йоркской - за пять.
Все эти газеты оказались в киосках Сан-Франциско в день убийства - чтобы
каждый, кто хотел запутать следствие, мог их купить.
Парижский работник агентства отыскал - ни больше, ни меньше - шестерых
Эмилей Бонфий и шел по следу еще троих.
Но мы с О'Гаром уже не забивали себе этим головы - мы полностью
отказались от прежней версии и были теперь по горло заняты поисками
соперника Гантвоорта.
Так шли дни и так обстояли дела, когда пришло время возвращения Мэддена
Декстера из Нью-Йорка.
Наше тамошнее отделение не спускало с него глаз и сообщило нам о его
отъезде, так что я знал, каким поездом он прибудет. Я хотел задать ему
несколько вопросов, прежде чем он увидится с сестрой. Он мог бы
удовлетворить кое в чем мое любопытство, при условии, что я встречусь с ним
раньше, чем сестра успеет ему посоветовать держать язык за зубами.
Если бы я знал Мэддена в лицо, то мог бы перехватить его в Окленде, при
выходе из вагона, но я никогда его не видел, а брать с собой для опознания
Чарльза Гантвоорта или еще кого-нибудь не хотел.
Поэтому с утра я поехал в Сакраменто и сел там в тот же поезд, которым
путешествовал Декстер. Я положил в конверт свою визитную карточку и дал его
станционному посыльному. А сам потом шел за ним через все вагоны и слушал,
как он выкрикивает:
- Мистер Декстер! Мистер Декстер!
В последнем - на смотровой площадке - худощавый темноволосый мужчина в
хорошего покроя твидовом костюме повернул голову и протянул руку к
посыльному.
Я наблюдал за ним, пока он нервно разрывал конверт и читал мою визитную
карточку. Подбородок его слегка дрожал, что говорило о слабости характера.
Возраст мужчины я оценил в двадцать пять - тридцать лет. Волосы его были
разделены пробором посередине и приглажены по бокам, глаза - большие, карие,
слишком выразительные, нос - маленький, правильной формы, губы - очень
красные, нежные, и аккуратные каштановые усики.
Когда он оторвал взгляд от моей визитки, я сел на свободное место
напротив.
- Мистер Декстер?
- Да, - ответил он. - Вы, наверное, хотите со мной говорить в связи со
смертью мистера Гантвоорта?
- Точно. Я хочу задать вам несколько вопросов, а поскольку я как раз
был в Сакраменто, то подумал, что могу сделать это в поезде и, таким
образом, не займу у вас много времени.
- Если я в состоянии помочь, - произнес он, - то пожалуйста. Но я уже
рассказал детективам в Нью-Йорке все, что мне известно, и не очень-то им это
помогло.
- Дело в том, что со времени вашего отъезда из Нью-Йорка ситуация
несколько изменилась, - говоря это, я внимательно следил за его лицом. - То,
что раньше мы считали несущественным, сейчас может оказаться крайне важным.
Я замолчал, а он облизал губы и избегал моего взгляда. Мне подумалось,
что он, видимо, сильно нервничает. Я выждал несколько минут, сделав вид, что
глубоко задумался. Я был уверен, что если хорошо разыграю свою партию, то
выверну его наизнанку. Он производил впечатление человека, сделанного не из
очень крепкого материала.
Мы сидели, наклонив головы друг к другу, чтобы остальные пассажиры в
вагоне нас не услышали, и это было мне на руку. Любой детектив знает, что
гораздо легче получить показания - или даже признание - от человека со
слабым характером, если приблизить лицо к его лицу и говорить громко.
Повышать голос я, естественно, не мог, но уже само сближение лиц давало мне
преимущество.
- Кто из знакомых вашей сестры, - сказал я наконец, - кроме мистера
Гантвоорта, особенно за ней ухаживал?
Он громко проглотил слюну, посмотрел в окно, потом быстро на меня и
снова в окно.
- Честное слово, не знаю.
- 0'кей. Попробуем иначе. Перечислите по порядку всех мужчин, которые
интересовались ею и которыми интересовалась она.
Он продолжал смотреть в окно.
- Ну, кто первый? - нажимал я.
Он загнанно, с отчаянием, взглянул мне в глаза.
- Я понимаю, что это звучит глупо, но я, ее родной брат, не могу
назвать ни одного человека, которым Креда интересовалась бы до знакомства с
Гантвоортом. Она никогда, насколько мне известно, не питала никаких чувств
ни к одному мужчине. Возможно, конечно, был кто-то, о ком я не знаю, но...
Действительно, это звучало глупо. Креда Декстер - хорошенький котенок,
как ее назвал О'Гар , - по-моему, не выдержала бы долго, если бы хоть один
мужик за ней не волочился. Сидящий передо мной щуплый красавчик, конечно же,
врал. Другого объяснения не было.
Я взялся за него всерьез. Но когда под вечер мы подъезжали к Окленду,
он все еще упирался в своем утверждении, что Гантвоорт являлся единственным
поклонником его сестры, о котором ему было известно. А мне было известно,
что я совершил ошибку, недооценив Мэддена Декстера, и плохо разыграл свои
карты, пытаясь слишком быстро все из него вытянуть; слишком ясно дал ему
понять, что меня интересует. Он оказался значительно более крепким, чем я
думал. Или значительно более заинтересованным в сокрытии убийцы Гантвоорта,
чем можно было предположить.
