Страница:
Без единого выстрела вошли они в Белый дом – сами, никто им не поручал – и заявили собравшимся, что имеют приказ взять здание штурмом.
«Мы не хотим убивать соотечественников, – объявил подполковник «Альфы» Владимир Келехсаев, выступавший в качестве парламентера. – Не хотим убивать безоружных людей. Поэтому прошу – скорее сдавайтесь».
Спецназовцы предложили защитникам Белого дома выходить через образованный ими же живой коридор. Безопасность и жизнь они гарантировали.
Так, без крови и жертв, был повержен российский парламент. Последние защитники вышли из него в 18 часов: Хасбулатова арестовывал лично Коржаков.
В Кремле в это время полным ходом шла уже грандиозная триумфаторская пьянка . Ельцин с соратниками принялись отмечать победу еще до начала штурма.
Сильнее прочих веселился главный герой октября генерал Грачев: вскоре за «отвагу и героизм» он получит из рук президента боевой орден.
Истинных героев – офицеров спецназа – к столу, разумеется, не позвали. Несмотря ни на что, Ельцин не простил им того утреннего, гулкого молчания; свой повисший в кремлевском воздухе немой вопрос.
Вскоре он отдал приказ расформировать и «Альфу», и «Вымпел».
Борис Николаевич не думал тогда, что еще как минимум дважды ему взбредет в голову разгонять российский парламент: в 1996 и в 1997 годах…
Ну а потом, как водится: бутылочка, закуска. У нас в машине всегда имелся дежурный набор.
2 О том, что Ельцин взломал дверь в горбачевский кабинет, я, честно говоря, никогда не слышал. Вряд ли он стал бы делать это без меня.
В Верховном Совете РСФСР, когда Ельцин въехал в бывший кабинет Воротникова, – там, да, действительно, в ознаменование победы мы «окропили» кабинет в первое же утро: Ельцин, Суханов, я.
3 Ельцин, действительно, не переносил, если чего-то он не понимал. Наоборот, ему обязательно требовалось показать, что он даже в самых узких вопросах разбирается лучше других; удивить, поразить окружающих.
Для этого у него всегда существовали «домашние заготовки». Скажем, еще со свердловских времен Ельцин выучил, что кур на птицефабриках кормят шротами. Это такой специальный препарат, очень дорогой, только на валюту, вроде куриной виагры.
И вот, если приезжает он на птицефабрику или собирает совещание по сельскому хозяйству, непременно интересуется: а что вы добавляете курам в пищу?
Обычно водили его по хозяйствам не специалисты, а директора, они, конечно, таких тонкостей не знали. «Что добавляем? Ну, комбикорм…». – «А шроты?» И, поставив собеседника в тупик, Борис Николаевич расплывался в многозначительной, торжествующей улыбке. Хотя, кроме одного заученного этого слова, ничего больше о птицеводстве не знал.
4 Никто телефон прямой связи Хасбулатову не выключал: Ельцин просто перестал брать трубку. А Хасбулатову неудобно было в этом признаваться: одно дело – вырубить связь, и совсем другое – игнорировать звонки.
5 Руцкому выделили целый блок в 1-м корпусе Кремля. Но его это, действительно, здорово задевало. Он считал, что вице-президент должен сидеть рядом с президентом, но все кабинеты в 14-м корпусе расхватали ельцинские помощники.
6 Первое время Руцкой очень нравился Ельцину. Свое мнение он изменил после одного случая.
Когда Ельцин выиграл президентские выборы, Баранников организовал роскошный праздник: на острове, недалеко от Москвы. Руцкой выпил три рюмки, моментально опьянел и понес всякую ересь: через слово мат. Шеф сквернословия не терпел органически: он сам не ругался и другим не позволял…
А что вытворяла Людмила, жена Руцкого, даже стыдно вспоминать. В общем, от всего увиденного Ельцин с Наиной пришли в ужас: но было поздно – выборы прошли.
7 Я уже заранее знал о его «фокусах», поэтому все патроны в пистолетной обойме были мной сварены в кипятке. А боек – я и вовсе спилил: он до сих пор валяется в 14-м корпусе Кремля.
8 Я в это не верю. Как, интересно, они могли по уже эвакуированному с поля боя офицеру определить, откуда велась стрельба. Все это – сказки из той же серии, что на стадионе «Красная Пресня» был организован якобы лагерь смерти, где мы расстреливали патриотов.
Глава восьмая
«Мы не хотим убивать соотечественников, – объявил подполковник «Альфы» Владимир Келехсаев, выступавший в качестве парламентера. – Не хотим убивать безоружных людей. Поэтому прошу – скорее сдавайтесь».
Спецназовцы предложили защитникам Белого дома выходить через образованный ими же живой коридор. Безопасность и жизнь они гарантировали.
Так, без крови и жертв, был повержен российский парламент. Последние защитники вышли из него в 18 часов: Хасбулатова арестовывал лично Коржаков.
В Кремле в это время полным ходом шла уже грандиозная триумфаторская пьянка . Ельцин с соратниками принялись отмечать победу еще до начала штурма.
Сильнее прочих веселился главный герой октября генерал Грачев: вскоре за «отвагу и героизм» он получит из рук президента боевой орден.
Истинных героев – офицеров спецназа – к столу, разумеется, не позвали. Несмотря ни на что, Ельцин не простил им того утреннего, гулкого молчания; свой повисший в кремлевском воздухе немой вопрос.
Вскоре он отдал приказ расформировать и «Альфу», и «Вымпел».
Борис Николаевич не думал тогда, что еще как минимум дважды ему взбредет в голову разгонять российский парламент: в 1996 и в 1997 годах…
примечания Александра Коржакова
1 Инициатива этого обсуждения принадлежала Юрию Скокову. Я тоже присутствовал там, правда, самого разговора не слышал: стоял в стороне. Говорил в основном Ельцин: остальные – только поддакивали.Ну а потом, как водится: бутылочка, закуска. У нас в машине всегда имелся дежурный набор.
