— А есть ли хоть один этап расследования, где вы не совершили ошибок? — спросила Борковская таким чудовищно вежливым тоном, что Бежан поёжился.
— Технические моменты мы выполнили правильно, — ответил он не менее вежливо, но одновременно со скорбью в голосе, — к тому же мы быстро опознали настоящую жертву. К вам у меня только один принципиальный вопрос — будучи профессионалом, вы поймёте его важность. Почему вы ушли из прокуратуры?
Воскресшая Барбара Борковская, похоже, была готова к такому повороту, потому что на лице её не отразилось никаких чувств. Она лишь тяжело вздохнула.
— Мне нечего скрывать. На первый взгляд ушла я по собственному желанию, фактически же — под давлением идиотских сплетён, которые испортили мою репутацию. Кто распускал эти сплетни, я не знаю. Полагаю, кто-то из осуждённых, посчитавший меня причиной своего жизненного краха.
Вы не хуже меня знаете, что прокурор — всегда враг номер один. Предложения сотрудничать с прессой я получала и раньше и не видела смысла в том, чтобы сражаться за свою должность. Мне все надоело, и я капитулировала.
— Значит, этот ваш противник достиг своей цели и должен был бы прекратить свои мерзости. А тем временем кампания против вас не утихала, по нашим данным, она продолжалась до последней секунды. Не исключено, что даже и сейчас что-то происходит. Как вы сами это объясняете?
— Никак. Я не слишком углублялась в эти вопросы. Может быть, это месть, возможно, гипотетический враг поклялся вогнать меня в могилу, что, надеюсь, ему не удастся.
— Я тоже на это надеюсь, — торжественно заверил её Бежан. — Я буду вам очень благодарен за все подробности. Что вы знаете о скандалах в общественных местах, о всяких выходках, ну, скажем, насчёт «Макдоналдса»?
— Простите? — удивилась Борковская. — Про «Макдоналдс» я ничего не знаю. А что я там натворила?
— А про другие скандалы знаете?
— Ну конечно, до меня доходили разные сплетни. Полная чепуха, я даже не запоминала.
Боюсь, что не сумею вам ничего пересказать.
— Но ведь вы слышали эти сплетни от кого-то? От кого?
— Трудно сказать… Надо подумать. О, например, от адвоката, пани Стронжек. Она очень критиковала моё поведение в каком-то ресторане, только вот где? Вроде бы в «Мариотте», в казино.
Я никогда в жизни там не бывала, вы лучше поговорите с пани Стронжек, потому что мне не удалось узнать, кто меня там видел.
— Значит, вы все-таки пробовали докопаться до сути?
— А вы на моем месте не пробовали бы?
Тогда меня это как раз очень заинтересовало, но все отвечали настолько невразумительно, что я потеряла терпение. Да и время не хотелось терять. Но коль скоро вы тоже слышали об этих сплетнях, то вам стоит дойти до источника. Может, вы и найдёте этого моего врага, хотя не знаю, пригодится ли это вам. Насколько я понимаю, к убитой я не имею никакого отношения.
Бежан минуту помолчал, усиленно стараясь, чтобы молчание выглядело как можно более укоризненным.
— Ведь вы отлично знаете, что она вам далеко не чужая, — сказал он наконец кротко и тихо. — Представьте себе, что это вы ведёте данное дело. Женщина подделывает свой паспорт и всюду представляется прокурором Барбарой Борковский, при этом ведёт себя как подзаборная дрянь. Она отравляет жизнь Барбаре Борковской, а потом эту женщину убивают. Какие бы выводы сделали из этого вы?
— Что Барбара Борковская не выдержала мучений и отправила негодяйку в лучший мир.
Что, увы, отпадает, поскольку я в это время была в Колобжеге и никак не могла одновременно находиться в Варшаве, даже если бы это убийство составляло цель моей жизни.
— Все сходится, — покорно подтвердил Бежан. — Поэтому первый вывод отпадает. Тогда напрашивается второй. Какой?
Борковская задумчиво смотрела на Бежана секунд пять.
— По-моему, даже несколько, — наконец произнесла она. — Но прежде всего — личность покойницы. Вы мне не сказали, кем она была, а мне нужно это знать, чтобы делать заключения.
— Девушка для развлечений, на учёте в полиции не состояла, не профессионалка, в окружении была известна как очень скандальная личность, не работала, сожительствовала с каким-то охранником…
— С охранником вы уже разговаривали?
— Ещё нет, он за пределами страны, но скоро вернётся. Близких знакомых у неё не было. всего одна подруга, о которой ничего не известно.
Кроме имени. Вроде как её зовут Уршуля… — Если бы Бежан не вглядывался в Борковскую так интенсивно, он вряд ли заметил бы промелькнувшее в её глазах выражение. — ..Но это ещё не установлено точно-Покойную все знали как Барбару Борковскую, бывшего прокурора, ныне журналистку. Эти публичные дебоши были для покойной чем-то вроде главного занятия в жизни.
В качестве хобби она устраивала вполне камерные приёмы, гвоздём программы была оглушительная музыка, что вызвало ненависть всех соседей.
Иногда она принимала у себя обожателей, — возможно, на платной основе. Прочие источники доходов неизвестны. Глупая, хитрая и легкомысленная — вот как отзывается о ней бывшая учительница.
— А вам не кажется, — медленно проговорила Борковская, — что это главное занятие ей кто-то мог заказать?
— Тот самый ваш враг? — быстро спросил Бежан.
Борковская словно очнулась.
— Если вы допускаете возможность, что я могла поручить кому-то убить эту девушку.., а вы это допускаете, тут нечего скрывать.., тогда логично предположить, что есть некто, кто мог бы заказать этой гражданке всячески меня компрометировать. На вашем месте я бы искала этого заказчика, который запросто мог убрать нежелательного свидетеля. Кроме того, как я поняла, покойная насолила всем соседям… Мы с вами слишком хорошо знаем, на что способны люди в состоянии стресса…
Бежан, до сих пор уверенный в том, что гипотеза о связи поддельной Борковской с настоящей Борковской — главная, вдруг засомневался, а прав ли он. Эта бывшая прокурорша далеко не глупа. Если бы ещё у неё не блеснули глаза при упоминании Уршули…
— Разумеется, мы должны изучить все данные. Однако, если ваше предположение верное и кто-то заказал на вас компромат, надо искать среди ваших врагов. А также среди врагов покойной, разумеется. И я очень рассчитываю на вашу помощь.
— С удовольствием, потому что я и сама хотела бы найти этого врага. Собственно говоря, я надеюсь на вас, потому что врагов у меня, естественно, дикое количество, но я про них ничего не знаю.