Но один положительный момент все же присутствовал - раз Декстер лгал -
а насчет этого сомнений быть не могло - значит, соперник Гантвоорта
действительно существовал и несостоявшийся родственник подозревал или знал
наверняка, что соперник этот и прикончил старика.
Сходя с поезда в Окленде, я понимал, что потерпел поражение и что уже
не вытяну из него ничего интересного - во всяком случае, не сегодня. Но, тем
не менее, я держался рядом с ним и не оставил его, когда он сел на паром,
идущий в Сан- Франциско, хотя Декстер и не скрывал, что мое общество ему уже
надоело. Всегда есть шанс, что произойдет нечто непредвиденное, а посему я
продолжал изводить его вопросами и тогда, когда паром отчалил от берега.
Вскоре к нам подошел мужчина - здоровенный крепкий парень в легком
плаще и с черной сумкой.
- Привет, Мэдден, - поздоровался он с моим спутником, приближаясь к
нему с вытянутой рукой. - А я только приехал и как раз пытался припомнить
номер твоего телефона, - сказал он, поставив сумку и дружески пожав ему
ладонь.
Мэдден Декстер обернулся ко мне.
- Это мистер Смит, - представил он парня и, произнеся мою фамилию,
добавил: - Работник Континентального сыскного агентства в Сан-Франциско.
Это пояснение - несомненно, с целью предостеречь Смита - привело к
тому, что я напрягся и стал более бдительным. Паром, однако, был забит
людьми - нас окружало человек сто. Я расслабился, мило улыбнулся и обменялся
со Смитом рукопожатием. Кем бы ни был этот человек и какова бы ни была его
связь с убийством - а если не было никакой, то зачем Декстер так срочно и
неуклюже его предупредил - он не мог мне здесь ничего сделать. Люди вокруг
давали мне преимущество перед ним.
Это была моя вторая ошибка в тот день.
Левая рука Смита полезла в карман плаща, вернее, в глубь такого
вертикального разреза, который встречается в некоторых плащах; через него
можно добраться до внутренних карманов, не расстегивая пуговицы. Его ладонь
исчезла в этом разрезе и раздвинула плащ настолько, чтобы я увидел
приподнятый ствол автоматического пистолета (который, кроме меня, никто
заметить не мог), направленный мне в живот.
- Выйдем на палубу? - спросил Смит, но это был приказ.
Я колебался. Не хотелось мне покидать всех этих людей, которые стояли
или сидели - слепцы - вокруг нас. Но Смит не производил впечатления
осторожного человека. Похоже было, что он вполне способен пренебречь и
сотней свидетелей.
Я повернулся и двинулся сквозь толпу. Правая рука Смита дружески лежала
на моем плече, когда он шел за мной, левая сжимала скрытый под плащом и
прижатый к моему позвоночнику пистолет.
На палубе было безлюдно. Над паромом и водой клубился тяжелый туман,
влажный, словно дождь, - туман зимних ночей в заливе Сан-Франциско - который
согнал вниз всех пассажиров. Он висел над нами, густой и непроницаемый.
Из-за него я не мог видеть даже конца парома, хоть на нем и горели фонари.
Я остановился.
Смит толкнул меня в спину.
- Дальше, дальше, чтоб мы могли спокойно поговорить, - проворчал он мне
в ухо.
Я прошел дальше, пока не очутился возле поручней ограждения.
Весь мой затылок вдруг обожгло огнем... маленькие пятнышки света
искрились в темноте передо мной... начали расти... обрушились на меня.
Полусознание... Я понял, что машинально стараюсь удержаться на
поверхности и выбраться из плаща. Затылок отчаянно пульсировал. Глаза жгло.
Я чувствовал, какой я тяжелый и пропитанный влагой, словно опился
несколькими галлонами воды.
Туман низко и густо стелился над водой - кроме него, я ничего не видел.
Когда я наконец освободился от сковывающего движения плаща, в голове слегка
прояснилось, но вместе с возвращающимся сознанием пришла боль.
Какой-то огонек блеснул неясно слева, затем исчез. Сквозь покрывало
тумана - со всех сторон, разными голосами - -подвывали противотуманные
сирены. Я перестал грести и приподнялся на спине над водой, пытаясь
определить свое местонахождение.
Вскоре мой слух различил регулярно повторяющиеся гудки сирены из
Алькатрац, но это ничего мне не давало. Они проникали сквозь туман как-то
оторванно, так, что невозможно было определить направление - словно шли
откуда-то сверху.
Я находился где-то в заливе Сан-Франциско и только это знал наверняка,
хотя и подозревал, что течение сносит меня к Голден Гейт.
Прошло еще немного времени, прежде чем я сориентировался, что покинул
трассу оклендских паромов - уже довольно долго ни один из них не проплывал
мимо. Я был рад, что убрался с их дороги. В таком тумане паром скорее
потопил бы меня, чем спас.
Вода пронизывала холодом, поэтому я повернулся и заработал руками с
достаточной энергией, чтобы стимулировать кровообращение, но одновременно и
экономить силы до того момента, когда найду определенную цель для своих
усилий.