2 О том, что Ельцин взломал дверь в горбачевский кабинет, я, честно говоря, никогда не слышал. Вряд ли он стал бы делать это без меня.
В Верховном Совете РСФСР, когда Ельцин въехал в бывший кабинет Воротникова, – там, да, действительно, в ознаменование победы мы «окропили» кабинет в первое же утро: Ельцин, Суханов, я.
3 Ельцин, действительно, не переносил, если чего-то он не понимал. Наоборот, ему обязательно требовалось показать, что он даже в самых узких вопросах разбирается лучше других; удивить, поразить окружающих.
Для этого у него всегда существовали «домашние заготовки». Скажем, еще со свердловских времен Ельцин выучил, что кур на птицефабриках кормят шротами. Это такой специальный препарат, очень дорогой, только на валюту, вроде куриной виагры.
И вот, если приезжает он на птицефабрику или собирает совещание по сельскому хозяйству, непременно интересуется: а что вы добавляете курам в пищу?
Обычно водили его по хозяйствам не специалисты, а директора, они, конечно, таких тонкостей не знали. «Что добавляем? Ну, комбикорм…». – «А шроты?» И, поставив собеседника в тупик, Борис Николаевич расплывался в многозначительной, торжествующей улыбке. Хотя, кроме одного заученного этого слова, ничего больше о птицеводстве не знал.
4 Никто телефон прямой связи Хасбулатову не выключал: Ельцин просто перестал брать трубку. А Хасбулатову неудобно было в этом признаваться: одно дело – вырубить связь, и совсем другое – игнорировать звонки.
5 Руцкому выделили целый блок в 1-м корпусе Кремля. Но его это, действительно, здорово задевало. Он считал, что вице-президент должен сидеть рядом с президентом, но все кабинеты в 14-м корпусе расхватали ельцинские помощники.
6 Первое время Руцкой очень нравился Ельцину. Свое мнение он изменил после одного случая.
Когда Ельцин выиграл президентские выборы, Баранников организовал роскошный праздник: на острове, недалеко от Москвы. Руцкой выпил три рюмки, моментально опьянел и понес всякую ересь: через слово мат. Шеф сквернословия не терпел органически: он сам не ругался и другим не позволял…
А что вытворяла Людмила, жена Руцкого, даже стыдно вспоминать. В общем, от всего увиденного Ельцин с Наиной пришли в ужас: но было поздно – выборы прошли.
7 Я уже заранее знал о его «фокусах», поэтому все патроны в пистолетной обойме были мной сварены в кипятке. А боек – я и вовсе спилил: он до сих пор валяется в 14-м корпусе Кремля.
8 Я в это не верю. Как, интересно, они могли по уже эвакуированному с поля боя офицеру определить, откуда велась стрельба. Все это – сказки из той же серии, что на стадионе «Красная Пресня» был организован якобы лагерь смерти, где мы расстреливали патриотов.
Глава восьмая
РУССКАЯ НЕДВИЖИМОСТЬ
Всю свою сознательную жизнь Ельцин провел на Урале: в момент переезда из Свердловска в Москву, было ему уже 54.
Урал – это стык Европы и Азии; уже не Европа, но еще и не Азия.
Если подавляющая часть российского населения были евразийцами, то Ельцин – точно – азиопом.
В его взбалмошном, противоречивом характере, словно в алкогольном коктейле, смешалось все сразу: крестьянское раболепие, бунтарство первопоселенцев, восточное коварство, славянское простодушие.
Когда Ельцин откалывал – перед всем миром – свои коленца , это и прорывалось из него азиопство…
Первое время, правда, об этом никто старался не думать: слишком глубоко засел в людях тот, горбачевской поры еще, иммунитет. Общество гнало от себя прочь крамольные мысли, уговаривая само себя, что президент у нас… непосредственный просто… по-ребячески искренний…
После того как в 1994 году Ельцин не вышел из самолета в Шенноне на встречу к ирландскому премьеру Рейнолдсу, журналисты и политологи на полном серьезе писали, что это был такой хитроумный дипломатический ход, исполненный особого, недоступного широким массам, значения. Никто и подумать не смел, что президент всего-навсего перебрал накануне лишку и не смог поутру встать с кровати…
Это еще вопрос – от чего он хмелел больше: от водки с коньяком или же от осознания собственного всесилия, вседозволенности, помноженной на совершенную безнаказанность.
Он точно мстил за прошлые свои унижения, стараясь побыстрее забыть, как вечерами, по-воровски, начальник охраны заходил к нему в горкомовский кабинет, пряча под полой пиджака бутылку. Это гнетущее ощущение собственного бесправия вызывало в Ельцине бессильную злобу, и от собственного бессилия неистовствовал он особо.
Власть в его понимании обязательно должна была сочетаться с самодержавным абсолютизмом. Но получалось, что он – Первый секретарь МГК, кандидат в члены Политбюро – властью обладал исключительно умозрительной. Да, он легко распоряжался человеческими судьбами и многомиллионными суммами, но при этом не мог позволить себе элементарно выпить на рабочем месте.
В Свердловске все было гораздо проще. Там он, действительно, былхозяином : до Москвы – далеко, до Бога – высоко. Директора местных заводов и по сей день с ужасом вспоминают выездные заседания обкома, заканчивавшиеся грандиозными театрализованными пьянками. Если кто-то отказывался пить наравне с Первым , он легко мог вылить за шиворот отступнику непочатый стакан.
Переехав в Москву, Ельцин с ужасом обнаружил, что власть его, несмотря на все формальные регалии, не только не увеличилась, но и, напротив, съежилась. Это была самая настоящая золотая клетка: пусть золотая, но клетка.
Михаил Полторанин рассказывает, что пить его патрону первые годы приходилось тайком, специально выбирая в собутыльники кого-нибудь одного, помолчаливее.