— Вот именно. Не могли бы вы назвать мне кого-нибудь, кто лично был свидетелем этих эксцессов, кто видел вас собственными глазами в сомнительной ситуации? Кроме пани адвоката Стронжек.
— Пани Стронжек меня тоже не видела, — живо перебила его Борковская. — В том-то все и дело. Ей кто-то рассказывал. Мне пришлось бы провести целое расследование, чтобы найти очевидца. Теперь это расследование придётся провести вам. С чем я вас и поздравляю. Кроме того, скажу вам сразу: я не знаю ни одного очевидца, в этом смысле от меня никакого толку.
— Ну хорошо, назовите тех, кто только слышал сплетни про вас. Ведь про сплетни вам рассказывали совершенно определённые люди…
— Множество. Мне пришлось бы перечислить всех своих коллег и знакомых, поскольку в точности я не помню, кто что говорил. Это были намёки, какие-то мелкие замечания, глупые шутки… Я не относилась к подобным пересудам серьёзно и старалась поскорее забыть про все эти гадости.
У Бежана было такое чувство, будто он вертится на месте, точно пёс, пытающийся поймать собственный хвост. Эта баба явно врёт — художественно и умело. Ничего удивительного, она ведь сама не так давно вела допросы. Нашла коса на камень, а профессионал на профессионала. А коли врёт, выходит, есть у неё в этом деле свой интерес. И значение сплетён явно принижает. Если мотив убийства не в этих слухах и подставах, то он, инспектор Бежан, — оперная примадонна. Как же ему пробить эту элегантную стену вранья, которой забаррикадировалась Борковская?
— Тогда я просил бы вас составить список всех знакомых, которых вы сможете вспомнить, — решительно заявил он. — Пусть даже это будет полгорода. Чем больше, тем лучше. Мы должны добраться до окружения покойницы, а это дело оказалось нелёгким. Но есть же человек, который знает о ней достаточно много, вот его-то нам и необходимо вычислить.
— Я бы сделала ставку на её сожителя, — холодно ответила Борковская, но все же извлекла из ящика письменного стола огромный блокнот. — Пожалуйста, тут у меня записаны все имена.
Я просто дам вам этот блокнот, а вы сделаете с него копию. Только очень прошу вернуть мне блокнот ещё сегодня, без него я как без рук.
Бежану такой расклад пришёлся по душе, поскольку появлялся повод ещё раз поговорить с подозреваемой. Отказавшись от дальнейших словесных игр, он пообещал зайти вечером и поспешил к себе в управление.
Вскоре там объявился и Роберт Гурский, радостный и довольный.
— Такие чудеса в решете, что я ничего подобного в жизни не слышал! — с энтузиазмом прокричал он с порога. — Чистый дурдом, ей-богу! Можно сразу расскажу?
Бежан уже отдал блокнот на копирование и маялся в ожидании, поэтому появление Роберта счёл манной небесной.
— Говори!
— Значит, так, — начал Роберт и запнулся, вспомнив, как учительница польского языка яростно боролась с этим словом-паразитом, но тут же плюнул на стилистические изыски и решительно продолжил:
— Значит, так, эта самая Агата Млыняк здорова как лошадь, но упорно симулирует нервное расстройство. И обострение случается каждый раз, как у неё ненароком вырвется что-нибудь лишнее. Между прочим, очень удобно, сразу становится понятно, когда она врёт, а когда говорит правду.
— Ты про враньё тоже рассказывай, — потребовал Бежан.
— Ясное дело. Я вообще все записал на кассету.
— Тайком?
— Ну что ты, в открытую! Не хватало мне потом неприятностей. Млыняк не протестовала, ей начхать. Так вот, её не было в стране два года, она сидела в Канаде, а тем временем началась эта травля Борковской. Первого этапа Млыняк в подробностях не знает. Когда она вернулась, Борковская уже просто места себе не находила от злости, буквально бесилась. Как раз в те дни она разводилась с мужем и вылетела из прокуратуры, но держалась молодцом, убиваться не стала, немедленно занялась новым делом, влезла в журналистику. Умница, по натуре упорная, писать умеет как мало кто, тему знает отлично, а зарабатывать стала даже больше. Она понятия не имела, кому и зачем понадобилось её компрометировать, плевать она хотела и выкинула эту проблему из головы. Это, так сказать, общее враньё, подробности на кассете. Понимаешь, Борковская бесилась, но одновременно ей было все до фонаря, ха-ха!
— А правда?
— Потерпи. Сначала расскажу про покойницу. Вторую Борковскую Млыняк никогда не видела и ничего о ней не знает. От первой Борковской Млыняк слышала о двойнике, однако ей не известно, является ли этим двойником наша покойница, но предполагает, что так оно и есть. В конце концов, мы же оглушили её сообщением о смерти лучшей подруги. И откуда у них (то есть у нас) такие глупости в башке, ну и так далее. Знакомые у Млыняк, разумеется, есть, она не немая, со всеми разговаривала, сплетничали все очень немного, к тому же не об убитой жертве, а о романах Борковского…
И как раз в этот момент Млыняк схватилась за сердце и принялась демонстративно жрать пилюли.
— Погоди-ка! — встрепенулся Бежан. — А что общего у Борковского с этой историей? Он что, спал с покойной?
— Ну что ты, не тот уровень! Он со шлюхами не якшается. Но очень подозрительно, когда баба, с виду как цветущая роза, внезапно начинает корчить из себя умирающего лебедя.
— Что это ты в биологию ударился?
— Не знаю. Впрочем, она сразу же прекратила валять дурака. А я пристал как репей: с кем Борковский шашни крутил? Если что-то слышала, то пусть скажет от кого. Она мне и отвечает: мол, не помню, мол, склероз, мол, полная амнезия, да какой-то случайный знакомый что-то говорил.
В конце концов правда все-таки восторжествовала и она проговорилась, что рассказывал некий Юречек, приятель брата. Вообще-то Млыняк эта на кретинку не похожа, просто врать не умеет. Поняла, что от брата я про Юречка могу и сам все узнать, поэтому быстренько предпочла все вспомнить самостоятельно. Глотнула, правда, какой-то отравы из чёрного пузырька и за сердце немного похваталась. Полное имя этого Юречка — Ежи Капильский, адреса она не знает, причём сказала это с явным удовольствием, значит, действительно не знает. Вроде бы случайно встретились на улице после долгих лет. Где этот Юречек работает, Млыняк не спрашивала, но у неё на лице было написано, что она думает про нас…
— И что она думала?