Какая-то сирена начала повторять свою воющую ноту все ближе и ближе,
вскоре появились огни парома. Это паром из Сосалито, подумал я.
Он подошел довольно близко, и я принялся вопить так, что у меня
перехватило дыхание и заболело горло. Но сирена, выкрикивая свои
предупреждения, заглушала мой голос.
Паром прошел мимо, и туман сомкнулся за ним. Течение стало теперь
сильнее, а попытки привлечь внимание парома из Сосалито истощили мои силы. Я
перевернулся на спину и, отдыхая, позволил волнам нести себя, куда они
захотят.
Неожиданно передо мной вновь мигнул огонек, секунду горел и исчез.
Я заорал, замолотил руками и ногами как сумасшедший, пытаясь добраться
до места, где находился этот огонек. Больше я его не видел.
Мной овладела апатия, понимание тщетности моих усилий. Вода уже не была
холодной. Мне стало тепло, и тело мое охватило приятное успокаивающее
оцепенение. Голова не пульсировала, я вообще ее не чувствовал. Я уже не
видел никаких огней, слышал только отовсюду стоны противотуманных сирен...
стоны сирен... стоны сирен впереди, сзади - со всех сторон - мучительные,
раздражающие.
Если бы не эти стоны, я бы уже прекратил всякое сопротивление. Они
остались для меня единственным неприятным ощущением - вода была ласковая,
усталость убаюкивала. Но сирены меня изводили. Я проклинал их последними
словами и решил плыть до тех пор, пока не перестану их слышать, а потом, в
тихом и нежном тумане, заснуть...
Время от времени я проваливался в сон, чтобы вновь позволить сиренам
разбудить себя.
- Чертовы сирены, чертовы сирены! - громко жаловался я раз за разом.
Вскоре одна из них стала напирать на меня сзади, с каждым мигом все
более пронзительная и назойливая. Я перевернулся на спину и ждал. Показались
огни, мутные, расплывчатые.
С большой осторожностью, стремясь избежать малейшего плеска, я отплыл в
сторону. Как только эта напасть наконец пройдет, я смогу уснуть. Я тихонько
захихикал, когда огни подошли совсем близко, чувствуя глупую радость от
того, что мне удалось так ловко спрятаться. Чертовы сирены...
Жизнь, жажда жизни захлестнула меня вдруг гигантской волной. Я заорал
на проплывающий паром и бросился к нему изо всех сил. Не переставая грести,
я вскидывал голову и кричал...
Когда я уже второй раз за этот вечер пришел в себя, то понял, что лежу
лицом вверх на трясущейся багажной тележке. Вокруг двигались люди, проходя
мимо, они поглядывали на меня с любопытством. Я сел на тележке.
- Где мы? - спросил я.
Мне ответил невысокий краснолицый мужчина в униформе:
- Подходим к Сосалито. Не двигайся. Мы отвезем тебя в больницу.
Я огляделся по сторонам.
- А когда этот паром возвращается в Сан-Франциско?
- Сразу же.
Я соскочил с тележки и пошел обратно.
- Мне нужно в Сан-Франциско, - объяснил я.
Полчаса спустя, дрожа и сжимаясь от холода в мокрой одежде, с
сомкнутыми челюстями - чтобы зубы не стучали и не уподоблялись стаканчику с
костями, я уселся в такси на Водном вокзале и поехал домой.
Там я выпил полбутылки виски, растерся жестким полотенцем, пока кожа не
начала гореть и можно было сказать, что я вновь почувствовал себя человеком,
если бы не адская усталость и ноющая боль в голове.
Я позвонил О'Гар у и попросил его срочно приехать ко мне, а потом
набрал номер Чарльза Гантвоорта.
- Вы уже виделись с Мэдденом Декстером? - спросил я.
- Нет, но мы говорили по телефону. Он позвонил, мне сразу, как
вернулся. Я предложил ему встретиться завтра утром в конторе мистера
Абернети, чтобы поговорить о деле, которое он улаживал для отца.
- Вы можете позвонить ему сейчас и сказать, что вам нужно уехать из
города... что вы уезжаете рано утром... и хотите встретиться с ним у него
сегодня вечером?
- Если вы настаиваете...
- Отлично. Сделайте это, пожалуйста. Сейчас я заеду за вами и мы
отправимся туда вместе.
восемь часов.
- Проверим, - согласился я. - Похоже, Креда Декстер не так уж уверена,
что ее родственничек не приложил руку к убийству. У нас тоже нет
уверенности, что этому Бонфий никто не помогал. Но мне кажется
маловероятным, чтобы сама Креда участвовала в преступлении. Она знает, что
завещание еще не подписано. Глупо было бы таким образом избавляться от 750
тысяч долларов.
Мы отправили довольно длинную телеграмму в нью-йоркское отделение и
заглянули в агентство посмотреть, не пришли ли ответы на те депеши, которые
я выслал ночью.
Оказалось, пришли.
Ни одного человека из тех, чьи имена стояли рядом с именем Гантвоорта в
отпечатанном на машинке списке, обнаружить не удалось. Не удалось даже
напасть на след кого-нибудь из них. Два адреса вообще были ошибочные - на
указанных улицах не существовали дома под такими номерами. Ни сейчас, ни
когда-либо в прошлом.