«Они в субботу вмажут, в воскресенье соберутся вечером, отдыхают, добавят еще, а утром перегаром и разит. Ельцин глушил запах, от него всегда какими-то духами пахло».
«Каждый вечер моего дежурства заканчивался одинаково, – свидетельствует в свою очередь Коржаков. – Ельцин приглашал меня в кабинет, я закрывал дверь изнутри, доставал заранее припасенную бутылку – коньяк “3 звездочки”. Бутылку мы приговаривали ровно за 3 минуты – я засекал – безо всякой закуски. Уже в лифте Ельцин клал в рот леденцы: от запаха».
Его знаменитый скандал с поездкой в Америку – что это, как не опьянение свободой. В Америке он больше мог не бояться ревностной опеки Горбачева, всевидящего ока КГБ, вот и повел себя, как муж-подкаблучник, впервые оказавшийся в командировке. (Откуда ж ему было тогда знать, что газетчиков нужно опасаться еще сильнее, чем агентов Лубянки.)
Став президентом, полноправным владыкой страны, по существу – царем, Ельцин сразу же отрешился от прежних догм и докучливых рамок.
У него не существовало больше никаких сдерживающих центров. Все представления о нормах приличия и этикете сводились у Ельцина к одному нехитрому принципу: власть – должна быть всласть.
В предыдущих главах я приводил уже немало примеров экстравагантных выходок первого президента. Но все это были еще цветочки.
А вот и ягодки .
В начале 1990 годов Борис Николаевич едет в Кемеровскую область к своим любимым шахтерам. Утром, когда стало ему по обыкновению скверно, он остановил кортеж, разделся и полез в какую-то окрестную речку. А потом, как свидетельствовал Жириновский, выбравшись на берег, снял трусы и преспокойно принялся их выжимать. Публика, в первую очередь женщины, обомлели. А Ельцин лишь ухмыльнулся и демонстративно потряс своим прибором : «Вот таким могучим предметом мы их всех, коммуняк, перебьем».[26]
1992 год. Президент приезжает в Дагомыс на встречу с главами СНГ. Друг Кравчук щедро потчует высокого гостя, и когда разомлел тот в конец, ему на глаза попадается какая-то безвестная девушка: скорее всего, из местной обслуги. Как рассказывал пресс-секретарь одного из президентов, Борис Николаевич, ни слова не говоря, схватил несчастную дивчину и столкнул ее в море: прямо как Стенька Разин. (Хотя нет: атаман, бросив княжну за борт, вряд ли гоготал потом и глупо ухмылялся.)[27]
И ведь ничего: сошло. Никто и слова не сказал поперек; даже вымокшая до нитки купальщица .
И пресс-секретарь его Вячеслав Костиков, когда точно так же, по команде начальника, скинули его с палубы в реку, – на потеху президенту – тоже не позволил себе проявить недовольства: напротив, даже хихикал и всячески демонстрировал верноподданство. (История эта случилась в 1994 году, когда Ельцин совершал прогулку по Енисею.)
Что ж тогда удивляться? Подобно всем партийно-советским бонзам, президент вел себя ровно настолько, насколько ему дозволялось. На него даже и обижаться за подобные выходки было бессмысленно.
Идеалом Ельцина был Петр Первый с его дикими ассамблеями и сонмом придворных клоунов . Президентское представление о природе смеха было каким-то провинциально-пещерным. Он искренне забавлялся, издеваясь над царедворцами, ибо свято полагал, что все окружающие должны быть счастливы уже хотя бы потому, что могут потрафить Его Величеству. Его упоение властью было бесконечным, даже к самым близким людям относился он безжалостно и жестоко.
Очень показательный эпизод услышал я от Светланы Сухановой, вдовы многолетнего ельцинского помощника Льва Суханова. (Впоследствии его дополнил недостающими деталями Коржаков.)
Осенью 1989-го Ельцин с Сухановым и Владимиром Михайловым, своим доверенным лицом, поехали на дачу Коржакова: проводить выходные. (Наина Иосифовна как раз укатила в Свердловск и Ельцин остался один.)
Вечером в субботу хорошо погуляли, а утром пошли в лес пострелять из ружья по бутылкам. (Ельцин не попал ни разу, чуть не убив Суханова: но это так, к слову.)
Как на грех, по пути им встретился мостик. Погода стояла уже довольно холодная, выпал снег, но разгоряченному Ельцину захотелось вдруг остудиться. Он схватил обомлевшего Суханова за руку и вместе с ним прыгнул в реку: Суханов даже понять ничего не успел; шапка уплыла, на голове – тина…
«Ельцин всегда вел себя так, как хотел, – свидетельствует вдова Суханова. – Никаких приличий для него не существовало. Сидим, например, пьем чай. Что-то ему не понравится. Возьмет и стукнет вдруг кулаком по столу со всей силы, чашки взлетают, переворачиваются, а ему – хоть бы что.
Он любил куражиться, демонстрировать свою власть над людьми. Но при этом, в любом состоянии, оставался артистом. Он мог хулиганить, творить черти что, но если чувствовал, что может получить отпор, мгновенно останавливался».
«Ельцин был удав, а все вокруг кролики, – свидетельствует Светлана Суханова. – Он мог загипнотизировать, подчинить своей воли любого».
Дмитрий Рюриков, проработавший без малого шесть лет помощником президента по международным делам – да и не он один – тоже рассказывал мне нечто подобное.
«Ельцин магнетически действовал на людей. Первые годы он показывал чудеса работоспособности и интеллекта. Выходишь от него – как будто зарядился энергией».
Когда Ельцин был трезв и бодр, это был сильный, цепкий и волевой человек с потрясающей работоспособностью и феноменальной памятью. Но стоило ему выпить первую рюмку, Ельцина точно подменяли. Какой-то бес вселялся в него, президент начинал куражиться, глумиться. И чем сильнее пьянел он, тем большее похмелье охватывало окружающих. Только тогда они воочию понимали, что представляет собой российский президент.