— Что мы ленивые и недоразвитые кретины и не дотумкаем поинтересоваться у её брата, где работает Юречек.
— А как фамилия брата?
— Тоже Млыняк. Кизимеж Млыняк, улица Злота, шестьдесят пять, квартира двадцать восемь. Я успел все это проверить по телефону, побеседовал с домработницей. Да, говорит, у хозяина есть сестра, зовут Агата, и она Агату хорошо знает. Я не верю в такое страшное стечение обстоятельств, чтобы мы по второму разу попали на двойника!
— Ну хорошо, под вечер заскочишь туда.
— Ясное дело. Погоди! Откуда, спрашиваю, кореш братца знает о романах Борковского?
Тут Агата Млыняк снова принялась жрать таблетки, по-моему обычную аскорбинку, а потом заявила, что не помнит. Что она, мол, пошла с Юречком попить пивка, может, там было и что-нибудь покрепче, потому что подробности начисто выветрились у неё из головы. И вообще её болтовню не стоит принимать в расчёт, она, дескать, и дурочка, и страшно забывчивая, и все вечно путает. По её мнению, Борковская, работая в прокуратуре, пересажала всяких злодеев обоего пола просто немерено, и если какой-то гад или какая-то гадина начала ей мстить, то ничего удивительного. Другого объяснения всей этой свистопляске не существует. Может, даже сама покойница стараниями Барбары пошла мотать срок, а если не она, то какой-нибудь её ухажёр. Но почему жертву убили, Млыняк не знает. Нет у неё знакомств в преступной среде.
— И все?
— Ничего больше ни за какие сокровища она не смогла вспомнить.
— А насчёт развода Борковских?
— А, это тоже есть на кассете. В двух словах так: Борковский — дурень мирового класса, и с самого начала Млыняк знала, что это плохо кончится. Ему, фанфарону глупому, Вместо жены нужна обожающая его кухарка, а не работающая интеллигентная женщина. Млыняк считает, что с травлей Борковской её бракоразводная история ничего общего не имеет.
И так уверенно это заявила, что сразу стало ясно: врёт и не краснеет.
— Пока нам не отдали блокнот, давай послушаем кассету, — распорядился Бежан.
Кассета оказалась форменной золотой жилой и замечательным источником выводов, которые, понятное дело, требовалось проверить, но собранного материала оказалось столько, что в конце безнадёжного туннеля следователи увидели слабый лучик света.
— Обе врут как по нотам, — прокомментировал Гурский. — В этом что-то есть, потому что зачем им врать? Не хочу настаивать на определённой версии, но причастность Борковской к убийству просто очевидна.
— Вот именно что слишком очевидна, — задумчиво возразил Бежан. — Такое впечатление, что обвинение Борковской в убийстве логический конец всей предыдущей травли. Не удалось расправиться с ней обычными сплетнями, так решили покончить таким образом. Кто её так ненавидит, черт побери?!
— И что эти бабы не хотят говорить правду? Выгораживают кого-то?
— Разве что наёмного убийцу?
Отксерокопированный блокнот наконец-то вернулся на стол Бежана. Компот там был страшный: одни фамилии зачёркнуты, другие помечены крестиком (должно быть, эти люди уже перекочевали в лучший мир), а остальные записи представляли мешанину личных и служебных знакомств, услуг всякого толка, начиная от косметички и гостиниц и кончая криминалистической лабораторией полиции. Часть этих людей Бежан лично знал: прокуратура, полиция, его собственный бывший начальник, который уже давно на пенсии, несколько фамилий, хорошо знакомых по телепередачам и публикациям в журналах, многочисленные представители преступной среды, а также внушительное количество свидетелей по уже закрытым делам. В общем и целом — четыреста тридцать восемь человек.
Бежан бросил взгляд на часы.
— Возьми второй телефон, — приказал он, — пока рабочий день не кончился, давай звонить по учреждениям. Прокуратура и пресса.
Может, кто-нибудь расскажет что новенькое…
— Я сделала вид, что померла, и на Старом Мясте за меня водит экскурсии та дура Дануся, — дрожащим голосом сообщила подруга с порога. — Она скомпрометирует страну, профессию и историю, на иностранных языках говорит как тяжелобольная корова с заячьей губой. Ладно, черт с ним, туризмом, у меня только что был мент! Слушай, я, похоже, натворила глупостей!
Если учесть, что я была о себе того же мнения, вести Агаты я восприняла достаточно спокойно.
— Садись, я тебе чего-нибудь дам выпить.
Коньяка хочешь?
— Все равно что, хоть медный купорос!
Я говорила все так, как мы условились, то есть не помню и не знаю, но, кажется, из этого вышло нечто непотребное. А он записывал на диктофон!
— Следователи всегда записывают. Я тоже так делала. С твоего согласия, естественно?
Агата рухнула в кресло у столика и жадно уставилась на бутылку с коньяком. Я поскорее вынула рюмки.
— С согласия. Я согласилась, потому что подумала, что отказ вызовет подозрения.
— Ты могла разнервничаться и начать заикаться, а потом извиниться, что при записи себя неловко чувствуешь, что ты не привыкла и так далее.
— Мне в голову не пришло врать с самого начала. Я предпочла симулировать нервное расстройство. Покойницы я не знаю, это чистая правда. Насчёт травли — настаивала, что это какой-нибудь твой бывший клиент из-за решётки, дескать, тебе мстили. Но этот тип такой хитрый…
Вообще-то говоря, он вполне симпатичный и производит хорошее впечатление. Будь я на десяток лет помоложе, я бы даже в него влюбилась. Но он так хитро расспрашивал, как бы между прочим, и в конце концов у меня вырвалось самое худшее!
Агата утешилась глотком коньяка, а я вся помертвела.
— И что ты считаешь самым худшим?
— Юречка, холера! Конечно, его фамилии я не помню, но я случайно ляпнула, что это приятель моего брата. Это я должна была вспомнить, потому что ежу понятно, что менты и до Казика доберутся. А так, может, его в покое оставят?
— Не строй иллюзий. Если они не изловят самого Юречка, то Казика прижмут, это гарантировано, как в банке.
— Зараза, — с безграничным отчаянием прошептала Агата. — Позвонить, что ли, Казику, чтобы он куда-нибудь уехал?
— А это ничего не даст. Менты найдут Юречка часа на два позже, только и всего. Я эти фокусы знаю. И что дальше? Ты проговорилась только про Юречка?
Вторую рюмку Агата попивала уже спокойно и задумчиво.
— Знаешь, я меньше помню этот страшный допрос, чем всю нашу историю. Надо подумать.
Ощущение полной катастрофы, но не понимаю почему. Может быть, из-за Стефана?