Остаток дня мы с О'Гаром провели, путешествуя по улицам между домом
Гантвоорта на Ращен Хилл и квартирой Декстеров. Мы расспрашивали каждого,
кто попадался по дороге - мужчин, женщин, детей, которые жили, работали или
отдыхали на протяжении трех маршрутов, одним из которых мог воспользоваться
убитый.
Никто не слышал выстрела Эмиля Бонфий позавчера вечером. Никто не видел
ничего подозрительного в ночь убийства. Никто также не заметил, как покойный
садился в автомобиль.
Затем мы отправились в дом Гантвоортов и еще раз опросили Чарльза, его
жену и всех слуг - и ничего нового не узнали. Насколько им было известно,
ничто из вещей убитого не пропало - ничто, настолько маленькое, чтобы его
можно было спрягать в каблуке штиблета.
Обувь, которую Леопольд Гантвоорт носил в тот день, была одной из трех
пар, сделанных по заказу в Нью-Йорке два месяца назад. Он мог оторвать
каблук левого штиблета, выдолбить его так, чтобы там поместился небольшой
предмет, а потом снова прибить на место. Уиппл, однако, решительно
утверждал, что наверняка заметил бы следы подобных манипуляций, особенно в
исполнении непрофессионала.
Исчерпав все возможности в этой области, мы вернулись в агентство.
Только что пришла телеграмма из нью-йоркского отделения, в которой
сообщалось, что Эмиль Бонфий не фигурировал в списках пассажиров ни одного
из пароходов, прибывших из Англии, Франции или Германии за последние шесть
месяцев.
Агенты, которые прочесывали город в поисках Эмиля Бонфий, вернулись с
пустыми руками. Они обнаружили и допросили одиннадцать человек, носящих эту
фамилию, в Сан-Франциско, Окленде, Беркли и Аламеде. Опросы подтвердили
алиби всех одиннадцати. Никто из них не знал Эмиля Бонфий. Проверка отелей
тоже ничего не дала.
Мы с О'Гаром отправились на ужин - молчаливую, прошедшую в подавленном
настроении трапезу, в течение которой мы вряд ли обменялись и полудюжиной
слов, а потом вернулись в агентство, куда тем временем принесли еще одну
телеграмму:
"Мэдден Декстер прибыл сегодня утром в отель "Макэлпайн" с
доверенностью на продажу акций Гантвоорта в Б. Ф. Ф. "Айрон Корпорейшен".
Отрицает, что знаком с Эмилем Бонфий и что знал об убийстве. Собирается
закончить дела завтра и вернуться в Сан-Франциско".
Я позволил листку бумаги, на котором расшифровывал депешу, выскользнуть
из моих пальцев; мы сидели в апатии друг напротив друга, тупо глядя пустыми
глазами друг другу в лицо поверх моего стола, слушая, как грохочет ведрами
уборщица в коридоре.
- Забавная история, - сказал наконец О'Гар словно сам себе.
Я кивнул. Действительно, забавная.
- У нас есть девять ключей к разгадке тайны, - продолжал он после
паузы. - Девять следов, и ни один из них никуда не ведет.
Первый: Гантвоорт позвонил в сыскное агентство и сказал, что некий
Эмиль Бонфий, с которым у него был давний конфликт в Париже, прислал ему
письмо с угрозами и стрелял в него.
Второй: пишущая машинка и тот факт, что и письмо, и список имен
напечатаны именно на ней. Мы все еще пытаемся определить ее происхождение,
но на данный момент безуспешно. Да и вообще, что это, черт возьми, за
оружие? Может быть, Бонфий взбесился и огрел Гантвоорта первым, что ему
попалось под руку? Но откуда она взялась в краденом автомобиле? И зачем
кто-то спилил ее номер?
Я покачал головой в знак того, что понятия не имею, и О' Гар продолжал
перечислять ключи к загадке, имеющиеся в нашем распоряжении:
- Третий: письмо с угрозами, о котором Гантвоорт говорил по телефону.
Четвертый: две пули с крестообразным распилом.
Пятый: шкатулка для драгоценностей.
Шестой: прядь светлых волос.
Седьмой: тот факт, что кто-то забрал левый штиблет убитого и застежки
от его воротничка.
Восьмой: найденный рядом бумажник с двумя десятидолларовыми банкнотами,
тремя вырезками из газет и списком имен.
Девятый: обнаружение на следующий день штиблета, недостающих застежек и
еще четырех других, а также ржавого ключа, причем все это было завернуто в
филадельфийскую газету пятидневной давности.
Вот и все наши следы. Если они вообще о чем-то говорят, то
исключительно о том, что Гантвоорт украл какую-то вещь у некоего Эмиля
Бонфий в Париже в 1902 году, а теперь тот приехал за этим предметом. Вчера
вечером он увез Гантвоорта в украденном автомобиле, захватив с собой - бог
знает для чего - пишущую машинку. Гантвоорт затеял с ним ссору, в ходе
которой Бонфий раскроил ему череп этой самой машинкой, а потом обыскал
карманы убитого, скорее всего, ничего оттуда не взяв. Он решил, что нужная
ему вещь должна находиться в левом штиблете Гантвоорта, поэтому и унес
штиблет. Затем... но это ничего не объясняет: ни исчезновения застежек от
воротничка, ни списка несуществующих лиц...