«Первый раз я посмотрел на Ельцина другими глазами в конце 1992 года, – продолжает свои откровения Рюриков. – Мы поехали в Бишкек, на саммит СНГ. Ничего сверхординарного там не произошло, но президент очень быстро дошел до соответствующей кондиции. Демонстративно при всех снял Егора Яковлева с должности руководителя центрального телевидения, якобы за неправильный сюжет.
Он топтал его, откровенно издевался на глазах у глав СНГ, и Яковлев в сердцах ушел с саммита, вернулся на борт и просидел в пустом самолете много часов, ожидая делегацию. Весь полет обратно он не подходил к первому салону. И вот тогда я впервые задумался: что же это такое происходит…»
В первые годы своего владычества Ельцин мог выпить очень много. Особой привередливостью в напитках он никогда не отличался: водка, коньяк, пиво и даже вино – в ход пускалось все, что было под рукой.
Его тогдашняя норма составляла от стакана до литра. Причем употреблять обычно он начинал прямо с утра.
Один из бывших президентских врачей доверительно рассказывает, что Ельцин нередко отправлялся в Кремль засветло: часов в семь утра, когда на работе никого еще, кроме уборщиц, не было. Но тлеющая жажда гнала его прочь из дома: в кругу семьи Борис Николаевич старался не расслабляться, у Наины Иосифовны его бдения вызывали истерики.
«Ельцина трудно назвать алкоголиком, – констатирует придворный лекарь. – Скорее, речь идет о бытовом пьянстве. Первые несколько лет он употреблял алкоголь постоянно, чуть ли не ежедневно. При этом от похмельного синдрома лечился традиционным способом: 150 граммами».
«Сколько лет я знаю Бориса Николаевича, – подтверждает Коржаков, – Он пил каждый день. Его обычное утро начиналось всегда одинаково:
Приезжаем в Кремль. “Дима, ланч!” – вызывает он повара Самарина. Тот на подносе несет сто грамм водки в аэрофлотовском стаканчике, яичницу, маленькую баночку икры и 4–5 кусков бородинского хлеба с обрезанной коркой».
Известно как минимум два примера, когда даже Клинтон не сумел связаться с «другом Борисом»: якобы тот не мог подойти к телефону.
«Нам, кто по долгу службы общался с Ельциным, его исчезновения доставляли массу неудобств, особенно когда они затягивались», – недвусмысленно пишет в мемуарах шеф его администрации Сергей Филатов, сообщая о «фантастической способности» президента «куда-то исчезать в самые критические и напряженные моменты».
Это отсюда, из его регулярных отлучек, уходов в астрал , во многом и брал свое начало развившийся при ельцинском дворе фаворитизм. Президент не терпел одиночества. В неотложных ситуациях он, конечно, мог выпить и сам с собой, но это было, скорее, исключением из правил. В обыденной жизни ему обязательно требовались собеседники .
(Александр Коржаков приводит, например, эпизод, как однажды, во время поездки в Германию, он решил погулять по ночному Кельну и ушел из гостиницы. Но посреди ночи президент вдруг проснулся, принялся искать неразлучного телохранителя, и даже приказал поставить на ноги всю местную полицию.)
Все ельцинские любимцы эпохи раннего фаворитизма – Баранников, Грачев, Коржаков, Барсуков, Тарпищев, Бородин, Шумейко – отличались одним общим качеством: они могли много выпить. Тех, кто не употреблял , президент в ближний круг не допускал: какие бы ключевые должности не занимали эти люди.
Алкоголь и доверие в понимании Ельцина – есть неразрывное целое. Он и фаворитов подбирал исключительно по образу своему и подобию: таких же высоких, здоровых, крупных. Нередко алкогольная устойчивость и умение говорить тосты становились главным критерием в кадровой политике.
Именно по такому принципу Виктор Баранников стал министром безопасности, а Владимир Шумейко – первым вице-премьером: никто лучше него не умел вести застолья…
Специально для того, чтобы душевно проводить время с любимыми наперсниками, Ельцин распорядился устроить на Воробьевых горах, в бывшем брежневском доме приемов, президентский клуб. Главным девизом клуба – он сообщает об этом сам, в мемуарах – стало одно только слово: «Соображай!».
Вот они и соображали : с завидным постоянством. После открытия клуба Ельцин чуть ли не каждый день уже в обед уезжал на Воробьевы горы и с концами…
Самое занятное, что семья президента – в первую очередь Наина Иосифовна – искренне считала, что это окружение разлагает Бориса Николаевича.
На отдыхе в Сочи Светлана Суханова невольно оказалась свидетельницей малопочтенной сцены, когда первая леди демонстративно отчитывала жену Коржакова.
«Она выговаривала ей как девчонке: “Почему твой муж спаивает Бориса Николаевича? Это все от его дурного воспитания. Немедленно повлияй на Сашу”. И Ирина стояла, вся красная, но молчала»[28].
Такие же точно претензии Наина Иосифовна предъявляла и другим ельцинским вассалам , хотя абсурдность их понятна всякому. Заставить Ельцина сделать что-либо против его воли – эта задача не под силу даже Дэвиду Копперфилду.
«Никто его не спаивал, – до сих пор возмущена Суханова. – Это он всех спаивал. Года до 1995-го к нему без бутылки зайти было просто нельзя. Муж постоянно жаловался, что Ельцин заставляет всех выпивать вместе с ним».
О регулярных уходах президента в астрал в Кремле знали все. Многие этим умело пользовались.
Еще многоопытные соратники замеряли по часам, сколько времени должно пройти после первой рюмки, чтобы президент подписал нужную бумагу.