— А что Стефан? — Я даже зубами заскрипела.
— Ну, насчёт его романа, — покаянно призналась Агата. — Сама не знаю, как это у меня получилось. Насчёт убитой было проще: какая-то психопатка — и все тут, но остальное у меня в голове перепуталось. Раз я проговорилась про этого Юречка, то начала говорить и про Стефана. Но тоже как-то неопределённо, — принялась оправдываться Агата. — Какие-то там дурацкие сплетни, дескать, я тогда выпивала с приятелем, теперь ничего толком не помню. А ты думаешь, что они?..
Мне и думать не надо было, я отлично понимала, что к чему. Все последующие действия полиции были очевидны, я бы на их месте сделала то же самое. Враньё Агаты подтверждало моё, потому что инспектор Бежан не поверил мне ни на грош, в этом я была уверена. Я вообще кое-что о нем слышала года четыре назад, и не за красивые глаза он раньше срока дослужился до инспектора. Если за что-нибудь зацепится, до дотянет до конца, это уж точно. Нюх у него просто собачий, а на враньё аллергия. Надо же было случиться такому несчастью, что это убийство досталось именно ему!
Но если так, то Бежан может докопаться и до истины. Ведь не я же прикончила эту глупую сучку, и не я заказала её убийство, хотя абсолютно все свидетельствует против меня. В глазах прокурора, ведущего это дело, я — подозреваемая номер один, а если они пойдут по линии наименьшего сопротивления, то пришьют мне это дело, как «аминь» в молитве. Ну а вдруг Бежан все-таки докопается до сути? Насколько я знаю, до сих пор он никогда не ошибался, а послужной список у него очень неплохой…
Напрасно я намекнула ему о заказной травле… Опять же, кто-то ведь эту красавицу пришил.
Только вот кто?! И что, это тоже моя работа?
— Не знаю, — наконец ответила я Агате. — И теперь вот тоже все думаю и думаю. Может, стоило выложить им все начистоту? Жаль, я не спросила инспектора, кто ведёт дело от прокуратуры. Впрочем, все зависит только от Бежана. Наш единственный шанс, точнее, мой — настаивать, что все эти дурацкие розыгрыши меня совершенно не трогали, что развестись со Стефаном я давно мечтала…
— Вот именно! — обрадовалась Агата. — Я так и сказала этому юноше, мол, с самой вашей свадьбы я знала, что вы разведётесь. Из Стефана я сделала полного идиота!
— Идиот и есть. И все-таки… Погоди, я же, между прочим, тоже не пальцем деланная.
Если они не смогут разобраться в этой истории, я сама в ней разберусь. Наверное, так и надо было поступить с самого начала, а не пускать все на самотёк.
Агата попивала коньяк, выжидательно глядя на меня.
— Ну и что дальше? — спросила она наконец.
— Я решилась.
— Давай не впадать в излишний оптимизм.
Я займусь собой, потому что в перспективе у меня чарующий отдых на нарах. В тюрьме главным образом гниют невиновные, хотя, бог свидетель, я этому противостояла изо всех сил. Может, и в самом деле какая-то акула преступного мира решила мне отомстить. Такого исключить нельзя, пара кандидатов у меня есть. Сожителя покойницы я тоже попробую поймать лично, но начинать надо с конца. Нашу красотку убили у дома писательницы Хмелевской, верно? Интересно, успела жертва нанести ей визит или нет? Как там все произошло? Место преступления хоть на что-нибудь да укажет. Никому не говори, но я собираюсь сама включиться в игру.
— Так что мне говорить, а что не говорить? — заволновалась Агата.
— Ничего. Ты знаешь, что по работе я часто езжу в самые разные места, туда, где закон хромает и даёт слабину, а больше ты ничего не знаешь.
Между собой мы разговариваем черт-те о чем: о тряпках, о мужиках, о детях, о косметике, о краске для волос… Как нормальные бабы. Можем ещё обмениваться кулинарными рецептами.
— От которых худеют, — радостно подсказала Агата.
— Очень хорошо. Салаты из крабов и креветок. На эту тему можешь им при оказии пересказать всю кулинарную книгу. Если у меня вдруг заведутся какие-нибудь сумасшедшие идеи, то ты тут ни при чем, ты со мной целыми днями не сидишь, у тебя своя работа есть. Словом, с тебя взятки гладки.
Агата утешилась и пришла в себя.
Приезда Мартуси я ожидала с нетерпением, тем более что кошку мы так и не поймали.
— Так вот, слушай! — триумфально завопила Мартуся с порога. — Я по телефону достала этого какого-то Томека, только он не какой-то, а очень даже известный, в журналах его пользуют нарасхват.
Я взяла у Мартуси горшочек с привезённым мне в подарок цветочком. От растения я пришла в полный восторг, потому что именно такого кактуса не хватало в моей коллекции. От души поблагодарив Мартусю, я бережно поставила кактус на видное место. Мартуся успела мне признаться, что кактус купила для меня месяц назад, только все время забывала его захватить. Я её простила и вытащила из холодильника пиво в банках.
— Ты посмотри, как я у тебя привыкла к баночному пиву! — удивилась Мартуся. — Мне даже баночное теперь нравится больше бутылочного.
Я охотно согласилась. Уже много лет я покупала пиво в банках, чтобы не таскать по лестнице ненужное стекло, которое весит столько же, сколько само пиво. Переехав в свой нынешний дом, я избавилась от лестниц, но привычка осталась. Любовью к баночному пиву я заразила не один десяток человек.
— Хорошо, оставь пиво в покое, то есть не оставь, а пей, только рассказывая про этого Томека. У меня не столь грязное воображение, но как можно его нарасхват пользовать в журналах?
Профессионально или как-то иначе?
— Ну что ты! — возмутилась шокированная Мартуся. — Он нормальный тип и очень полезный. А-а, поняла! Ты его хочешь.., того…
— В каком смысле — того? Как мужчину, что ли?! Он что, геронтофил?!
— Тьфу на тебя, сумасшедшая! Может, он и геронтофил, но я имела в виду, ты его хочешь расспросить насчёт нашего следствия? Не знаю, что ему известно, но отловить и расспросить не мешает. Как считаешь?
— Ни с того ни с сего? У человека есть свои дела, а мы тут ему как снег на голову… Послушай, может покормить его обедом или ужином? Вместо ресторана. Давай пригласим его ко мне, я приготовлю что-нибудь приличное: курицу с рисом, колбаски на вертеле. И даже разведу огонь в камине, запросто.