- А вот как раз и объясняет, - прервал я его, распрямляясь и умнея на
глазах. - Это будет наш десятый ключ, которым мы отныне и будем
пользоваться. Тот список, исключая фамилию и адрес Гантвоорта, полностью
вымышлен. Наши ребята обязательно отыскали бы хоть одного человека из тех
пяти, если бы они существовали в действительности. Но они не нашли и следа
этих людей. К тому же в двух адресах указаны ошибочные номера домов.
Кто-то сочинил этот список, положил его в бумажник вместе с вырезками
из газет и двадцатью долларами... для большей правдоподобности... и
подбросил возле машины, с целью запутать полицию. А если так, то ставлю сто
против одного, что и все остальное тоже мистификация.
С этой минуты я буду считать наши девять красивых ключиков девятью
ложными следами. И пойду в обратном направлении. Я начну искать человека,
чье имя не Эмиль Бонфий, чьи инициалы не соответствуют буквам Э. Б., не
француза, который не был в Париже в 1902 году. Человека, у которого не
светлые волосы, который не носит револьвер калибра 9,1 мм, не интересуется
разделом личных объявлений в газетах. Человека, не убивавшего Гантвоорта
из-за какой-то штуки, которую можно спрятать в штиблете или на застежке от
воротничка. Я начну охоту за кем-то совершенно другим.
Сержант-детектив прищурил задумчиво свои маленькие зеленые глазки и
почесал затылок.
- Что ж, может, это и не так глупо, - сказал он. - Может, ты и прав. А
если да, то что? Наш котенок не убивал... это обошлось бы ей в 750 тысяч
долларов. Брат ее тоже нет - он в Нью-Йорке. А, кроме того, людей не
отправляют на тот свет лишь потому, что они слишком старые для чьей-то там
сестры. Чарльз Гантвоорт? Он и его жена - единственные, кому была выгодна
смерть отца до того, как он подпишет новое завещание. И у нас есть только их
собственные утверждения, что Чарльз был дома в тот вечер. Слуги не видели
его с восьми до одиннадцати. Ты был там и тоже его не видел. Но мы оба
верим, когда он говорит, что не выходил из дому весь вечер. И никто из нас
не думает, что это он прикончил своего старика... хотя, конечно, вполне мог.
Так, значит, кто?
- Эта Креда Декстер, - предположил я. - Она хотела выйти замуж за
Гантвоорта ради его денег, да? Ты ведь не думаешь, что она была влюблена?
- Нет. Если и влюблена, то только в его полтора миллиона.
- Отлично, - продолжал я. - Она ведь совсем не уродина. Ты считаешь,
что Гантвоорт был единственным мужчиной, который когда-либо потерял от нее
голову?
- Понял! Понял! - выкрикнул О'Гар . - Ты, о том, что вполне может
существовать еще какой-то молодой человек, у которого нет полутора миллионов
и который не хочет так легко смириться с поражением от того, у кого они
есть? Может... может.
- Ну, так давай бросим к черту все, над чем мы до сих пор сушили мозги,
и возьмемся за дело под этим углом.
- Согласен, - сказал он. - Итак, завтра с самого утра мы начинаем
искать соперника Гантвоорта в борьбе за лапку этой кошечки.
Разумно это или нет, но именно так мы и поступили. Бросили все эти
красивые улики на дно ящика в столе, заперли его и забыли о них. А затем
занялись поисками знакомых мужчин Креды Декстер, чтобы попробовать выявить
среди них убийцу.
Но это оказалось вовсе не таким простым делом, как мы считали.
В ее прошлом мы не обнаружили ни одного мужчины, которого можно было бы
назвать кандидатом на ее руку. Они с братом жили в Сан-Франциско уже три
года. Мы проследили каждый их шаг за весь этот период, с одной квартиры до
другой. Опросили даже тех, кто знал их хотя бы в лицо. И ни один не мог
назвать нам никого, кроме Гантвоорта, кто бы интересовался этой женщиной.
Никто, попросту, не видел возле нее кого-либо, кроме Гантвоорта или брата.
Такие результаты если и не продвинули нас вперед, то, по крайней мере,
убедили, что мы на верном пути. Обязательно был - считали мы - в ее жизни
хоть один мужчина в течение этих трех лет, помимо Гантвоорта. Она не
принадлежала к тем женщинам - или мы сильно в ней ошибались - которые
остались бы безразличными к знакам внимания со стороны мужчин, природа щедро
наделила ее достоинствами, привлекающими представителей сильного пола. А
если существовал второй мужчина, то уже сам факт, что он так старательно
скрывался, говорил о его возможном участии в убийстве Гантвоорта.
Нам не удалось установить, где Декстеры жили до приезда в
Сан-Франциско, но тот период их жизни и не очень-то нас интересовал.
Существовала, конечно, возможность, что на сцене вдруг появился какой-то
давний возлюбленный, но, в таком случае, легче было бы обнаружить их новую
связь, чем старую.
Не оставалось сомнений - как подтвердило наше расследование - что
Чарльз Гантвоорт был прав, считая Декстеров охотниками за богатством. Все их
поведение указывало на это, хотя деятельность подозрительной парочки и не
носила явно преступного характера.