Когда Ельцин еще только начинал впадать в состояние утренней прелести , его охватывало чувство бескрайней щедрости и широты. Именно в такие минуты он отписал , допустим, Юрию Никулину московский цирк, а другому знатному весельчаку – Михаилу Задорнову – едва не подарил гостиницу «Метрополь»: под фонд помощи русским в Прибалтике. (Слава богу, Задорнов вовремя успел обнаружить, что дом № 1 по проспекту Маркса, который безвозмездно передавался фонду, это не что иное, как знаменитый памятник архитектуры с врубелевскими фресками на фронтоне. Уже подписанный указ был остановлен.)
Но эти ельцинские особенности были известны не только его окружению: о них хорошо были осведомлены и иностранные лидеры.
Дмитрий Рюриков рассказывал мне как-то, что во время поездок Ельцина на саммиты СНГ президенты братских республик специально подпаивали его, чтобы был податливей и мягче.
Примерно то же происходило и на международных переговорах. Хорошо изучившие Ельцина коллеги знали, что если вовремя поднести стаканчик-другой, договориться с ним будет намного проще. Единственным, кто мешал обрабатывать Ельцина, был как раз Рюриков.
В своей нашумевшей книге «Рука Москвы» бывший заместитель госсекретаря США Строуб Тэлботт красочно описывает, на какие только ухищрения не приходилось идти американцам, дабы отсечь Ельцина от Рюрикова: целые комбинации проводили они.
Вот один лишь такой пример. В октябре 1995 года на саммите в Гайд-парке Клинтон пытался убедить Ельцина не выходить из договора по ограничению обычных вооружений в Европе, как того требовали российские военные.
Сначала он пробует обработать его за обедом, подливая «русскому другу» калифорнийское вино – бокал за бокалом. («В прошлом он уже имел успех с захмелевшим Ельциным, так что он решил попробовать…») Но первая попытка закончилась неудачей. Выпив три бокала подряд, российский лидер резко потерял интерес к делам, и вернуть его в нужное русло уже не представлялось возможным.
Тогда хозяин Белого дома пускается на новую хитрость. После обеда он под благовидным предлогом отсылает из комнаты неуступчивого Рюрикова и быстро хватает Ельцина за рукав.
Цитирую дословно:
«Борис, посмотри на меня! Не важно, что говорит твой парень. Это касается только нас двоих… Мы должны сделать это быстро. Договорились?»
Ельцин мало что понимает, но доверительный тон «друга Билла», его апелляция к личным их отношениям заставляет президента согласно кивать головой. Когда вернувшийся Рюриков пытается что-то возразить, американцы мгновенно затыкают ему рот. «Ваш президент дал уже согласие на наши предложения».
Всякий раз, возвращаясь потом в Москву, Ельцин вместе с Козыревым неустанно рассказывали о новых внешнеполитических победах и неуклонности российского курса. А Клинтон со своим госсекретарем Кристофером только хихихали, глядя на эти показательные выступления.
«На пленарных заседаниях с большим числом присутствующих по обе стороны стола Ельцин играл решительного, даже властного лидера, который знает, чего он хочет, и настаивает на получении этого, – раскрывает Тэлботт самые страшные тайны американо-российской дипломатии. – Во время закрытых встреч он становился восприимчив к уговорам и увещаниям Клинтона. Затем во время заключительных пресс-конференций Ельцин из кожи вон лез, чтобы скрыть, как уступчив он был за закрытыми дверями».
И ладно бы президент сдавал позиции и соглашался на заведомо невыгодные для России условия по какой-нибудь отвратительной , но уважительной причине. Если б был он, например, агентом ЦРУ. Или получал от американцев миллиардные взятки.
Урал – это стык Европы и Азии; уже не Европа, но еще и не Азия.
Если подавляющая часть российского населения были евразийцами, то Ельцин – точно – азиопом.
В его взбалмошном, противоречивом характере, словно в алкогольном коктейле, смешалось все сразу: крестьянское раболепие, бунтарство первопоселенцев, восточное коварство, славянское простодушие.
Когда Ельцин откалывал – перед всем миром – свои коленца , это и прорывалось из него азиопство…
Первое время, правда, об этом никто старался не думать: слишком глубоко засел в людях тот, горбачевской поры еще, иммунитет. Общество гнало от себя прочь крамольные мысли, уговаривая само себя, что президент у нас… непосредственный просто… по-ребячески искренний…
После того как в 1994 году Ельцин не вышел из самолета в Шенноне на встречу к ирландскому премьеру Рейнолдсу, журналисты и политологи на полном серьезе писали, что это был такой хитроумный дипломатический ход, исполненный особого, недоступного широким массам, значения. Никто и подумать не смел, что президент всего-навсего перебрал накануне лишку и не смог поутру встать с кровати…
Это еще вопрос – от чего он хмелел больше: от водки с коньяком или же от осознания собственного всесилия, вседозволенности, помноженной на совершенную безнаказанность.
Он точно мстил за прошлые свои унижения, стараясь побыстрее забыть, как вечерами, по-воровски, начальник охраны заходил к нему в горкомовский кабинет, пряча под полой пиджака бутылку. Это гнетущее ощущение собственного бесправия вызывало в Ельцине бессильную злобу, и от собственного бессилия неистовствовал он особо.
Власть в его понимании обязательно должна была сочетаться с самодержавным абсолютизмом. Но получалось, что он – Первый секретарь МГК, кандидат в члены Политбюро – властью обладал исключительно умозрительной. Да, он легко распоряжался человеческими судьбами и многомиллионными суммами, но при этом не мог позволить себе элементарно выпить на рабочем месте.
В Свердловске все было гораздо проще. Там он, действительно, былхозяином : до Москвы – далеко, до Бога – высоко. Директора местных заводов и по сей день с ужасом вспоминают выездные заседания обкома, заканчивавшиеся грандиозными театрализованными пьянками. Если кто-то отказывался пить наравне с Первым , он легко мог вылить за шиворот отступнику непочатый стакан.
Переехав в Москву, Ельцин с ужасом обнаружил, что власть его, несмотря на все формальные регалии, не только не увеличилась, но и, напротив, съежилась. Это была самая настоящая золотая клетка: пусть золотая, но клетка.