— Технические моменты мы выполнили правильно, — ответил он не менее вежливо, но одновременно со скорбью в голосе, — к тому же мы быстро опознали настоящую жертву. К вам у меня только один принципиальный вопрос — будучи профессионалом, вы поймёте его важность. Почему вы ушли из прокуратуры?
Воскресшая Барбара Борковская, похоже, была готова к такому повороту, потому что на лице её не отразилось никаких чувств. Она лишь тяжело вздохнула.
— Мне нечего скрывать. На первый взгляд ушла я по собственному желанию, фактически же — под давлением идиотских сплетён, которые испортили мою репутацию. Кто распускал эти сплетни, я не знаю. Полагаю, кто-то из осуждённых, посчитавший меня причиной своего жизненного краха.
Вы не хуже меня знаете, что прокурор — всегда враг номер один. Предложения сотрудничать с прессой я получала и раньше и не видела смысла в том, чтобы сражаться за свою должность. Мне все надоело, и я капитулировала.
— Значит, этот ваш противник достиг своей цели и должен был бы прекратить свои мерзости. А тем временем кампания против вас не утихала, по нашим данным, она продолжалась до последней секунды. Не исключено, что даже и сейчас что-то происходит. Как вы сами это объясняете?
— Никак. Я не слишком углублялась в эти вопросы. Может быть, это месть, возможно, гипотетический враг поклялся вогнать меня в могилу, что, надеюсь, ему не удастся.
— Я тоже на это надеюсь, — торжественно заверил её Бежан. — Я буду вам очень благодарен за все подробности. Что вы знаете о скандалах в общественных местах, о всяких выходках, ну, скажем, насчёт «Макдоналдса»?
— Простите? — удивилась Борковская. — Про «Макдоналдс» я ничего не знаю. А что я там натворила?
— А про другие скандалы знаете?
— Ну конечно, до меня доходили разные сплетни. Полная чепуха, я даже не запоминала.
Боюсь, что не сумею вам ничего пересказать.
— Но ведь вы слышали эти сплетни от кого-то? От кого?
— Трудно сказать… Надо подумать. О, например, от адвоката, пани Стронжек. Она очень критиковала моё поведение в каком-то ресторане, только вот где? Вроде бы в «Мариотте», в казино.
Я никогда в жизни там не бывала, вы лучше поговорите с пани Стронжек, потому что мне не удалось узнать, кто меня там видел.
— Значит, вы все-таки пробовали докопаться до сути?
— А вы на моем месте не пробовали бы?
Тогда меня это как раз очень заинтересовало, но все отвечали настолько невразумительно, что я потеряла терпение. Да и время не хотелось терять. Но коль скоро вы тоже слышали об этих сплетнях, то вам стоит дойти до источника. Может, вы и найдёте этого моего врага, хотя не знаю, пригодится ли это вам. Насколько я понимаю, к убитой я не имею никакого отношения.
Бежан минуту помолчал, усиленно стараясь, чтобы молчание выглядело как можно более укоризненным.
— Ведь вы отлично знаете, что она вам далеко не чужая, — сказал он наконец кротко и тихо. — Представьте себе, что это вы ведёте данное дело. Женщина подделывает свой паспорт и всюду представляется прокурором Барбарой Борковский, при этом ведёт себя как подзаборная дрянь. Она отравляет жизнь Барбаре Борковской, а потом эту женщину убивают. Какие бы выводы сделали из этого вы?
— Что Барбара Борковская не выдержала мучений и отправила негодяйку в лучший мир.
Что, увы, отпадает, поскольку я в это время была в Колобжеге и никак не могла одновременно находиться в Варшаве, даже если бы это убийство составляло цель моей жизни.
— Все сходится, — покорно подтвердил Бежан. — Поэтому первый вывод отпадает. Тогда напрашивается второй. Какой?
Борковская задумчиво смотрела на Бежана секунд пять.
— По-моему, даже несколько, — наконец произнесла она. — Но прежде всего — личность покойницы. Вы мне не сказали, кем она была, а мне нужно это знать, чтобы делать заключения.
— Девушка для развлечений, на учёте в полиции не состояла, не профессионалка, в окружении была известна как очень скандальная личность, не работала, сожительствовала с каким-то охранником…
— С охранником вы уже разговаривали?
— Ещё нет, он за пределами страны, но скоро вернётся. Близких знакомых у неё не было. всего одна подруга, о которой ничего не известно.
Кроме имени. Вроде как её зовут Уршуля… — Если бы Бежан не вглядывался в Борковскую так интенсивно, он вряд ли заметил бы промелькнувшее в её глазах выражение. — ..Но это ещё не установлено точно-Покойную все знали как Барбару Борковскую, бывшего прокурора, ныне журналистку. Эти публичные дебоши были для покойной чем-то вроде главного занятия в жизни.
В качестве хобби она устраивала вполне камерные приёмы, гвоздём программы была оглушительная музыка, что вызвало ненависть всех соседей.
Иногда она принимала у себя обожателей, — возможно, на платной основе. Прочие источники доходов неизвестны. Глупая, хитрая и легкомысленная — вот как отзывается о ней бывшая учительница.
— А вам не кажется, — медленно проговорила Борковская, — что это главное занятие ей кто-то мог заказать?
— Тот самый ваш враг? — быстро спросил Бежан.
Борковская словно очнулась.
— Если вы допускаете возможность, что я могла поручить кому-то убить эту девушку.., а вы это допускаете, тут нечего скрывать.., тогда логично предположить, что есть некто, кто мог бы заказать этой гражданке всячески меня компрометировать. На вашем месте я бы искала этого заказчика, который запросто мог убрать нежелательного свидетеля. Кроме того, как я поняла, покойная насолила всем соседям… Мы с вами слишком хорошо знаем, на что способны люди в состоянии стресса…
Бежан, до сих пор уверенный в том, что гипотеза о связи поддельной Борковской с настоящей Борковской — главная, вдруг засомневался, а прав ли он. Эта бывшая прокурорша далеко не глупа. Если бы ещё у неё не блеснули глаза при упоминании Уршули…
— Разумеется, мы должны изучить все данные. Однако, если ваше предположение верное и кто-то заказал на вас компромат, надо искать среди ваших врагов. А также среди врагов покойной, разумеется. И я очень рассчитываю на вашу помощь.
— С удовольствием, потому что я и сама хотела бы найти этого врага. Собственно говоря, я надеюсь на вас, потому что врагов у меня, естественно, дикое количество, но я про них ничего не знаю.
— Вот именно. Не могли бы вы назвать мне кого-нибудь, кто лично был свидетелем этих эксцессов, кто видел вас собственными глазами в сомнительной ситуации? Кроме пани адвоката Стронжек.