Я еще раз взялся за Креду Декстер и провел в ее квартире целый день,
задавая вопрос за вопросом, и все они касались ее прежних амурных связей.
Кого она бросила ради Гантвоорта и его миллионов? А ответ всегда был:
никого. Ответ, в который я не верил.
Мы приказали следить за Кредой Декстер круглые сутки, но это не помогло
нам продвинуться в наших поисках даже на сантиметр. Возможно, она
подозревала, что за ней следят. Во всяком случае, она редко выходила из дома
и только с самой невинной целью. Мы приказали держать под наблюдением ее
квартиру, независимо, была она внутри или нет. Никто не появился. Мы
организовали прослушивание ее телефона - никаких результатов. Расставили
сети на ее корреспонденцию - ни одного письма, даже с рекламой.
Тем временем стало известно, откуда взялись три газетные вырезки,
обнаруженные в бумажнике: из колонок личных объявлений нью-йоркской,
чикагской и портлендской газет. Объявление в портлендской газете появилось
за два дня до убийства, в чикагской - за четыре, а в нью-йоркской - за пять.
Все эти газеты оказались в киосках Сан-Франциско в день убийства - чтобы
каждый, кто хотел запутать следствие, мог их купить.
Парижский работник агентства отыскал - ни больше, ни меньше - шестерых
Эмилей Бонфий и шел по следу еще троих.
Но мы с О'Гаром уже не забивали себе этим головы - мы полностью
отказались от прежней версии и были теперь по горло заняты поисками
соперника Гантвоорта.
Так шли дни и так обстояли дела, когда пришло время возвращения Мэддена
Декстера из Нью-Йорка.
Наше тамошнее отделение не спускало с него глаз и сообщило нам о его
отъезде, так что я знал, каким поездом он прибудет. Я хотел задать ему
несколько вопросов, прежде чем он увидится с сестрой. Он мог бы
удовлетворить кое в чем мое любопытство, при условии, что я встречусь с ним
раньше, чем сестра успеет ему посоветовать держать язык за зубами.
Если бы я знал Мэддена в лицо, то мог бы перехватить его в Окленде, при
выходе из вагона, но я никогда его не видел, а брать с собой для опознания
Чарльза Гантвоорта или еще кого-нибудь не хотел.
Поэтому с утра я поехал в Сакраменто и сел там в тот же поезд, которым
путешествовал Декстер. Я положил в конверт свою визитную карточку и дал его
станционному посыльному. А сам потом шел за ним через все вагоны и слушал,
как он выкрикивает:
- Мистер Декстер! Мистер Декстер!
В последнем - на смотровой площадке - худощавый темноволосый мужчина в
хорошего покроя твидовом костюме повернул голову и протянул руку к
посыльному.
Я наблюдал за ним, пока он нервно разрывал конверт и читал мою визитную
карточку. Подбородок его слегка дрожал, что говорило о слабости характера.
Возраст мужчины я оценил в двадцать пять - тридцать лет. Волосы его были
разделены пробором посередине и приглажены по бокам, глаза - большие, карие,
слишком выразительные, нос - маленький, правильной формы, губы - очень
красные, нежные, и аккуратные каштановые усики.
Когда он оторвал взгляд от моей визитки, я сел на свободное место
напротив.
- Мистер Декстер?
- Да, - ответил он. - Вы, наверное, хотите со мной говорить в связи со
смертью мистера Гантвоорта?
- Точно. Я хочу задать вам несколько вопросов, а поскольку я как раз
был в Сакраменто, то подумал, что могу сделать это в поезде и, таким
образом, не займу у вас много времени.
- Если я в состоянии помочь, - произнес он, - то пожалуйста. Но я уже
рассказал детективам в Нью-Йорке все, что мне известно, и не очень-то им это
помогло.
- Дело в том, что со времени вашего отъезда из Нью-Йорка ситуация
несколько изменилась, - говоря это, я внимательно следил за его лицом. - То,
что раньше мы считали несущественным, сейчас может оказаться крайне важным.
Я замолчал, а он облизал губы и избегал моего взгляда. Мне подумалось,
что он, видимо, сильно нервничает. Я выждал несколько минут, сделав вид, что
глубоко задумался. Я был уверен, что если хорошо разыграю свою партию, то
выверну его наизнанку. Он производил впечатление человека, сделанного не из
очень крепкого материала.
Мы сидели, наклонив головы друг к другу, чтобы остальные пассажиры в
вагоне нас не услышали, и это было мне на руку. Любой детектив знает, что
гораздо легче получить показания - или даже признание - от человека со
слабым характером, если приблизить лицо к его лицу и говорить громко.
Повышать голос я, естественно, не мог, но уже само сближение лиц давало мне
преимущество.
- Кто из знакомых вашей сестры, - сказал я наконец, - кроме мистера
Гантвоорта, особенно за ней ухаживал?
Он громко проглотил слюну, посмотрел в окно, потом быстро на меня и
снова в окно.
- Честное слово, не знаю.
- 0'кей. Попробуем иначе. Перечислите по порядку всех мужчин, которые
интересовались ею и которыми интересовалась она.
Он продолжал смотреть в окно.
- Ну, кто первый? - нажимал я.
Он загнанно, с отчаянием, взглянул мне в глаза.