Михаил Полторанин рассказывает, что пить его патрону первые годы приходилось тайком, специально выбирая в собутыльники кого-нибудь одного, помолчаливее.
«Они в субботу вмажут, в воскресенье соберутся вечером, отдыхают, добавят еще, а утром перегаром и разит. Ельцин глушил запах, от него всегда какими-то духами пахло».
«Каждый вечер моего дежурства заканчивался одинаково, – свидетельствует в свою очередь Коржаков. – Ельцин приглашал меня в кабинет, я закрывал дверь изнутри, доставал заранее припасенную бутылку – коньяк “3 звездочки”. Бутылку мы приговаривали ровно за 3 минуты – я засекал – безо всякой закуски. Уже в лифте Ельцин клал в рот леденцы: от запаха».
Его знаменитый скандал с поездкой в Америку – что это, как не опьянение свободой. В Америке он больше мог не бояться ревностной опеки Горбачева, всевидящего ока КГБ, вот и повел себя, как муж-подкаблучник, впервые оказавшийся в командировке. (Откуда ж ему было тогда знать, что газетчиков нужно опасаться еще сильнее, чем агентов Лубянки.)
Став президентом, полноправным владыкой страны, по существу – царем, Ельцин сразу же отрешился от прежних догм и докучливых рамок.
У него не существовало больше никаких сдерживающих центров. Все представления о нормах приличия и этикете сводились у Ельцина к одному нехитрому принципу: власть – должна быть всласть.
В предыдущих главах я приводил уже немало примеров экстравагантных выходок первого президента. Но все это были еще цветочки.
А вот и ягодки .
В начале 1990 годов Борис Николаевич едет в Кемеровскую область к своим любимым шахтерам. Утром, когда стало ему по обыкновению скверно, он остановил кортеж, разделся и полез в какую-то окрестную речку. А потом, как свидетельствовал Жириновский, выбравшись на берег, снял трусы и преспокойно принялся их выжимать. Публика, в первую очередь женщины, обомлели. А Ельцин лишь ухмыльнулся и демонстративно потряс своим прибором : «Вот таким могучим предметом мы их всех, коммуняк, перебьем».[26]
1992 год. Президент приезжает в Дагомыс на встречу с главами СНГ. Друг Кравчук щедро потчует высокого гостя, и когда разомлел тот в конец, ему на глаза попадается какая-то безвестная девушка: скорее всего, из местной обслуги. Как рассказывал пресс-секретарь одного из президентов, Борис Николаевич, ни слова не говоря, схватил несчастную дивчину и столкнул ее в море: прямо как Стенька Разин. (Хотя нет: атаман, бросив княжну за борт, вряд ли гоготал потом и глупо ухмылялся.)[27]
И ведь ничего: сошло. Никто и слова не сказал поперек; даже вымокшая до нитки купальщица .
И пресс-секретарь его Вячеслав Костиков, когда точно так же, по команде начальника, скинули его с палубы в реку, – на потеху президенту – тоже не позволил себе проявить недовольства: напротив, даже хихикал и всячески демонстрировал верноподданство. (История эта случилась в 1994 году, когда Ельцин совершал прогулку по Енисею.)
Что ж тогда удивляться? Подобно всем партийно-советским бонзам, президент вел себя ровно настолько, насколько ему дозволялось. На него даже и обижаться за подобные выходки было бессмысленно.
Идеалом Ельцина был Петр Первый с его дикими ассамблеями и сонмом придворных клоунов . Президентское представление о природе смеха было каким-то провинциально-пещерным. Он искренне забавлялся, издеваясь над царедворцами, ибо свято полагал, что все окружающие должны быть счастливы уже хотя бы потому, что могут потрафить Его Величеству. Его упоение властью было бесконечным, даже к самым близким людям относился он безжалостно и жестоко.
Очень показательный эпизод услышал я от Светланы Сухановой, вдовы многолетнего ельцинского помощника Льва Суханова. (Впоследствии его дополнил недостающими деталями Коржаков.)
Осенью 1989-го Ельцин с Сухановым и Владимиром Михайловым, своим доверенным лицом, поехали на дачу Коржакова: проводить выходные. (Наина Иосифовна как раз укатила в Свердловск и Ельцин остался один.)
Вечером в субботу хорошо погуляли, а утром пошли в лес пострелять из ружья по бутылкам. (Ельцин не попал ни разу, чуть не убив Суханова: но это так, к слову.)
Как на грех, по пути им встретился мостик. Погода стояла уже довольно холодная, выпал снег, но разгоряченному Ельцину захотелось вдруг остудиться. Он схватил обомлевшего Суханова за руку и вместе с ним прыгнул в реку: Суханов даже понять ничего не успел; шапка уплыла, на голове – тина…
«Ельцин всегда вел себя так, как хотел, – свидетельствует вдова Суханова. – Никаких приличий для него не существовало. Сидим, например, пьем чай. Что-то ему не понравится. Возьмет и стукнет вдруг кулаком по столу со всей силы, чашки взлетают, переворачиваются, а ему – хоть бы что.
Он любил куражиться, демонстрировать свою власть над людьми. Но при этом, в любом состоянии, оставался артистом. Он мог хулиганить, творить черти что, но если чувствовал, что может получить отпор, мгновенно останавливался».
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗВсе, кто близко работал с Ельциным, поначалу неизменно попадали под его обаяние. Он обладал редким качеством – умением влюблять в себя окружающих.
Больные, на протяжении длительного времени испытывающие на себе воздействие алкоголя или психоактивных препаратов, со временем теряют контроль над своими действиями. У таких лиц отмечаются явные и неосознаваемые вспышки гнева или, наоборот, приступы необъяснимой эйфории. Им становится тяжело контролировать свою реакцию, чаще она возникает спонтанно.
«Ельцин был удав, а все вокруг кролики, – свидетельствует Светлана Суханова. – Он мог загипнотизировать, подчинить своей воли любого».