— Пани Стронжек меня тоже не видела, — живо перебила его Борковская. — В том-то все и дело. Ей кто-то рассказывал. Мне пришлось бы провести целое расследование, чтобы найти очевидца. Теперь это расследование придётся провести вам. С чем я вас и поздравляю. Кроме того, скажу вам сразу: я не знаю ни одного очевидца, в этом смысле от меня никакого толку.
— Ну хорошо, назовите тех, кто только слышал сплетни про вас. Ведь про сплетни вам рассказывали совершенно определённые люди…
— Множество. Мне пришлось бы перечислить всех своих коллег и знакомых, поскольку в точности я не помню, кто что говорил. Это были намёки, какие-то мелкие замечания, глупые шутки… Я не относилась к подобным пересудам серьёзно и старалась поскорее забыть про все эти гадости.
У Бежана было такое чувство, будто он вертится на месте, точно пёс, пытающийся поймать собственный хвост. Эта баба явно врёт — художественно и умело. Ничего удивительного, она ведь сама не так давно вела допросы. Нашла коса на камень, а профессионал на профессионала. А коли врёт, выходит, есть у неё в этом деле свой интерес. И значение сплетён явно принижает. Если мотив убийства не в этих слухах и подставах, то он, инспектор Бежан, — оперная примадонна. Как же ему пробить эту элегантную стену вранья, которой забаррикадировалась Борковская?
— Тогда я просил бы вас составить список всех знакомых, которых вы сможете вспомнить, — решительно заявил он. — Пусть даже это будет полгорода. Чем больше, тем лучше. Мы должны добраться до окружения покойницы, а это дело оказалось нелёгким. Но есть же человек, который знает о ней достаточно много, вот его-то нам и необходимо вычислить.
— Я бы сделала ставку на её сожителя, — холодно ответила Борковская, но все же извлекла из ящика письменного стола огромный блокнот. — Пожалуйста, тут у меня записаны все имена.
Я просто дам вам этот блокнот, а вы сделаете с него копию. Только очень прошу вернуть мне блокнот ещё сегодня, без него я как без рук.
Бежану такой расклад пришёлся по душе, поскольку появлялся повод ещё раз поговорить с подозреваемой. Отказавшись от дальнейших словесных игр, он пообещал зайти вечером и поспешил к себе в управление.
Вскоре там объявился и Роберт Гурский, радостный и довольный.
— Такие чудеса в решете, что я ничего подобного в жизни не слышал! — с энтузиазмом прокричал он с порога. — Чистый дурдом, ей-богу! Можно сразу расскажу?
Бежан уже отдал блокнот на копирование и маялся в ожидании, поэтому появление Роберта счёл манной небесной.
— Говори!
— Значит, так, — начал Роберт и запнулся, вспомнив, как учительница польского языка яростно боролась с этим словом-паразитом, но тут же плюнул на стилистические изыски и решительно продолжил:
— Значит, так, эта самая Агата Млыняк здорова как лошадь, но упорно симулирует нервное расстройство. И обострение случается каждый раз, как у неё ненароком вырвется что-нибудь лишнее. Между прочим, очень удобно, сразу становится понятно, когда она врёт, а когда говорит правду.
— Ты про враньё тоже рассказывай, — потребовал Бежан.
— Ясное дело. Я вообще все записал на кассету.
— Тайком?
— Ну что ты, в открытую! Не хватало мне потом неприятностей. Млыняк не протестовала, ей начхать. Так вот, её не было в стране два года, она сидела в Канаде, а тем временем началась эта травля Борковской. Первого этапа Млыняк в подробностях не знает. Когда она вернулась, Борковская уже просто места себе не находила от злости, буквально бесилась. Как раз в те дни она разводилась с мужем и вылетела из прокуратуры, но держалась молодцом, убиваться не стала, немедленно занялась новым делом, влезла в журналистику. Умница, по натуре упорная, писать умеет как мало кто, тему знает отлично, а зарабатывать стала даже больше. Она понятия не имела, кому и зачем понадобилось её компрометировать, плевать она хотела и выкинула эту проблему из головы. Это, так сказать, общее враньё, подробности на кассете. Понимаешь, Борковская бесилась, но одновременно ей было все до фонаря, ха-ха!
— А правда?
— Потерпи. Сначала расскажу про покойницу. Вторую Борковскую Млыняк никогда не видела и ничего о ней не знает. От первой Борковской Млыняк слышала о двойнике, однако ей не известно, является ли этим двойником наша покойница, но предполагает, что так оно и есть. В конце концов, мы же оглушили её сообщением о смерти лучшей подруги. И откуда у них (то есть у нас) такие глупости в башке, ну и так далее. Знакомые у Млыняк, разумеется, есть, она не немая, со всеми разговаривала, сплетничали все очень немного, к тому же не об убитой жертве, а о романах Борковского…
И как раз в этот момент Млыняк схватилась за сердце и принялась демонстративно жрать пилюли.
— Погоди-ка! — встрепенулся Бежан. — А что общего у Борковского с этой историей? Он что, спал с покойной?
— Ну что ты, не тот уровень! Он со шлюхами не якшается. Но очень подозрительно, когда баба, с виду как цветущая роза, внезапно начинает корчить из себя умирающего лебедя.
— Что это ты в биологию ударился?
— Не знаю. Впрочем, она сразу же прекратила валять дурака. А я пристал как репей: с кем Борковский шашни крутил? Если что-то слышала, то пусть скажет от кого. Она мне и отвечает: мол, не помню, мол, склероз, мол, полная амнезия, да какой-то случайный знакомый что-то говорил.
В конце концов правда все-таки восторжествовала и она проговорилась, что рассказывал некий Юречек, приятель брата. Вообще-то Млыняк эта на кретинку не похожа, просто врать не умеет. Поняла, что от брата я про Юречка могу и сам все узнать, поэтому быстренько предпочла все вспомнить самостоятельно. Глотнула, правда, какой-то отравы из чёрного пузырька и за сердце немного похваталась. Полное имя этого Юречка — Ежи Капильский, адреса она не знает, причём сказала это с явным удовольствием, значит, действительно не знает. Вроде бы случайно встретились на улице после долгих лет. Где этот Юречек работает, Млыняк не спрашивала, но у неё на лице было написано, что она думает про нас…
— И что она думала?
— Что мы ленивые и недоразвитые кретины и не дотумкаем поинтересоваться у её брата, где работает Юречек.
— А как фамилия брата?