- Я понимаю, что это звучит глупо, но я, ее родной брат, не могу
назвать ни одного человека, которым Креда интересовалась бы до знакомства с
Гантвоортом. Она никогда, насколько мне известно, не питала никаких чувств
ни к одному мужчине. Возможно, конечно, был кто-то, о ком я не знаю, но...
Действительно, это звучало глупо. Креда Декстер - хорошенький котенок,
как ее назвал О'Гар , - по-моему, не выдержала бы долго, если бы хоть один
мужик за ней не волочился. Сидящий передо мной щуплый красавчик, конечно же,
врал. Другого объяснения не было.
Я взялся за него всерьез. Но когда под вечер мы подъезжали к Окленду,
он все еще упирался в своем утверждении, что Гантвоорт являлся единственным
поклонником его сестры, о котором ему было известно. А мне было известно,
что я совершил ошибку, недооценив Мэддена Декстера, и плохо разыграл свои
карты, пытаясь слишком быстро все из него вытянуть; слишком ясно дал ему
понять, что меня интересует. Он оказался значительно более крепким, чем я
думал. Или значительно более заинтересованным в сокрытии убийцы Гантвоорта,
чем можно было предположить.
Но один положительный момент все же присутствовал - раз Декстер лгал -
а насчет этого сомнений быть не могло - значит, соперник Гантвоорта
действительно существовал и несостоявшийся родственник подозревал или знал
наверняка, что соперник этот и прикончил старика.
Сходя с поезда в Окленде, я понимал, что потерпел поражение и что уже
не вытяну из него ничего интересного - во всяком случае, не сегодня. Но, тем
не менее, я держался рядом с ним и не оставил его, когда он сел на паром,
идущий в Сан- Франциско, хотя Декстер и не скрывал, что мое общество ему уже
надоело. Всегда есть шанс, что произойдет нечто непредвиденное, а посему я
продолжал изводить его вопросами и тогда, когда паром отчалил от берега.
Вскоре к нам подошел мужчина - здоровенный крепкий парень в легком
плаще и с черной сумкой.
- Привет, Мэдден, - поздоровался он с моим спутником, приближаясь к
нему с вытянутой рукой. - А я только приехал и как раз пытался припомнить
номер твоего телефона, - сказал он, поставив сумку и дружески пожав ему
ладонь.
Мэдден Декстер обернулся ко мне.
- Это мистер Смит, - представил он парня и, произнеся мою фамилию,
добавил: - Работник Континентального сыскного агентства в Сан-Франциско.
Это пояснение - несомненно, с целью предостеречь Смита - привело к
тому, что я напрягся и стал более бдительным. Паром, однако, был забит
людьми - нас окружало человек сто. Я расслабился, мило улыбнулся и обменялся
со Смитом рукопожатием. Кем бы ни был этот человек и какова бы ни была его
связь с убийством - а если не было никакой, то зачем Декстер так срочно и
неуклюже его предупредил - он не мог мне здесь ничего сделать. Люди вокруг
давали мне преимущество перед ним.
Это была моя вторая ошибка в тот день.
Левая рука Смита полезла в карман плаща, вернее, в глубь такого
вертикального разреза, который встречается в некоторых плащах; через него
можно добраться до внутренних карманов, не расстегивая пуговицы. Его ладонь
исчезла в этом разрезе и раздвинула плащ настолько, чтобы я увидел
приподнятый ствол автоматического пистолета (который, кроме меня, никто
заметить не мог), направленный мне в живот.
- Выйдем на палубу? - спросил Смит, но это был приказ.
Я колебался. Не хотелось мне покидать всех этих людей, которые стояли
или сидели - слепцы - вокруг нас. Но Смит не производил впечатления
осторожного человека. Похоже было, что он вполне способен пренебречь и
сотней свидетелей.
Я повернулся и двинулся сквозь толпу. Правая рука Смита дружески лежала
на моем плече, когда он шел за мной, левая сжимала скрытый под плащом и
прижатый к моему позвоночнику пистолет.
На палубе было безлюдно. Над паромом и водой клубился тяжелый туман,
влажный, словно дождь, - туман зимних ночей в заливе Сан-Франциско - который
согнал вниз всех пассажиров. Он висел над нами, густой и непроницаемый.
Из-за него я не мог видеть даже конца парома, хоть на нем и горели фонари.
Я остановился.
Смит толкнул меня в спину.
- Дальше, дальше, чтоб мы могли спокойно поговорить, - проворчал он мне
в ухо.
Я прошел дальше, пока не очутился возле поручней ограждения.
Весь мой затылок вдруг обожгло огнем... маленькие пятнышки света
искрились в темноте передо мной... начали расти... обрушились на меня.
Полусознание... Я понял, что машинально стараюсь удержаться на
поверхности и выбраться из плаща. Затылок отчаянно пульсировал. Глаза жгло.
Я чувствовал, какой я тяжелый и пропитанный влагой, словно опился
несколькими галлонами воды.
Туман низко и густо стелился над водой - кроме него, я ничего не видел.
Когда я наконец освободился от сковывающего движения плаща, в голове слегка
прояснилось, но вместе с возвращающимся сознанием пришла боль.
Какой-то огонек блеснул неясно слева, затем исчез. Сквозь покрывало
тумана - со всех сторон, разными голосами - -подвывали противотуманные
сирены. Я перестал грести и приподнялся на спине над водой, пытаясь
определить свое местонахождение.