Дмитрий Рюриков, проработавший без малого шесть лет помощником президента по международным делам – да и не он один – тоже рассказывал мне нечто подобное.
«Ельцин магнетически действовал на людей. Первые годы он показывал чудеса работоспособности и интеллекта. Выходишь от него – как будто зарядился энергией».
Когда Ельцин был трезв и бодр, это был сильный, цепкий и волевой человек с потрясающей работоспособностью и феноменальной памятью. Но стоило ему выпить первую рюмку, Ельцина точно подменяли. Какой-то бес вселялся в него, президент начинал куражиться, глумиться. И чем сильнее пьянел он, тем большее похмелье охватывало окружающих. Только тогда они воочию понимали, что представляет собой российский президент.
«Первый раз я посмотрел на Ельцина другими глазами в конце 1992 года, – продолжает свои откровения Рюриков. – Мы поехали в Бишкек, на саммит СНГ. Ничего сверхординарного там не произошло, но президент очень быстро дошел до соответствующей кондиции. Демонстративно при всех снял Егора Яковлева с должности руководителя центрального телевидения, якобы за неправильный сюжет.
Он топтал его, откровенно издевался на глазах у глав СНГ, и Яковлев в сердцах ушел с саммита, вернулся на борт и просидел в пустом самолете много часов, ожидая делегацию. Весь полет обратно он не подходил к первому салону. И вот тогда я впервые задумался: что же это такое происходит…»
В первые годы своего владычества Ельцин мог выпить очень много. Особой привередливостью в напитках он никогда не отличался: водка, коньяк, пиво и даже вино – в ход пускалось все, что было под рукой.
Его тогдашняя норма составляла от стакана до литра. Причем употреблять обычно он начинал прямо с утра.
Один из бывших президентских врачей доверительно рассказывает, что Ельцин нередко отправлялся в Кремль засветло: часов в семь утра, когда на работе никого еще, кроме уборщиц, не было. Но тлеющая жажда гнала его прочь из дома: в кругу семьи Борис Николаевич старался не расслабляться, у Наины Иосифовны его бдения вызывали истерики.
«Ельцина трудно назвать алкоголиком, – констатирует придворный лекарь. – Скорее, речь идет о бытовом пьянстве. Первые несколько лет он употреблял алкоголь постоянно, чуть ли не ежедневно. При этом от похмельного синдрома лечился традиционным способом: 150 граммами».
«Сколько лет я знаю Бориса Николаевича, – подтверждает Коржаков, – Он пил каждый день. Его обычное утро начиналось всегда одинаково:
Приезжаем в Кремль. “Дима, ланч!” – вызывает он повара Самарина. Тот на подносе несет сто грамм водки в аэрофлотовском стаканчике, яичницу, маленькую баночку икры и 4–5 кусков бородинского хлеба с обрезанной коркой».
МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗКогда на Ельцина накатывало возбужденно-дурашливое состояние, подходить к нему с рабочими вопросами становилось бессмысленно. В такие дни Борис Николаевич напрочь забывал о делах. Он уезжал в свое любимое охотхозяйство в Завидово или на дачу в Барвиху: подальше от семейных сцен . Тревожить его даже по самым неотложным вопросам подчиненным строжайше было запрещено. (Именно так началась в 1991 году вакханалия в Чечне, когда из-за отсутствия Ельцина там провалилось введение чрезвычайного положения.)
Синдром измененной реактивности: максимальная переносимость спиртного, человек пьет каждый день понемногу, перерывы объясняются внешними обстоятельствами, иногда наличием престижной работы. Седативный эффект алкоголя исчезает, наблюдается только активизирующий. При внешней упорядоченности поведения потихоньку начинает проявляться неспособность к активной умственной работе. Прием спиртного восстанавливает физические функции, но происходит утрата контроля над своими действиями.
Известно как минимум два примера, когда даже Клинтон не сумел связаться с «другом Борисом»: якобы тот не мог подойти к телефону.
«Нам, кто по долгу службы общался с Ельциным, его исчезновения доставляли массу неудобств, особенно когда они затягивались», – недвусмысленно пишет в мемуарах шеф его администрации Сергей Филатов, сообщая о «фантастической способности» президента «куда-то исчезать в самые критические и напряженные моменты».
Это отсюда, из его регулярных отлучек, уходов в астрал , во многом и брал свое начало развившийся при ельцинском дворе фаворитизм. Президент не терпел одиночества. В неотложных ситуациях он, конечно, мог выпить и сам с собой, но это было, скорее, исключением из правил. В обыденной жизни ему обязательно требовались собеседники .
(Александр Коржаков приводит, например, эпизод, как однажды, во время поездки в Германию, он решил погулять по ночному Кельну и ушел из гостиницы. Но посреди ночи президент вдруг проснулся, принялся искать неразлучного телохранителя, и даже приказал поставить на ноги всю местную полицию.)
Все ельцинские любимцы эпохи раннего фаворитизма – Баранников, Грачев, Коржаков, Барсуков, Тарпищев, Бородин, Шумейко – отличались одним общим качеством: они могли много выпить. Тех, кто не употреблял , президент в ближний круг не допускал: какие бы ключевые должности не занимали эти люди.
Алкоголь и доверие в понимании Ельцина – есть неразрывное целое. Он и фаворитов подбирал исключительно по образу своему и подобию: таких же высоких, здоровых, крупных. Нередко алкогольная устойчивость и умение говорить тосты становились главным критерием в кадровой политике.
Именно по такому принципу Виктор Баранников стал министром безопасности, а Владимир Шумейко – первым вице-премьером: никто лучше него не умел вести застолья…
Специально для того, чтобы душевно проводить время с любимыми наперсниками, Ельцин распорядился устроить на Воробьевых горах, в бывшем брежневском доме приемов, президентский клуб. Главным девизом клуба – он сообщает об этом сам, в мемуарах – стало одно только слово: «Соображай!».