— Тоже Млыняк. Кизимеж Млыняк, улица Злота, шестьдесят пять, квартира двадцать восемь. Я успел все это проверить по телефону, побеседовал с домработницей. Да, говорит, у хозяина есть сестра, зовут Агата, и она Агату хорошо знает. Я не верю в такое страшное стечение обстоятельств, чтобы мы по второму разу попали на двойника!
— Ну хорошо, под вечер заскочишь туда.
— Ясное дело. Погоди! Откуда, спрашиваю, кореш братца знает о романах Борковского?
Тут Агата Млыняк снова принялась жрать таблетки, по-моему обычную аскорбинку, а потом заявила, что не помнит. Что она, мол, пошла с Юречком попить пивка, может, там было и что-нибудь покрепче, потому что подробности начисто выветрились у неё из головы. И вообще её болтовню не стоит принимать в расчёт, она, дескать, и дурочка, и страшно забывчивая, и все вечно путает. По её мнению, Борковская, работая в прокуратуре, пересажала всяких злодеев обоего пола просто немерено, и если какой-то гад или какая-то гадина начала ей мстить, то ничего удивительного. Другого объяснения всей этой свистопляске не существует. Может, даже сама покойница стараниями Барбары пошла мотать срок, а если не она, то какой-нибудь её ухажёр. Но почему жертву убили, Млыняк не знает. Нет у неё знакомств в преступной среде.
— И все?
— Ничего больше ни за какие сокровища она не смогла вспомнить.
— А насчёт развода Борковских?
— А, это тоже есть на кассете. В двух словах так: Борковский — дурень мирового класса, и с самого начала Млыняк знала, что это плохо кончится. Ему, фанфарону глупому, Вместо жены нужна обожающая его кухарка, а не работающая интеллигентная женщина. Млыняк считает, что с травлей Борковской её бракоразводная история ничего общего не имеет.
И так уверенно это заявила, что сразу стало ясно: врёт и не краснеет.
— Пока нам не отдали блокнот, давай послушаем кассету, — распорядился Бежан.
Кассета оказалась форменной золотой жилой и замечательным источником выводов, которые, понятное дело, требовалось проверить, но собранного материала оказалось столько, что в конце безнадёжного туннеля следователи увидели слабый лучик света.
— Обе врут как по нотам, — прокомментировал Гурский. — В этом что-то есть, потому что зачем им врать? Не хочу настаивать на определённой версии, но причастность Борковской к убийству просто очевидна.
— Вот именно что слишком очевидна, — задумчиво возразил Бежан. — Такое впечатление, что обвинение Борковской в убийстве логический конец всей предыдущей травли. Не удалось расправиться с ней обычными сплетнями, так решили покончить таким образом. Кто её так ненавидит, черт побери?!
— И что эти бабы не хотят говорить правду? Выгораживают кого-то?
— Разве что наёмного убийцу?
Отксерокопированный блокнот наконец-то вернулся на стол Бежана. Компот там был страшный: одни фамилии зачёркнуты, другие помечены крестиком (должно быть, эти люди уже перекочевали в лучший мир), а остальные записи представляли мешанину личных и служебных знакомств, услуг всякого толка, начиная от косметички и гостиниц и кончая криминалистической лабораторией полиции. Часть этих людей Бежан лично знал: прокуратура, полиция, его собственный бывший начальник, который уже давно на пенсии, несколько фамилий, хорошо знакомых по телепередачам и публикациям в журналах, многочисленные представители преступной среды, а также внушительное количество свидетелей по уже закрытым делам. В общем и целом — четыреста тридцать восемь человек.
Бежан бросил взгляд на часы.
— Возьми второй телефон, — приказал он, — пока рабочий день не кончился, давай звонить по учреждениям. Прокуратура и пресса.
Может, кто-нибудь расскажет что новенькое…
* * *
Агата примчалась ко мне в полной панике.— Я сделала вид, что померла, и на Старом Мясте за меня водит экскурсии та дура Дануся, — дрожащим голосом сообщила подруга с порога. — Она скомпрометирует страну, профессию и историю, на иностранных языках говорит как тяжелобольная корова с заячьей губой. Ладно, черт с ним, туризмом, у меня только что был мент! Слушай, я, похоже, натворила глупостей!
Если учесть, что я была о себе того же мнения, вести Агаты я восприняла достаточно спокойно.
— Садись, я тебе чего-нибудь дам выпить.
Коньяка хочешь?
— Все равно что, хоть медный купорос!
Я говорила все так, как мы условились, то есть не помню и не знаю, но, кажется, из этого вышло нечто непотребное. А он записывал на диктофон!
— Следователи всегда записывают. Я тоже так делала. С твоего согласия, естественно?
Агата рухнула в кресло у столика и жадно уставилась на бутылку с коньяком. Я поскорее вынула рюмки.
— С согласия. Я согласилась, потому что подумала, что отказ вызовет подозрения.
— Ты могла разнервничаться и начать заикаться, а потом извиниться, что при записи себя неловко чувствуешь, что ты не привыкла и так далее.
— Мне в голову не пришло врать с самого начала. Я предпочла симулировать нервное расстройство. Покойницы я не знаю, это чистая правда. Насчёт травли — настаивала, что это какой-нибудь твой бывший клиент из-за решётки, дескать, тебе мстили. Но этот тип такой хитрый…
Вообще-то говоря, он вполне симпатичный и производит хорошее впечатление. Будь я на десяток лет помоложе, я бы даже в него влюбилась. Но он так хитро расспрашивал, как бы между прочим, и в конце концов у меня вырвалось самое худшее!
Агата утешилась глотком коньяка, а я вся помертвела.
— И что ты считаешь самым худшим?
— Юречка, холера! Конечно, его фамилии я не помню, но я случайно ляпнула, что это приятель моего брата. Это я должна была вспомнить, потому что ежу понятно, что менты и до Казика доберутся. А так, может, его в покое оставят?
— Не строй иллюзий. Если они не изловят самого Юречка, то Казика прижмут, это гарантировано, как в банке.
— Зараза, — с безграничным отчаянием прошептала Агата. — Позвонить, что ли, Казику, чтобы он куда-нибудь уехал?
— А это ничего не даст. Менты найдут Юречка часа на два позже, только и всего. Я эти фокусы знаю. И что дальше? Ты проговорилась только про Юречка?
Вторую рюмку Агата попивала уже спокойно и задумчиво.
— Знаешь, я меньше помню этот страшный допрос, чем всю нашу историю. Надо подумать.
Ощущение полной катастрофы, но не понимаю почему. Может быть, из-за Стефана?
— А что Стефан? — Я даже зубами заскрипела.