Вскоре мой слух различил регулярно повторяющиеся гудки сирены из
Алькатрац, но это ничего мне не давало. Они проникали сквозь туман как-то
оторванно, так, что невозможно было определить направление - словно шли
откуда-то сверху.
Я находился где-то в заливе Сан-Франциско и только это знал наверняка,
хотя и подозревал, что течение сносит меня к Голден Гейт.
Прошло еще немного времени, прежде чем я сориентировался, что покинул
трассу оклендских паромов - уже довольно долго ни один из них не проплывал
мимо. Я был рад, что убрался с их дороги. В таком тумане паром скорее
потопил бы меня, чем спас.
Вода пронизывала холодом, поэтому я повернулся и заработал руками с
достаточной энергией, чтобы стимулировать кровообращение, но одновременно и
экономить силы до того момента, когда найду определенную цель для своих
усилий.
Какая-то сирена начала повторять свою воющую ноту все ближе и ближе,
вскоре появились огни парома. Это паром из Сосалито, подумал я.
Он подошел довольно близко, и я принялся вопить так, что у меня
перехватило дыхание и заболело горло. Но сирена, выкрикивая свои
предупреждения, заглушала мой голос.
Паром прошел мимо, и туман сомкнулся за ним. Течение стало теперь
сильнее, а попытки привлечь внимание парома из Сосалито истощили мои силы. Я
перевернулся на спину и, отдыхая, позволил волнам нести себя, куда они
захотят.
Неожиданно передо мной вновь мигнул огонек, секунду горел и исчез.
Я заорал, замолотил руками и ногами как сумасшедший, пытаясь добраться
до места, где находился этот огонек. Больше я его не видел.
Мной овладела апатия, понимание тщетности моих усилий. Вода уже не была
холодной. Мне стало тепло, и тело мое охватило приятное успокаивающее
оцепенение. Голова не пульсировала, я вообще ее не чувствовал. Я уже не
видел никаких огней, слышал только отовсюду стоны противотуманных сирен...
стоны сирен... стоны сирен впереди, сзади - со всех сторон - мучительные,
раздражающие.
Если бы не эти стоны, я бы уже прекратил всякое сопротивление. Они
остались для меня единственным неприятным ощущением - вода была ласковая,
усталость убаюкивала. Но сирены меня изводили. Я проклинал их последними
словами и решил плыть до тех пор, пока не перестану их слышать, а потом, в
тихом и нежном тумане, заснуть...
Время от времени я проваливался в сон, чтобы вновь позволить сиренам
разбудить себя.
- Чертовы сирены, чертовы сирены! - громко жаловался я раз за разом.
Вскоре одна из них стала напирать на меня сзади, с каждым мигом все
более пронзительная и назойливая. Я перевернулся на спину и ждал. Показались
огни, мутные, расплывчатые.
С большой осторожностью, стремясь избежать малейшего плеска, я отплыл в
сторону. Как только эта напасть наконец пройдет, я смогу уснуть. Я тихонько
захихикал, когда огни подошли совсем близко, чувствуя глупую радость от
того, что мне удалось так ловко спрятаться. Чертовы сирены...
Жизнь, жажда жизни захлестнула меня вдруг гигантской волной. Я заорал
на проплывающий паром и бросился к нему изо всех сил. Не переставая грести,
я вскидывал голову и кричал...
Когда я уже второй раз за этот вечер пришел в себя, то понял, что лежу
лицом вверх на трясущейся багажной тележке. Вокруг двигались люди, проходя
мимо, они поглядывали на меня с любопытством. Я сел на тележке.
- Где мы? - спросил я.
Мне ответил невысокий краснолицый мужчина в униформе:
- Подходим к Сосалито. Не двигайся. Мы отвезем тебя в больницу.
Я огляделся по сторонам.
- А когда этот паром возвращается в Сан-Франциско?
- Сразу же.
Я соскочил с тележки и пошел обратно.
- Мне нужно в Сан-Франциско, - объяснил я.
Полчаса спустя, дрожа и сжимаясь от холода в мокрой одежде, с
сомкнутыми челюстями - чтобы зубы не стучали и не уподоблялись стаканчику с
костями, я уселся в такси на Водном вокзале и поехал домой.
Там я выпил полбутылки виски, растерся жестким полотенцем, пока кожа не
начала гореть и можно было сказать, что я вновь почувствовал себя человеком,
если бы не адская усталость и ноющая боль в голове.
Я позвонил О'Гар у и попросил его срочно приехать ко мне, а потом
набрал номер Чарльза Гантвоорта.
- Вы уже виделись с Мэдденом Декстером? - спросил я.
- Нет, но мы говорили по телефону. Он позвонил, мне сразу, как
вернулся. Я предложил ему встретиться завтра утром в конторе мистера
Абернети, чтобы поговорить о деле, которое он улаживал для отца.
- Вы можете позвонить ему сейчас и сказать, что вам нужно уехать из
города... что вы уезжаете рано утром... и хотите встретиться с ним у него
сегодня вечером?
- Если вы настаиваете...
- Отлично. Сделайте это, пожалуйста. Сейчас я заеду за вами и мы
отправимся туда вместе.