Вот они и соображали : с завидным постоянством. После открытия клуба Ельцин чуть ли не каждый день уже в обед уезжал на Воробьевы горы и с концами…
Самое занятное, что семья президента – в первую очередь Наина Иосифовна – искренне считала, что это окружение разлагает Бориса Николаевича.
На отдыхе в Сочи Светлана Суханова невольно оказалась свидетельницей малопочтенной сцены, когда первая леди демонстративно отчитывала жену Коржакова.
«Она выговаривала ей как девчонке: “Почему твой муж спаивает Бориса Николаевича? Это все от его дурного воспитания. Немедленно повлияй на Сашу”. И Ирина стояла, вся красная, но молчала»[28].
Такие же точно претензии Наина Иосифовна предъявляла и другим ельцинским вассалам , хотя абсурдность их понятна всякому. Заставить Ельцина сделать что-либо против его воли – эта задача не под силу даже Дэвиду Копперфилду.
«Никто его не спаивал, – до сих пор возмущена Суханова. – Это он всех спаивал. Года до 1995-го к нему без бутылки зайти было просто нельзя. Муж постоянно жаловался, что Ельцин заставляет всех выпивать вместе с ним».
О регулярных уходах президента в астрал в Кремле знали все. Многие этим умело пользовались.
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЛЕЛЬОдин из тогдашних президентских помощников, утверждал, например, что Геннадий Бурбулис, пока не растерял своего влияния, вывел даже целую методу: в какое время и с какими бумагами лучше всего заходить к Ельцину.
Стол императора Клавдия обычно ломился от блюд и вина. Доброе и обильное застолье было его главной слабостью. Ел он до тех пор, пока не «отваливался» от стола. А уж что касается вина, то он давно прослыл пьяницей. Пил помногу и всегда. Из-за страсти к выпивке император заработал множество болезней, но несмотря ни на что ограничивать себя не собирался. Клавдий заставлял пить с собой не только сенаторов, но и своих слуг, а отказ присоединиться к пирующим мог стоить жизни. Все это знали и безропотно выполняли прихоти императора.
Еще многоопытные соратники замеряли по часам, сколько времени должно пройти после первой рюмки, чтобы президент подписал нужную бумагу.
Когда Ельцин еще только начинал впадать в состояние утренней прелести , его охватывало чувство бескрайней щедрости и широты. Именно в такие минуты он отписал , допустим, Юрию Никулину московский цирк, а другому знатному весельчаку – Михаилу Задорнову – едва не подарил гостиницу «Метрополь»: под фонд помощи русским в Прибалтике. (Слава богу, Задорнов вовремя успел обнаружить, что дом № 1 по проспекту Маркса, который безвозмездно передавался фонду, это не что иное, как знаменитый памятник архитектуры с врубелевскими фресками на фронтоне. Уже подписанный указ был остановлен.)
Но эти ельцинские особенности были известны не только его окружению: о них хорошо были осведомлены и иностранные лидеры.
Дмитрий Рюриков рассказывал мне как-то, что во время поездок Ельцина на саммиты СНГ президенты братских республик специально подпаивали его, чтобы был податливей и мягче.
Примерно то же происходило и на международных переговорах. Хорошо изучившие Ельцина коллеги знали, что если вовремя поднести стаканчик-другой, договориться с ним будет намного проще. Единственным, кто мешал обрабатывать Ельцина, был как раз Рюриков.
В своей нашумевшей книге «Рука Москвы» бывший заместитель госсекретаря США Строуб Тэлботт красочно описывает, на какие только ухищрения не приходилось идти американцам, дабы отсечь Ельцина от Рюрикова: целые комбинации проводили они.
Вот один лишь такой пример. В октябре 1995 года на саммите в Гайд-парке Клинтон пытался убедить Ельцина не выходить из договора по ограничению обычных вооружений в Европе, как того требовали российские военные.
Сначала он пробует обработать его за обедом, подливая «русскому другу» калифорнийское вино – бокал за бокалом. («В прошлом он уже имел успех с захмелевшим Ельциным, так что он решил попробовать…») Но первая попытка закончилась неудачей. Выпив три бокала подряд, российский лидер резко потерял интерес к делам, и вернуть его в нужное русло уже не представлялось возможным.
Тогда хозяин Белого дома пускается на новую хитрость. После обеда он под благовидным предлогом отсылает из комнаты неуступчивого Рюрикова и быстро хватает Ельцина за рукав.
Цитирую дословно:
«Борис, посмотри на меня! Не важно, что говорит твой парень. Это касается только нас двоих… Мы должны сделать это быстро. Договорились?»
Ельцин мало что понимает, но доверительный тон «друга Билла», его апелляция к личным их отношениям заставляет президента согласно кивать головой. Когда вернувшийся Рюриков пытается что-то возразить, американцы мгновенно затыкают ему рот. «Ваш президент дал уже согласие на наши предложения».
Всякий раз, возвращаясь потом в Москву, Ельцин вместе с Козыревым неустанно рассказывали о новых внешнеполитических победах и неуклонности российского курса. А Клинтон со своим госсекретарем Кристофером только хихихали, глядя на эти показательные выступления.
«На пленарных заседаниях с большим числом присутствующих по обе стороны стола Ельцин играл решительного, даже властного лидера, который знает, чего он хочет, и настаивает на получении этого, – раскрывает Тэлботт самые страшные тайны американо-российской дипломатии. – Во время закрытых встреч он становился восприимчив к уговорам и увещаниям Клинтона. Затем во время заключительных пресс-конференций Ельцин из кожи вон лез, чтобы скрыть, как уступчив он был за закрытыми дверями».
И ладно бы президент сдавал позиции и соглашался на заведомо невыгодные для России условия по какой-нибудь отвратительной , но уважительной причине. Если б был он, например, агентом ЦРУ. Или получал от американцев миллиардные взятки.