— Ну, насчёт его романа, — покаянно призналась Агата. — Сама не знаю, как это у меня получилось. Насчёт убитой было проще: какая-то психопатка — и все тут, но остальное у меня в голове перепуталось. Раз я проговорилась про этого Юречка, то начала говорить и про Стефана. Но тоже как-то неопределённо, — принялась оправдываться Агата. — Какие-то там дурацкие сплетни, дескать, я тогда выпивала с приятелем, теперь ничего толком не помню. А ты думаешь, что они?..
Мне и думать не надо было, я отлично понимала, что к чему. Все последующие действия полиции были очевидны, я бы на их месте сделала то же самое. Враньё Агаты подтверждало моё, потому что инспектор Бежан не поверил мне ни на грош, в этом я была уверена. Я вообще кое-что о нем слышала года четыре назад, и не за красивые глаза он раньше срока дослужился до инспектора. Если за что-нибудь зацепится, до дотянет до конца, это уж точно. Нюх у него просто собачий, а на враньё аллергия. Надо же было случиться такому несчастью, что это убийство досталось именно ему!
Но если так, то Бежан может докопаться и до истины. Ведь не я же прикончила эту глупую сучку, и не я заказала её убийство, хотя абсолютно все свидетельствует против меня. В глазах прокурора, ведущего это дело, я — подозреваемая номер один, а если они пойдут по линии наименьшего сопротивления, то пришьют мне это дело, как «аминь» в молитве. Ну а вдруг Бежан все-таки докопается до сути? Насколько я знаю, до сих пор он никогда не ошибался, а послужной список у него очень неплохой…
Напрасно я намекнула ему о заказной травле… Опять же, кто-то ведь эту красавицу пришил.
Только вот кто?! И что, это тоже моя работа?
— Не знаю, — наконец ответила я Агате. — И теперь вот тоже все думаю и думаю. Может, стоило выложить им все начистоту? Жаль, я не спросила инспектора, кто ведёт дело от прокуратуры. Впрочем, все зависит только от Бежана. Наш единственный шанс, точнее, мой — настаивать, что все эти дурацкие розыгрыши меня совершенно не трогали, что развестись со Стефаном я давно мечтала…
— Вот именно! — обрадовалась Агата. — Я так и сказала этому юноше, мол, с самой вашей свадьбы я знала, что вы разведётесь. Из Стефана я сделала полного идиота!
— Идиот и есть. И все-таки… Погоди, я же, между прочим, тоже не пальцем деланная.
Если они не смогут разобраться в этой истории, я сама в ней разберусь. Наверное, так и надо было поступить с самого начала, а не пускать все на самотёк.
Агата попивала коньяк, выжидательно глядя на меня.
— Ну и что дальше? — спросила она наконец.
— Я решилась.
— Давай не впадать в излишний оптимизм.
Я займусь собой, потому что в перспективе у меня чарующий отдых на нарах. В тюрьме главным образом гниют невиновные, хотя, бог свидетель, я этому противостояла изо всех сил. Может, и в самом деле какая-то акула преступного мира решила мне отомстить. Такого исключить нельзя, пара кандидатов у меня есть. Сожителя покойницы я тоже попробую поймать лично, но начинать надо с конца. Нашу красотку убили у дома писательницы Хмелевской, верно? Интересно, успела жертва нанести ей визит или нет? Как там все произошло? Место преступления хоть на что-нибудь да укажет. Никому не говори, но я собираюсь сама включиться в игру.
— Так что мне говорить, а что не говорить? — заволновалась Агата.
— Ничего. Ты знаешь, что по работе я часто езжу в самые разные места, туда, где закон хромает и даёт слабину, а больше ты ничего не знаешь.
Между собой мы разговариваем черт-те о чем: о тряпках, о мужиках, о детях, о косметике, о краске для волос… Как нормальные бабы. Можем ещё обмениваться кулинарными рецептами.
— От которых худеют, — радостно подсказала Агата.
— Очень хорошо. Салаты из крабов и креветок. На эту тему можешь им при оказии пересказать всю кулинарную книгу. Если у меня вдруг заведутся какие-нибудь сумасшедшие идеи, то ты тут ни при чем, ты со мной целыми днями не сидишь, у тебя своя работа есть. Словом, с тебя взятки гладки.
Агата утешилась и пришла в себя.
* * *
Мартуся совершенно распустилась и почти потеряла ориентацию, где она живёт, у меня или у себя. Краков, в конце концов, не на краю света — чтобы перебраться из одной столицы Польши в другую, нужно часа четыре, не больше. Даже бельё на её кровати в гостевой комнате я не меняла.Приезда Мартуси я ожидала с нетерпением, тем более что кошку мы так и не поймали.
— Так вот, слушай! — триумфально завопила Мартуся с порога. — Я по телефону достала этого какого-то Томека, только он не какой-то, а очень даже известный, в журналах его пользуют нарасхват.
Я взяла у Мартуси горшочек с привезённым мне в подарок цветочком. От растения я пришла в полный восторг, потому что именно такого кактуса не хватало в моей коллекции. От души поблагодарив Мартусю, я бережно поставила кактус на видное место. Мартуся успела мне признаться, что кактус купила для меня месяц назад, только все время забывала его захватить. Я её простила и вытащила из холодильника пиво в банках.
— Ты посмотри, как я у тебя привыкла к баночному пиву! — удивилась Мартуся. — Мне даже баночное теперь нравится больше бутылочного.
Я охотно согласилась. Уже много лет я покупала пиво в банках, чтобы не таскать по лестнице ненужное стекло, которое весит столько же, сколько само пиво. Переехав в свой нынешний дом, я избавилась от лестниц, но привычка осталась. Любовью к баночному пиву я заразила не один десяток человек.
— Хорошо, оставь пиво в покое, то есть не оставь, а пей, только рассказывая про этого Томека. У меня не столь грязное воображение, но как можно его нарасхват пользовать в журналах?
Профессионально или как-то иначе?
— Ну что ты! — возмутилась шокированная Мартуся. — Он нормальный тип и очень полезный. А-а, поняла! Ты его хочешь.., того…
— В каком смысле — того? Как мужчину, что ли?! Он что, геронтофил?!
— Тьфу на тебя, сумасшедшая! Может, он и геронтофил, но я имела в виду, ты его хочешь расспросить насчёт нашего следствия? Не знаю, что ему известно, но отловить и расспросить не мешает. Как считаешь?
— Ни с того ни с сего? У человека есть свои дела, а мы тут ему как снег на голову… Послушай, может покормить его обедом или ужином? Вместо ресторана. Давай пригласим его ко мне, я приготовлю что-нибудь приличное: курицу с рисом, колбаски на вертеле. И даже разведу огонь в камине, запросто.